Подмена первой из картин прошла как нельзя лучше. Она была произведена, когда муж уехал на два дня по служебным делам. Руперт забрал картину под вечер, а на следующее утро принес вместо нее подделку. Муж так ничего и не заподозрил. Легкость, с которой это было проделано, возбудила в Бичеме жадность и дерзость. Он ввел сына в еще большие долги, с тем чтобы потребовалась новая подмена. Так дело это приобрело регулярность, происходя каждые два месяца.
– Вплоть до фиаско с Гранвилем, когда деловая поездка вашего мужа во Францию была перенесена и он вернулся домой раньше, чем вы этого ожидали.
– Мысль заменить Гранвиля исходит от Бичема. Он заявил, что картина эта будет продана за бешеные деньги, но срок изготовления копии также увеличится, поскольку данная картина неизвестна. Как вы знаете, муж мой обнаружил пропажу…
Глаза леди Дарлингтон вновь наполнились слезами, и она приложила к глазам платочек.
– Ваш сын, равно как и Бичем, понимали, что вешать в галерее подделку вместо оригинала после того, как пропажа обнаружена, неразумно. Они не сомневались в том, что ваш муж теперь обязательно пригласит эксперта для подтверждения подлинности картины.
Леди Дарлингтон молча кивнула.
– Вы сделали глупость, леди Дарлингтон. Действуя из лучших побуждений и ведомая горячей любовью к сыну, вы позволили событиям выйти из-под контроля и в конце концов приобрести характер, который неминуемо принесет несчастье двум самым дорогим для вас людям, навлекши на них позор.
– Умоляю вас ничего не говорить мужу!
– Ваш муж – мой клиент. Я обязан поставить его в известность. Кроме того, мы имеем здесь дело не просто с семейными дрязгами. Речь идет о краже ряда шедевров. Двое из преступников – это сын и супруга владельца шедевров, являющегося министром ее королевского величества. Скандал неизбежен.
– Я ценю ваши усилия в поисках истины. Но я желаю сообщить эту истину Гектору сама. По крайней мере этим должна я искупить совершенный грех. Дайте мне сутки – двадцать четыре часа, чтобы я могла сделать это, а также попытаться убедить сына добровольно сдаться властям.
Холмс колебался. Казалось, он тронут ужасным положением, в котором оказалась эта женщина.
– Будьте милосердны! – молила она.
Мой приятель взглянул на часы.
– Сейчас четыре. В телеграмме от меня, которую лорд Дарлингтон получит утром, я напишу, что в четыре часа пополудни я буду у него, дабы передать ему сведения чрезвычайной важности.
– Да благословит вас Господь, мистер Холмс!
– Многия радости несут нам многия печали, – пробормотал он, словно обращаясь к себе самому.
– Дурные вести?
Он пожал плечами:
– Вмешалась судьба, и перстом своим, старина, она низвела нас в ничтожество. – Он помахал мне газетным листом: – Я имею в виду напечатанную здесь заметку. Вчера ночью у Тауэрского моста выбросило на берег тела двух мужчин, связанных и с кляпом во рту. Головы размозжены. В покойниках опознали лорда Артура Бичема и Руперта Дарлингтона, пасынка министра иностранных дел лорда Гектора Дарлингтона.
– Боже правый, какая ужасная трагедия! Что произошло?
– Не подлежит сомнению, что это дело рук Альфредо Феллини и его дружков. Судя по всему, Бичем, недовольный своей неудачей с Гранвилем, попытался, как это ни глупо, сбагрить подделку американцам, выдавая ее за подлинник. За такое предательство банда приговорила его к обычной для них жестокой расправе. Руперта Дарлингтона они сочли сообщником и в общем-то были правы. Ах, Ватсон, до чего же справедливо сказано Вальтером Скоттом: “Какие козни мы плетем, когда обманы замышляем!”
Барбара Роден
– Вплоть до фиаско с Гранвилем, когда деловая поездка вашего мужа во Францию была перенесена и он вернулся домой раньше, чем вы этого ожидали.
– Мысль заменить Гранвиля исходит от Бичема. Он заявил, что картина эта будет продана за бешеные деньги, но срок изготовления копии также увеличится, поскольку данная картина неизвестна. Как вы знаете, муж мой обнаружил пропажу…
Глаза леди Дарлингтон вновь наполнились слезами, и она приложила к глазам платочек.
– Ваш сын, равно как и Бичем, понимали, что вешать в галерее подделку вместо оригинала после того, как пропажа обнаружена, неразумно. Они не сомневались в том, что ваш муж теперь обязательно пригласит эксперта для подтверждения подлинности картины.
Леди Дарлингтон молча кивнула.
– Вы сделали глупость, леди Дарлингтон. Действуя из лучших побуждений и ведомая горячей любовью к сыну, вы позволили событиям выйти из-под контроля и в конце концов приобрести характер, который неминуемо принесет несчастье двум самым дорогим для вас людям, навлекши на них позор.
– Умоляю вас ничего не говорить мужу!
– Ваш муж – мой клиент. Я обязан поставить его в известность. Кроме того, мы имеем здесь дело не просто с семейными дрязгами. Речь идет о краже ряда шедевров. Двое из преступников – это сын и супруга владельца шедевров, являющегося министром ее королевского величества. Скандал неизбежен.
– Я ценю ваши усилия в поисках истины. Но я желаю сообщить эту истину Гектору сама. По крайней мере этим должна я искупить совершенный грех. Дайте мне сутки – двадцать четыре часа, чтобы я могла сделать это, а также попытаться убедить сына добровольно сдаться властям.
Холмс колебался. Казалось, он тронут ужасным положением, в котором оказалась эта женщина.
– Будьте милосердны! – молила она.
Мой приятель взглянул на часы.
– Сейчас четыре. В телеграмме от меня, которую лорд Дарлингтон получит утром, я напишу, что в четыре часа пополудни я буду у него, дабы передать ему сведения чрезвычайной важности.
– Да благословит вас Господь, мистер Холмс!
* * *
Но получилось так, что Холмсу не пришлось наносить обещанного визита. Наутро, спустившись к завтраку позже обычного, я застал моего друга сгорбившимся в кресле и поглощенным чтением газеты. Лицо его хранило суровое выражение.– Многия радости несут нам многия печали, – пробормотал он, словно обращаясь к себе самому.
– Дурные вести?
Он пожал плечами:
– Вмешалась судьба, и перстом своим, старина, она низвела нас в ничтожество. – Он помахал мне газетным листом: – Я имею в виду напечатанную здесь заметку. Вчера ночью у Тауэрского моста выбросило на берег тела двух мужчин, связанных и с кляпом во рту. Головы размозжены. В покойниках опознали лорда Артура Бичема и Руперта Дарлингтона, пасынка министра иностранных дел лорда Гектора Дарлингтона.
– Боже правый, какая ужасная трагедия! Что произошло?
– Не подлежит сомнению, что это дело рук Альфредо Феллини и его дружков. Судя по всему, Бичем, недовольный своей неудачей с Гранвилем, попытался, как это ни глупо, сбагрить подделку американцам, выдавая ее за подлинник. За такое предательство банда приговорила его к обычной для них жестокой расправе. Руперта Дарлингтона они сочли сообщником и в общем-то были правы. Ах, Ватсон, до чего же справедливо сказано Вальтером Скоттом: “Какие козни мы плетем, когда обманы замышляем!”
Барбара Роден
Случай со служанкой, заподозренной в воровстве
На это дело мы наткнулись случайно. Преданные поклонники Шерлока Холмса, должно быть, помнят, что свою будущую жену Мэри Морстен доктор Ватсон встретил, когда та пришла к Холмсу просить его помощи в деле о “Знаке четырех”. Представившись, она напомнила Холмсу о том, как он некогда помог ее хозяйке, миссис Сесил Форрестер, уладить “одну мелкую домашнюю неурядицу”. Холмс не сразу вспомнил это дело, а вспомнив, отозвался о нем как об “элементарном”. Элементарность дела была, по-видимому, такова, что Ватсон даже не удосужился его записать.
Однако не так давно блестящий исследователь и знаток литературных тайн и ужасов Барбара Роден, предпринимавшая розыски в архиве одной страховой компании в связи с совершенно другим случаем, обнаружила там сведения о некоем мистере Форрестере и постепенно, шаг за шагом, смогла восстановить события, легшие в основу данного рассказа.
Мистер Шерлок Холмс крайне редко отказывался от представившейся ему возможности расследовать криминальное происшествие. За всю историю наших с ним тесных отношений подобное припоминается мне с трудом, и бывало это, лишь когда несравненный ум его занимало дело особой важности, не позволявшее ему отвлекаться на что-то другое.
Обычно, однако, правилом его было не отказывать никому и не упускать случай лишний раз потренировать свою наблюдательность и способности к дедукции, которые мне посчастливилось видеть в действии и описывать. Ни одна мелочь не казалась ему несущественной и не избегла его внимания. Я могу только благодарить великое множество клиентов, чьи неприятности и затруднения при всей их незначительности и банальности выводили Холмса из состояния депрессии, в которое он был склонен погружаться, когда ум его не был занят работой и бездействовал.
Если в записках моих наибольшее место занимает описание мрачных и кошмарных преступлений и случаев из ряда вон выходящих, то это лишь потому, что, вопреки трагическому финалу некоторых историй, читателям они доставляют особое удовольствие. Данную же историю я, напротив, излагаю в качестве примера дела, которое, несмотря на свою простоту, так выделяющую его из ряда других дел, расследованных моим другом, являлось крайне важным и неотложным для тех, кого касалось непосредственно.
Произошел этот случай в конце октября 1886 года, в утро, когда Лондон наслаждался исключительно ясной погодой, характерной для так называемого “короткого лета святого Луки”. День был таким теплым, что я распахнул окно нашей гостиной и наблюдал за оживленной и густой толпой пешеходов, заполнивших улицу. Холмс углубился в чтение “Таймс”, окруженный валявшимися в беспорядке листами уже прочитанных “Кроникл”, “Стэндард телеграф” и “Пост”.
Простояв так у окна минут пять и следя, как течет внизу поток прохожих, я прервал это занятие, заметив вскользь:
– А вот и клиент, Холмс, там внизу к нам направляется. Так что лучше вам убрать этот ваш газетный ворох.
Мой друг поднял на меня удивленный взгляд и настороженно повернул голову в сторону двери – так гончая ждет заветного “у-лю-лю” доезжачего, – а потом сказал:
– Я ничего не слышу внизу, кроме толкотни миссис Хадсон. Почему вы решили, что к нам направляется клиент?
Я удовлетворенно хмыкнул, ибо, должен признаться, замешательство моего друга доставило мне некоторое удовольствие. Встав, Холмс присоединился ко мне у окна и стал оглядывать улицу, желая понять, что там могло привлечь мое внимание. По лестнице по-прежнему никто не поднимался, и Холмс перевел на меня вопрошающий взгляд.
– Вот там, – сказал я, указывая на даму, разглядывавшую витрину лавки напротив нашей двери через улицу, – стоит женщина. Это наш клиент.
– И что заставляет вас сделать такое умозаключение? Поясните.
– Когда я вижу, – начал я, подражая речи моего друга в подобных случаях, – как дама, выйдя из кэба, его отпускает, я делаю вывод, что приехала она по делу, которое, как она полагает, займет время большее, нежели несколько минут, иначе она велела бы кэбмену подождать. Тот факт, что кэб остановился непосредственно возле нашей двери, убеждает нас в том, что направляется она куда-то поблизости. Когда дама начинает мерить шагами противоположный тротуар, проделывая это не единожды, а целых четыре раза, я заключаю, что она крайне взволнована чем-то и колеблется перед принятием трудного решения. И хотя вот уж несколько минут, как она не сводит глаз с витрины переплетной мастерской напротив, сомневаюсь, чтоб в витрине этой находилось нечто, способное вызвать у нее такое к себе пристальное внимание. Кем же может быть указанная дама, как не клиенткой мистера Шерлока Холмса?
– Цепь умозаключений, вами построенных, конечно, безукоризненна, Ватсон. Однако… а, вот и сама дама идет, чтобы рассеять все сомнения!
Дама тем временем повернулась и с решительностью, говорящей о том, что всем колебаниям положен конец, перешла улицу. Зазвенел дверной звонок, и мы услышали женский голос, осведомлявшийся, дома ли мистер Холмс, – сигнал, по которому мой друг поспешно собрал газетные листы и кинул весь ворох в соседнюю спальню. Он успел сменить халат на сюртук прежде, чем миссис Хадсон, постучав в дверь, объявила: “Миссис Сесил Форрестер!”
Дама была немолода, но стройности и грациозности ее фигуры вкупе с живостью походки и манер могли позавидовать и более молодые представительницы ее пола. Она была хорошо и по моде одета в синее платье – скромное и в то же время элегантное. Приятное лицо ее омрачали забота, тревога и усталость, а кроме того, в ней все еще чувствовалась нерешительность. Она переводила взгляд с Холмса на меня и обратно, и мой друг двинулся ей навстречу.
– Я Шерлок Холмс, миссис Форрестер, а это мой друг и коллега доктор Джон Ватсон. Прошу вас сесть и рассказать мне о том затруднении, которое привело вас ко мне.
Посетительница села в кресло, а Холмс расположился напротив. Секунду она молчала – сидела, уставившись на ковер, и нервно ломала руки. Затем, глубоко вздохнув, словно приготовившись к худшему, она подняла взгляд.
– Мистер Холмс, я приехала к вам, потому что не знаю, что мне делать и к кому другому могла бы я обратиться за помощью. За последние недели из моего дома исчезло несколько ценных вещей, и только вас я могу просить найти преступника.
– Не сомневаюсь, что полиция могла бы… – начал было Холмс, но клиентка прервала его.
– Полиция понятия не имеет о действительном виновнике, – с некоторым раздражением возразила она. – Муж по моему настоянию вызвал полицию, но всё, на что они оказались способны, – это обвинить мою горничную Сару, которая, я уверена, ни сном ни духом не знала о случившемся.
– Может быть, – мягко заметил Холмс, – вы сумеете в точности описать нам происшествие с тем, чтобы мы могли составить о нем обоснованное мнение.
– Конечно, мистер Холмс. – Она помолчала секунду, словно собираясь с мыслями, а затем начала рассказ: – Мой муж – заместитель управляющего в страховой компании “Уильямс и К°”. Он получает хорошее жалованье, да и у меня есть собственные средства, так что живем мы в нашем доме в Кэмбервелле на широкую ногу. Мы уже двенадцать лет как состоим в браке, и все у нас шло прекрасно до недавнего времени.
Страховая компания мужа в последние несколько месяцев расширила поле деятельности, сотрудников стало не хватать, и Сесилу сейчас приходится проводить в Сити больше времени, чем обычно, поэтому дома вижу я его теперь меньше, чем раньше. Два месяца назад я обнаружила первую пропажу. Я искала рецепт в ящиках письменного стола моего мужа и заметила, что один ящик выдвигается с трудом, но все же ящик выдвинулся – оказалось, что в щели застряла лежавшая в глубине коробочка. Я знала эту коробочку, в ней находились запонки мужа – золотые с бриллиантовой вставочкой. Запонки эти я подарила Сесилу на его день рождения. Коробочку я нашла пустой, что показалось мне странным, так как надевал эти запонки Сесил только по особым поводам и вряд ли стал бы щеголять ими на работе. Я решила спросить его, но в тот вечер он опять задержался на работе, сама же я отправилась в театр с друзьями и, вернувшись поздно, забыла о своем намерении.
Три недели назад я заметила, что золотых часов с репетиром, которые муж получил в наследство от деда, нет в футляре. Однако я вспомнила, что у часов испортился бой и Сесил пообещал отправить их часовщику – почистить и настроить. Совершенно естественно было предположить, что часы находятся у часовщика, и перестать думать об этом.
Однако в прошлую среду я волей-неволей сопоставила все эти факты. Дело в том, что в этот день я собралась заняться покупками, после чего выпить чаю у подруги, так как в этот день с полудня отпускаю слуг. Перед уходом я из моей шкатулки с драгоценностями вынула брошь, шкатулку же положила на место – в ящик туалетного столика. Когда, вернувшись домой, я хотела положить брошь на место, то увидела, что в шкатулке рылись, и к ужасу своему обнаружила пропажу очень дорогого кольца с изумрудом. Я весьма тщательно обыскала шкатулку и весь ящик, думая, что, может быть, кольцо случайно вывалилось, но все было тщетно. Кольцо это дорого мне еще и потому, что это память о матери, поэтому, когда Сесил вернулся, он застал меня очень расстроенной.
Он сразу заметил, что что-то произошло, и, когда я сказала ему о кольце, ужасно побледнел. Тем не менее он постарался меня утешить, говоря, что наверняка я просто переложила его куда-то и забыла об этом и что кольцо непременно найдется. Именно тогда меня посетило ужасное подозрение – припомнились пропавшие запонки и часы. Нет ли тут связи с пропажей кольца?
Я спросила Сесила, не отвозил ли он в починку часы. Он крайне удивился вопросу, и это удивление само по себе послужило мне ответом, получив который я рассказала ему все. Мне казалось очевидным, что в доме побывал вор, и я попросила Сесила вызвать полицию.
На следующий день явился полицейский, и выяснилось отсутствие еще кое-каких вещей – галстучной булавки и золотой табакерки.
Наша клиентка на секунду прервала рассказ, переводя дух, и Холмс, с большим вниманием ее слушавший, смог вставить вопрос:
– Вы сказали, что муж ваш стал задерживаться на работе. Нельзя ли уточнить, как давно это длится?
Миссис Форрестер вопрос его удивил.
– Право же, мистер Холмс, я не усматриваю тут связи с моим делом.
– И тем не менее, миссис Форрестер, я повторяю вопрос. Такая мелочь тоже может иметь значение.
– Ну, началось это, насколько я помню, примерно в июне.
– И продолжается по сей день?
– Да.
– И часы его отсутствия в доме не меняются?
– Нет-нет, к концу августа он стал задерживаться еще дольше. – Лицо миссис Форрестер, поначалу озадаченной оборотом, который приобрел разговор, прояснилось забрезжившей догадкой. – По-моему, я поняла, к чему эти вопросы, мистер Холмс! Вы полагаете, что за домом кто-то наблюдает извне, ему известно, что муж возвращается поздно, и известно, когда в доме никого нет!
– Не исключено, – сдержанно отвечал мой друг. – Но я не могу выдвигать версии, не зная всех обстоятельств дела. Итак, вещи, признанные пропавшими, – запонки, часы, булавка от галстука, табакерка – ведь всё это вещи вашего мужа, не так ли?
– Да, всё, кроме моего кольца, мистер Холмс.
– Совершенно верно. Больше ничего не пропало?
– Ничего.
– Но наверняка в доме имеются и другие ценные вещи. Прочие ваши драгоценности на месте?
– Да, мистер Холмс. В этом я уверена. Я бы заметила пропажу.
Холмс потянулся в кресле.
– Не сомневаюсь, что полицейским сыщикам не составило труда выяснить истину, ибо, простите мою откровенность, дело ваше проще простого.
– Не знаю, проще ли оно простого, мистер Холмс, только, переворошив весь дом, полицейский смог сказать нам лишь то, что виновницей, скорее всего, является моя горничная Сара и что, если мы позволим ему обыскать ее и ее комнату, пропажи, несомненно, найдутся.
– На чем был основан такой вывод?
– Он напомнил, что в среду с полудня слуги наши были отпущены, и заявил, что он проверил, чем они занимались днем. У нас четверо слуг – кухарка, экономка, гувернантка и Сара. Кухарка в этот день навещала родных, и все они подтвердили, что весь день до вечера она провела с ними. Миссис Лодж, наша экономка, встречалась с подругой, и опять-таки доказано, что в доме ее целый день не было. Наша гувернантка Мэри находилась при близнецах, которых сопровождала на детский праздник в честь дня рождения одного из их друзей, и ее непричастность к краже тоже очевидна и сомнению не подвергается. Бедняжка Сара между тем в тот день плохо себя чувствовала и не покидала своей комнаты, отлеживаясь там, чего доказать она, разумеется, не могла, и полицейский прицепился к этому, так как никаких признаков проникновения в дом постороннего он не увидел.
– Весьма разумно при всей банальности доводов, – заметил Холмс. – Что питает полную вашу уверенность в невиновности горничной?
– Мистер Холмс, Сара служит у меня уже не первый год, и я знаю, что она не способна на такого рода вещи. Полицейский относит это, я уверена, на счет моей глупости и недальновидности, но я знаю, что она ни при чем, и не допущу, чтоб ее подвергли унижениям. Бедная девушка сама не своя от волнения, она боится потерять место и доброе имя, или еще чего-нибудь похуже.
– А как, скажите, реагировал на это ваш муж?
– Сесил не хочет, что ее судили за воровство, так как считает, что доказать ее вину будет трудно. Однако в виновности Сары он убежден и уговаривает меня ее рассчитать, но я не сделаю этого, не получив доказательств – за нее или против. Почему я и обратилась к вам за помощью!
Меня восхитила такая сострадательность, нельзя было не оценить неколебимости, с которой наша гостья отстаивала честь своей горничной.
Но мой друг лишь пожал плечами, обронив:
– Случай ваш совершенно ясный, все доказательства налицо. Что бы вы хотели поручить мне?
– Я бы попросила вас приехать ко мне и осмотреть дом. Все знают, что вы умеете видеть то, что сокрыто от глаз остальных. Я не сомневаюсь, что вам удастся найти улики, которые полиция либо просмотрела, либо неверно истолковала. Прошу вас, согласитесь мне помочь!
После минутного раздумья Холмс спокойно сказал:
– Хорошо. Я вам помогу.
Посетительница облегченно вздохнула, и следы озабоченности и тревоги на ее лице стерла улыбка.
– Благодарю вас, мистер Холмс. Вы сможете поехать в Кэмбервелл со мной прямо сейчас?
– Нет, – ответил Холмс и, заметив ее удивление и разочарование, добавил: – Через час мне предстоит важная встреча, но после этого я в вашем распоряжении. Если вы оставите нам ваш адрес, мы будем у вас не позже трех.
После того как клиентка наша удалилась, Холмс некоторое время сидел как бы в раздумье; я тоже сидел молча, выжидая. Хоть мне и не терпелось узнать, о чем он думает, я воздерживался от того, чтобы нарушать ход его мыслей, зная, как не любит он подобных вторжений. Наконец он легко вскочил с кресла и взял в руки шляпу и трость.
– Едете на встречу? – спросил я.
– Да, Ватсон. И встреча эта может быть интересна и вам, так что поедем вместе. Я собираюсь повидать мистера Сесила Форрестера в его компании “Уильямс и К°”.
– Не знал, что у вас задумана встреча с ним.
– Как и я не знал этого всего несколько минут назад, до того как отказался сопроводить миссис Форрестер домой. Дело в том, Ватсон, что до осмотра ее дома мне желательно поговорить с мистером Форрестером.
Мы кликнули кэб и спустя какое-то время очутились возле Треднидл-стрит на маленькой площади под сенью здания Королевской биржи. Страховая компания мистера Форрестера, судя по встретившему нас там гомону и наплыву посетителей, процветала. Холмс объяснил клерку, что мистер Форрестер требуется нам по очень срочному делу, и значительность, с которой он подчеркнул слово “срочному”, заставила клерка проявить прыть. Вернулся он мгновенно с известием, что мистер Форрестер примет нас через одну минуту.
Холмс, от острого взгляда которого не могла укрыться ни одна мелочь, сказал что-то о кипучей деятельности конторы.
– У нас так каждый день проходит, – отвечал клерк. – Наняли было одного парня нам в помощь, но уж три месяца, как он уволен. Ну вот, мистер Форрестер и освободился.
Нас проводили в кабинет мистера Форрестера, после чего клерк удалился, прикрыв за собой дверь. Муж нашей клиентки оказался мужчиной лет сорока пяти, с лицом бледным и изможденным, что его, несомненно, старило. Он недоуменно взглянул на нас:
– Мой помощник сказал, что вы ко мне по срочному делу, однако, признаться, джентльмены, лица ваши мне незнакомы.
– Но, возможно, вам знакомы наши фамилии, – без тени смущения отвечал Холмс. – Я Шерлок Холмс, а этот джентльмен – мой коллега доктор Ватсон. Миссис Форрестер просила нашей помощи в расследовании дела о пропавших ценностях.
Лицо Форрестера побледнело еще больше, и он осел в кресло.
– Моя жена обратилась к вам? – спросил он хрипло.
– Да, – сказал Холмс, – и в три часа дня я должен быть у нее. Если только вы не потрудитесь объяснить мне сейчас, с какой целью крали из дома собственные вещи.
Форрестер вскочил из-за стола. Он весь трясся. Он пытался что-то сказать, но губы не слушались его. Он упал обратно в кресло и закрыл лицо руками.
– Все кончено, – выговорил он наконец. – Что вам известно?
– Мне известна бóльшая часть совершенного вами. Вы брали по одной принадлежащей вам ценной вещи и продавали либо закладывали их. Исчерпав свои собственные ценности, вы взяли из шкатулки кольцо вашей жены, чем и обнаружили всю цепочку пропаж. Думаю, что вы предпочли бы не ставить в известность полицию, но выхода не было, и вы рассчитывали, что подозрение скорее падет на кого-нибудь из прислуги, чем на почтенного главу семейства. В чем вы и не ошиблись, предпочтя позорное увольнение ни в чем не повинной девушки собственному признанию в содеянном.
Мужчина отнял руки от лица, на котором страх мешался с изумлением.
– Как вы узнали? – прошептал он.
– Ваша жена сказала, что все пропавшие вещи, за исключением кольца, принадлежали вам, – деталь знаменательная, ибо воры обычно подобной разборчивости не проявляют. Не менее знаменателен показался мне и факт протяженности краж во времени – вещи изымались в течение нескольких недель. Если б виновницей была служанка, разве стала бы она красть вещи постепенно, зная, что в любой момент может быть поймана с поличным? Нет. Воровка рискнула бы единожды – схватила бы все, что может, и сбежала бы! К тому же ваша жена упомянула, что в последнее время вы стали поздно возвращаться с работы, и появление этой новой для вас привычки совпадает по времени с исчезновением вещей. По-видимому, ваши поздние возвращения не связаны с работой, а связаны с чем-то, требующим денег. Ведь я прав, не так ли?
Форрестер кивнул. Теперь, когда прошел первоначальный шок, он явно испытывал какое-то облегчение и даже радость оттого, что тайна его наконец раскрыта. Когда он заговорил, голос его звучал решительнее и звонче.
– Да, вы правы, мистер Холмс. Я брал эти вещи и тут же закладывал их. Поначалу это были мои вещи, и жена вряд ли могла бы их хватиться, если же это и произошло бы и она стала бы подступаться ко мне с расспросами, я всегда мог бы выкрутиться, выдумав какое-нибудь правдоподобное объяснение. Взять же кольцо меня заставило отчаянное положение, в котором я очутился. Но вот что касается Сары, то тут, мистер Холмс, вы ошибаетесь. Я вовсе не хотел, чтоб девушку выгнали как воровку, хоть и предлагал это. Я надеялся, что полиция, не найдя доказательств, закроет дело.
– Что же породило то отчаянное положение, в котором вы очутились? – спросил я, когда он замолчал.
Форрестер поднялся и долго смотрел в расположенное за его креслом окно, прежде чем ответить: “Игра”.
Он вновь повернулся к нам лицом с видом преступника, готового дать на суде признательные показания.
– Я пристрастился к игре на ипподроме и уже некоторое время не могу без этого жить. Поначалу я играл от случая к случаю, но вскоре это стало для меня манией, превратилось в привычку, сковавшую меня по рукам и ногам. Как я ни пытался освободиться от этой привычки, ничего не получалось, – я начал просаживать кучу денег и тратил все больше и больше. Вскоре я влез в долги, и жалованья моего уже не хватало. Я же продолжал делать ставки на деньги, которые получал, закладывая взятые из дома вещи, теша себя несбыточной мечтой всех игроков о крупном выигрыше, который непременно меня ждет и который вознаградит меня за все мои потери. Но деньги все уплывали, а их требовалось все больше. И мне пришла в голову безумная мысль – заложив женино кольцо, не только рассчитаться с кредиторами, но и вернуть все, заложенное ранее. Я был в таком отчаянии, что даже не думал о том, что будет, если жена обнаружит потерю, – единственное, что меня заботило, были мои долги. Я знал, что в среду днем в доме никого не будет, и я заехал домой и взял кольцо. О том, что Сара плохо себя чувствует и никуда не ушла, я понятия не имел. Когда полицейский указал на нее как на подозреваемую, я сперва почувствовал облегчение, но после меня охватили ужас и оторопь от содеянного и от мысли, во что я превратился. И вот теперь я не знаю, как мне быть.
Однако не так давно блестящий исследователь и знаток литературных тайн и ужасов Барбара Роден, предпринимавшая розыски в архиве одной страховой компании в связи с совершенно другим случаем, обнаружила там сведения о некоем мистере Форрестере и постепенно, шаг за шагом, смогла восстановить события, легшие в основу данного рассказа.
Мистер Шерлок Холмс крайне редко отказывался от представившейся ему возможности расследовать криминальное происшествие. За всю историю наших с ним тесных отношений подобное припоминается мне с трудом, и бывало это, лишь когда несравненный ум его занимало дело особой важности, не позволявшее ему отвлекаться на что-то другое.
Обычно, однако, правилом его было не отказывать никому и не упускать случай лишний раз потренировать свою наблюдательность и способности к дедукции, которые мне посчастливилось видеть в действии и описывать. Ни одна мелочь не казалась ему несущественной и не избегла его внимания. Я могу только благодарить великое множество клиентов, чьи неприятности и затруднения при всей их незначительности и банальности выводили Холмса из состояния депрессии, в которое он был склонен погружаться, когда ум его не был занят работой и бездействовал.
Если в записках моих наибольшее место занимает описание мрачных и кошмарных преступлений и случаев из ряда вон выходящих, то это лишь потому, что, вопреки трагическому финалу некоторых историй, читателям они доставляют особое удовольствие. Данную же историю я, напротив, излагаю в качестве примера дела, которое, несмотря на свою простоту, так выделяющую его из ряда других дел, расследованных моим другом, являлось крайне важным и неотложным для тех, кого касалось непосредственно.
Произошел этот случай в конце октября 1886 года, в утро, когда Лондон наслаждался исключительно ясной погодой, характерной для так называемого “короткого лета святого Луки”. День был таким теплым, что я распахнул окно нашей гостиной и наблюдал за оживленной и густой толпой пешеходов, заполнивших улицу. Холмс углубился в чтение “Таймс”, окруженный валявшимися в беспорядке листами уже прочитанных “Кроникл”, “Стэндард телеграф” и “Пост”.
Простояв так у окна минут пять и следя, как течет внизу поток прохожих, я прервал это занятие, заметив вскользь:
– А вот и клиент, Холмс, там внизу к нам направляется. Так что лучше вам убрать этот ваш газетный ворох.
Мой друг поднял на меня удивленный взгляд и настороженно повернул голову в сторону двери – так гончая ждет заветного “у-лю-лю” доезжачего, – а потом сказал:
– Я ничего не слышу внизу, кроме толкотни миссис Хадсон. Почему вы решили, что к нам направляется клиент?
Я удовлетворенно хмыкнул, ибо, должен признаться, замешательство моего друга доставило мне некоторое удовольствие. Встав, Холмс присоединился ко мне у окна и стал оглядывать улицу, желая понять, что там могло привлечь мое внимание. По лестнице по-прежнему никто не поднимался, и Холмс перевел на меня вопрошающий взгляд.
– Вот там, – сказал я, указывая на даму, разглядывавшую витрину лавки напротив нашей двери через улицу, – стоит женщина. Это наш клиент.
– И что заставляет вас сделать такое умозаключение? Поясните.
– Когда я вижу, – начал я, подражая речи моего друга в подобных случаях, – как дама, выйдя из кэба, его отпускает, я делаю вывод, что приехала она по делу, которое, как она полагает, займет время большее, нежели несколько минут, иначе она велела бы кэбмену подождать. Тот факт, что кэб остановился непосредственно возле нашей двери, убеждает нас в том, что направляется она куда-то поблизости. Когда дама начинает мерить шагами противоположный тротуар, проделывая это не единожды, а целых четыре раза, я заключаю, что она крайне взволнована чем-то и колеблется перед принятием трудного решения. И хотя вот уж несколько минут, как она не сводит глаз с витрины переплетной мастерской напротив, сомневаюсь, чтоб в витрине этой находилось нечто, способное вызвать у нее такое к себе пристальное внимание. Кем же может быть указанная дама, как не клиенткой мистера Шерлока Холмса?
– Цепь умозаключений, вами построенных, конечно, безукоризненна, Ватсон. Однако… а, вот и сама дама идет, чтобы рассеять все сомнения!
Дама тем временем повернулась и с решительностью, говорящей о том, что всем колебаниям положен конец, перешла улицу. Зазвенел дверной звонок, и мы услышали женский голос, осведомлявшийся, дома ли мистер Холмс, – сигнал, по которому мой друг поспешно собрал газетные листы и кинул весь ворох в соседнюю спальню. Он успел сменить халат на сюртук прежде, чем миссис Хадсон, постучав в дверь, объявила: “Миссис Сесил Форрестер!”
Дама была немолода, но стройности и грациозности ее фигуры вкупе с живостью походки и манер могли позавидовать и более молодые представительницы ее пола. Она была хорошо и по моде одета в синее платье – скромное и в то же время элегантное. Приятное лицо ее омрачали забота, тревога и усталость, а кроме того, в ней все еще чувствовалась нерешительность. Она переводила взгляд с Холмса на меня и обратно, и мой друг двинулся ей навстречу.
– Я Шерлок Холмс, миссис Форрестер, а это мой друг и коллега доктор Джон Ватсон. Прошу вас сесть и рассказать мне о том затруднении, которое привело вас ко мне.
Посетительница села в кресло, а Холмс расположился напротив. Секунду она молчала – сидела, уставившись на ковер, и нервно ломала руки. Затем, глубоко вздохнув, словно приготовившись к худшему, она подняла взгляд.
– Мистер Холмс, я приехала к вам, потому что не знаю, что мне делать и к кому другому могла бы я обратиться за помощью. За последние недели из моего дома исчезло несколько ценных вещей, и только вас я могу просить найти преступника.
– Не сомневаюсь, что полиция могла бы… – начал было Холмс, но клиентка прервала его.
– Полиция понятия не имеет о действительном виновнике, – с некоторым раздражением возразила она. – Муж по моему настоянию вызвал полицию, но всё, на что они оказались способны, – это обвинить мою горничную Сару, которая, я уверена, ни сном ни духом не знала о случившемся.
– Может быть, – мягко заметил Холмс, – вы сумеете в точности описать нам происшествие с тем, чтобы мы могли составить о нем обоснованное мнение.
– Конечно, мистер Холмс. – Она помолчала секунду, словно собираясь с мыслями, а затем начала рассказ: – Мой муж – заместитель управляющего в страховой компании “Уильямс и К°”. Он получает хорошее жалованье, да и у меня есть собственные средства, так что живем мы в нашем доме в Кэмбервелле на широкую ногу. Мы уже двенадцать лет как состоим в браке, и все у нас шло прекрасно до недавнего времени.
Страховая компания мужа в последние несколько месяцев расширила поле деятельности, сотрудников стало не хватать, и Сесилу сейчас приходится проводить в Сити больше времени, чем обычно, поэтому дома вижу я его теперь меньше, чем раньше. Два месяца назад я обнаружила первую пропажу. Я искала рецепт в ящиках письменного стола моего мужа и заметила, что один ящик выдвигается с трудом, но все же ящик выдвинулся – оказалось, что в щели застряла лежавшая в глубине коробочка. Я знала эту коробочку, в ней находились запонки мужа – золотые с бриллиантовой вставочкой. Запонки эти я подарила Сесилу на его день рождения. Коробочку я нашла пустой, что показалось мне странным, так как надевал эти запонки Сесил только по особым поводам и вряд ли стал бы щеголять ими на работе. Я решила спросить его, но в тот вечер он опять задержался на работе, сама же я отправилась в театр с друзьями и, вернувшись поздно, забыла о своем намерении.
Три недели назад я заметила, что золотых часов с репетиром, которые муж получил в наследство от деда, нет в футляре. Однако я вспомнила, что у часов испортился бой и Сесил пообещал отправить их часовщику – почистить и настроить. Совершенно естественно было предположить, что часы находятся у часовщика, и перестать думать об этом.
Однако в прошлую среду я волей-неволей сопоставила все эти факты. Дело в том, что в этот день я собралась заняться покупками, после чего выпить чаю у подруги, так как в этот день с полудня отпускаю слуг. Перед уходом я из моей шкатулки с драгоценностями вынула брошь, шкатулку же положила на место – в ящик туалетного столика. Когда, вернувшись домой, я хотела положить брошь на место, то увидела, что в шкатулке рылись, и к ужасу своему обнаружила пропажу очень дорогого кольца с изумрудом. Я весьма тщательно обыскала шкатулку и весь ящик, думая, что, может быть, кольцо случайно вывалилось, но все было тщетно. Кольцо это дорого мне еще и потому, что это память о матери, поэтому, когда Сесил вернулся, он застал меня очень расстроенной.
Он сразу заметил, что что-то произошло, и, когда я сказала ему о кольце, ужасно побледнел. Тем не менее он постарался меня утешить, говоря, что наверняка я просто переложила его куда-то и забыла об этом и что кольцо непременно найдется. Именно тогда меня посетило ужасное подозрение – припомнились пропавшие запонки и часы. Нет ли тут связи с пропажей кольца?
Я спросила Сесила, не отвозил ли он в починку часы. Он крайне удивился вопросу, и это удивление само по себе послужило мне ответом, получив который я рассказала ему все. Мне казалось очевидным, что в доме побывал вор, и я попросила Сесила вызвать полицию.
На следующий день явился полицейский, и выяснилось отсутствие еще кое-каких вещей – галстучной булавки и золотой табакерки.
Наша клиентка на секунду прервала рассказ, переводя дух, и Холмс, с большим вниманием ее слушавший, смог вставить вопрос:
– Вы сказали, что муж ваш стал задерживаться на работе. Нельзя ли уточнить, как давно это длится?
Миссис Форрестер вопрос его удивил.
– Право же, мистер Холмс, я не усматриваю тут связи с моим делом.
– И тем не менее, миссис Форрестер, я повторяю вопрос. Такая мелочь тоже может иметь значение.
– Ну, началось это, насколько я помню, примерно в июне.
– И продолжается по сей день?
– Да.
– И часы его отсутствия в доме не меняются?
– Нет-нет, к концу августа он стал задерживаться еще дольше. – Лицо миссис Форрестер, поначалу озадаченной оборотом, который приобрел разговор, прояснилось забрезжившей догадкой. – По-моему, я поняла, к чему эти вопросы, мистер Холмс! Вы полагаете, что за домом кто-то наблюдает извне, ему известно, что муж возвращается поздно, и известно, когда в доме никого нет!
– Не исключено, – сдержанно отвечал мой друг. – Но я не могу выдвигать версии, не зная всех обстоятельств дела. Итак, вещи, признанные пропавшими, – запонки, часы, булавка от галстука, табакерка – ведь всё это вещи вашего мужа, не так ли?
– Да, всё, кроме моего кольца, мистер Холмс.
– Совершенно верно. Больше ничего не пропало?
– Ничего.
– Но наверняка в доме имеются и другие ценные вещи. Прочие ваши драгоценности на месте?
– Да, мистер Холмс. В этом я уверена. Я бы заметила пропажу.
Холмс потянулся в кресле.
– Не сомневаюсь, что полицейским сыщикам не составило труда выяснить истину, ибо, простите мою откровенность, дело ваше проще простого.
– Не знаю, проще ли оно простого, мистер Холмс, только, переворошив весь дом, полицейский смог сказать нам лишь то, что виновницей, скорее всего, является моя горничная Сара и что, если мы позволим ему обыскать ее и ее комнату, пропажи, несомненно, найдутся.
– На чем был основан такой вывод?
– Он напомнил, что в среду с полудня слуги наши были отпущены, и заявил, что он проверил, чем они занимались днем. У нас четверо слуг – кухарка, экономка, гувернантка и Сара. Кухарка в этот день навещала родных, и все они подтвердили, что весь день до вечера она провела с ними. Миссис Лодж, наша экономка, встречалась с подругой, и опять-таки доказано, что в доме ее целый день не было. Наша гувернантка Мэри находилась при близнецах, которых сопровождала на детский праздник в честь дня рождения одного из их друзей, и ее непричастность к краже тоже очевидна и сомнению не подвергается. Бедняжка Сара между тем в тот день плохо себя чувствовала и не покидала своей комнаты, отлеживаясь там, чего доказать она, разумеется, не могла, и полицейский прицепился к этому, так как никаких признаков проникновения в дом постороннего он не увидел.
– Весьма разумно при всей банальности доводов, – заметил Холмс. – Что питает полную вашу уверенность в невиновности горничной?
– Мистер Холмс, Сара служит у меня уже не первый год, и я знаю, что она не способна на такого рода вещи. Полицейский относит это, я уверена, на счет моей глупости и недальновидности, но я знаю, что она ни при чем, и не допущу, чтоб ее подвергли унижениям. Бедная девушка сама не своя от волнения, она боится потерять место и доброе имя, или еще чего-нибудь похуже.
– А как, скажите, реагировал на это ваш муж?
– Сесил не хочет, что ее судили за воровство, так как считает, что доказать ее вину будет трудно. Однако в виновности Сары он убежден и уговаривает меня ее рассчитать, но я не сделаю этого, не получив доказательств – за нее или против. Почему я и обратилась к вам за помощью!
Меня восхитила такая сострадательность, нельзя было не оценить неколебимости, с которой наша гостья отстаивала честь своей горничной.
Но мой друг лишь пожал плечами, обронив:
– Случай ваш совершенно ясный, все доказательства налицо. Что бы вы хотели поручить мне?
– Я бы попросила вас приехать ко мне и осмотреть дом. Все знают, что вы умеете видеть то, что сокрыто от глаз остальных. Я не сомневаюсь, что вам удастся найти улики, которые полиция либо просмотрела, либо неверно истолковала. Прошу вас, согласитесь мне помочь!
После минутного раздумья Холмс спокойно сказал:
– Хорошо. Я вам помогу.
Посетительница облегченно вздохнула, и следы озабоченности и тревоги на ее лице стерла улыбка.
– Благодарю вас, мистер Холмс. Вы сможете поехать в Кэмбервелл со мной прямо сейчас?
– Нет, – ответил Холмс и, заметив ее удивление и разочарование, добавил: – Через час мне предстоит важная встреча, но после этого я в вашем распоряжении. Если вы оставите нам ваш адрес, мы будем у вас не позже трех.
После того как клиентка наша удалилась, Холмс некоторое время сидел как бы в раздумье; я тоже сидел молча, выжидая. Хоть мне и не терпелось узнать, о чем он думает, я воздерживался от того, чтобы нарушать ход его мыслей, зная, как не любит он подобных вторжений. Наконец он легко вскочил с кресла и взял в руки шляпу и трость.
– Едете на встречу? – спросил я.
– Да, Ватсон. И встреча эта может быть интересна и вам, так что поедем вместе. Я собираюсь повидать мистера Сесила Форрестера в его компании “Уильямс и К°”.
– Не знал, что у вас задумана встреча с ним.
– Как и я не знал этого всего несколько минут назад, до того как отказался сопроводить миссис Форрестер домой. Дело в том, Ватсон, что до осмотра ее дома мне желательно поговорить с мистером Форрестером.
Мы кликнули кэб и спустя какое-то время очутились возле Треднидл-стрит на маленькой площади под сенью здания Королевской биржи. Страховая компания мистера Форрестера, судя по встретившему нас там гомону и наплыву посетителей, процветала. Холмс объяснил клерку, что мистер Форрестер требуется нам по очень срочному делу, и значительность, с которой он подчеркнул слово “срочному”, заставила клерка проявить прыть. Вернулся он мгновенно с известием, что мистер Форрестер примет нас через одну минуту.
Холмс, от острого взгляда которого не могла укрыться ни одна мелочь, сказал что-то о кипучей деятельности конторы.
– У нас так каждый день проходит, – отвечал клерк. – Наняли было одного парня нам в помощь, но уж три месяца, как он уволен. Ну вот, мистер Форрестер и освободился.
Нас проводили в кабинет мистера Форрестера, после чего клерк удалился, прикрыв за собой дверь. Муж нашей клиентки оказался мужчиной лет сорока пяти, с лицом бледным и изможденным, что его, несомненно, старило. Он недоуменно взглянул на нас:
– Мой помощник сказал, что вы ко мне по срочному делу, однако, признаться, джентльмены, лица ваши мне незнакомы.
– Но, возможно, вам знакомы наши фамилии, – без тени смущения отвечал Холмс. – Я Шерлок Холмс, а этот джентльмен – мой коллега доктор Ватсон. Миссис Форрестер просила нашей помощи в расследовании дела о пропавших ценностях.
Лицо Форрестера побледнело еще больше, и он осел в кресло.
– Моя жена обратилась к вам? – спросил он хрипло.
– Да, – сказал Холмс, – и в три часа дня я должен быть у нее. Если только вы не потрудитесь объяснить мне сейчас, с какой целью крали из дома собственные вещи.
Форрестер вскочил из-за стола. Он весь трясся. Он пытался что-то сказать, но губы не слушались его. Он упал обратно в кресло и закрыл лицо руками.
– Все кончено, – выговорил он наконец. – Что вам известно?
– Мне известна бóльшая часть совершенного вами. Вы брали по одной принадлежащей вам ценной вещи и продавали либо закладывали их. Исчерпав свои собственные ценности, вы взяли из шкатулки кольцо вашей жены, чем и обнаружили всю цепочку пропаж. Думаю, что вы предпочли бы не ставить в известность полицию, но выхода не было, и вы рассчитывали, что подозрение скорее падет на кого-нибудь из прислуги, чем на почтенного главу семейства. В чем вы и не ошиблись, предпочтя позорное увольнение ни в чем не повинной девушки собственному признанию в содеянном.
Мужчина отнял руки от лица, на котором страх мешался с изумлением.
– Как вы узнали? – прошептал он.
– Ваша жена сказала, что все пропавшие вещи, за исключением кольца, принадлежали вам, – деталь знаменательная, ибо воры обычно подобной разборчивости не проявляют. Не менее знаменателен показался мне и факт протяженности краж во времени – вещи изымались в течение нескольких недель. Если б виновницей была служанка, разве стала бы она красть вещи постепенно, зная, что в любой момент может быть поймана с поличным? Нет. Воровка рискнула бы единожды – схватила бы все, что может, и сбежала бы! К тому же ваша жена упомянула, что в последнее время вы стали поздно возвращаться с работы, и появление этой новой для вас привычки совпадает по времени с исчезновением вещей. По-видимому, ваши поздние возвращения не связаны с работой, а связаны с чем-то, требующим денег. Ведь я прав, не так ли?
Форрестер кивнул. Теперь, когда прошел первоначальный шок, он явно испытывал какое-то облегчение и даже радость оттого, что тайна его наконец раскрыта. Когда он заговорил, голос его звучал решительнее и звонче.
– Да, вы правы, мистер Холмс. Я брал эти вещи и тут же закладывал их. Поначалу это были мои вещи, и жена вряд ли могла бы их хватиться, если же это и произошло бы и она стала бы подступаться ко мне с расспросами, я всегда мог бы выкрутиться, выдумав какое-нибудь правдоподобное объяснение. Взять же кольцо меня заставило отчаянное положение, в котором я очутился. Но вот что касается Сары, то тут, мистер Холмс, вы ошибаетесь. Я вовсе не хотел, чтоб девушку выгнали как воровку, хоть и предлагал это. Я надеялся, что полиция, не найдя доказательств, закроет дело.
– Что же породило то отчаянное положение, в котором вы очутились? – спросил я, когда он замолчал.
Форрестер поднялся и долго смотрел в расположенное за его креслом окно, прежде чем ответить: “Игра”.
Он вновь повернулся к нам лицом с видом преступника, готового дать на суде признательные показания.
– Я пристрастился к игре на ипподроме и уже некоторое время не могу без этого жить. Поначалу я играл от случая к случаю, но вскоре это стало для меня манией, превратилось в привычку, сковавшую меня по рукам и ногам. Как я ни пытался освободиться от этой привычки, ничего не получалось, – я начал просаживать кучу денег и тратил все больше и больше. Вскоре я влез в долги, и жалованья моего уже не хватало. Я же продолжал делать ставки на деньги, которые получал, закладывая взятые из дома вещи, теша себя несбыточной мечтой всех игроков о крупном выигрыше, который непременно меня ждет и который вознаградит меня за все мои потери. Но деньги все уплывали, а их требовалось все больше. И мне пришла в голову безумная мысль – заложив женино кольцо, не только рассчитаться с кредиторами, но и вернуть все, заложенное ранее. Я был в таком отчаянии, что даже не думал о том, что будет, если жена обнаружит потерю, – единственное, что меня заботило, были мои долги. Я знал, что в среду днем в доме никого не будет, и я заехал домой и взял кольцо. О том, что Сара плохо себя чувствует и никуда не ушла, я понятия не имел. Когда полицейский указал на нее как на подозреваемую, я сперва почувствовал облегчение, но после меня охватили ужас и оторопь от содеянного и от мысли, во что я превратился. И вот теперь я не знаю, как мне быть.