Страница:
Глава 14
Возвращение в Эрли заняло почти трое суток – отчасти из-за того, что сам Элвин по ряду причин не очень-то торопился. Исследование Лиса отошло на второй план, уступив место более важному и интересному занятию: он постепенно налаживал контакт со странным, затуманенным разумом, который теперь сделался его спутником.
Элвин подозревал, что робот пытается использовать его в собственных целях; впрочем, в высоком смысле это было бы даже справедливо. Правда, он не мог быть уверен в намерениях робота, поскольку тот упорно отказывался вступать в беседу. По каким-то соображениям – возможно, опасаясь, что робот может выдать слишком важные секреты – Учитель наложил на его речевые схемы очень действенные блокировки, и попытки Элвина снять не привели к успеху. Даже уловки в духе «Если ты промолчишь, я буду считать, что это значит „да“» провалились: робот был слишком умен, чтобы так легко попасться.
В остальном, однако, робот был более доступен. Он подчинялся всем приказам, не требовавшим от него речи или информации. В конце концов Элвин обнаружил, что им можно управлять так же, как диаспарскими роботами – чисто мысленно. Это уже было большим прогрессом, а еще чуть позже существо – трудно было думать о нем просто как о машине – еще более снизило степень осторожности и разрешило Элвину смотреть через свои глаза. Робот, видимо, не возражал против пассивных форм общения, но блокировал все попытки более тесного сближения.
Существование Хилвара робот игнорировал полностью: он не подчинялся никаким его командам, защитив свое сознание от любых попыток зондирования. Поначалу это несколько разочаровало Элвина, надеявшегося, что большие психические возможности Хилвара позволят взломать этот сундук с сокровищами скрытых воспоминаний. Лишь позднее он сообразил, какие преимущества кроются в обладании слугой, послушным в целом мире тебе одному. Робот вызвал недовольство третьего члена экспедиции – Крифа. Может быть, он заподозрил в его лице соперника, а может быть, из общих соображений не одобрял все, способное летать без крыльев. Улучив момент, он предпринял несколько прямых атак на робота, который их даже не заметил, чем и поверг Крифа в еще большую ярость. В конце концов Хилвар сумел успокоить его, и во время возвращения на глайдере Криф, казалось, смирился с положением. Робот и насекомое эскортировали экипаж, бесшумно скользивший среди лесов и полей – каждый при этом держался своего хозяина и игнорировал конкурента.
Когда машина вплыла в Эрли, Серанис уже поджидала их. Этот народ невозможно удивить – подумал Элвин. Взаимосвязанные сознания держат людей в курсе всего происходящего в стране. Интересно, как реагировали они на его приключения в Шалмиране, о которых, как следовало предполагать, знал уже весь Лис. Серанис выглядела более обеспокоенной и неуверенной, чем когда-либо, и Элвин вспомнил о выборе, который ему теперь предстоял, и о котором он почти забыл среди волнений последних дней, не желая тратить силы на решение проблем, отложенных на будущее. Но вот будущее наступило, и он должен решать, какой из двух миров он впредь предпочтет для жизни.
Когда Серанис заговорила, голос ее был озабочен, и Элвину внезапно показалось, что в планах, которые Лис строил насчет него, что-то нарушилось. Что произошло в его отсутствие? Отправились ли эмиссары Лиса в Диаспар, чтобы воздействовать на сознание Хедрона – и смогли ли они это выполнить?
– Элвин, – начала Серанис, – есть многое, о чем я не говорила тебе раньше, но теперь ты должен все узнать, чтобы понять наши действия. Ты знаешь одну из причин изоляции наших рас. Страх перед Пришельцами, эта мрачная тень в глубинах каждого человеческого сознания, обратила твой народ против мира и заставила его забыться в собственных грезах. Здесь, в Лисе, этот страх никогда не был столь огромен, несмотря на то, что мы вынесли тяжесть последней атаки. Мы имели более веские причины для наших действий, и то, что мы делали – делали с открытыми глазами. Издавна, Элвин, люди искали бессмертия и, наконец, достигли его. Они позабыли, что мир, отвергнувший смерть, должен также отвергнуть и жизнь. Возможность продлить до бесконечности свое существование может принести довольство индивидууму, но обречет род в целом на застой. Давным-давно мы пожертвовали нашим бессмертием, Диаспар же все еще следует ложным мечтам. Вот почему наши пути разошлись – и вот почему они никогда не должны пересечься опять.
Слова эти отнюдь не были неожиданными, но ведь предугадать удар не значит ослабить его. И все же Элвин отказывался признать провал своих планов – хотя бы и не оформившихся окончательно – и слушал Серанис лишь частью своего сознания. Он понимал и брал на заметку все ее слова, но одновременно работающая часть его разума восстанавливала в памяти дорогу к Диаспару, стараясь предугадать все возможные препятствия.
Серанис была явно огорчена. Ее голос звучал почти умоляюще, и Элвин понимал, что она говорит не только с ним, но и со своим сыном. Ей было известно о взаимопонимании и привязанности, развившихся между ними за время, проведенное вместе. Хилвар пристально наблюдал за матерью, и его взгляд, как показалось Элвину, выражал не только тревогу, но и осуждение.
– Мы не хотим заставлять тебя делать что-либо против воли, но ты, конечно, должен представлять себе, что будет означать встреча наших народов. Между нашими культурами лежит пропасть не меньшая, чем та, которая некогда отделяла Землю от ее древних колоний. Подумай хотя бы вот о чем, Элвин. Ты с Хилваром сейчас примерно одного возраста – но твоя молодость продлится еще долгие столетия после того, как ни меня, ни его не станет. И это лишь первая из бесконечного ряда твоих жизней.
В комнате стало тихо, так тихо, что Элвин слышал странные, заунывные крики неизвестных тварей где-то в полях.
Наконец он произнес почти шепотом:
– Что вы хотите от меня?
– Мы надеялись предоставить тебе выбор – остаться здесь или вернуться в Диаспар – но теперь это невозможно. Произошло слишком многое, чтобы оставлять решение за тобой. Даже за короткое время твое воздействие принесло немало беспокойства. Нет, я не порицаю тебя: я уверена, что ты не хотел причинить вред. Но было бы куда лучше предоставить существа, встреченные тобой в Шалмиране, их собственной судьбе. Что же до Диаспара… – Серанис раздраженно махнула рукой. – Слишком многие знают, куда ты ушел: мы опоздали. Что хуже всего, человек, помогший тебе обнаружить Лис, исчез; ни ваш Совет, ни наши агенты не могут обнаружить его, и он остается потенциальной угрозой для нашей безопасности. Возможно, ты удивляешься, что я рассказываю тебе все это. Но я могу делать это спокойно. Боюсь, что у нас остался лишь один выход: мы должны отправить тебя в Диаспар с набором поддельных воспоминаний. Их уже сконструировали с большим мастерством. Вернувшись в Диаспар, ты полностью забудешь о нас. Тебе будут вспоминаться весьма однообразные и опасные приключения в мрачных подземельях с обваливающимися потолками, малоаппетитные коренья и вода из случайных родников, с помощью которых ты поддерживал свое существование. До конца жизни ты будешь считать это истиной, и твою историю узнают в Диаспаре все. Таким образом, Лис утратит интерес для будущих исследователей; они уверятся, что в Лисе нет ничего таинственного.
Серанис, сделав паузу, озабоченно взглянула на Элвина.
– Мы очень сожалеем и просим у тебя прощения, пока ты нас еще помнишь. Ты можешь не соглашаться с нашим приговором, но нам известно многое из того, что тебе недоступно. По крайней мере, таким образом мы избавим тебя от печали и сомнений.
Так ли это, подумал Элвин. Он сомневался, что когда-либо сможет примириться с обыденной жизнью Диаспара, даже убедив себя, что за стенами города нет ничего стоящего. Впрочем, он и не собирался проверять это в действительности.
– Когда вы хотите подвергнуть меня этой… обработке? – спросил он.
– Немедленно. Мы уже готовы. Раскрой мне твое сознание, как раньше, и ты позабудешь обо всем.
Элвин долго молчал. Потом он тихо сказал:
– Я хотел бы попрощаться с Хилваром.
Серанис кивнула.
– Понимаю. Я оставлю вас и вернусь, когда ты будешь готов.
Она прошла к лестнице, ведущей внутрь дома, и они остались на крыше одни.
Элвин не сразу заговорил с другом; он чувствовал глубокую печаль и в то же время непоколебимую решимость не допустить крушения всех своих надежд. Он еще раз бросил взгляд на деревню, в которой было так хорошо, и которую он никогда больше не увидит, если те, кто стоят за Серанис, добьются своего. Глайдер все еще находился под одним из раскидистых деревьев, и робот терпеливо ждал, паря в воздухе. Вокруг собралось несколько детей, чтобы рассмотреть этого странного пришельца; из взрослых же им никто не интересовался.
– Хилвар, – сказал внезапно Элвин, – я очень сожалею обо всем этом.
– Я тоже, – ответил Хилвар дрогнувшим голосом. – Я надеялся, что ты сможешь остаться здесь.
– Считаешь ли ты, что Серанис поступает правильно?
– Не вини мою мать. Она делает лишь то, чего от нее требуют, – произнес Хилвар.
Хотя Элвин и не получил прямого ответа, у него не хватило духа повторить вопрос. Было бы нечестно подвергать верность друга такому испытанию.
– Тогда скажи мне вот что, – спросил он, – как могут твои соплеменники остановить меня, если я попытаюсь уйти с нетронутой памятью?
– Это нетрудно. Если ты попытаешься убежать, мы захватим контроль над твоим сознанием и заставим тебя вернуться. Элвин ожидал чего-то в этом роде и не был обескуражен. Он хотел бы довериться Хилвару, явно потрясенному неизбежной перспективой расставания, но не рискнул поставить на карту свои планы. Очень тщательно, обдумав все мелочи, он избрал единственный путь, ведущий к Диаспару на подходящих для него условиях. Опасность заключалась лишь в следующем: если Серанис нарушила обещание и углубилась в его сознание, вся осторожная подготовка могла оказаться напрасной.
Он протянул руку Хилвару. Тот крепко сжал ее, не в силах говорить.
– Пойдем вниз, навстречу Серанис, – сказал Элвин. – Я бы хотел повидать еще кое-кого в селе перед уходом.
Хилвар молча следовал за ним в мирной прохладе дома, через вестибюль, к кольцу из цветного стекла, окружавшему здание. Серанис ждала их там, спокойная и решительная на вид. Она знала, что Элвин старается что-то скрыть от нее, и снова подумала о принятых предосторожностях. Подобно тому как человек поигрывает мускулами перед большим усилием, она перебрала команды принуждения, которые могли ей понадобиться.
– Ты готов, Элвин? – спросила она.
– Вполне готов, – ответил Элвин, и тон его голоса заставил Серанис пристально взглянуть на него.
– Тогда будет лучше, если ты отключишь свое сознание, как прежде. Ты ничего не почувствуешь до самого возвращения в Диаспар.
Элвин обернулся к Хилвару и быстро шепнул ему, так, чтобы Серанис не расслышала:
– До свидания, Хилвар. Не бойся – я вернусь.
Затем он снова обратился к Серанис.
– Я не обижаюсь на то, что ты пытаешься сделать, – сказал он. – Без сомнения, ты веришь, что так будет лучше; я же думаю, что ты ошибаешься. Диаспар и Лис не должны оставаться разделенными навечно: когда-нибудь они станут отчаянно нуждаться друг в друге. Поэтому я возвращаюсь домой со всем, что узнал – и я не думаю, что ты сможешь остановить меня.
Он более не медлил – и поступил правильно. Серанис не шевельнулась, но Элвин внезапно ощутил, как собственное тело ускользает из-под его контроля. Сила, отшвырнувшая его волю, была даже большей, чем он рассчитывал, и он понял, что много скрытых сознаний помогали Серанис. Беспомощно Элвин побрел обратно к дому, на один тягостный момент решив, что план провалился.
Затем грянула вспышка стали и хрусталя, и металлические руки стремительно сомкнулись на нем. Его тело отбивалось от них, как он и предвидел, но борьба была бесполезной. Земля ушла вниз, и он успел заметить Хилвара, окаменевшего от изумления, с глупой улыбкой на лице.
Робот нес его в четырех метрах над землей со скоростью, намного превышавшей скорость бегущего человека. Серанис мгновенно поняла его уловку и на время ослабила контроль; его усилия освободиться затихли. Но она еще не потерпела поражения, и вскоре произошло то, чего Элвин опасался, но сделал заранее все, чтобы оказать противодействие.
В его сознании теперь сражались две отдельные личности. Одна из них умоляла робота опустить его на землю. Подлинный же Элвин ждал, затаив дыхание и лишь слегка сопротивляясь силам, с которыми, как он знал, бороться невозможно. Он рисковал: нельзя было заранее предвидеть, подчинится ли его ненадежный союзник только что полученным сложнейшим приказам. Ни при каких обстоятельствах, сказал он роботу, ты не должен слушаться последующих команд, пока я не буду в безопасности в Диаспаре. Таков был приказ. Если он будет исполнен, то, значит, Элвин вывел свою судьбу из пределов человеческой досягаемости. Машина без колебаний мчала его по тщательно обрисованному заранее пути. Второе «я» Элвина все еще сердито требовало выпустить его, но он знал, что уже находится в безопасности. И вскоре Серанис тоже поняла это, ибо силы в его мозгу прекратили враждовать друг с другом. И покой вновь снизошел на Элвина, как и на того странника, который много тысячелетий назад, привязанный к мачте своего корабля, услышал, как пение Сирен затухает в далях вино-цветного моря.
Элвин подозревал, что робот пытается использовать его в собственных целях; впрочем, в высоком смысле это было бы даже справедливо. Правда, он не мог быть уверен в намерениях робота, поскольку тот упорно отказывался вступать в беседу. По каким-то соображениям – возможно, опасаясь, что робот может выдать слишком важные секреты – Учитель наложил на его речевые схемы очень действенные блокировки, и попытки Элвина снять не привели к успеху. Даже уловки в духе «Если ты промолчишь, я буду считать, что это значит „да“» провалились: робот был слишком умен, чтобы так легко попасться.
В остальном, однако, робот был более доступен. Он подчинялся всем приказам, не требовавшим от него речи или информации. В конце концов Элвин обнаружил, что им можно управлять так же, как диаспарскими роботами – чисто мысленно. Это уже было большим прогрессом, а еще чуть позже существо – трудно было думать о нем просто как о машине – еще более снизило степень осторожности и разрешило Элвину смотреть через свои глаза. Робот, видимо, не возражал против пассивных форм общения, но блокировал все попытки более тесного сближения.
Существование Хилвара робот игнорировал полностью: он не подчинялся никаким его командам, защитив свое сознание от любых попыток зондирования. Поначалу это несколько разочаровало Элвина, надеявшегося, что большие психические возможности Хилвара позволят взломать этот сундук с сокровищами скрытых воспоминаний. Лишь позднее он сообразил, какие преимущества кроются в обладании слугой, послушным в целом мире тебе одному. Робот вызвал недовольство третьего члена экспедиции – Крифа. Может быть, он заподозрил в его лице соперника, а может быть, из общих соображений не одобрял все, способное летать без крыльев. Улучив момент, он предпринял несколько прямых атак на робота, который их даже не заметил, чем и поверг Крифа в еще большую ярость. В конце концов Хилвар сумел успокоить его, и во время возвращения на глайдере Криф, казалось, смирился с положением. Робот и насекомое эскортировали экипаж, бесшумно скользивший среди лесов и полей – каждый при этом держался своего хозяина и игнорировал конкурента.
Когда машина вплыла в Эрли, Серанис уже поджидала их. Этот народ невозможно удивить – подумал Элвин. Взаимосвязанные сознания держат людей в курсе всего происходящего в стране. Интересно, как реагировали они на его приключения в Шалмиране, о которых, как следовало предполагать, знал уже весь Лис. Серанис выглядела более обеспокоенной и неуверенной, чем когда-либо, и Элвин вспомнил о выборе, который ему теперь предстоял, и о котором он почти забыл среди волнений последних дней, не желая тратить силы на решение проблем, отложенных на будущее. Но вот будущее наступило, и он должен решать, какой из двух миров он впредь предпочтет для жизни.
Когда Серанис заговорила, голос ее был озабочен, и Элвину внезапно показалось, что в планах, которые Лис строил насчет него, что-то нарушилось. Что произошло в его отсутствие? Отправились ли эмиссары Лиса в Диаспар, чтобы воздействовать на сознание Хедрона – и смогли ли они это выполнить?
– Элвин, – начала Серанис, – есть многое, о чем я не говорила тебе раньше, но теперь ты должен все узнать, чтобы понять наши действия. Ты знаешь одну из причин изоляции наших рас. Страх перед Пришельцами, эта мрачная тень в глубинах каждого человеческого сознания, обратила твой народ против мира и заставила его забыться в собственных грезах. Здесь, в Лисе, этот страх никогда не был столь огромен, несмотря на то, что мы вынесли тяжесть последней атаки. Мы имели более веские причины для наших действий, и то, что мы делали – делали с открытыми глазами. Издавна, Элвин, люди искали бессмертия и, наконец, достигли его. Они позабыли, что мир, отвергнувший смерть, должен также отвергнуть и жизнь. Возможность продлить до бесконечности свое существование может принести довольство индивидууму, но обречет род в целом на застой. Давным-давно мы пожертвовали нашим бессмертием, Диаспар же все еще следует ложным мечтам. Вот почему наши пути разошлись – и вот почему они никогда не должны пересечься опять.
Слова эти отнюдь не были неожиданными, но ведь предугадать удар не значит ослабить его. И все же Элвин отказывался признать провал своих планов – хотя бы и не оформившихся окончательно – и слушал Серанис лишь частью своего сознания. Он понимал и брал на заметку все ее слова, но одновременно работающая часть его разума восстанавливала в памяти дорогу к Диаспару, стараясь предугадать все возможные препятствия.
Серанис была явно огорчена. Ее голос звучал почти умоляюще, и Элвин понимал, что она говорит не только с ним, но и со своим сыном. Ей было известно о взаимопонимании и привязанности, развившихся между ними за время, проведенное вместе. Хилвар пристально наблюдал за матерью, и его взгляд, как показалось Элвину, выражал не только тревогу, но и осуждение.
– Мы не хотим заставлять тебя делать что-либо против воли, но ты, конечно, должен представлять себе, что будет означать встреча наших народов. Между нашими культурами лежит пропасть не меньшая, чем та, которая некогда отделяла Землю от ее древних колоний. Подумай хотя бы вот о чем, Элвин. Ты с Хилваром сейчас примерно одного возраста – но твоя молодость продлится еще долгие столетия после того, как ни меня, ни его не станет. И это лишь первая из бесконечного ряда твоих жизней.
В комнате стало тихо, так тихо, что Элвин слышал странные, заунывные крики неизвестных тварей где-то в полях.
Наконец он произнес почти шепотом:
– Что вы хотите от меня?
– Мы надеялись предоставить тебе выбор – остаться здесь или вернуться в Диаспар – но теперь это невозможно. Произошло слишком многое, чтобы оставлять решение за тобой. Даже за короткое время твое воздействие принесло немало беспокойства. Нет, я не порицаю тебя: я уверена, что ты не хотел причинить вред. Но было бы куда лучше предоставить существа, встреченные тобой в Шалмиране, их собственной судьбе. Что же до Диаспара… – Серанис раздраженно махнула рукой. – Слишком многие знают, куда ты ушел: мы опоздали. Что хуже всего, человек, помогший тебе обнаружить Лис, исчез; ни ваш Совет, ни наши агенты не могут обнаружить его, и он остается потенциальной угрозой для нашей безопасности. Возможно, ты удивляешься, что я рассказываю тебе все это. Но я могу делать это спокойно. Боюсь, что у нас остался лишь один выход: мы должны отправить тебя в Диаспар с набором поддельных воспоминаний. Их уже сконструировали с большим мастерством. Вернувшись в Диаспар, ты полностью забудешь о нас. Тебе будут вспоминаться весьма однообразные и опасные приключения в мрачных подземельях с обваливающимися потолками, малоаппетитные коренья и вода из случайных родников, с помощью которых ты поддерживал свое существование. До конца жизни ты будешь считать это истиной, и твою историю узнают в Диаспаре все. Таким образом, Лис утратит интерес для будущих исследователей; они уверятся, что в Лисе нет ничего таинственного.
Серанис, сделав паузу, озабоченно взглянула на Элвина.
– Мы очень сожалеем и просим у тебя прощения, пока ты нас еще помнишь. Ты можешь не соглашаться с нашим приговором, но нам известно многое из того, что тебе недоступно. По крайней мере, таким образом мы избавим тебя от печали и сомнений.
Так ли это, подумал Элвин. Он сомневался, что когда-либо сможет примириться с обыденной жизнью Диаспара, даже убедив себя, что за стенами города нет ничего стоящего. Впрочем, он и не собирался проверять это в действительности.
– Когда вы хотите подвергнуть меня этой… обработке? – спросил он.
– Немедленно. Мы уже готовы. Раскрой мне твое сознание, как раньше, и ты позабудешь обо всем.
Элвин долго молчал. Потом он тихо сказал:
– Я хотел бы попрощаться с Хилваром.
Серанис кивнула.
– Понимаю. Я оставлю вас и вернусь, когда ты будешь готов.
Она прошла к лестнице, ведущей внутрь дома, и они остались на крыше одни.
Элвин не сразу заговорил с другом; он чувствовал глубокую печаль и в то же время непоколебимую решимость не допустить крушения всех своих надежд. Он еще раз бросил взгляд на деревню, в которой было так хорошо, и которую он никогда больше не увидит, если те, кто стоят за Серанис, добьются своего. Глайдер все еще находился под одним из раскидистых деревьев, и робот терпеливо ждал, паря в воздухе. Вокруг собралось несколько детей, чтобы рассмотреть этого странного пришельца; из взрослых же им никто не интересовался.
– Хилвар, – сказал внезапно Элвин, – я очень сожалею обо всем этом.
– Я тоже, – ответил Хилвар дрогнувшим голосом. – Я надеялся, что ты сможешь остаться здесь.
– Считаешь ли ты, что Серанис поступает правильно?
– Не вини мою мать. Она делает лишь то, чего от нее требуют, – произнес Хилвар.
Хотя Элвин и не получил прямого ответа, у него не хватило духа повторить вопрос. Было бы нечестно подвергать верность друга такому испытанию.
– Тогда скажи мне вот что, – спросил он, – как могут твои соплеменники остановить меня, если я попытаюсь уйти с нетронутой памятью?
– Это нетрудно. Если ты попытаешься убежать, мы захватим контроль над твоим сознанием и заставим тебя вернуться. Элвин ожидал чего-то в этом роде и не был обескуражен. Он хотел бы довериться Хилвару, явно потрясенному неизбежной перспективой расставания, но не рискнул поставить на карту свои планы. Очень тщательно, обдумав все мелочи, он избрал единственный путь, ведущий к Диаспару на подходящих для него условиях. Опасность заключалась лишь в следующем: если Серанис нарушила обещание и углубилась в его сознание, вся осторожная подготовка могла оказаться напрасной.
Он протянул руку Хилвару. Тот крепко сжал ее, не в силах говорить.
– Пойдем вниз, навстречу Серанис, – сказал Элвин. – Я бы хотел повидать еще кое-кого в селе перед уходом.
Хилвар молча следовал за ним в мирной прохладе дома, через вестибюль, к кольцу из цветного стекла, окружавшему здание. Серанис ждала их там, спокойная и решительная на вид. Она знала, что Элвин старается что-то скрыть от нее, и снова подумала о принятых предосторожностях. Подобно тому как человек поигрывает мускулами перед большим усилием, она перебрала команды принуждения, которые могли ей понадобиться.
– Ты готов, Элвин? – спросила она.
– Вполне готов, – ответил Элвин, и тон его голоса заставил Серанис пристально взглянуть на него.
– Тогда будет лучше, если ты отключишь свое сознание, как прежде. Ты ничего не почувствуешь до самого возвращения в Диаспар.
Элвин обернулся к Хилвару и быстро шепнул ему, так, чтобы Серанис не расслышала:
– До свидания, Хилвар. Не бойся – я вернусь.
Затем он снова обратился к Серанис.
– Я не обижаюсь на то, что ты пытаешься сделать, – сказал он. – Без сомнения, ты веришь, что так будет лучше; я же думаю, что ты ошибаешься. Диаспар и Лис не должны оставаться разделенными навечно: когда-нибудь они станут отчаянно нуждаться друг в друге. Поэтому я возвращаюсь домой со всем, что узнал – и я не думаю, что ты сможешь остановить меня.
Он более не медлил – и поступил правильно. Серанис не шевельнулась, но Элвин внезапно ощутил, как собственное тело ускользает из-под его контроля. Сила, отшвырнувшая его волю, была даже большей, чем он рассчитывал, и он понял, что много скрытых сознаний помогали Серанис. Беспомощно Элвин побрел обратно к дому, на один тягостный момент решив, что план провалился.
Затем грянула вспышка стали и хрусталя, и металлические руки стремительно сомкнулись на нем. Его тело отбивалось от них, как он и предвидел, но борьба была бесполезной. Земля ушла вниз, и он успел заметить Хилвара, окаменевшего от изумления, с глупой улыбкой на лице.
Робот нес его в четырех метрах над землей со скоростью, намного превышавшей скорость бегущего человека. Серанис мгновенно поняла его уловку и на время ослабила контроль; его усилия освободиться затихли. Но она еще не потерпела поражения, и вскоре произошло то, чего Элвин опасался, но сделал заранее все, чтобы оказать противодействие.
В его сознании теперь сражались две отдельные личности. Одна из них умоляла робота опустить его на землю. Подлинный же Элвин ждал, затаив дыхание и лишь слегка сопротивляясь силам, с которыми, как он знал, бороться невозможно. Он рисковал: нельзя было заранее предвидеть, подчинится ли его ненадежный союзник только что полученным сложнейшим приказам. Ни при каких обстоятельствах, сказал он роботу, ты не должен слушаться последующих команд, пока я не буду в безопасности в Диаспаре. Таков был приказ. Если он будет исполнен, то, значит, Элвин вывел свою судьбу из пределов человеческой досягаемости. Машина без колебаний мчала его по тщательно обрисованному заранее пути. Второе «я» Элвина все еще сердито требовало выпустить его, но он знал, что уже находится в безопасности. И вскоре Серанис тоже поняла это, ибо силы в его мозгу прекратили враждовать друг с другом. И покой вновь снизошел на Элвина, как и на того странника, который много тысячелетий назад, привязанный к мачте своего корабля, услышал, как пение Сирен затухает в далях вино-цветного моря.
Глава 15
Только оказавшись вновь в зале движущихся дорог, Элвин расслабился. Ведь сохранялась опасность, что люди Лиса могут остановить или даже повернуть вспять экипаж, в котором он ехал, и возвратить его, беспомощного, к исходной точке. Но его путь был повторением путешествия наружу и прошел без всяких происшествий: через сорок минут после бегства из Лиса Элвин стоял у Гробницы Ярлана Зея.
Там его ждали служители Совета в официальных черных костюмах, которых они не надевали веками. Элвина не удивило и не встревожило появление этого комитета по организации встречи. Он преодолел уже столько препятствий, что мог позволить себе не обращать серьезного внимания на новые. Покинув Диаспар, Элвин приобрел огромные знания, а с ними – уверенность, граничившую с высокомерием. Более того, у него теперь был могучий, хотя и непостоянный, союзник. Лучшие умы Лиса не смогли помешать его планам; он почему-то считал, что Диаспару также не удастся справиться с ним.
Для подобного мнения имелись разумные основания, но в немалой мере оно опирались на нечто иррациональное, а именно – на постепенно росшую в сознании Элвина веру в свою судьбу. Тайна его происхождения, успех в дотоле неслыханных деяниях, открывшиеся новые перспективы, ниспровержение всех препятствий – все добавляло Элвину самоуверенности. Да, вера в собственную судьбу была одним из наиболее ценных даров, врученных богами человеку, но Элвин не знал, сколь многих она привела к катастрофе.
– Элвин, – сказал предводитель городских стражников, – нам приказано сопровождать тебя повсюду, пока Совет не рассмотрит твое дело и вынесет приговор.
– В чем меня обвиняют? – спросил Элвин.
Он все еще был охвачен восторгом и ликованием по поводу своего побега из Лиса и пока не мог всерьез отнестись к подобному развитию событий. Скорее всего Хедрон проговорился, Элвин несколько досадовал на Шута, выдавшего его секрет.
– Никаких обвинений, – последовал ответ. – При необходимости они будут сформулированы после того, как тебя выслушают.
– И когда это будет?
– Очень скоро, я полагаю.
Служитель явно был не в своей тарелке и не очень-то представлял себе, как справиться с малоприятным поручением. То он обращался к Элвину как к согражданину, то вспоминал свои обязанности стража и напускал на себя преувеличенное равнодушие.
– Этот робот, – сказал он резко, указывая на компаньона Элвина, – откуда он взялся? Он из наших?
– Нет, – ответил Элвин. – Я нашел его в Лисе, той стране, где я побывал. Я привел его сюда на встречу с Центральным Компьютером.
Это спокойное заявление заметно смутило служителей Совета. Трудно было принять, что снаружи Диаспара вообще есть хоть что-нибудь, но то, что Элвин привел с собой одного из обитателей внешнего мира и собирается представить его мозгу города, было совсем худо. Служители уставились друг на друга в такой беспомощной тревоге, что Элвин с трудом удержался от хохота.
Пока они шли из парка (причем эскорт держался позади, переговариваясь возбужденным шепотом), Элвин обдумывал следующий ход. Первым делом следовало точно выяснить, что произошло в его отсутствие. Хедрон, как сообщила ему Серанис, исчез. В Диаспаре было полно мест, способных служить укрытием, а поскольку Шут знал город как никто другой, вряд ли его можно было обнаружить до тех пор, пока он сам не соизволит показаться. Возможно, подумал Элвин, ему следует оставить сообщение там, где Хедрон его обязательно найдет, и назначить тому встречу. Впрочем, присутствие стражи может сделать это намерение неосуществимым.
Следовало признать, что надзор был очень сдержанным. Добравшись до своей квартиры, Элвин почти забыл о наличии служителей. Он подумал, что до следующей попытки покинуть Диаспар они не будут ему мешать, а пока он и не собирался этого делать. В самом деле, он был совершенно уверен, что прежним путем вернуться в Лис не удастся. К этому времени, вне всякого сомнения, Серанис и ее коллеги уже отключили подземный транспорт.
Служители не последовали за Элвином в комнату; зная, что выход только один, они остались снаружи. Не имея инструкций относительно робота, они позволили ему сопровождать Элвина. У них вообще не было желания связываться с этой машиной столь откровенно чуждой конструкции. Из поведения робота они не поняли, является ли он пассивным слугой Элвина или действует по собственной воле. Ввиду этой неуверенности они только рады были оставить робота в покое.
Как только сомкнулась дверь, Элвин материализовал свой любимый диван и плюхнулся на него. Роскошествуя в привычном окружении, он вызвал из устройств памяти свои последние достижения в живописи и скульптуре и критически осмотрел их. Они не удовлетворяли его и раньше, а теперь выглядели вдвойне неприятно; он более не мог ими гордиться. Тот, кто создал их, уже не существовал; за несколько дней, проведенных вдали от Диаспара, Элвин, казалось, приобрел опыт целой жизни. Он уничтожил все эти юношеские опыты, начисто стерев их, а не просто вернув в Банки Памяти. Комната опять была пуста, исключая ложе, на котором он разлегся, и робота, по-прежнему обозревавшего все окружающее широкими, бездонными глазами. Интересно, что робот думает о Диаспаре? Потом Элвин сообразил, что робот здесь не новичок: он бывал в городе в последние дни контактов со звездами.
Лишь полностью почувствовав себя дома, Элвин принялся вызывать друзей. Он начал с Эристона и Этании, скорее из чувства долга, чем из желания действительно увидеться и поговорить с ними. Узнав от коммуникаторов об их отсутствии, он не очень-то огорчился, но все же оставил им короткое сообщение о своем возвращении – впрочем, сейчас об этом наверняка уже знал весь город. Тем не менее Элвин надеялся, что они оценят его внимание: он начал постигать чуткость, хотя и не понял еще, что, подобно прочим достоинствам, она немного стоит, если не является внезапной и бессознательной.
Затем, повинуясь неожиданному импульсу, он вызвал номер, который дал ему когда-то Хедрон в Башне Лоранна. Он, конечно, не ожидал ответа, но Хедрон мог оставить для него сообщение. Догадка была правильной; но содержание сообщения оказалось поразительно неожиданным.
Стена растворилась; перед ним стоял Хедрон. Шут выглядел усталым и утратившим присутствие духа; он больше не был уверенной, слегка циничной личностью, направившей Элвина к Лису. В его глазах читалась затравленность, и он говорил так, словно очень торопился.
– Элвин, – начал он, – это запись. Только ты можешь получить ее; располагай ею дальше по своему усмотрению. Для меня это не будет иметь значения.
Когда я вернулся к Гробнице Ярлана Зея, то обнаружил, что Алистра выследила нас. Она, должно быть, рассказала Совету, что ты покинул Диаспар и что я помогал тебе. Очень скоро меня начали разыскивать служители, и я решил скрыться. Я привык к этому – ведь я делал это и раньше, когда некоторые из моих шуток не были оценены по достоинству (здесь, подумалось Элвину, на миг промелькнул прежний Хедрон). Служители не нашли бы меня и за тысячу лет, но я почувствовал, что мною интересуются не только они. В Диаспаре есть незнакомцы, Элвин, они могли появиться только из Лиса, и они тоже ищут меня. Я не знаю, что это означает, и мне это не нравится. То обстоятельство, что они чуть было не схватили меня в чужом для них городе, заставляет думать, что они обладают телепатической силой. Я могу бороться с Советом, но не рискую противостоять неизвестной напасти. Поэтому я решился на то, чего, думаю, потребовал бы от меня и Совет – он уже угрожал этим. Я иду туда, где мне некого опасаться и где я избегну всех перемен, которые теперь могут произойти в Диаспаре. Возможно, я делаю глупость, но это станет ясно лишь по истечении времени. Когда-нибудь я узнаю ответ. Теперь ты, видимо, догадался, что я иду обратно в Зал Творения, в покой Банков Памяти. Что бы ни произошло, я доверяюсь Центральному Компьютеру и силам, которыми он повелевает на благо Диаспара. Если что-нибудь случится с Центральным Компьютером, мы все пропали. Если нет, мне нечего бояться.
Когда я снова вернусь в Диаспар, через пятьдесят или сто тысяч лет, для меня пройдет лишь миг. Интересно, какой город я увижу? Если ты будешь жить в нем, то от знакомого мне города мало что останется. Однажды, верю, мы встретимся снова. Не могу сказать, жду ли я этой встречи или опасаюсь ее. Я никогда не понимал тебя, Элвин, хотя было время, когда в своем тщеславии я думал, что понимаю. Истина ведома только Центральному Компьютеру, и только он знает правду о тех Уникумах, которые появлялись время от времени на протяжении тысячелетий и затем исчезали навсегда. Выяснил ли ты, что с ними стало?
Одна из причин моего бегства в будущее – нетерпение. Я хочу увидеть результаты начатого тобой дела, но хочу позаботиться и о том, чтобы пропустить промежуточные стадии – подозреваю, что в них будет мало приятного. Интересно, какой мир окружит меня через каких-нибудь несколько минут субъективного времени; будут ли помнить тебя как творца или разрушителя – и будут ли помнить вообще.
До свидания, Элвин. Я думал дать тебе пару советов, но вряд ли ты примешь их. Ты пойдешь своей дорогой, как всегда, а твои друзья будут лишь орудиями, используемыми или отбрасываемыми по обстоятельствам.
Это все. Более мне нечего сказать.
Еще секунду Хедрон, существующий теперь уже только в виде образа электрических зарядов в ячейках памяти города, глядел на Элвина с усталой покорностью и, казалось, с тоской. Потом экран погас… Когда изображение Хедрона растаяло, Элвин долго сидел в неподвижности. Впервые за всю жизнь он вгляделся в свою душу со стороны, ибо не мог отрицать справедливости слов Хедрона. Останавливался ли он во всех своих замыслах и приключениях хоть раз, чтобы подумать, как отразятся на друзьях его поступки? Он доставлял близким беспокойство, а вскоре мог навлечь на них и нечто худшее – и все из-за своего ненасытного любопытства и жажды познавать то, чем не следовало интересоваться.
Ему никогда не нравился Хедрон: замкнуто-собранный характер Шута мешал установлению тесных отношений, несмотря на всю добрую волю Элвина. Но сейчас, думая о прощальных словах Шута, он мучился угрызениями совести. Ведь это из-за его поступков Шут бежал из нынешнего века в неопределенное будущее. Но, без сомнения, подумал Элвин, в этом происшествии он не должен винить только себя. Оно лишь доказало уже известное – Хедрон был трусом. Возможно, он был не более труслив, чем любой другой диаспарец. Но при этом, к собственному несчастью, Хедрон обладал слишком живым воображением. Элвин мог признать за собой в лучшем случае долю ответственности за судьбу, постигшую Шута – но принять все на себя он не соглашался.
Кого еще в Диаспаре он задел или обидел? Он подумал о Джезераке, своем наставнике, который был столь терпелив с труднейшим из учеников. Элвин вспомнил знаки доброты, полученные им от родителей за все эти годы – их оказалось гораздо больше, чем поначалу представлялось.
Он подумал также об Алистре. Она любила его, а он принимал эту любовь или пренебрегал ею по своему желанию. Но что ему оставалось делать? Разве она была бы счастливей, оттолкни он ее совсем?
Элвин теперь понял, почему он никогда не любил диаспарских женщин, в том числе и Алистру. То был еще один урок, преподанный ему Лисом. Диаспар позабыл многое, в том числе – истинный смысл любви. В Эрли он видел матерей, которые укачивали детей на коленях, и сам ощутил покровительственную нежность ко всем маленьким и беззащитным существам, являющуюся бескорыстным двойником любви. Но в Диаспаре не было ни одной женщины, которая бы знала или хотя бы интересовалась тем, что когда-то было конечной целью любви.
В бессмертном городе не было настоящих чувств, глубоких страстей. Вероятно, подобные вещи могут зарождаться лишь благодаря тому, что они мимолетны, не могут длиться вечно и пребывают в тени; а Диаспар отрицал неясность. И вот наступил момент, когда Элвин осознал, какой должна стать его судьба. До сих пор он был бессознательным исполнителем собственной воли. Если б он знал о столь архаичных аналогиях, то мог бы сравнить себя со всадником на бешено мчащемся коне. Конь занес его в неведомые места и мог забраться в еще более глубокие дебри; но дикая скачка открыла Элвину собственные возможности и показала, куда он хотел попасть на самом деле.
Там его ждали служители Совета в официальных черных костюмах, которых они не надевали веками. Элвина не удивило и не встревожило появление этого комитета по организации встречи. Он преодолел уже столько препятствий, что мог позволить себе не обращать серьезного внимания на новые. Покинув Диаспар, Элвин приобрел огромные знания, а с ними – уверенность, граничившую с высокомерием. Более того, у него теперь был могучий, хотя и непостоянный, союзник. Лучшие умы Лиса не смогли помешать его планам; он почему-то считал, что Диаспару также не удастся справиться с ним.
Для подобного мнения имелись разумные основания, но в немалой мере оно опирались на нечто иррациональное, а именно – на постепенно росшую в сознании Элвина веру в свою судьбу. Тайна его происхождения, успех в дотоле неслыханных деяниях, открывшиеся новые перспективы, ниспровержение всех препятствий – все добавляло Элвину самоуверенности. Да, вера в собственную судьбу была одним из наиболее ценных даров, врученных богами человеку, но Элвин не знал, сколь многих она привела к катастрофе.
– Элвин, – сказал предводитель городских стражников, – нам приказано сопровождать тебя повсюду, пока Совет не рассмотрит твое дело и вынесет приговор.
– В чем меня обвиняют? – спросил Элвин.
Он все еще был охвачен восторгом и ликованием по поводу своего побега из Лиса и пока не мог всерьез отнестись к подобному развитию событий. Скорее всего Хедрон проговорился, Элвин несколько досадовал на Шута, выдавшего его секрет.
– Никаких обвинений, – последовал ответ. – При необходимости они будут сформулированы после того, как тебя выслушают.
– И когда это будет?
– Очень скоро, я полагаю.
Служитель явно был не в своей тарелке и не очень-то представлял себе, как справиться с малоприятным поручением. То он обращался к Элвину как к согражданину, то вспоминал свои обязанности стража и напускал на себя преувеличенное равнодушие.
– Этот робот, – сказал он резко, указывая на компаньона Элвина, – откуда он взялся? Он из наших?
– Нет, – ответил Элвин. – Я нашел его в Лисе, той стране, где я побывал. Я привел его сюда на встречу с Центральным Компьютером.
Это спокойное заявление заметно смутило служителей Совета. Трудно было принять, что снаружи Диаспара вообще есть хоть что-нибудь, но то, что Элвин привел с собой одного из обитателей внешнего мира и собирается представить его мозгу города, было совсем худо. Служители уставились друг на друга в такой беспомощной тревоге, что Элвин с трудом удержался от хохота.
Пока они шли из парка (причем эскорт держался позади, переговариваясь возбужденным шепотом), Элвин обдумывал следующий ход. Первым делом следовало точно выяснить, что произошло в его отсутствие. Хедрон, как сообщила ему Серанис, исчез. В Диаспаре было полно мест, способных служить укрытием, а поскольку Шут знал город как никто другой, вряд ли его можно было обнаружить до тех пор, пока он сам не соизволит показаться. Возможно, подумал Элвин, ему следует оставить сообщение там, где Хедрон его обязательно найдет, и назначить тому встречу. Впрочем, присутствие стражи может сделать это намерение неосуществимым.
Следовало признать, что надзор был очень сдержанным. Добравшись до своей квартиры, Элвин почти забыл о наличии служителей. Он подумал, что до следующей попытки покинуть Диаспар они не будут ему мешать, а пока он и не собирался этого делать. В самом деле, он был совершенно уверен, что прежним путем вернуться в Лис не удастся. К этому времени, вне всякого сомнения, Серанис и ее коллеги уже отключили подземный транспорт.
Служители не последовали за Элвином в комнату; зная, что выход только один, они остались снаружи. Не имея инструкций относительно робота, они позволили ему сопровождать Элвина. У них вообще не было желания связываться с этой машиной столь откровенно чуждой конструкции. Из поведения робота они не поняли, является ли он пассивным слугой Элвина или действует по собственной воле. Ввиду этой неуверенности они только рады были оставить робота в покое.
Как только сомкнулась дверь, Элвин материализовал свой любимый диван и плюхнулся на него. Роскошествуя в привычном окружении, он вызвал из устройств памяти свои последние достижения в живописи и скульптуре и критически осмотрел их. Они не удовлетворяли его и раньше, а теперь выглядели вдвойне неприятно; он более не мог ими гордиться. Тот, кто создал их, уже не существовал; за несколько дней, проведенных вдали от Диаспара, Элвин, казалось, приобрел опыт целой жизни. Он уничтожил все эти юношеские опыты, начисто стерев их, а не просто вернув в Банки Памяти. Комната опять была пуста, исключая ложе, на котором он разлегся, и робота, по-прежнему обозревавшего все окружающее широкими, бездонными глазами. Интересно, что робот думает о Диаспаре? Потом Элвин сообразил, что робот здесь не новичок: он бывал в городе в последние дни контактов со звездами.
Лишь полностью почувствовав себя дома, Элвин принялся вызывать друзей. Он начал с Эристона и Этании, скорее из чувства долга, чем из желания действительно увидеться и поговорить с ними. Узнав от коммуникаторов об их отсутствии, он не очень-то огорчился, но все же оставил им короткое сообщение о своем возвращении – впрочем, сейчас об этом наверняка уже знал весь город. Тем не менее Элвин надеялся, что они оценят его внимание: он начал постигать чуткость, хотя и не понял еще, что, подобно прочим достоинствам, она немного стоит, если не является внезапной и бессознательной.
Затем, повинуясь неожиданному импульсу, он вызвал номер, который дал ему когда-то Хедрон в Башне Лоранна. Он, конечно, не ожидал ответа, но Хедрон мог оставить для него сообщение. Догадка была правильной; но содержание сообщения оказалось поразительно неожиданным.
Стена растворилась; перед ним стоял Хедрон. Шут выглядел усталым и утратившим присутствие духа; он больше не был уверенной, слегка циничной личностью, направившей Элвина к Лису. В его глазах читалась затравленность, и он говорил так, словно очень торопился.
– Элвин, – начал он, – это запись. Только ты можешь получить ее; располагай ею дальше по своему усмотрению. Для меня это не будет иметь значения.
Когда я вернулся к Гробнице Ярлана Зея, то обнаружил, что Алистра выследила нас. Она, должно быть, рассказала Совету, что ты покинул Диаспар и что я помогал тебе. Очень скоро меня начали разыскивать служители, и я решил скрыться. Я привык к этому – ведь я делал это и раньше, когда некоторые из моих шуток не были оценены по достоинству (здесь, подумалось Элвину, на миг промелькнул прежний Хедрон). Служители не нашли бы меня и за тысячу лет, но я почувствовал, что мною интересуются не только они. В Диаспаре есть незнакомцы, Элвин, они могли появиться только из Лиса, и они тоже ищут меня. Я не знаю, что это означает, и мне это не нравится. То обстоятельство, что они чуть было не схватили меня в чужом для них городе, заставляет думать, что они обладают телепатической силой. Я могу бороться с Советом, но не рискую противостоять неизвестной напасти. Поэтому я решился на то, чего, думаю, потребовал бы от меня и Совет – он уже угрожал этим. Я иду туда, где мне некого опасаться и где я избегну всех перемен, которые теперь могут произойти в Диаспаре. Возможно, я делаю глупость, но это станет ясно лишь по истечении времени. Когда-нибудь я узнаю ответ. Теперь ты, видимо, догадался, что я иду обратно в Зал Творения, в покой Банков Памяти. Что бы ни произошло, я доверяюсь Центральному Компьютеру и силам, которыми он повелевает на благо Диаспара. Если что-нибудь случится с Центральным Компьютером, мы все пропали. Если нет, мне нечего бояться.
Когда я снова вернусь в Диаспар, через пятьдесят или сто тысяч лет, для меня пройдет лишь миг. Интересно, какой город я увижу? Если ты будешь жить в нем, то от знакомого мне города мало что останется. Однажды, верю, мы встретимся снова. Не могу сказать, жду ли я этой встречи или опасаюсь ее. Я никогда не понимал тебя, Элвин, хотя было время, когда в своем тщеславии я думал, что понимаю. Истина ведома только Центральному Компьютеру, и только он знает правду о тех Уникумах, которые появлялись время от времени на протяжении тысячелетий и затем исчезали навсегда. Выяснил ли ты, что с ними стало?
Одна из причин моего бегства в будущее – нетерпение. Я хочу увидеть результаты начатого тобой дела, но хочу позаботиться и о том, чтобы пропустить промежуточные стадии – подозреваю, что в них будет мало приятного. Интересно, какой мир окружит меня через каких-нибудь несколько минут субъективного времени; будут ли помнить тебя как творца или разрушителя – и будут ли помнить вообще.
До свидания, Элвин. Я думал дать тебе пару советов, но вряд ли ты примешь их. Ты пойдешь своей дорогой, как всегда, а твои друзья будут лишь орудиями, используемыми или отбрасываемыми по обстоятельствам.
Это все. Более мне нечего сказать.
Еще секунду Хедрон, существующий теперь уже только в виде образа электрических зарядов в ячейках памяти города, глядел на Элвина с усталой покорностью и, казалось, с тоской. Потом экран погас… Когда изображение Хедрона растаяло, Элвин долго сидел в неподвижности. Впервые за всю жизнь он вгляделся в свою душу со стороны, ибо не мог отрицать справедливости слов Хедрона. Останавливался ли он во всех своих замыслах и приключениях хоть раз, чтобы подумать, как отразятся на друзьях его поступки? Он доставлял близким беспокойство, а вскоре мог навлечь на них и нечто худшее – и все из-за своего ненасытного любопытства и жажды познавать то, чем не следовало интересоваться.
Ему никогда не нравился Хедрон: замкнуто-собранный характер Шута мешал установлению тесных отношений, несмотря на всю добрую волю Элвина. Но сейчас, думая о прощальных словах Шута, он мучился угрызениями совести. Ведь это из-за его поступков Шут бежал из нынешнего века в неопределенное будущее. Но, без сомнения, подумал Элвин, в этом происшествии он не должен винить только себя. Оно лишь доказало уже известное – Хедрон был трусом. Возможно, он был не более труслив, чем любой другой диаспарец. Но при этом, к собственному несчастью, Хедрон обладал слишком живым воображением. Элвин мог признать за собой в лучшем случае долю ответственности за судьбу, постигшую Шута – но принять все на себя он не соглашался.
Кого еще в Диаспаре он задел или обидел? Он подумал о Джезераке, своем наставнике, который был столь терпелив с труднейшим из учеников. Элвин вспомнил знаки доброты, полученные им от родителей за все эти годы – их оказалось гораздо больше, чем поначалу представлялось.
Он подумал также об Алистре. Она любила его, а он принимал эту любовь или пренебрегал ею по своему желанию. Но что ему оставалось делать? Разве она была бы счастливей, оттолкни он ее совсем?
Элвин теперь понял, почему он никогда не любил диаспарских женщин, в том числе и Алистру. То был еще один урок, преподанный ему Лисом. Диаспар позабыл многое, в том числе – истинный смысл любви. В Эрли он видел матерей, которые укачивали детей на коленях, и сам ощутил покровительственную нежность ко всем маленьким и беззащитным существам, являющуюся бескорыстным двойником любви. Но в Диаспаре не было ни одной женщины, которая бы знала или хотя бы интересовалась тем, что когда-то было конечной целью любви.
В бессмертном городе не было настоящих чувств, глубоких страстей. Вероятно, подобные вещи могут зарождаться лишь благодаря тому, что они мимолетны, не могут длиться вечно и пребывают в тени; а Диаспар отрицал неясность. И вот наступил момент, когда Элвин осознал, какой должна стать его судьба. До сих пор он был бессознательным исполнителем собственной воли. Если б он знал о столь архаичных аналогиях, то мог бы сравнить себя со всадником на бешено мчащемся коне. Конь занес его в неведомые места и мог забраться в еще более глубокие дебри; но дикая скачка открыла Элвину собственные возможности и показала, куда он хотел попасть на самом деле.