Страница:
«Смешно! — сказал себе Лейн. — Не похоже, что привлекательная молодая женщина с успешной карьерой примчится в Ньюпорт к старухе, чтобы поиграть с ней в дочки-матери». Лейн прикинул, что теперь, заполучив дом, Мэги Холлоувей хорошенько разглядит, сколько надо потратить, чтобы привести все в порядок, и обязательно решит его продать. А пока что она собирается отнять у него время, то время, которое он должен использовать на благоустройство незанятого номера. Управление Корпорации престижных резиденций не потерпит простоя жилых помещении.
Но его не покидала неприятная мысль: была ли другая причина, отпугнувшая Нуалу? И если да, то рассказала ли она об этом падчерице? Что это может быть? А вдруг хорошо, что она к нему придет?
Он оторвался от работы, когда дверь кабинета открылась. Вошла Одиль, как всегда, без стука. Эта ее привычка бесила его. К сожалению, она сильно походила на сестру Зельду Маркей. Надо что-то делать. Миссис Шипли жаловалась на сестру Маркей и ее привычку входить без стука.
Как обычно, Одиль проигнорировала его раздражение и сразу заговорила.
— Вильям, мне кажется, что миссис Шипли не совсем в порядке. Если помнить, у нее был небольшой обморок после похорон вчера и приступ головокружения вечером. Не перевести ли ее в медпункт для наблюдения?
— Я намерен понаблюдать за ней, — сердито сказал доктор Лейн. — Не забывай, что из нас двоих только у меня есть медицинский диплом. У тебя нет даже среднего медицинского образования.
Он знал, что сказал глупость, и сразу пожалел, зная, что за этим последует.
— О Вильям, это так несправедливо! — воскликнула она. — Медицина — это призвание, а я поняла, что это не для меня. Может, для тебя или других это лучший выбор. — Ее рот искривился. — И не забывай, что только благодаря мне Престижная резиденция дала тебе эту работу.
С минуту они глядели друг на друга, потом, как всегда, Одиль вдруг успокоилась.
— О Вильям, это грубо с моей стороны. Я знаю, как ты предан всем нашим гостям. Я просто хочу тебе помочь и понимаю, что еще один такой случай тебя погубит.
Она подошла к столу и наклонилась, взяла его за руку, поднесла к своему лицу и потерлась о нее щекой и подбородком.
Лейн вздохнул. У нее легкий характер. «Простушка», сказала бы его мать, но она была милая. Восемнадцать лет тому назад он считал себя счастливчиком, уговорив хорошенькую, молодую женщину выйти за него замуж. Кроме того, она действительно заботилась о нем, и он знал, что ее частые, сладко-душевные визиты к их гостям радовали большинство из них. Иногда она была утомительной, но все-таки искренней, а это многого стоит. Таким женщинам, как Грета Шипли, она действовала на нервы, что было доказательством ее ума, но, без сомнения, здесь, в «Латам Мейнор», Одиль для него была просто находкой.
Лейн знал, чего от него ждали. Не показывая отвращения, он встал, обнял ее и прошептал:
— Что бы я без тебя делал?
К счастью, секретарша вызвала его по внутренней связи.
— Здесь мисс Холлоувей, — сообщила она.
— Одиль, тебе лучше уйти, — шепнул он, предупреждая ее обычную просьбу остаться и поучаствовать в разговоре.
Впервые она не возражала, а сразу же выскользнула в боковую дверь кабинета, ведущую в коридор.
17
18
19
20
21
22
Но его не покидала неприятная мысль: была ли другая причина, отпугнувшая Нуалу? И если да, то рассказала ли она об этом падчерице? Что это может быть? А вдруг хорошо, что она к нему придет?
Он оторвался от работы, когда дверь кабинета открылась. Вошла Одиль, как всегда, без стука. Эта ее привычка бесила его. К сожалению, она сильно походила на сестру Зельду Маркей. Надо что-то делать. Миссис Шипли жаловалась на сестру Маркей и ее привычку входить без стука.
Как обычно, Одиль проигнорировала его раздражение и сразу заговорила.
— Вильям, мне кажется, что миссис Шипли не совсем в порядке. Если помнить, у нее был небольшой обморок после похорон вчера и приступ головокружения вечером. Не перевести ли ее в медпункт для наблюдения?
— Я намерен понаблюдать за ней, — сердито сказал доктор Лейн. — Не забывай, что из нас двоих только у меня есть медицинский диплом. У тебя нет даже среднего медицинского образования.
Он знал, что сказал глупость, и сразу пожалел, зная, что за этим последует.
— О Вильям, это так несправедливо! — воскликнула она. — Медицина — это призвание, а я поняла, что это не для меня. Может, для тебя или других это лучший выбор. — Ее рот искривился. — И не забывай, что только благодаря мне Престижная резиденция дала тебе эту работу.
С минуту они глядели друг на друга, потом, как всегда, Одиль вдруг успокоилась.
— О Вильям, это грубо с моей стороны. Я знаю, как ты предан всем нашим гостям. Я просто хочу тебе помочь и понимаю, что еще один такой случай тебя погубит.
Она подошла к столу и наклонилась, взяла его за руку, поднесла к своему лицу и потерлась о нее щекой и подбородком.
Лейн вздохнул. У нее легкий характер. «Простушка», сказала бы его мать, но она была милая. Восемнадцать лет тому назад он считал себя счастливчиком, уговорив хорошенькую, молодую женщину выйти за него замуж. Кроме того, она действительно заботилась о нем, и он знал, что ее частые, сладко-душевные визиты к их гостям радовали большинство из них. Иногда она была утомительной, но все-таки искренней, а это многого стоит. Таким женщинам, как Грета Шипли, она действовала на нервы, что было доказательством ее ума, но, без сомнения, здесь, в «Латам Мейнор», Одиль для него была просто находкой.
Лейн знал, чего от него ждали. Не показывая отвращения, он встал, обнял ее и прошептал:
— Что бы я без тебя делал?
К счастью, секретарша вызвала его по внутренней связи.
— Здесь мисс Холлоувей, — сообщила она.
— Одиль, тебе лучше уйти, — шепнул он, предупреждая ее обычную просьбу остаться и поучаствовать в разговоре.
Впервые она не возражала, а сразу же выскользнула в боковую дверь кабинета, ведущую в коридор.
17
Прошлой ночью, проклиная себя за то, что выспалась накануне, Мэги не смыкала глаз до полуночи. Потеряв надежду заснуть, она спустилась вниз и в маленьком кабинете нашла книги, среди которых было несколько хорошо иллюстрированных изданий с видами особняков в Ньюпорте.
Забрав их наверх, она устроилась в кровати и читала почти два часа. В результате, когда горничная в униформе провела ее в «Латам Мейнор» и объявила доктору Лейну о ее прибытии, она смотрела на то, что ее окружало, с некоторым пониманием.
Особняк был построен Эрнстом Латамом в 1900 году как явный упрек, по его мнению, вульгарному дому Вандербильта, принадлежавшему Брейкерсам. Силуэт обоих зданий был почти одинаковый, но у дома Латама пропорции отличались большим совершенством. Вестибюль был все еще чрезмерно велик, но составлял лишь треть от вестибюля Брейкерсов. Стены покрывало атласное дерево, а не белый камень, а лестница была выполнена из богатого резного красного дерева и покрыта алым ковром, в отличие от мраморной лестницы у Брейкерсов, которой они так гордились.
Двери слева были закрыты, но Мэги знала, что там располагалась столовая. Справа находилась уютная комната, которая первоначально была музыкальной, с удобными креслами и пуфиками, богато обшитыми болотно-зеленой тканью с цветочным рисунком.
Величественный камин Луиса Квинса на самом деле был еще более грандиозным, чем на иллюстрации. Причудливая резьба с изображением греческих фигур, ангелов, ананасов и винограда поднималась над камином до самого потолка, а посередине была вставлена картина рембрандтовской школы.
«Здесь действительно красиво», — подумала она, мысленно сравнивая это место с той богадельней, где она фотографировала для журнала «Ньюзмейкер».
Вдруг она осознала, что горничная с ней разговаривает.
— О, простите, — извинилась Мэги. — Глаза разбежались.
Горничная была интересной, темноглазой, смуглой женщиной.
— Здесь прелестно, не правда ли? — сказала она. — Даже работать здесь приятно. Я проведу вас к доктору Лейну.
Его кабинет находился в самой большой из служебных комнат, отделенной от остального помещения на первом этаже дверью из красного дерева. Следуя за горничной по устланному ковром коридору, Мэги взглянула в открытую дверь и заметила знакомое лицо — Джэнис Нортон, жена адвоката Нуалы, сидела за столом.
«Не знала, что она здесь работает, — подумала Мэги. — Но я вообще почти ничего не знаю об этих людях».
Их глаза встретились, и Мэги стало не по себе. Она не могла забыть горького разочарования на лице Малкома Нортона, когда миссис Вудз объявила, что Нуала отказалась продать дом. Но вчера на похоронах он был очень вежлив и предложил ей поговорить о планах и отношении дома.
Она задержалась, чтобы поздороваться с миссис Нортон, потом пошла за горничной в кабинет.
Горничная постучала, дождалась ответа и, открыв дверь, пропустила Мэги в комнату.
Доктор Лейн встал и обошел стол, чтобы поприветствовать ее. Он учтиво улыбался, но Мэги показалось, что глаза его профессионально ее оценивают. Его приветствие подтвердило это впечатление.
— Миссис Холлоувей, или Мэги, если позволите. Рад видеть, что вы немного отдохнули. Знаю, что вчера у вас был тяжелый день.
— Уверена, что он был тяжелым для всех, кто любил Нуалу, — тихо сказала Мэги. — Но я действительно волнуюсь за миссис Шипли. Как она сегодня?
— Вечером у нее был еще один приступ, но совсем недавно я осмотрел ее, и она показалась мне вполне крепкой. Она ждет встречи с вами.
— Когда я разговаривала с ней сегодня утром, она особенно просила узнать, можно ли мне прокатиться с ней на кладбище. Что вы думаете об этом?
Лейн указал на кожаное кресло напротив.
— Пожалуйста, садитесь. — И вернулся на свое место. — Ей хорошо бы подождать несколько дней, но если миссис Шипли что-то решила... увы, никто не сможет ее переубедить. Полагаю, что оба приступа вчера вызваны сильным переживанием по поводу смерти Нуалы. Они были очень дружны. У них вошло в привычку заходить в номер к миссис Шипли после занятий в художественном кружке Нуалы, там они долго болтали и даже выпивали по бокалу вина. Я говорил им, что они как парочка школьниц. Если честно, то им было хорошо вдвоем, и миссис Шипли, конечно, будет не хватать этих встреч.
Что-то вспомнив, он улыбнулся.
— Нуала однажды сказала мне, что, если бы ее стукнули по голове, а потом, когда она придет в себя, спросили, сколько ей лет, она уверенно ответила бы, что ей двадцать два года. Она говорила, что внутри ей действительно двадцать два.
Сообразив, что сказал, он смутился.
— Простите. Как неосторожно с моей стороны.
«Стукнули по голове», — подумала Мэги, но, пожалев расстроенного доктора, сказала:
— Пожалуйста, не извиняйтесь. Вы правы. В душе Нуала всегда была не старше двадцати двух лет. — Она поколебалась, потом решилась спросить:
— Доктор, вот еще что я хочу узнать. Нуала когда-нибудь говорила вам, что ее что-то беспокоит? Была ли у нее какая-то физическая проблема, с которой она обращалась к вам?
Он покачал головой.
— Нет, ничего физического. По моему мнению, у Нуалы была проблема со всем тем, что она воспринимала как потерю независимости. Я уверен, что если бы она не умерла, то обязательно поселилась бы здесь. Она уже интересовалась сравнительно дорогим номером с дополнительной спальней, но говорила, что ей нужна студия, где бы она могла работать. — Он помолчал. — Нуала говорила мне, что была немного неряшлива, но в студии у нее всегда царил организованный хаос.
— Значит, вы полагаете, что отказ от продажи дома и поспешное завещание были лишь отчаянным шагом.
— Да, думаю так. — Он встал. — Велю Эйнджел проводить вас к миссис Шипли. А если вы поедете на кладбище, будьте с ней осторожны, пожалуйста, Если вдруг она покажется вам сильно расстроенной, немедленно возвращайтесь. Нельзя забывать, что родственники наших гостей доверили нам их жизни, и мы относимся к этому очень серьезно.
Забрав их наверх, она устроилась в кровати и читала почти два часа. В результате, когда горничная в униформе провела ее в «Латам Мейнор» и объявила доктору Лейну о ее прибытии, она смотрела на то, что ее окружало, с некоторым пониманием.
Особняк был построен Эрнстом Латамом в 1900 году как явный упрек, по его мнению, вульгарному дому Вандербильта, принадлежавшему Брейкерсам. Силуэт обоих зданий был почти одинаковый, но у дома Латама пропорции отличались большим совершенством. Вестибюль был все еще чрезмерно велик, но составлял лишь треть от вестибюля Брейкерсов. Стены покрывало атласное дерево, а не белый камень, а лестница была выполнена из богатого резного красного дерева и покрыта алым ковром, в отличие от мраморной лестницы у Брейкерсов, которой они так гордились.
Двери слева были закрыты, но Мэги знала, что там располагалась столовая. Справа находилась уютная комната, которая первоначально была музыкальной, с удобными креслами и пуфиками, богато обшитыми болотно-зеленой тканью с цветочным рисунком.
Величественный камин Луиса Квинса на самом деле был еще более грандиозным, чем на иллюстрации. Причудливая резьба с изображением греческих фигур, ангелов, ананасов и винограда поднималась над камином до самого потолка, а посередине была вставлена картина рембрандтовской школы.
«Здесь действительно красиво», — подумала она, мысленно сравнивая это место с той богадельней, где она фотографировала для журнала «Ньюзмейкер».
Вдруг она осознала, что горничная с ней разговаривает.
— О, простите, — извинилась Мэги. — Глаза разбежались.
Горничная была интересной, темноглазой, смуглой женщиной.
— Здесь прелестно, не правда ли? — сказала она. — Даже работать здесь приятно. Я проведу вас к доктору Лейну.
Его кабинет находился в самой большой из служебных комнат, отделенной от остального помещения на первом этаже дверью из красного дерева. Следуя за горничной по устланному ковром коридору, Мэги взглянула в открытую дверь и заметила знакомое лицо — Джэнис Нортон, жена адвоката Нуалы, сидела за столом.
«Не знала, что она здесь работает, — подумала Мэги. — Но я вообще почти ничего не знаю об этих людях».
Их глаза встретились, и Мэги стало не по себе. Она не могла забыть горького разочарования на лице Малкома Нортона, когда миссис Вудз объявила, что Нуала отказалась продать дом. Но вчера на похоронах он был очень вежлив и предложил ей поговорить о планах и отношении дома.
Она задержалась, чтобы поздороваться с миссис Нортон, потом пошла за горничной в кабинет.
Горничная постучала, дождалась ответа и, открыв дверь, пропустила Мэги в комнату.
Доктор Лейн встал и обошел стол, чтобы поприветствовать ее. Он учтиво улыбался, но Мэги показалось, что глаза его профессионально ее оценивают. Его приветствие подтвердило это впечатление.
— Миссис Холлоувей, или Мэги, если позволите. Рад видеть, что вы немного отдохнули. Знаю, что вчера у вас был тяжелый день.
— Уверена, что он был тяжелым для всех, кто любил Нуалу, — тихо сказала Мэги. — Но я действительно волнуюсь за миссис Шипли. Как она сегодня?
— Вечером у нее был еще один приступ, но совсем недавно я осмотрел ее, и она показалась мне вполне крепкой. Она ждет встречи с вами.
— Когда я разговаривала с ней сегодня утром, она особенно просила узнать, можно ли мне прокатиться с ней на кладбище. Что вы думаете об этом?
Лейн указал на кожаное кресло напротив.
— Пожалуйста, садитесь. — И вернулся на свое место. — Ей хорошо бы подождать несколько дней, но если миссис Шипли что-то решила... увы, никто не сможет ее переубедить. Полагаю, что оба приступа вчера вызваны сильным переживанием по поводу смерти Нуалы. Они были очень дружны. У них вошло в привычку заходить в номер к миссис Шипли после занятий в художественном кружке Нуалы, там они долго болтали и даже выпивали по бокалу вина. Я говорил им, что они как парочка школьниц. Если честно, то им было хорошо вдвоем, и миссис Шипли, конечно, будет не хватать этих встреч.
Что-то вспомнив, он улыбнулся.
— Нуала однажды сказала мне, что, если бы ее стукнули по голове, а потом, когда она придет в себя, спросили, сколько ей лет, она уверенно ответила бы, что ей двадцать два года. Она говорила, что внутри ей действительно двадцать два.
Сообразив, что сказал, он смутился.
— Простите. Как неосторожно с моей стороны.
«Стукнули по голове», — подумала Мэги, но, пожалев расстроенного доктора, сказала:
— Пожалуйста, не извиняйтесь. Вы правы. В душе Нуала всегда была не старше двадцати двух лет. — Она поколебалась, потом решилась спросить:
— Доктор, вот еще что я хочу узнать. Нуала когда-нибудь говорила вам, что ее что-то беспокоит? Была ли у нее какая-то физическая проблема, с которой она обращалась к вам?
Он покачал головой.
— Нет, ничего физического. По моему мнению, у Нуалы была проблема со всем тем, что она воспринимала как потерю независимости. Я уверен, что если бы она не умерла, то обязательно поселилась бы здесь. Она уже интересовалась сравнительно дорогим номером с дополнительной спальней, но говорила, что ей нужна студия, где бы она могла работать. — Он помолчал. — Нуала говорила мне, что была немного неряшлива, но в студии у нее всегда царил организованный хаос.
— Значит, вы полагаете, что отказ от продажи дома и поспешное завещание были лишь отчаянным шагом.
— Да, думаю так. — Он встал. — Велю Эйнджел проводить вас к миссис Шипли. А если вы поедете на кладбище, будьте с ней осторожны, пожалуйста, Если вдруг она покажется вам сильно расстроенной, немедленно возвращайтесь. Нельзя забывать, что родственники наших гостей доверили нам их жизни, и мы относимся к этому очень серьезно.
18
Малком Нортон сидел у себя в конторе и глядел на расписание, которое после отмены двухчасовой встречи теперь было совершенно пустым. Дело было не особенно важное — всего лишь жалоба молодой домохозяйки на соседа, собака которого ее покусала. Но на эту собаку были и другие жалобы, пострадал еще один сосед, поэтому по предварительной оценке страховая компания постарается уладить дело, особенно после того, как выяснилось, что калитка была открыта и собака бегала без присмотра.
Беда в том, что дело это слишком легкое. Женщина позвонила и сказала, что страховая компания все уладила. «А это означает, что я потерял три или четыре тысячи долларов», — мрачно подумал Нортон.
Он все еще не мог успокоиться после того, как узнал, что менее чем за двадцать четыре часа до смерти Нуалы Моор тайно отменила продажу ему своего дома. Над ним навис двухсоттысячный залог за его собственный дом.
Огромного труда стоило уговорить Дженни подписать совместный залог. Наконец он рассказал ей npо изменение Закона об охране окружающей среды Ветленда и про деньги, что он надеялся выручить от продажи дома Нуалы Моор.
— Смотри, — пытался урезонить он свою жену, — ты устала работать в доме престарелых. Бог свидетель, я слышу об этом каждый день. Это совершенно законная сделка. У дома есть все необходимое. Самый худший исход, это если не пройдет новый закон, а этого случиться никак не может. Тогда мы берем ссуду на ремонт дома Нуалы, приводим его в порядок и продаем за триста пятьдесят тысяч.
— Еще один заем, — ядовито сказала она. — Ну-ну, ты конечно отличный предприниматель. Тогда я смогу бросить работу. И что же ты сделаешь со своими доходами, если новый закон будет принят?
Он не был готов отвечать на этот вопрос до тех пор, пока сделка не состоялась. А теперь этого и вовсе не произойдет. Если только что-нибудь не изменится. Он все еще слышал злые слова Дженис после их возвращения домой в пятницу вечером.
— Значит, теперь у нас двухсоттысячный залог и расходы по его получению. Ты немедленно идешь в банк и выплачиваешь его. Я не собираюсь терять свой дом.
— Ты его не потеряешь, — ответил он, надеясь, что у него будет время все исправить. — Я уже сказал Мэги Холлоувей, что хочу с ней поговорить, и она знает, разговор будет о доме. Неужели ты думаешь, она захочет остаться в доме, где была убита ее мачеха? Мисс Холлоувей сбежит из Ньюпорта как можно скорее, а я подчеркну, что в течение многих лет был для Нуалы и Тима Мооров хорошим помощником и не требовал за услуги больших денег. На следующей неделе она обязательно согласится продать дом.
«Ей придется его продать», — сказал он себе. Это единственный выход из его сложного положения.
Зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Да, Барбара, — сказал он официальным тоном. Она не допускала интимности в их общении на работе, всегда опасаясь, что кто-то может услышать.
По ее тону он понял, что она одна.
— Малком, можно поговорить с тобой десять минут? — спросила она, и он сразу почуял что-то неладное.
Через минуту она сидела напротив, сложив на груди руки и опустив глаза.
— Малком, не знаю, с чего начать, так что скажу прямо. Я не могу здесь оставаться. Последнее время я чувствую себя усталой. — Она поколебалась, потом добавила:
— Даже так сильно тебя любя, я не могу смириться с тем, что ты женат.
— Ты видела меня и Дженис, знаешь, какие у нас отношения.
— Но она твоя жена. Так будет лучше, поверь мне. Я уезжаю к своей дочери в Вейл на два месяца. Потом, когда вернусь, поищу другую работу.
— Барбара, ты не можешь уйти вот так, — взмолился он, вдруг запаниковав. Она грустно улыбнулась.
— Не теперь. Я так не смогу. Предупрежу тебя за неделю.
— К тому времени мы с Дженис расстанемся, обещаю. Пожалуйста, останься! Не могу отпустить тебя.
«И это после того, как я столько сделал, чтобы удержать тебя», — в отчаянии подумал он.
Беда в том, что дело это слишком легкое. Женщина позвонила и сказала, что страховая компания все уладила. «А это означает, что я потерял три или четыре тысячи долларов», — мрачно подумал Нортон.
Он все еще не мог успокоиться после того, как узнал, что менее чем за двадцать четыре часа до смерти Нуалы Моор тайно отменила продажу ему своего дома. Над ним навис двухсоттысячный залог за его собственный дом.
Огромного труда стоило уговорить Дженни подписать совместный залог. Наконец он рассказал ей npо изменение Закона об охране окружающей среды Ветленда и про деньги, что он надеялся выручить от продажи дома Нуалы Моор.
— Смотри, — пытался урезонить он свою жену, — ты устала работать в доме престарелых. Бог свидетель, я слышу об этом каждый день. Это совершенно законная сделка. У дома есть все необходимое. Самый худший исход, это если не пройдет новый закон, а этого случиться никак не может. Тогда мы берем ссуду на ремонт дома Нуалы, приводим его в порядок и продаем за триста пятьдесят тысяч.
— Еще один заем, — ядовито сказала она. — Ну-ну, ты конечно отличный предприниматель. Тогда я смогу бросить работу. И что же ты сделаешь со своими доходами, если новый закон будет принят?
Он не был готов отвечать на этот вопрос до тех пор, пока сделка не состоялась. А теперь этого и вовсе не произойдет. Если только что-нибудь не изменится. Он все еще слышал злые слова Дженис после их возвращения домой в пятницу вечером.
— Значит, теперь у нас двухсоттысячный залог и расходы по его получению. Ты немедленно идешь в банк и выплачиваешь его. Я не собираюсь терять свой дом.
— Ты его не потеряешь, — ответил он, надеясь, что у него будет время все исправить. — Я уже сказал Мэги Холлоувей, что хочу с ней поговорить, и она знает, разговор будет о доме. Неужели ты думаешь, она захочет остаться в доме, где была убита ее мачеха? Мисс Холлоувей сбежит из Ньюпорта как можно скорее, а я подчеркну, что в течение многих лет был для Нуалы и Тима Мооров хорошим помощником и не требовал за услуги больших денег. На следующей неделе она обязательно согласится продать дом.
«Ей придется его продать», — сказал он себе. Это единственный выход из его сложного положения.
Зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Да, Барбара, — сказал он официальным тоном. Она не допускала интимности в их общении на работе, всегда опасаясь, что кто-то может услышать.
По ее тону он понял, что она одна.
— Малком, можно поговорить с тобой десять минут? — спросила она, и он сразу почуял что-то неладное.
Через минуту она сидела напротив, сложив на груди руки и опустив глаза.
— Малком, не знаю, с чего начать, так что скажу прямо. Я не могу здесь оставаться. Последнее время я чувствую себя усталой. — Она поколебалась, потом добавила:
— Даже так сильно тебя любя, я не могу смириться с тем, что ты женат.
— Ты видела меня и Дженис, знаешь, какие у нас отношения.
— Но она твоя жена. Так будет лучше, поверь мне. Я уезжаю к своей дочери в Вейл на два месяца. Потом, когда вернусь, поищу другую работу.
— Барбара, ты не можешь уйти вот так, — взмолился он, вдруг запаниковав. Она грустно улыбнулась.
— Не теперь. Я так не смогу. Предупрежу тебя за неделю.
— К тому времени мы с Дженис расстанемся, обещаю. Пожалуйста, останься! Не могу отпустить тебя.
«И это после того, как я столько сделал, чтобы удержать тебя», — в отчаянии подумал он.
19
Мэги заехала за Гретой Шипли, а потом они остановились у цветочного магазина, чтобы купить букет. По дороге на кладбище Грета вспоминала о дружбе с Нуалой.
— Ее родители снимали здесь дом, когда нам было по шестнадцать. Она была такая прелестная девушка и такая веселая. Мы тогда были неразлучны, и у нее было много поклонников. Да, а Тим Моор не отходил от нее. Потом ее отца перевели в Лондон, и она с ним уехала. Потом я узнала, что она вышла замуж. Постепенно мы потеряли друг друга, я всегда жалела об этом.
Мэги ехала по тихим улицам, ведущим к кладбищу.
— Как вы снова повстречались? — спросила она.
— Это случилось двадцать один год тому назад. Однажды зазвонил телефон. Кто-то спросил Грету Карлайл. Голос показался знакомым, но я не могла сразу определить. Я ответила, что я Грета Карлайл Шипли, и Нуала завопила: «Отлично, Грет! Значит, ты захомутала Картера Шипли!»
Мэги казалось, что голос Нуалы звучал из уст каждого. Она слышала его, когда миссис Вудз говорила про завещание, когда доктор Лейн рассказывал, что она чувствовала себя двадцатидвухлетней, а теперь вот воспоминания миссис Шипли об их теплой встрече, которую Мэги сама пережила меньше двух недель тому назад.
Хотя в машине было тепло, Мэги дрожала. При воспоминании о Нуале всегда возникал один вопрос: была ли дверь на кухню не заперта или Нуала открыла ее сама и впустила знакомого, кого-то, кому она доверяла?
«Убежище, — подумала Мэги. — Наши дома должны быть для нас убежищем. Молила ли Нуала о пощаде? Как долго она страдала от ударов по голове? Полицейский Брауэр сказал, что убийца что-то искал в доме и, судя по всему, не нашел».
— ...мы сразу нашли общий язык и снова стали лучшими подругами, — продолжала Грета. — Нуала рассказала, что рано овдовела, потом снова вышла замуж. И что второй брак был страшной ошибкой, кроме тебя. Она так невзлюбила замужество, что объявила, что скорее ад заморозится, чем она снова выйдет замуж. Но к тому времени овдовел Тим, и они сошлись. Однажды утром она позвонила и сказала: «Грет, хочешь на каток? Преисподняя только что покрылась льдом!» — Они с Тимом поженились. Никогда не видела ее такой счастливой.
Они подъехали к воротам кладбища. Ангел из белого камня приветствовал их распростертыми руками.
— Могила слева на холме, — сказала миссис Шипли. — Но конечно, ты это знаешь. Ты была здесь вчера.
«Вчера, — подумала Мэги, — неужели только вчера?»
Поставив машину на вершине холма, они пошли по дорожке рядышком рука в руке. Земля на могиле Нуалы была уже выровнена и примята. Пышный зеленый газон придавал местности вид спокойного безвременья. Слышался только шум ветра в осенней листве клена. Возлагая цветы на могилу, миссис Шипли сумела улыбнуться.
— Нуале правилось это большое дерево. Она говорила, что, когда придет ее час, она хотела бы лежать в густой тени, чтобы от избытка солнца не пострадала ее кожа.
Уходя, они тихонько засмеялись. Потом Грета приостановилась.
— Я не буду слишком навязчивой, если попрошу тебя навестить еще нескольких моих друзей? Сохранила для них немного цветов. Двое из них лежат здесь, на кладбище Святой Марии, остальные на кладбище Святой Троицы. Дорога ведет прямо туда. Кладбище рядом, а северные ворота между ними днем всегда открыты.
Посещение не заняло много времени. Памятник на последней могиле гласил: «Констанция Ван Зикль Райнлендер». Мэги заметила, что она похоронена всего две педели назад.
— Она была близкой подругой? — спросила Мэги.
— Не такой близкой, как Нуала, но она жила в «Латам Мейнор», и я хорошо ее знала. — Она помолчала. — Это так внезапно, совершенно внезапно, — сказала она, повернулась к Мэги и улыбнулась. — Надо возвращаться. Боюсь, что немного услала, тяжело терять дорогих люден.
— Знаю, — Мэги обняла старую женщину и почувствовала, какая она хрупкая.
Двадцать минут на пути в пансионат Грета Шипли дремала. Когда они подъехали к «Латам Мейнор», она открыла глаза и виновато сказала:
— Я была такой энергичной. У нас в семье все такие. В девяносто лет моя бабушка оставалась довольно крепкой. Мне начинает казаться, что я слишком задержалась.
Когда Мэги сопровождала ее внутрь, Грета поспешно сказала:
— Мэги, надеюсь, ты навестишь меня перед отъездом. Когда ты едешь в Нью-Йорк?
Мэги удивилась своему уверенному ответу:
— Я планировала пожить здесь две недели и не собираюсь менять своего решения. Позвоню вам накануне выходных, и мы договоримся о встрече.
Только после того как она вернулась в дом Нуалы и вскипятила чайник, Мэги почувствовала, что ее что-то беспокоит. Была какая-то странность и в Грете Шипли, и в их визите на кладбище. Что-то не так. Но что?
— Ее родители снимали здесь дом, когда нам было по шестнадцать. Она была такая прелестная девушка и такая веселая. Мы тогда были неразлучны, и у нее было много поклонников. Да, а Тим Моор не отходил от нее. Потом ее отца перевели в Лондон, и она с ним уехала. Потом я узнала, что она вышла замуж. Постепенно мы потеряли друг друга, я всегда жалела об этом.
Мэги ехала по тихим улицам, ведущим к кладбищу.
— Как вы снова повстречались? — спросила она.
— Это случилось двадцать один год тому назад. Однажды зазвонил телефон. Кто-то спросил Грету Карлайл. Голос показался знакомым, но я не могла сразу определить. Я ответила, что я Грета Карлайл Шипли, и Нуала завопила: «Отлично, Грет! Значит, ты захомутала Картера Шипли!»
Мэги казалось, что голос Нуалы звучал из уст каждого. Она слышала его, когда миссис Вудз говорила про завещание, когда доктор Лейн рассказывал, что она чувствовала себя двадцатидвухлетней, а теперь вот воспоминания миссис Шипли об их теплой встрече, которую Мэги сама пережила меньше двух недель тому назад.
Хотя в машине было тепло, Мэги дрожала. При воспоминании о Нуале всегда возникал один вопрос: была ли дверь на кухню не заперта или Нуала открыла ее сама и впустила знакомого, кого-то, кому она доверяла?
«Убежище, — подумала Мэги. — Наши дома должны быть для нас убежищем. Молила ли Нуала о пощаде? Как долго она страдала от ударов по голове? Полицейский Брауэр сказал, что убийца что-то искал в доме и, судя по всему, не нашел».
— ...мы сразу нашли общий язык и снова стали лучшими подругами, — продолжала Грета. — Нуала рассказала, что рано овдовела, потом снова вышла замуж. И что второй брак был страшной ошибкой, кроме тебя. Она так невзлюбила замужество, что объявила, что скорее ад заморозится, чем она снова выйдет замуж. Но к тому времени овдовел Тим, и они сошлись. Однажды утром она позвонила и сказала: «Грет, хочешь на каток? Преисподняя только что покрылась льдом!» — Они с Тимом поженились. Никогда не видела ее такой счастливой.
Они подъехали к воротам кладбища. Ангел из белого камня приветствовал их распростертыми руками.
— Могила слева на холме, — сказала миссис Шипли. — Но конечно, ты это знаешь. Ты была здесь вчера.
«Вчера, — подумала Мэги, — неужели только вчера?»
Поставив машину на вершине холма, они пошли по дорожке рядышком рука в руке. Земля на могиле Нуалы была уже выровнена и примята. Пышный зеленый газон придавал местности вид спокойного безвременья. Слышался только шум ветра в осенней листве клена. Возлагая цветы на могилу, миссис Шипли сумела улыбнуться.
— Нуале правилось это большое дерево. Она говорила, что, когда придет ее час, она хотела бы лежать в густой тени, чтобы от избытка солнца не пострадала ее кожа.
Уходя, они тихонько засмеялись. Потом Грета приостановилась.
— Я не буду слишком навязчивой, если попрошу тебя навестить еще нескольких моих друзей? Сохранила для них немного цветов. Двое из них лежат здесь, на кладбище Святой Марии, остальные на кладбище Святой Троицы. Дорога ведет прямо туда. Кладбище рядом, а северные ворота между ними днем всегда открыты.
Посещение не заняло много времени. Памятник на последней могиле гласил: «Констанция Ван Зикль Райнлендер». Мэги заметила, что она похоронена всего две педели назад.
— Она была близкой подругой? — спросила Мэги.
— Не такой близкой, как Нуала, но она жила в «Латам Мейнор», и я хорошо ее знала. — Она помолчала. — Это так внезапно, совершенно внезапно, — сказала она, повернулась к Мэги и улыбнулась. — Надо возвращаться. Боюсь, что немного услала, тяжело терять дорогих люден.
— Знаю, — Мэги обняла старую женщину и почувствовала, какая она хрупкая.
Двадцать минут на пути в пансионат Грета Шипли дремала. Когда они подъехали к «Латам Мейнор», она открыла глаза и виновато сказала:
— Я была такой энергичной. У нас в семье все такие. В девяносто лет моя бабушка оставалась довольно крепкой. Мне начинает казаться, что я слишком задержалась.
Когда Мэги сопровождала ее внутрь, Грета поспешно сказала:
— Мэги, надеюсь, ты навестишь меня перед отъездом. Когда ты едешь в Нью-Йорк?
Мэги удивилась своему уверенному ответу:
— Я планировала пожить здесь две недели и не собираюсь менять своего решения. Позвоню вам накануне выходных, и мы договоримся о встрече.
Только после того как она вернулась в дом Нуалы и вскипятила чайник, Мэги почувствовала, что ее что-то беспокоит. Была какая-то странность и в Грете Шипли, и в их визите на кладбище. Что-то не так. Но что?
20
Окна кабинета Лайама Моор Пенна выходили на Бостон-Коммон. Уйдя из своей бывшей брокерской конторы и открыв собственную фирму, он был очень занят. Престижные клиенты, которых он переманил к себе, требовали и получали от него исключительное внимание и абсолютно ему доверяли.
Ему не хотелось звонить Мэги слишком рано, но когда он набрал номер в 11.00, то был разочарован, не получив ответа. Он попросил секретаршу звонить ей каждый час, но лишь к четырем ему сообщили, что мисс Холлоувей на проводе.
— Мэги, наконец-то, — начал он и замолчал. — Что это там свистит, чайник?
— Да, обожди минуту, Лайам. Решила выпить чаю.
Когда она снова взяла трубку, он сказал:
— Боялся, что ты уехала домой. Понимаю, если тебе в этом доме не по себе.
— Я очень осторожна, — сказала Мэги и добавила почти без паузы:
— Лайам, как я рада, что ты позвонил! Хочу тебя кое о чем спросить. Вчера, после того как перенес вещи в дом, ты разговаривал обо мне с Эрлом?
Брови Лайама поползли вверх.
— Честно говоря, нет. Почему ты так подумала?
Она рассказала ему о внезапном появлении Эрла у нее на кухне.
— Хочешь сказать, что он собирался проверить замок без твоего ведома? Ты шутишь.
— Нет, я серьезно. И должна сказать, что он сильно меня напугал. Я и без этого дрожала от страха, оставаясь в доме одна, а тут еще он явился… К тому же он цитировал что-то про печаль как радость, прыгающую от одного к другому. Все это очень странно.
— Это одна из его любимых цитат. Не помню, чтобы хоть одна его лекция прошла без этих слов. У меня то-же всегда от них мурашки по телу. — Лайам помолчал, потом вздохнул. — Мэги, Эрл мой кузен, и я его люблю, но он действительно странный и несомненно одержим идеей смерти. Хочешь, я поговорю с ним об этом визите?
— Нет, не надо. Но я собираюсь поставить на все двери надежные замки.
— Льщу себя надеждой, это зчачиг, что ты поживешь в Ньюпорте еще немного.
— По крайней мере недели две, как хотела.
— Вернусь в пятницу. Пообедаешь со мной?
— С удовольствием.
— Мэги, поставь замок сегодня, ладно?
— Первое, что сделаю утром.
— Хорошо. Позвоню завтра.
Лайам медленно положил трубку. «Что рассказать ей про Эрла», — подумал он. Ему не хотелось перестараться в предостережениях, и все же... Определенно над этим надо подумать.
Ему не хотелось звонить Мэги слишком рано, но когда он набрал номер в 11.00, то был разочарован, не получив ответа. Он попросил секретаршу звонить ей каждый час, но лишь к четырем ему сообщили, что мисс Холлоувей на проводе.
— Мэги, наконец-то, — начал он и замолчал. — Что это там свистит, чайник?
— Да, обожди минуту, Лайам. Решила выпить чаю.
Когда она снова взяла трубку, он сказал:
— Боялся, что ты уехала домой. Понимаю, если тебе в этом доме не по себе.
— Я очень осторожна, — сказала Мэги и добавила почти без паузы:
— Лайам, как я рада, что ты позвонил! Хочу тебя кое о чем спросить. Вчера, после того как перенес вещи в дом, ты разговаривал обо мне с Эрлом?
Брови Лайама поползли вверх.
— Честно говоря, нет. Почему ты так подумала?
Она рассказала ему о внезапном появлении Эрла у нее на кухне.
— Хочешь сказать, что он собирался проверить замок без твоего ведома? Ты шутишь.
— Нет, я серьезно. И должна сказать, что он сильно меня напугал. Я и без этого дрожала от страха, оставаясь в доме одна, а тут еще он явился… К тому же он цитировал что-то про печаль как радость, прыгающую от одного к другому. Все это очень странно.
— Это одна из его любимых цитат. Не помню, чтобы хоть одна его лекция прошла без этих слов. У меня то-же всегда от них мурашки по телу. — Лайам помолчал, потом вздохнул. — Мэги, Эрл мой кузен, и я его люблю, но он действительно странный и несомненно одержим идеей смерти. Хочешь, я поговорю с ним об этом визите?
— Нет, не надо. Но я собираюсь поставить на все двери надежные замки.
— Льщу себя надеждой, это зчачиг, что ты поживешь в Ньюпорте еще немного.
— По крайней мере недели две, как хотела.
— Вернусь в пятницу. Пообедаешь со мной?
— С удовольствием.
— Мэги, поставь замок сегодня, ладно?
— Первое, что сделаю утром.
— Хорошо. Позвоню завтра.
Лайам медленно положил трубку. «Что рассказать ей про Эрла», — подумал он. Ему не хотелось перестараться в предостережениях, и все же... Определенно над этим надо подумать.
21
В четверть пятого в «Латам Мейнор» Дженис Нортон закрыла стол у себя в кабинете и по привычке потрогала ручки ящиков, чтобы убедиться, что они действительно заперты. «Не мешало бы Вильяму Лейну установить охрану», — зло подумала она.
Ассистентка Лейна Эйлин Бернс работала только до двух, а потом вела канцелярию и помогала Дженис. Она улыбнулась сама себе, отметив, что ее несомненная преданность кабинету Лейна за годы ее работы была очень полезна. Только что скопировав нужную ей информацию еще с двух файлов, она подумала, что пора остановиться. Это можно назвать предчувствием.
Она пожала плечами. Но дело сделано, и копии лежали в ее чемоданчике, а оригиналы на своем месте, в столе у Лейна. Теперь смешно суетиться по этому поводу.
Она зажмурилась от удовольствия, вспомнив, как потрясен был ее муж сообщением Ирмы Вудз о завещании Нуалы. С каким наслаждением она потом требовала от него возвращения залога за их дом.
Конечно, она знала, что он этого не сделает. Малком был обречен вечно блуждать в долине несбывшихся грез. Она не скоро это поняла, но работа в «Латам» на многое открыла ей глаза. Конечно, не у всех обитателей пансионата было безупречное прошлое, но все они родились с серебряной ложкой в зубах, им ни дня не пришлось беспокоиться о деньгах. Другие, подобно Малкому, были голубых кровей с родословными, которые они могли проследить до европейских короноваанных особ, страстно гордясь тем, что являются пра-пра-правнуками или еще кем-то в тридесятом колене какого-ннбудь князька или графа.
Однако в одном аристократы Латама отличались от Малкома. Они не почивали на ветвях своего генеалогического древа. Они встали на свои ноги и сколотили состояния, или обрели их после удачной женитьбы.
«Но только не Малком, — подумала она. — О, только не красивый, добродушный, галантный, так хорошо воспитанный Малком». На свадьбе ей завидовали все подруги, все, кроме Анны Эверет. В тот день в туалете клубной яхты она подслушала, как Анна пренебрежительно отозвалась о Малкоме как об «универсальном китайском болванчике».
Это замечание врезалось ей в память, потому что уже тогда, в тот предположительно счастливейший день, разодетая как принцесса в пышный атлас, она поняла, что это правда. Другими словами, она вышла замуж за лягушку. А потом многие годы пыталась не замечать реальности. Сколько времени потрачено зря!
Годы ушли на интимные обеды с клиентами и кандидатами в клиенты, и все лишь ради того, чтобы дождаться, когда они переведут свои выгодные счета к другим адвокатам, оставляя Малкома обгладывать кости. Сколько их прошло!
А потом глубочайшее оскорбление. В благодарность за ее преданность, хотя она могла бы неплохо устроиться без него, она узнает, что он волочится за своей секретаршей и собирается избавиться от нее!
«Если бы он был тем, за кого я его приняла, когда выходила замуж, — думала Дженис, отодвигая стул, вставая и расправляя плечи. — Или хотя бы тем, за кого принимал себя сам! Тогда я была бы женой настоящего князя».
Она поправила юбку, немного порадовавшись своей тонкой талии и овальным бедрам. Поначалу Малком сравнивал ее с чистокровной лошадью, восторгаясь изяществом, длинной шеей, стройными ногами и тонкими лодыжками. «Роскошная чистокровка», — говорил он.
«В молодости я была красива. А теперь что со мной стало», — с горечью думала она.
Но тело ее пока еще было в прекрасной форме. И не из-за регулярных занятий спортом и приятных дней в гольф-клубе с состоятельными друзьями. Нет, всю жизнь она работала, и работала очень много — сперва как агент по недвижимости, потом последние пять лет здесь, в канцелярии.
Она помнила, как, работая агентом по недвижимости, исходила слюной над роскошью, которая шла за бесценок только потому, что владельцам срочно нужны были наличные деньги. Как часто ока думал: «Если бы у меня были деньги…»
Ну вот, теперь они у нее есть. Теперь она могла сама ими распоряжаться. А Малком даже не знал.
Никогда больше сюда не ступит ее нога. Неважно, что здесь ковры от Старка и парчовые драпировки даже в конторе. Здесь, конечно, красиво, но это все же богадельня — Божий зал ожидания, и в пятьдесят четыре года она стремительно приближалась к возрасту, когда сама станет обитательницей этого заведения. Что ж, она постарается выбраться отсюда задолго до этого события.
Зазвонил телефон. Прежде чем ответить, Дженис оглянулась, проверяя, не подкрался ли кто сзади.
— Дженис Нортон, — уверенно сказала она в трубку.
Это был звонок, которого она ждала. Он даже не поздоровался.
— В общем так, дорогому Малкому повезло, — сказал он. — Этот Закон об охране окружающей среды Ветленда действительно пройдет, и дом будет стоить целое состояние.
Она засмеялась:
— Тогда не пора ли сделать контрпредложение Мэги Холлоувей?
Ассистентка Лейна Эйлин Бернс работала только до двух, а потом вела канцелярию и помогала Дженис. Она улыбнулась сама себе, отметив, что ее несомненная преданность кабинету Лейна за годы ее работы была очень полезна. Только что скопировав нужную ей информацию еще с двух файлов, она подумала, что пора остановиться. Это можно назвать предчувствием.
Она пожала плечами. Но дело сделано, и копии лежали в ее чемоданчике, а оригиналы на своем месте, в столе у Лейна. Теперь смешно суетиться по этому поводу.
Она зажмурилась от удовольствия, вспомнив, как потрясен был ее муж сообщением Ирмы Вудз о завещании Нуалы. С каким наслаждением она потом требовала от него возвращения залога за их дом.
Конечно, она знала, что он этого не сделает. Малком был обречен вечно блуждать в долине несбывшихся грез. Она не скоро это поняла, но работа в «Латам» на многое открыла ей глаза. Конечно, не у всех обитателей пансионата было безупречное прошлое, но все они родились с серебряной ложкой в зубах, им ни дня не пришлось беспокоиться о деньгах. Другие, подобно Малкому, были голубых кровей с родословными, которые они могли проследить до европейских короноваанных особ, страстно гордясь тем, что являются пра-пра-правнуками или еще кем-то в тридесятом колене какого-ннбудь князька или графа.
Однако в одном аристократы Латама отличались от Малкома. Они не почивали на ветвях своего генеалогического древа. Они встали на свои ноги и сколотили состояния, или обрели их после удачной женитьбы.
«Но только не Малком, — подумала она. — О, только не красивый, добродушный, галантный, так хорошо воспитанный Малком». На свадьбе ей завидовали все подруги, все, кроме Анны Эверет. В тот день в туалете клубной яхты она подслушала, как Анна пренебрежительно отозвалась о Малкоме как об «универсальном китайском болванчике».
Это замечание врезалось ей в память, потому что уже тогда, в тот предположительно счастливейший день, разодетая как принцесса в пышный атлас, она поняла, что это правда. Другими словами, она вышла замуж за лягушку. А потом многие годы пыталась не замечать реальности. Сколько времени потрачено зря!
Годы ушли на интимные обеды с клиентами и кандидатами в клиенты, и все лишь ради того, чтобы дождаться, когда они переведут свои выгодные счета к другим адвокатам, оставляя Малкома обгладывать кости. Сколько их прошло!
А потом глубочайшее оскорбление. В благодарность за ее преданность, хотя она могла бы неплохо устроиться без него, она узнает, что он волочится за своей секретаршей и собирается избавиться от нее!
«Если бы он был тем, за кого я его приняла, когда выходила замуж, — думала Дженис, отодвигая стул, вставая и расправляя плечи. — Или хотя бы тем, за кого принимал себя сам! Тогда я была бы женой настоящего князя».
Она поправила юбку, немного порадовавшись своей тонкой талии и овальным бедрам. Поначалу Малком сравнивал ее с чистокровной лошадью, восторгаясь изяществом, длинной шеей, стройными ногами и тонкими лодыжками. «Роскошная чистокровка», — говорил он.
«В молодости я была красива. А теперь что со мной стало», — с горечью думала она.
Но тело ее пока еще было в прекрасной форме. И не из-за регулярных занятий спортом и приятных дней в гольф-клубе с состоятельными друзьями. Нет, всю жизнь она работала, и работала очень много — сперва как агент по недвижимости, потом последние пять лет здесь, в канцелярии.
Она помнила, как, работая агентом по недвижимости, исходила слюной над роскошью, которая шла за бесценок только потому, что владельцам срочно нужны были наличные деньги. Как часто ока думал: «Если бы у меня были деньги…»
Ну вот, теперь они у нее есть. Теперь она могла сама ими распоряжаться. А Малком даже не знал.
Никогда больше сюда не ступит ее нога. Неважно, что здесь ковры от Старка и парчовые драпировки даже в конторе. Здесь, конечно, красиво, но это все же богадельня — Божий зал ожидания, и в пятьдесят четыре года она стремительно приближалась к возрасту, когда сама станет обитательницей этого заведения. Что ж, она постарается выбраться отсюда задолго до этого события.
Зазвонил телефон. Прежде чем ответить, Дженис оглянулась, проверяя, не подкрался ли кто сзади.
— Дженис Нортон, — уверенно сказала она в трубку.
Это был звонок, которого она ждала. Он даже не поздоровался.
— В общем так, дорогому Малкому повезло, — сказал он. — Этот Закон об охране окружающей среды Ветленда действительно пройдет, и дом будет стоить целое состояние.
Она засмеялась:
— Тогда не пора ли сделать контрпредложение Мэги Холлоувей?
22
После звонка Лайама Мэги сидела на кухне и пила чай с печеньем, которое нашла в шкафу.
Коробка была почти полная и выглядела открытой совсем недавно. Она подумала, неужели всего несколько дней тому назад Нуала сидела здесь и пила чай, ела печенье, составляла меню на вечер? Рядом с телефоном она нашла список покупок: баранья ножка, зеленая фасоль, морковь, яблоки, виноград, молодая картошка, мука для бисквита. А рядом нацарапана типичная для Нуалы заметка: «Что-то забыла. Поискать в магазине». Наверное, Нуала забыла этот список.
Коробка была почти полная и выглядела открытой совсем недавно. Она подумала, неужели всего несколько дней тому назад Нуала сидела здесь и пила чай, ела печенье, составляла меню на вечер? Рядом с телефоном она нашла список покупок: баранья ножка, зеленая фасоль, морковь, яблоки, виноград, молодая картошка, мука для бисквита. А рядом нацарапана типичная для Нуалы заметка: «Что-то забыла. Поискать в магазине». Наверное, Нуала забыла этот список.