Страница:
Филипп с сожалением посмотрел на свою перевязанную ногу.
– Обещаю не скомпрометировать вашу честь, прекрасная леди.
Алиса не выдержала и рассмеялась.
– Спасибо, сэр, вы очень любезны.
Филипп нащупал возле себя колокольчик и позвонил. Эштон появился так быстро, что не оставалось сомнения, что он ждал за дверью. Алиса выразительно посмотрела на Филиппа, полная изумления. Его глаза весело искрились, когда он заказывал обед: пиво для себя, стакан хорошего вина для Алисы и тарелку с пирожными.
Как только лакей вышел, Алиса сухо сказала:
– Боюсь, что каждое произнесенное нами слово станет источником для сплетен. Нам надо позаботиться о том, чтобы разговаривать на интересующие всех темы.
– Например?
– Ну, о том, что у всех на устах – вашем ранении. Вы догадываетесь, кто в вас стрелял?
Он помрачнел:
– Понятия не имею. Знаете, ночь была такая темная, ни луны, ни звезд. Кто бы ни был этот негодяй, он ждал меня в засаде у самого моего дома. Все что я успел увидеть – это его тень.
– Кому же понадобилось нападать на вас на вашей собственной земле? Как вы думаете, мог это быть один из солдат?
– Нет. Человек был один и ждал именно меня. Солдаты редко действуют в одиночку, и кавалерист лучше владеет мечом, чем мушкетом.
– Вы говорите как знаток этого дела.
Эштон принес пирожные, и Алиса решила их отведать.
– Да, – сказал Филипп, взяв с подноса пивную кружку и свое любимое пирожное, – армии и люди, воюющие в них, отличаются только цветом мундира, который они защищают.
Алиса отпила глоток вина и задумалась над его словами.
– Это довольно циничное мнение, сэр Филипп, – склонив голову, она внимательно посмотрела на него. – Действительно, это звучит так, как будто вы всю жизнь провели в армии.
– Да.
– О! – Алиса от удивления широко раскрыла глаза. – Но я поняла, что большую часть жизни вы провели при дворе, что это ваш брат, круглоголовый, был профессиональным военным.
Несколько мгновений Филипп озадаченно смотрел на нее, потом его лицо стало насмешливым.
– К несчастью, госпожа Алиса, все люди, участвующие в войне, независимо на чьей стороне, были профессиональными солдатами. Четыре или пять лет в армии сделают из любого придворного солдата, желает он этого или нет.
Пытливый огонек в глазах Алисы погас.
– Да, сэр Филипп, я думаю, вы правы… Из-за этих ужасных солдат Кромвеля я уже стала думать о них, как о единственных солдатах, которых когда-либо знала Англия.
– Это вполне естественно. Но уже почти десять лет как закончилась война.
– И большую часть этих лет вы провели в ссылке, – тихо сказала Алиса. – Как там было?
– Скучно, – ответил Филипп после продолжительной паузы.
Он больше ничего не добавил, и Алиса слабо улыбнулась.
– Такому действенному человеку, как вы, сэр Филипп, наверное, пришлось нелегко в ссылке?
– Вот почему я согласился вернуться в Эйнсли Мейнор. Я решил, что здесь будет больше интересного.
Алиса рассмеялась:
– У нас всего лишь небольшая деревня, сэр. Что вы ожидали встретить в Западном Истоне?
Филипп посмотрел ей прямо в глаза:
– Намного меньше, чем я встретил здесь, госпожа Алиса.
На Алису нахлынул поток его нежности, щеки ее загорелись от удовольствия, и, чтобы как-то скрыть свою радость, она стала пить маленькими глотками вино, потом отодвинула в сторону бокал и тарелку.
– Мне надо идти, – сказала она таким голосом, полным тоски и безысходности, как будто подчинялась самой тяжкой повинности.
Филипп вопросительно и жадно смотрел на нее карими глазами. Алиса смущенно улыбнулась, наслаждаясь красотой его взгляда.
За дверью раздалось негромкое шарканье. Филипп, нахмурившись, взглянул в направлении двери, Алиса оживилась, воспользовавшись удобным моментом:
– Я действительно должна идти, сэр Филипп, – встав, она еще немного помедлила, не желая заканчивать визит, – может быть… может быть, я еще смогла бы навестить вас, пока вы в постели… С мамой, конечно.
– Мне бы хотелось, госпожа Алиса. Мне бы в самом деле очень этого хотелось.
На следующий день лорд Стразерн поехал в Эйнсли Мейнор, чтобы выяснить все об этом происшествии. И когда Алиса спросила, нельзя ли ей поехать с ним, он отказал, сказав, что это будет сугубо мужской разговор.
В чем он состоял, Алиса не знала, но отец вернулся из Эйнсли очень серьезным и сосредоточенным. Она могла лишь догадаться, что беспокоит его беззаконие, охватившее округ с момента возвращения Томаса.
Больше повезло Алисе с Абигейл, которую она убедила нанести визит сэру Филиппу, пока он не мог свободно передвигаться. На четвертый день после случившегося события женщины отправились в Эйнсли Мейнор в карете. Алиса тщательно подготовилась к визиту: надела платье цвета индиго с серебристой нижней юбкой – этот цвет удивительно шел к ее глазам и волосам, подчеркивая их красоту, – а поверх накинула черную бархатную мантилью, туалет дополняла широкополая соломенная шляпа, из-под которой падали на плечи белокурые локоны. Абигейл остановилась на более темном платье земляного цвета с желто-коричневой нижней юбкой и темно-коричневой мантильей. Она хотела быть темным фоном для блистательной красоты ее падчерицы.
Когда они приехали в Эйнсли Мейнор, увидели, что Филипп, прихрамывая, ходит по комнате. На нем была тончайшая сорочка, широкие черные кюлоты, серые чулки и черные туфли, подвязанные большими бантами. Он ходил, опираясь на богато украшенную резьбой трость черного дерева, и явно обрадовался приехавшей компании. Тут же он признался, что бездействие переносить труднее, чем само ранение.
Погода стояла прекрасная, и Абигейл предложила посидеть на террасе позади дома. Сэр Филипп позвал одного из слуг, чтобы тот подал ему его дублет, пока другие выносили на улицу стулья. Абигейл распоряжалась, куда поставить стулья, а Филипп и Алиса прогуливались по террасе, наслаждаясь солнечным светом.
– Ваш отец попросил меня вступить в его ассоциацию, – между прочим сказал Филипп.
Алиса приветливо улыбнулась:
– Я рада. Это значит, что папа признал вас. Он считает, что ваше мнение будет наиболее ценным сейчас, когда надо решать: переворот или молчание.
Филипп ответил глаза и с досадой посмотрел на покатую лужайку за террасой.
– Я надеюсь, лорд Стразерн не намерен слишком полагаться на мои взгляды, иначе ему никогда не придется участвовать в новом восстании. Мне не нравится идея новой войны. Это так бесполезно. Людей убивают, или высылают в ссылку, или отбирают земли, которыми владели целые поколения. И ради чего? Ради возможности посадить нового тирана на трон Англии.
В своих воззрениях на политику Алиса страстно верила только в необходимость реставрации Стюартов.
– Тирана, сэр? – сказала она низким взволнованным голосом. – Как вы можете так говорить о нашем законном монархе?
Филипп взглянул на нее, и его суровое лицо смягчилось: темные глаза засветились нежностью, и гнев в них уступил место смущению.
– Правильно, – мягко улыбаясь, сказал он. – Вы встречали Черного Принца, который мог очаровывать женщин.
Алиса решила, что довольно странно для Филиппа называть короля по прозвищу, данному ему круглоголовыми из-за черных волос Чарльза и смуглого цвета кожи. Но она признавала, что Филипп изучил короля лучше, чем она, и, возможно, был достаточно близок к нему и имел право на фамильярность.
На ее щеке появилась соблазнительная ямочка.
– А мужчины так легко не поддаются обаянию?
Филипп криво усмехнулся:
– При желании король может очаровать даже тех, кто выступает против него. Только на какое-то время… Но, чтобы успешно провести восстание, недостаточно даже способности Чарльза завладевать мыслями людей.
Алиса изучающе смотрела на него:
– Это означает, что вы не будете участвовать в восстании?
Филипп печально взглянул в ее вопрошающие глаза:
– Перед тем, как унаследовать Эйнсли, я принял клятву. По совести, я бы не смог.
Он стоял перед ней – высокий и сильный, Алиса чувствовала, что он огорчен данным обещанием, но не видел возможности, чтобы ему не подчиниться.
Ее огорчило внутреннее смятение Филиппа, и она сменила тему:
– Вы бы вернулись на королевский двор, сэр, если бы король завладел троном?
Филипп улыбнулся и свободно ответил:
– Нет, и еще раз нет! Двор – это коварный лабиринт, из которого почти невозможно успешно выбраться. Моего отца считали одним из верных друзей короля, но только смерть спасла его от бесчестия в послевоенные годы. Он, видите ли, имел безрассудную смелость дать Его Величеству совет, которым король не пожелал воспользоваться.
– Вы говорите это с горечью?
– Да, – Филипп улыбнулся ей. Теплота его взгляда вызвала ответную улыбку на лице Алисы. – Я бы не вернулся. Я бы тоже мог вести жизнь при дворе, если бы король оценил мудрый совет моего отца. Но он слушал тех, кто льстил ему и все больше и больше настраивал против него палату общин. Война стала неизбежной.
Алиса вздрогнула. Ее воспоминания о войне были связаны с ощущением страха и опасности. Новости передавались медленно, куда медленнее, чем двигались армии. Жители Стразерна ждали день ото дня – будут ли стрелять на их собственных землях. И в округе недоставало мужчин, потому что они ушли в королевские войска. Никто не знал, вернутся ли когда-нибудь эти люди или война заберет их навсегда.
Слушая Филиппа, она начинала понимать, что для него война наступила как благословение. Она дала ему повод для веры и смысла жизни, чего раньше у него не было. Более того, вначале, когда он молодым лейтенантом пошел служить в армию, в той жизни не было коварных подводных течений, которые так очевидны при дворе. В армии было только подчинение старшинству или альтернатива: убить или быть убитым. Такая жизнь полностью устраивала Филиппа. Вначале!
Он не задумывался: как глубоко расколет страну гражданская война; насколько обозлится каждая из сторон; как далеко зайдут люди, доказывая, что их курс самый верный. Обе стороны зверствовали во время войны, и Филипп участвовал в событиях, которые хотел бы забыть.
Алиса напряженно слушала, переживая с ним и испытывая боль за его утраченную веру.
– И поэтому, когда короля поймали, вы устремились во Францию? – как бы между прочим спросила она.
Филипп улыбнулся и спокойно ответил:
– И вынужден был выучить французский, потому что они абсолютно не собирались учить английский мне в угоду! – Алиса засмеялась, и он мягко добавил: – Теперь, мая леди, боюсь, я должен извиниться и занять место на стуле, который мне принесли.
Алиса тут же спохватилась:
– О-о! У вас болит нога?! Сэр Филипп, вам давно надо было сказать об этом. Пойдемте, позвольте, я помогу вам сесть. Обопритесь на меня, если хотите. Трость, безусловно, помогает передвигаться, но не по этим неровным камням. Вам нужно что-то другое.
Блеск в глазах Филиппа подтверждал, что ему хотелось именно того, что она предлагала, но, покачав головой, он сказал:
– Госпожа Алиса, я сдержу свои естественные желания и отклоню ваше предложение. Вы очень соблазнительны в этой соломенной шляпке, которая вам очень к лицу, а глубокая синева вашего платья подчеркивает цвет ваших глаз. Я буду счастлив идти с вами бок о бок, но боюсь, ваша матушка не так обрадуется, как я.
На щеке Алисы вновь появилась соблазнительная ямочка, а глаза стали излучать тепло.
– Мама могла бы, конечно, запротестовать, но не раньше, чем мы сделали бы это, – она склонила голову, томно глядя из-под широких полей своей шляпы. Ее глаза светились ярко-голубым огнем.
– Я должна признаться, что сделала это предложение не только из альтруистических соображений.
Ее слова взбудоражили сознание обоих, и между ними возникло особое напряжение, в любую минуту готовое взорваться бурей чувств. Наконец, Филипп вздохнул и сказал с печальной улыбкой:
– Простите, я благодарен, но лучше опереться на трость. Я мечтаю о продолжении наших встреч… Воспользоваться сейчас вашим предложением – значит лишить себя этой единственной радости навсегда.
Алиса зарделась, но улыбка таяла на ее устах:
– Я бы тоже не хотела лишиться вашего общества и поддерживаю ваше мудрое решение, сэр Филипп. Я вижу, что мама уже перекусила и вскоре будет готова к отъезду. Мы вернемся и побудем с ней немного. А ваша бедная нога! Пойдемте к стульям и присядем.
Филипп засмеялся и позволил провести себя до стульев.
– Ну, госпожа Алиса, я и не предполагал, что вы такая властная женщина.
– У нее есть собственное мнение, – сказала, услышав это Абигейл. – Знайте, сэр Филипп, она не выносит критики, в отличие от других.
– Мама! О чем вы говорите? – Алиса хлопотала возле Филиппа, пока не убедилась, что он удобно устроился. Только после этого она позволила перевести разговор на более общую тему.
Засветло мать и дочь возвратились в Стразерн-холл, и Алиса начала перебирать в памяти разговор с сэром Филиппом. Его чувства по отношению к королевскому двору были острыми и неприятными, однако он провел в ссылке много лет и последовал за новым королем из Франции в колонии. Это означало, что он глубоко поддерживал курс Стюарта.
Или что-то в рассказе Филиппа было ложью? А если он не разделяет взгляды роялистов? Что тогда?.. Что будет с ее братом Томасом? Через несколько дней Томас должен вернуться в Западный Истон и принять участие в собрании местных роялистов, куда Стразерн пригласил сэра Филиппа. Если Филипп в стане круглоголовых и, следовательно, шпионит за роялистами, Томас подвергнется опасности. Также подвергнутся опасности ее отец и Цедрик Инграм.
Будь Алиса уверена в том, что Филипп – агент круглоголовых, она бы поделилась своей тревогой с отцом и предоставила ему иметь с ним дело, несмотря на свои теплые чувства к этому человеку. Но у нее не было доказательств, что Филипп – круглоголовый. Все, что у нее было, – это иллюзорный страх, основанный на нескольких предположениях, которых явно не хватало, чтобы обвинить человека.
Нет, она доверится своей интуиции и не скажет ничего. А интуиция подсказывала ей, что Филипп Гамильтон не предавал Томаса властям. Это сделал кто-то другой, а Гамильтон слишком благородный и честный человек, чтобы участвовать в таком коварном проекте.
У Алисы мелькнула мысль – а не мог ли человек, предавший Томаса, предательски покушаться и на сэра Филиппа. Представив это, она содрогнулась. Возможно, налицо гораздо больший заговор, чем она могла себе представить с высоты своего жизненного опыта. Невзначай на нее повеяло ветром хитроумной придворной интриги. Как в Западном Истоне могли зазвучать ее отголоски? И все же Алиса надеялась, что близкие ей люди, попавшие в ее сети, смогут оказаться достаточно сообразительными, чтобы найти достойный выход.
ГЛАВА 9
– Обещаю не скомпрометировать вашу честь, прекрасная леди.
Алиса не выдержала и рассмеялась.
– Спасибо, сэр, вы очень любезны.
Филипп нащупал возле себя колокольчик и позвонил. Эштон появился так быстро, что не оставалось сомнения, что он ждал за дверью. Алиса выразительно посмотрела на Филиппа, полная изумления. Его глаза весело искрились, когда он заказывал обед: пиво для себя, стакан хорошего вина для Алисы и тарелку с пирожными.
Как только лакей вышел, Алиса сухо сказала:
– Боюсь, что каждое произнесенное нами слово станет источником для сплетен. Нам надо позаботиться о том, чтобы разговаривать на интересующие всех темы.
– Например?
– Ну, о том, что у всех на устах – вашем ранении. Вы догадываетесь, кто в вас стрелял?
Он помрачнел:
– Понятия не имею. Знаете, ночь была такая темная, ни луны, ни звезд. Кто бы ни был этот негодяй, он ждал меня в засаде у самого моего дома. Все что я успел увидеть – это его тень.
– Кому же понадобилось нападать на вас на вашей собственной земле? Как вы думаете, мог это быть один из солдат?
– Нет. Человек был один и ждал именно меня. Солдаты редко действуют в одиночку, и кавалерист лучше владеет мечом, чем мушкетом.
– Вы говорите как знаток этого дела.
Эштон принес пирожные, и Алиса решила их отведать.
– Да, – сказал Филипп, взяв с подноса пивную кружку и свое любимое пирожное, – армии и люди, воюющие в них, отличаются только цветом мундира, который они защищают.
Алиса отпила глоток вина и задумалась над его словами.
– Это довольно циничное мнение, сэр Филипп, – склонив голову, она внимательно посмотрела на него. – Действительно, это звучит так, как будто вы всю жизнь провели в армии.
– Да.
– О! – Алиса от удивления широко раскрыла глаза. – Но я поняла, что большую часть жизни вы провели при дворе, что это ваш брат, круглоголовый, был профессиональным военным.
Несколько мгновений Филипп озадаченно смотрел на нее, потом его лицо стало насмешливым.
– К несчастью, госпожа Алиса, все люди, участвующие в войне, независимо на чьей стороне, были профессиональными солдатами. Четыре или пять лет в армии сделают из любого придворного солдата, желает он этого или нет.
Пытливый огонек в глазах Алисы погас.
– Да, сэр Филипп, я думаю, вы правы… Из-за этих ужасных солдат Кромвеля я уже стала думать о них, как о единственных солдатах, которых когда-либо знала Англия.
– Это вполне естественно. Но уже почти десять лет как закончилась война.
– И большую часть этих лет вы провели в ссылке, – тихо сказала Алиса. – Как там было?
– Скучно, – ответил Филипп после продолжительной паузы.
Он больше ничего не добавил, и Алиса слабо улыбнулась.
– Такому действенному человеку, как вы, сэр Филипп, наверное, пришлось нелегко в ссылке?
– Вот почему я согласился вернуться в Эйнсли Мейнор. Я решил, что здесь будет больше интересного.
Алиса рассмеялась:
– У нас всего лишь небольшая деревня, сэр. Что вы ожидали встретить в Западном Истоне?
Филипп посмотрел ей прямо в глаза:
– Намного меньше, чем я встретил здесь, госпожа Алиса.
На Алису нахлынул поток его нежности, щеки ее загорелись от удовольствия, и, чтобы как-то скрыть свою радость, она стала пить маленькими глотками вино, потом отодвинула в сторону бокал и тарелку.
– Мне надо идти, – сказала она таким голосом, полным тоски и безысходности, как будто подчинялась самой тяжкой повинности.
Филипп вопросительно и жадно смотрел на нее карими глазами. Алиса смущенно улыбнулась, наслаждаясь красотой его взгляда.
За дверью раздалось негромкое шарканье. Филипп, нахмурившись, взглянул в направлении двери, Алиса оживилась, воспользовавшись удобным моментом:
– Я действительно должна идти, сэр Филипп, – встав, она еще немного помедлила, не желая заканчивать визит, – может быть… может быть, я еще смогла бы навестить вас, пока вы в постели… С мамой, конечно.
– Мне бы хотелось, госпожа Алиса. Мне бы в самом деле очень этого хотелось.
* * *
Придя домой, Алиса узнала, что Пруденс рассказала родителям о покушении на сэра Филиппа, но о ее визите к нему промолчала. Алиса, конечно, оценила попытку сестры быть тактичной, но лгать родителям даже по, чьей-то оплошности она не хотела, поэтому за обедом откровенно призналась и в результате выслушала лекцию о том, как должна вести себя порядочная девушка. Пруденс прочли еще более строгую мораль, но она, казалось, расстроилась не столько из-за недовольства родителей, сколько из-за признания Алисы.На следующий день лорд Стразерн поехал в Эйнсли Мейнор, чтобы выяснить все об этом происшествии. И когда Алиса спросила, нельзя ли ей поехать с ним, он отказал, сказав, что это будет сугубо мужской разговор.
В чем он состоял, Алиса не знала, но отец вернулся из Эйнсли очень серьезным и сосредоточенным. Она могла лишь догадаться, что беспокоит его беззаконие, охватившее округ с момента возвращения Томаса.
Больше повезло Алисе с Абигейл, которую она убедила нанести визит сэру Филиппу, пока он не мог свободно передвигаться. На четвертый день после случившегося события женщины отправились в Эйнсли Мейнор в карете. Алиса тщательно подготовилась к визиту: надела платье цвета индиго с серебристой нижней юбкой – этот цвет удивительно шел к ее глазам и волосам, подчеркивая их красоту, – а поверх накинула черную бархатную мантилью, туалет дополняла широкополая соломенная шляпа, из-под которой падали на плечи белокурые локоны. Абигейл остановилась на более темном платье земляного цвета с желто-коричневой нижней юбкой и темно-коричневой мантильей. Она хотела быть темным фоном для блистательной красоты ее падчерицы.
Когда они приехали в Эйнсли Мейнор, увидели, что Филипп, прихрамывая, ходит по комнате. На нем была тончайшая сорочка, широкие черные кюлоты, серые чулки и черные туфли, подвязанные большими бантами. Он ходил, опираясь на богато украшенную резьбой трость черного дерева, и явно обрадовался приехавшей компании. Тут же он признался, что бездействие переносить труднее, чем само ранение.
Погода стояла прекрасная, и Абигейл предложила посидеть на террасе позади дома. Сэр Филипп позвал одного из слуг, чтобы тот подал ему его дублет, пока другие выносили на улицу стулья. Абигейл распоряжалась, куда поставить стулья, а Филипп и Алиса прогуливались по террасе, наслаждаясь солнечным светом.
– Ваш отец попросил меня вступить в его ассоциацию, – между прочим сказал Филипп.
Алиса приветливо улыбнулась:
– Я рада. Это значит, что папа признал вас. Он считает, что ваше мнение будет наиболее ценным сейчас, когда надо решать: переворот или молчание.
Филипп ответил глаза и с досадой посмотрел на покатую лужайку за террасой.
– Я надеюсь, лорд Стразерн не намерен слишком полагаться на мои взгляды, иначе ему никогда не придется участвовать в новом восстании. Мне не нравится идея новой войны. Это так бесполезно. Людей убивают, или высылают в ссылку, или отбирают земли, которыми владели целые поколения. И ради чего? Ради возможности посадить нового тирана на трон Англии.
В своих воззрениях на политику Алиса страстно верила только в необходимость реставрации Стюартов.
– Тирана, сэр? – сказала она низким взволнованным голосом. – Как вы можете так говорить о нашем законном монархе?
Филипп взглянул на нее, и его суровое лицо смягчилось: темные глаза засветились нежностью, и гнев в них уступил место смущению.
– Правильно, – мягко улыбаясь, сказал он. – Вы встречали Черного Принца, который мог очаровывать женщин.
Алиса решила, что довольно странно для Филиппа называть короля по прозвищу, данному ему круглоголовыми из-за черных волос Чарльза и смуглого цвета кожи. Но она признавала, что Филипп изучил короля лучше, чем она, и, возможно, был достаточно близок к нему и имел право на фамильярность.
На ее щеке появилась соблазнительная ямочка.
– А мужчины так легко не поддаются обаянию?
Филипп криво усмехнулся:
– При желании король может очаровать даже тех, кто выступает против него. Только на какое-то время… Но, чтобы успешно провести восстание, недостаточно даже способности Чарльза завладевать мыслями людей.
Алиса изучающе смотрела на него:
– Это означает, что вы не будете участвовать в восстании?
Филипп печально взглянул в ее вопрошающие глаза:
– Перед тем, как унаследовать Эйнсли, я принял клятву. По совести, я бы не смог.
Он стоял перед ней – высокий и сильный, Алиса чувствовала, что он огорчен данным обещанием, но не видел возможности, чтобы ему не подчиниться.
Ее огорчило внутреннее смятение Филиппа, и она сменила тему:
– Вы бы вернулись на королевский двор, сэр, если бы король завладел троном?
Филипп улыбнулся и свободно ответил:
– Нет, и еще раз нет! Двор – это коварный лабиринт, из которого почти невозможно успешно выбраться. Моего отца считали одним из верных друзей короля, но только смерть спасла его от бесчестия в послевоенные годы. Он, видите ли, имел безрассудную смелость дать Его Величеству совет, которым король не пожелал воспользоваться.
– Вы говорите это с горечью?
– Да, – Филипп улыбнулся ей. Теплота его взгляда вызвала ответную улыбку на лице Алисы. – Я бы не вернулся. Я бы тоже мог вести жизнь при дворе, если бы король оценил мудрый совет моего отца. Но он слушал тех, кто льстил ему и все больше и больше настраивал против него палату общин. Война стала неизбежной.
Алиса вздрогнула. Ее воспоминания о войне были связаны с ощущением страха и опасности. Новости передавались медленно, куда медленнее, чем двигались армии. Жители Стразерна ждали день ото дня – будут ли стрелять на их собственных землях. И в округе недоставало мужчин, потому что они ушли в королевские войска. Никто не знал, вернутся ли когда-нибудь эти люди или война заберет их навсегда.
Слушая Филиппа, она начинала понимать, что для него война наступила как благословение. Она дала ему повод для веры и смысла жизни, чего раньше у него не было. Более того, вначале, когда он молодым лейтенантом пошел служить в армию, в той жизни не было коварных подводных течений, которые так очевидны при дворе. В армии было только подчинение старшинству или альтернатива: убить или быть убитым. Такая жизнь полностью устраивала Филиппа. Вначале!
Он не задумывался: как глубоко расколет страну гражданская война; насколько обозлится каждая из сторон; как далеко зайдут люди, доказывая, что их курс самый верный. Обе стороны зверствовали во время войны, и Филипп участвовал в событиях, которые хотел бы забыть.
Алиса напряженно слушала, переживая с ним и испытывая боль за его утраченную веру.
– И поэтому, когда короля поймали, вы устремились во Францию? – как бы между прочим спросила она.
Филипп улыбнулся и спокойно ответил:
– И вынужден был выучить французский, потому что они абсолютно не собирались учить английский мне в угоду! – Алиса засмеялась, и он мягко добавил: – Теперь, мая леди, боюсь, я должен извиниться и занять место на стуле, который мне принесли.
Алиса тут же спохватилась:
– О-о! У вас болит нога?! Сэр Филипп, вам давно надо было сказать об этом. Пойдемте, позвольте, я помогу вам сесть. Обопритесь на меня, если хотите. Трость, безусловно, помогает передвигаться, но не по этим неровным камням. Вам нужно что-то другое.
Блеск в глазах Филиппа подтверждал, что ему хотелось именно того, что она предлагала, но, покачав головой, он сказал:
– Госпожа Алиса, я сдержу свои естественные желания и отклоню ваше предложение. Вы очень соблазнительны в этой соломенной шляпке, которая вам очень к лицу, а глубокая синева вашего платья подчеркивает цвет ваших глаз. Я буду счастлив идти с вами бок о бок, но боюсь, ваша матушка не так обрадуется, как я.
На щеке Алисы вновь появилась соблазнительная ямочка, а глаза стали излучать тепло.
– Мама могла бы, конечно, запротестовать, но не раньше, чем мы сделали бы это, – она склонила голову, томно глядя из-под широких полей своей шляпы. Ее глаза светились ярко-голубым огнем.
– Я должна признаться, что сделала это предложение не только из альтруистических соображений.
Ее слова взбудоражили сознание обоих, и между ними возникло особое напряжение, в любую минуту готовое взорваться бурей чувств. Наконец, Филипп вздохнул и сказал с печальной улыбкой:
– Простите, я благодарен, но лучше опереться на трость. Я мечтаю о продолжении наших встреч… Воспользоваться сейчас вашим предложением – значит лишить себя этой единственной радости навсегда.
Алиса зарделась, но улыбка таяла на ее устах:
– Я бы тоже не хотела лишиться вашего общества и поддерживаю ваше мудрое решение, сэр Филипп. Я вижу, что мама уже перекусила и вскоре будет готова к отъезду. Мы вернемся и побудем с ней немного. А ваша бедная нога! Пойдемте к стульям и присядем.
Филипп засмеялся и позволил провести себя до стульев.
– Ну, госпожа Алиса, я и не предполагал, что вы такая властная женщина.
– У нее есть собственное мнение, – сказала, услышав это Абигейл. – Знайте, сэр Филипп, она не выносит критики, в отличие от других.
– Мама! О чем вы говорите? – Алиса хлопотала возле Филиппа, пока не убедилась, что он удобно устроился. Только после этого она позволила перевести разговор на более общую тему.
Засветло мать и дочь возвратились в Стразерн-холл, и Алиса начала перебирать в памяти разговор с сэром Филиппом. Его чувства по отношению к королевскому двору были острыми и неприятными, однако он провел в ссылке много лет и последовал за новым королем из Франции в колонии. Это означало, что он глубоко поддерживал курс Стюарта.
Или что-то в рассказе Филиппа было ложью? А если он не разделяет взгляды роялистов? Что тогда?.. Что будет с ее братом Томасом? Через несколько дней Томас должен вернуться в Западный Истон и принять участие в собрании местных роялистов, куда Стразерн пригласил сэра Филиппа. Если Филипп в стане круглоголовых и, следовательно, шпионит за роялистами, Томас подвергнется опасности. Также подвергнутся опасности ее отец и Цедрик Инграм.
Будь Алиса уверена в том, что Филипп – агент круглоголовых, она бы поделилась своей тревогой с отцом и предоставила ему иметь с ним дело, несмотря на свои теплые чувства к этому человеку. Но у нее не было доказательств, что Филипп – круглоголовый. Все, что у нее было, – это иллюзорный страх, основанный на нескольких предположениях, которых явно не хватало, чтобы обвинить человека.
Нет, она доверится своей интуиции и не скажет ничего. А интуиция подсказывала ей, что Филипп Гамильтон не предавал Томаса властям. Это сделал кто-то другой, а Гамильтон слишком благородный и честный человек, чтобы участвовать в таком коварном проекте.
У Алисы мелькнула мысль – а не мог ли человек, предавший Томаса, предательски покушаться и на сэра Филиппа. Представив это, она содрогнулась. Возможно, налицо гораздо больший заговор, чем она могла себе представить с высоты своего жизненного опыта. Невзначай на нее повеяло ветром хитроумной придворной интриги. Как в Западном Истоне могли зазвучать ее отголоски? И все же Алиса надеялась, что близкие ей люди, попавшие в ее сети, смогут оказаться достаточно сообразительными, чтобы найти достойный выход.
ГЛАВА 9
Собрание западноистонских роялистов состоялось в таком месте, что солдаты, прочесывающие окрестности, ее смогли даже заподозрить, где это. Лорд Стразерн знал, что большинство – если не все – известных домов находятся под подозрением, поэтому он спросил у кузнеца Барнауса Вишингема, можно ли провести встречу в его доме.
Польщенный, Барнаус тут же согласился. Но не преминул сказать об этом своей жене, та возвела глаза к небу, однако возражать не стала. С тех пор, как едва не поймали Томаса, она стала намного осмотрительней: Барнаус без сомнений приписал возможную катастрофу всемогущим свойствам ее длинного языка.
Провести встречу в доме кузнеца – была гениальная находка лорда Стразерна. Рядом с кузницей находился большой сарай, в котором Барнаус хранил разные необходимые для работы вещи, держал лошадей, приводимых ему подковать. В пустом пространстве сарая находились только столбики для привязи лошадей. И там можно было разместить всех лошадей приехавших роялистов, чтобы их большим скоплением снаружи не вызвать подозрения у патрульной службы круглоголовых.
На собрание были приглашены человек двадцать пять. Они представляли разные слои местного общества: от джентльменов типа Цедрика Инграма до купеческого сословия, представляемого Джоном Уилсоном, торгующим шелком и бархатом. Все эти люди долгое время поддерживали Стюартов и хранили в сердце интересы короля.
Пригласительным билетом на собрание для сэра Филиппа стала его раненая нога. Занятый мыслями о том, что лорд Стразерн, явившись к нему с визитом, не привел, на удивление, свою дочь, Филипп согласился принять участие в собрании. Уверенность, что там он встретится с Томасом Лайтоном, рождала в нем тревогу и предчувствие опасности, но он уже ничего не мог поделать. Отказаться прийти туда было так же нежелательно, как и встретить Томаса Лайтона лицом к лицу.
По мере приближения дня собрания Филипп размышлял, как бы это под предлогом боли в ноге избежать участия в нем. Некоторое время он обдумывал этот предлог, но потом решил отбросить подобную мысль. Ведь рана почти зажила, и он пользовался тросточкой скорее как модным аксессуаром, чем необходимым средством для передвижения. Никто не поверит, что рецидив вновь уложил его в постель.
Потом не исключена возможность, что собрание будет прервано властями, несмотря на попытки Стразерна найти самое безопасное место для встречи. Шпион сообщил о возвращении Томаса. Почему бы ему не проинформировать о собрании таким же образом? И если это случится, то вся округа заподозрит человека, который нашел удобную причину, чтобы не прийти.
Поэтому, отправляясь на собрание, Филипп оделся как настоящий придворный: голубой шелковый дублет, широкие черные кюлоты, украшенные бантами из лент, короткий черный шелковый плащ, накинутый сверху на плечи, – и приготовился смело броситься навстречу опасности.
Дом кузнеца был значительно больших размеров, чем то подобало человеку такой скромной профессии. Это было старинное деревянное здание в стиле, популярном около семидесяти пяти лет назад, во времена правления королевы Бесс. Комната, где собрались роялисты, располагалась с одной стороны дома по всей его длине. При своей огромности комната будто уменьшилась в размерах, когда в ней разместились двадцать пять человек. Филипп немного опоздал и преднамеренно смешался с группой горячо споривших мужчин, стоявших поодаль от лорда Стразерна и находившегося рядом с ним высокого молодого человека.
Филипп никогда не видел Томаса Лайтона, но не сомневался, что человек, стоящий со Стразерном, – его сын. Их объединяло не только заметное внешнее сходство, но особая атмосфера гордости, наполнявшая лорда Стразерна любящего отца.
Сделав вид, что увлеченно слушает серьезного джентльмена, Филипп изучал Томаса Лайтона. Удивительно, но больше всего Томас был похож не на лорда Эдварда Стразерна, а на его сестру Алису. Лицо чуть круглее, но тот же твердый подбородок, та же верхняя губа бантиком и полноватая нижняя. Как и у Алисы, у него были живые голубые глаза и пушистые ресницы, но левую щеку пересекал длинный шрам от удара сабли, наверное, полученный в битве при Вустере.
Помимо сходства были и некоторые различия. Его рот тверже очерчен, как будто жизненный опыт вытеснил ранимость и чувственность, характерные для утонченного лица Алисы, и в глазах затаилась циничная усталость от жизни, которая, надеялся Филипп, никогда не появится в глазах Алисы. В глазах Томаса светился еще и живой интерес, видно, ссылка не убила весь оптимизм в его душе.
Барнаус Вишингем, сдержанно одетый в черное в отличие от разноцветных костюмов его гостей, подавал пиво. Филипп взял пивную кружку, говоря кузнецу, что ходит с тростью больше для красоты, чем используя ее по назначению. Вишингем покачал головой по поводу творящегося в округе беззакония, обвинил во всем круглоголовых и пошел к другому гостю.
Потягивая медленно пиво, Филипп изучал собравшихся. В отличие от кузнеца он не верил, что его ранил солдат, и хотел знать, был ли человек, стрелявший в него, в этой комнате. За последние несколько дней он обдумал эту проблему с разных точек зрения и пришел к выводу, что напавший на него человек и предатель, работающий на Эдгара Осборна, – одно и то же лицо. Ради чего неизвестному противнику понадобилось использовать его в качестве мишени – это он еще выяснит.
Филипп наблюдал за окружающими сквозь верхнюю часть своей пивной кружки. Это была интересная смесь различных слоев общества Западного Истона, и положение каждого можно было определить по его костюму.
Преобладали состоятельные землевладельцы, как лорд Стразерн и Цедрик Инграм. Они были одеты в разного цвета сатиновые или бархатные дублеты и широкие, по последней моде, кюлоты с пышными бантами и розочками у колен. Тонкие сорочки виднелись сквозь разрезы на широких рукавах дублетов, а головы украшали дорогие фетровые шляпы, дополненные такими же дорогими страусовыми завитыми перьями, элегантно спускающимися на плечи вместе с длинными блестящими локонами.
Здесь были и преуспевающие, вроде кузнеца, ремесленники и купцы. Их одежда не отличалась такой изысканностью, как у джентльменов, была более приглушенных тонов, но выражение их лиц оставалось столь же серьезным. Ведь решался вопрос о восстании, а это дело нелегкое.
Изучая их лица, Филипп пришел к выводу, что все они хоть и несколько нервозны, но совершенно уверены в предстоящем успехе своего дела. Все это само по себе пугало бы того, кто поддерживал противоположную сторону.
Если бы организация роялистов ограничивалась каким-то одним общественным классом, например, состоятельными землевладельцами или купцами, успех намечаемого ими переворота был бы сомнительным, но люди, собравшиеся здесь, представляли самые влиятельные круги британской жизни, и раз они объединились против республиканского режима, значит правительство Кромвеля обречено.
Собравшиеся заволновались, и лорд Стразерн тут же заметил сэра Филиппа; направившись к нему, на ходу что-то бросил Томасу. Филипп почувствовал, как бешено заколотилось сердце, что бывало с ним перед каждой битвой, и как все блуждающие мысли сразу выскочили из головы и уступили место самой важной – как теперь выжить.
В этот момент вошел Цедрик Инграм, что несколько отвлекло внимание лорда Стразерна, вынужденного обратиться к нему с приветствием. Все еще взволнованный, Филипп оценивал, с какой холодностью Томас кивнул Цедрику. Филиппу показалось это любопытным, так как приветствие вряд ли можно было назвать вежливым. Очевидно, Томас Лайтон не любил Цедрика Инграма. Филипп хотел бы знать – почему. Но и эта мысль оставила его, потому что лорд Стразерн уже приближался к нему.
– Хочу познакомить вас с сыном, – радостно сказал Стразерн и повел за собой Филиппа.
Вблизи Томас Лайтон еще сильнее напоминал Алису. Только нос отличался горбинкой, но, как и у Алисы, казался будто выточенным. И каштановые волосы были чуть темнее, чем у нее, но такие же пышные и вьющиеся. А живые голубые глаза светились особой проницательностью.
– Томас, хочу представить тебя нашему новому соседу сэру Филиппу Гамильтону.
Поклон Томаса оказался таким же сдержанным, как во время приветствия Цедрика Инграма.
Филипп ответил более любезно, с насмешливым и слегка удивленным выражением лица. Ни тени сомнения и тревоги, которые он испытывал, не отразилось в нем, но Филипп знал, что его притворство может быть разоблачено в любой момент. Из того, что сейчас скажет лорд Стразерн, он поймет, насколько возможно избежать ожидаемой конфронтации.
Его надежды разбились вдребезги после слов, сказанных лордом Стразерном:
– Сэр Филипп недавно унаследовал Эйнсли Мейнор от Ричарда Гамильтона. До этого он был в ссылке. Может быть, ты знаешь его?
Вопрос содержал косвенный намек, так как лорд Стразерн был не менее проницателен, чем его отпрыск. Он напряженно наблюдал за знакомством, и было очевидно, что Томас в этот момент не узнал Филиппа.
Взгляд голубых глаз Томаса стал более холодным, оценивающим, и впился в Филиппа, смело встретившего и отразившего его легким движением темных бровей. Когда Томас заговорил, Филипп почувствовал облегчение, которое постарался скрыть, так как оно могло его выдать.
– Мне кажется, нас уже знакомили, но я боюсь, не могу припомнить подробностей нашей встречи. Как вам удалось, сэр Филипп, вернуться и унаследовать собственность вашего отца?
– Моего дяди, – спокойно поправил Филипп. Томас склонил голову, признавая допущенную ошибку. – И мне удалось вернуться, потому что мой брат имел влияние в правительстве лорда протектора. Он помог, чтобы с меня сняли запрещение.
– Вам повезло, что у вас такой великодушный брат, – холодно сказал Томас. – Ведь вы были высланы, и он мог, ничего не предпринимая, унаследовать все сам.
Филипп пожал плечами, оставаясь с непроницаемым лицом, что всегда так раздражало Осборна. Филипп подумал, почему такой вопрос ему не задавали раньше.
Польщенный, Барнаус тут же согласился. Но не преминул сказать об этом своей жене, та возвела глаза к небу, однако возражать не стала. С тех пор, как едва не поймали Томаса, она стала намного осмотрительней: Барнаус без сомнений приписал возможную катастрофу всемогущим свойствам ее длинного языка.
Провести встречу в доме кузнеца – была гениальная находка лорда Стразерна. Рядом с кузницей находился большой сарай, в котором Барнаус хранил разные необходимые для работы вещи, держал лошадей, приводимых ему подковать. В пустом пространстве сарая находились только столбики для привязи лошадей. И там можно было разместить всех лошадей приехавших роялистов, чтобы их большим скоплением снаружи не вызвать подозрения у патрульной службы круглоголовых.
На собрание были приглашены человек двадцать пять. Они представляли разные слои местного общества: от джентльменов типа Цедрика Инграма до купеческого сословия, представляемого Джоном Уилсоном, торгующим шелком и бархатом. Все эти люди долгое время поддерживали Стюартов и хранили в сердце интересы короля.
Пригласительным билетом на собрание для сэра Филиппа стала его раненая нога. Занятый мыслями о том, что лорд Стразерн, явившись к нему с визитом, не привел, на удивление, свою дочь, Филипп согласился принять участие в собрании. Уверенность, что там он встретится с Томасом Лайтоном, рождала в нем тревогу и предчувствие опасности, но он уже ничего не мог поделать. Отказаться прийти туда было так же нежелательно, как и встретить Томаса Лайтона лицом к лицу.
По мере приближения дня собрания Филипп размышлял, как бы это под предлогом боли в ноге избежать участия в нем. Некоторое время он обдумывал этот предлог, но потом решил отбросить подобную мысль. Ведь рана почти зажила, и он пользовался тросточкой скорее как модным аксессуаром, чем необходимым средством для передвижения. Никто не поверит, что рецидив вновь уложил его в постель.
Потом не исключена возможность, что собрание будет прервано властями, несмотря на попытки Стразерна найти самое безопасное место для встречи. Шпион сообщил о возвращении Томаса. Почему бы ему не проинформировать о собрании таким же образом? И если это случится, то вся округа заподозрит человека, который нашел удобную причину, чтобы не прийти.
Поэтому, отправляясь на собрание, Филипп оделся как настоящий придворный: голубой шелковый дублет, широкие черные кюлоты, украшенные бантами из лент, короткий черный шелковый плащ, накинутый сверху на плечи, – и приготовился смело броситься навстречу опасности.
Дом кузнеца был значительно больших размеров, чем то подобало человеку такой скромной профессии. Это было старинное деревянное здание в стиле, популярном около семидесяти пяти лет назад, во времена правления королевы Бесс. Комната, где собрались роялисты, располагалась с одной стороны дома по всей его длине. При своей огромности комната будто уменьшилась в размерах, когда в ней разместились двадцать пять человек. Филипп немного опоздал и преднамеренно смешался с группой горячо споривших мужчин, стоявших поодаль от лорда Стразерна и находившегося рядом с ним высокого молодого человека.
Филипп никогда не видел Томаса Лайтона, но не сомневался, что человек, стоящий со Стразерном, – его сын. Их объединяло не только заметное внешнее сходство, но особая атмосфера гордости, наполнявшая лорда Стразерна любящего отца.
Сделав вид, что увлеченно слушает серьезного джентльмена, Филипп изучал Томаса Лайтона. Удивительно, но больше всего Томас был похож не на лорда Эдварда Стразерна, а на его сестру Алису. Лицо чуть круглее, но тот же твердый подбородок, та же верхняя губа бантиком и полноватая нижняя. Как и у Алисы, у него были живые голубые глаза и пушистые ресницы, но левую щеку пересекал длинный шрам от удара сабли, наверное, полученный в битве при Вустере.
Помимо сходства были и некоторые различия. Его рот тверже очерчен, как будто жизненный опыт вытеснил ранимость и чувственность, характерные для утонченного лица Алисы, и в глазах затаилась циничная усталость от жизни, которая, надеялся Филипп, никогда не появится в глазах Алисы. В глазах Томаса светился еще и живой интерес, видно, ссылка не убила весь оптимизм в его душе.
Барнаус Вишингем, сдержанно одетый в черное в отличие от разноцветных костюмов его гостей, подавал пиво. Филипп взял пивную кружку, говоря кузнецу, что ходит с тростью больше для красоты, чем используя ее по назначению. Вишингем покачал головой по поводу творящегося в округе беззакония, обвинил во всем круглоголовых и пошел к другому гостю.
Потягивая медленно пиво, Филипп изучал собравшихся. В отличие от кузнеца он не верил, что его ранил солдат, и хотел знать, был ли человек, стрелявший в него, в этой комнате. За последние несколько дней он обдумал эту проблему с разных точек зрения и пришел к выводу, что напавший на него человек и предатель, работающий на Эдгара Осборна, – одно и то же лицо. Ради чего неизвестному противнику понадобилось использовать его в качестве мишени – это он еще выяснит.
Филипп наблюдал за окружающими сквозь верхнюю часть своей пивной кружки. Это была интересная смесь различных слоев общества Западного Истона, и положение каждого можно было определить по его костюму.
Преобладали состоятельные землевладельцы, как лорд Стразерн и Цедрик Инграм. Они были одеты в разного цвета сатиновые или бархатные дублеты и широкие, по последней моде, кюлоты с пышными бантами и розочками у колен. Тонкие сорочки виднелись сквозь разрезы на широких рукавах дублетов, а головы украшали дорогие фетровые шляпы, дополненные такими же дорогими страусовыми завитыми перьями, элегантно спускающимися на плечи вместе с длинными блестящими локонами.
Здесь были и преуспевающие, вроде кузнеца, ремесленники и купцы. Их одежда не отличалась такой изысканностью, как у джентльменов, была более приглушенных тонов, но выражение их лиц оставалось столь же серьезным. Ведь решался вопрос о восстании, а это дело нелегкое.
Изучая их лица, Филипп пришел к выводу, что все они хоть и несколько нервозны, но совершенно уверены в предстоящем успехе своего дела. Все это само по себе пугало бы того, кто поддерживал противоположную сторону.
Если бы организация роялистов ограничивалась каким-то одним общественным классом, например, состоятельными землевладельцами или купцами, успех намечаемого ими переворота был бы сомнительным, но люди, собравшиеся здесь, представляли самые влиятельные круги британской жизни, и раз они объединились против республиканского режима, значит правительство Кромвеля обречено.
Собравшиеся заволновались, и лорд Стразерн тут же заметил сэра Филиппа; направившись к нему, на ходу что-то бросил Томасу. Филипп почувствовал, как бешено заколотилось сердце, что бывало с ним перед каждой битвой, и как все блуждающие мысли сразу выскочили из головы и уступили место самой важной – как теперь выжить.
В этот момент вошел Цедрик Инграм, что несколько отвлекло внимание лорда Стразерна, вынужденного обратиться к нему с приветствием. Все еще взволнованный, Филипп оценивал, с какой холодностью Томас кивнул Цедрику. Филиппу показалось это любопытным, так как приветствие вряд ли можно было назвать вежливым. Очевидно, Томас Лайтон не любил Цедрика Инграма. Филипп хотел бы знать – почему. Но и эта мысль оставила его, потому что лорд Стразерн уже приближался к нему.
– Хочу познакомить вас с сыном, – радостно сказал Стразерн и повел за собой Филиппа.
Вблизи Томас Лайтон еще сильнее напоминал Алису. Только нос отличался горбинкой, но, как и у Алисы, казался будто выточенным. И каштановые волосы были чуть темнее, чем у нее, но такие же пышные и вьющиеся. А живые голубые глаза светились особой проницательностью.
– Томас, хочу представить тебя нашему новому соседу сэру Филиппу Гамильтону.
Поклон Томаса оказался таким же сдержанным, как во время приветствия Цедрика Инграма.
Филипп ответил более любезно, с насмешливым и слегка удивленным выражением лица. Ни тени сомнения и тревоги, которые он испытывал, не отразилось в нем, но Филипп знал, что его притворство может быть разоблачено в любой момент. Из того, что сейчас скажет лорд Стразерн, он поймет, насколько возможно избежать ожидаемой конфронтации.
Его надежды разбились вдребезги после слов, сказанных лордом Стразерном:
– Сэр Филипп недавно унаследовал Эйнсли Мейнор от Ричарда Гамильтона. До этого он был в ссылке. Может быть, ты знаешь его?
Вопрос содержал косвенный намек, так как лорд Стразерн был не менее проницателен, чем его отпрыск. Он напряженно наблюдал за знакомством, и было очевидно, что Томас в этот момент не узнал Филиппа.
Взгляд голубых глаз Томаса стал более холодным, оценивающим, и впился в Филиппа, смело встретившего и отразившего его легким движением темных бровей. Когда Томас заговорил, Филипп почувствовал облегчение, которое постарался скрыть, так как оно могло его выдать.
– Мне кажется, нас уже знакомили, но я боюсь, не могу припомнить подробностей нашей встречи. Как вам удалось, сэр Филипп, вернуться и унаследовать собственность вашего отца?
– Моего дяди, – спокойно поправил Филипп. Томас склонил голову, признавая допущенную ошибку. – И мне удалось вернуться, потому что мой брат имел влияние в правительстве лорда протектора. Он помог, чтобы с меня сняли запрещение.
– Вам повезло, что у вас такой великодушный брат, – холодно сказал Томас. – Ведь вы были высланы, и он мог, ничего не предпринимая, унаследовать все сам.
Филипп пожал плечами, оставаясь с непроницаемым лицом, что всегда так раздражало Осборна. Филипп подумал, почему такой вопрос ему не задавали раньше.