– А даже если бы это было и не так, – произнес Сталки, лежа на спине и уставившись в синее небо. – Даже если предположить, что мы забрались на три-четыре километра за границу, никто не проберется сюда через колючки, если не знает туннеля. Насколько это лучше, чем лежать прямо за колледжем... сидеть в клубах синего дыма каждый раз, когда хотим покурить? Разве ваш дядя Сталки...
– Нет, – отозвался Жук: он лежал на краю скалы и задумчиво поплевывал вниз. – Мы должны поблагодарить за это Турка. Турок – великий человек. Турок, дорогой, ты одурачил нашего Топтуна.
– Дремучий старый осел! – ответил Турок, погруженный в чтение.
– Мы вызываем у них подозрения, – сказал Сталки. – Топотушка наш почему-то всегда очень подозрителен, а Фокси каждый раз ходит так, будто собирается...
– Снять с тебя скальп, – подхватил Жук. – Фокси – это бестолковый Чингачгук.
– Бедный Фокси, – сказал Сталки. – Он собирается поймать нас. Он мне вчера заявил в гимнастическом зале: «Я слежу за вами, мистер Коркран. Я предупреждаю вас ради вашего же блага». Тогда я сказал ему: «Вы бы лучше не делали этого, а то у вас будут неприятности. Я предупреждаю вас ради вашего же блага». Фокси был в ярости.
– Да, но для Фокси это просто спорт, – сказал Жук. – А вот у Топтунчика-то всегда что-то нехорошее на уме. Не удивлюсь, если он подумал, что мы напились.
– Я напился только один раз... на каникулах, – задумчиво произнес Сталки, – и меня ужасно тошнило. Но тут любой запьет, имея в воспитателях такую скотину, как Топтун.
– Если бы на занятиях мы постоянно бы кричали «Отлично, сэр» и стояли бы на одной ноге и тупо улыбались бы каждый раз, когда он говорит «Вот так, детки! Правильно?» – и твердили бы «Да, сэр!», «Нет, сэр!», «О, сэр!» или «Конечно, сэр!», как все эти грязные малолетки, тогда бы Топтун считал нас паиньками, – усмехнулся Турок.
– Поздно начинать.
– Хорошо. Топотушка хочет как лучше. Но... он осел. И... мы демонстрируем ему свое отношение к нему как к ослу. Итак!.. Топтун не любит нас. Вчера вечером после молитвы он сказал, что он нам in loco parentis [18], – пробормотал Жук.
– Черта с два! – воскликнул Сталки. – Это значит, что он замышляет что-то необычное. Последний раз, когда он сказал мне это, он заставил меня писать триста строк за то, что я танцевал качучу в десятой спальне. Loco parentis,черт побери! Да какая разница, если мы счастливы? [19]У нас-то все в порядке.
Так оно действительно и было, и их ощущение собственной правоты приводило Праута, Кинга и сержанта в недоумение. У бессовестных мальчишек все обычно налицо. Они торопливо пытаются проскользнуть мимо здания теннисной площадки, они нервно улыбаются, когда их расспрашивают. Они возвращаются смущенные, еле успевая к звонку. Они кивают, подмигивают друг другу, хихикают и разбегаются при приближении учителя. Но Сталки и его дружки оставили уже давно позади эти проявления юности. Они беспечно шагали вперед и возвращались в отличной форме, слегка освежившись клубникой со сливками в будке у ворот.
Вместо кровожадного рыбака сторожем назначили привратника, а его жена все время баловала мальчишек. Привратник же подарил им белку, которую они представили в Обществе естествознания, успокоив тем самым Хартоппа, который желал знать, что они делают для науки. Фокси старательно прокладывал дорожки в кустарнике за одинокой гостиницей у перекрестка, и было странно видеть Праута и Кинга – преподаватели из учительской редко дружили друг с другом, – идущими вместе в одном направлении, а именно на северо-восток.
А Благословенный Остров находился на юго-западе.
– Что-то они мудрят, – сказал Сталки. – Может, что-то прикрывают?
– Это я придумал, – ответил Жук, сладко улыбаясь. – Я спросил Фокси, не пробовал ли он там пива, и это немного его оживило. Они ведь с Топтуном все кружились вокруг нашего старого шалаша, ну я и подумал, что, может, им нужно сменить обстановку.
– Да, но это не может длиться вечно, – сказал Сталки. – Топтун набухает, как грозовая туча, а Кинг потирает свои мерзкие лапы и скалится как гиена. Он ужасно раздражен. И когда-нибудь взорвется.
День этот наступил несколько раньше, чем они предполагали, – в тот день, когда сержант, задача которого состояла в том, чтобы записывать всех нарушителей дисциплины, не появился на дневной перекличке.
– Может, устал от пивных? Уже, наверное, полностью растратился, высматривая нас в бинокль, – сказал Сталки. – Удивительно, что он раньше не догадался. Видели, как Топтун покосился на нас, когда мы отозвались? Топтун тоже с ними. Ти-ра-ла-ла-ла! Враг повержен! Слушай меня! Пошли!
– На Авес? – спросил Жук.
– Конечно, но я не курю aujourdui [20]. Parceque je [21]все-таки pence [22], что за нами будут suivi [23]. Мы медленно пойдем вдоль скал и дадим Фокси время, чтобы он двигался параллельно с нами по верху.
Они направились в купальни и вскоре обогнали Кинга.
– Ах, не смею прерывать вас. Разумеется, проводите научные исследования? Я верю, что вы получаете от этого удовольствие, мои юные друзья.
– Ну видите! – воскликнул Сталки, когда они отошли на расстояние, на котором он не мог их слышать. – Он просто не может хранить тайну. Он будет ждать у бань, пока не появится Топтун. Они уже везде были, где можно, но вдоль скал не ходили, и теперь думают, что накрыли нас. Можно не торопиться.
Они шли неторопливо через овраги, пока не достигли линии предупредительных табличек.
– Послушайте. Если Фокси что-то почует, то прискачет сюда. Когда вы услышите, как он продирается сквозь кустарник, идите прямо на Авес. Им нужно поймать нас flagrante delicto [24].
Они нырнули в кустарник, под прямым углом к тоннелю, не таясь прошли по траве и тихо залегли на Авесе.
– Ну, что я говорил? – Сталки осторожно отложил трубки и табак. Сержант прислонился к изгороди и, тяжело дыша, пытался рассмотреть в бинокль что-то в зарослях, но с таким же успехом он мог смотреть сквозь мешок с песком. Вслед за сержантом появились Праут и Кинг. Они стали что-то обсуждать.
– Ага! Фокси не нравятся эти таблички, и колючки ему тоже не нравятся. Теперь мы пройдем по туннелю и пойдем в сторожку! Ого! Они отправили Фокси в укрытие.
Сержант, по пояс в зарослях, продирался со страшным шумом сквозь кустарник, оглушенный шумом собственного передвижения. Мальчики добрались до леса и стали смотреть вниз сквозь кусты остролиста.
– Адский шум! – неодобрительно сказал Сталки. – Не думаю, что это обрадует полковника Дэбни. Думаю, мы доберемся до сторожки и раздобудем какой-нибудь еды. А представление можно наблюдать и оттуда.
Неожиданно мимо них рысцой пробежал сторож.
– Так, кто там шастает по оврагу? Ох, хозяин осерчает, – проворчал он.
– Та, эта... браконьеры, – ответил Сталки с девонширским акцентом, который был для них langue de guerre [25].
– Щас я им задам! – сторож нырнул в овраг, похожий на воронку, который вскоре начал заполняться звуками, среди которых отчетливо выделялся голос Кинга:
– Продолжайте, сержант. А вы, сэр, оставьте его в покое. Он выполняет мой приказ.
– А ты че тут раскомандовался, рыжий? Вылазь оттуда и давай к хозяину. Вылазь из кустов! – И потом к сержанту: – Я знаю мальчишек, которых ты ищешь. Но у них ушки на макушке. Ты их заполучишь, только если они помрут. Вылазь, пошли к хозяину! Он тебе покажет мальчишек. А вы там ждите, за забором.
– Расскажи все хозяину. Вы же можете все ему рассказать, сержант! – крикнул Кинг. Сержанту, похоже, ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
Жук, растянувшийся в полный рост на торфе за сторожкой, буквально грыз землю, корчась от хохота. Сталки пнул его, вернув в вертикальное положение. Сталки сохранял полную серьезность, а Мактурка выдавала только подергивающаяся щека.
Они постучали в дверь сторожки, где им всегда были рады.
– Ой, ребятушки мои дорогие, заходите, садитесь, – сказала женщина. – Моего-то они не тронут. Он им покажет. Задаст им! Вот ягоды и сливки. Мы в Дартмуре не забываем своих друзей. А эти-то, они совсем другие. Сахару? Мой-то раздобыл для вас барсука, ребятушки. Он там, в сарае в коробке.
– Мы заберем его, когда пойдем. Вы-то, наверно, заняты. Мы посидим чуть-чуть у вас, – сказал Сталки. – Да нас не надо развлекать. Не обращайте на нас внимания. Да. Как много сливок!
Женщина удалилась, вытирая руки о фартук, и они остались в гостиной одни. За окнами со свинцовыми ромбовидными переплетами послышались шаги по гравийной дорожке, а затем раздался голос полковника Дэбни, чистый, как звуки горна.
– Чит-тать умеете? Глаза у вас есть?! И не вздумайте возражать. Есть!
Жук схватил вышитую салфеточку с дивана, набитого конским волосом, заткнул ею себе рот и скатился на пол.
– Видели мои т-таблички? Ваш долг? Это наглость, сэр-р. Ваш долг не заходить на мою тер-рит-торию. Он говорит о долге, МНЕ! Ну и ну, ты, ублюдочный браконьер, ты меня будешь учить алфавиту! Ревет в кустах, как бык! Мальчишки? Мальчишки? Мальчишки? Значит, держите мальчишек дома! Я за ваших мальчишек не отвечаю. Но я вам не верю. Не верю ни единому вашему слову! У вас нехороший взгляд – злобный, вороватый, лицемерный. Такой взгляд может погубить репутацию архангела! И не вздумайте возражать! Да, да! Сер-ржант? Позор, наихудшее приобретение Ее Величества. Сержант на пенсии, занимающийся браконьерством! О, черт! Но я буду благор-роден. Я буду милостив. Клянусь, я буду сама гуманность! Вы видели мои т-таблички или вы не видели их? И не вздумайте возражать! Видели! Молчат-ть, сержант!
Двадцать один год в армии наложили отпечаток на Фокси – он повиновался.
– А т-теперь, мар-рш отсюда! – Высокие ворота у сторожки с лязгом закрылись. – Мой долг! Какой-то сер-ржант талдычит мне про долг! – пыхтел полковник Дэбни. – Боже мой! Опять сер-ржанты!
– Это Кинг! Это Кинг! – выдавил Сталки, уткнувшись головой в подушку. Мактурк рвал зубами коврик перед блистающим чистотой камином, а на диване Жук сотрясался от эмоций. Сквозь толстое оконное стекло фигуры выглядели искаженными и грозными.
– Я... я протестую против такого обращения. – Кинг, видимо, только что взобрался на гору. – Этот человек выполняет свой долг. Сейчас... сейчас я дам вам свою визитку.
– Он еще во фланелевом костюме! – Сталки снова уткнулся в подушку.
– К сожалению, к моему глубокому сожалению... у меня нет ничего с собой, но меня зовут Кинг, сэр, я воспитатель в колледже, и я готов... я абсолютно готов... ответить за действия этого человека. Мы видели троих...
– Вы видели таблички?
– Да, должен признать, мы их видели, но в данных обстоятельствах...
– Я нахожусь in loco parentis, – добавился к дискуссии голос Праута. Они слышали, как он часто дышал.
– Чево? – полковник Дэбни становился ирландцем все больше и больше.
– Я отвечаю за этих мальчиков, которые находятся под моим наблюдением.
– Под вашим? Неужели? Т-тогда я должен сказать, что вы подаете им очень плохой пример, черт-товски плохой, если можно так выразиться. Я не собственник ваших мальчишек. Я не видел ваших мальчишек, и я скажу вам, что если в каждом из эт-тих кустов сидело по мальчишке, вы все равно не имеете никакого права подниматься сюда из оврага и пугат-ть всех на свете. И не вздумайте возражать. Да, да. Вы должны были прийти в сторожку как хр-ристиане, а не бегат-ть за мальчишками вдоль и попер-рек моих владений. Это вы-то in loco parentis? Да, но я еще не совсем забыл латынь и скажу вам: «Quis custodiet ipsis custodes» [26]. Если уж воспитатель нар-рушает закон, то как можно винить в этом мальчишек?
– Но если бы я мог поговорить с вами наедине...
– Нам не о чем говорить с вами наедине! Вы сколько угодно можете быть наедине, но с т-той стороны ворот. Желаю вам всего наилучшего.
Ворота лязгнули во второй раз. Они подождали, пока полковник Дэбни вернется домой, а затем попадали друг на друга не в силах перевести дыхание.
– Вот это да! О, мой Кинг! О, мой Топтун! О, мой Фокси! Само рвение, мистер Тихоня [27]! – Сталки вытер глаза. – «Вот это да! Чиновник готов!» [28]Нам пора идти, а то мы опоздаем на чай.
– Во-во-возьмем барсука и осчастливим Хартоппа. О-о-осчастливим их всех, – всхлипывал Мактурк, нащупывая дверь и пиная растянувшегося перед ним Жука.
Они нашли животное в зловонной коробке, оставили две монеты по полкроны в качестве оплаты и побрели домой. Только иногда барсук начинал рычать, напоминая им полковника Дэбни, и они два или три раза роняли его в приступах неудержимого хохота. Они еще не совсем пришли в себя, когда их встретил Фокси у теннисной площадки, чтобы сообщить, что они должны отправиться в спальню и ждать там, пока их не вызовут.
– Хорошо, тогда передайте эту коробку Хартоппу, во всяком случае, мы кое-что сделали для Общества естествознания, – сказал Жук.
– Боюсь, это не поможет вам, юные джентльмены, – торжественно произнес Фокси. Его разум было глубоко потрясен случившимся.
– Спокойствие, Фоксибус, – Сталки достиг наивысшей стадии икоты. – Мы... мы никогда не бросим вас, Фокси. Гончие, преследующие лис в кустарнике, разве не свидетельство порока?.. Нет, вы правы. Мне... мне немного не по себе.
«На этот раз они зашли далеко, – думал про себя Фокси. – Слишком далеко. Но, должен сказать, что алкоголем от них не пахнет. И потом, это на них непохоже. Кингу и Прауту тоже досталось, как и мне. Это успокаивает».
– Нужно собраться, – сказал Сталки, поднимаясь с кровати, на которую он рухнул, войдя в спальню. – Изображаем оскорбленную невинность... как всегда. Мы понятия не имеем, зачем нас вызвали, так?
– Без объяснений. Лишили чая. Публично заклеймят позором, – сказал Мактурк, беспокойно перебегая глазами с места на место. – Черт, это все серьезно.
– Держись, пока Кинг не выйдет из себя, – сказал Жук. – Он злобный хрыч и в конце концов сорвется. Праут тоже дьявольски осторожен. Следите за Кингом и при первой же возможности жалуемся ректору. Они этого очень не любят.
Их вызвали в кабинет классного руководителя. Кинг и Фокси поддерживали Праута, а под мышкой у Фокси были три розги. Кинг торжествующее ухмылялся – он увидел слезы на щеках мальчишек, – слезы от приступов хохота еще не успели просохнуть. Потом начался допрос.
Да, они шли вдоль скал. Да, они зашли на территорию полковника Дэбни. Да, они видели предупредительные таблички (на этом месте Жук истерически фыркнул). Зачем они зашли на территорию полковника Дэбни? «Понимаете, сэр, мы ловили барсука».
Тут Кинг, ненавидевший Общество естествознания из-за своей нелюбви к Хартоппу, не смог более сдерживаться. Он сказал, что не следует усугублять свою вину откровенным враньем. Но, сэр, барсук уже у мистера Хартоппа. Сержант очень любезно отнес его сам. Упоминание о барсуке и постоянная необходимость держать себя в руках довели Кинга до точки кипения. Они слышали, как он топал ногой, пока Праут готовился продолжать свои нелепые расспросы. Теперь мальчишки играли привычную роль. Их глаза заволокло пеленой, лица ничего не выражали, руки безжизненно висели вдоль тела. Это был урок английского поведения, преподанный им соотечественниками: отбросить эмоции и поймать противника в подходящий момент.
Дальше больше. Кинг еще яростнее стал осуждать их, он был весь исполнен праведного гнева, в то время как Праут был расстроен. Они ведь знали, что это влечет за собой наказание? Прекрасно изображая нерешительность, Сталки признался, что он что-то такое слышал; про себя он подумал, что обвинение им собираются предъявить в полной степени, но Сталки пока не хотел демонстрировать противнику свои козыри. Мистер Кинг не хотел слышать никаких «но», и его не интересовали оправдания Сталки. Но, может быть, с другой стороны, им интересно, если он выразит свои скромную точку зрения. Мальчишки, которые тайком ускользают, крадутся, скрываются, нарушают даже те границы, которые допускает Общество естествознания, в которое они пробрались обманным путем, чтобы прикрывать свою распущенность, свои пороки, свои мерзкие делишки...
«Он сейчас проколется, – проговорил про себя Сталки, – тут мы его и накроем, прежде чем он сможет вывернуться».
– Такие мальчишки, отвратительные, моральные уроды, – поток слов уже нес Кинга неизвестно куда, – лжецы, злые звери, утробы ленивые [29]... да, начинающие пьяницы...
Он просто подошел к заключительной части своей обвинительной речи, и мальчики это знали, но тут наступившее молчание прорезал голос Мактурка, и два голоса вторили ему.
– Я должен буду обратиться к ректору, сэр.
– Я должен буду обратиться к ректору, сэр.
– Я должен буду обратиться к ректору, сэр.
Это было их неоспоримое право. Пьянство означало исключение после публичной порки. Их только что в этом обвинили. И это дело должен рассматривать ректор, и только он.
– Ты потребовал суда Кесарева, к Кесарю и отправишься [30], – они уже слышали такой приговор раз или два за время учебы. – Тем не менее, – взволнованно сказал Кинг, – я рекомендую вам дождаться нашего решения, мои юные друзья.
– Сэр, мы можем общаться с остальными учениками до встречи с ректором? – обратился Мактурк к своему воспитателю, не обращая внимания на Кинга. Это моментально переносило все случившееся в иную плоскость. Кроме того, это означало освобождение от занятий, поскольку обвинение в моральном уродстве подразумевало строгий карантин, а ректор всегда выносил свое решение не ранее чем через сутки.
– Ну, гм... Если вы настаиваете на своей наглости, – ответил Кинг, с любовью глядя на розги под мышкой у Фокси, – то тогда никакой альтернативы нет.
Через десять минут новости стали известны всей школе. Сталки с компанией наконец-то попались... попались на пьянстве. Они пили. Они пришли из шалаша абсолютно пьяные. Они до сих пор лежат в бесчувственном состоянии на полу спальни. Несколько смельчаков подобрались ближе, чтобы посмотреть на них, но получили взбучку от преступников.
– Мы поймали его, поймали, как римлян в Кавдинском ущелье [31]! – воскликнул Сталки, после того как все претензии были высказаны. – Кингу придется доказывать все, что он наговорил.
– Слишком защекотали [32], – процитировал Жук книгу, которую он читал. – Я же говорил, что он попадется!
– И никаких занятий, слышите, вы, начинающие пьяницы, – воскликнул Мактурк, – и чтобы ночью было тихо! Приветствую! А вот и наш друг Фокси. Опять пытки, Фоксибус?
– Я принес вам еду, юные джентльмены, – ответил Фокси, неся перед собой полный поднос еды. Их войны велись беззлобно, и Фокси подозревал, что мальчишки, которые дали так легко себя заманить, вероятно, что-то имели в резерве: Фокси служил в армии во время восстания сипаев, когда своевременная и точная информация дорогого стоила.
– Я... я заметил, что еды у вас нет, а Гамбли сказал, что вас, в общем, и не лишали довольствия. Вот я и принес вам это. Это же ваш паштет из ветчины, мистер Коркран?
– Вот это да, молодец, Фоксибус, – сказал Сталки, – не знал, что вы такой... Как это слово, Жук?
– Сострадательный, – тут же подсказал Жук. – Спасибо, сержант. Правда, это ветчина юного Картера.
– Он был помечен буквой «К». Я думал, что это мистера Коркрана. Это очень серьезное дело, джентльмены. Именно так. Я, конечно, не знаю, но наверно у вас есть что-то такое... может быть, о чем вы не говорите мистеру Кингу и мистеру Прауту.
– Есть. И много чего, Фоксибус, – сказал Сталки сквозь набитый рот.
– Тогда, если так, то, мне кажется, я мог бы представить это ректору, когда он меня спросит. Я должен представить ему обвинения сегодня вечером и... выглядит это все неважно.
– Очень неважно, Фокси. Двадцать семь ударов в спортивном зале перед всей школой и публичное исключение. «Вино – глумливо, сикера – буйна» [33], – процитировал Жук.
– Ничего смешного здесь нет, джентльмены. Я должен идти к ректору с обвинениями. А вы... вы, может быть, и не знаете, что я сегодня следил за вами.
– Вы видели таблички? – прохрипел Мактурк голосом полковника Дэбни.
– Глаза у вас есть? И не вздумайте возражать. Видели! – подхватил Жук.
– Сержант! Сержант на пенсии, занимающийся браконьерством! О, черт! – безжалостно продолжил Сталки.
– Боже мой! – проговорил сержант, тяжело опускаясь на кровать. – А где же, где же вы были, дьявол вас побери? Так я и думал, что здесь какой-то фокус...
– Вы же хитрец, – снова заговорил Сталки. – Мы же не могли знать, что вы за нами крадетесь, а? Вы же нас выследили! Да это мы вас заманили! Полковник Дэбни... Вам не кажется, Фокси, что он приятный человек? Полковник Дэбни наш большой друг. Мы ходим туда уже много недель по его приглашению. Вы и ваш долг! К черту ваш долг, сэр! Ваш долг держаться подальше от его территории.
– Да, вы уже не оправитесь от этого, Фокси. Молокососы вас засмеют, – сказал Жук.
– Подумайте о своей репутации.
Сержант погрузился в тяжелые мысли.
– Послушайте, юные джентльмены, – сказал он серьезно. – Вы ведь так и не сказали. А мистер Праут и мистер Кинг тоже были там?
– Были, были, Фоксибускулус. Это было ужасно. Попались еще чище. Мы слышали каждое слово. Вы еще легко отделались. Клянусь, на месте Дэбни я бы упрятал вас в тюрьму. Надо будет посоветовать ему это сделать завтра.
– И все это узнает ректор. О Боже!
– Каждое ваше слово, мой Чингачгук, – сказал Жук, пританцовывая. – А что такого? Мыне делали ничего плохого. Мыне браконьеры. Мыне будем губить свои несчастные, невинные души... утверждая, будто напились.
– Я этого не говорил, – ответил Фокси. – Я... я только сказал, что вы вели себя странно, когда вернулись с этим барсуком. Мистер Кинг неправильно все понял.
– Конечно, и будьте уверены, что он обвинит в этом вас, когда узнает, что был неправ. Мы-то знаем Кинга, в отличие от вас. Мне жаль. Вы не подходите для службы сержанта, – сказал Мактурк.
– Для таких сорванцов так точно не подхожу. Я влип. Вы прятались в кустарнике. Когда-то у меня была лошадь, пехота и артиллерия... а теперь даже младших классов у меня не будет. Более того, ректор пошлет меня с запиской к полковнику Дэбни выяснить, правда ли, что он приглашал вас.
– Тогда вы сразу идите к воротам, вместо того чтобы преследовать проклятых мальчишек... вот послание Кингу. Ну, Фокси? – Подпирая подбородок руками, Сталки с восторгом разглядывал жертву.
– Ти-ра-ла-ла-иту! Враг повержен! Слышите меня! – воскликнул Мактурк. – Фокси, принес нам чай, хотя мы считаемся моральными уродами. У Фокси доброе сердце. Фокси тоже служил в армии.
– Я хотел бы, чтобы вы были тогда со мной, юные джентльмены, – сказал с жаром Фокси. – Я бы мог вас научить кое-чему.
– Прошу тишины в суде, – продолжал Мактурк. – Я, адвокат заключенного, считаю, что слишком жирно метать бисер перед учениками колледжа. Они не поймут этого никогда. Они лишь играют в крикет и говорят все время «Слушаю, сэр», «О, сэр!» и «Нет, сэр!»
– Не обращайте на это внимания. Продолжайте, – сказал Сталки.
– Итак, Фокси – симпатичный и добрый человек, пока не начинает высоко оценивать себя и мудрить.
– «Не пускай гончих в сильный ветер» [34], – вставил Сталки. – Я не возражаю, если вы его отпустите.
– Я тоже, – сказал Жук. – У меня осталась одна радость – Топтун и Кинг.
– Мне пришлось это сделать, – жалобно проговорил сержант.
– Так! Дурная компания склонила... или уговорила его манкировать службой. Вы уволены с дисциплинарным взысканием, Фокси. Но клянусь, мы никому не расскажем о вас, – заключил Мактурк. – Это очень повредит дисциплине в школе. Ужасно повредит.
– Так, – ответил сержант, собирая блюдца и чашки, – с учетом того, что я знаю о вас, юные сор... джентльмены, я рад это слышать. Но что же мне сказать ректору?
– Все, что только пожелаете, Фокси. Мы не преступники.
Сказать, что ректор был раздражен, когда сержант появился перед ним после обеда со списком провинностей, это сильно смягчить действительность.
– Коркран, Мактурк и компания. Понятно. Выход за пределы территории, как обычно. Так! А это что такое? Подозрение в пьянстве. Кто это обвиняет???
– Мистер Кинг, сэр. Я поймал их за пределами территории. По крайне мере, так это выглядело. Хотя оказалось, что тут еще много всего, – сержант явно волновался.
– Продолжайте, – сказал ректор. – Давайте послушаем вашу версию.
Они с сержантом общались уже семь лет, и ректор знал, что то, что мистер Кинг говорит, сильно зависит от того, какое у мистера Кинга настроение.
– Я думал, что они вышли за границы, когда пошли вдоль скал. Но оказалось, что это не так, сэр. Я видел, как они зашли в лес полковника Дэбни, и тут такое дело, сэр. Люди полковника Дэбни приняли нас за браконьеров – мистера Кинга, мистера Праута и меня. Ну, тут, конечно, наговорили много, и мы... и они. Юные джентльмены как-то ускользнули, и они вроде бы все смеялись, сэр. А мистера Кинга заподозрил сам полковник Дэбни... Полковник Дэбни очень строгий. Потом они решили пойти прямо к вам, сэр, после того, как... после того, как мистер Кинг сказал им в кабинете мистера Праута об их вредных привычках. Я сказал только, что они все смеялись, хохотали и хихикали, вроде как чуть-чуть не в себе... Потом они сказали мне, сэр, что полковник Дэбни разрешил им заходить в его лес... и всё смеялись.
– Нет, – отозвался Жук: он лежал на краю скалы и задумчиво поплевывал вниз. – Мы должны поблагодарить за это Турка. Турок – великий человек. Турок, дорогой, ты одурачил нашего Топтуна.
– Дремучий старый осел! – ответил Турок, погруженный в чтение.
– Мы вызываем у них подозрения, – сказал Сталки. – Топотушка наш почему-то всегда очень подозрителен, а Фокси каждый раз ходит так, будто собирается...
– Снять с тебя скальп, – подхватил Жук. – Фокси – это бестолковый Чингачгук.
– Бедный Фокси, – сказал Сталки. – Он собирается поймать нас. Он мне вчера заявил в гимнастическом зале: «Я слежу за вами, мистер Коркран. Я предупреждаю вас ради вашего же блага». Тогда я сказал ему: «Вы бы лучше не делали этого, а то у вас будут неприятности. Я предупреждаю вас ради вашего же блага». Фокси был в ярости.
– Да, но для Фокси это просто спорт, – сказал Жук. – А вот у Топтунчика-то всегда что-то нехорошее на уме. Не удивлюсь, если он подумал, что мы напились.
– Я напился только один раз... на каникулах, – задумчиво произнес Сталки, – и меня ужасно тошнило. Но тут любой запьет, имея в воспитателях такую скотину, как Топтун.
– Если бы на занятиях мы постоянно бы кричали «Отлично, сэр» и стояли бы на одной ноге и тупо улыбались бы каждый раз, когда он говорит «Вот так, детки! Правильно?» – и твердили бы «Да, сэр!», «Нет, сэр!», «О, сэр!» или «Конечно, сэр!», как все эти грязные малолетки, тогда бы Топтун считал нас паиньками, – усмехнулся Турок.
– Поздно начинать.
– Хорошо. Топотушка хочет как лучше. Но... он осел. И... мы демонстрируем ему свое отношение к нему как к ослу. Итак!.. Топтун не любит нас. Вчера вечером после молитвы он сказал, что он нам in loco parentis [18], – пробормотал Жук.
– Черта с два! – воскликнул Сталки. – Это значит, что он замышляет что-то необычное. Последний раз, когда он сказал мне это, он заставил меня писать триста строк за то, что я танцевал качучу в десятой спальне. Loco parentis,черт побери! Да какая разница, если мы счастливы? [19]У нас-то все в порядке.
Так оно действительно и было, и их ощущение собственной правоты приводило Праута, Кинга и сержанта в недоумение. У бессовестных мальчишек все обычно налицо. Они торопливо пытаются проскользнуть мимо здания теннисной площадки, они нервно улыбаются, когда их расспрашивают. Они возвращаются смущенные, еле успевая к звонку. Они кивают, подмигивают друг другу, хихикают и разбегаются при приближении учителя. Но Сталки и его дружки оставили уже давно позади эти проявления юности. Они беспечно шагали вперед и возвращались в отличной форме, слегка освежившись клубникой со сливками в будке у ворот.
Вместо кровожадного рыбака сторожем назначили привратника, а его жена все время баловала мальчишек. Привратник же подарил им белку, которую они представили в Обществе естествознания, успокоив тем самым Хартоппа, который желал знать, что они делают для науки. Фокси старательно прокладывал дорожки в кустарнике за одинокой гостиницей у перекрестка, и было странно видеть Праута и Кинга – преподаватели из учительской редко дружили друг с другом, – идущими вместе в одном направлении, а именно на северо-восток.
А Благословенный Остров находился на юго-западе.
– Что-то они мудрят, – сказал Сталки. – Может, что-то прикрывают?
– Это я придумал, – ответил Жук, сладко улыбаясь. – Я спросил Фокси, не пробовал ли он там пива, и это немного его оживило. Они ведь с Топтуном все кружились вокруг нашего старого шалаша, ну я и подумал, что, может, им нужно сменить обстановку.
– Да, но это не может длиться вечно, – сказал Сталки. – Топтун набухает, как грозовая туча, а Кинг потирает свои мерзкие лапы и скалится как гиена. Он ужасно раздражен. И когда-нибудь взорвется.
День этот наступил несколько раньше, чем они предполагали, – в тот день, когда сержант, задача которого состояла в том, чтобы записывать всех нарушителей дисциплины, не появился на дневной перекличке.
– Может, устал от пивных? Уже, наверное, полностью растратился, высматривая нас в бинокль, – сказал Сталки. – Удивительно, что он раньше не догадался. Видели, как Топтун покосился на нас, когда мы отозвались? Топтун тоже с ними. Ти-ра-ла-ла-ла! Враг повержен! Слушай меня! Пошли!
– На Авес? – спросил Жук.
– Конечно, но я не курю aujourdui [20]. Parceque je [21]все-таки pence [22], что за нами будут suivi [23]. Мы медленно пойдем вдоль скал и дадим Фокси время, чтобы он двигался параллельно с нами по верху.
Они направились в купальни и вскоре обогнали Кинга.
– Ах, не смею прерывать вас. Разумеется, проводите научные исследования? Я верю, что вы получаете от этого удовольствие, мои юные друзья.
– Ну видите! – воскликнул Сталки, когда они отошли на расстояние, на котором он не мог их слышать. – Он просто не может хранить тайну. Он будет ждать у бань, пока не появится Топтун. Они уже везде были, где можно, но вдоль скал не ходили, и теперь думают, что накрыли нас. Можно не торопиться.
Они шли неторопливо через овраги, пока не достигли линии предупредительных табличек.
– Послушайте. Если Фокси что-то почует, то прискачет сюда. Когда вы услышите, как он продирается сквозь кустарник, идите прямо на Авес. Им нужно поймать нас flagrante delicto [24].
Они нырнули в кустарник, под прямым углом к тоннелю, не таясь прошли по траве и тихо залегли на Авесе.
– Ну, что я говорил? – Сталки осторожно отложил трубки и табак. Сержант прислонился к изгороди и, тяжело дыша, пытался рассмотреть в бинокль что-то в зарослях, но с таким же успехом он мог смотреть сквозь мешок с песком. Вслед за сержантом появились Праут и Кинг. Они стали что-то обсуждать.
– Ага! Фокси не нравятся эти таблички, и колючки ему тоже не нравятся. Теперь мы пройдем по туннелю и пойдем в сторожку! Ого! Они отправили Фокси в укрытие.
Сержант, по пояс в зарослях, продирался со страшным шумом сквозь кустарник, оглушенный шумом собственного передвижения. Мальчики добрались до леса и стали смотреть вниз сквозь кусты остролиста.
– Адский шум! – неодобрительно сказал Сталки. – Не думаю, что это обрадует полковника Дэбни. Думаю, мы доберемся до сторожки и раздобудем какой-нибудь еды. А представление можно наблюдать и оттуда.
Неожиданно мимо них рысцой пробежал сторож.
– Так, кто там шастает по оврагу? Ох, хозяин осерчает, – проворчал он.
– Та, эта... браконьеры, – ответил Сталки с девонширским акцентом, который был для них langue de guerre [25].
– Щас я им задам! – сторож нырнул в овраг, похожий на воронку, который вскоре начал заполняться звуками, среди которых отчетливо выделялся голос Кинга:
– Продолжайте, сержант. А вы, сэр, оставьте его в покое. Он выполняет мой приказ.
– А ты че тут раскомандовался, рыжий? Вылазь оттуда и давай к хозяину. Вылазь из кустов! – И потом к сержанту: – Я знаю мальчишек, которых ты ищешь. Но у них ушки на макушке. Ты их заполучишь, только если они помрут. Вылазь, пошли к хозяину! Он тебе покажет мальчишек. А вы там ждите, за забором.
– Расскажи все хозяину. Вы же можете все ему рассказать, сержант! – крикнул Кинг. Сержанту, похоже, ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
Жук, растянувшийся в полный рост на торфе за сторожкой, буквально грыз землю, корчась от хохота. Сталки пнул его, вернув в вертикальное положение. Сталки сохранял полную серьезность, а Мактурка выдавала только подергивающаяся щека.
Они постучали в дверь сторожки, где им всегда были рады.
– Ой, ребятушки мои дорогие, заходите, садитесь, – сказала женщина. – Моего-то они не тронут. Он им покажет. Задаст им! Вот ягоды и сливки. Мы в Дартмуре не забываем своих друзей. А эти-то, они совсем другие. Сахару? Мой-то раздобыл для вас барсука, ребятушки. Он там, в сарае в коробке.
– Мы заберем его, когда пойдем. Вы-то, наверно, заняты. Мы посидим чуть-чуть у вас, – сказал Сталки. – Да нас не надо развлекать. Не обращайте на нас внимания. Да. Как много сливок!
Женщина удалилась, вытирая руки о фартук, и они остались в гостиной одни. За окнами со свинцовыми ромбовидными переплетами послышались шаги по гравийной дорожке, а затем раздался голос полковника Дэбни, чистый, как звуки горна.
– Чит-тать умеете? Глаза у вас есть?! И не вздумайте возражать. Есть!
Жук схватил вышитую салфеточку с дивана, набитого конским волосом, заткнул ею себе рот и скатился на пол.
– Видели мои т-таблички? Ваш долг? Это наглость, сэр-р. Ваш долг не заходить на мою тер-рит-торию. Он говорит о долге, МНЕ! Ну и ну, ты, ублюдочный браконьер, ты меня будешь учить алфавиту! Ревет в кустах, как бык! Мальчишки? Мальчишки? Мальчишки? Значит, держите мальчишек дома! Я за ваших мальчишек не отвечаю. Но я вам не верю. Не верю ни единому вашему слову! У вас нехороший взгляд – злобный, вороватый, лицемерный. Такой взгляд может погубить репутацию архангела! И не вздумайте возражать! Да, да! Сер-ржант? Позор, наихудшее приобретение Ее Величества. Сержант на пенсии, занимающийся браконьерством! О, черт! Но я буду благор-роден. Я буду милостив. Клянусь, я буду сама гуманность! Вы видели мои т-таблички или вы не видели их? И не вздумайте возражать! Видели! Молчат-ть, сержант!
Двадцать один год в армии наложили отпечаток на Фокси – он повиновался.
– А т-теперь, мар-рш отсюда! – Высокие ворота у сторожки с лязгом закрылись. – Мой долг! Какой-то сер-ржант талдычит мне про долг! – пыхтел полковник Дэбни. – Боже мой! Опять сер-ржанты!
– Это Кинг! Это Кинг! – выдавил Сталки, уткнувшись головой в подушку. Мактурк рвал зубами коврик перед блистающим чистотой камином, а на диване Жук сотрясался от эмоций. Сквозь толстое оконное стекло фигуры выглядели искаженными и грозными.
– Я... я протестую против такого обращения. – Кинг, видимо, только что взобрался на гору. – Этот человек выполняет свой долг. Сейчас... сейчас я дам вам свою визитку.
– Он еще во фланелевом костюме! – Сталки снова уткнулся в подушку.
– К сожалению, к моему глубокому сожалению... у меня нет ничего с собой, но меня зовут Кинг, сэр, я воспитатель в колледже, и я готов... я абсолютно готов... ответить за действия этого человека. Мы видели троих...
– Вы видели таблички?
– Да, должен признать, мы их видели, но в данных обстоятельствах...
– Я нахожусь in loco parentis, – добавился к дискуссии голос Праута. Они слышали, как он часто дышал.
– Чево? – полковник Дэбни становился ирландцем все больше и больше.
– Я отвечаю за этих мальчиков, которые находятся под моим наблюдением.
– Под вашим? Неужели? Т-тогда я должен сказать, что вы подаете им очень плохой пример, черт-товски плохой, если можно так выразиться. Я не собственник ваших мальчишек. Я не видел ваших мальчишек, и я скажу вам, что если в каждом из эт-тих кустов сидело по мальчишке, вы все равно не имеете никакого права подниматься сюда из оврага и пугат-ть всех на свете. И не вздумайте возражать. Да, да. Вы должны были прийти в сторожку как хр-ристиане, а не бегат-ть за мальчишками вдоль и попер-рек моих владений. Это вы-то in loco parentis? Да, но я еще не совсем забыл латынь и скажу вам: «Quis custodiet ipsis custodes» [26]. Если уж воспитатель нар-рушает закон, то как можно винить в этом мальчишек?
– Но если бы я мог поговорить с вами наедине...
– Нам не о чем говорить с вами наедине! Вы сколько угодно можете быть наедине, но с т-той стороны ворот. Желаю вам всего наилучшего.
Ворота лязгнули во второй раз. Они подождали, пока полковник Дэбни вернется домой, а затем попадали друг на друга не в силах перевести дыхание.
– Вот это да! О, мой Кинг! О, мой Топтун! О, мой Фокси! Само рвение, мистер Тихоня [27]! – Сталки вытер глаза. – «Вот это да! Чиновник готов!» [28]Нам пора идти, а то мы опоздаем на чай.
– Во-во-возьмем барсука и осчастливим Хартоппа. О-о-осчастливим их всех, – всхлипывал Мактурк, нащупывая дверь и пиная растянувшегося перед ним Жука.
Они нашли животное в зловонной коробке, оставили две монеты по полкроны в качестве оплаты и побрели домой. Только иногда барсук начинал рычать, напоминая им полковника Дэбни, и они два или три раза роняли его в приступах неудержимого хохота. Они еще не совсем пришли в себя, когда их встретил Фокси у теннисной площадки, чтобы сообщить, что они должны отправиться в спальню и ждать там, пока их не вызовут.
– Хорошо, тогда передайте эту коробку Хартоппу, во всяком случае, мы кое-что сделали для Общества естествознания, – сказал Жук.
– Боюсь, это не поможет вам, юные джентльмены, – торжественно произнес Фокси. Его разум было глубоко потрясен случившимся.
– Спокойствие, Фоксибус, – Сталки достиг наивысшей стадии икоты. – Мы... мы никогда не бросим вас, Фокси. Гончие, преследующие лис в кустарнике, разве не свидетельство порока?.. Нет, вы правы. Мне... мне немного не по себе.
«На этот раз они зашли далеко, – думал про себя Фокси. – Слишком далеко. Но, должен сказать, что алкоголем от них не пахнет. И потом, это на них непохоже. Кингу и Прауту тоже досталось, как и мне. Это успокаивает».
– Нужно собраться, – сказал Сталки, поднимаясь с кровати, на которую он рухнул, войдя в спальню. – Изображаем оскорбленную невинность... как всегда. Мы понятия не имеем, зачем нас вызвали, так?
– Без объяснений. Лишили чая. Публично заклеймят позором, – сказал Мактурк, беспокойно перебегая глазами с места на место. – Черт, это все серьезно.
– Держись, пока Кинг не выйдет из себя, – сказал Жук. – Он злобный хрыч и в конце концов сорвется. Праут тоже дьявольски осторожен. Следите за Кингом и при первой же возможности жалуемся ректору. Они этого очень не любят.
Их вызвали в кабинет классного руководителя. Кинг и Фокси поддерживали Праута, а под мышкой у Фокси были три розги. Кинг торжествующее ухмылялся – он увидел слезы на щеках мальчишек, – слезы от приступов хохота еще не успели просохнуть. Потом начался допрос.
Да, они шли вдоль скал. Да, они зашли на территорию полковника Дэбни. Да, они видели предупредительные таблички (на этом месте Жук истерически фыркнул). Зачем они зашли на территорию полковника Дэбни? «Понимаете, сэр, мы ловили барсука».
Тут Кинг, ненавидевший Общество естествознания из-за своей нелюбви к Хартоппу, не смог более сдерживаться. Он сказал, что не следует усугублять свою вину откровенным враньем. Но, сэр, барсук уже у мистера Хартоппа. Сержант очень любезно отнес его сам. Упоминание о барсуке и постоянная необходимость держать себя в руках довели Кинга до точки кипения. Они слышали, как он топал ногой, пока Праут готовился продолжать свои нелепые расспросы. Теперь мальчишки играли привычную роль. Их глаза заволокло пеленой, лица ничего не выражали, руки безжизненно висели вдоль тела. Это был урок английского поведения, преподанный им соотечественниками: отбросить эмоции и поймать противника в подходящий момент.
Дальше больше. Кинг еще яростнее стал осуждать их, он был весь исполнен праведного гнева, в то время как Праут был расстроен. Они ведь знали, что это влечет за собой наказание? Прекрасно изображая нерешительность, Сталки признался, что он что-то такое слышал; про себя он подумал, что обвинение им собираются предъявить в полной степени, но Сталки пока не хотел демонстрировать противнику свои козыри. Мистер Кинг не хотел слышать никаких «но», и его не интересовали оправдания Сталки. Но, может быть, с другой стороны, им интересно, если он выразит свои скромную точку зрения. Мальчишки, которые тайком ускользают, крадутся, скрываются, нарушают даже те границы, которые допускает Общество естествознания, в которое они пробрались обманным путем, чтобы прикрывать свою распущенность, свои пороки, свои мерзкие делишки...
«Он сейчас проколется, – проговорил про себя Сталки, – тут мы его и накроем, прежде чем он сможет вывернуться».
– Такие мальчишки, отвратительные, моральные уроды, – поток слов уже нес Кинга неизвестно куда, – лжецы, злые звери, утробы ленивые [29]... да, начинающие пьяницы...
Он просто подошел к заключительной части своей обвинительной речи, и мальчики это знали, но тут наступившее молчание прорезал голос Мактурка, и два голоса вторили ему.
– Я должен буду обратиться к ректору, сэр.
– Я должен буду обратиться к ректору, сэр.
– Я должен буду обратиться к ректору, сэр.
Это было их неоспоримое право. Пьянство означало исключение после публичной порки. Их только что в этом обвинили. И это дело должен рассматривать ректор, и только он.
– Ты потребовал суда Кесарева, к Кесарю и отправишься [30], – они уже слышали такой приговор раз или два за время учебы. – Тем не менее, – взволнованно сказал Кинг, – я рекомендую вам дождаться нашего решения, мои юные друзья.
– Сэр, мы можем общаться с остальными учениками до встречи с ректором? – обратился Мактурк к своему воспитателю, не обращая внимания на Кинга. Это моментально переносило все случившееся в иную плоскость. Кроме того, это означало освобождение от занятий, поскольку обвинение в моральном уродстве подразумевало строгий карантин, а ректор всегда выносил свое решение не ранее чем через сутки.
– Ну, гм... Если вы настаиваете на своей наглости, – ответил Кинг, с любовью глядя на розги под мышкой у Фокси, – то тогда никакой альтернативы нет.
Через десять минут новости стали известны всей школе. Сталки с компанией наконец-то попались... попались на пьянстве. Они пили. Они пришли из шалаша абсолютно пьяные. Они до сих пор лежат в бесчувственном состоянии на полу спальни. Несколько смельчаков подобрались ближе, чтобы посмотреть на них, но получили взбучку от преступников.
– Мы поймали его, поймали, как римлян в Кавдинском ущелье [31]! – воскликнул Сталки, после того как все претензии были высказаны. – Кингу придется доказывать все, что он наговорил.
– Слишком защекотали [32], – процитировал Жук книгу, которую он читал. – Я же говорил, что он попадется!
– И никаких занятий, слышите, вы, начинающие пьяницы, – воскликнул Мактурк, – и чтобы ночью было тихо! Приветствую! А вот и наш друг Фокси. Опять пытки, Фоксибус?
– Я принес вам еду, юные джентльмены, – ответил Фокси, неся перед собой полный поднос еды. Их войны велись беззлобно, и Фокси подозревал, что мальчишки, которые дали так легко себя заманить, вероятно, что-то имели в резерве: Фокси служил в армии во время восстания сипаев, когда своевременная и точная информация дорогого стоила.
– Я... я заметил, что еды у вас нет, а Гамбли сказал, что вас, в общем, и не лишали довольствия. Вот я и принес вам это. Это же ваш паштет из ветчины, мистер Коркран?
– Вот это да, молодец, Фоксибус, – сказал Сталки, – не знал, что вы такой... Как это слово, Жук?
– Сострадательный, – тут же подсказал Жук. – Спасибо, сержант. Правда, это ветчина юного Картера.
– Он был помечен буквой «К». Я думал, что это мистера Коркрана. Это очень серьезное дело, джентльмены. Именно так. Я, конечно, не знаю, но наверно у вас есть что-то такое... может быть, о чем вы не говорите мистеру Кингу и мистеру Прауту.
– Есть. И много чего, Фоксибус, – сказал Сталки сквозь набитый рот.
– Тогда, если так, то, мне кажется, я мог бы представить это ректору, когда он меня спросит. Я должен представить ему обвинения сегодня вечером и... выглядит это все неважно.
– Очень неважно, Фокси. Двадцать семь ударов в спортивном зале перед всей школой и публичное исключение. «Вино – глумливо, сикера – буйна» [33], – процитировал Жук.
– Ничего смешного здесь нет, джентльмены. Я должен идти к ректору с обвинениями. А вы... вы, может быть, и не знаете, что я сегодня следил за вами.
– Вы видели таблички? – прохрипел Мактурк голосом полковника Дэбни.
– Глаза у вас есть? И не вздумайте возражать. Видели! – подхватил Жук.
– Сержант! Сержант на пенсии, занимающийся браконьерством! О, черт! – безжалостно продолжил Сталки.
– Боже мой! – проговорил сержант, тяжело опускаясь на кровать. – А где же, где же вы были, дьявол вас побери? Так я и думал, что здесь какой-то фокус...
– Вы же хитрец, – снова заговорил Сталки. – Мы же не могли знать, что вы за нами крадетесь, а? Вы же нас выследили! Да это мы вас заманили! Полковник Дэбни... Вам не кажется, Фокси, что он приятный человек? Полковник Дэбни наш большой друг. Мы ходим туда уже много недель по его приглашению. Вы и ваш долг! К черту ваш долг, сэр! Ваш долг держаться подальше от его территории.
– Да, вы уже не оправитесь от этого, Фокси. Молокососы вас засмеют, – сказал Жук.
– Подумайте о своей репутации.
Сержант погрузился в тяжелые мысли.
– Послушайте, юные джентльмены, – сказал он серьезно. – Вы ведь так и не сказали. А мистер Праут и мистер Кинг тоже были там?
– Были, были, Фоксибускулус. Это было ужасно. Попались еще чище. Мы слышали каждое слово. Вы еще легко отделались. Клянусь, на месте Дэбни я бы упрятал вас в тюрьму. Надо будет посоветовать ему это сделать завтра.
– И все это узнает ректор. О Боже!
– Каждое ваше слово, мой Чингачгук, – сказал Жук, пританцовывая. – А что такого? Мыне делали ничего плохого. Мыне браконьеры. Мыне будем губить свои несчастные, невинные души... утверждая, будто напились.
– Я этого не говорил, – ответил Фокси. – Я... я только сказал, что вы вели себя странно, когда вернулись с этим барсуком. Мистер Кинг неправильно все понял.
– Конечно, и будьте уверены, что он обвинит в этом вас, когда узнает, что был неправ. Мы-то знаем Кинга, в отличие от вас. Мне жаль. Вы не подходите для службы сержанта, – сказал Мактурк.
– Для таких сорванцов так точно не подхожу. Я влип. Вы прятались в кустарнике. Когда-то у меня была лошадь, пехота и артиллерия... а теперь даже младших классов у меня не будет. Более того, ректор пошлет меня с запиской к полковнику Дэбни выяснить, правда ли, что он приглашал вас.
– Тогда вы сразу идите к воротам, вместо того чтобы преследовать проклятых мальчишек... вот послание Кингу. Ну, Фокси? – Подпирая подбородок руками, Сталки с восторгом разглядывал жертву.
– Ти-ра-ла-ла-иту! Враг повержен! Слышите меня! – воскликнул Мактурк. – Фокси, принес нам чай, хотя мы считаемся моральными уродами. У Фокси доброе сердце. Фокси тоже служил в армии.
– Я хотел бы, чтобы вы были тогда со мной, юные джентльмены, – сказал с жаром Фокси. – Я бы мог вас научить кое-чему.
– Прошу тишины в суде, – продолжал Мактурк. – Я, адвокат заключенного, считаю, что слишком жирно метать бисер перед учениками колледжа. Они не поймут этого никогда. Они лишь играют в крикет и говорят все время «Слушаю, сэр», «О, сэр!» и «Нет, сэр!»
– Не обращайте на это внимания. Продолжайте, – сказал Сталки.
– Итак, Фокси – симпатичный и добрый человек, пока не начинает высоко оценивать себя и мудрить.
– «Не пускай гончих в сильный ветер» [34], – вставил Сталки. – Я не возражаю, если вы его отпустите.
– Я тоже, – сказал Жук. – У меня осталась одна радость – Топтун и Кинг.
– Мне пришлось это сделать, – жалобно проговорил сержант.
– Так! Дурная компания склонила... или уговорила его манкировать службой. Вы уволены с дисциплинарным взысканием, Фокси. Но клянусь, мы никому не расскажем о вас, – заключил Мактурк. – Это очень повредит дисциплине в школе. Ужасно повредит.
– Так, – ответил сержант, собирая блюдца и чашки, – с учетом того, что я знаю о вас, юные сор... джентльмены, я рад это слышать. Но что же мне сказать ректору?
– Все, что только пожелаете, Фокси. Мы не преступники.
Сказать, что ректор был раздражен, когда сержант появился перед ним после обеда со списком провинностей, это сильно смягчить действительность.
– Коркран, Мактурк и компания. Понятно. Выход за пределы территории, как обычно. Так! А это что такое? Подозрение в пьянстве. Кто это обвиняет???
– Мистер Кинг, сэр. Я поймал их за пределами территории. По крайне мере, так это выглядело. Хотя оказалось, что тут еще много всего, – сержант явно волновался.
– Продолжайте, – сказал ректор. – Давайте послушаем вашу версию.
Они с сержантом общались уже семь лет, и ректор знал, что то, что мистер Кинг говорит, сильно зависит от того, какое у мистера Кинга настроение.
– Я думал, что они вышли за границы, когда пошли вдоль скал. Но оказалось, что это не так, сэр. Я видел, как они зашли в лес полковника Дэбни, и тут такое дело, сэр. Люди полковника Дэбни приняли нас за браконьеров – мистера Кинга, мистера Праута и меня. Ну, тут, конечно, наговорили много, и мы... и они. Юные джентльмены как-то ускользнули, и они вроде бы все смеялись, сэр. А мистера Кинга заподозрил сам полковник Дэбни... Полковник Дэбни очень строгий. Потом они решили пойти прямо к вам, сэр, после того, как... после того, как мистер Кинг сказал им в кабинете мистера Праута об их вредных привычках. Я сказал только, что они все смеялись, хохотали и хихикали, вроде как чуть-чуть не в себе... Потом они сказали мне, сэр, что полковник Дэбни разрешил им заходить в его лес... и всё смеялись.