Страница:
Хилвар в течение всей жизни ни разу не ощущал себя одиноким, но в Диаспаре он познал одиночество. Для него город был более необычен, чем Лис для Элвина, и Хилвар был подавлен и ошеломлен его бесконечной сложностью и мириадами незнакомцев, которые, казалось, заполняли каждый клочок окружающего пространства. В Лисе он, хотя и не всегда хорошо, знал каждого жителя, независимо от того, встречался он с ним или нет. В Диаспаре же он не смог бы познакомиться со всеми и за тысячу жизней; подобное ощущение вызывало у Хилвара неясную депрессию, хотя он и понимал всю иррациональность этого чувства. Только верность Элвину удерживала его здесь, в мире, не имевшем ничего общего с его собственным.
Он часто пытался анализировать свои чувства по отношению к Элвину. Его собственное дружелюбие, насколько он сознавал, исходило из того же источника, что и симпатия ко всем маленьким, беспомощно барахтающимся существам. Подобное отношение удивило бы тех, кто считал Элвина волевым, упрямым и сосредоточенным на самом себе человеком, не требующим любви от кого бы то ни было и неспособным на ответное чувство. Хилвар знал Элвина лучше; он инстинктивно уловил его суть с самого начала. Элвин был исследователем, а все исследователи ищут то, чего им недостает. Редко они находят искомое, и еще реже это приобретение доставляет им счастье большее, нежели сами поиски.
Хилвар не знал, что ищет Элвин. Его другом двигали силы, приведенные в движение давным-давно теми гениями, что спланировали Диаспар со столь извращенным умением – или еще более великими гениями, противостоявшими первым. Подобно любому человеку, Элвин был в какой-то степени машиной, действия его предопределялись наследственностью. Но это не умаляло его потребности в понимании и симпатии и не делало его невосприимчивым к одиночеству или разочарованию. Для своего собственного народа он был существом совершенно необъяснимым, и это заставляло соотечественников иногда забывать о том, что он по-прежнему разделяет их чувства. Чтобы увидеть в нем человека, потребовался незнакомец из абсолютно другого окружения.
В течение нескольких дней по прибытии в Диаспар Хилвар повстречал больше людей, чем за всю прежнюю жизнь. Но почти никого из этих людей он не узнал по-настоящему. Скученные на небольшой площади, обитатели города удерживали за собой уголок, куда трудно было проникнуть. Единственным доступным им способом уединения было уединение сознания, и они держались за него даже в гуще безгранично сложной общественной жизни Диаспара. Хилвар чувствовал к жителям Диаспара жалость, хотя и знал, что они не нуждаются в его сочувствии. Они не сознают, чего лишены: они не могут понять теплого чувства сообщества, ощущения принадлежности друг другу, связывающего воедино всех в телепатическом обществе Лиса. В сущности, несмотря на всю свою вежливость, они, в свою очередь, также не могли скрыть, что относятся к нему с состраданием – как к ведущему невероятно унылое и однообразное существование.
Эристона и Этанию, опекунов Элвина, Хилвар быстро отверг как добрых, но совершенно разочаровывающих ничтожеств. Он был очень смущен, услышав, как Элвин назвал их отцом и матерью – словами, которые в Лисе по-прежнему сохраняли свое древнее биологическое значение. Требовалось постоянное умственное усилие, чтобы помнить: законы жизни и смерти были отменены создателями Диаспара. Временами Хилвару казалось, что несмотря на все окружающее оживление город наполовину пуст, ибо в нем не было детей.
Он раздумывал над тем, что произойдет с Диаспаром теперь, по окончании долгой изоляции. Самое лучшее, что, с точки зрения Хилвара, мог предпринять город – это уничтожить Банки Памяти, столько тысячелетий удерживавшие его в зачарованном состоянии. Пусть они были чудом – возможно, величайшим триумфом сотворившей их науки – но они были порождением больной культуры, культуры, боявшейся столь многого в этом мире. Некоторые из этих страхов основывались на реальности, но другие, как теперь стало ясно, оказались воображаемыми. Хилвар знал уже кое-что о картине, начавшей вырисовываться в результате изучения сознания Ванамонда. Через несколько дней это станет известно и Диаспару – и город обнаружит, сколь многое в его прошлом было мифом. Но если Банки Памяти будут уничтожены, через тысячу лет город будет мертв, ибо его жители потеряли способность воспроизводить сами себя. Вот с какой дилеммой предстояло столкнуться – но в уме Хилвара уже промелькнуло одно из возможных решений. На любую техническую проблему всегда находился ответ, а его соотечественники являлись специалистами в биологических науках. Сделанное однажды может быть переделано обратно, если Диаспар того пожелает.
Сначала, однако, город должен уяснить себе, что именно он потерял. Его обучение может занять долгие годы – а может быть, и долгие века. Но это лишь начало: вскоре воздействие первого урока потрясет Диаспар столь же глубоко, сколь и сам контакт с Лисом.
Новая информация потрясет также и Лис. Несмотря на всю разницу между двумя культурами, они выросли из тех же корней – и разделяли те же иллюзии. Обе они станут здоровее, когда еще раз оглянутся спокойным и пристальным взглядом на потерянное ими прошлое.
Глава 24
Глава 25
Он часто пытался анализировать свои чувства по отношению к Элвину. Его собственное дружелюбие, насколько он сознавал, исходило из того же источника, что и симпатия ко всем маленьким, беспомощно барахтающимся существам. Подобное отношение удивило бы тех, кто считал Элвина волевым, упрямым и сосредоточенным на самом себе человеком, не требующим любви от кого бы то ни было и неспособным на ответное чувство. Хилвар знал Элвина лучше; он инстинктивно уловил его суть с самого начала. Элвин был исследователем, а все исследователи ищут то, чего им недостает. Редко они находят искомое, и еще реже это приобретение доставляет им счастье большее, нежели сами поиски.
Хилвар не знал, что ищет Элвин. Его другом двигали силы, приведенные в движение давным-давно теми гениями, что спланировали Диаспар со столь извращенным умением – или еще более великими гениями, противостоявшими первым. Подобно любому человеку, Элвин был в какой-то степени машиной, действия его предопределялись наследственностью. Но это не умаляло его потребности в понимании и симпатии и не делало его невосприимчивым к одиночеству или разочарованию. Для своего собственного народа он был существом совершенно необъяснимым, и это заставляло соотечественников иногда забывать о том, что он по-прежнему разделяет их чувства. Чтобы увидеть в нем человека, потребовался незнакомец из абсолютно другого окружения.
В течение нескольких дней по прибытии в Диаспар Хилвар повстречал больше людей, чем за всю прежнюю жизнь. Но почти никого из этих людей он не узнал по-настоящему. Скученные на небольшой площади, обитатели города удерживали за собой уголок, куда трудно было проникнуть. Единственным доступным им способом уединения было уединение сознания, и они держались за него даже в гуще безгранично сложной общественной жизни Диаспара. Хилвар чувствовал к жителям Диаспара жалость, хотя и знал, что они не нуждаются в его сочувствии. Они не сознают, чего лишены: они не могут понять теплого чувства сообщества, ощущения принадлежности друг другу, связывающего воедино всех в телепатическом обществе Лиса. В сущности, несмотря на всю свою вежливость, они, в свою очередь, также не могли скрыть, что относятся к нему с состраданием – как к ведущему невероятно унылое и однообразное существование.
Эристона и Этанию, опекунов Элвина, Хилвар быстро отверг как добрых, но совершенно разочаровывающих ничтожеств. Он был очень смущен, услышав, как Элвин назвал их отцом и матерью – словами, которые в Лисе по-прежнему сохраняли свое древнее биологическое значение. Требовалось постоянное умственное усилие, чтобы помнить: законы жизни и смерти были отменены создателями Диаспара. Временами Хилвару казалось, что несмотря на все окружающее оживление город наполовину пуст, ибо в нем не было детей.
Он раздумывал над тем, что произойдет с Диаспаром теперь, по окончании долгой изоляции. Самое лучшее, что, с точки зрения Хилвара, мог предпринять город – это уничтожить Банки Памяти, столько тысячелетий удерживавшие его в зачарованном состоянии. Пусть они были чудом – возможно, величайшим триумфом сотворившей их науки – но они были порождением больной культуры, культуры, боявшейся столь многого в этом мире. Некоторые из этих страхов основывались на реальности, но другие, как теперь стало ясно, оказались воображаемыми. Хилвар знал уже кое-что о картине, начавшей вырисовываться в результате изучения сознания Ванамонда. Через несколько дней это станет известно и Диаспару – и город обнаружит, сколь многое в его прошлом было мифом. Но если Банки Памяти будут уничтожены, через тысячу лет город будет мертв, ибо его жители потеряли способность воспроизводить сами себя. Вот с какой дилеммой предстояло столкнуться – но в уме Хилвара уже промелькнуло одно из возможных решений. На любую техническую проблему всегда находился ответ, а его соотечественники являлись специалистами в биологических науках. Сделанное однажды может быть переделано обратно, если Диаспар того пожелает.
Сначала, однако, город должен уяснить себе, что именно он потерял. Его обучение может занять долгие годы – а может быть, и долгие века. Но это лишь начало: вскоре воздействие первого урока потрясет Диаспар столь же глубоко, сколь и сам контакт с Лисом.
Новая информация потрясет также и Лис. Несмотря на всю разницу между двумя культурами, они выросли из тех же корней – и разделяли те же иллюзии. Обе они станут здоровее, когда еще раз оглянутся спокойным и пристальным взглядом на потерянное ими прошлое.
Глава 24
Амфитеатр был спланирован так, чтобы вместить все бодрствующее население Диаспара, и, вероятно, ни одно из его десяти миллионов мест не пустовало. Глядя со своего места, расположенного далеко вверху, на огромный изгибающийся склон, Элвин не удержался от воспоминаний о Шалмиране. Обе чаши были едва ли не идентичны по форме и размеру. Кратер Шалмираны, заполненный человечеством, выглядел бы почти так же. Различие, однако, было фундаментальным. Огромная чаша Шалмираны существовала на самом деле; этот же амфитеатр – нет. Он был лишь призраком, образом электрических зарядов, дремавших до поры в памяти Центрального Компьютера. Элвин знал, что в действительности он по-прежнему находится в своей комнате, и мириады людей, которые, казалось, окружали его, подобным же образом пребывают у себя дома. Пока он не двигался, иллюзия была полной. Казалось, что Диаспар сгинул, и все его граждане собрались здесь, в этой колоссальной чаше.
Не чаще одного раза в тысячу лет жизнь города замирала, чтобы все его население могло встретиться на Великой Ассамблее.
Элвин знал, что такое же собрание проходит и в Лисе. Там оно представляло собой встречу разумов, но, возможно, сопровождалось встречей тел, столь же иллюзорной, и, одновременно, столь же похожей на действительность. Насколько хватало взгляда, большинство лиц вокруг было Элвину знакомо. В центральной части чаши, на расстоянии свыше километра, и несколько внизу, метров на триста ниже того уровня, на котором сидел Элвин, располагалась небольшая круглая площадка, к которой сейчас было приковано внимание всего мира. Нечего было надеяться разглядеть на таком расстоянии хоть что-нибудь, но Элвин знал, что когда начнется выступление, он увидит и услышит все происходящее так же четко, как и все прочие диаспарцы.
Площадка заполнилась туманом; туман сгустился и стал Каллитраксом, руководителем группы, которая занималась реконструкцией прошлого по информации, доставленной на землю Ванамондом. Это было ошеломляющее, почти невозможное предприятие – и не только ввиду гигантских временных масштабов. Только раз, с мысленной помощью Хилвара, Элвин смог бросить краткий взгляд на сознание странного существа, которое они открыли – или которое открыло их. Для Элвина мысли Ванамонда были так же лишены смысла, как тысяча разных голосов, кричащих одновременно в пустой, гулкой пещере. Но люди Лиса все же смогли распутать и записать их, чтобы потом спокойно проанализировать. И, как сообщали слухи – которых Хилвар не отрицал, но и не подтверждал – ими уже было обнаружено множество несообразностей, разительно менявших то представление об истории, которое весь человеческий род миллиард лет принимал как должное.
Каллитракс заговорил. Элвину, как и всем прочим, показалось, что источник громкого, ясного голоса находится всего в полуметре от них. Затем, Элвин обнаружил себя стоящим подле Каллитракса, парадоксальным образом оставаясь в то же время на прежнем месте, высоко на склоне амфитеатра. Происшедшее напомнило эффект отрицания геометрической логики в сознании спящего, который, однако, не испытывает при этом удивления. Так же и Элвин не удивился парадоксу: он просто принял его без колебаний, как и все прочие врученные ему наукой хитроумные трюки со временем и пространством. Каллитракс вкратце описал общепринятую версию истории человечества. Он говорил о неизвестных народах и цивилизациях Рассвета, ничего не оставивших после себя, кроме горсти великих имен и ужасающих легенд об Империи. Изначально, как утверждалось в рассказе, Человек возжелал звезд – и, наконец, достиг их. Миллионы лет шел он по Галактике, устанавливая свою власть над все новыми и новыми системами. А затем, из тьмы, лежащей за краем Вселенной, нанесли удар Пришельцы – и вырвали у него все, что он завоевал.
Отступление к Солнечной системе было несчастьем, длившимся много веков. Сама Земля чудом была спасена в баснословных битвах, кипевших вокруг Шалмираны. Когда все было кончено, Человек остался наедине со своими воспоминаниями и тем миром, который окружал его при рождении.
Все прочее с той поры было лишь долгим упадком. По иронии судьбы род, надеявшийся править Вселенной, бросил напоследок большую часть своего крошечного мира и раскололся на изолированные культуры Лиса и Диаспара – два оазиса жизни в пустыне, разъединившей их не менее надежно, чем межзвездные бездны.
Каллитракс сделал паузу; Элвину, как и всем остальным на великом собрании, показалось, что историк смотрит прямо на него глазами человека, увидевшего такие вещи, в которые он до сих пор не может поверить.
– Достаточно, – сказал Каллитракс, – о сказках, которым мы верили с самого начала наших хроник. Теперь я должен сообщить вам, что они ложны – ложны во всех подробностях – ложны до такой степени, что даже сейчас мы еще не смогли примириться с правдой.
Он выждал, пока смысл его слов не дошел до людей во всей своей полноте и не задел каждого за живое. Затем, говоря медленно и осторожно, он поведал Лису и Диаспару сведения, почерпнутые из сознания Ванамонда.
Не соответствовало истине даже то, что Человек достиг звезд. Вся его маленькая империя ограничивалась орбитами Плутона и Персефоны, ибо межзвездное пространство оказалось для него непреодолимым барьером. Его цивилизация целиком сгрудилась вокруг Солнца и была еще очень молода, когда… когда звезды достигли Человека.
Воздействие должно было быть ошеломляющим. Несмотря на неудачи, Человек никогда не сомневался, что когда-нибудь он покорит глубины космоса. Он верил также, что если Вселенная и несет в себе равных ему, то превосходящих его в ней нет. Теперь он узнал, что оба убеждения были ошибочны, и что среди звезд есть разум, несравненно превосходящий его собственный. Многие века, вначале на кораблях других цивилизаций, а позднее и на машинах, изготовленных собственноручно на основе заимствованных познаний, Человек изучал Галактику. Всюду он находил культуры, которые мог понять, но с которыми не мог сравниться; в разных местах он встречал разум, который вскоре должен был выйти за пределы, доступные его пониманию.
Удар был грандиозен, но благотворен для рода человеческого. Печальным, но и бесконечно более мудрым Человек вернулся в Солнечную систему, чтобы поразмыслить над приобретенным знанием. Он принял вызов и постепенно разработал план, дающий надежды на будущее.
Некогда главным интересом Человека были физические науки. Теперь, еще более рьяно, он обратился к генетике и постижению разума. Любой ценой он должен был вырвать себя самого из пределов, навязанных эволюцией.
Великий эксперимент в течение миллионов лет поглощал всю энергию человеческого рода. Но в повествовании Каллитракса вся эта борьба, все труды и жертвы уместились в какие-нибудь несколько слов. Победа Человека была грандиозной: он превозмог болезни, он мог при желании жить вечно; овладев телепатией, он подчинил и эту бесконечно неуловимую силу своей воле. Теперь, опираясь на собственные ресурсы, он готов был снова выйти на огромные просторы Галактики. Как равный, он должен был встретить расы тех миров, от которых однажды отвернулся. Он должен был в истории Вселенной сыграть роль, достойную себя.
Он осуществил все эти деяния. От этой, наиболее протяженной из всех исторических эпох, и произошли легенды об Империи. Она являлась Империей множества народов, но драматические события грандиозной трагедии, сопряженной с ее концом, заставили людей забыть об этом.
Империя просуществовала не менее миллиона лет. Должно быть, она знала многие кризисы, может быть, даже и войны, но все это исчезло в поступи идущих вместе к зрелости великих народов.
– Мы можем гордиться, – продолжал Каллитракс, – ролью, которую сыграли в истории наши предки. Даже достигнув культурного расцвета, они нимало не утратили инициативы. И хотя мы имеем дело с догадками, а не с доказанными фактами, представляется несомненным, что эксперименты, явившиеся одновременно гибелью Империи и венцом ее славы, вдохновлялись и направлялись именно Человеком.
Замысел, лежавший в основе этих экспериментов, был, видимо, таков. Контакты с другими расами показали Человеку, насколько глубоко мировоззрение зависит от физического тела и органов чувств, которыми это тело снабжено. Доказывалось, что подлинная картина Вселенной – если такая картина вообще познаваема – станет доступной лишь свободному от подобных физических ограничений сознанию: в сущности, чистому разуму. Эта концепция входила во многие из древних религий Земли, и представляется странным, что идея, не имевшая рационального происхождения, превратилась в одну из величайших целей науки.
Бестелесного разума во Вселенной никогда не было, но Империя взялась создать его. Вместе со всем прочим мы утратили опыт и знания, позволившие осуществить это. Ученые Империи овладели всеми силами Природы, всеми секретами времени и пространства. Подобно тому как наше сознание есть побочный продукт невероятно сложного сплетения клеток мозга, связанных воедино сетью нервной системы, так и они старались создать мозг, компоненты которого являлись бы нематериальными образами, выгравированными в самом пространстве. Такой мозг, если только его можно так назвать, использовал бы для своей работы электричество или силы еще более высокого порядка и был бы совершенно свободен от тирании вещества. Он смог бы функционировать со скоростью куда большей, нежели любой органический разум; он смог бы просуществовать до тех пор, пока во Вселенной останется хоть один эрг свободной энергии; его мощь не знала бы пределов. Будучи однажды создан, он развил бы способности, которых даже его творцы не могли бы предвидеть.
Человек предложил сделать попытку создания подобных существ, в основном опираясь на опыт, приобретенный в ходе работы над преобразованием собственной природы. Это было величайшим вызовом, который разум когда-либо бросал Вселенной – и после дебатов, длившихся веками, он был принят. В его воплощении объединились все расы Галактики.
Более миллиона лет отделяли мечту от реальности. Возникали и рушились цивилизации, снова и снова едва не терялись вековые труды целых миров – но конечная цель никогда не забывалась. Когда-нибудь мы услышим полный рассказ об этих напряженнейших усилиях. Сейчас мы знаем лишь то, что конец их был ознаменован катастрофой, едва не разрушившей Галактику.
В этот период рассудок Ванамонда отказывается погружаться. Краткий промежуток времени закрыт для него; но это обусловлено, как мы полагаем, лишь его собственным страхом. В начале этого интервала мы видим Империю на вершине славы, напряженно ожидающую желанного успеха. В его конце – спустя лишь несколько тысяч лет – Империя разбита вдребезги и потускнели, словно исчерпав свои силы, сами звезды. Над Галактикой висит покров ужаса; ужаса, связанного с именем «Безумец».
Нетрудно догадаться, что произошло в этот краткий период времени. Чистый разум был создан, но он оказался либо сумасшедшим, либо (что, судя по другим источникам, представляется более вероятным) неумолимо враждебным к веществу. Столетиями он опустошал Вселенную, пока не был взят под контроль силами, о которых мы не в состоянии судить. Каково бы ни было оружие, использованное Империей в этой крайней ситуации, оно расточило ресурсы звезд; из воспоминаний об этом конфликте и проистекают, хотя и не целиком, сказания о Пришельцах. Но об этом я чуть позже скажу подробнее.
Безумец не мог быть уничтожен, ибо он был бессмертен. Он был выброшен на край Галактики и там пленен непонятным нам способом. Его тюрьмой стала странная искусственная звезда, известная как Черное Солнце; там он остается и по сей день. Когда Черное Солнце погибнет, он вновь будет на свободе.
Насколько далеко отстоит этот день, сказать невозможно.
Каллитракс замолчал, словно поглощенный собственными мыслями, совершенно позабыв, что глаза всего мира смотрят на него. Пока длилась долгая тишина, Элвин окинул взором тесные толпы вокруг, пытаясь угадать, как они встретили это откровение и эту неизвестную угрозу, которая теперь пришла на смену мифу о Пришельцах. На большинстве лиц его сограждан застыло недоверие; они все еще боролись с ложным прошлым и не могли принять еще более удивительную действительность, заменившую его.
Каллитракс заговорил снова, в спокойных, мягких тонах описывая последние годы Империи. Насколько Элвин понял из представшей перед ним картины, эта эпоха была именно той, в которой ему хотелось бы жить. Тогда оставалось место для приключений, высокой и неустрашимой отваги, вырывавшей победу из когтей гибели.
– Хотя Галактика и была опустошена Безумцем, ресурсы Империи все еще были огромны и дух не сломлен. Со смелостью, которой мы можем лишь восхищаться, великий эксперимент был возобновлен и начались поиски ошибки, вызвавшей катастрофу. Многие уже возражали против этого занятия, предрекая дальнейшие бедствия, но их возражения были отвергнуты. Проект продвигался и, с помощью познаний, добытых столь дорогой ценой, завершился на этот раз удачно.
Появившийся на свет новый интеллект был потенциально неизмеримым, но совершенно инфантильным; нам неизвестно, насколько его создатели рассчитывали на подобный результат, но кажется весьма вероятным, что они его предвидели. Для того, чтобы новые сознания достигли зрелости, требовались миллионы лет, и ускорение этого процесса было делом невозможным. Ванамонд был первым из этих разумов; где-то в Галактике должны существовать и другие. Но мы полагаем, что число их очень невелико, ибо Ванамонд никогда не сталкивался с подобными себе.
Создание чистых разумов явилось величайшим достижением галактической цивилизации; Человек сыграл в нем большую, а возможно, и определяющую роль. Но я не упоминал здесь самое Землю, поскольку ее история есть лишь ниточка в огромном полотне. Ввиду того обстоятельства, что Земля постоянно отдавала свои наиболее дерзновенные умы, планета наша неизбежно стала очень консервативной и, наконец, воспротивилась ученым, создавшим Ванамонда. Без сомнения, в финальном действии она не играла никакой роли.
Труд Империи был теперь завершен. Люди той эпохи окинули взором разоренные их отчаянными дерзаниями звезды и сделали свой выбор. Они оставят Вселенную Ванамонду.
Здесь кроется тайна – тайна, которой мы, возможно, не разрешим никогда, ибо и Ванамонд не в состоянии помочь нам. Нам известно лишь то, что Империя вступила в контакт с чем-то необычайным и грандиозным далеко у изгиба Космоса, у самых его пределов. Что это было? Нам остается только гадать, но его призыв должен был быть безмерно настойчивым и безмерно обещающим. И очень скоро наши предки и прочие народы решили отправиться в путешествие, проследить которое мы не в состоянии. Мысли Ванамонда, судя по всему, ограничены пределами Галактики, но через его сознание мы смогли увидеть начало этого великого и загадочного предприятия. Вот изображение, реконструированное нами; сейчас вы сможете заглянуть более чем на миллиард лет в прошлое…
Среди небытия висело медленно вращающееся колесо Галактики: бледная тень ее былого величия. На всем протяжении были разбросаны огромные зияющие провалы, вырванные Безумцем – раны, которые с веками заполнятся блуждающими звездами. Но уже никогда не восстановить былого великолепия.
Человек готовился покинуть свою Вселенную так же, как давным-давно он покинул свой мир. И не только Человек, но и сотни других народов, вместе с ним трудившихся над созданием Империи. Они собрались вместе здесь, у края Галактики, вся толща которой лежала теперь между ними и целью, которой им не достигнуть за века.
Они собрали флот, перед которым дрогнуло бы воображение. Солнца были его флагманами, планеты – корабликами. Целое шаровое скопление звезд, со всеми своими планетными системами и роящимися мирами, готовилось к запуску в бесконечность.
Длинная огненная линия врезалась в сердце Вселенной, мчась от звезды к звезде. В один миг погибли тысячи солнц, отдавая свою энергию громадному призраку, который пронесся вдоль оси Галактики и теперь удалялся в бездну…
– Так Империя покинула нашу Вселенную и ушла куда-то навстречу своей судьбе. Когда ее наследники, чистые сознания, достигнут своего полного расцвета, она, может быть, вернется. Но день этот, по-видимому, еще далеко впереди.
Вот история Галактической цивилизации в кратчайшем и самом поверхностном изложении. Наша собственная история, кажущаяся нам столь важной, есть не более чем запоздалый и тривиальный эпилог, хотя и сложный настолько, что мы не смогли прояснить ряд подробностей. Представляется, что многие из более старых и менее решительных народов отказались покинуть свой дом; среди них были и наши прямые предки. Большинство этих рас пришло в упадок и к настоящему времени исчезло, хотя некоторые, быть может, еще существуют. Наш собственный мир едва избежал такой же судьбы. В течение Переходных Веков – а они длились на самом деле миллионы лет – знания прошлого были утеряны или намеренно уничтожены. Как ни трудно в это поверить, но последнее представляется более вероятным. Веками Человек погружался в суеверное и вместе с тем ученое варварство, искажая историю так, чтобы подавить ощущение бессилия и поражения. Легенды о Пришельцах абсолютно фальшивы, хотя отчаянная борьба против Безумца, вне сомнения, кое-что внесла в них. Никто не загонял на Землю наших предков – одна только слабость их духа.
Когда мы сделали это открытие, то нас в Лисе особенно озадачила одна проблема. Битва при Шалмиране никогда не имела места – но ведь Шалмирана существует и поныне. Более того, она и в самом деле была одним из величайших когда-либо построенных орудий разрушения.
Для разрешения этой загадки нам потребовалось некоторое время, но ответ, будучи найден, оказался весьма прост. Давным-давно Земля имела один огромный спутник – Луну. Когда в результате напряженной борьбы между приливными силами и гравитацией Луна, наконец, начала падать, ее уничтожение стало необходимостью. Именно с этой целью и была построена Шалмирана, а потом вокруг ее предназначения соткались известные всем вам легенды.
Каллитракс чуть печально улыбнулся всей своей необъятной аудитории.
– В нашем прошлом есть много подобных легенд, частью правдивых, частью – ложных; есть и другие еще не разрешенные парадоксы. Но это проблема скорее для психолога, а не для историка. Нельзя доверять полностью даже записям Центрального Компьютера: они несут на себе следы поправок, сделанных в очень далеком прошлом.
На всей Земле лишь Диаспар и Лис пережили период упадка – Диаспар благодаря безупречности своих машин, Лис – ценой частичной изоляции и в силу особой интеллектуальной мощи своего народа. Но обе культуры, даже несмотря на борьбу за возвращение к прежнему уровню, были искажены доставшимися им в наследство страхом и мифами.
Эти мифы более не должны преследовать нас. Моим долгом как историка является не предсказание будущего, а наблюдение и интерпретация прошлого. Но урок прошлого достаточно ясен: слишком долго мы прожили вне контакта с действительностью. Настало время перестроить нашу жизнь.
Не чаще одного раза в тысячу лет жизнь города замирала, чтобы все его население могло встретиться на Великой Ассамблее.
Элвин знал, что такое же собрание проходит и в Лисе. Там оно представляло собой встречу разумов, но, возможно, сопровождалось встречей тел, столь же иллюзорной, и, одновременно, столь же похожей на действительность. Насколько хватало взгляда, большинство лиц вокруг было Элвину знакомо. В центральной части чаши, на расстоянии свыше километра, и несколько внизу, метров на триста ниже того уровня, на котором сидел Элвин, располагалась небольшая круглая площадка, к которой сейчас было приковано внимание всего мира. Нечего было надеяться разглядеть на таком расстоянии хоть что-нибудь, но Элвин знал, что когда начнется выступление, он увидит и услышит все происходящее так же четко, как и все прочие диаспарцы.
Площадка заполнилась туманом; туман сгустился и стал Каллитраксом, руководителем группы, которая занималась реконструкцией прошлого по информации, доставленной на землю Ванамондом. Это было ошеломляющее, почти невозможное предприятие – и не только ввиду гигантских временных масштабов. Только раз, с мысленной помощью Хилвара, Элвин смог бросить краткий взгляд на сознание странного существа, которое они открыли – или которое открыло их. Для Элвина мысли Ванамонда были так же лишены смысла, как тысяча разных голосов, кричащих одновременно в пустой, гулкой пещере. Но люди Лиса все же смогли распутать и записать их, чтобы потом спокойно проанализировать. И, как сообщали слухи – которых Хилвар не отрицал, но и не подтверждал – ими уже было обнаружено множество несообразностей, разительно менявших то представление об истории, которое весь человеческий род миллиард лет принимал как должное.
Каллитракс заговорил. Элвину, как и всем прочим, показалось, что источник громкого, ясного голоса находится всего в полуметре от них. Затем, Элвин обнаружил себя стоящим подле Каллитракса, парадоксальным образом оставаясь в то же время на прежнем месте, высоко на склоне амфитеатра. Происшедшее напомнило эффект отрицания геометрической логики в сознании спящего, который, однако, не испытывает при этом удивления. Так же и Элвин не удивился парадоксу: он просто принял его без колебаний, как и все прочие врученные ему наукой хитроумные трюки со временем и пространством. Каллитракс вкратце описал общепринятую версию истории человечества. Он говорил о неизвестных народах и цивилизациях Рассвета, ничего не оставивших после себя, кроме горсти великих имен и ужасающих легенд об Империи. Изначально, как утверждалось в рассказе, Человек возжелал звезд – и, наконец, достиг их. Миллионы лет шел он по Галактике, устанавливая свою власть над все новыми и новыми системами. А затем, из тьмы, лежащей за краем Вселенной, нанесли удар Пришельцы – и вырвали у него все, что он завоевал.
Отступление к Солнечной системе было несчастьем, длившимся много веков. Сама Земля чудом была спасена в баснословных битвах, кипевших вокруг Шалмираны. Когда все было кончено, Человек остался наедине со своими воспоминаниями и тем миром, который окружал его при рождении.
Все прочее с той поры было лишь долгим упадком. По иронии судьбы род, надеявшийся править Вселенной, бросил напоследок большую часть своего крошечного мира и раскололся на изолированные культуры Лиса и Диаспара – два оазиса жизни в пустыне, разъединившей их не менее надежно, чем межзвездные бездны.
Каллитракс сделал паузу; Элвину, как и всем остальным на великом собрании, показалось, что историк смотрит прямо на него глазами человека, увидевшего такие вещи, в которые он до сих пор не может поверить.
– Достаточно, – сказал Каллитракс, – о сказках, которым мы верили с самого начала наших хроник. Теперь я должен сообщить вам, что они ложны – ложны во всех подробностях – ложны до такой степени, что даже сейчас мы еще не смогли примириться с правдой.
Он выждал, пока смысл его слов не дошел до людей во всей своей полноте и не задел каждого за живое. Затем, говоря медленно и осторожно, он поведал Лису и Диаспару сведения, почерпнутые из сознания Ванамонда.
Не соответствовало истине даже то, что Человек достиг звезд. Вся его маленькая империя ограничивалась орбитами Плутона и Персефоны, ибо межзвездное пространство оказалось для него непреодолимым барьером. Его цивилизация целиком сгрудилась вокруг Солнца и была еще очень молода, когда… когда звезды достигли Человека.
Воздействие должно было быть ошеломляющим. Несмотря на неудачи, Человек никогда не сомневался, что когда-нибудь он покорит глубины космоса. Он верил также, что если Вселенная и несет в себе равных ему, то превосходящих его в ней нет. Теперь он узнал, что оба убеждения были ошибочны, и что среди звезд есть разум, несравненно превосходящий его собственный. Многие века, вначале на кораблях других цивилизаций, а позднее и на машинах, изготовленных собственноручно на основе заимствованных познаний, Человек изучал Галактику. Всюду он находил культуры, которые мог понять, но с которыми не мог сравниться; в разных местах он встречал разум, который вскоре должен был выйти за пределы, доступные его пониманию.
Удар был грандиозен, но благотворен для рода человеческого. Печальным, но и бесконечно более мудрым Человек вернулся в Солнечную систему, чтобы поразмыслить над приобретенным знанием. Он принял вызов и постепенно разработал план, дающий надежды на будущее.
Некогда главным интересом Человека были физические науки. Теперь, еще более рьяно, он обратился к генетике и постижению разума. Любой ценой он должен был вырвать себя самого из пределов, навязанных эволюцией.
Великий эксперимент в течение миллионов лет поглощал всю энергию человеческого рода. Но в повествовании Каллитракса вся эта борьба, все труды и жертвы уместились в какие-нибудь несколько слов. Победа Человека была грандиозной: он превозмог болезни, он мог при желании жить вечно; овладев телепатией, он подчинил и эту бесконечно неуловимую силу своей воле. Теперь, опираясь на собственные ресурсы, он готов был снова выйти на огромные просторы Галактики. Как равный, он должен был встретить расы тех миров, от которых однажды отвернулся. Он должен был в истории Вселенной сыграть роль, достойную себя.
Он осуществил все эти деяния. От этой, наиболее протяженной из всех исторических эпох, и произошли легенды об Империи. Она являлась Империей множества народов, но драматические события грандиозной трагедии, сопряженной с ее концом, заставили людей забыть об этом.
Империя просуществовала не менее миллиона лет. Должно быть, она знала многие кризисы, может быть, даже и войны, но все это исчезло в поступи идущих вместе к зрелости великих народов.
– Мы можем гордиться, – продолжал Каллитракс, – ролью, которую сыграли в истории наши предки. Даже достигнув культурного расцвета, они нимало не утратили инициативы. И хотя мы имеем дело с догадками, а не с доказанными фактами, представляется несомненным, что эксперименты, явившиеся одновременно гибелью Империи и венцом ее славы, вдохновлялись и направлялись именно Человеком.
Замысел, лежавший в основе этих экспериментов, был, видимо, таков. Контакты с другими расами показали Человеку, насколько глубоко мировоззрение зависит от физического тела и органов чувств, которыми это тело снабжено. Доказывалось, что подлинная картина Вселенной – если такая картина вообще познаваема – станет доступной лишь свободному от подобных физических ограничений сознанию: в сущности, чистому разуму. Эта концепция входила во многие из древних религий Земли, и представляется странным, что идея, не имевшая рационального происхождения, превратилась в одну из величайших целей науки.
Бестелесного разума во Вселенной никогда не было, но Империя взялась создать его. Вместе со всем прочим мы утратили опыт и знания, позволившие осуществить это. Ученые Империи овладели всеми силами Природы, всеми секретами времени и пространства. Подобно тому как наше сознание есть побочный продукт невероятно сложного сплетения клеток мозга, связанных воедино сетью нервной системы, так и они старались создать мозг, компоненты которого являлись бы нематериальными образами, выгравированными в самом пространстве. Такой мозг, если только его можно так назвать, использовал бы для своей работы электричество или силы еще более высокого порядка и был бы совершенно свободен от тирании вещества. Он смог бы функционировать со скоростью куда большей, нежели любой органический разум; он смог бы просуществовать до тех пор, пока во Вселенной останется хоть один эрг свободной энергии; его мощь не знала бы пределов. Будучи однажды создан, он развил бы способности, которых даже его творцы не могли бы предвидеть.
Человек предложил сделать попытку создания подобных существ, в основном опираясь на опыт, приобретенный в ходе работы над преобразованием собственной природы. Это было величайшим вызовом, который разум когда-либо бросал Вселенной – и после дебатов, длившихся веками, он был принят. В его воплощении объединились все расы Галактики.
Более миллиона лет отделяли мечту от реальности. Возникали и рушились цивилизации, снова и снова едва не терялись вековые труды целых миров – но конечная цель никогда не забывалась. Когда-нибудь мы услышим полный рассказ об этих напряженнейших усилиях. Сейчас мы знаем лишь то, что конец их был ознаменован катастрофой, едва не разрушившей Галактику.
В этот период рассудок Ванамонда отказывается погружаться. Краткий промежуток времени закрыт для него; но это обусловлено, как мы полагаем, лишь его собственным страхом. В начале этого интервала мы видим Империю на вершине славы, напряженно ожидающую желанного успеха. В его конце – спустя лишь несколько тысяч лет – Империя разбита вдребезги и потускнели, словно исчерпав свои силы, сами звезды. Над Галактикой висит покров ужаса; ужаса, связанного с именем «Безумец».
Нетрудно догадаться, что произошло в этот краткий период времени. Чистый разум был создан, но он оказался либо сумасшедшим, либо (что, судя по другим источникам, представляется более вероятным) неумолимо враждебным к веществу. Столетиями он опустошал Вселенную, пока не был взят под контроль силами, о которых мы не в состоянии судить. Каково бы ни было оружие, использованное Империей в этой крайней ситуации, оно расточило ресурсы звезд; из воспоминаний об этом конфликте и проистекают, хотя и не целиком, сказания о Пришельцах. Но об этом я чуть позже скажу подробнее.
Безумец не мог быть уничтожен, ибо он был бессмертен. Он был выброшен на край Галактики и там пленен непонятным нам способом. Его тюрьмой стала странная искусственная звезда, известная как Черное Солнце; там он остается и по сей день. Когда Черное Солнце погибнет, он вновь будет на свободе.
Насколько далеко отстоит этот день, сказать невозможно.
Каллитракс замолчал, словно поглощенный собственными мыслями, совершенно позабыв, что глаза всего мира смотрят на него. Пока длилась долгая тишина, Элвин окинул взором тесные толпы вокруг, пытаясь угадать, как они встретили это откровение и эту неизвестную угрозу, которая теперь пришла на смену мифу о Пришельцах. На большинстве лиц его сограждан застыло недоверие; они все еще боролись с ложным прошлым и не могли принять еще более удивительную действительность, заменившую его.
Каллитракс заговорил снова, в спокойных, мягких тонах описывая последние годы Империи. Насколько Элвин понял из представшей перед ним картины, эта эпоха была именно той, в которой ему хотелось бы жить. Тогда оставалось место для приключений, высокой и неустрашимой отваги, вырывавшей победу из когтей гибели.
– Хотя Галактика и была опустошена Безумцем, ресурсы Империи все еще были огромны и дух не сломлен. Со смелостью, которой мы можем лишь восхищаться, великий эксперимент был возобновлен и начались поиски ошибки, вызвавшей катастрофу. Многие уже возражали против этого занятия, предрекая дальнейшие бедствия, но их возражения были отвергнуты. Проект продвигался и, с помощью познаний, добытых столь дорогой ценой, завершился на этот раз удачно.
Появившийся на свет новый интеллект был потенциально неизмеримым, но совершенно инфантильным; нам неизвестно, насколько его создатели рассчитывали на подобный результат, но кажется весьма вероятным, что они его предвидели. Для того, чтобы новые сознания достигли зрелости, требовались миллионы лет, и ускорение этого процесса было делом невозможным. Ванамонд был первым из этих разумов; где-то в Галактике должны существовать и другие. Но мы полагаем, что число их очень невелико, ибо Ванамонд никогда не сталкивался с подобными себе.
Создание чистых разумов явилось величайшим достижением галактической цивилизации; Человек сыграл в нем большую, а возможно, и определяющую роль. Но я не упоминал здесь самое Землю, поскольку ее история есть лишь ниточка в огромном полотне. Ввиду того обстоятельства, что Земля постоянно отдавала свои наиболее дерзновенные умы, планета наша неизбежно стала очень консервативной и, наконец, воспротивилась ученым, создавшим Ванамонда. Без сомнения, в финальном действии она не играла никакой роли.
Труд Империи был теперь завершен. Люди той эпохи окинули взором разоренные их отчаянными дерзаниями звезды и сделали свой выбор. Они оставят Вселенную Ванамонду.
Здесь кроется тайна – тайна, которой мы, возможно, не разрешим никогда, ибо и Ванамонд не в состоянии помочь нам. Нам известно лишь то, что Империя вступила в контакт с чем-то необычайным и грандиозным далеко у изгиба Космоса, у самых его пределов. Что это было? Нам остается только гадать, но его призыв должен был быть безмерно настойчивым и безмерно обещающим. И очень скоро наши предки и прочие народы решили отправиться в путешествие, проследить которое мы не в состоянии. Мысли Ванамонда, судя по всему, ограничены пределами Галактики, но через его сознание мы смогли увидеть начало этого великого и загадочного предприятия. Вот изображение, реконструированное нами; сейчас вы сможете заглянуть более чем на миллиард лет в прошлое…
Среди небытия висело медленно вращающееся колесо Галактики: бледная тень ее былого величия. На всем протяжении были разбросаны огромные зияющие провалы, вырванные Безумцем – раны, которые с веками заполнятся блуждающими звездами. Но уже никогда не восстановить былого великолепия.
Человек готовился покинуть свою Вселенную так же, как давным-давно он покинул свой мир. И не только Человек, но и сотни других народов, вместе с ним трудившихся над созданием Империи. Они собрались вместе здесь, у края Галактики, вся толща которой лежала теперь между ними и целью, которой им не достигнуть за века.
Они собрали флот, перед которым дрогнуло бы воображение. Солнца были его флагманами, планеты – корабликами. Целое шаровое скопление звезд, со всеми своими планетными системами и роящимися мирами, готовилось к запуску в бесконечность.
Длинная огненная линия врезалась в сердце Вселенной, мчась от звезды к звезде. В один миг погибли тысячи солнц, отдавая свою энергию громадному призраку, который пронесся вдоль оси Галактики и теперь удалялся в бездну…
– Так Империя покинула нашу Вселенную и ушла куда-то навстречу своей судьбе. Когда ее наследники, чистые сознания, достигнут своего полного расцвета, она, может быть, вернется. Но день этот, по-видимому, еще далеко впереди.
Вот история Галактической цивилизации в кратчайшем и самом поверхностном изложении. Наша собственная история, кажущаяся нам столь важной, есть не более чем запоздалый и тривиальный эпилог, хотя и сложный настолько, что мы не смогли прояснить ряд подробностей. Представляется, что многие из более старых и менее решительных народов отказались покинуть свой дом; среди них были и наши прямые предки. Большинство этих рас пришло в упадок и к настоящему времени исчезло, хотя некоторые, быть может, еще существуют. Наш собственный мир едва избежал такой же судьбы. В течение Переходных Веков – а они длились на самом деле миллионы лет – знания прошлого были утеряны или намеренно уничтожены. Как ни трудно в это поверить, но последнее представляется более вероятным. Веками Человек погружался в суеверное и вместе с тем ученое варварство, искажая историю так, чтобы подавить ощущение бессилия и поражения. Легенды о Пришельцах абсолютно фальшивы, хотя отчаянная борьба против Безумца, вне сомнения, кое-что внесла в них. Никто не загонял на Землю наших предков – одна только слабость их духа.
Когда мы сделали это открытие, то нас в Лисе особенно озадачила одна проблема. Битва при Шалмиране никогда не имела места – но ведь Шалмирана существует и поныне. Более того, она и в самом деле была одним из величайших когда-либо построенных орудий разрушения.
Для разрешения этой загадки нам потребовалось некоторое время, но ответ, будучи найден, оказался весьма прост. Давным-давно Земля имела один огромный спутник – Луну. Когда в результате напряженной борьбы между приливными силами и гравитацией Луна, наконец, начала падать, ее уничтожение стало необходимостью. Именно с этой целью и была построена Шалмирана, а потом вокруг ее предназначения соткались известные всем вам легенды.
Каллитракс чуть печально улыбнулся всей своей необъятной аудитории.
– В нашем прошлом есть много подобных легенд, частью правдивых, частью – ложных; есть и другие еще не разрешенные парадоксы. Но это проблема скорее для психолога, а не для историка. Нельзя доверять полностью даже записям Центрального Компьютера: они несут на себе следы поправок, сделанных в очень далеком прошлом.
На всей Земле лишь Диаспар и Лис пережили период упадка – Диаспар благодаря безупречности своих машин, Лис – ценой частичной изоляции и в силу особой интеллектуальной мощи своего народа. Но обе культуры, даже несмотря на борьбу за возвращение к прежнему уровню, были искажены доставшимися им в наследство страхом и мифами.
Эти мифы более не должны преследовать нас. Моим долгом как историка является не предсказание будущего, а наблюдение и интерпретация прошлого. Но урок прошлого достаточно ясен: слишком долго мы прожили вне контакта с действительностью. Настало время перестроить нашу жизнь.
Глава 25
Джезерак в молчаливом изумлении шел по улицам совершенно незнакомого ему Диаспара. Этот город настолько отличался от того, в котором он провел все свои жизни, что Джезерак никогда бы не узнал его. И все же он понимал, что это именно Диаспар, хотя даже не задавался вопросом о том, откуда ему это стало известно.
Улицы были уже, здания – ниже, парк исчез. Или, скорее, он еще не существовал. Это был Диаспар до перемен, Диаспар, открытый миру и Вселенной. Бледно-голубое небо над городом было испещрено спутанными клочками облаков, которые плыли, лениво поворачиваясь, на ветрах этой, куда более молодой Земли. Пронизывая облака, уносились вдаль более материальные небесные странники. На высоте многих километров украшали небеса бесшумной вышивкой корабли, связывающие Диаспар с внешним миром: одни приближались к городу, другие же – покидали его. Немалое время Джезерак дивился, глядя на чудеса и тайны открытого неба, и на миг страх закрался в его душу. Он ощутил себя нагим и незащищенным, когда осознал, что этот мирный голубой купол над головой – не более чем тончайшая оболочка, и за ним лежит космос со всеми своими загадками и угрозами. Страх оказался не настолько силен, чтобы парализовать его волю. Частью своего рассудка Джезерак понимал, что все эти переживания – сон, а сон не мог причинить вреда. Он проплывет сквозь него, вкушая грезы, пока не проснется вновь в знакомом городе.
Улицы были уже, здания – ниже, парк исчез. Или, скорее, он еще не существовал. Это был Диаспар до перемен, Диаспар, открытый миру и Вселенной. Бледно-голубое небо над городом было испещрено спутанными клочками облаков, которые плыли, лениво поворачиваясь, на ветрах этой, куда более молодой Земли. Пронизывая облака, уносились вдаль более материальные небесные странники. На высоте многих километров украшали небеса бесшумной вышивкой корабли, связывающие Диаспар с внешним миром: одни приближались к городу, другие же – покидали его. Немалое время Джезерак дивился, глядя на чудеса и тайны открытого неба, и на миг страх закрался в его душу. Он ощутил себя нагим и незащищенным, когда осознал, что этот мирный голубой купол над головой – не более чем тончайшая оболочка, и за ним лежит космос со всеми своими загадками и угрозами. Страх оказался не настолько силен, чтобы парализовать его волю. Частью своего рассудка Джезерак понимал, что все эти переживания – сон, а сон не мог причинить вреда. Он проплывет сквозь него, вкушая грезы, пока не проснется вновь в знакомом городе.