Кивинов Андрей Владимирович. Роль второго плана

   Бах!!! Есть!
   Меткий выстрел инспектора Лестрейда в Девоншире! Стекло покрывается паутиной, сирена взрывается воем раненого волка. Жора с Борькой таращатся на меня, как сэр Баскервиль на одноименную собачку. Пацан поднимает вверх большой палец. Шиза!
   – Андрюхин, ты чего?!
   – Где вас носит?! Валим!
   Повторного приглашения не надо, даже сыщик-любитель поймет, что произойдет через минуту. Ныряем в «Москвич», Борька крутит ключ зажигания и… Ноль на выходе…
   – Все! Монтана! Аккумулятор сдох!
   Вторая и третья попытка также безуспешны. Ситуация в голливудском стиле.
   – Ложись! Шилов!
   Мы сползаем на дно «Москвича». Состояние, как у пилотов подбитогосамолета. Через три секунды, сгорая от любопытства, я все же выглядываю наружу. Рудольф Аркадьевич прямо в костюме, не щадя ног и дорогих ботинок, несется за пацаном. Тот, прижимая зеркало, скачет от него, словно заяц по полю. Веселые старты. Первый раз в жизни желаю, чтоб вора не поймали. «Давай, давай… Да выкинь ты зеркало!» Все, участники забега скрываются в арке.
   – Вы, чего, не слышали, как я кричал?! – набрасываюсь я на Борьку.
   – Слышали!
   – А чего молчали?
   – Ты в следующий раз кнопку передачи отпускай!
   Мотор, наконец, заводится, Жора уже на ходу прыгает в «Москвич», который, взвизгнув резиной, срывается с места, оставив после себя лужицу масла и черные следы протектора. В арке чуть не сталкиваемся с Рудольфом Аркадьевичем. Он возвращается обратно с пустыми руками и с гаммой чувств на лице. Проезжаем пару кварталов и тормозим. Закуриваем.
   – Рассказывайте, – начинаю я.
   – Ты, какого черта стекло кокнул? – Жора достает из бардачка фляжку со спиртом и, сделав глоток, передает ее Укушенному.
   Я даю аргументированный ответ и тоже делаю глоток из протянутой мне фляжки. Спирт теплый и противный. Но он сейчас необходим, как умирающему священник.
   – Так у вас-то что?
   – Я больше с этим засранцем на дело не пойду, – сквозь зубы отвечает Жора, – говорил же, хватит жрать, хватит жрать… Всю операцию завалил!
   Борька не парирует, а, стало быть, сермяжная правда в Жориных словах есть.
   – Прикинь, все нормалек было, – продолжает Георгий, – дверь открыли, в хату зашли. Я пока местечко для «жука» выбирал, этот в сортире заперся! Дотерпеть не мог!
   – Да, не мог! – взрывается Борька, – тебя б так скрутило! Не выпрямиться!
   – Жрать меньше надо! – не унимается Георгий.
   – Спокойней, Жор… Что дальше?
   – Что, что… Тут ты семафоришь. Этот из толчка вылетает со спущенными штанами – шухер, шухер! А следом аромат полей. Без респиратора не выжить. Отложил личинку. Браток в шоколаде.
   – Попрошу без комментариев, – исподлобья смотрит на Жору Бориска.
   – А я место еще не выбрал для «жука». Борька на спуск давит, а воды в очке нет! Охренеть! Кругом евростандарт, а в унитазе нет воды! Как в песне!
   – Испытание теплосетей, – объясняю я, – там объява внизу, надо было прочитать…
   – Сволочи, нашли время испытывать. Зимой испытывать надо! – возмущается Борис.
   – Короче, хотели из крана воды взять – тоже облом… Пока возились, я «жука» уронил, он под ванну закатился. У них совмещенный санузел. Ты орешь, как зарезанный – валите, валите!
   – И чего?
   – Свалили! Из хаты выскочили, слышим шаги. Кое-как дверь прикрыли на один замок и на цырлах вверх. Переждали, потом вниз. А тут ты камнем по стеклу. Веселуха!
   – Погодите… А это самое… Ну…Оно… Вы смыли?
   – А ты чего, до сих пор не въехал?! Воды же нет! Да не это страшно! Ты бы видел, сколько там! Два удовольствия в одном! На всю семью хватит!
   Да, бедный Рудольф Аркадьевич. Какой набор презентов за один раз. И если за мой подарок он может рассчитывать на страховку, то за Борискин не получит даже моральной компенсации. Н-да, никакому детективщику такой поворот сюжета не придумать. Представьте на секунду, что на нашем месте были бы Холмс с Ватсоном. Или Ниро Вульф с Арчи Гудвином. Вот именно поэтому я не читаю детективов.
   Единственный, кто сказал бы нам спасибо – Бочкаревская вдова, томящаяся сейчас в застенках НКВД. Даже, если она при делах. Но вряд ли она узнает про наш подвиг. В нашем маленьком, но гордом коллективе умеют хранить тайны следствия.
   – Больше у вас под ванну ничего не закатилось? Ксивы, например?
   – Ничего. Самое обидное, все коту под хвост! – продолжает переживать Георгий, – что ты теперь услышишь? Только как воду из ванной спускают! Или из унитаза!
   – Кстати, а, может, вернемся, «погреем ушки»? [греть ушки (жарг.) – подслушивать] – посещает меня аморальная идея, – Когда еще ТАКОЕ доведется послушать?
   Борька молча заводит машину и разворачивается.
   Я называю это вторжением в личную жизнь.
 
   «Проведенным исследованием установлено: представленное оружие изготовлено кустарным способом на основе деталей немецкого автомата „МП-43“, калибра 7, 92…Тыры-пыры… Оружие пригодно для стрельбы стандартными боеприпасами… Тыры-пыры… Вывод: изъятое у гр. Яковлевой Т. М. является ОГНЕСТРЕЛЬНЫМ. Старший эксперт-криминалист Парамонов О.С.»
   Для тех, кто не понял, повторяю. Изъятая мной у Тамары моя же конструкция признана огнестрельным оружием. Что, согласно закону, влечет за собой уголовную ответственность сроком до трех лет. Бест! То есть теперь я вместо архива должен отправить материал в следственный отдел, который бедную Тамару и оприходует. Не обязательно арестует, но дельце заведет. Тьфу ты, возбудит. Представляю, как обрадуется наша улыбчивая паспортистка… Съездила к дочке в деревню…
   Дьявол, а вот и она! Сердцем беду чует.
   – Привет, Андрюшенька. Я ключи занесла от кладовки и кабинетов.
   Пулей переворачиваю заключение эксперта Парамонова. Тамара кладет на него связку ключей.
   – Вот этот, желтый, плохо поворачивается, ты сперва дверь надави, а после открывай. Значит, как условились – три дня. У буржуинов мыть не надо, у них своя уборщица.
   Буржуинами Тамара называет коллектив «Снежка», арендующего, как я говорил, кабинет в нашем отделе.
   – И еще. Приглядывай, пожалуйста, за унитазом. Какая-то гадина из него постоянно внутренности ворует. Подозреваю, что Рогов.
   – Почему?
   – Интуиция… Ты материал мой уже списал в архив?
   – Завтра постараюсь. Заключения от эксперта нет.
   – Не тяни… Вернусь из деревни, проверю.
   – Обязательно, Тамар. Счастливо съездить. Дочке привет.
   – Пока. Швабра новая, смотри, не сломай.
   Паспортистка-уборщица исчезает, я же хватаю трубку и начинаю лихорадочно набирать номер экспертно-криминалистического отдела.
   – Алло! Парамон?!
   – Ага. Что стряслось? – Олег Сергеевич Парамонов узнает меня по красивому голосу.
   – Мне твоя экспертиза по самопальному шмайсеру пришла!
   – Не экспертиза, а заключение. И что?
   – Совсем рехнулся? Я этот автомат за пять минут своими руками собрал! Как из него стрелять-то можно?
   – Выходит, руки у тебя золотые, – совершенно не меняя тембра голоса, констатирует эксперт, – я не понял, ты чего, его не изымал?
   Черт, если рассказать, как оно было на самом деле, можно тут же лишиться завоеванной годами деловой репутации. Завтра же о моем новаторстве будет знать вся милиция Питера. В том числе и непосредственное руководство.
   – Изымал, изымал… Но… Мы тут одну комбинацию проводили. Оперативную. Долго объяснять.
   – Нормальненько. Вы комбинации крутите, а в городе операция «Арсенал». Предупреждать надо заранее. Нам «палки» тоже нужны.
   Я врубаюсь. Если оружие будет признано огнестрельным, эксперт, давший заключение, автоматически попадает в сводку о раскрытии. То есть, как и мы, «рубит палочку».
   – Погоди, погоди, а если тебе трубу водопроводную принесут, ты тоже напишешь, что это ручной пулемет?
   – Зачем же… Я, по-твоему, полный идиот? А из этой штуки, что ты мне прислал, пальнуть можно. Если постараться.
   Да, еще раз убеждаюсь, что немецкая нация делает самые надежные товары народного потребления в мире.
   – Короче, чего ты от меня хочешь? – спрашивает Парамонов.
   – Заключение свое переделай.
   – Молодец! Я на него пять часов угрохал! Личного времени. Остался после работы и трудился, не разгибая спины.
   – Что будут стоить труды?
   – Мой труд невозможно измерить денежными знаками.
   – Я понял. Водка, коньяк?
   – Ха-ха… Ты мне еще героин предложи! Сколько раз говорить, я не пью! Я собираю кактусы.
   Точно, Парамоша коллекционирует кактусы, заставив ими весь свой кабинет. И взятки принимает, вероятно, исключительно ими.
   – Никаких проблем. Сегодня же привезу.
   – Всякое дерьмо не тащи. Мне нужен цефалоцерус. Лучше парочку. Мой украли, а новый пока не купил.
   – Сделаю. А как он выглядит?
   – Внешний вид заложен в названии. Не спутаешь. Жду.
   Цефалоцерус… Ну, и что тут заложено? Целлофан, фан, фало… Ага, понял.
   Так, дальнейшая биография Тамары в руках работников цветочного магазина. Я рву заключение, разбираю свой шедевр оружейного искусства и убираю его обратно в диван. Операция «Арсенал» не последняя, будут еще на нашей улице «Арсеналы». Непозволительная роскошь – выкидывать палочку-выручалочку. Кстати, мной ствол -единственное горячее оружие, изъятое отделом за время рейда. Остальное, так, по мелочи – ножи, патрончики. Рогов изъял учебную гранату в лицее. Но это, вообще, несерьезно.
   Жоры опять нет в отделе. Умчался на студию. Первый съемочный день. Торжественное событие. Лично он сегодня в съемках не участвует, но пропустить такое важное мероприятие не может. Его же персональный выход на сцену через пару дней. Я, по обыкновению, прикрываю друга.
   От идеи прослушки Шиловской квартиры на общем собрании решили временно отказаться. Все равно в ванной никаких полезных разговоров не ведется. Да и бесполезных тоже. Денька через три, когда Рудольф Аркадьевич немного успокоится от пережитого стресса, попробуем извлечь «жука» из-под ванны и поместить его в более пристойное место. С учетом полученных навыков, мы сможем сделать это без труда. Уверен.
   Вчера же, вернувшись в зону досягаемости передатчика, ничего сверхоригинального мы не услышали. Грубый, порой примитивный мат, перемешанный междометьями типа «фу-у-у» и «ого-о-о». Вот оно истинное лицо российского интеллигента. А перед телекамерой все горазды щеки надувать и Конфуция цитировать. Короче, никакого удовольствия от шпионажа мы не получили. Представляю, какой разговор состоялся вечером за семейным ужином Шиловых.
   Но дело не должно простаивать! Это я об убийстве. Иначе, какой смысл все было затевать? И пока Георгий думает, какой очередной ход предпринять, я его уже нашел. И потрачу на него остаток сегодняшнего рабочего дня. Надеюсь, с пользой. Но для начала в цветочный магазин.
   В коридоре положительный образ российского милиционера Илья Ильич Стародуб шепчется с хозяином «Снежка». Пара рабочих таскают с улицы в офис-кабинет коробки со стиральным порошком «Обыкновенный», усиленную рекламу которого развернуло отечественное ти-ви. Заметив меня, замполит манит пальцем.
   – А где этот артист?
   – В изоляторе. «Форточника» колет.
   – Встретишь, передай, чтоб сегодня отчитался за «Арсенал». Я за него свою работу делать не собираюсь…
   Цефалоцерусы, к моей большой радости в продаже имелись. Надо же, действительно, похожи. Отдав за пару полтинник, лечу дальше. Путь мой лежит на Петроградскую сторону, в игорное заведение со сказочным названием «Бармалей». А интересно, отстегивают ли хозяева казино долю наследникам Чуковского за использование торговой марки? Если нет, надо намекнуть.
   Перед украшенными святящимися гирляндами дверьми, меня хватает за рукав мерзкого вида старуха со стеклянным глазом и хроническим запахом перегара.
   – Подай на хлеб!
   Чаевых нет, и я развожу руками. Старуха бычится, ворчит, вытаскивает из орбиты свой стеклянный глаз и сует его мне под нос.
   – Сгинь, оборотень, сгинь! У-у-у…
   В ответ я достаю из пакета цефалоцерус.
   – Сама сгинь!
   Лакей в ливрее услужливо распахивает передо мной дверь. Заведение частное, как гласит вывеска, поэтому вынужден подчиниться внутреннему уставу. Под строгие взгляды двух громил миную «рамку» металлоискателя, позволяю ощупать себя металлоискателем ручным, и, получив разрешение пройти, перемещаюсь к стойке регистрации гостей. Предъявляю милицейский мандат, данные с которого тут же заносятся в компьютер. После чего меня щелкают на цифровую камеру и, наконец, пропускают в зал. Подобный ритуал существует почти во всех казино, не столько ради собственно безопасности, сколько для придания заведению солидности и респектабельности. Поэтому, во избежание вооруженного конфликта, пистолет я оставил в сейфе.
   Зал почти пустой, пара клиентов мечут картишки, еще одна парочка шепчется в темном углу за столиком. Скучающий крупье за колесом рулетки дрессирует шарик. Короче, не Лас-Вегас. Хотя зал оформлен на славу. Один фонтан с живыми русалками чего стоит. И аквариумы с акулами. Как сказал один умный человек, на дверях каждого казино надо вешать табличку: «Помни друг, вся эта роскошь создана на деньги проигравших». Но не вешают. Сама игра меня интересует мало, кроме кактусов на кон поставить нечего, но не за этим я сюда и пришел.
   – Где начальник службы безопасности? – обращаюсь я к ближайшему вышибале и следую в указанную мне дверь.
   Главный вышибала на месте, ему лет пятьдесят, он больше смахивает на бухгалтера жилконторы, чем на грозного представителя охранных структур. Нарукавники, очки, калькулятор, чернила. Но под этой личиной сразу угадывается бывший мент. Увы, этот отпечаток на всю оставшуюся жизнь, как облик не меняй. Я представляюсь, присаживаюсь на предложенный стул и излагаю свою просьбу.
   – По мокрухе работаете? – уточняет шеф.
   – По ней.
   – Мокруха это святое… Приехал бы по краже, я б тебя завернул, – он начинает щелкать по клавиатуре, – Бочкарев, Бочкарев… Когда он у нас был?
   – Как раз это я и хотел бы узнать. Посмотрите за последний год.
   Секунд десять уходит на поиск. Я успеваю оглядеться, над головой начальника замечаю почетную грамоту в золоченой рамке. Профиль вождя. «Оперуполномоченному ОБХСС, лейтенанту милиции Блинову А.М. за отличные показатели в служебной деятельности». Еще раз убеждаюсь, что показатели в нашей системе вещь крайне необходимая, иначе грамоты вручать будет не за что.
   – Не было у нас твоего Бочкарева Ильи Сергеевича, – отрывает меня от философских мыслей Блинов А.М.
   – Это точно? Может, он прошел без регистрации? Или по чужим документам?
   – Исключено. Я дорожу своим местом. Мы регистрируем даже женщин и детей. В некоторых казино это игнорируют и напрасно. Поэтому, даже если б он зашел просто выпить пивка, то был бы здесь, -
   Блинов кладет ладонь на монитор, – а фишка могла оказаться у него совершенно случайно.
   – Обидно, – я щелкаю пальцами по столу, размышляя, что полезного можно вынести из стен казино. Очень жаль потраченного напрасно времени. Не возвращаться же с пустыми руками?
   – Фишка у тебя с собой?
   – Да, – я достаю из кармана металлический кругляшок с изображением злобного разбойника из детской сказки и кладу на стол.
   – Эти фишки появились недавно. Месяца два назад. До этого были обычные, без рисунка.
   – Увы, мне это ничего не дает.
   – Тогда можешь проиграть ее в рулетку, – советует Блинов, – глядишь, хоть здесь повезет.
   – Попробую.
   – Слушай, – негромко обращается ко мне начальник охраны, снимая очки, – а как там сейчас?… Ну, у нас? В ментуре?
   Да, я не ошибся. Это на всю жизнь.
   – Ничего… Но хотелось бы лучше.
   – Н-да, – вздыхает начальник охраны, никак не комментируя мой ответ. Но и без комментариев все понятно. Ему здесь тоскливо и скучно, несмотря на офис, деньги и относительно спокойную работенку.
   Я поднимаюсь, благодарю его и возвращаюсь в зал. Подхожу к рулетке, бросаю фишку на поле и сразу проигрываю. Не повезло. Надо убираться. Девочка-крупье, судя по значку – Юля, смотрит на меня с вымученной улыбкой. Я называю это работой. Может, подарить ей кактус? Не георгин, конечно, но все равно – цветок. Парамоше хватит одного.
   – Это вам, Юля, – я извлекаю из пакета кактус в маленьком горшочке и ставлю на зеленое поле, – цефалоцерус.
   Улыбка теплеет.
   – Ой… Спасибо.
   В зале появляется Блинов. Отсканировав взглядом вверенную территорию, направляется ко мне.
   – Слушай, старина… Я еще раз посмотрел базу. Бочкарев к нам не приходит, это однозначно. Но была Бочкарева. Баба.
   – Как звать? – оживляюсь я.
   – Вот, – начальник охраны протягивает мне распечатку, – Жанна Андреевна.
   – Это его жена, – я опускаю глаза на текст, – приходила один раз, 22 апреля, в 20.08… Выигрыш двести рублей. Не густо.
   – Да, один раз мужик девять тонн баксов сорвал.
   – Я не о том… Мне нужно другое.
   – С кем приходила? – догадывается Блинов.
   – Да. Это возможно?
   – Идем.
   Мы возвращаемся в рабочие апартаменты. По пути Блинов посвящает меня в профессиональные тонкости.
   – Я дал указание, тех, кто приходит парами, регистрировать с минутным интервалом. Сейчас мы посмотрим, кто приходил двадцать второго апреля в 20.07 или 20.08.
   Возможно, я опять пролечу. Возможно, Жанна Андреевна заскочила в казино с подружкой, а, может, и вовсе одна. А фишку подарила мужу, как сувенир. Но пока есть хоть малейший шанс, надо использовать его до конца. Взял фишку – играй.
   – Так…Сейчас. Есть! – Блинов отрывается от клавиатуры.
   Бест! Мы не напрасно начали игру…
   Блинов с плохо скрываемой завистью смотрит на меня. Я его понимаю.
   Это уже не его.
   – Старина, – он кладет мне руку на плечо, – если раскроете, в сводочке меня упомяните, а?
   Я называю это ностальгией.
   – Лады, не проблема. С вас тоже «палки» требуют?
   – То-то и оно, что нет, – вздыхает Блинов, – тебе распечатать?
   – Да, если не жалко.
   – Не жалко.
   Получив желаемое, еще раз благодарю бывшего коллегу и покидаю это богоугодное заведение в добром настроении. Прежде чем идти к метро, разворачиваю распечатку и убеждаюсь, что мне не почудилось.
   Не почудилось. Жанна Андреевна приходила в «Бармалей» с замом своего мужа. Рудольфом Аркадьевичем Шиловым. Теперь понятно, почему он так скис, когда Жора нашел фишку.
 
   – Это было супер! – Жора поднимает оба больших пальца, – сначала тарелочку разбили о камеру.
   – Зачем? По пьяни?
   – Ты что?! Обычай такой у киношников. Традиция. Перед первым дублем тарелку о камеру бить. Чтоб фильм получился. Ну, вроде, как шампанское при спуске корабля. Потом стали сцену убийства снимать. Браток один курит у окна, ему пуля в лобешник влетает, мозги наружу, а он сам из окна вываливается.
   – Погоди, а стреляли снаружи?
   – Конечно. Снайпер ему жахнул промеж рогов, – Жора пытается изобразить человека, которому в голову попала пуля.
   – А почему он тогда в окно вывалился, а не на пол упал?
   – В окно красивее! Это кинематографический допуск. Ведь, правда жизни и правда кино совсем разные вещи… Я и не знал, как выстрел в лоб делается. На затылок актеру лепят куриную требуху. А потом плюют в лоб специальным шариком с краской. Через трубочку. Актер дергает головой, требуха слетает, а зрителю кажется, что это мозги! Итальянская технология! Круто!
   – Это ж еще попасть надо. Можно глаз выбить.
   – Нельзя. Трубочка на штативе стоит. Главное, чтоб артист не шевелился. Потом немножко компьютером подрехтуют и порядок.
   – Кого подрехтуют? Артиста?
   – Изображение! Сейчас в кино без компьютерных технологий никуда. Лет через двадцать кинопленки уже не будет. Все спецэффекты и трюки будут на компе делаться, – Жора сверкает эрудицией, как игрок «Что? Где? Когда?»
   – Но артисты, надеюсь, останутся?
   – Поживем – увидим. Короче, я вчера весь день на площадке и проторчал. А после отмечать поехали. Ох, Андюхин, – Жора потирает бок, – в ментуре пьют много, сам знаешь… Но как там хлещут, это смерть! Водку – стаканами и без закуси. Я после второго залпа завязал, иначе б умер. Черт с нею, с офицерской честью, здоровье дороже. А ребятам, хоть бы хрен. Как и не пили. Лабудянский, правда, не остался с нами. Сразу после съемок уехал по делам. Но зато группа оторвалась… Сегодня продолжают снимать. В павильоне.
   Надо отметить, утром Георгий был похож на автолюбителя, без доплаты сменившего старый «Москвич» на новый БМВ. Неземное счастье меж рогов. И даже остаточные явления растворились в океане горячих эмоций, как сахар в чашечке кофе. Правда, выхлоп до конца не растворился.
   – Я после вчерашнего, знаешь, о чем подумал? – Георгий раскидывает руки вдоль спинки дивана и закатывает глаза, – вот что после нас останется? Ну, в смысле следа в истории?
   – Ты хочешь наследить в истории?
   – Через десять лет никто не вспомнит, что были такие менты Жора с Андрюхой. Ну, еще Укушенный. Что кого-то ловили, писали какие-то бумажки, вербовали народ стучать…Иногда выпивали… Это никому не будет интересно. Много вас таких на просторах вечности. Как говорят в кинематографе, роль второго плана. И с чем мы уйдем? Понимаешь, Андрюхин?
   – Не знаю, куда собрался уходить ты, мой философский друг, а лично я сегодня иду к Рудольфу Аркадьевичу. Вернее, хочу пригласить его сюда.
   – Зачем?! – Жора подскакивает с дивана, словно ему в задницу выстелили шариком из трубки по итальянской технологии.
   – У меня созрели к нему пара вопросов.
   Я рассказываю Георгию о моем визите в «Бармалей».
   – Я чувствовал… Чувствовал, – азартно потирает руки будущая кинозвезда, – теперь понятно, почему они про тот день молчат… Они вместе были, это и дураку понятно. Но где?
   – Это я и хочу спросить. Не исключено, промеж ними романчик вышел, Рудольф решил с шефом отношения выяснить, да не удалось мирно договориться. В процессе статуэткой ему и засандалил.
   – Точно! А жена в это время в машине ждала. Поэтому она и молчит. Не хочет хахаля сдавать. Вдова-героиня. Понимает, что лучше потерпеть. Без признанки ее вряд ли по такому убийству осудят. Зато любовника сохранит. Ты когда хочешь его вызывать?
   – Прямо сейчас. Чего откладывать?
   – Правильно. Чтоб через час здесь сидел. Ты жестко вызывай, без соплей. Типа, лучше сами придите. Чтоб понервничал. Колоть легче будет.
   Набрать номер Шилова я не успеваю, в кабинет врывается Укушенный.
   – Андрюхин, диктофон у тебя?
   – Да, – я извлекаю из сейфа старенький «Панасоник» с треснутым корпусом, – батарейки, правда, сдохли.
   – Я новые куплю. Клюнули, собаки, клюнули! – Борька возбужден, как бык перед началом схватки.
   – Кто? – спрашиваем мы хором.
   – Дилеры! Помнишь, я говорил, где-то под боком сука завелась, наркотой торгует?
   – И чего? Вычислил?
   – Скоро узнаю, где окопались. Человек договорился партию «герыча»взять. Сегодня встречается, чтоб подробности оговорить, а дня через три передача будет. Я ему хочу диктофон зарядить. Лишняя доказуха не помешает.
   – Аккуратней… Найдут – одним трупом больше.
   – Не найдут. Он в трусы спрячет. И я его прикрывать буду.
   – Вымыть потом не забудь, – предупреждает Георгий, – или в пакет пусть завернет. А то мандавошек подцепим ненароком.
   – Хорошо, – Укушенный прячет диктофон и идет к двери.
   – Борь, погоди, – останавливаю его я, – ты в истории наследить хочешь?
   – Чего-чего? – у Борьки вытягивается лицо.
   – Ну, кем ты хочешь остаться в истории человечества?
   Укушенный пожимает плечами, так, наверно, и не поняв вопроса.
   – Человеком. Раз человечество. Не козлом же…
   Когда он скрывается за дверью, я возвращаюсь к прерванному делу.
   – Алло… Маша? Это из милиции. С Рудольфом Аркадьевичем соедини… Что?!… Когда?!…Е-е-е… Мы сейчас, сейчас приедем…
   – Что стряслось?! Замочили?! – кричит Жора, едва я кладу трубку. -
   Нет… Сам отравился. Пару часов назад заперся в кабинете и наглотался таблеток.
   – Жив?!
   – Да… Увезли в реанимацию. Перспективы фифти-фифти. Будем надеяться, медицина победит.
   – Гоним!
   Гоним, мы, по обыкновению, на своих двоих. Аккумулятор Борькиного «Мерседеса – 412» сдох окончательно и восстановлению не подлежит. О служебном транспорте мы даже не заикаемся. Не дадут, даже под угрозой ядерного оружия.
   – Нервишки не выдержали, – предполагает Жора, когда мы летящей походкой выходим из отдела, – прикинул, что сейчас его амуры выплывут, и траванулся. Крепко его приперло, раз самоликвидацией занялся.
   – Чего ж он раньше не траванулся? Бочкаревскую вдову не вчера приземлили. Давай прибавим, вон автобус.
   Мы отпускаем тормоза и успеваем втиснуться в последнюю дверь «Икаруса».
   – Это и непонятно… А, может, это мент бывший из казино стуканул, что ты приходил?
   – Ему то зачем?
   – Деньжат срубить. Его из ментуры, случаем, не за взятки выперли?
   – Да откуда я знаю?
   – То-то… А здесь вариант денежный – убийство, все-таки. Позвонил Шилову и намекнул – гони бабки, кое-что расскажу. У того «очко на минус» [очко на минус (жарг) – испугаться], естественно, заплатил. Любой бы заплатил. Мокруха – это не карманы резать.
   Я хочу занять положение поудобней и вдруг ловлю какой-то недоброкачественный взгляд, сверлящий нас с Жорой. Взгляд принадлежит милой старушке, сидящей в метре от нас. Поворачиваюсь и замечаю еще несколько лиц, сведенных немым вопросом. Все. Понял. «Очко на минус», «мокруха – не карманы резать», «вариант денежный»… Сказано было громко, чтоб я расслышал в шумном салоне. Я расслышал. Остальные тоже.