Страница:
Аккуратно маневрируя, девушка с трудом протащила громоздкий аппарат через дверь и дальше по коридору, задержавшись только для того, чтобы сунуть в карман передника блокнот и карандаш. Она вышла во двор, и тут же змей был подхвачен случайным порывом ветра. Анемометры заработали.
Увидев, как они крутятся, Мерлин даже вскрикнула от радости. Ветер во дворе неожиданно затих, но она знала место, где он дует практически постоянно. Зажав змея под мышкой, она быстрым шагом вышла за ворота и направилась в сторону холма.
Уже почти совсем стемнело, когда она вернулась домой, волоча за собой змея. Мерлин ужасно устала, но была совершенно счастлива. Блокнот был заполнен результатами наблюдений. Она торопливо писала уравнения, зачеркивала, царапала новые. Она наблюдала за птицами и, вооруженная новыми знаниями, обращала внимание на то, чего не видела прежде, – на изгиб крыльев парящей птицы или резкое изменение угла их наклона по отношению к телу, когда птица садится на дерево. Взбудораженная этим открытием, она вошла во двор и прошла мимо стоявшего там экипажа, даже не заметив его.
Голос Рансома резко прервал ее мысли. Она подняла глаза, увидела, что он идет навстречу, и не смогла не поделиться удачей прошедшего дня:
– Мистер герцог! – закричала она. – Мистер герцог, у меня получилось! Вы не поверите, это же так просто! Угол изгиба крыла, вы понимаете? Я все-все записала и все измерила. Скорость ветра меняется вместе с углом, и соотношение этого угла с…
– Мерлин! – Его окрик прозвучал гораздо громче, чем этого требовало разделявшее их расстояние, и заставил ее осечься. Он схватил змея и отбросил хрупкую раму в сторону. Змей ударился о землю, его каркас треснул, лопнула шелковая ткань.
Рансом крепко сжал Мерлин за плечи, но она отвела свой взгляд:
– Вы сломали его…
– С тобой все в порядке? Ты не поранилась?
Мерлин оторвала взгляд от шелковых обрывков и посмотрела на него:
– Вы сломали его.
– Где ты была?! – кричал Рансом. – Ты запускала этого проклятого змея, а я с ума сходил, черт возьми. – Он потащил ее в сторону дома. – Я возвращаюсь и вижу, что в лаборатории теперь не просто беспорядок, она превратилась в настоящий бедлам. Твой драгоценный Таддеус получил по голове, а тебя и след простыл. Мои агенты обыскали уже половину графства. – Он продолжал тащить ее к дому. – Тебе же могли перерезать горло. Или сделать что-нибудь похуже… Гораздо хуже.
Мерлин, спотыкаясь, ковыляла рядом с ним и не могла думать ни о чем, кроме сломанного змея и его последних слов.
– Не понимаю, что может быть хуже, чем перерезанное горло?
Рансом еще сильнее сжал ее руку:
– Не понимаешь? Ну так я расскажу тебе, невинное дитя! Это изнасилование… – Он неожиданно замолчал, и даже в сумерках было заметно, как кровь прилила к его лицу. Герцог искоса взглянул на девушку: – Ну не важно. Приехал епископ.
– Епископ, – тихо повторила Мерлин. – Какой епископ?
– Какая разница какой? Регли.
– Но… он приехал к нам на ужин? Я думаю, вряд ли у нас хватит баранины…
– О Боже, нет, он не будет сидеть за вашим изысканным ужином, – отрезал герцог. – Он просто сделает дело и уедет.
Мерлин поджала губы, пытаясь понять, что происходит.
– Какое дело? – Вдруг она судорожно схватила ртом воздух и вцепилась ему в руку, переходя на бег. – Нет, только не Теодор! Нет, я не верю! Вы послали за священником для Теодора?!
Он остановился так резко, что Мерлин запуталась в юбках и упала бы, если б он не удержал ее за плечо.
– Теодор в том же состоянии, что и утром. Регли приехал, чтобы поженить нас.
– Поженить нас! – Она встряхнула головой. – Поженить нас с кем?
– Поженить нас друг с другом! – выкрикнул он.
Мерлин отшатнулась в сторону:
– П-поженить нас? Но…
– Уже поздно говорить «но». – Они вошли в дом и остановились в слабо освещенном коридоре. Только здесь Рансом наконец выпустил ее, и она выдохнула, потирая плечи и боясь даже взглянуть на него. Его ярость и раздражение были так неожиданны, что Мерлин никак не могла прийти в себя. Чем она могла так рассердить его?
И еще больше изумилась, когда он вдруг обхватил ладонями ее лицо, повернул к себе и срывающимся голосом, совсем не похожим на тот, каким только что ее отчитывал, сказал:
– Никогда больше так не делай, Мерлин. Никогда больше не пугай меня так.
– Вы сломали моего змея, – сказала она с дрожью в голосе.
Он поправил выбившуюся прядку ее темных волос. Она ждала, что он как-то ответит на обвинение, принесет какие-то извинения – но он, казалось, даже не слышал ее. Взгляд его скользнул ниже и задержался на ее губах, пальцы нежно, как перышком, гладили ее по щеке. Мерлин еле успела вдохнуть, перед тем как он мягко приник к ее губам.
Казалось, тепло наполнило ее изнутри, а колени вдруг настолько ослабли, что она уже не могла стоять на ногах, и он держал ее, легко прижимая к своему сильному телу. Она ощутила, как напряглись его бедра. На какое-то мгновение прошлая ночь молнией вспыхнула между ними, и Рансом отстранился.
– Скорее всего, я не буду очень сильно жалеть об этом, – печально прошептал он ей в висок. – Может быть, ты даже неплохо подходишь мне.
Мерлин с трудом разлепила потяжелевшие веки:
– Что?
– Давай. – Он мягко подтолкнул ее вперед. – Епископ ждет уже несколько часов.
Их появление в столовой оказалось довольно шумным: Рансом дернул за колокольчики, которыми уже давно никто не пользовался, те оборвались и со звоном рассыпались у его ног.
Высокий пожилой человек в белых чулках и черной рясе поднялся с кресла им навстречу, но Мерлин увидела только блестящую лысиной голову Таддеуса, замотанную окровавленной повязкой.
– Таддеус! Боже мой, что случилось? – Она освободилась от руки герцога и кинулась к слуге. – Какой ужас! На тебя упали старые подмостки в сарае? Прости меня, Таддеус. Я помню: я обещала их разобрать. И я собиралась разобрать, честное слово, но ты знаешь, сегодня днем мне пришла такая хорошая идея, что я побоялась ее упустить… понимаешь, если бы я кое-что не сделала сразу, то потом… понимаешь… я просто забыла.
– Да, вы забыли, – сказал Таддеус, когда она попыталась погладить его по плечу, и мягко отпихнул ее. – Забыли про них еще полгода назад. Но я не из-за этого сижу тут в этой короне! Какой-то чертов французишка, так сказал герцог, – он махнул рукой в сторону Рансома, – подкрался ко мне тихо, как ползучая змея. Мне очень жаль, мисс Мерлин, но он все разворотил в вашей комнате.
– Сейчас это не важно, – прервал его Рансом. – Епископ, разрешите представить вам мисс Мерлин Ламберн.
Мерлин взглянула на тощего священника. Он наблюдал за ней с грустью и мягким осуждением, как если бы она умерла и не была допущена в рай. Она с трудом сделала реверанс – впервые за долгое время.
Епископ склонил голову:
– Мне чрезвычайно приятно принести вам успокоение в трудный час, мисс Ламберн, провести священный ритуал и по воле Господа осенить благословением ваш союз.
Ничего не понимая, Мерлин бросила взгляд на герцога. Тот сжал губы от раздражения, но промолчал.
– Лучше поздно, чем никогда. – Таддеус ударил по столу и встал, лишь слегка пошатнувшись. – В этом я со священником согласен. Пойдемте скорее в комнату к Теодору и там заключим союз.
Рансом взял Мерлин под локоть и слегка подтолкнул к двери. Девушка не сдвинулась с места.
– Заключить союз! Таддеус, ты сошел с ума? Не говори, что ты поверил, будто я выхожу замуж!
– Конечно, выходите, мисс Мерлин. Почему же нет?
Она не знала, что ответить.
– Потому что я не могу. Я даже и не знаю никого, кто был бы замужем!
– Ладно, я думаю, герцог расскажет вам об этом все, что нужно. – Таддеус сдвинул брови. – Расскажет то, что не успел до сих пор.
Рансом сильнее сжал ее локоть.
– Помни о том, что разговаривать следует вежливо, – холодно заметил он, обращаясь к слуге. – А то может так случиться, что на нового хозяина ты работать уже не будешь.
– Уф-ф. Да бросьте вы петушиться, мистер Большой Пес. Это не по моей вине ей нужно теперь замуж. К тому же она ни слова не поняла из сказанного, ясно, как Божий день.
Епископ прокашлялся:
– Наверное, мне стоит поговорить с мисс Ламберн наедине. Мне кажется, что она действительно не понимает всей серьезности ситуации.
Пальцы Рансома до боли сдавили локоть Мерлин:
– Надеюсь, епископ, я выразился ясно. Мисс Ламберн не может быть подвергнута ни малейшему обвинению. Она – абсолютная невинность.
– Хорошо сказано, дорогой герцог. – Епископ смотрел на Рансома с укоризной. – Безусловно, вся ответственность ложится на вас. И все же, как друг семьи и вашего покойного деда, я надеюсь, что вы позволите мне высказаться. Мисс Ламберн требуется, чтобы кто-то помог ей и разъяснил, как себя вести в этой деликатной ситуации. И этим человеком не можете быть вы.
Мерлин ощутила, как пальцы герцога дрогнули, и в ожидании закусила губу. Она боялась, что он снова начнет кричать, – в том, как судорожно он сжимал ее руку, чувствовалась нарастающая ярость. Но он вдруг отпустил ее. Мерлин услышала его глубокий вздох, затем он тронул ее плечо, развернул лицом к себе и осторожно погладил по щеке.
– Хорошо, Чара. Я подожду снаружи. Вместе с Таддеусом.
«Зря пошел на все эти уступки, – с горечью подумал Рансом, лежа без сна и вглядываясь в нависавший над ним балдахин. – Она могла бы сейчас лежать рядом, в этой же постели, где они еще вчера занимались любовью, если бы Регли не устроил балаган».
Судя по всему, старый епископ слишком усердно взялся за исправление ситуации. В итоге Рансом остался в одиночестве, Мерлин удалилась в свою спальню, Таддеус стоял на страже у ее двери, а епископ спал в соседней комнате, чтобы сохранить хотя бы видимость приличий.
И что хуже всего, этот священник обращался с Рансомом как с обычным прихожанином и потребовал подтвердить, что тот действительно испытывает искреннюю привязанность к женщине, на которой решил жениться. Старый церковник явно теряет рассудок. Подтвердить, что он любит Мерлин! Черт возьми, и когда это, интересно, он успел бы ее полюбить, если только вчера впервые увидел девушку?!
Нет, он всего лишь хотел исполнить свой долг. Но, честно говоря, дело было не только в этом. Просто он уже устал от куртизанок и любовниц, от их ревности, пустых расходов, мелочных обид – всего, что приходилось терпеть ради удовлетворения физических потребностей. В последнее время это все больше раздражало его, и он стал больше времени проводить в правительственных учреждениях, а не в борделе. Без сомнения, именно поэтому на него так повлиял этот проклятый афродизиак.
Рансом по-прежнему настолько сильно желал Мерлин, как если бы чертово зелье все еще действовало. Ему очень трудно было себя контролировать. Если честно, ему это и не удавалось. Он лежал, разгоряченный и жаждущий, и слава Богу, что Таддеус и епископ, как старые девы, неусыпно охраняли покой Мерлин. Если бы не они, понял Рансом с унизительной ясностью, недолго бы он боролся со своими желаниями.
Рансом отбросил одеяло и встал. Начал ходить взад-вперед, но сильно ударился босой ногой о какой-то резной сундук, и желание двигаться пропало. Он был зол на Таддеуса, который оставил крошечный огарок свечи – его едва хватило, чтобы раздеться и лечь. Наверное, старик думал, что без света Рансом не захочет никуда выходить и будет вынужден остаться в комнате.
Свет луны пробился сквозь занавески. Рансом слегка сдвинул в сторону пахнувшую плесенью парчу и изучающе посмотрел в открытое окно. По земле стелился плотный туман, создавая иллюзию неровного пола всего в паре футов под окном. Он знал, что это лишь видимость – расстояние до брусчатки было гораздо больше, чем казалось, – но это ощущение близости успокоило его. Рансом жил, постоянно скрывая свой страх высоты. Он не мог избавиться от него, но стремился хотя бы внешне его не выдавать. Он сумел так организовать свою жизнь, чтобы уменьшить эту проблему до уровня мелкого неудобства. Он не вспоминал об этой слабости месяцами, и теперь старался не обращать внимания на появившиеся вновь неприятные ощущения.
Он стоял, подняв руки вверх и держась ими за наличники окна. Легкий бриз ласкал обнаженное тело. Увы, прохладный ночной воздух не смог остудить его пыл и страсть.
Мерлин – самое загадочное, самое очаровательное существо из всех, кого он встретил за свою жизнь. На нее не действовала ни одна из его годами отработанных тактик – ни уговоры, ни искушение, ни давление. Он не сомневался, что смог бы сломить ее, если бы всерьез захотел, только этот вариант был ему не по душе. Несмотря на то что он не мог позволить себе с ней лишних сантиментов, сильное давление в конкретной ситуации он применил бы только в случае, если речь зашла бы о жизни и смерти.
Рансом обернулся назад, посмотрел в сумрак комнаты. Возвращаться обратно в постель, где все это случилось, не хотелось. Он запрыгнул на подоконник и сел, прислонившись спиной к каменной стене. Занавеска вернулась на прежнее место, скрывая его в прохладном и тесном пространстве между стеклом и тканью.
Он запрокинул голову, размышляя над иронией судьбы. Самый завидный вдовец на территории королевства: богатый, титулованный, обладающий властью и привлекательной внешностью, – и получил категорический отказ из-за какого-то сломанного змея. Наверное, это смешно. Рансом попробовал рассмеяться, но получившийся звук походил скорее на стон. Епископ пугал Мерлин расплатой за грех и порицанием общества, Таддеус назвал ее дурой с куриными мозгами, сам он испробовал все средства убеждения: от нежных комплиментов и до страстного поцелуя, при воспоминании о котором у Рансома засосало под ложечкой.
И все впустую. Мерлин всех выслушала, а потом повернулась к нему и вновь спросила, зачем он сломал ее змея.
Да, он совершил, наверное, роковую ошибку, хотя до сих пор так и не понял, в чем она заключалась. Он извинился за испорченного змея, объясняя случившееся боязнью за Мерлин и своей неловкостью. Он обещал подарить ей сотню таких змеев, которые будут не хуже сломанного.
– Но это же был мой эксперимент, – серьезно ответила она.
– Змей – эксперимент? – Возможно, в его голосе послышалось недоумение.
– Да, – сказала она. – Теперь я знаю, как полететь.
Посмеиваясь про себя над Мерлин, он решил, что сейчас лучше промолчать. Пару секунд она смотрела на него долгим, пронзительным взглядом дымчато-серых глаз, который, казалось, проникал в самое сердце. А потом произнесла:
– Я не могу выйти за вас замуж.
Рансом стиснул зубы и закрыл лицо руками. Эта неудача огорчила его. Он никогда не любил проигрывать, а сейчас, мучимый еще и физической страстью, переживал поражение особенно болезненно. Таким оскорбленным, рассерженным и уязвимым он не чувствовал себя очень давно. Пожалуй, с тех пор, как его незаслуженно обвинили в списывании спряжения латинских глаголов с учебника младшего брата.
Рансом откинулся назад и прикрыл глаза. Боже, как он устал. Он попробовал расслабиться, выкинуть все из головы – и незаметно заснул. Ему приснились латинская грамматика и воздушные змеи, которые врезались в землю и больше не могли летать.
Когда он проснулся, в комнате было тихо, луна уже зашла, а туман рассеялся. Рансом снова задремал. На этот раз ему приснился кошмар: будто он летел на воздушном змее, который поднимался все выше и выше, на страшную высоту, с которой даже не было видно земли, и вдруг змей исчез, а он начал падать. Он хотел закричать, но даже не мог вдохнуть, чтобы набрать в легкие воздуха, и не было никакой надежды спастись…
Рансом пробудился, дрожа, в холодном поту. Щека упиралась в прохладные ромбы оконных стекол. Задержав дыхание, он облокотился о стекло и металлическую раму и слушал, как стучит сердце. Был и какой-то другой звук, который сначала казался эхом этого стука, неотъемлемой частью ночного страха. Рансом медленно выдохнул. С первым осознанным вдохом разум и тело его окончательно проснулись. Он замер. Кровь тяжело застучала в висках, но эти удары не заглушали тех, других звуков.
Это были шаги. В комнате находился кто-то еще. И неподвижный воздух вдруг наполнился запахом эфира.
Глава 4
Увидев, как они крутятся, Мерлин даже вскрикнула от радости. Ветер во дворе неожиданно затих, но она знала место, где он дует практически постоянно. Зажав змея под мышкой, она быстрым шагом вышла за ворота и направилась в сторону холма.
Уже почти совсем стемнело, когда она вернулась домой, волоча за собой змея. Мерлин ужасно устала, но была совершенно счастлива. Блокнот был заполнен результатами наблюдений. Она торопливо писала уравнения, зачеркивала, царапала новые. Она наблюдала за птицами и, вооруженная новыми знаниями, обращала внимание на то, чего не видела прежде, – на изгиб крыльев парящей птицы или резкое изменение угла их наклона по отношению к телу, когда птица садится на дерево. Взбудораженная этим открытием, она вошла во двор и прошла мимо стоявшего там экипажа, даже не заметив его.
Голос Рансома резко прервал ее мысли. Она подняла глаза, увидела, что он идет навстречу, и не смогла не поделиться удачей прошедшего дня:
– Мистер герцог! – закричала она. – Мистер герцог, у меня получилось! Вы не поверите, это же так просто! Угол изгиба крыла, вы понимаете? Я все-все записала и все измерила. Скорость ветра меняется вместе с углом, и соотношение этого угла с…
– Мерлин! – Его окрик прозвучал гораздо громче, чем этого требовало разделявшее их расстояние, и заставил ее осечься. Он схватил змея и отбросил хрупкую раму в сторону. Змей ударился о землю, его каркас треснул, лопнула шелковая ткань.
Рансом крепко сжал Мерлин за плечи, но она отвела свой взгляд:
– Вы сломали его…
– С тобой все в порядке? Ты не поранилась?
Мерлин оторвала взгляд от шелковых обрывков и посмотрела на него:
– Вы сломали его.
– Где ты была?! – кричал Рансом. – Ты запускала этого проклятого змея, а я с ума сходил, черт возьми. – Он потащил ее в сторону дома. – Я возвращаюсь и вижу, что в лаборатории теперь не просто беспорядок, она превратилась в настоящий бедлам. Твой драгоценный Таддеус получил по голове, а тебя и след простыл. Мои агенты обыскали уже половину графства. – Он продолжал тащить ее к дому. – Тебе же могли перерезать горло. Или сделать что-нибудь похуже… Гораздо хуже.
Мерлин, спотыкаясь, ковыляла рядом с ним и не могла думать ни о чем, кроме сломанного змея и его последних слов.
– Не понимаю, что может быть хуже, чем перерезанное горло?
Рансом еще сильнее сжал ее руку:
– Не понимаешь? Ну так я расскажу тебе, невинное дитя! Это изнасилование… – Он неожиданно замолчал, и даже в сумерках было заметно, как кровь прилила к его лицу. Герцог искоса взглянул на девушку: – Ну не важно. Приехал епископ.
– Епископ, – тихо повторила Мерлин. – Какой епископ?
– Какая разница какой? Регли.
– Но… он приехал к нам на ужин? Я думаю, вряд ли у нас хватит баранины…
– О Боже, нет, он не будет сидеть за вашим изысканным ужином, – отрезал герцог. – Он просто сделает дело и уедет.
Мерлин поджала губы, пытаясь понять, что происходит.
– Какое дело? – Вдруг она судорожно схватила ртом воздух и вцепилась ему в руку, переходя на бег. – Нет, только не Теодор! Нет, я не верю! Вы послали за священником для Теодора?!
Он остановился так резко, что Мерлин запуталась в юбках и упала бы, если б он не удержал ее за плечо.
– Теодор в том же состоянии, что и утром. Регли приехал, чтобы поженить нас.
– Поженить нас! – Она встряхнула головой. – Поженить нас с кем?
– Поженить нас друг с другом! – выкрикнул он.
Мерлин отшатнулась в сторону:
– П-поженить нас? Но…
– Уже поздно говорить «но». – Они вошли в дом и остановились в слабо освещенном коридоре. Только здесь Рансом наконец выпустил ее, и она выдохнула, потирая плечи и боясь даже взглянуть на него. Его ярость и раздражение были так неожиданны, что Мерлин никак не могла прийти в себя. Чем она могла так рассердить его?
И еще больше изумилась, когда он вдруг обхватил ладонями ее лицо, повернул к себе и срывающимся голосом, совсем не похожим на тот, каким только что ее отчитывал, сказал:
– Никогда больше так не делай, Мерлин. Никогда больше не пугай меня так.
– Вы сломали моего змея, – сказала она с дрожью в голосе.
Он поправил выбившуюся прядку ее темных волос. Она ждала, что он как-то ответит на обвинение, принесет какие-то извинения – но он, казалось, даже не слышал ее. Взгляд его скользнул ниже и задержался на ее губах, пальцы нежно, как перышком, гладили ее по щеке. Мерлин еле успела вдохнуть, перед тем как он мягко приник к ее губам.
Казалось, тепло наполнило ее изнутри, а колени вдруг настолько ослабли, что она уже не могла стоять на ногах, и он держал ее, легко прижимая к своему сильному телу. Она ощутила, как напряглись его бедра. На какое-то мгновение прошлая ночь молнией вспыхнула между ними, и Рансом отстранился.
– Скорее всего, я не буду очень сильно жалеть об этом, – печально прошептал он ей в висок. – Может быть, ты даже неплохо подходишь мне.
Мерлин с трудом разлепила потяжелевшие веки:
– Что?
– Давай. – Он мягко подтолкнул ее вперед. – Епископ ждет уже несколько часов.
Их появление в столовой оказалось довольно шумным: Рансом дернул за колокольчики, которыми уже давно никто не пользовался, те оборвались и со звоном рассыпались у его ног.
Высокий пожилой человек в белых чулках и черной рясе поднялся с кресла им навстречу, но Мерлин увидела только блестящую лысиной голову Таддеуса, замотанную окровавленной повязкой.
– Таддеус! Боже мой, что случилось? – Она освободилась от руки герцога и кинулась к слуге. – Какой ужас! На тебя упали старые подмостки в сарае? Прости меня, Таддеус. Я помню: я обещала их разобрать. И я собиралась разобрать, честное слово, но ты знаешь, сегодня днем мне пришла такая хорошая идея, что я побоялась ее упустить… понимаешь, если бы я кое-что не сделала сразу, то потом… понимаешь… я просто забыла.
– Да, вы забыли, – сказал Таддеус, когда она попыталась погладить его по плечу, и мягко отпихнул ее. – Забыли про них еще полгода назад. Но я не из-за этого сижу тут в этой короне! Какой-то чертов французишка, так сказал герцог, – он махнул рукой в сторону Рансома, – подкрался ко мне тихо, как ползучая змея. Мне очень жаль, мисс Мерлин, но он все разворотил в вашей комнате.
– Сейчас это не важно, – прервал его Рансом. – Епископ, разрешите представить вам мисс Мерлин Ламберн.
Мерлин взглянула на тощего священника. Он наблюдал за ней с грустью и мягким осуждением, как если бы она умерла и не была допущена в рай. Она с трудом сделала реверанс – впервые за долгое время.
Епископ склонил голову:
– Мне чрезвычайно приятно принести вам успокоение в трудный час, мисс Ламберн, провести священный ритуал и по воле Господа осенить благословением ваш союз.
Ничего не понимая, Мерлин бросила взгляд на герцога. Тот сжал губы от раздражения, но промолчал.
– Лучше поздно, чем никогда. – Таддеус ударил по столу и встал, лишь слегка пошатнувшись. – В этом я со священником согласен. Пойдемте скорее в комнату к Теодору и там заключим союз.
Рансом взял Мерлин под локоть и слегка подтолкнул к двери. Девушка не сдвинулась с места.
– Заключить союз! Таддеус, ты сошел с ума? Не говори, что ты поверил, будто я выхожу замуж!
– Конечно, выходите, мисс Мерлин. Почему же нет?
Она не знала, что ответить.
– Потому что я не могу. Я даже и не знаю никого, кто был бы замужем!
– Ладно, я думаю, герцог расскажет вам об этом все, что нужно. – Таддеус сдвинул брови. – Расскажет то, что не успел до сих пор.
Рансом сильнее сжал ее локоть.
– Помни о том, что разговаривать следует вежливо, – холодно заметил он, обращаясь к слуге. – А то может так случиться, что на нового хозяина ты работать уже не будешь.
– Уф-ф. Да бросьте вы петушиться, мистер Большой Пес. Это не по моей вине ей нужно теперь замуж. К тому же она ни слова не поняла из сказанного, ясно, как Божий день.
Епископ прокашлялся:
– Наверное, мне стоит поговорить с мисс Ламберн наедине. Мне кажется, что она действительно не понимает всей серьезности ситуации.
Пальцы Рансома до боли сдавили локоть Мерлин:
– Надеюсь, епископ, я выразился ясно. Мисс Ламберн не может быть подвергнута ни малейшему обвинению. Она – абсолютная невинность.
– Хорошо сказано, дорогой герцог. – Епископ смотрел на Рансома с укоризной. – Безусловно, вся ответственность ложится на вас. И все же, как друг семьи и вашего покойного деда, я надеюсь, что вы позволите мне высказаться. Мисс Ламберн требуется, чтобы кто-то помог ей и разъяснил, как себя вести в этой деликатной ситуации. И этим человеком не можете быть вы.
Мерлин ощутила, как пальцы герцога дрогнули, и в ожидании закусила губу. Она боялась, что он снова начнет кричать, – в том, как судорожно он сжимал ее руку, чувствовалась нарастающая ярость. Но он вдруг отпустил ее. Мерлин услышала его глубокий вздох, затем он тронул ее плечо, развернул лицом к себе и осторожно погладил по щеке.
– Хорошо, Чара. Я подожду снаружи. Вместе с Таддеусом.
«Зря пошел на все эти уступки, – с горечью подумал Рансом, лежа без сна и вглядываясь в нависавший над ним балдахин. – Она могла бы сейчас лежать рядом, в этой же постели, где они еще вчера занимались любовью, если бы Регли не устроил балаган».
Судя по всему, старый епископ слишком усердно взялся за исправление ситуации. В итоге Рансом остался в одиночестве, Мерлин удалилась в свою спальню, Таддеус стоял на страже у ее двери, а епископ спал в соседней комнате, чтобы сохранить хотя бы видимость приличий.
И что хуже всего, этот священник обращался с Рансомом как с обычным прихожанином и потребовал подтвердить, что тот действительно испытывает искреннюю привязанность к женщине, на которой решил жениться. Старый церковник явно теряет рассудок. Подтвердить, что он любит Мерлин! Черт возьми, и когда это, интересно, он успел бы ее полюбить, если только вчера впервые увидел девушку?!
Нет, он всего лишь хотел исполнить свой долг. Но, честно говоря, дело было не только в этом. Просто он уже устал от куртизанок и любовниц, от их ревности, пустых расходов, мелочных обид – всего, что приходилось терпеть ради удовлетворения физических потребностей. В последнее время это все больше раздражало его, и он стал больше времени проводить в правительственных учреждениях, а не в борделе. Без сомнения, именно поэтому на него так повлиял этот проклятый афродизиак.
Рансом по-прежнему настолько сильно желал Мерлин, как если бы чертово зелье все еще действовало. Ему очень трудно было себя контролировать. Если честно, ему это и не удавалось. Он лежал, разгоряченный и жаждущий, и слава Богу, что Таддеус и епископ, как старые девы, неусыпно охраняли покой Мерлин. Если бы не они, понял Рансом с унизительной ясностью, недолго бы он боролся со своими желаниями.
Рансом отбросил одеяло и встал. Начал ходить взад-вперед, но сильно ударился босой ногой о какой-то резной сундук, и желание двигаться пропало. Он был зол на Таддеуса, который оставил крошечный огарок свечи – его едва хватило, чтобы раздеться и лечь. Наверное, старик думал, что без света Рансом не захочет никуда выходить и будет вынужден остаться в комнате.
Свет луны пробился сквозь занавески. Рансом слегка сдвинул в сторону пахнувшую плесенью парчу и изучающе посмотрел в открытое окно. По земле стелился плотный туман, создавая иллюзию неровного пола всего в паре футов под окном. Он знал, что это лишь видимость – расстояние до брусчатки было гораздо больше, чем казалось, – но это ощущение близости успокоило его. Рансом жил, постоянно скрывая свой страх высоты. Он не мог избавиться от него, но стремился хотя бы внешне его не выдавать. Он сумел так организовать свою жизнь, чтобы уменьшить эту проблему до уровня мелкого неудобства. Он не вспоминал об этой слабости месяцами, и теперь старался не обращать внимания на появившиеся вновь неприятные ощущения.
Он стоял, подняв руки вверх и держась ими за наличники окна. Легкий бриз ласкал обнаженное тело. Увы, прохладный ночной воздух не смог остудить его пыл и страсть.
Мерлин – самое загадочное, самое очаровательное существо из всех, кого он встретил за свою жизнь. На нее не действовала ни одна из его годами отработанных тактик – ни уговоры, ни искушение, ни давление. Он не сомневался, что смог бы сломить ее, если бы всерьез захотел, только этот вариант был ему не по душе. Несмотря на то что он не мог позволить себе с ней лишних сантиментов, сильное давление в конкретной ситуации он применил бы только в случае, если речь зашла бы о жизни и смерти.
Рансом обернулся назад, посмотрел в сумрак комнаты. Возвращаться обратно в постель, где все это случилось, не хотелось. Он запрыгнул на подоконник и сел, прислонившись спиной к каменной стене. Занавеска вернулась на прежнее место, скрывая его в прохладном и тесном пространстве между стеклом и тканью.
Он запрокинул голову, размышляя над иронией судьбы. Самый завидный вдовец на территории королевства: богатый, титулованный, обладающий властью и привлекательной внешностью, – и получил категорический отказ из-за какого-то сломанного змея. Наверное, это смешно. Рансом попробовал рассмеяться, но получившийся звук походил скорее на стон. Епископ пугал Мерлин расплатой за грех и порицанием общества, Таддеус назвал ее дурой с куриными мозгами, сам он испробовал все средства убеждения: от нежных комплиментов и до страстного поцелуя, при воспоминании о котором у Рансома засосало под ложечкой.
И все впустую. Мерлин всех выслушала, а потом повернулась к нему и вновь спросила, зачем он сломал ее змея.
Да, он совершил, наверное, роковую ошибку, хотя до сих пор так и не понял, в чем она заключалась. Он извинился за испорченного змея, объясняя случившееся боязнью за Мерлин и своей неловкостью. Он обещал подарить ей сотню таких змеев, которые будут не хуже сломанного.
– Но это же был мой эксперимент, – серьезно ответила она.
– Змей – эксперимент? – Возможно, в его голосе послышалось недоумение.
– Да, – сказала она. – Теперь я знаю, как полететь.
Посмеиваясь про себя над Мерлин, он решил, что сейчас лучше промолчать. Пару секунд она смотрела на него долгим, пронзительным взглядом дымчато-серых глаз, который, казалось, проникал в самое сердце. А потом произнесла:
– Я не могу выйти за вас замуж.
Рансом стиснул зубы и закрыл лицо руками. Эта неудача огорчила его. Он никогда не любил проигрывать, а сейчас, мучимый еще и физической страстью, переживал поражение особенно болезненно. Таким оскорбленным, рассерженным и уязвимым он не чувствовал себя очень давно. Пожалуй, с тех пор, как его незаслуженно обвинили в списывании спряжения латинских глаголов с учебника младшего брата.
Рансом откинулся назад и прикрыл глаза. Боже, как он устал. Он попробовал расслабиться, выкинуть все из головы – и незаметно заснул. Ему приснились латинская грамматика и воздушные змеи, которые врезались в землю и больше не могли летать.
Когда он проснулся, в комнате было тихо, луна уже зашла, а туман рассеялся. Рансом снова задремал. На этот раз ему приснился кошмар: будто он летел на воздушном змее, который поднимался все выше и выше, на страшную высоту, с которой даже не было видно земли, и вдруг змей исчез, а он начал падать. Он хотел закричать, но даже не мог вдохнуть, чтобы набрать в легкие воздуха, и не было никакой надежды спастись…
Рансом пробудился, дрожа, в холодном поту. Щека упиралась в прохладные ромбы оконных стекол. Задержав дыхание, он облокотился о стекло и металлическую раму и слушал, как стучит сердце. Был и какой-то другой звук, который сначала казался эхом этого стука, неотъемлемой частью ночного страха. Рансом медленно выдохнул. С первым осознанным вдохом разум и тело его окончательно проснулись. Он замер. Кровь тяжело застучала в висках, но эти удары не заглушали тех, других звуков.
Это были шаги. В комнате находился кто-то еще. И неподвижный воздух вдруг наполнился запахом эфира.
Глава 4
Сначала Мерлин ощутила тошнотворно-сладковатый запах. Она спала, но подсознательно вдруг узнала его: когда-то, давным-давно, так пахло в лаборатории двоюродного деда. Застонав, она перевернулась и подняла голову, позвав:
– Дядя Дориан?
Ответом были лишь тишина и мрак. Сознание медленно прояснялось. Она с трудом поднялась, руки ее погрузились в пуховый матрас.
– Дядя…
Вдруг она вспомнила, что дядя Дориан давно умер. Неприятный запах по-прежнему обжигал нос, подкатывала тошнота. В кромешной тьме она нащупала рукой покрывало и откинула его.
Удар по голове был полной неожиданностью. Сильные руки прижали что-то к ее лицу. Она закричала, но увлажненная ткань заглушала звуки. Тогда она изо всех сил ударила неизвестного ногой. Человек вскрикнул от боли, но, казалось, где-то далеко… Мысли Мерлин спутались, она поплыла куда-то сквозь туман и там затерялась в пустоте, ощущая лишь запах эфира.
Придя в сознание, она некоторое время боялась открыть глаза. К горлу подкатывала тошнота, и мерное покачивание из стороны в сторону, как в колыбели, только усиливало ее. Мерлин лежала и старалась не шевелиться – слава Богу, какая-то опора не давала ей опрокинуться. Тошнота мало-помалу отступала, и способность мыслить постепенно возвращалась к ней. По ощущению движения, стуку лошадиных копыт и ритмичному поскрипыванию колес она поняла, что находится в экипаже. Со странным безразличием Мерлин пришла к выводу, что ее похитили. Сначала это показалось не таким уж важным. Она поборола последний приступ тошноты и ощутила кусок прохладной, приятно пахнущей ткани, заботливо положенной ей на лоб.
Она окончательно пришла в себя. Безразличие сменилось острым чувством страха – случилось то, о чем предупреждал ее герцог. Враги родины куда-то насильно увозили ее, чтобы использовать в своих интересах, или чтобы пытать ее, или перерезать ей горло, или… или… Что там, говорил Рансом, было хуже всего? Она не могла точно вспомнить, но наверняка это что-то ужасное. Она сдержала готовый было вырваться плач и стала осторожно осматриваться, чуть приоткрыв веки.
Был день, но неяркое солнце едва освещало экипаж, изящно отделанный изнутри красным атласом. Она лежала на одном из сидений, на удивление удобно. Сиденье напротив занимал еще кто-то. Это был связанный мужчина, с кляпом во рту и без сознания. Его голова, покрытая синяками и ссадинами, беспомощно моталась из стороны в сторону, а раны заставляли Мерлин благодарить Бога за то, что ей не была предоставлена возможность всерьез сразиться с противником.
Связанный человек был ей незнаком. Она надеялась, что Таддеус, герцог и епископ Регли благополучно избежали опасности. От мысли, что они могли пострадать, она задрожала. Мерлин с теплотой и благодарностью вспоминала о том, как они заботились о ней – особенно Рансом. Он кричал на нее, но только потому, что беспокоился за нее, а она была слишком глупа, слишком занята своими делами и не придавала значения его словам.
Если бы она его послушалась! Он, наверное, совсем потерял голову, когда узнал, что ее и в самом деле похитили. При мысли о том, в какую ярость он может впасть, у нее появилась надежда: может быть, Рансом спасет ее. Если это случится, она простит все его крики и даже поломку змея.
Мерлин стала мысленно подбирать подходящие случаю фразы благодарности и раскаяния. Например: «Мистер герцог, не могу найти слова, чтобы выразить свою признательность за спасение моей жизни. Я знаю, что мой эксперимент вы погубили не нарочно» или: «Я не обижаюсь, что вы смеялись над моей летательной машиной, мистер герцог, и очень ценю то, что вы рисковали жизнью ради моего спасения». А в ответ на его смиренные извинения по поводу змея можно было бы сказать: «Ничего страшного, Рансом. Право же, это неважно. Может быть, я смогу сделать новый. Я даже почти уверена, что смогу. Ах, Рансом…»
Мерлин всхлипнула, вдруг осознав, что, возможно, больше никогда не увидит ни Рансома, ни Таддеуса с Теодором, ни летательную машину.
– Ах, Рансом, – прошептала она, – как жаль, что я вас не слушала.
– В самом деле? Черт возьми, я рад это слышать.
Мерлин вскочила и от очередного толчка экипажа едва не свалилась с сиденья. Она с трудом уселась прямо, подхватив упавший со лба компресс, пахнущий лавандой.
– Рансом! – ахнула она. – Откуда… я так боялась, что вы… но что вы тут делаете? Ох, нет… они захватили и вас тоже! – Она была готова заплакать.
Он усмехнулся в ответ и спокойно откинулся на спинку сиденья:
– Нет, разумеется, меня не захватили. Парень, который там лежит, неважно владеет кулачным боем. Я уложил его одним хорошим ударом правой.
Казалось, он доволен собой. Мерлин обхватила голову руками, пытаясь разгадать, что же произошло.
– Так, значит, вы меня уже спасли, – заключила она.
– Ну, можно и так сказать.
– Ого, – удивилась она. – Далеко же они успели меня увезти, если нам приходится возвращаться домой в экипаже.
Его самодовольная улыбка сменилась усмешкой.
– Ты едешь не домой. Пока еще нет.
– Не домой? – Она поджала губы. – Ладно. Наверное, я могу подождать пару дней, если это необходимо. Надеюсь, за это время я не забуду, как был сделан тот змей.
– Я боюсь, что одного-двух дней будет недостаточно, моя милая. Я везу тебя в Фолкон-Хилл, и визит растянется на неопределенный срок.
Она резко выпрямилась:
– Это невозможно. Я не поеду туда.
– Тогда считай, что тебя просто похитили.
– Не буду я так считать! Вы же меня спасли.
Он улыбнулся:
– Вообще-то как раз я тебя и похитил. Разве ты не узнала меня ночью, когда элегантным пинком чуть не лишила мужского достоинства?
Мерлин хмуро оглядела Рансома, затем человека, лежащего без сознания на другом сиденье; у нее разболелась голова, и она угрюмо сказала:
– По-моему, я чего-то не понимаю.
– Бедная Чара. – Он положил руку ей на плечо и притянул к себе. – Тебе и не нужно понимать. Просто позволь мне о тебе позаботиться.
Несколько секунд она сопротивлялась, затем неожиданно уступила его объятиям.
Волнуясь, она сказала:
– Наверное, вы все еще хотите на мне жениться.
Он погладил ее по затылку, и от этого нежного прикосновения у нее будто что-то растаяло в груди.
– Я думаю, так будет правильно. Мир суров, Чара, и я не хочу, чтобы ты расплачивалась за мое легкомыслие.
– Но мне же понравилось то, что произошло, – тихо сказала она. – Я думаю, епископ Регли ошибается, считая это грехом.
Рансом молчал. Он нежно водил пальцем по ее запястью. Затем он глубоко вздохнул и решительно сказал:
– Все зависит от места и времени, но иногда это действительно грех. То, что я сделал, – непростительно. И я буду помнить об этом до конца жизни.
Мерлин закусила губу:
– И из-за этого вы будете несчастны?
– Это позор, – грустно сказал он. – Это ужасный стыд, что я так поступил с тобой.
– Но вы же не сделали мне ничего плохого.
– В глазах окружающих меня людей, Чара, я просто сломал тебе жизнь. Я знаю, ты не понимаешь этого. Надеюсь, что никогда и не поймешь. И просто позволишь мне жениться на тебе – только так я смогу исправить ситуацию.
– Но моя летательная машина… – засомневалась Мерлин. – Она же вам не нравится.
– Я никогда этого не говорил.
– Вы называли ее «проклятая летательная машина» и еще «чертова летательная машина». Вы сказали, что я скорее всего сверну себе шею, – она сглотнула. – Вот что вы говорили о ней. Я все помню.
– Ну ты действительно свернула бы себе шею, – сказал он, пытаясь ее образумить. – Не могу же я безучастно за этим наблюдать. Так же как не могу допустить, чтобы твоя жизнь была сломана из-за моего необдуманного поступка. Я буду стараться охранять тебя от ударов, Чара. Клянусь.
– Но как вы не понимаете, – разочарованно сказала она, – я же работаю над летательной машиной. И она будет именно летать, а не падать.
Она ощутила, как он втянул воздух.
– Мерлин, – мягко сказал он, – люди не летают. Летают птицы. Если человек прыгает с обрыва, привязав себе пару крыльев, он падает. И разбивается насмерть. – С легким трепетом он сильнее сжал ее в объятьях. – Вряд ли это принесет нам с тобой много радости.
– Нет, вы опять ничего не поняли, – в отчаянии сказала она. – Разве вам не хотелось бы летать? Взлететь так высоко, как только можно, увидеть с высоты все вокруг, передвигаться со скоростью ветра?.. – Она отодвинулась от него. – А я уже могу это сделать. Я знаю как. Это сложнее, чем просто привязать себе пару крыльев. Гораздо сложнее. Но это заработает… когда-нибудь. Я уверена.
Странное выражение промелькнуло у него на лице – и испуг, и удивление, и нежность, и гордость.
– Значит, пока каждый останется при своем мнении.
Мерлин опустила глаза, разочарованная тем, что он не поддержал ее, не поверил в ее мечту:
– Похоже, что так.
Она ощутила на себе его взгляд, изучающий и тревожный. Через какое-то время он сказал:
– И ты не хочешь замуж, как я понял.
Она не ответила.
– Мерлин, летательная машина – это не ты сама. Не позволяй ей разрушить то, что действительно важно.
– Но она и есть то, что важно! – взорвалась Мерлин. – Она и есть я. То есть… – Она замолчала, подыскивая слова. – Во мне больше ничего и нет, только это. Это и есть я сама. Я изобрету летательную машину, которая будет работать. Так всегда говорил дядя Дориан.
– Дядя Дориан?
Ответом были лишь тишина и мрак. Сознание медленно прояснялось. Она с трудом поднялась, руки ее погрузились в пуховый матрас.
– Дядя…
Вдруг она вспомнила, что дядя Дориан давно умер. Неприятный запах по-прежнему обжигал нос, подкатывала тошнота. В кромешной тьме она нащупала рукой покрывало и откинула его.
Удар по голове был полной неожиданностью. Сильные руки прижали что-то к ее лицу. Она закричала, но увлажненная ткань заглушала звуки. Тогда она изо всех сил ударила неизвестного ногой. Человек вскрикнул от боли, но, казалось, где-то далеко… Мысли Мерлин спутались, она поплыла куда-то сквозь туман и там затерялась в пустоте, ощущая лишь запах эфира.
Придя в сознание, она некоторое время боялась открыть глаза. К горлу подкатывала тошнота, и мерное покачивание из стороны в сторону, как в колыбели, только усиливало ее. Мерлин лежала и старалась не шевелиться – слава Богу, какая-то опора не давала ей опрокинуться. Тошнота мало-помалу отступала, и способность мыслить постепенно возвращалась к ней. По ощущению движения, стуку лошадиных копыт и ритмичному поскрипыванию колес она поняла, что находится в экипаже. Со странным безразличием Мерлин пришла к выводу, что ее похитили. Сначала это показалось не таким уж важным. Она поборола последний приступ тошноты и ощутила кусок прохладной, приятно пахнущей ткани, заботливо положенной ей на лоб.
Она окончательно пришла в себя. Безразличие сменилось острым чувством страха – случилось то, о чем предупреждал ее герцог. Враги родины куда-то насильно увозили ее, чтобы использовать в своих интересах, или чтобы пытать ее, или перерезать ей горло, или… или… Что там, говорил Рансом, было хуже всего? Она не могла точно вспомнить, но наверняка это что-то ужасное. Она сдержала готовый было вырваться плач и стала осторожно осматриваться, чуть приоткрыв веки.
Был день, но неяркое солнце едва освещало экипаж, изящно отделанный изнутри красным атласом. Она лежала на одном из сидений, на удивление удобно. Сиденье напротив занимал еще кто-то. Это был связанный мужчина, с кляпом во рту и без сознания. Его голова, покрытая синяками и ссадинами, беспомощно моталась из стороны в сторону, а раны заставляли Мерлин благодарить Бога за то, что ей не была предоставлена возможность всерьез сразиться с противником.
Связанный человек был ей незнаком. Она надеялась, что Таддеус, герцог и епископ Регли благополучно избежали опасности. От мысли, что они могли пострадать, она задрожала. Мерлин с теплотой и благодарностью вспоминала о том, как они заботились о ней – особенно Рансом. Он кричал на нее, но только потому, что беспокоился за нее, а она была слишком глупа, слишком занята своими делами и не придавала значения его словам.
Если бы она его послушалась! Он, наверное, совсем потерял голову, когда узнал, что ее и в самом деле похитили. При мысли о том, в какую ярость он может впасть, у нее появилась надежда: может быть, Рансом спасет ее. Если это случится, она простит все его крики и даже поломку змея.
Мерлин стала мысленно подбирать подходящие случаю фразы благодарности и раскаяния. Например: «Мистер герцог, не могу найти слова, чтобы выразить свою признательность за спасение моей жизни. Я знаю, что мой эксперимент вы погубили не нарочно» или: «Я не обижаюсь, что вы смеялись над моей летательной машиной, мистер герцог, и очень ценю то, что вы рисковали жизнью ради моего спасения». А в ответ на его смиренные извинения по поводу змея можно было бы сказать: «Ничего страшного, Рансом. Право же, это неважно. Может быть, я смогу сделать новый. Я даже почти уверена, что смогу. Ах, Рансом…»
Мерлин всхлипнула, вдруг осознав, что, возможно, больше никогда не увидит ни Рансома, ни Таддеуса с Теодором, ни летательную машину.
– Ах, Рансом, – прошептала она, – как жаль, что я вас не слушала.
– В самом деле? Черт возьми, я рад это слышать.
Мерлин вскочила и от очередного толчка экипажа едва не свалилась с сиденья. Она с трудом уселась прямо, подхватив упавший со лба компресс, пахнущий лавандой.
– Рансом! – ахнула она. – Откуда… я так боялась, что вы… но что вы тут делаете? Ох, нет… они захватили и вас тоже! – Она была готова заплакать.
Он усмехнулся в ответ и спокойно откинулся на спинку сиденья:
– Нет, разумеется, меня не захватили. Парень, который там лежит, неважно владеет кулачным боем. Я уложил его одним хорошим ударом правой.
Казалось, он доволен собой. Мерлин обхватила голову руками, пытаясь разгадать, что же произошло.
– Так, значит, вы меня уже спасли, – заключила она.
– Ну, можно и так сказать.
– Ого, – удивилась она. – Далеко же они успели меня увезти, если нам приходится возвращаться домой в экипаже.
Его самодовольная улыбка сменилась усмешкой.
– Ты едешь не домой. Пока еще нет.
– Не домой? – Она поджала губы. – Ладно. Наверное, я могу подождать пару дней, если это необходимо. Надеюсь, за это время я не забуду, как был сделан тот змей.
– Я боюсь, что одного-двух дней будет недостаточно, моя милая. Я везу тебя в Фолкон-Хилл, и визит растянется на неопределенный срок.
Она резко выпрямилась:
– Это невозможно. Я не поеду туда.
– Тогда считай, что тебя просто похитили.
– Не буду я так считать! Вы же меня спасли.
Он улыбнулся:
– Вообще-то как раз я тебя и похитил. Разве ты не узнала меня ночью, когда элегантным пинком чуть не лишила мужского достоинства?
Мерлин хмуро оглядела Рансома, затем человека, лежащего без сознания на другом сиденье; у нее разболелась голова, и она угрюмо сказала:
– По-моему, я чего-то не понимаю.
– Бедная Чара. – Он положил руку ей на плечо и притянул к себе. – Тебе и не нужно понимать. Просто позволь мне о тебе позаботиться.
Несколько секунд она сопротивлялась, затем неожиданно уступила его объятиям.
Волнуясь, она сказала:
– Наверное, вы все еще хотите на мне жениться.
Он погладил ее по затылку, и от этого нежного прикосновения у нее будто что-то растаяло в груди.
– Я думаю, так будет правильно. Мир суров, Чара, и я не хочу, чтобы ты расплачивалась за мое легкомыслие.
– Но мне же понравилось то, что произошло, – тихо сказала она. – Я думаю, епископ Регли ошибается, считая это грехом.
Рансом молчал. Он нежно водил пальцем по ее запястью. Затем он глубоко вздохнул и решительно сказал:
– Все зависит от места и времени, но иногда это действительно грех. То, что я сделал, – непростительно. И я буду помнить об этом до конца жизни.
Мерлин закусила губу:
– И из-за этого вы будете несчастны?
– Это позор, – грустно сказал он. – Это ужасный стыд, что я так поступил с тобой.
– Но вы же не сделали мне ничего плохого.
– В глазах окружающих меня людей, Чара, я просто сломал тебе жизнь. Я знаю, ты не понимаешь этого. Надеюсь, что никогда и не поймешь. И просто позволишь мне жениться на тебе – только так я смогу исправить ситуацию.
– Но моя летательная машина… – засомневалась Мерлин. – Она же вам не нравится.
– Я никогда этого не говорил.
– Вы называли ее «проклятая летательная машина» и еще «чертова летательная машина». Вы сказали, что я скорее всего сверну себе шею, – она сглотнула. – Вот что вы говорили о ней. Я все помню.
– Ну ты действительно свернула бы себе шею, – сказал он, пытаясь ее образумить. – Не могу же я безучастно за этим наблюдать. Так же как не могу допустить, чтобы твоя жизнь была сломана из-за моего необдуманного поступка. Я буду стараться охранять тебя от ударов, Чара. Клянусь.
– Но как вы не понимаете, – разочарованно сказала она, – я же работаю над летательной машиной. И она будет именно летать, а не падать.
Она ощутила, как он втянул воздух.
– Мерлин, – мягко сказал он, – люди не летают. Летают птицы. Если человек прыгает с обрыва, привязав себе пару крыльев, он падает. И разбивается насмерть. – С легким трепетом он сильнее сжал ее в объятьях. – Вряд ли это принесет нам с тобой много радости.
– Нет, вы опять ничего не поняли, – в отчаянии сказала она. – Разве вам не хотелось бы летать? Взлететь так высоко, как только можно, увидеть с высоты все вокруг, передвигаться со скоростью ветра?.. – Она отодвинулась от него. – А я уже могу это сделать. Я знаю как. Это сложнее, чем просто привязать себе пару крыльев. Гораздо сложнее. Но это заработает… когда-нибудь. Я уверена.
Странное выражение промелькнуло у него на лице – и испуг, и удивление, и нежность, и гордость.
– Значит, пока каждый останется при своем мнении.
Мерлин опустила глаза, разочарованная тем, что он не поддержал ее, не поверил в ее мечту:
– Похоже, что так.
Она ощутила на себе его взгляд, изучающий и тревожный. Через какое-то время он сказал:
– И ты не хочешь замуж, как я понял.
Она не ответила.
– Мерлин, летательная машина – это не ты сама. Не позволяй ей разрушить то, что действительно важно.
– Но она и есть то, что важно! – взорвалась Мерлин. – Она и есть я. То есть… – Она замолчала, подыскивая слова. – Во мне больше ничего и нет, только это. Это и есть я сама. Я изобрету летательную машину, которая будет работать. Так всегда говорил дядя Дориан.