Кивинов Андрей Владимирович. Роль второго плана

   Я провожу ладонью по шее, что на нашем языке жестов означает «кончай базар». Жора пожимает плечами и замолкает до конца поездки. Зачем строить версии, если через полчаса все выясним? Может, Шилов записку оставил. В конце концов, он пока жив и сам все объяснит. В одном Жора несомненно прав, приперло Рудольфа Аркадьевича здорово. И уж во всяком случае, не из-за разбитого мной стекла. Признаться, с того момента меня гложет противный и занудный червячок, намекающий, что я мелкий хулиган.
   Покинув автобус, мы знакомым маршрутом, продираясь сквозь вонь, добираемся до проходной фабрики. Милицейских машин нет, значит, либо коллеги еще не доехали, либо им просто не сообщили. Сообщат позже, из больницы. Конечно, если этого захочет Рудольф Аркадьевич. Знакомый «Фольксваген» на площадке заводоуправления. Стекло заклеено полосками скотча. Червячок превращается в червя. Успокаивает одно. Я не по злобе душевной, а в силу непредвиденных обстоятельств и токма ради истины.
   В приемной несколько взволнованных господ, вероятно из числа заводских руководителей. Кабинет Шилова открыт, но туда никто не проходит. Жора представляется, просит покинуть приемную всех, кроме Маши. Маша, к слову, выглядит спокойно, будто каждый день на заводе кто-то травится. Меня посещают нехорошие мысли. Уж не она ли подсыпала отравки в чай Рудольфа Аркадьевича? И не она ли, часом, лишила жизни своего предыдущего начальника? А Жора с ней в разведчиков играет, в кино зовет сниматься, вместо того, чтобы посмотреть на секретаршу трезвым взглядом. Я, как вы понимаете, выражаюсь фигурально. Давно пора красотку на дыбу в Тайный приказ. Да плеточкой, плеточкой…
   – Рассказывай, – без преамбулы начинает Георгий, сев напротив нее, когда посторонние покинули приемную
   – Он с утра дерганый был, словно не в себе. Как с температурой, – Маша достает сигарету и прикуривает, – совещание отменил, просил ни с кем не соединять.
   – Что-нибудь пояснил по этому поводу?
   – Сказал, плохо себя чувствует. Я предложила вызвать неотложку, он отказался. Примерно через час попросил минералки. Я принесла. Мне сразу не понравилось, как он выглядит…
   – В смысле?
   – Обычно он снимает пиджак и работает в сорочке, а сегодня не снял его… Так и сидел за столом, как статуя. Да и вообще… Он последние дни мрачный какой-то. С работы пару раз днем уходил… Я оставила воду, спросила, не надо ли еще чего? Он сказал нет, я ушла. Минут через пятнадцать слышу, что-то упало в кабинете. Заглядываю – он на полу, скорчившись, лежит. Хрипит, пена изо рта… Кошмар, короче. Стакан на полу. Я сразу в «Скорую» позвонила, народ с этажа позвала. Сначала думала – с сердцем плохо, или давление. Он жаловался все время. Мужик впечатлительный, из-за любой мелочи убивается. Давление и скакало. А врач сказал – отравление. Коробочка от таблеток на столе лежала… Забыла, как называются. Целую упаковку проглотил.
   Маша делает глубокую затяжку и вкручивает окурок в пепельницу.
   – Вот и все.
   – Милицию вызывала?
   – Зачем? Он же сам. Жене позвонила только.
   – Я так понял, ты осматривала стол?
   – Нет, ничего не трогала. А врачам не до осмотра было. Сразу укол, на носилки и в больницу.
   – Пойдем, глянем, – Жора вскакивает со стула и устремляется в кабинет. Мы следом.
   Осматривать там, в общем-то, нечего. Никаких предсмертных записок не присутствует. Бросается в глаза аккуратность, с которой разложены вещи на столе, из чего можно сделать вывод, что Шилов сегодня к работе не приступал. Жора выдвигает по очереди ящики, бегло шарит в них и закрывает обратно. Он и сам не знает, что хочет найти. Закончив, бросает взгляд на стол. Берет визитницу в кожаном переплете. Она явно выпадает из строгой картины. Брошена небрежно, на край стола.
   – Он обычно сам звонит или просит, чтоб ты соединила?
   – По-разному. Когда занят, просит меня.
   – Сегодня не просил?
   – Нет, но сам звонил. Где-то за пол часа до… Я слышу, когда он набирает номер.
   Напарник садится на место увезенного в больницу Шилова, снимает трубку и нажимает кнопку повтора.
   – Меня всегда ужасно интересовало, куда в последний раз звонит человек, решивший свести счеты с жизнью? Может, прямо туда? – Жора указывает на потолок, – мол, встречайте, скоро буду.
   Жорин незатейливый юморок понимают не все. Но, лично я давно привык. Коллега нажимает кнопку громкой связи. После третьего гудка раздается щелчок и металлический голос автоответчика. «Здравствуйте. Вы позвонили в кредитный отдел банка „Державный“. К сожалению, в настоящую минуту мы не можем ответить на ваш звонок. Оставьте свое сообщение после сигнала, либо перезвоните позже. Спасибо».
   – Не за что, – Георгий кладет трубку и таращится на меня испытывающим взглядом, – скажи, друг. Вот лично ты, стал бы звонить в кредитный отдел банка за пол часа до собственноручной кончины?
   – Знаешь что, друг? – отвечаю я, – во-первых, у меня нет дурной привычки накладывать на себя руки. Это пагубно влияет на здоровье. А во-вторых… Мне в кредитном отделе ничего не светит, кроме нервного расстройства.
   Жора поворачивается к секретарше.
   – Банк «Державный» вас обслуживает?
   – Никогда о таком не слышала.
   – Может, Шилов брал там кредит? Раз он звонил в кредитный отдел?
   – Я не в курсе. Может, и брал. Он же мне не докладывает.
   – Ладно, – Жора еще раз окидывает придирчивым взглядом кабинет и кивает мне, – пошли.
   Оставив Машу в приемной, мы выходим в коридор и шепчемся.
   – Надо ехать в банк. Здесь ничего не выцапаем. Если б Машка что-то знала, сказала бы.
   – Точно ли?
   – Отвечаю. Казаки вербуют на совесть. А банк – это интересно. Очень интересно! Да какой идиот будет звонить туда за пол часа до смерти?!
   – Почему же?… Например, сказать, что не сможет вернуть долг. Извиниться. Как порядочный человек.
   – Это мы и выясним. «Державный», «Державный»… А Орловский [Орловский – персонаж повести А. Кивинова «Дублер»] не там работает?
   – Валентин? Возможно. Название знакомое.
   Орловский Валентин Андреевич, бывший зам начальника нашего РУВД,ушел на пенсион три года назад, возглавив службу безопасности какого-то коммерческого банка. Кажется, как раз «Державного». Если это так, нам крупно повезет. Орловский человек требовательный и дотошный. Я испытал это на собственной бледной шкуре. А стало быть, о своей вотчине наверняка знает почти все. К слову сказать, прошлой зимой он выиграл первенство города по биатлону среди банковских работников Северо-запада. В свои пятьдесят с хвостиком начисто перебегал и «перестрелял» молодое поколение.
   Жора возвращается в приемную, листает пухлый справочник, находит телефон «Державного» и набирает номер. Услышав ответ, интересуется, кто возглавляет службу безопасности. По радостно сжатому кулаку, понимаю, что мы угадали.
   – Соедините меня с ним, пожалуйста.
   Спустя минуту Георгий бросает трубку, радостно восклицая:«Ничтяк! Он нас ждет!»
   Я смотрю на часы. В банк я еще успею сгонять, но потом необходимо вернуться в отдел. Проклятая текучка. Течет и течет без конца. А мне ж еще и отдел мыть.
   Когда мы минуем проходную, Жора спрашивает:
   – Ты заметил, чего не хватает на Шиловском столе?
   – Бутылки? Для храбрости?
   – Двух бутылок!… Фотка исчезла. Дочурки Кати.
 

***

 
   Сев в автобус, мы больше не обсуждаем производственные вопросы, предпочитая слушать других.
   – Оль, говорят, в Питере завелся виртуальный маньяк? Уже шестерых изнасиловал. Нет, правда, я на полном серьезе.
   – Что значит, виртуальный?
   – С помощью специальной программы может проникать в любые места. В квартиру, например, или в баню. Пройдет сквозь стену, изнасилует и исчезает.
   – Брось чепуху городить. Что он, невидимый?
   – Оль, я отвечаю! «Городские хроники» писали! Ленка мне приносила, я собственными глазами читала. Что, газеты врать будут?
   – Надеюсь, тебя еще не изнасиловал?
   – Зря смеешься… А круги на полях? Тоже, скажешь, не было? Это доказанный факт.
   Я называю это вирусом.
   Дамы выходят, и я не смогу услышать продолжение их научного спора. Круто, однако, маньяк разгулялся. Шестой эпизод. Может, поймать? Пока весь город не изнасиловал.
   – Идиотки, – кивает на вышедших Георгий, – один дурак придумает, остальные разносят.
   – Жор, а вдруг, он и правда существует? Круги же на полях есть?
   – Еще один… Ты про это Шишкину расскажи. Глядишь, внеочередной отпуск даст. Для восстановления психического здоровья.
   Я не сообщаю Жоре, что Шишкин уже в курсе. Но никакого отпуска я не дождался.
   Мысли возвращаются к Рудольфу Аркадьевичу. Очень хочется надеяться, что мой вчерашний визит в «Бармалей» не стал причиной сегодняшнего происшествия. Шилов прекрасно понимал – его адюльтер с вдовой Бочкарева рано или поздно всплывет. С моей ли помощью, или без. Не исключено, Жанна Андреевна уже призналась в этом Утконосу или прокуратуре. А адюльтер, судя по всему, серьезный. Жора говорил, Шилов с женой далеко не благополучная ячейка общества. Ругаются регулярно и от души. А Жанна Андреевна и помоложе и покрасивши. Да и характер, наверно, попокладистей. В семье Рудольфа Аркадьевича держала только дочь. Терпел, бедняга, но из дому не уходил. Ситуация довольно типичная. И что получается? Все же не вытерпел. Решил объясниться с шефом. Пришел к нему до хаты. Выкатил свой любимый «Мартини». Жанна Андреевна была дома, но, чтоб не мешать мужчинам, ушла на кухню или в спальню. Собравшись с духом, Рудольф Аркадьевич выложил правду-матку. «Извини, Илья Сергеевич, ты хоть мне и начальник, но любовь дороже!» Илья Сергеевич такого оборота не понял, полез в грязную драку, за что и получил «Дафной» по голове. Либо от своего зама, либо от законной супруги. Пальчик на попке «Дафны» говорит о последнем варианте. Билеты на «Калигулу?». Они могли быть взяты не в качестве алиби. Просто удачно подвернулись. Когда Жанну Андреевну прикрыли, Шилов, естественно, серьезно забеспокоился. Если ударил он, это тюрьма. Если она – разбитые надежды, всеобщий позор и презрение. И то и другое для впечатлительной натуры довольно серьезный повод, чтоб бежать в аптеку за лекарством. Все вроде, логично и психологически обосновано. Кроме звонка в банк.
   Через пол часа мы проходим через вертушку банка «Державный». Орловский, встретив нас, проводит к себе, угощает испанским кофе и предлагает изложить проблему. Что мы и делаем, перебивая друг друга. Георгий не преминул между делом похвастать, что скоро станет звездой большого экрана.
   – Фабрика по переработке отходов? Нет, никаких кредитов они у нас не брали. Всех крупных кредиторов я помню наизусть. Но название знакомое, в нашем департаменте я его слышал. Впрочем, что мы голову ломаем? Минутку.
   Валентин Андреевич связывается по селектору с кредитным отделом и приглашает какого-то Валеру. Валера возникает почти тут же. Смесь Тома Круза и Василия Шандыбина.
   – Валера, вам сегодня звонил Шилов Рудольф Аркадьевич? С фабрики по переработке отходов? – Орловский кивает на свободный стул, предлагая молодому человеку присесть.
   – Да. Я с ним разговаривал.
   – Отлично. Что он хотел?
   – Он консультировался… Возможно ли прекратить действия гарантийного обязательства? Вообще то, странный вопрос.
   – Почему странный?
   – Если б это спросил студент, я бы еще понял… Но директор фабрики. Человек юридически грамотный…
   – Ничего странного, – спокойно отвечает Орловский, – мы же не удивляемся, что в парламенте сидят люди, путающие падежи? Напомни, пожалуйста, суть вопроса. Что за обязательство, почему он хотел его прекратить?
   – Да все очень просто… Одна контора взяла у нас кредит. Шестьсот тысяч долларов, если не ошибаюсь. Фабрика выступила гарантом возвращения денег. У них есть недвижимость. Пара пустующих корпусов. Я сам ездил, составлял оценочные документы. Шилов подписал гарантийное обязательство, мы уже перечислили часть денег фирме.
   – Все, вспомнил, – утвердительно кивает Валентин Андреевич, – а почему вдруг он решил сделать реверс?
   – Я не знаю, он не сказал об этом. Спросил, есть ли хоть какая-нибудь возможность отказаться от своих гарантий? Я, естественно, ответил отрицательно. Как говориться, закон обратной силы не имеет. Что с возу упало, то не вырубишь топором.
   – Это действительно, так? – интересуется Георгий у Орловского.
   – Да, так. Даже если на фабрике сменится руководство, оно будет обязано рассчитываться за долги своих предшественников. В нашем случае – гарантировать погашение кредита. Это очевидно… Спасибо, Валера.
   – Это все?
   – Да, ступай.
   Валера уходит, не простившись.
   – И что это за фирма? – спрашиваю я.
   – Здесь интересная история. К сожалению, меня в тот момент в банке не было, ездил дом достаивать в деревню. Доложили уже после… К президенту банка обратился хороший знакомый с просьбой о кредитовании какого-то проекта. В качестве гаранта как раз и выступала Шиловская фабрика. В принципе, ничего противозаконного нет. Единственное, о чем попросил шеф – не затягивать с оформлением кредитного договора. В первую очередь, это касается моего отдела. Мы отвечаем за чистоту сделки. Ребята уложились за неделю. Часть кредита уже перекинули.
   – А почему не весь?
   – Это условие договора. Поэтапное финансирование.
   – А что же, в таком случае, интересного в этой истории?
   Орловский поднимается со стула и разминает плечи.
   – Во-первых, процент кредитования. Он, как говориться, ниже нижнего предела, что бывает не часто. Второе. Помимо самого договора, существует график погашения кредита. Это обязательное условие. Расчетный счет фирмы находится в нашем банке, чтобы мы могли отслеживать движение денег. В обычной практике, часть крупного кредита погашается через три-четыре месяца.
   – Плюс проценты.
   – Само собой. Но здесь кредит начинает погашаться аж через год. Я, конечно, удивился, но шеф успокоил, сказав, что это его инициатива. Дескать, особый случай, и надо пойти навстречу.
   – То есть, возможность смыться с деньгами исключена?
   – Смыться, конечно, можно, но тогда банку отойдет фабричная недвижимость, и вся любовь. А уж мы умеем выцарапывать долги.
   – Может, поэтому Шилов и позвонил сюда? Узнать, есть ли какая возможность избежать этого? – делает предположение Жора, – Допустим, он понял, что деньги возвращать не собираются.
   – Все возможно, – спокойно отвечает Орловский, – нас многие хотят объехать на кривой кобыле. Но в данном случае я спокоен. Фабрика вернет нам деньги в любом случае.
   – Черт, – вздыхает Георгий, – похоже, поэтому Шилов и решил не ждать срока… Обидно.
   – Почему обидно?
   – Мы предполагали другой мотив самоубийства… А здесь обыкновенный кидок. Интересно, почему он подписался в гаранты? Что это за проект?
   – Это легко посмотреть, – Орловский садится за компьютер, – но, как правило, этот пункт договора не соответствует реальности. Вы, к примеру, указываете, что собираетесь вкладываться в производство йогуртов, а на самом деле закупаете на Кавказе автоматы.
   – Зачем же тогда вообще указывать?
   – Формально ведь надо что-то указать. Для ревизоров. Ага, вот он… Кредит берется для создания публичного произведения и на рекламу для его распространения. Что ж, коротко и со вкусом. Понимай, как хочешь. Но, если хотите, я дам вам юридический адрес, сгоняйте и сами выясните.
   – Адрес то не липовый?
   – Я же сказал, юридический. Фактический может находиться где угодно. Но есть телефоны директора, главного бухгалтера, а они реальные. Записывайте.
   Орловский диктует адреса и фамилии, которые нам ничего не говорят.
   – Так, а название конторы?
   – Пожалуйста. «ЗАО „Мидас“.
   – Как, как? – переспрашивает Жора.
   – «Мидас». Сейчас как только не обзываются. Нет, чтоб попроще. «Знамя Ильича» или «Светлый путь» – пожимает плечами Орловский, – хорошо, хоть не «Мудак».
   – А вы знаете, кто такой Мидас? – Жора вдруг становится похожим на беркута, заметившего отбившегося от стада ягненка.
   – Сорт кактуса? – не подумав, брякаю я.
   – Сам ты кактус… Мидас – греческий царь. Из мифа. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото.
   – Хорошая патология. Мне бы на денек-другой. Приподнялись бы. Георгий, да ты эрудит! – я с восхищением смотрю на напарника, – давно пора стать миллионером!
   – Погоди ты, – Жора судорожно теребит пальцы. Верный признак, что он решает сложную задачу на сообразительность, – да я знать про него не знал, кабы не рассказали… Черт! А статуэтка? Там, в хате была статуэтка! Человечек с золотой веткой в руках! Как же я сразу не вруби… Усекаешь? Усекаешь, Андрюхин?
   – Да как я усеку, если ты ничего не говоришь?
   – Там! У Шилова! Когда мы «жука» ставили! Так-так-так… Публичное произведение… Черт! Черт! Черт!
   Орловский понимающе кивает головой. «Жуком» его не удивишь. А чертями и подавно.
   – Все, поскакали, – напарник отрывается со стула, автоматически протягивая руку Орловскому, – пока, Андреевич. Спасибо за помощь. Ну, чего, расселся? Потом кофе допьешь.
   Так всегда. «Спасибо» – одним, «расселся» – другим. Жора уже в коридоре. Я жму руку Орловскому и бегу следом. Все, у напарника кураж. Главное, вовремя убрать из пределов досягаемости пельмени. Снова сырыми сожрет. Я называю это вдохновением.
   На улице я требую у Георгия объяснений, хотя, вряд ли их получу. Еще одна замечательная черта моего друга. Вызывающая скромность в определенные моменты времени. Словно клея в рот набрал.
   – Ты можешь спокойно объяснить, что ты там вспомнил?
   – Который час? Мои встали.
   Прекрасный ответ.
   – Без четверти три. По Москве. Я спрашиваю, что стряслось?
   – А? – глаза Георгия смотрят сквозь меня, – Ничего. Надо срочно переговорить с Шиловской женой. Где она может быть?
   – Откуда я знаю? По логике должна поехать в больницу. Неприязнь неприязнью, но когда дело пахнет концом…
   – Правильно! Поедешь со мной?
   – Я ж предупреждал, у меня восемь материалов.
   На самом деле, ради такого дела я бы плюнул на материалы, но не хочется отсвечивать в качестве статиста. Не люблю игрищ в темную.
   – Хорошо, я один сгоняю. Его, кажись, в Институт скорой помощи оприходовали?
   – Не помню.
   – Сейчас узнаем, – Георгий делает шаг по направлению к банку, – ты меня не жди. Езжай в отдел. Если что, я позвоню.
   Только пыль из-под копыт… Тот же без Жоры. Пропал Жора. Пнув валяющуюся на тротуаре банку из-под пива, двигаю к метро. Спускаясь по эскалатору, слушаю полезную информацию диктора. «За май месяц этого года в Петербургском метрополитене тридцать два пассажира получили травмы различной степени тяжести вследствие собственной неосторожности. Два человека госпитализированы с переломами нижних конечностей, один с разрывом брюзжейки… Не бегите по эскалатору, не засовывайте пальцы под поручни и не спускайтесь на рельсы. Помните, метрополитен является транспортом повышенной опасности…»
   Ужас какой. Может, вернуться?… Разрыв брюзжейки…
   Рядом с родной остановкой притормаживаю, вспоминая, что не обедал, и необходимо срочно ввести в организм несколько килокалорий. О, старая знакомая торгует пельменями. Кажется, Надюха. Опять какая-то грустная. Сейчас немножко поднимем производительность ее труда.
   – Пачку «Бригадирских». Маленькую.
   Получив желаемое и расплатившись, спрашиваю:
   – А где ваш боевой помощник? С цветочком. Здорово он пельмени рекламировал.
   Надюха поднимает на меня глаза, пытаясь вспомнить, кто я такой.
   – Вы про Пашу?… Так он… Его убили…
   Я называю это…
 
   Укушенного в отделе нет. Наверно, прикрывает своего наркомана, вычисляющего главного поставщика. Илья Ильич устраивает разнос дежурному. По обрывкам долетающих фраз, понимаю, что дело в фуражке, которую Михалыч не водрузил на собственную макушку. А какое может быть дежурство без фуражки? Так, голое издевательство. Правильно, Илья Ильич, всыпь ему, всыпь…
   Иду к себе, ставлю воду в чайнике, достаю пачку с материалами. Здравствуйте, мои навязчивые друзья. Как вас много. И один интересней другого. Так, пока отдохните. Я должен удовлетворить свое проклятое любопытство.
   Отыскиваю в склерознике телефон одноклассника, учившегося когда-то на историческом в Универе. А ныне, по слухам, примкнувшего к одной крупной группировке. Думаю, не в качестве консультанта по истории.
   – Алло! Профессор? Узнал?
   – Такое не забывается.
   – Отлично. Тогда исторический вопрос. Кто такой греческий герой Мидас и что он натворил?
   – Вообще то, это не герой. Царь один. Он конкретно прогнулся перед Дионисом, и тот предложил, типа, любую награду. Мидас попросил сделать, чтоб от его прикосновений все превращалось в рыжье. В смысле, золото.
   – Губа не дура.
   – Дионис за базар ответил. Но у Мидаса оборотка вышла. Он ведь хавать теперь не смог. Жрачка тоже в золото превращалась. Прямо во рту. Короче, конкретно попал. Он назад, к Дионису. Так, мол, и так, пошутил я. Верни, как было.
   – Вернул?
   – По одной версии, вернул. А по другой, обломал. Мидас с голодухи и загнулся. А как на самом деле было, никто не знает. Это ж, типа, сказка. Греки большие выдумщики были. Слышь, а для чего это тебе?
   – Оперативная необходимость.
   – Ты все в ментовке?
   – Все в ней.
   – Не в убойном случайно?
   Ну, вот, пошла пробивка. Сейчас начнутся наводящие вопросы.
   – В отделе, на земле. А что?
   – Да не, просто так… У греков, прикинь, даже богиня мокрух была.
   – Серьезно?
   – Абсолютно. Энюо. Она, типа, людей уськала на мочиловку. Подстрекала, если по кодексу.
   – Слушай, Профессор, а для агентуры у них бога или богини не имелось?
   – Для стукачей, что ли? Конечно. Баба одна. Дикэ. Она стучала Зевсу на тех, кто не соблюдает законы. А тот их молнией по тыкве. Самое стремное, греки ее любили.
   – Классно! – искренне поражаюсь я, – ладно, Профессор, спасибо за экскурс в мифологию.
   – Будь. Чего еще надо пробить, звони, не стесняйся. Братва поможет.
   Я прощаюсь и вешаю трубку. Интересно, а богиня оперов у греков была? Фемида? Нет, она богиня правосудия. Возможно, совмещала.
   Засыпаю «Бригадирские» в кипящую воду, согласно инструкции на упаковке. Влетает Укушенный, вероятно, почуяв аромат. На лице неподдельная тревога. Неужели диктофон в трусах у барабана нашли?
   – Андрюхин, это монтана!
   – Человека [человек (мил) – агент] грохнули?
   – Типун тебе… Я поставщика вычислил, – Укушенный резко переходит на шепот, – и людей, и где они наркоту хранят. Только чего теперь делать не представляю.
   – Как что? Возьмем ОМОН и налетим с посвистом. Первый раз, что ли?
   – Если бы… Знаешь, где товар?
   – Ну?
   – У нас! Прямо в отделе! Через два кабинета отсюда! Частное предприятие «Снежок»! Ну, сукины дети! Лихо обставились! Кто ж в ментовке искать будет? Самая хорошая крыша. И надежно и спокойно. Никакие рейды не страшны. Главное, замки покрепче повесить, чтоб случайно не сунулись.
   – У них даже уборщица своя. Тамарка там не моет.
   – Конечно! И еще «Снежком» назвались, крысы! Это ж кокаин на жаргоне! Как я сразу не понял?
 
   А кто их сюда пустил?
   – Гасанов, но ему добро дал Стародуб. Короче, на пару. Чего делать, Андрюхин? -
   Шишкину говорил?
   – Нет пока… Это ж на всю страну прогремим! Боюсь, замнут по тихому. А накрыть хоть сейчас можно. Заходи, да бери! Только все равно замнут!
   – В ОНОН, может, слить?
   – Без толку. Они приедут, денег снимут, а нам скажут, перепутали, ребятки. Обознались. Я сейчас никому не верю, Андрюхин. Иногда даже себе.
   – Ладно, Жора вернется, прикинем что-нибудь. Пока помалкивай. Пельменей хочешь?
   – Давай. А то не жрал ни фига целый день. Мне еще дежурить… А кетчупа нет?
   Звонок Георгия застал меня около девяти вечера, когда я накручивал тряпку на швабру для предстоящей ответственной операции по замывке следов, оставленных грязной обувью соратников. До этого напарник на связь не выходил, и я уже начал волноваться, не попал ли в переделку со стрельбой и взрывами.
   – Алло, Андрюхин? Это я, – голос Жоры кажется мне жутко усталым, почти загробным.
   – Куда пропал? Где ты?
   – Дома… Только приехал. Подустал чутка. Все нормально, старик.
   – Что нормально?
   – Узнал я, кто Бочкарева завалил.
   – Кто?!!
   – Завтра расскажу.
   Вот, гад! Тоже, что ли, как Укушенный, никому не верит? Я ж не вытерплю до завтра.
   – Ты уверен, что знаешь?
   – Абсолютно. Явка с повинной в кармане куртки. Я чего звоню. У меня завтра первый съемочный день. В девять утра начало. Подгребайте с Укушенным. Мне будет приятно видеть ваши невыспавшиеся рожи. Пиши адрес. Это в обычной квартире.
   Я дотягиваюсь до ручки, плохо соображая, записываю адрес. Жора прощается.
   – Погоди, Жор! Так кто убил? И где он?
   – Да сказал же, нормально все. Постарайся завтра не проспать.
   Конец связи. Конец фильма. На самом интересном месте. Остался человек со шваброй. Последний герой боевика. Сейчас он займется работой, про которую никогда не снимут кино.
   Я называю это несправедливостью.
 
   Съемочная площадка напомнила мне осмотр места происшествия. Такая же суета и неразбериха. И тоже есть пьяные, правда, пока не сильно. Местами слышен мат. А когда я обнаружил окровавленный труп на полу комнаты, то по инерции начал спрашивать окружающих, кто чего видел, то есть, имеются ли свидетели? Труп, конечно, не настоящий. Покойника играет профессиональный актер, и надо сказать, делает это очень натурально. Какая-то женщина из съемочной бригады периодически подливает ему на рубаху красной краски из большой пластиковой бутылки. Актера я видел в паре сериалов, но фамилии его не помню. Действие, как и предупреждал Георгий, происходит в обычной трехкомнатной квартире, арендованной в дореволюционном доме. На киношном языке – объект. Покойник лежит в спальне, большая часть которой заставлена кинотехникой, реквизитом и всякими приспособлениями непонятного назначения. На полу, словно черные змеи, переплелись толстые кабели, тянущиеся от прожекторов. Тут же проложены рельсы, по которым катается огромный штатив с камерой. Байкало-Амурская колея. У стены двустволка с запаянным дулом. Короче, все по-настоящему, все серьезно.