Клименко Михаил. Иной цвет

   - Довольно! - повелительно прервал его бурофиолетовый.- Свет!
   При слове "свет" я почти механически сунул руку в карман, достал светозащитные очки.
   Три луча забегали по сизоватой траве. Два ярких пучка метнулись к нам. Третий светил мне в спину, освещая лицо Вадима. Несмотря на очки, свет ослепил меня. Я закрыл глаза.
   Секунд через пять-семь буро-фиолетовый властным голосом приказал:
   - Погасите свет! Друзья мои!-негромко обратился он к своим сообщникам.-Законы природы вступили в силу. Во тьме спасительной пусть совершается правосудие. Пусть торжествует!
   Несмотря на легкий шум в вершинах деревьев в лесу было удивительно тихо, наверное, потому, что ветер пролетал только над лесом. Светившиеся тем или иным светом неизвестные личности со всех четырех сторон стягивались к нам.
   Буро-фиолетовый продолжал говорить:
   - Совершим, братья, святое лицедейство. Начинайте же веселую лесную игру в "кошки-мышки". Свет!
   Нас на мгновение осветили тремя фонариками.
   Семеро шли с четырех сторон к нам.
   - Погасить! - негромко скомандовал буро-фиолетовый.- Вита, а что это у них за ящики?
   - Глубокоуважаемый садовник,-ответил Жилятков,-это этюдники. Там у них мазня, кисти и краски...
   - Пусть он простит нас за это превышение! Мы же не ради себя!..-продолжал говорить буро-фиолетовый.
   В его как будто бы пустых, легкомысленных словах слышалось что-то безысходно жуткое, как будто все было предрешено. Все они были абсолютно уверены в успехе, но и боялись. Боялись себя. И как истинные, наглые трусы пытались черное дело превратить в пошлое паясничанье. И буро-фиолетовый говорил, гипнотизируя себя и сообщников. Своими полунамеками пытался нагнать на нас страху, а своих распалить.
   Было ясно, что все эти субъекты ниготкового цвета оказались в остинском лесу не случайно. И может быть, Жилятков из города приехал в одной с нами электричке и дал им об этом знать. Удобным обстоятельством решено было воспользоваться: ночь, глухой лес, нас всего двое... Большинство из них были подвыпившие. То-то у пятерых ниготковый и околониготковый цвета были искажены винными парами.
   - Что они делают?-шепотом спросил Вадим, не ориентируясь в темноте.
   - Подходят... чтоб учинить физическую расправу.
   - Надо бежать. Чего ждать?
   - Собака только и ждет, чтоб от нее начали убегать... Они вооружены, может быть.
   - Ну и видишь ты нас, Константин Дымкин? - спросил буро-фиолетовый.
   - Говори с ним вместо меня,- шепнул я Вадиму.
   - Нет, не вижу,-громко ответил Вадим.-Темно, хоть глаз выколи.
   - Свет!-приказал буро-фиолетовый.-Та-ак... Погасить! Значит, Костя, нашлись такие, которые мешают тебе жить? Мне надо знать... И чтобы я больше не возвращался к этому вопросу.
   Пока он это говорил, я по возможности беззвучно и быстро подскочил к одному из злодеев. Неслышно, едва дыша я стоял около глинисто-терракотового типа. Я видел его бессмысленное, словно бы пробковое лицо, пусто глядящие во тьму глаза.
   - Да нет, никто мне жить не мешает,- недолго думая, ответил Вадим.-Что, я вам это говорил, что ли? Когда я вам это говорил?
   - Если ты задашь мне еще хотя бы один вопрос...
   - Хорошо, я не буду спрашивать,- согласился Вадим.
   - У тебя что-то произошло с глазами,-сказал буро-фиолетовый.- Ты видишь какой-то там цвет... Назови людей, которых ты видел. Ты их знаешь?
   Пока они перебрасывались, этими фразами, я присел около глинисто-терракотового типа, едва державшего свой фонарик в обвисшей, расслабленной руке. Я осторожно, двумя пальцами взял фонарик за рефлектор и не сильно дернул вниз. Фонарик оказался у меня в руке. Тип сразу же нагнулся и стал шарить в траве, едва слышно, злобно ругаясь, стараясь скрыть свою пропажу от сотоварищей.
   А я был уже около обладателя второго фонарика. Момент был удачен. В первое мгновение кирпичнооранжевый негодяй даже не заметил, что лишился фонарика. Когда он, словно что-то вынюхивая в траве, высоко поднимая руки с растопыренными пальцами, заметался на четвереньках, я стоял уже около третьего, ярко-каштанового типа. Этот желчно, помефистофельски чему-то улыбался.
   - Значит,-спросил буро-фиолетовый,-ты ясновидением не обладаешь?
   - Да какое там ясновидение! - сказал Вадим.
   В это мгновение я дернул фонарик. Ярко-каштановый резко поднял руку. И тут он допустил ошибку: чтобы включить фонарик, он опустил его. Я изо всех сил рванул фонарик из его руки.
   - Вырвали! Вырвали!..-с глупейшим видом, вертясь, громко, растерянно повторял каштановый.
   В полнейшей тьме ничего не видя, расставив руки и задрав лицо, он пытался кого-то поймать.
   - Свет!!-яростно потребовал буро-фиолетовый.
   Недалеко передо мной вспыхнул свет. Луч был направлен в ту сторону, откуда только что доносился голос Вадима. Оказывается, у злоумышленников был четвертый фонарик.
   Ни мгновения не раздумывая, я подскочил к слепящему пятну и тем фонариком, который только что оказался в моей руке, нанес удар по последнему источнику света.
   Стало темно.
   - А, прохиндей! - рявкнул буро-фиолетовый. - Ловите их! Но поменьше шуму, балбесы!
   Они носились, расставив руки, натыкались друг на друга, налетали на кусты и деревья.
   Я бросился к Вадиму, побежал следом за ним.
   -- Стоп!-скомандовал буро-фиолетовый.
   Все разом остановились. Остановился и я.
   Теперь всем был слышен топот бегущего Вадима.
   - Догнать и поймать!-громко, по-адмиральски распорядился буро-фиолетовый.
   - Вадим!-крикнул я.-Не двигайся! Я иду к тебе!
   -А-а!-взревел буро-фиолетовый.-Эта бестия здесь!
   Широко раскрыв глаза, подняв лицо кверху, быстрыми прыжками из стороны в сторону он бросился ко мне. Он бежал, широко расставив руки, слегка откинув их назад. Чуть отступив и тут же выпрямившись, я, словно тореадор, пропустил разъяренного быка мимо.
   Он пробежал метров десять и резко остановился, поводя головой. Мне было не до него.
   Я бросился к Вадиму. Там сшибались, хватали друг друга сообщники буро-фиолетового.
   - Садовник!-крикнул Жилятков,- поймали! А-а... теперь не уйдешь!..
   Вадим был схвачен. Я видел, что двое держали его и, кажется, пытались связать. Странно, нелепо выглядят люди в темноте-движения, жесты такие, словно все происходит во сне. И все потому, что ориентируются только на слух.
   Двое держали Вадима, остальные искали меня.
   Рядом со мной буро-фиолетовый, ярясь, тщетно пытался оторвать державшийся лишь на крепких волокнах переломленный ствол небольшой березки. Он терзал ее, и из волокон дугами и искрами летел голубой и ультрамариновый свет.
   Я на три шага подошел к нему ближе и вызывающе пропел:
   - Фигаро-здесь, Фигаро-там!
   Он ринулся ко мне.
   Я отступил влево.
   Вытянув вперед руки, преследователь пробежал мимо.
   - Фигаро-здесь, Фигаро-там,-повторил я.
   - Ко мне, на помощь! - от вскипевшей злобы теряя голос, хриплым басом зарычал он.-Дурачье, он же здесь! Что вы там лазите?!.. Идиоты!!.
   Он трусцой подбежал ко мне и бессмысленными мутно-молочными глазами глядел перед собой. Он тяжело дышал.
   Его сообщники бегали вокруг нас. Я внимательно следил за ними. Кто-то сказал:
   - Да он уже удрал... Что он тут будет бегать?..
   - Не плети чушь!-резко возразил буро-фиолетовый.- Он где-то здесь. Здесь! Я его просто-таки печенкой чувствую!..
   Он стоял и слушал: вокруг бурно носилась его компания, а вверху шумел ветер. Я отлично видел черты его лица и теперь начинал догадываться, чья это физиономия.
   Это был Демид Ниготков! Я присмотрелся и узнал его.
   - Кто здесь?..- спросил Ниготков и, сдвинувшись на полшага, повел перед собой рукой.- Свой кто-нибудь?
   Он торопливо полез в карман, достал коробок со спичками. Вынул одну, зажег, поднял ее перед собой.
   Верховой ветер шумел вокруг в вершинах, но здесь дуновения были настолько слабы, что пламя спички в его руке не гасло-лишь колебалось и вытягивалось.
   - Вот гад нечестивый...- прошептал он в мой адрес, конечно, сожалея не столько об утраченных фонариках, сколько об упущенной добыче.- Никого тут?..- в темноту, как в пустоту, проговорил он. - Ушел подлец.
   Удобно прицелившись, я изо всей силы ударил его по отвисшей челюсти. Тихо ахнув, он упал навзничь.
   Его лицо сразу же покрылось меланхолической сливяно-сиреневой рябью. Он стал совсем другим: то ли черты лица его так исказились от мгновенной боли и обиды, то ли, наоборот, в привычном выражении все вдруг настолько сгладилось из-за минутного упадка сил, что нокаутированный стал совершенно неузнаваемым. Я наклонился над ним, пытаясь постичь происшедшие в нем перемены.
   - Кто вы такой? - негромко, тоном соболезнующего спросил я его.
   - У-у!..-пытаясь приподняться на локтях, прорычал он.
   Выражение его лица опять сильно переменилось: своим вопросом я вывел его из прострации и к нему вернулось прежнее душевное волнение.
   - Братья, сюда, ко мне!-закричал он.-Этот здесь. Ко мне, путники!..
   "Путники", спотыкаясь, с вытянутыми руками уже бежали к нам.
   Я ловким ударом сбил одного, подставил ногу другому, изо всей силы толкнул в спину Жиляткова и бросился к тем двум, которые держали Вадима.
   - Машину! - поднимаясь, крикнул Жилятков.-Держите, парни, покрепче того!
   Я видел, как двое вслепую бросились в разные стороны. Один бежал в низину, а другой к высокому лесу, что метрах в ста светился частоколом ультрамариновых стволов. Не знаю, то ли этот второй успел добежать, то ли в машине кто-то сидел, но неожиданно для меня невдалеке вспыхнул яркий свет фар. Все были освещены. Фыркнул, заурчал мотор. Почувствовав резкую боль в глазах и в затылке, я отвернулся от ослепительного света и побежал в сторону. Я бежал из низины вверх, к высокому ультрамариновому частоколу. Свет фар заметался из стороны в сторону. Я перед собой почти ничего не видел. За мной гнались трое или четверо. За ними, неловко лавируя среди деревьев, вихляла легковая автомашина.
   Минуты через две сбоку от меня вспыхнули фары другого автомобиля, о присутствии которого я не подозревал.
   Двое преследователей, кажется, уже настигали меня, когда позади вдруг раздался глухой удар.
   Я свернул в сторону.
   Одна из машин застряла. Скоро от нас отстала и другая. Эта, по-моему, врезалась в дерево или налетела на пень.
   В темноте избавиться от преследователей для меня не представляло труда. Когда они, потеряв меня из виду, повернули и быстро стали возвращаться назад, я на весь лес крикнул:
   - Ва-ди-и-им! Я сейчас вернусь с милицией!.. Конечно, в ближайшие часы едва ли я мог рассчитывать на вооруженную помощь. Крикнул я лишь для того, чтобы припугнуть головорезов, чтобы они особенно-то не распоясывались перед Вадимом.
   Времени было час десять минут. Средина ночи.
   Я шел и бежал около двадцати минут.
   Мне показалось, что я выбрал неправильное направление и свернул в сторону, а через пять минут вышел на асфальтовую дорогу.
   Быстро наломал веток, переплел, связал их, и этот светящийся клубок оставил в качестве метки на краю проезжей части.
   К счастью, бежать по асфальту пустынной лесной дороги мне пришлось недолго. Минут через пятнадцать я услышал стук пустых бортов, потом гудение и увидел свет фар. Навстречу мчался грузовик. Я стал посреди дороги, расставил руки и, повернув голову в сторону, закрыл глаза.
   Грузовик с визгом остановился передо мной.
   - Выключи фары! - не открывая глаз, крикнул я.
   - Тебе что: жить надоело?!-резко приоткрыв дверцу, высунулся из кабины шофер.
   - Куда едешь?
   - Куда! В Игринку, куда еще! Ты что, не знаешь, как голосовать? Вот тоже мне, пассажир!
   - Некогда тут голосовать...
   - А что случилось? - шофер выключил фары.
   - Там, пониже, километрах в трех от дороги на нас напали бандиты. Нас было двое... Отсюда до Игринки сколько?
   - Километров пять.
   - А до Остинки?
   - Восемь.
   - Поедем в Остинку. Надо срочно позвонить в город. Преступление.
   Шофер лихо развернул машину, и мы помчались к железной дороге, к станции Остинке.
   Минут через десять мы были там.
   Еще через две минуты я был на городском проводе:
   - Милиция? Около станции Остинки совершено бандитское нападение на двух художников. Мне удалось вырваться. Одного из преступников я, кажется, узнал. Это их главарь Демид Ниготков. Помоему, он скоро должен вернуться домой. Адрес: улица Нахимовская, индивидуальный дом номер девяносто семь. Он там один живет...
   - Так, достаточно! - прервали мое нескладное сообщение.-Ответьте на следующие вопросы...
   Из Остинки на место происшествия была выслана оперативная группа из трех человек. Я был четвертым.
   В лесу мы разделились по двое.
   Уже светало, когда я с сержантом Темкиным на мотоцикле нашел ту низину, где Демид Ниготков со своими сообщниками замыслил совершить над нами физическую расправу. Мы прочесали окрестный лес. Как я ни кричал, Вадим не откликался. Кроме наших этюдников и трех разбитых фонариков, мы тут нашли еще большой целлофановый мешок и какую-то старую, вытертую овчину.
   Где Вадим? Что с ним сделали?
   К моей огромной радости, утром Вадим появился в Остинке. Он пришел в половине девятого. Был цел, но нельзя сказать, что невредим: его поколотили в лесу-не очень чтоб, а так, для острастки. Пришел он в какой-то странной одежде. На нем были широченные, невероятно мятые брюки, все изодранные, в масляных пятнах. Такой же была на нем и клетчатая рубашка.
   Оказывается, бандиты зачем-то провезли Вадима в машине несколько километров в сторону Игринки. Затем где-то в лесу остановились, вышли из машины, коротко посовещались и приказали выйти "на свежий воздух" и Вадиму. Они отобрали у него почти всю одежду - вплоть до майки. А ему великодушно бросили из багажника рваный, мазутный хлам и сказали, что свою одежду он получит только тогда, когда мы рассчитаемся за телеобъектив и фотоаппарат.
   Все это было, конечно, странно, непонятно. Их лесная игра в "кошки-мышки" действительно получилась веселой. Вадима они запросто отпустили. И складывалось такое впечатление, что эта дикая компания не такая уж и страшная. Одно было несомненно, что за мной они охотились.
   СВЕТ И ТЕНЬ
   В тот же день я получил сведения, которые меня удивили.
   Когда, оставив Вадима, я показал преследователям пятки, то сделал это не потому, что хотел удрать. Я был убежден, что мой друг интересует компанию меньше всего. Мне надо было с поличным поймать этого Ниготкова, когда он будет возвращаться из остинского леса домой.
   На Нахимовской улице у дома номер девяносто семь милицейская машина была в час пятьдесят, то есть минут через десять после моего звонка из Остинки.
   Милиционеры не стали у ворот дожидаться возвращения хозяина, позвонили-и через минуту в одном окне зажегся свет. На крыльцо, сначала поинтересовавшись, кто желает его видеть в такой поздний час, вышел... заспанный Демид Ниготков!
   Пришлось милиционерам перед Демидом Велимировичем извиниться и пожелать ему спокойной ночи. Улыбаясь, Ниготков, между прочим, сказал, что у него есть основания полагать, что разбудили его по очередному недомыслию Константина Дымкина, страдающего каким-то странным нервным заболеванием. Упомянутый Дымкин, насколько ему, Ниготкову, известно, находится сейчас на инвалидности, и если этот парень еще раз проявит по отношению к нему такую оскорбительную подозрительность и будет привязываться, то он, Демид Велимирович, вынужден будет искать защиту у прокурора.
   Я, таким образом, оказался в очень неловком положении. Действительно, мало ли что может показаться нервнобольному! Так что все невнятные претензии к Ниготкову оказывались довольно смешными и со стороны выглядели как примитивная неприязнь или попросту навязчивая идея.
   Я не знал, что мне теперь делать.
   А может быть, думал я, оставить все это и спокойно уехать на обследование? Нельзя же ведь так - нести с больной головы на здоровую только потому, что тебе так видится да кажется. А вдруг фиолетовый цвет ничего такого и не значит, а даже наоборот,-вдруг этот Ниготков отличнейший во всех отношениях человек? Он преподнес такое алиби, что я некоторое время чувствовал полное замешательство. Там, в лесу ночью, я был уверен, что передо мной Ниготков, а минут через сорок в городе из своего дома на звонок милиционеров выходит заспанный Демид Велимирович Ниготков!
   На каком таком транспорте он сумел преодолеть около сорока километров? Да еще лег спать и успел заснуть!
   Я отложил поездку в Институт гигиены труда и профессиональных заболеваний Академии медицинских наук еще на два дня и занялся исследованием и совершенствованием своего цветовидения. Мне было понятно, что определенный цвет того или иного человека представлял собой результат сочетания многих особенностей: нравственное кредо человека, его эмоциональное состояние, характер устремлений, воспоминания - все, что создает совершенно неповторимую чувственную гамму личности.
   Что зеленоватая гамма означает спокойную доброжелательность, мне уже было известно. Никаких сомнений у меня не осталось в отношении золотисто-лимонного цвета и всех его оттенков. Такого цвета была та красивая девушка, которую я этим летом несколько раз встречал на улицах нашего города и о которой часто вспоминал. Примерно знал я, и что такое ниготковый цвет, в фиолетовой части которого присутствовало состояние депрессии, угрызения совести, а в розовой - возбуждение, лихорадка.
   Я часто ходил на нашу фабрику и подолгу разговаривал со своими друзьями и сослуживцами. Почти все охотно рассказывали о своих мечтах и намерениях, о своих успехах. И лишь изредка встречались недружелюбные, сердитые люди, и мне приходилось ретироваться. Но и такие "столкновения" давали ценный материал.
   Как-то к вечеру я возвращался с фабрики. День был жаркий. У телефонной станции из душного автобуса пересел в троллейбус. Мне надо было доехать до рынка, чтоб купить всякой зелени, за которой бабушка послала меня еще днем. Вскочив в троллейбус, я увидел у кассы Бориса Дилакторского.
   - Ну как, цветотонировщик, успехи? - засиял улыбкой Борис.- Кого еще разукрасил?
   - Скоро всех разукрашу,-в тон ему шутливо ответил я.
   - Ну и как, оракул, какого я цвета?
   - Этакого незрелого лимона...
   - Так, значит, при помощи шкалы решил измерять людей?-улыбался Борис.-По клеточкам их?..
   - Да почему?! Кто какой есть-такой и есть.
   - Оно-то, конечно, так... Но ведь ты. Костя, привязываешься к людям. Лезешь им в душу.
   - Нет, я не могу видеть глубоко сокровенное. Очевидно для меня лишь то, что касается межличностных отношений. И ни к кому я не привязываюсь!..
   - А к Ниготкову? Рассказывал Вадим, что произошло в лесу... Ударил ты там человека...
   - Но на нас ведь напали!
   - Все верно. Но ведь оказалось, что это был никакой не Ниготков. Понимаешь, Костя, вдруг в конце концов окажется, что ты по отношению к нему был, мягко говоря, неделикатным. Не в лесу, а так, вообще... Неловко получится... И зачем она тебе, тайна чужого сердца, когда сердце желает быть под розой?
   - Что значит "под розой"?
   - Есть такое латинское выражение: "sub rosa", то есть "под розой"-в тайне. Тайна любви, например. Святое дело!
   - Ниготков влюблен!.. А если аферист желает остаться под розой?
   - Ниготков аферист? - засмеялся Борис.- Это, мой друг, сначала надо как-то доказать. Хотя бы как-то! А так ведь не только Ниготков, а и ты бы обиделся. Верно? Ну, а вдруг человек просто-напросто болен и поэтому фиолетовый?
   - Да, болен - склерозом совести!
   - Ну, как знаешь! Боюсь, что перебираешь ты.
   - Слушай, Борис,-сказал я,-быстро иди за мной. На переднюю площадку.
   Я давно обратил внимание на одного малого лет сорока, который, наверное, еще с конечной остановки стоял на передней площадке, уставившись через стекло кабины на проплывавшие мимо улицы. Мужчина был сливяно-сиреневого цвета.
   - Вот полюбуйся...- громко сказал я Борису. - Дрожит и боится теперь! Погладим его по головке, а?
   Мужчина повернулся к нам.
   - Ну так как, гражданин, теперь быть?..- строго спросил я.
   - Надо напрямик!..-решительно сказал Борис и шутливо, ребром ладони рассек перед собой воздух.- И все!
   - Парни, простите! Первый раз в жизни!..- взмолился мужчина.
   - А может быть, третий? - спросил Борис.- Ну-ка, вспомни.
   - Да нет! Нет, нет!..-с выражением непередаваемого раскаяния на лице, с жаром возразил он и поднял лежавший у его ног тощий рюкзак.- Дурость попутала. Ошибся, сам не рад...
   Он невольно протягивал рюкзак Борису.
   -Зачем он мне?-сердито спросил Борис.- Сам доставай!
   Мужчина расстегнул на рюкзаке ремни.
   - Парни, не увозите меня...
   - Куда? - спросил Борис.
   - Ну, в милицию... Честное слово, не увозите!
   - Сам доедешь. Никуда теперь не денешься.
   Мужчина что-то вытаскивал, но рюкзак поднимался вместе с поклажей. Даже склонившись, мы не могли понять, что это у него там такое. Да как раз троллейбус подкатил к остановке и пассажиры стали выходить.
   Наконец он за черное крыло вытащил огромную мертвую птицу.
   - Что это?-спросил Борис.
   - Черный лебедь,-промямлил мужчина.-Лебедь...
   - Где ты его убил?
   - На водохранилище.
   - Когда?
   - Вчера вечером.
   - Зачем?
   - Страсть одолела... И сам теперь не пойму и не рад. Вишь, запах уже пошел... Сам уж не рад. Понимаете ведь: страсть!..
   Я взял черного лебедя за огромные крылья, поднял перед собой. Повисшая на длинной, вялой шее голова птицы почти касалась моего пояса.
   - Вот полюбуйтесь,- возлагая огромную мертвую птицу на руки браконьера, громко сказал я,посмотрите, что совершил на водохранилище этот любимец фортуны. Вчера он, после своего выстрела, ясными застенчивыми глазками видел, как лебедь смертельно встрепенулся и уронил гордую шею...
   Подняв брови, сморщив к переносице кожу лба, любитель природы сочувственно мне улыбался.
   - Зачем ты его убил? - сердито спросил Борис.
   - Да страсть одолела, говорю же вам,- мямлил он.-Извините, ребята...
   Троллейбус затормозил, забрякала, открылась дверь. С передней площадки сошло несколько пассажиров...
   И вдруг я увидел, как на задней площадке, вспыхнув ярким ниготковым цветом, кто-то стал поспешно пробираться навстречу входящим пассажирам. Не успел еще он, отчаянно барахтаясь, извиняясь и переругиваясь, вытесниться из троллейбуса, как я с изумлением увидел, что мимо троллейбуса бежит та золотисто-лимонная девушка, которая меня очень занимала и которая была неуловимой, словно солнечный блик на волнах! Прямо перед кабиной троллейбуса, помигивая бесцветным левым фонарем, стоял автобус.
   - Борис,-кивнув на браконьера, бросил я, - вынужден вас оставить. А ты этому стрелку удели немного времени и внимания...
   Я выпрыгнул на раскаленный асфальт. Жара лишь только начала спадать.
   Автобус был переполнен. Для двух-трех пассажиров и для золотисто-лимонной девушки не находилось места. Они теснились у незакрывающейся двери.
   Не обратив на меня ни малейшего внимания,- он меня просто-напросто не видел!-Ниготков остановился перед дверью автобуса и что-то сказал золотисто-лимонной девушке. Она вскинула брови, коротко, презрительно засмеялась и отвернулась. Он осклабился, челюсть его отвисла.
   Когда я увидел девушку так близко, увидел ее улыбку,-в голове у меня затуманилось, открытое пространство вокруг нас стало каким-то большим и прозрачным, а фиолетово-сиреневый Ниготков совершенно ничтожным в нем...
   Я посмотрел на свои руки. Они были палевыми, с сильным розовым оттенком.
   Автобус укатил. Я поднял глаза и увидел, что сиреневый Ниготков и девушка о чем-то говорят. Ниготков был возбужден. В ответ на его слова на лице девушки то и дело появлялась насмешливая, но какая-то совершенно беззащитная, открытая улыбка. Эта насмешливая и дерзкая школьница, ученица девятого или десятого класса, стояла на каких-то ужасных весах. Может, достаточно было на ту чашу весов, где она находилась, упасть какомунибудь там, кленовому листику, и чаша с ней полетела б вниз. Ниготков был мне отвратителен. Если б он повернулся и увидел меня, я, наверно, бросился бы на него и поколотил... А ведь он уже жаловался на меня: что я к нему придираюсь почему-то, что у меня к нему какая-то неприязнь... Я с этим Ниготковым уже не раз ведь попадал впросак.
   Но произошло другое: не он меня увидел, а она.
   Она перехватила мой взгляд и вдруг вся переменилась. И золотистый свет ее тела был настолько сильным, что топтавшийся в двух метрах от нее сизовато-фиолетовый Ниготков выглядел как полумесяц.
   Я стоял и не знал, что делать. Вид у меня, наверное, был очень глупый.
   Подошел другой автобус, полупустой.
   Сдержанно улыбнувшись, она снизу, искоса взглянула и громко сказала Ниготкову:
   - До свидания. Передать привет?..
   - Не надо...- промямлил Ниготков, ладонью растирая шею.
   Она вбежала в открытую дверь и уже сидела в полупустом автобусе. Я стоял на раскаленном асфальте. Жаркое вечернее солнце жгло затылок.
   Мне казалось, что там, в автобусе, не она, а паляЩее солнце ослепительно отражается в огромном автобусном окне. В глазах у меня замерцал какойто свет! Казалось, я легко парил среди облаков под синью неба, над изумрудной землей - перед глазамил был какой-то один тревожно-приятный цвет, цвет легко летящей радости... Не зная, какая сила смогла меня удержать и я не влетел, не ворвался в открытую дверь все еще стоявшего автобуса. Может быть, из-за этой сливы Ниготкова. Не знаю.
   Ниготков лениво, всей ладонью продолжал растирать морщинистую, перегретую солнцем шею. В другой руке он держал поблескивающий лаком портфель. Он прошаркал мимо меня, перешел на другую сторону улицы.