— Кому она нужна?
— Может, и никому, но я припарковала ее буквально в метре от гаража, так что, надеюсь, на нее не упала какая-нибудь балка или обломок.
От милого домика, радушно одолженного мне миссис Хилмер, теперь не осталось и камня на камне. Все пепелище было огорожено и охранялось полицейскими. Трое мужчин в тяжелых ботинках на резиновой подошве старательно прочесывали остатки фундамента, пытаясь установить причину возгорания. Посмотрев на нас, они снова вернулись к поискам.
Я с облегчением увидела, что мою машину передвинули метров на семь в сторону коттеджа миссис Хилмер. Мы с Джоан вылезли из «форда» и пошли осматривать мой автомобиль.
Эту подержанную «БМВ» — первую приличную машину в моей жизни — я купила два года назад. Теперь ее покрывал слой черной сажи, а со стороны пассажирского сиденья краска кое-где вздулась пузырями. Тем не менее мне повезло: у меня остались колеса, пусть даже пока я и не могла ими воспользоваться: свою сумочку я забыла в спальне. В ней, кроме всего прочего, лежали и ключи от машины.
К нам подошел один из копов — очень молодой и вежливый. Когда я объяснила ему, что лишилась ключей и теперь мне придется заказывать через компанию «БМВ» другие, он заверил меня, что с моим автомобилем ничего не случится:
— Ближайшие несколько дней мы будем дежурить на участке.
И пытаться найти что-нибудь, чтобы повесить на меня это дело, подумала я, поблагодарив его вслух.
К тому времени, когда мы с Джоан снова сели в «форд», все мое хорошее настроение — появившееся, когда я наконец оделась и выбралась из больницы — окончательно улетучилось. На улице стоял погожий осенний день, но вокруг нас в воздухе висел лишь запах гари. Оставалось надеяться, что к приезду миссис Хилмер он все-таки рассосется. Да, и еще: раньше или позже мне все равно придется ей звонить и объясняться.
Я уже в красках представляла этот разговор: «Мне так жаль, что из-за меня сгорел ваш гостевой домик. Обещаю, второй раз я такого не допущу».
Вдалеке послышался колокольный звон. Любопытно, отец все-таки поехал на мессу с женой и сыном, этой звездой баскетбола, после визита ко мне? Я выбросила его визитку, уходя из палаты. Правда, я успела прочесть, что он все еще живет в Ирвингтоне. Значит, скорее всего, он до сих пор ходит в церковь Непорочного Зачатия — храм, где меня когда-то крестили.
Моими крестными, которые должны были помогать моим родителям в моем религиозном воспитании и духовном становлении, стали близкие друзья отца — Баррисы. Дэйв Баррис, как и отец, работал в полиции, и, скорее всего, уже тоже ушел на пенсию. Интересно, он и его жена хоть иногда вспоминают обо мне? "Кстати, Тед, от Элли ничего не слышно? " Или предпочитают избегать столь неприятную тему, покачивая головой и тяжело вздыхая? «Иногда в жизни случаются довольно грустные вещи. Нужно просто оставить их в прошлом и идти вперед».
— Что-то ты все время молчишь, Элли, — забеспокоилась Джоан. — Как ты себя чувствуешь?
— Намного лучше, чем могло бы быть, — заверила ее я. — Ты просто ангел, и я хочу угостить тебя ланчем — с тех денег, которые ты мне так великодушно одолжила.
Я сразу поняла, что «Гудзон Вэлли Инн» — то, что мне нужно. Большое трехэтажное здание в викторианском стиле с широкой мраморной лестницей, позолоченными перилами и пожилой женщиной-администратором, которая, как только мы вошли в вестибюль, встретила нас из-за стола пристальным, изучающим взглядом.
Джоан объяснила, что я потеряла сумочку и получу новые кредитные карты только через пару дней, и мне оформили номер на карточку Джоан, за что я по гроб жизни благодарна администратору — миссис Уиллис. Представившись, добрая женщина рассказала нам, что семь лет назад сама потеряла сумочку на вокзале, положив ее рядом с собой на скамейку.
— Я отвернулась перелистнуть газету, — объяснила она, — а буквально через долю секунды сумочка испарилась. Так глупо. Я осталась без копейки. Я так расстроилась. Когда я пришла в себя и позвонила в банк, с моей карточки уже потратили триста долларов, и...
Наверное, понимая и разделяя мое горе, миссис Уиллис проявила ко мне особое внимание и дала комнату, как нельзя лучше соответствовавшую моим требованиям.
— По цене это обычный номер, но на самом деле — почти люкс. Там даже есть отдельная гостиная с маленькой кухней. Вдобавок оттуда великолепный вид на реку.
Если что-то и нравится мне в этом мире, так это речные пейзажи. Сама не знаю почему. Меня зачали в доме с видом на реку Гудзон, в котором я прожила первые пять лет своей жизни. Помню, когда я была совсем маленькой, я часто пододвигала стул к окну и залезала на него, пытаясь разглядеть отблеск реки внизу.
Мы с Джоан медленно поднялись на два этажа к моему номеру, согласились, что это именно то, что мне нужно, и так же медленно спустились вниз в симпатичный ресторан в дальней части гостиницы. К тому времени мне уже начало казаться, что количество волдырей у меня на ногах увеличилось раз в десять.
«Кровавая Мэри» и огромный гамбургер сотворили чудо и привели меня в норму.
Мы пили кофе, и вдруг Джоан нахмурилась и выдала:
— Элли, мне неприятно заводить этот разговор, но придется. Вчера вечером мы с Лео были на фуршете. Все говорят о твоем сайте.
— И что?
— Многие считают это возмутительным. Я понимаю, ты зарегистрировала сайт под названием «Роб Вестерфилд» вполне легально, но многие думают, что это — уже слишком, — нервно призналась она.
— Не волнуйся, — успокоила ее я. — Вестников я не убиваю. Вдобавок мне самой интересна реакция окружающих. Что еще говорят?
— Что тебе не стоило выкладывать фотографии из дела Роба в Интернете и что результаты медицинской экспертизы с описанием ударов, нанесенных Андреа, — просто страшно читать.
— Это было жестокое убийство.
— Элли, ты сама спросила, что говорят люди!
Джоан выглядела такой несчастной, что мне стало за себя стыдно.
— Прости. Я понимаю, как тебе тяжело.
Джоан пожала плечами.
— Элли, я уверена, что Андреа убил Уилл Небелз. Половина нашего города считает преступником Пола Штройбела. А большинство остальных если и признают Роба Вестерфилда виновным, то полагают, что он отсидел свой срок и заслужил досрочное освобождение. И с этим ты ничего не поделаешь.
— Джоан, если бы Роб Вестерфилд признал себя виновным и чистосердечно раскаялся, я бы все равно ненавидела этого урода, но сайта бы не завела. Я понимаю их точку зрения, но мне уже не остановиться.
Джоан протянула руку через стол, и мы сцепили пальцы.
— Элли, может, ты все-таки проявишь жалость? Хотя бы к старой миссис Вестерфилд. Ее экономка ходит и сетует, как та расстроилась из-за твоего сайта. Старая женщина хочет, чтобы ты его прикрыла хотя бы на время, пока новый состав присяжных не выслушает показания Небелза.
Я вспомнила Дороти Вестерфилд, элегантную женщину, которая пришла в день похорон выразить соболезнования моей матери и которую отец выгнал из нашего дома. Он не принял ее сочувствия тогда, а я не имела права проявить его сейчас.
— Давай сменим тему, — предложила я. — Боюсь, мы не сойдемся.
Джоан одолжила мне триста долларов, и мы обе искренне улыбались, когда я платила за ланч.
— Чисто символически, — согласилась я, — но мне так приятней.
Перед дверьми в вестибюле мы попрощались.
— Я не могла смотреть, как ты карабкаешься наверх по этой лестнице.
— Вид из окна того стоит. К тому же у меня есть клюка, — в качестве подтверждения я постучала тросточкой по полу.
— Если что — звони. В любом случае, завтра я сама с тобою свяжусь.
Я подумала, не стоит ли закончить на этом разговор, но мне хотелось задать Джоан еще один вопрос.
— Джоан, я знаю, ты ни разу не видела медальон, который носила Андреа, но скажи, ты все еще общаешься с кем-нибудь из ваших школьных подруг?
— Конечно. И теперь, после всего, они точно мне скоро позвонят.
— А не могла бы ты спросить, не видел ли кто-нибудь из них на Андреа тот самый медальон? Золотой, в форме сердечка, выпуклый по краям, с маленькими синими камушками посередине и выгравированными буквами "А" и "Р" — инициалами Андреа и Роба — сзади.
— Элли...
— Джоан, чем больше я об этом думаю, тем больше я убеждаюсь, что Роб вернулся в гараж только потому, что не хотел, чтобы медальон нашли на теле Андреа. Мне нужно знать, почему он был так важен Вестерфилду. И не помешало бы, если бы кто-то подтвердил факт его существования.
Джоан решила не спорить. Пообещав навести справки, она уехала домой к обыденной жизни, детям и мужу.
Тяжело опираясь на трость, я прохромала наверх в номер, закрыла дверь, заперла щеколду, аккуратно сняла кроссовки и плюхнулась в кровать.
Я проснулась от телефонного звонка и с удивлением отметила, что в комнате все еще темно. Опершись на локоть, я нащупала выключатель и, поднимая телефон со столика у изголовья, бросила быстрый взгляд на часы.
Восемь. Я проспала шесть часов.
— Алло, — мой голос звучал, словно с похмелья.
— Элли, это Джоан. У меня для тебя ужасная новость. Сегодня днем экономка старой миссис Вестерфилд заявилась в магазин Штройбелов и накричала на Пола. Она вопила, что он должен признаться в убийстве Андреа и что это он виновен во всех несчастьях Вестерфилдов. Элли, час назад Пол закрылся у себя дома в ванной и перерезал вены. Сейчас он в больнице, в реанимации. Он потерял много крови. Врачи говорят, он не выживет.
28
29
30
— Может, и никому, но я припарковала ее буквально в метре от гаража, так что, надеюсь, на нее не упала какая-нибудь балка или обломок.
От милого домика, радушно одолженного мне миссис Хилмер, теперь не осталось и камня на камне. Все пепелище было огорожено и охранялось полицейскими. Трое мужчин в тяжелых ботинках на резиновой подошве старательно прочесывали остатки фундамента, пытаясь установить причину возгорания. Посмотрев на нас, они снова вернулись к поискам.
Я с облегчением увидела, что мою машину передвинули метров на семь в сторону коттеджа миссис Хилмер. Мы с Джоан вылезли из «форда» и пошли осматривать мой автомобиль.
Эту подержанную «БМВ» — первую приличную машину в моей жизни — я купила два года назад. Теперь ее покрывал слой черной сажи, а со стороны пассажирского сиденья краска кое-где вздулась пузырями. Тем не менее мне повезло: у меня остались колеса, пусть даже пока я и не могла ими воспользоваться: свою сумочку я забыла в спальне. В ней, кроме всего прочего, лежали и ключи от машины.
К нам подошел один из копов — очень молодой и вежливый. Когда я объяснила ему, что лишилась ключей и теперь мне придется заказывать через компанию «БМВ» другие, он заверил меня, что с моим автомобилем ничего не случится:
— Ближайшие несколько дней мы будем дежурить на участке.
И пытаться найти что-нибудь, чтобы повесить на меня это дело, подумала я, поблагодарив его вслух.
К тому времени, когда мы с Джоан снова сели в «форд», все мое хорошее настроение — появившееся, когда я наконец оделась и выбралась из больницы — окончательно улетучилось. На улице стоял погожий осенний день, но вокруг нас в воздухе висел лишь запах гари. Оставалось надеяться, что к приезду миссис Хилмер он все-таки рассосется. Да, и еще: раньше или позже мне все равно придется ей звонить и объясняться.
Я уже в красках представляла этот разговор: «Мне так жаль, что из-за меня сгорел ваш гостевой домик. Обещаю, второй раз я такого не допущу».
Вдалеке послышался колокольный звон. Любопытно, отец все-таки поехал на мессу с женой и сыном, этой звездой баскетбола, после визита ко мне? Я выбросила его визитку, уходя из палаты. Правда, я успела прочесть, что он все еще живет в Ирвингтоне. Значит, скорее всего, он до сих пор ходит в церковь Непорочного Зачатия — храм, где меня когда-то крестили.
Моими крестными, которые должны были помогать моим родителям в моем религиозном воспитании и духовном становлении, стали близкие друзья отца — Баррисы. Дэйв Баррис, как и отец, работал в полиции, и, скорее всего, уже тоже ушел на пенсию. Интересно, он и его жена хоть иногда вспоминают обо мне? "Кстати, Тед, от Элли ничего не слышно? " Или предпочитают избегать столь неприятную тему, покачивая головой и тяжело вздыхая? «Иногда в жизни случаются довольно грустные вещи. Нужно просто оставить их в прошлом и идти вперед».
— Что-то ты все время молчишь, Элли, — забеспокоилась Джоан. — Как ты себя чувствуешь?
— Намного лучше, чем могло бы быть, — заверила ее я. — Ты просто ангел, и я хочу угостить тебя ланчем — с тех денег, которые ты мне так великодушно одолжила.
Я сразу поняла, что «Гудзон Вэлли Инн» — то, что мне нужно. Большое трехэтажное здание в викторианском стиле с широкой мраморной лестницей, позолоченными перилами и пожилой женщиной-администратором, которая, как только мы вошли в вестибюль, встретила нас из-за стола пристальным, изучающим взглядом.
Джоан объяснила, что я потеряла сумочку и получу новые кредитные карты только через пару дней, и мне оформили номер на карточку Джоан, за что я по гроб жизни благодарна администратору — миссис Уиллис. Представившись, добрая женщина рассказала нам, что семь лет назад сама потеряла сумочку на вокзале, положив ее рядом с собой на скамейку.
— Я отвернулась перелистнуть газету, — объяснила она, — а буквально через долю секунды сумочка испарилась. Так глупо. Я осталась без копейки. Я так расстроилась. Когда я пришла в себя и позвонила в банк, с моей карточки уже потратили триста долларов, и...
Наверное, понимая и разделяя мое горе, миссис Уиллис проявила ко мне особое внимание и дала комнату, как нельзя лучше соответствовавшую моим требованиям.
— По цене это обычный номер, но на самом деле — почти люкс. Там даже есть отдельная гостиная с маленькой кухней. Вдобавок оттуда великолепный вид на реку.
Если что-то и нравится мне в этом мире, так это речные пейзажи. Сама не знаю почему. Меня зачали в доме с видом на реку Гудзон, в котором я прожила первые пять лет своей жизни. Помню, когда я была совсем маленькой, я часто пододвигала стул к окну и залезала на него, пытаясь разглядеть отблеск реки внизу.
Мы с Джоан медленно поднялись на два этажа к моему номеру, согласились, что это именно то, что мне нужно, и так же медленно спустились вниз в симпатичный ресторан в дальней части гостиницы. К тому времени мне уже начало казаться, что количество волдырей у меня на ногах увеличилось раз в десять.
«Кровавая Мэри» и огромный гамбургер сотворили чудо и привели меня в норму.
Мы пили кофе, и вдруг Джоан нахмурилась и выдала:
— Элли, мне неприятно заводить этот разговор, но придется. Вчера вечером мы с Лео были на фуршете. Все говорят о твоем сайте.
— И что?
— Многие считают это возмутительным. Я понимаю, ты зарегистрировала сайт под названием «Роб Вестерфилд» вполне легально, но многие думают, что это — уже слишком, — нервно призналась она.
— Не волнуйся, — успокоила ее я. — Вестников я не убиваю. Вдобавок мне самой интересна реакция окружающих. Что еще говорят?
— Что тебе не стоило выкладывать фотографии из дела Роба в Интернете и что результаты медицинской экспертизы с описанием ударов, нанесенных Андреа, — просто страшно читать.
— Это было жестокое убийство.
— Элли, ты сама спросила, что говорят люди!
Джоан выглядела такой несчастной, что мне стало за себя стыдно.
— Прости. Я понимаю, как тебе тяжело.
Джоан пожала плечами.
— Элли, я уверена, что Андреа убил Уилл Небелз. Половина нашего города считает преступником Пола Штройбела. А большинство остальных если и признают Роба Вестерфилда виновным, то полагают, что он отсидел свой срок и заслужил досрочное освобождение. И с этим ты ничего не поделаешь.
— Джоан, если бы Роб Вестерфилд признал себя виновным и чистосердечно раскаялся, я бы все равно ненавидела этого урода, но сайта бы не завела. Я понимаю их точку зрения, но мне уже не остановиться.
Джоан протянула руку через стол, и мы сцепили пальцы.
— Элли, может, ты все-таки проявишь жалость? Хотя бы к старой миссис Вестерфилд. Ее экономка ходит и сетует, как та расстроилась из-за твоего сайта. Старая женщина хочет, чтобы ты его прикрыла хотя бы на время, пока новый состав присяжных не выслушает показания Небелза.
Я вспомнила Дороти Вестерфилд, элегантную женщину, которая пришла в день похорон выразить соболезнования моей матери и которую отец выгнал из нашего дома. Он не принял ее сочувствия тогда, а я не имела права проявить его сейчас.
— Давай сменим тему, — предложила я. — Боюсь, мы не сойдемся.
Джоан одолжила мне триста долларов, и мы обе искренне улыбались, когда я платила за ланч.
— Чисто символически, — согласилась я, — но мне так приятней.
Перед дверьми в вестибюле мы попрощались.
— Я не могла смотреть, как ты карабкаешься наверх по этой лестнице.
— Вид из окна того стоит. К тому же у меня есть клюка, — в качестве подтверждения я постучала тросточкой по полу.
— Если что — звони. В любом случае, завтра я сама с тобою свяжусь.
Я подумала, не стоит ли закончить на этом разговор, но мне хотелось задать Джоан еще один вопрос.
— Джоан, я знаю, ты ни разу не видела медальон, который носила Андреа, но скажи, ты все еще общаешься с кем-нибудь из ваших школьных подруг?
— Конечно. И теперь, после всего, они точно мне скоро позвонят.
— А не могла бы ты спросить, не видел ли кто-нибудь из них на Андреа тот самый медальон? Золотой, в форме сердечка, выпуклый по краям, с маленькими синими камушками посередине и выгравированными буквами "А" и "Р" — инициалами Андреа и Роба — сзади.
— Элли...
— Джоан, чем больше я об этом думаю, тем больше я убеждаюсь, что Роб вернулся в гараж только потому, что не хотел, чтобы медальон нашли на теле Андреа. Мне нужно знать, почему он был так важен Вестерфилду. И не помешало бы, если бы кто-то подтвердил факт его существования.
Джоан решила не спорить. Пообещав навести справки, она уехала домой к обыденной жизни, детям и мужу.
Тяжело опираясь на трость, я прохромала наверх в номер, закрыла дверь, заперла щеколду, аккуратно сняла кроссовки и плюхнулась в кровать.
Я проснулась от телефонного звонка и с удивлением отметила, что в комнате все еще темно. Опершись на локоть, я нащупала выключатель и, поднимая телефон со столика у изголовья, бросила быстрый взгляд на часы.
Восемь. Я проспала шесть часов.
— Алло, — мой голос звучал, словно с похмелья.
— Элли, это Джоан. У меня для тебя ужасная новость. Сегодня днем экономка старой миссис Вестерфилд заявилась в магазин Штройбелов и накричала на Пола. Она вопила, что он должен признаться в убийстве Андреа и что это он виновен во всех несчастьях Вестерфилдов. Элли, час назад Пол закрылся у себя дома в ванной и перерезал вены. Сейчас он в больнице, в реанимации. Он потерял много крови. Врачи говорят, он не выживет.
28
Я нашла миссис Штройбел в приемном покое у реанимации. Женщина плакала беззвучно — только по щекам текли слезы. Губы плотно сжаты, как будто она боялась, что через них наружу хлынет всесокрушающая волна боли. На плечи накинуто пальто, а на кардигане и юбке, хоть они и были темно-синего цвета, виднелись темные пятна — могу поспорить — крови Пола. Рядом с ней, словно охрана, сидела крупная, скромно одетая женщина лет пятидесяти. Она враждебно посмотрела на меня.
Я не знала, чего ожидать от миссис Штройбел. Это ведь из-за моего сайта экономка миссис Вестерфилд устроила скандал, вызвавший такую отчаянную реакцию Пола. Но тут миссис Штройбел встала и подошла ко мне.
— Видишь, Элли, — заплакала она, — видишь, что они сделали с моим сыном.
Я заключила ее в объятия.
— Вижу, миссис Штройбел.
Через ее плечо я бросила взгляд на вторую женщину. Она поняла мой молчаливый вопрос и махнула рукой, поясняя, что с Полом пока еще ничего неясно.
— Я — Грета Бергнер, — представилась она. — Я работаю в магазине миссис Штройбел и Пола. Я приняла вас за журналистку.
Следующие двенадцать часов мы просидели там вместе, время от времени вставая и подходя ко входу в бокс, где под кислородной маской лежал Пол, весь в трубках и проводах, с туго забинтованными запястьями.
Всю эту долгую ночь я видела искаженное страданием лицо миссис Штройбел и ее губы, шевелящиеся в беззвучной молитве, и вскоре я тоже обратилась к Богу. Сначала чисто интуитивно, а потом все более и более осознанно. «Господи, если ты спасешь Пола ради нее, я попробую принять все, что случилось. Не знаю, насколько получится, но, клянусь, я попытаюсь».
Первые лучи солнца начали пробиваться сквозь царивший на улице сумрак.
В девять пятнадцать в приемный покой вошел врач.
— Состояние Пола стабилизировалось, — сообщил он. — Он выкарабкается. Думаю, вам стоит поехать домой и отдохнуть.
Из больницы я уехала на такси. По дороге я попросила водителя остановиться и купила утреннюю газету. Бросив взгляд на первую страницу «Вестчестер Пост» я порадовалась, что у Пола в реанимации нет газет.
«Подозреваемый в убийстве пытается покончить с собой», — кричал заголовок.
На оставшейся части первой страницы поместили фотографии трех человек. Слева — Уилла Небелза, с выражением уверенности в собственной правоте на слабовольном лице. Справа — женщины лет шестидесяти с озабоченным взглядом, только усиливавшим и без того жесткие черты лица. А в центре — Пола Штройбела за прилавком с хлебным ножом в руке. Его фотографию обрезали так, чтобы была видна только рука с ножом: никакого французского батона, который Пол нарезает для бутербродов. Взгляд устремлен в камеру, брови сдвинуты на переносице — похоже, его сфотографировали неожиданно. В общем, в результате со страницы глядел мрачный тип с грозным оружием в руке.
Под каждой из фотографий вместо подписи стояло по цитате. Под Небелзом — «Я знал, что это сделал он». Под суровой женщиной — «Он в этом признался». Под Полом — «Простите, простите».
Сама статья располагалась на третьей странице, но ее я отложила на потом — такси подъехало к гостинице. Вернувшись в номер, я снова села за газету.
Женщина с первой страницы оказалась Лилиан Бекерсон, экономкой, проработавшей у миссис Вестерфилд тридцать один год.
«Миссис Вестерфилд — одна из самых замечательных людей, когда-либо рождавшихся в этом мире, — цитировала ее слова газета. — Ее муж был сенатором США, а дед — губернатором Нью-Йорка. Более двадцати лет она прожила с пятном позора на чести семьи. А теперь, когда ее внук пытается доказать свою невиновность, эта женщина, которая лгала в суде еще ребенком, снова хочет его уничтожить через свой сайт».
Похоже, это про меня.
«После того как миссис Вестерфилд заглянула вчера на этот сайт, она проплакала весь день. И я не выдержала. Я дошла до магазина и закричала этому человеку, чтобы он сказал правду и признался в своем преступлении. Знаете, что он мне повторял? „Простите, простите“. Вот вы бы стали так извиняться, если бы были невиновны? Не думаю».
Стали бы, если бы были Полом Штройбелом. Я заставила себя читать дальше. Я сама журналист, и я поняла, что Колин Марш, автор этой статейки, — один из тех любителей сенсаций, которые умеют подбирать и правильно вставлять броские цитаты.
Он разыскал и Эмму Уоткинс, школьного психолога. Женщину, которая когда-то в суде заявила, что, когда она сообщила в классе об Андреа, Пол пробормотал: «Я не думал, что она мертва». Миссис Уоткинс рассказала Маршу, что все эти годы она сомневалась в приговоре Роба Вестерфилда. По ее словам, Пол был легко возбудимым мальчиком, и узнай он, что Андреа только в шутку согласилась пойти с ним на танцы в День благодарения, он мог очень расстроиться и сорваться.
Сорваться. Какая тактичность!
Уилла Небелза, это жалкое подобие человека, этого пьянчугу-любителя девочек-подростков, цитировали на полстатьи. Он еще более красочно, чем по телевизору, расписал Маршу, как Пол зашел в гараж-"убежище" с домкратом в руке. В конце Уилл жалко сетовал, что всегда будет чувствовать вину перед Вестерфилдами за то, что не рассказал эту историю раньше.
Я дочитала заметку и швырнула газету на кровать. Во мне кипела смесь ярости и беспокойства. К делу подключили прессу, и теперь все больше и больше людей будут убеждаться в непричастности Вестерфилда. Не знай я сути дела, даже я могла бы поверить, что за решетку упрятали невинного человека. Но если миссис Вестерфилд расстроилась, почитав мой сайт, значит, несомненно, и он оказывает определенное влияние на окружающих.
Я открыла ноутбук и села за работу:
"Из лучших, но ошибочных побуждений, экономка миссис Дороти Вестерфилд вломилась в магазин Штройбелов и стала оскорблять Пола. Несколько часов спустя он, человек ранимый и тонкий, которому уже и так изрядно попортили нервы ложь и клевета, распространяемые за деньги Вестерфилдов, попытался свести счеты с жизнью.
Я искренне сочувствую миссис Дороти Вестерфилд, по-настоящему чудесной и порядочной женщине. Преступление, совершенное ее внуком, принесло ей много горя и страданий. Но гордое имя ее семьи могут еще долго помнить и уважать наши потомки. Все, что ей для этого нужно сделать — это пожертвовать свое огромное состояние на благотворительность: на образование будущих поколений и медицинские исследования, которые помогут спасти множество человеческих жизней. Если она завещает деньги убийце, это станет трагедией. Не меньшей, чем та, что двадцать лет назад унесла жизнь моей сестры, а вчера чуть не стоила жизни Полу Штройбелу.
Я думаю, общество «В защиту Роба Вестерфилда» уже существует.
И предлагаю всем создать другое общество — «В защиту Пола Штройбела».
И в первую очередь Вам, миссис Дороти Вестерфилд! "
Неплохо, подумала я, загружая текст на сайт.
Я закрыла ноутбук, и тут зазвонил телефон.
— Почитал я газетки. — Я сразу узнала голос: это тот самый мужчина, который сидел с Вестерфилдом и которому Роб признался в еще одном убийстве!
— Я ждала вашего звонка. — Я старалась говорить как можно более отстраненно.
— Я смотрю, Вестерфилд неплохо выставил этого дебила, Штройбела, плохим парнем.
— Он не дебил, — резко поправила его я.
— Как знаете. Ближе к делу. Пять тысяч баксов, и с меня имя того парня, которого пришил Вестерфилд.
— А фамилия?
— Я знаю только имя. Не хотите — не ешьте.
— А еще вы что-нибудь знаете? Когда и где это произошло?
— Больше ничего. Деньги мне нужны к пятнице.
Сегодня понедельник. У меня три тысячи долларов на счету в Атланте. Если до пятницы не получу аванс, остальное — как ни противна эта мысль — придется одолжить у Пита.
— Ну? — нетерпеливо переспросил он.
Я знала, что рискую остаться в дураках, но попробовать стоило.
— К пятнице я достану деньги, — пообещала я.
Я не знала, чего ожидать от миссис Штройбел. Это ведь из-за моего сайта экономка миссис Вестерфилд устроила скандал, вызвавший такую отчаянную реакцию Пола. Но тут миссис Штройбел встала и подошла ко мне.
— Видишь, Элли, — заплакала она, — видишь, что они сделали с моим сыном.
Я заключила ее в объятия.
— Вижу, миссис Штройбел.
Через ее плечо я бросила взгляд на вторую женщину. Она поняла мой молчаливый вопрос и махнула рукой, поясняя, что с Полом пока еще ничего неясно.
— Я — Грета Бергнер, — представилась она. — Я работаю в магазине миссис Штройбел и Пола. Я приняла вас за журналистку.
Следующие двенадцать часов мы просидели там вместе, время от времени вставая и подходя ко входу в бокс, где под кислородной маской лежал Пол, весь в трубках и проводах, с туго забинтованными запястьями.
Всю эту долгую ночь я видела искаженное страданием лицо миссис Штройбел и ее губы, шевелящиеся в беззвучной молитве, и вскоре я тоже обратилась к Богу. Сначала чисто интуитивно, а потом все более и более осознанно. «Господи, если ты спасешь Пола ради нее, я попробую принять все, что случилось. Не знаю, насколько получится, но, клянусь, я попытаюсь».
Первые лучи солнца начали пробиваться сквозь царивший на улице сумрак.
В девять пятнадцать в приемный покой вошел врач.
— Состояние Пола стабилизировалось, — сообщил он. — Он выкарабкается. Думаю, вам стоит поехать домой и отдохнуть.
Из больницы я уехала на такси. По дороге я попросила водителя остановиться и купила утреннюю газету. Бросив взгляд на первую страницу «Вестчестер Пост» я порадовалась, что у Пола в реанимации нет газет.
«Подозреваемый в убийстве пытается покончить с собой», — кричал заголовок.
На оставшейся части первой страницы поместили фотографии трех человек. Слева — Уилла Небелза, с выражением уверенности в собственной правоте на слабовольном лице. Справа — женщины лет шестидесяти с озабоченным взглядом, только усиливавшим и без того жесткие черты лица. А в центре — Пола Штройбела за прилавком с хлебным ножом в руке. Его фотографию обрезали так, чтобы была видна только рука с ножом: никакого французского батона, который Пол нарезает для бутербродов. Взгляд устремлен в камеру, брови сдвинуты на переносице — похоже, его сфотографировали неожиданно. В общем, в результате со страницы глядел мрачный тип с грозным оружием в руке.
Под каждой из фотографий вместо подписи стояло по цитате. Под Небелзом — «Я знал, что это сделал он». Под суровой женщиной — «Он в этом признался». Под Полом — «Простите, простите».
Сама статья располагалась на третьей странице, но ее я отложила на потом — такси подъехало к гостинице. Вернувшись в номер, я снова села за газету.
Женщина с первой страницы оказалась Лилиан Бекерсон, экономкой, проработавшей у миссис Вестерфилд тридцать один год.
«Миссис Вестерфилд — одна из самых замечательных людей, когда-либо рождавшихся в этом мире, — цитировала ее слова газета. — Ее муж был сенатором США, а дед — губернатором Нью-Йорка. Более двадцати лет она прожила с пятном позора на чести семьи. А теперь, когда ее внук пытается доказать свою невиновность, эта женщина, которая лгала в суде еще ребенком, снова хочет его уничтожить через свой сайт».
Похоже, это про меня.
«После того как миссис Вестерфилд заглянула вчера на этот сайт, она проплакала весь день. И я не выдержала. Я дошла до магазина и закричала этому человеку, чтобы он сказал правду и признался в своем преступлении. Знаете, что он мне повторял? „Простите, простите“. Вот вы бы стали так извиняться, если бы были невиновны? Не думаю».
Стали бы, если бы были Полом Штройбелом. Я заставила себя читать дальше. Я сама журналист, и я поняла, что Колин Марш, автор этой статейки, — один из тех любителей сенсаций, которые умеют подбирать и правильно вставлять броские цитаты.
Он разыскал и Эмму Уоткинс, школьного психолога. Женщину, которая когда-то в суде заявила, что, когда она сообщила в классе об Андреа, Пол пробормотал: «Я не думал, что она мертва». Миссис Уоткинс рассказала Маршу, что все эти годы она сомневалась в приговоре Роба Вестерфилда. По ее словам, Пол был легко возбудимым мальчиком, и узнай он, что Андреа только в шутку согласилась пойти с ним на танцы в День благодарения, он мог очень расстроиться и сорваться.
Сорваться. Какая тактичность!
Уилла Небелза, это жалкое подобие человека, этого пьянчугу-любителя девочек-подростков, цитировали на полстатьи. Он еще более красочно, чем по телевизору, расписал Маршу, как Пол зашел в гараж-"убежище" с домкратом в руке. В конце Уилл жалко сетовал, что всегда будет чувствовать вину перед Вестерфилдами за то, что не рассказал эту историю раньше.
Я дочитала заметку и швырнула газету на кровать. Во мне кипела смесь ярости и беспокойства. К делу подключили прессу, и теперь все больше и больше людей будут убеждаться в непричастности Вестерфилда. Не знай я сути дела, даже я могла бы поверить, что за решетку упрятали невинного человека. Но если миссис Вестерфилд расстроилась, почитав мой сайт, значит, несомненно, и он оказывает определенное влияние на окружающих.
Я открыла ноутбук и села за работу:
"Из лучших, но ошибочных побуждений, экономка миссис Дороти Вестерфилд вломилась в магазин Штройбелов и стала оскорблять Пола. Несколько часов спустя он, человек ранимый и тонкий, которому уже и так изрядно попортили нервы ложь и клевета, распространяемые за деньги Вестерфилдов, попытался свести счеты с жизнью.
Я искренне сочувствую миссис Дороти Вестерфилд, по-настоящему чудесной и порядочной женщине. Преступление, совершенное ее внуком, принесло ей много горя и страданий. Но гордое имя ее семьи могут еще долго помнить и уважать наши потомки. Все, что ей для этого нужно сделать — это пожертвовать свое огромное состояние на благотворительность: на образование будущих поколений и медицинские исследования, которые помогут спасти множество человеческих жизней. Если она завещает деньги убийце, это станет трагедией. Не меньшей, чем та, что двадцать лет назад унесла жизнь моей сестры, а вчера чуть не стоила жизни Полу Штройбелу.
Я думаю, общество «В защиту Роба Вестерфилда» уже существует.
И предлагаю всем создать другое общество — «В защиту Пола Штройбела».
И в первую очередь Вам, миссис Дороти Вестерфилд! "
Неплохо, подумала я, загружая текст на сайт.
Я закрыла ноутбук, и тут зазвонил телефон.
— Почитал я газетки. — Я сразу узнала голос: это тот самый мужчина, который сидел с Вестерфилдом и которому Роб признался в еще одном убийстве!
— Я ждала вашего звонка. — Я старалась говорить как можно более отстраненно.
— Я смотрю, Вестерфилд неплохо выставил этого дебила, Штройбела, плохим парнем.
— Он не дебил, — резко поправила его я.
— Как знаете. Ближе к делу. Пять тысяч баксов, и с меня имя того парня, которого пришил Вестерфилд.
— А фамилия?
— Я знаю только имя. Не хотите — не ешьте.
— А еще вы что-нибудь знаете? Когда и где это произошло?
— Больше ничего. Деньги мне нужны к пятнице.
Сегодня понедельник. У меня три тысячи долларов на счету в Атланте. Если до пятницы не получу аванс, остальное — как ни противна эта мысль — придется одолжить у Пита.
— Ну? — нетерпеливо переспросил он.
Я знала, что рискую остаться в дураках, но попробовать стоило.
— К пятнице я достану деньги, — пообещала я.
29
В среду к вечеру моя жизнь уже более-менее вернулась в нормальное русло. У меня имелись кредитные карточки, водительское удостоверение и деньги. Аванс за книгу автоматически перевели в банк возле гостиницы. Жена моего управдома в Атланте заглянула ко мне в квартиру, упаковала кое-что из одежды и отправила мне. Ожоги на ногах постепенно заживали. Я даже успела подровнять волосы.
И, главное, я договорилась на четверг о встрече с Кристофером Кассиди, учащимся из Арбинджера, которого в четырнадцать лет жестоко избил Роб Вестерфилд.
Я успела разместить на сайте историю доктора Маргарет Фишер о том, как Роб вывернул ей руку, а его отец заплатил ей пятьсот долларов, чтобы она не подавала в суд.
Прежде чем выкладывать текст в Интернет, я переслала его Маргарет. Доктор Фишер не только все одобрила, но и добавила свое профессиональное мнение. По ее словам, вспыльчивость и жестокость Роба, которые она испытала на себе, могли стать причиной убийства Андреа.
Из плохих новостей: Джоан связалась со школьными подругами Андреа, и никто из них не видел на моей сестре никакого кулона, не считая подарка отца.
Сколько дней на моем сайте висело описание медальона с просьбой сообщить о нем любую информацию, и пока — никаких результатов.
Мой электронный ящик завалили письмами. Одни поддерживали мои начинания. Другие — резко осуждали.
Психов тоже хватало. Двое признались в убийстве Андреа. Один заявил, что она все еще жива и я должна ее спасти. В некоторых письмах мне откровенно угрожали. В одном, показавшемся мне слишком правдоподобным, автор написал, что был разочарован, когда увидел, как я выбралась из горящего дома. "Клевая ночнушка. «Л. Л. Бин», я прав? " — добавил он.
Неужели он наблюдал за пожаром из леса? Или это тот «визитер» заметил ночную рубашку на крючке в шкафчике спальни? В любом случае, обе эти возможности меня определенно пугали.
Несколько раз в день я звонила миссис Штройбел. Пол шел на поправку, и с каждым звонком в ее голосе все больше и больше звучало облегчение. Правда, и беспокойство тоже:
— Элли, если будет повторное слушание и Полу придется давать показания, боюсь, он снова что-нибудь с собой сделает. Он сказал мне: «Мама, я не смогу объяснить на суде все так, чтобы они поняли. Я переживал, что Андреа встречается с Вестерфиддом. Но я не угрожал ей». — Затем она добавила. — Мне звонят друзья. Они читают твой сайт. Всем бы, говорят, такого защитника. Я рассказала об этом Поли. Он хочет с тобой увидеться.
Я пообещала заглянуть в пятницу. Не считая всего вышеперечисленного, я сидела у себя и работала над книгой. Еду я заказывала прямо в номер. В семь вечера в четверг я решила спуститься поужинать внизу.
Ресторан сильно отличался от «Паркинсон Инн» — обстановка здесь казалась намного более официальной. Столы стояли дальше друг от друга, скатерти чисто белые, а не в красно-белую клетку, на каждом — небольшая свечка и строгая вазочка с цветами. Да и публика заметно старше — степенные пожилые горожане, а не шумные группки молодежи, любящие собираться в «Паркинсоне». При этом кухня здесь ничуть не хуже.
После долгих метаний между бараниной и меч-рыбой я не выдержала и заказала свое любимое блюдо — ягненка.
Я достала из сумки новую книгу и на ближайший час погрузилась в обожаемое занятие — читать хорошую книгу за хорошим обедом. Я так увлеклась сюжетом, что даже не заметила, как официантка убрала со стола. И тут она обратилась ко мне. От неожиданности я удивленно уставилась на нее.
Я согласилась на кофе и отказалась от десерта.
— Господин за соседним столиком хочет угостить вас дижестивом[16].
Даже не повернувшись, я поняла, что это — Роб Вестерфилд. Он сидел в паре метров от меня, держа бокал вина. Затем иронично поднял бокал и улыбнулся.
— Он спросил у меня, кто вы, мисс. Я сказала, и он передал вам записку.
Девушка вручила мне визитку с тиснением с полным именем моего старого знакомого — Робсон Парк Вестерфилд. Господи, он пустил в ход все свое очарование! — подумала я, переворачивая карточку. Сзади оказалась приписка: «Андреа была симпатичной, но ты — просто красавица».
Я встала, подошла к нему, разорвала карточку на мелкие кусочки и бросила ему в бокал.
— Может, ты хочешь вернуть мне медальон, который забрал после того, как ее убил? — предложила я.
Его зрачки расширились, и игривое выражение исчезло из синих глаз. На секунду я испугалась, что сейчас он бросится на меня, как тогда в ресторане на доктора Фишер.
— Это украшение было для тебя очень важным. Я права, мой дорогой убийца? — поинтересовалась у него я. — И важно до сих пор. И скоро я выясню, почему.
Официантка озадаченно стояла между нашими столами. Она определенно не узнала Вестерфилда. Любопытно, давно ли она в Оддхэме?
Я слегка кивнула в сторону Роба.
— Пожалуйста, принесите мистеру Вестерфилду другой бокал вина. За мой счет.
Одной прекрасной ночью кто-то отключил сигнализацию на моей машине и вскрыл бензобак. Если вы хотите сломать кому-нибудь машину — просто насыпьте в бензобак песка.
Я позвонила с жалобой об испорченной «БМВ» в полицию. Мне ответил детектив Уайт. Так и не поинтересовавшись, откуда у меня в бензобаке песок, он заявил, что гараж миссис Хилмер, определенно, подожгли. Он также упомянул, что остатки пропитанных бензином полотенец, с которых началось возгорание, идентичны полотенцам, хранившимся в бельевом шкафу у миссис Хилмер.
— Странное совпадение, мисс Кавано, — прокомментировал он. — Или это не совпадение?
И, главное, я договорилась на четверг о встрече с Кристофером Кассиди, учащимся из Арбинджера, которого в четырнадцать лет жестоко избил Роб Вестерфилд.
Я успела разместить на сайте историю доктора Маргарет Фишер о том, как Роб вывернул ей руку, а его отец заплатил ей пятьсот долларов, чтобы она не подавала в суд.
Прежде чем выкладывать текст в Интернет, я переслала его Маргарет. Доктор Фишер не только все одобрила, но и добавила свое профессиональное мнение. По ее словам, вспыльчивость и жестокость Роба, которые она испытала на себе, могли стать причиной убийства Андреа.
Из плохих новостей: Джоан связалась со школьными подругами Андреа, и никто из них не видел на моей сестре никакого кулона, не считая подарка отца.
Сколько дней на моем сайте висело описание медальона с просьбой сообщить о нем любую информацию, и пока — никаких результатов.
Мой электронный ящик завалили письмами. Одни поддерживали мои начинания. Другие — резко осуждали.
Психов тоже хватало. Двое признались в убийстве Андреа. Один заявил, что она все еще жива и я должна ее спасти. В некоторых письмах мне откровенно угрожали. В одном, показавшемся мне слишком правдоподобным, автор написал, что был разочарован, когда увидел, как я выбралась из горящего дома. "Клевая ночнушка. «Л. Л. Бин», я прав? " — добавил он.
Неужели он наблюдал за пожаром из леса? Или это тот «визитер» заметил ночную рубашку на крючке в шкафчике спальни? В любом случае, обе эти возможности меня определенно пугали.
Несколько раз в день я звонила миссис Штройбел. Пол шел на поправку, и с каждым звонком в ее голосе все больше и больше звучало облегчение. Правда, и беспокойство тоже:
— Элли, если будет повторное слушание и Полу придется давать показания, боюсь, он снова что-нибудь с собой сделает. Он сказал мне: «Мама, я не смогу объяснить на суде все так, чтобы они поняли. Я переживал, что Андреа встречается с Вестерфиддом. Но я не угрожал ей». — Затем она добавила. — Мне звонят друзья. Они читают твой сайт. Всем бы, говорят, такого защитника. Я рассказала об этом Поли. Он хочет с тобой увидеться.
Я пообещала заглянуть в пятницу. Не считая всего вышеперечисленного, я сидела у себя и работала над книгой. Еду я заказывала прямо в номер. В семь вечера в четверг я решила спуститься поужинать внизу.
Ресторан сильно отличался от «Паркинсон Инн» — обстановка здесь казалась намного более официальной. Столы стояли дальше друг от друга, скатерти чисто белые, а не в красно-белую клетку, на каждом — небольшая свечка и строгая вазочка с цветами. Да и публика заметно старше — степенные пожилые горожане, а не шумные группки молодежи, любящие собираться в «Паркинсоне». При этом кухня здесь ничуть не хуже.
После долгих метаний между бараниной и меч-рыбой я не выдержала и заказала свое любимое блюдо — ягненка.
Я достала из сумки новую книгу и на ближайший час погрузилась в обожаемое занятие — читать хорошую книгу за хорошим обедом. Я так увлеклась сюжетом, что даже не заметила, как официантка убрала со стола. И тут она обратилась ко мне. От неожиданности я удивленно уставилась на нее.
Я согласилась на кофе и отказалась от десерта.
— Господин за соседним столиком хочет угостить вас дижестивом[16].
Даже не повернувшись, я поняла, что это — Роб Вестерфилд. Он сидел в паре метров от меня, держа бокал вина. Затем иронично поднял бокал и улыбнулся.
— Он спросил у меня, кто вы, мисс. Я сказала, и он передал вам записку.
Девушка вручила мне визитку с тиснением с полным именем моего старого знакомого — Робсон Парк Вестерфилд. Господи, он пустил в ход все свое очарование! — подумала я, переворачивая карточку. Сзади оказалась приписка: «Андреа была симпатичной, но ты — просто красавица».
Я встала, подошла к нему, разорвала карточку на мелкие кусочки и бросила ему в бокал.
— Может, ты хочешь вернуть мне медальон, который забрал после того, как ее убил? — предложила я.
Его зрачки расширились, и игривое выражение исчезло из синих глаз. На секунду я испугалась, что сейчас он бросится на меня, как тогда в ресторане на доктора Фишер.
— Это украшение было для тебя очень важным. Я права, мой дорогой убийца? — поинтересовалась у него я. — И важно до сих пор. И скоро я выясню, почему.
Официантка озадаченно стояла между нашими столами. Она определенно не узнала Вестерфилда. Любопытно, давно ли она в Оддхэме?
Я слегка кивнула в сторону Роба.
— Пожалуйста, принесите мистеру Вестерфилду другой бокал вина. За мой счет.
Одной прекрасной ночью кто-то отключил сигнализацию на моей машине и вскрыл бензобак. Если вы хотите сломать кому-нибудь машину — просто насыпьте в бензобак песка.
Я позвонила с жалобой об испорченной «БМВ» в полицию. Мне ответил детектив Уайт. Так и не поинтересовавшись, откуда у меня в бензобаке песок, он заявил, что гараж миссис Хилмер, определенно, подожгли. Он также упомянул, что остатки пропитанных бензином полотенец, с которых началось возгорание, идентичны полотенцам, хранившимся в бельевом шкафу у миссис Хилмер.
— Странное совпадение, мисс Кавано, — прокомментировал он. — Или это не совпадение?
30
Я взяла машину на прокат и поехала в Бостон на встречу с Кристофером Кассиди. Мою «БМВ» превратили в кучу мусора. Я была в ярости. При этом я не переставала беспокоиться, что это — только начало. Я думала, что «визитер» ищет материалы для сайта. А ведь вполне возможно, он собирался украсть что-нибудь из моих вещей, чтобы потом разжечь пожар, который чуть не стоил мне жизни.
Ясно, что за этим стоит Роб. Для грязной работы у него всегда найдутся бандиты, типа того, что подходил ко мне на стоянке у Синг-Синг. И моя цель — доказать всему миру, что Вестерфилд проявлял насилие всю свою жизнь. Агрессию, из-за которой погибла Андреа и следующей жертвой которой, как я все больше и больше убеждалась, скоро стану я. Тем не менее все это, как и пять тысяч долларов за имя еще одной предполагаемой жертвы Роба, — тот риск, на который мне придется пойти.
Хороший журналист должен быть крайне пунктуален. Я осталась без автомобиля. Вдобавок мне пришлось дожидаться, пока полиция составит отчет, а потом еще и ехать в агентство по прокату. Тем не менее я все равно успевала на встречу с солидным запасом времени. И тут разыгралась непогода.
Синоптики обещали облачность и, возможно, небольшой снегопад к вечеру. Небольшой снегопад начался за пятьдесят миль от Бостона. В результате — скользкая дорога и затрудненное движение. Время тикало. Поглядывая на часы на приборной доске, я мучительно ползла в пробке. Секретарша Кристофера Кассиди попросила меня не опаздывать: он и так выкроил для меня время в очень напряженный день, а вечером он уезжал на переговоры в Европу.
На часах было без четырех минут два, когда я, запыхавшись, вбежала в его офис на встречу, назначенную на два часа дня. Несколько оставшихся минут, сидя в уютной приемной, я пыталась собраться с мыслями. В голове царил полный кавардак. Вдобавок у меня начиналась мигрень.
Ровно в два вышла секретарша Кассиди проводить меня в его личный кабинет. Я проследовала за ней, перебирая все, что я знала о Кристофере. Во-первых, он учился в академии Арбинджер на бесплатной основе. Во-вторых, у него своя фирма. Еще я посмотрела на него информацию в Интернете и была в курсе, что он закончил Йель с лучшими оценками в группе и получил диплом магистра в Школе Бизнеса в Гарварде. Его имя упоминали многочисленные благотворительные организации — похоже, он щедрый спонсор. Ему сорок два года. Женат. Пятнадцатилетняя дочь. Заядлый спортсмен.
Ясно, что за этим стоит Роб. Для грязной работы у него всегда найдутся бандиты, типа того, что подходил ко мне на стоянке у Синг-Синг. И моя цель — доказать всему миру, что Вестерфилд проявлял насилие всю свою жизнь. Агрессию, из-за которой погибла Андреа и следующей жертвой которой, как я все больше и больше убеждалась, скоро стану я. Тем не менее все это, как и пять тысяч долларов за имя еще одной предполагаемой жертвы Роба, — тот риск, на который мне придется пойти.
Хороший журналист должен быть крайне пунктуален. Я осталась без автомобиля. Вдобавок мне пришлось дожидаться, пока полиция составит отчет, а потом еще и ехать в агентство по прокату. Тем не менее я все равно успевала на встречу с солидным запасом времени. И тут разыгралась непогода.
Синоптики обещали облачность и, возможно, небольшой снегопад к вечеру. Небольшой снегопад начался за пятьдесят миль от Бостона. В результате — скользкая дорога и затрудненное движение. Время тикало. Поглядывая на часы на приборной доске, я мучительно ползла в пробке. Секретарша Кристофера Кассиди попросила меня не опаздывать: он и так выкроил для меня время в очень напряженный день, а вечером он уезжал на переговоры в Европу.
На часах было без четырех минут два, когда я, запыхавшись, вбежала в его офис на встречу, назначенную на два часа дня. Несколько оставшихся минут, сидя в уютной приемной, я пыталась собраться с мыслями. В голове царил полный кавардак. Вдобавок у меня начиналась мигрень.
Ровно в два вышла секретарша Кассиди проводить меня в его личный кабинет. Я проследовала за ней, перебирая все, что я знала о Кристофере. Во-первых, он учился в академии Арбинджер на бесплатной основе. Во-вторых, у него своя фирма. Еще я посмотрела на него информацию в Интернете и была в курсе, что он закончил Йель с лучшими оценками в группе и получил диплом магистра в Школе Бизнеса в Гарварде. Его имя упоминали многочисленные благотворительные организации — похоже, он щедрый спонсор. Ему сорок два года. Женат. Пятнадцатилетняя дочь. Заядлый спортсмен.