Китаката Кензо. Пепел

   – Итак, Кураучи, что там с Сано? – требовательно спросил Ояма.
   Ояма и Мицута предпочитали рыбные блюда мясным. Точнее, оба любили крабов. Перед каждым стояло блюдо, наполненное обломками красных панцирей.
   – Кажется, брат Сано обдумывает варианты своей деятельной жизни.
   – Он хочет создать собственную семью, разве не так? Почему ты препятствуешь? Такое поведение по отношению к брату недопустимо. Босс клана никогда не говорил, что Сано не может иметь собственной семьи. Вы, молодые, называете его братом, но на деле он приходится вам дядей.
   – Да, конечно, я согласен.
   Кураучи попросил Сано повременить с отделением от старшей семьи, но Сано настаивал на своем. Возможно, Кураучи рассчитывал, что босс официально объявит его своим преемником, и тогда он просто не отпустит Сано.
   – Брат Сано хочет открыть свое дело, не так ли? – вмешался я в разговор, обращаясь к Кураучи.
   Я делал вид, что для меня это новость, хотя знал уже, сколько Сано уведет с собой людей, – четверых.
   – Так.
   – Если хотите знать правду, он должен был получить собственную семью еще раньше меня.
   – Я планировал предложить ему пост своего заместителя.
   – То же самое собирался сделать босс. В нынешнем состоянии он не может изменить своего намерения. Кураучи-сан, ведь ты не собираешься пойти против воли босса?
   – Нет.
   – Кроме того, если сейчас брат Сано отделится, это ослабит старшую семью.
   – Дядя Ояма, дядя Мицута и ты, брат Танака. Вы согласились считать меня преемником босса клана. Мое отношение к брату Сано – для старшей семьи дело чести.
   Он говорил, но губы его дрожали от ярости. Его унизили. Должно быть, Кураучи молился, чтобы босс в своей больнице поторопился отдать Богу душу и он наконец занял его место. Положение было двусмысленным и оставалось таковым слишком долго – все, кому не лень, намекали на это. В такой вот ситуации оказался Кураучи.
   Он получил назад старые наркотики. Для него это было жизненно важно. Но Кураучи не знал, что полиция идет по следу и вот-вот начнет действовать. Потоки я вернул в нормальном состоянии; прибыли они давали не меньше, чем в начале, когда меня к ним приставили. Но через три месяца полиция разнюхает все. Конечно, ответственность ляжет на Кураучи, ведь все произойдет после того, как я передам ему управление наркоторговлей.
   – Эй, Танака, я слыхал, дела у тебя идут хорошо.
   – Эх, дядя Ояма, мы все еще на баррикадах. Стоит ослабить бдительность, и они снова нападут. Приходится прочно держать весь фронт.
   – Понимаю тебя. Война никому не нужна. Думаю, брат хорошо сделал, заставив тебя создать собственную семью.
   Когда дело доходит до войны, дяди не желают вмешиваться. Они не могут посылать своих людей, чтобы защищать интересы старшей семьи.
   – Но придется начинать все заново, создавать свою наркосеть. Для этого мне потребуются новые молодые парни, – заметил я.
   – Должен сказать, что ты честно исполнил свои обязательства перед старшей семьей, – произнес Кураучи.
   Обед подошел к концу.
   Скорее всего завтра Сугимото доложит мне о состоянии дел в нашем собственном наркобизнесе. Старые потоки мы использовали как приманку, отвлекающую внимание копов, а новые никогда не были в такой безопасности, как сейчас.
   – Если мы уж договорились о брате Сано, то неплохо бы окончательно выяснить, нет ли у кого возражений насчет преемника. Я, как отделившийся, не могу совать нос в такие дела, но прошу дядю Ояму и дядю Мицуту позаботиться об этом.
   Ни Ояма, ни Мицута не смогут полностью игнорировать мнение Сано, когда зайдет речь о преемнике босса клана. Если Сано не согласится быть заместителем Кураучи, ничего не останется, как отпустить его, разрешив собрать собственную семью.
   Кураучи и я вместе вышли провожать Ояму и Мицуту. Мои люди и члены старшей семьи выстроились за нами.
   – Итак, я буду следующим боссом клана, правильно, брат Танака?
   – Ты что, думаешь, мы лицемерили, когда обещали тебе поддержку?
   – Я хочу быть боссом клана не только на словах, но и на деле. Единственная проблема – как бы не оказаться проглоченным семьей Танаки.
   – Я свою семью как-нибудь прокормлю, Кураучи-сан. Я сделаю, что от меня зависит.
   – Я тоже. Неплохо, когда появляется элемент соревнования, но я не ожидал, что твоя семья усилится до такой степени еще до того, как я возглавлю клан.
   Подъехали наши машины. Я уселся в свою неброскую на вид тачку, Кураучи – в черный "мерседес". Даже в ночи отполированный автомобиль блистал обводами.
   Я повез своих ребят к Аюми, в бар в Акасаке. Они были подавлены великолепием "мерседеса" Кураучи.
   Наверняка думали, что старшая семья есть старшая семья. Чтобы они забыли об этом, я решил устроить им вечеринку в баре.
   – Таниючи вчера дважды звонил тебе, – сообщила Аюми. – Хотел узнать, как с тобой можно связаться. Я ответила, что не знаю, и посоветовала позвонить Ими. Но дома она не появлялась, поэтому он едва ли нашел ее. Просил передать, что ждет твоего звонка.
   – А что думает Ими? В смысле, о том, чтобы выжать из него деньги?
   – Уверена, она обрадуется. Она никогда не простит этого скупердяя.
   – Хорошо, я с ним почти договорился. Пока что дай моим ребятам выпить, позаботься о них, а я пойду позвоню ему.
   Кажется, Мунаката поработал хорошо. Я заставил Таниючи искать меня. Теперь он созрел и готов платить. Но окончательный счет еще не предъявлен.
   Нельзя сказать, что я требовал с него долг на законных основаниях. Но он подписал счет в клубе, заявив, что принимает долги Ими на себя.
   Я взял стул и уселся в углу возле телефонного аппарата. Счет с подписью Таниючи лежал у меня в кармане. Он, конечно, думает, что счет у Ими, потому что девушки сами должны были вносить деньги в кассу клуба, если им не заплатил клиент.
   Таниючи сразу же снял трубку.
   – Это Танака. Я к вам недавно заходил по поводу счета из клуба "Лиза".
   – А, Танака-сан.
   – Я как раз забежал к хозяйке клуба. Она говорит, вы хотели со мной потолковать.
   – Я заплачу. Четыре миллиона. Выбора у меня нет. Я заплачу.
   – Извините...
   – Я о деньгах, которые задолжал Ими. Мы с вами говорили об этом. Я мог бы наплевать на это дело, но теперь у меня нет выбора.
   – Это какая-то шутка? Я к этому делу больше отношения не имею. Когда мы с вами виделись, я предупреждал, что делаю предложение только один раз.
   – Я хочу заплатить Ими четыре миллиона. Четыре миллиона! Как вы можете отказываться от такой суммы?
   – Если бы вы сказали это в ходе нашей встречи, я с радостью принял бы от вас деньги.
   – В любом случае можете вы поговорить с Ими? Пусть она передаст, чтобы они остановились.
   – А что они сделали?
   – Они остановили мой бизнес. Все мои автомобили с товарами попадают в аварии и происшествия, не доехав до магазинов. Они безобразничают в магазинах. Розничные торговцы подчиняются их приказаниям.
   – Ими здесь ни при чем. Она попросила кого-то заняться ее проблемой, а он послал этих людей. Вам звонили, напоминали о долге?
   – Всего один раз. И не сказали сколько.
   – Дело осложняется. А ведь я вас предупреждал.
   – Ужасно, ужасно. Я хотел бы решить проблему как можно скорее.
   – Не думаю, что это возможно.
   – Но вы же можете найти Ими? Скажите ей, что я готов отдать четыре миллиона.
   – Теперь четырех миллионов не хватит. Они ведь не сказали вам, сколько они хотят? Знаете почему? Потому что они хотят больше.
   – Но ведь я должен всего четыреста тысяч. Кто так ведет дела? У них нет даже никаких доказательств.
   Таниючи начал злиться. Вот парень, который зажал четыреста тысяч, а теперь рад заплатить четыре миллиона. Мунаката отлично поработал.
   – Доказательств, может быть, и нет, если вы имеете в виду расписку или обязательство, но вы же подписали счет в клубе? Ими взяла ваш долг на себя, и этот счет перешел на нее. На нем стоит ваша подпись, и он равноценен долговой расписке.
   – Поэтому я вам и говорю, что готов заплатить четыре миллиона.
   – Вы не понимаете. Я уже объяснил, что больше не занимаюсь этим делом. Если бы вы заплатили четыре миллиона сразу, то дело уже было бы закрыто. Даже если Ими согласится на четыре миллиона, то ребята, которые работают над ее проблемой, не остановятся, пока не выжмут из вас все соки. Ужасно, но это так.
   – Сколько надо заплатить, чтобы покончить с этим?
   – Не знаю. Меня об этом не спрашивайте. Сколько вы готовы отдать?
   – Четыре с половиной миллиона. Действительно, скупердяй. Я тихо рассмеялся.
   – Но если сплюсовать эти деньги с убытками, я теряю ровно семь миллионов.
   – Мне это неинтересно. Отмечу, что сначала вы не захотели платить четыреста тысяч, и сумма выросла до четырех миллионов. Эти деньги отдавать вы не желали, и теперь находитесь в еще более сложном положении. Вам следует все хорошо обдумать. Впрочем, меня это больше не касается.
   – Я сообщу в полицию.
   Таниючи замолчал. Для копов он всего лишь парень, который задолжал людям деньги.
   – Ладно, ради вас я попробую разыскать Ими. Может быть, удастся разузнать, кто для нее старается. И это будет уже хорошо.
   – Можете вы спросить у Ими, сколько они хотят?
   – Ими хочет четыре миллиона – ни иеной меньше. Я ее понимаю. Вы, кажется, тоже. Вы не только попользовались ею, но и заставили залезть в долги на четыреста тысяч иен. Но есть способы воздействия на людей, которые не хотят платить, и парни, к которым она обратилась, хорошо их изучили. Если бы вы заплатили сразу, до этого никогда бы не дошло. Не было бы всех этих неприятностей.
   Некоторое время Таниючи молчал. Я закурил. Трое парней расслаблялись в компании девушек.
   – Можете вы мне как-то помочь, Танака-сан?
   – Я вас предупреждал, не так ли? Что вместо меня придут совсем другие парни, которые заинтересуются вашим бизнесом? Таниючи-сан, у вас есть семья?
   – Это не важно.
   – Нет, важно. Вы резвитесь, но не хотите платить, и берете на себя ответственность, потому что из-за вашей недальновидности семья может потерять кормильца.
   – Сколько они хотят? Сколько я должен заплатить?
   – Пожалуйста, перестаньте спрашивать меня об этом. В любом случае я постараюсь встретить Ими и поговорить с ней о вас.
   Я повесил трубку.
   – Итак, сколько мы получим, как думаешь? – подошла Аюми.
   Я полагал, что вытяну из него миллионов десять, но ей об этом не сказал. Нечего женщине совать свой нос куда не следует.
   Около одиннадцати появился Сугимото с двумя парнями.
   – Все в порядке, босс.
   – Молодцы. Теперь можно слегка расслабиться.
   Процедуру передачи наркотиков мы провели так аккуратно, что никто из обеих семей не был арестован. Это немаловажно. Относительно новой сети наркоторговли копы пребывали в полном неведении. Они будут думать, что наша семья не имеет отношения к наркоте – по крайней мере какое-то время.
   – Похоже, в старшей семье наркопотоками будет заниматься Кавано.
   – Будет, но недолго.
   – Да, месяца три. Скорее всего его арестуют. Ну а брату Кураучи, возможно, удастся отвертеться. Потоки они вернули, но вряд ли успеют заработать на них деньги до того, как их возьмут копы.
   – Не пускай дела на самотек, Сугимото. Ты должен внимательно следить за молодыми, особенно в такое время, как сейчас.
   – Да, я знаю.
   – Хорошо. Давай выпей, расслабься, сегодня можно. Сугимото кивнул.
   Я сидел за стойкой и разговаривал только с Аюми. Не стоит нервировать молодых, втираясь в их компанию.
   Аюми рассказывала последние новости из жизни клуба. Фудзии следил, чтобы мой бокал оставался полным, но не пытался вмешаться в беседу. Со стороны могло показаться, что мы с Аюми шушукаемся на интимные темы.
   – Так что будем делать с Ими?
   – Пока не заставляй ее работать. Она принесла нам кучу денег. Почему бы тебе не выплатить ей зарплату за месяц?
   – Ты меняешься, дорогой.
   – Да и ты тоже.
   – Полагаю, в худшую сторону? Когда речь идет об управлении таким заведением, как это, думаю, полезно меняться именно в худшую сторону.
   Когда я был на побегушках у босса, меня переполняло чувство недовольства. Наедине с собой я проклинал его, и так появилась привычка разговаривать с самим собой вслух.
   К чему я это говорю? К тому, что неожиданно появилась мысль: а сейчас я доволен? Я так долго жил с чувством неудовлетворенности своим существованием, что просто не знаю, как это – по-другому воспринимать жизнь.
   Я осушил бокал, и Фудзии вопросительно взглянул на Аюми. Та кивнула. Старик налил мне еще виски.
   – Как поживаешь?
   – Спасибо, ничего. Вы так добры, что дали мне работу, когда мой сын в тюрьме.
   – Не стоит об этом. Тебе не кажется, что теперь тоник делают более сладкий? Вот этот, например.
   – Я стараюсь о таких вещах не думать. Стоит только начать сравнивать, как было и как стало, и уже не остановишься.
   – Это точно.
   Я глотнул из бокала. В конце концов, нельзя пожаловаться на то, как Фудзии готовит напитки.
   От столика, где разместилась наша молодежь, донесся дружный веселый смех.

5

   Около часа ночи я вызвал такси.
   Аюми поехала в свою квартиру в Сибуя. Вероятно, она решила, что в нынешнем состоянии я ни на что не годен.
   – Суги-чен постоянно напоминает, что тебе не следует в одиночку разгуливать по ночному городу.
   – Все нормально. Сейчас поеду домой и лягу спать.
   – Не понимаю, почему бы тебе не поехать со мной. Когда дело касается пустяков, в тебе столько упрямства.
   Я велел таксисту ехать, потом сел в другую машину и отъехал от клуба. Некоторое время мы покатались по городу, затем я сказал водителю ехать в Накамегуро. Улицы были пусты, и мы добрались туда за пять минут.
   Не доезжая до дома, где жила Йоси, я вышел из такси и двинулся по набережной.
   – Все как планировал, – рассуждал я сам с собой. – Легко и просто.
   Больше я не сказал ничего. Может быть, потому что не испытывал чувства неудовлетворенности. Если я разговариваю вслух сам с собой, то это означает, что у кого-то будут неприятности; впрочем, иногда я просто ругаюсь вслух.
   – Надеюсь, ты сдохнешь. И очень скоро.
   Я думал о боссе, лежавшем в беспамятстве где-то там, в больнице. И опять же я ограничился только этим пожеланием. С тех пор когда я был слугой при боссе, мое отношение к нему несколько изменилось.
   Я достал сигарету, закурил и не спеша пошел дальше. А что, если сейчас кто-нибудь нападет на меня, попытается убить? Эта мысль на какое-то мгновение ошеломила меня. Я даже не смогу убежать. Сейчас на меня вполне свободно можно напасть.
   – Если собираешься умереть, то умрешь.
   Я произнес это вслух, и внезапно чувство, очень похожее на страх, охватило меня. Одновременно я был удивлен. Ничего подобного раньше со мной не было. Сам того не замечая, я ускорил шаг.
   – Черт, что это со мной?
   Я попытался встряхнуться, сбросить эту липкую паутину страха. Но она еще плотнее охватила меня.
   Только подойдя к дому Йоси, я почувствовал облегчение.
   На седьмой этаж я поднялся на лифте.
   Позвонил и через секунду услышал, как кто-то подходит к двери. Я стоял прямо перед дверным глазком, чтобы она могла видеть меня. Йоси открыла дверь.
   – Поздновато.
   – Я не вовремя?
   – Да нет, просто как-то необычно.
   На Йоси был розовый купальный халат, на лице никаких следов макияжа.
   Я снял пиджак и сел у столика. Йоси повесила пиджак в прихожей.
   – Выпьешь? Или...
   – Я хочу принять ванну. Устал как собака.
   – Что-то новое. Ты же говорил, что расслабиться в ванне способен только у себя дома. Придется подождать минут десять.
   Я кивнул. Можно думать о Йоси что угодно, но она хорошо воспитанная, зрелая женщина. Никогда не подумаешь, что она одержима стремлением делать других женщин несчастными.
   – Я купила тебе новое белье.
   – Спасибо.
   Раздвижная дверь в спальню была закрыта. Квартира Йоси даже в мелочах соответствовала европейскому стилю.
   – Она еще здесь?
   – Кто?
   – Она.
   – Йоко?
   Я привел ее сюда три дня назад. Сдал на руки Йоси. Решил, что ее тело поработает на нас. Йоси получила от меня немного наркотиков, чтобы посадить Йоко на иглу.
   Но если Йоко устроит скандал, думал я, то Йоси, вероятно, не сможет ее насильно уколоть. Она не сможет и остановить Йоко, если та захочет уйти домой.
   Я мог просто избить девушку, но решил посмотреть, как Йоси подберет к ней ключик.
   – Как ты добилась того, что она все еще здесь?
   – Я о ней очень заботилась.
   Йоси захохотала, и я увидел ее искусственные зубы. Очень белые.
   Поднявшись, подошел к двери в спальню и открыл ее.
   Йоко, совершенно голая, лежала на ковре. Она спала. Волосы спутались, лицо осунулось, веки вздрагивали, будто у нее был нервный тик. Но она не была даже связана, хотя на руках виднелись следы от уколов.
   – Можно подумать, что она совершенно спокойно позволяла тебе колоть ее.
   – Это было легко. Когда ты ее привел, она уже была достаточно пьяна. Я просто еще подпоила ее.
   – А это ей не повредит – и алкоголь, и наркотики?
   – Я ее не колола, пока она не протрезвела. Я доставила ей настоящее удовольствие. – Тон Йоси стал игривым.
   – Что это значит – настоящее удовольствие?
   – Я сделала ее счастливой. Увела ее туда, где мы с тобой не бываем.
   Я ничего не понял.
   – Знаешь, есть некоторые вещи, которые женщина знает лучше, чем мужчина. Это и свело ее с ума. Сначала я сделала с ней это, когда она была пьяна, потом – когда протрезвела, и наконец после того, как вколола первую дозу. Теперь она сама умоляет сделать ей укол.
   – Как ты умудряешься?
   – Это секрет. Во всяком случае, мужчинам о нем знать бесполезно.
   – Между мужчиной и женщиной такое не работает?
   – Можно сказать и так. Сама я этого не люблю. И ненавижу тех, кто делает это со мной.
   – Йоко тоже тебя возненавидит?
   – Я была так нежна с ней, что она пройдет сквозь ад, но не скажет обо мне ни одного худого слова. Она будет бродить по этому аду три или четыре года и выйдет из него бесплотной тенью. Приводи сюда еще девчонок. С ними можно делать что угодно, если помнишь, что они – всего лишь вещи.
   – Женщина может быть пугающей.
   – Это так. Мужчины всего лишь убивают друг друга. Женщины умеют ввергать друг друга в ад. Йоко будет зарабатывать для нас деньги. Через год-другой она своим телом любого мужика с ума сведет. Я буду записывать, сколько наркоты она употребляет. Когда надо будет осчастливить клиента, я дам ей столько, сколько пожелает. Иногда мужчины будут пользоваться только ее телом, а сама она при этом будет витать где-то далеко.
   – Ты чертовски изобретательна.
   – Вот и приводи ко мне девчонок. А если какая-нибудь действительно понравится тебе, так даже лучше. Или это разобьет твое сердце?
   – Я якудза, ты же знаешь.
   Я склонился над Йоко и коснулся ее тела. Я не хотел ее будить. Интересно, она все еще думает, что я менеджер из электронной компании?
   – Я пошел в ванную.
   – Хорошо.
   Йоси начала расстегивать мою рубашку. Сняла с меня галстук и брюки. Я стоял перед ней не двигаясь, пока не остался в чем мать родила. Она провела кончиками пальцев по моим шрамам. Некоторое время мы стояли так, и Йоси ласково поглаживала меня.
   – Когда будешь трахать меня, смотри на эту девчонку.
   – Хорошая идея.
   – Я знаю, что тело у меня так себе. Но я могу тебе пригодиться.
   – И я тебе.
   Я вышел в ванную комнату.
   Когда я погрузился в горячую воду, шрамы мои на это никак не отреагировали. И на сердце у меня, похоже, нет никаких шрамов.
   – Я якудза, – бормотал я, сидя в воде. Я повторял эти слова вновь и вновь.
   Наверно, мне никогда не отделаться от проклятой привычки.

Как собака

1

   Четверо парней стояли в вестибюле больницы. Один из них заметил меня и побежал к двери лифта, чтобы нажать кнопку вызова.
   – Дядя Сано, сейчас...
   – Не стойте столбами посреди вестибюля. Отойдите в сторонку, не путайтесь у людей под ногами.
   Он поклонился. Мне нет дела до того, что подумают о нас, якудза, люди. Просто не надо привлекать внимание копов. Только и всего.
   Парень нажал кнопку и удерживал лифт, пока мы не вошли в кабину. Никто из людей, находившихся в вестибюле, не последовал за нами. Похоже, они не собирались подниматься.
   – Двух людей в вестибюле вполне достаточно. Вестибюль больницы – общественное место. О чем думает Кураучи-сан? У него самого будут неприятности, если копы проявят интерес, – проворчал Сугимото, когда двери лифта закрылись.
   Как мы и ожидали, наркопотоки, которые мы вернули, усилиями колов перестали действовать менее чем через три месяца. Изголодавшиеся клиенты попали в нашу наркосеть, и моя семья значительно увеличила товарооборот.
   Лифт поднимался невероятно медленно. Пока он дополз до девятого этажа, я успел многое передумать, в том числе решил, что скажу Кураучи при встрече.
   В холле на шестом этаже также дежурили двое парней.
   Босса поместили в специально отведенную комнату. Он провел в больнице уже больше полугода, и это, должно быть, влетело Кураучи в копеечку. Что до меня, то я посещал босса каждый месяц и приносил ему подарок – двести тысяч наличными.
   – Интересно, это наконец произойдет?
   Слова, сорвавшиеся у меня с языка, когда я поздоровался с Кураучи, для самого были неожиданны, я собирался сказать совсем не то.
   Кураучи только что вышел из палаты босса.
   – В его случае нет какой-либо особой болезни. Похоже на то, что весь организм разрушается. Он не страдает. Он провел в этой постели месяцы.
   – А сейчас?
   – Спит. Я думаю, действуют лекарства. Я смотрел на него... Он выглядит таким беспомощным. Лучше бы он подал какой-нибудь знак – любой, пусть даже означающий, что ему больно.
   – Нам стоит приготовиться к худшему, Кураучи-сан.
   Доктор сказал, что необходимо собрать близких родственников. Другими словами, вердикт вынесен: близится конец.
   Кураучи выглядел уставшим. Щеки ввалились, под глазами темные круги. О состоянии босса мы узнали еще вчера вечером, поэтому его изможденный вид – не только результат переживаний за старика.
   Все дело в копах. Кураучи предпринимал отчаянные, но безрезультатные попытки сначала спасти наркосеть старшей семьи, затем продублировать ее. Ему не хватало терпения, он не умел предвидеть ловушки и закрывать бреши. Вероятно, он этому просто не научился. До недавнего времени он состоял при боссе в качестве советника по финансам.
   Пятеро из его людей были арестованы. Наркосеть уничтожили копы, и теперь любая ошибка могла обойтись ему очень дорого.
   Посидел бы он с мое. Он за решеткой был всего один раз – в молодые годы попался на шантаже. Если якудза отсидел достаточно, то наручники любого типа чует за версту.
   – Можно его увидеть?
   – Очень недолго.
   – Пойдем посмотрим на босса, Кураучи-сан. Пусть в нашей памяти останется его светлый образ.
   – Пойдем.
   Кураучи позвал сиделку и что-то прошептал ей на ухо.
   Все тело босса опутали провода, к ноздрям были проведены прозрачные трубки. В изголовье кровати стояли какие-то аппараты. На больничную палату совсем не похоже. Какое-то чуждое, унылое место. Так это и есть – "возлежать на смертном одре"?
   – Как, мы не можем даже поговорить с боссом?
   – Это невозможно, брат Танака. Уже несколько месяцев, как босс не произнес ни слова.
   Когда наступает смертный час, к человеку ненадолго возвращается сознание – вот о чем я подумал. Всего лишь на минуту, пусть на секунду, но человек возвращается в этот мир. Ты умираешь, точно зная, чем занят: умиранием.
   – Это и есть так называемое критическое состояние? Человек не знает, что вот-вот умрет? Какая несправедливость!
   – Ничего не поделаешь, – ответил Кураучи. – У него повреждены мозговые центры.
   – Он придет в себя, когда будет умирать. Наверняка придет в себя. Иначе как же он умрет?
   – Все мы хотим, чтобы к нему вернулось сознание.
   – Он придет в себя. Я буду ждать здесь, пока это не случится.
   Я хотел расспросить босса о множестве вещей, когда к нему вернется сознание. У меня была масса вопросов, и я хотел услышать ответы хотя бы на некоторые. Почему он не назначил преемником меня? Почему внезапно потерял интерес к расширению старшей семьи и предпочитал доить младшие, отделившиеся? Почему заставлял меня выполнять самые опасные задания? Ему действительно было наплевать на меня?
   – Брат.
   – Я отсюда не двинусь, Кураучи-сан.
   – Пожалуйста, будь благоразумным.
   – Здесь должен быть кто-нибудь, чтобы сообщить ему, что он умирает.
   – Это невозможно, брат Танака. Он не может говорить, он даже слышать не может.
   "Ты, старый маразматик! – вот что я скажу ему первым делом. – Слушай, босс, ребята из преисподней пришли, чтобы забрать твою душу!"
   Я должен сказать ему это.
   Внезапно черты его лица расплылись у меня перед глазами. Я понял, что держу босса за руку и плачу. Я не верил сам себе. Рука была маленькой, сморщенной и холодной, как лапка обезьянки. Я не мог выпустить ее из своих ладоней.
   – Танака?
   – Дяди...
   Пришли Ояма и Сано. Сано с искренним сочувствием положил руку на мое плечо.