- Ладно!-убежденно прошептала она.
   Мне показалось, что некоторые из жрецов незаметно приблизились к нам, пока мы разговаривали. Все бледно-тау-цветные, они стояли полукругом, как тогда в лесу.
   - Эй, куда ты ползешь! - грубо крикнул я.- Эй, ты!.. Я же тебе сказал! Сейчас,-шепнул я девочке,- я выстрелю. В воздух, ты не бойся.
   - Страшно боюсь...- прошептала она как будто даже весело.
   Я немного отошел от нее и выстрелил на ту сторону, вверх над озером.
   Сдавленный гул заколыхался вслед за ударом и затих.
   Подземные отшельники лишний раз уверились, что я действительно вижу их в этой кромешной тьме и никаких попыток что-либо предпринять для спасения "своих бреяных тел" больше не делали.
   И вот-наконец-то!..-где-то вверху над нами, на самой вершине башни, "ведущей на небеса", что-то застучало, забрякало, зазвенело.
   Над сводом, куда вонзалась эта бревенчатая башня-лестница с белымиоконцами, послышались торопливые голоса.
   В далекой вышине кто-то внятно сказал:
   - Ребята, вот он, по-моему, ход!.. Тут стена из бревен. Во-от... Ага!.. А тут вырез в бревне. Так он тряпкой забит... Э, нет! Это, ребята, не стена. Это дверь. Вот ручка!
   - Ну и чертовщина,-ответил ему другой.- Придумают же!
   Что-то там со скрежетом, сильно стали ломать.
   - Не сорвись: ступеньки скользкие... Да сними
   ты рукавицы! Ребята, примите ломик.
   - Какая высота?-спросил кто-то.
   - Да может, метров сорок,- сказал Руслан. (Я сразу узнал его голос.)-Посветите ему. Смотри не сорвись.
   Где-то там, высоко под сводом пещеры, ударил яркий, ослепляющий луч света, туда-сюда метнулся по стенам вверху; по стенам же, причудливо неровным, начал спускаться ниже, ниже.
   - Эй!-крикнул Руслан.-Костя, как дела? Жив?
   - Нормально,-задрав голову, сдавленным голосом ответил я.-Вас сколько там человек?
   - Хватит... Ребята, не лезьте же вы все разом! Гниль ведь-вся эта башня. Степан, свети! Да сними ты рукавицы! Сразу за мной никто, ребята, не лезь. А то один там сорвешься - и всех разом посшибаешь.
   Сквозь веки я все явственней ощущал теплый и ровный световой фон. Я потихоньку открыл глаза. Пещеру освещал обычный свет карманных фонариков.
   ВОЗВРАЩЕНИЕ
   Я даже не заметил, как постепенно во всех окружавших меня людях почти бесследно растаял незнаемый цвет тау. Больше не виден был и тот белесый налет, который я принял за иней. Так виделась мне какая-то подземная плесень - вот откуда седой, мертвенный след на траве!.. Перегнившая до брожения болотная почва прилипала к подошвам посетителей пещеры, и они на своих ногах выносили на поверхность споры грибка, который и поражал траву! Так появилась белесая тропа, которую я увидел вечером...
   По скользкой лестнице внутри башни мы с Женей поднялись на поверхность земли. Когда я вышел из сеновала, у меня закружилась голова. Наверное, я слишком устал за последние дни. А может, голова кружилась оттого, что здесь был такой свежий утренний воздух-не то, что в затхлом подземелье. Или потому, что чистейший свет, разлитый над лесом по восточному небосклону, слепил меня своей прозрачной бездонностью.
   Когда я снова почувствовал себя легко и уверенно, слабые тауцветные оттенки из всего, что меня окружало, совершенно исчезли.
   Я видел, как и прежде! Как и все!
   У меня было такое ощущение, будто я после очень долгих странствий вернулся домой. Над зелеными, близкими и далекими лесами светилась огромная бледно-палевая заря. А над ней простиралось хризолитовое, а выше бирюзовое, а еще выше - над самой головой - синее небо!
   Внизу по низинам неслышно текли белые туманные реки. Вокруг зеленела трава и темно-зелено-тихие, еще не проснувшиеся деревья.
   Мы с Женей медленно пошли по старой, заросшей дороге. Потом свернули и неторопливо зашагали по холму.
   Девочка молчала, смотрела по сторонам, словно кого-то надеялась увидеть. У нее было такое выражение лица, как будто она что-то пыталась вспомнить.
   И до чего ж она была бледна и худа. Огромные глаза да торчащие ключицы. А на скулах шершавые, розоватые лишаи.
   Мы шли с ней медленно, просто так - пока "оживителей" воды извлекали из подземелья и покатам, в сеновале, что-то выясняли и уточняли. Вокруг было очень тихо. С каждой минутой лес и окрестные поляны становились светлей и теплей. На деревьях давно уже щебетали и кричали птицы. А в близкой деревне орали петухи.
   - Сейчас май?-вдруг спросила она.-Или какой месяц?
   - Уже июнь. А что?
   - Просто так... А как вас зовут?
   - Костя.
   Мы с ней отошли от мрачного тяжелого сеновала метров на двести.
   - Когда тебя украли? - спросил я.
   - Давно,- ответила она и задумалась.- В том году, а может, и раньше. Тогда тоже было лето... Я купалась, а потом пошла домой. И брат Диомид позвал меня в машину... А когда мы отсюда домой уедем? Я маму плохо помню,виновато улыбнулась она.
   - Скоро. Сегодня утром ты будешь дома! - улыбнулся я ей.-А где же ты жила?
   - Теперь? Или давно?
   - Где тебя прятали?
   - Под полом у брата Диомида. Там есть маленькая комнатка. А двери из толстых-толстых белых досок. И еще там Оля была. Она там еще раньше меня жила. Мы с ней в куклы играли или вышивали. Но ее брат Диомид с миром отпустил домой, и я осталась.
   - Страшно было?
   - Скучно... Да и страшно, когда брат Диомид свет выключал.
   До заросшей дороги мы по кругу не дошли метров пятьдесят. Снизу из туманной низины мчался мотоцикл.
   Еще не поравнявшись с нами, мотоцикл остановился...
   С заднего сидения мотоцикла соскочила девушка, остановилась, замерла, глядя на нас.
   Мотоциклист покатил к шумному сеновалу.
   - Это Лариса,-глянув на меня, спокойно сказала Женя.-Моя сестра.
   Я и так видел, что это Лариса.
   Она бежала к нам.
   -Женька!! Женя!..-побледнев, закричала она.-Неправда! Неправда!..-подбежала, схватила ее в объятия.
   А девочка улыбалась и не по-детски сдержанно смотрела на Ларису, Сквозь ее наивную доброту и спокойную улыбчивость просвечивало все ее непонимание невероятности происходящего: очевидно, она всегда была уверена, что такая встреча произойдет,
   Я только теперь обратил внимание, что Лариса в ярко-зеленом, с изумрудными отливами платье. Да, волосы у ней каштановые, золотисто-умбровые. Цвет лица-нежно-персиковый. А глаза!.. Зеленые, каких я никогда не видел. Зеленые, небесно-зеленые,- такой иногда бывает средина весенней зари...
   У меня снова возникло такое ощущение, как будто я только что вернулся домой из далеких и долгих странствий.
   - Лариса,- сказал я,- когда ты подбежала, я вспомнил, что ты говорила мне о ней, о Жене. А до той минуты и не догадывался, что это именно она и есть.
   - Что говорить... Ведь мы считали, что она утонула. Ах, Женя, Женя! А как мама узнает?..
   - Ее надо подготовить,-сказал я.-Вначале надо сообщить вашему отцу.
   Приехала медицинская машина, а за ней милицейская. Из широченной двери пепельно-черного сеновала вышел и побежал к машине Руслан. Я его даже не сразу узнал, видя его в обычных одеждах.
   Мы направились к сеновалу, где перед дверью уже стояли две автомашины, мотоцикл и толпилось немало народу.
   Навстречу нам быстро шагал высокий, строгий человек. Из-под его плаща виднелись краешки белого халата.
   - Вас как зовут, девочка?-спросил он.-Женя? Как вы себя чувствуете?
   -Хорошо,-пожав плечами, тихо проговорила она.
   Врач горько усмехнулся.
   - Ну, пойдемте, Женя, в машину,- сказал он.- Здесь еще свежо. Скоро мы вас отвезем домой...
   Когда мы проходили мимо широко открытой двери диковинного сооружения, я приостановился. Из внутреннего полумрака пустого строения, как бы проявляясь на фоне темного экрана, к обширному проему двери рядом с Горшиным шел Ниготков. Он был уже обычного цвета. Только колени его песочно-серых брюк были мокрыми и поэтому казались черными, будто с заплатами.
   Выйдя из сеновала, Ниготков мельком взглянул на меня, сделал рукой неопределенное движение...
   - Жаль,- сказал он,- не удалось мне с тобой по-настоящему побеседовать...
   - Побеседуйте, Демид Велимирович, лучше с прокурором.
   - Все порушили...-провещал он и неожиданно остановился передо мной, стоял на кривоватых ногах неподвижно, как на деревянных.- Все погубите! Уж и водицы живой испить - нет источника! И ты запомни это - душу в мертвую воду не вдохнешь.
   - Вам кажется, что вы мудрый хитрец, Ниготков. Но вы просто помешались: в обмен на жизнь ребенка никогда не напьетесь, Демид Велимирович. Вы уже пили, да только что-то у вас все губы пересыхают.
   В глазах его проступила перламутровая муть. Не знаю, было ли ему что сказать. Раньше не говорил. А теперь не было времени. Повернулся он и, будто и не останавливался, потопал за тем дядей, которого я не знал.
   Ко мне подошли Лариса и Женя.
   Поверх рубахи на плечи девочки был накинут чей-то плащ.
   - Мы сейчас уезжаем,-сказала Лариса.-Так врачи решили: в Подлунной Женю у кого-то там уложат спать. Ей это совершенно необходимо, потому что она ночь не спала, да и нервно истощена.
   Я видел, как Лариса взволнована и говорит, говорит...
   - Совершенно верно,- прервал я ее.- Хотя она вот и улыбается, а ведь устала...
   - Да не устала я.
   - Не устала! - вроде бы строго сказал я. А Она все с лету понимала, видела, какая это у меня строгость.
   - Вы, Костя,-сказала она, завязывая на груди рукава плаща,-сильней меня устали.
   - Это почему же? - удивился я.- Я ведь взрослый.
   - Ну и что,-сказала она.-Я привыкла к тернистому пути, а вы нет.
   - Ох, ну и Женя!..-вздохнула Лариса.-Хоть бы ты поскорей стала обыкновенной девочкой.
   Мы сели во врачебную машину. Доехали до деревни Подлипки. Там по мосту переехали через реку и скоро были в Подлунной.
   В доме полной немолодой женщины - у сердобольной и предельно участливой Татьяны Петровны-Жене сделали какой-то укол, напоили теплым молоком с медом и уложили спать. Лариса уехала на станцию Остинку с врачами, которые должны были вернуться за Женей в полдень. В доме с девочкой осталась одна хозяйка. Татьяна Петровна села у окна вязать-специально, чтоб ее однообразное занятие успокоило и усыпило Женю.
   С берега реки я вернулся часа через три. Если б не дождь, краем захвативший деревню, от которого я спрятался под какой-то обширной крышей, где похрапывала одинокая лошадь, я пришел бы к дому Татьяны Петровны в полдень, как собирался. Женя, видно, давно уже проснулась и скучала.
   Я увидел ее во дворе. Она сидела на коротком изрубленном бревне, около поленницы в глубине двора. Вначале и не узнал ее, подумал, что это какая-нибудь здешняя, деревенская девочка. Не узнал, может, потому, что солнце не светило, было пасмурно из-за обширной, стороной шедшей тучи.
   Женя была в светло-желтой кофте и светло-голубой юбке. Когда я вошел в калитку, она увидела меня, поднялась и через сырую дворовую лужайку побежала мне навстречу.
   - Доброе утро,- печально и светло улыбаясь, тихо сказала она и повисла у меня на руке.
   - Привет, привет! -остановился я.- Как самочувствие? Выспалась?
   - Да... Что-то заволновалась во сне и проснулась. Но спать не хочу больше. Ничуточки. Костя, а вы знаете, до железной дороги очень далеко?
   - Нет, километров пять.
   - Правда, ведь можно пойти пешком?
   - Тебе не разрешат. Ты слишком слаба.
   - Как мне хочется идти, идти по лесу или по лугам!.. Вы видели, сколько цветов в лесу? Пойдемте, Костя! Правда, я дойду!
   В калитку быстро вошла Татьяна Петровна. В зеленом с белыми цветочками фартуке, полная, с заботой и старанием в самом облике, торопливо шла к нам, держа что-то в руках.
   - Ну-ка, на вот, примерь,-подала она Жене синие сандалии.- Впору будут...-взглянув на меня, засмеялась она.-А носочки где, я тебе давала?
   Женя побежала к изрубленному бревну, села там, надела носки, сандалии. Вернулась к нам.
   - Ну, подошли? - наклоняясь, опасливо спросила Татьяна Петровна.-Подошли, подошли! Вот и хорошо. Теперь доедешь.
   - А мы пешком пойдем,- сказал я.
   - Ох, ну смотрите,- видно, не имея обыкновения слишком настаивать на своем, примирилась Татьяна Петровна.
   Она торопливо пошла вдоль оград. Через два-три двора остановилась. Там около чьих-то ворот стояла запряженная лошадь. Длинный пожилой мужчина в черном пиджаке и темно-синих брюках брал с телеги охапки свежескошенной травы и бросал за ограду. Рукой показывая на нас, Татьяна Петровна что-то все говорила ему... Наконец мужчина подошел к ограде, склонился, взял большой ворох травы, положил на телегу. Отвязал лошадь, подъехал к нам. Поздоровался.
   - Ну, вот и доедете,- подошла и довольно сказала Татьяна Петровна,- и я буду спокойна.
   Такая, в общем-то обыкновенность, а Женя была счастлива. Что вдруг оказалось: на телеге поедем к железной дороге, сидя на траве. И повезет нас по лугам и через лес эта буланая, усыпанная охвостьями сена лошадка. А этот загорелый, молчаливый мужчина в сапогах вроде бы сердито будет покрикивать на лошадку: "Но-о!.. Пошла!.."
   Я помог Жене взобраться на телегу. Она села посредине, в ворох привядшей травы. И, видно, боялась, что кто-то вдруг отменит все это...
   И покатили мы, затарахтела телега. У края деревни выскочили откуда-то, звонко лая, две-три собачонки. Колеса мягко стучали по прибитой дождем пыли. Сзади от колес вверх летели и ложились вдоль двух белесых полосок свежего следа спрессованные пластинки земли.
   Скоро мы оказались в березовом лесу. Неторопливо спустились в низинку, поросшую густой травой, камышом и осокой. По деревянному мостку миновали тихий ручей. Стали подниматься вверх. Медленно, полого - все выше, выше...
   Быстро, вдруг, вышло из-за тучи солнце.
   И все вокруг осветилось-ярко, до боли в глазах. Заискрилась вдоль дороги трава. Влажно и горячо засветились листья деревьев, по которым только что перед нами прошумел дождь.
   Березовый лес мало-помалу редел. Все ясней открывались далекие, обширные пространства. Лишь там и сям посреди густых трав стояли одинокие и небольшими группами сосны, да кое-где живописные островки кустов. Ясно, далеко видны были густо-зеленые луга. А голубоватые лесистые холмы простирались до самого горизонта.
   - А что там синее?-спросил я.-Там озеро?
   - Где?.. Не-ет, это там лен,-ответил Иван Трофимович.-А там справа-пар. А за льном-там озимые будут.
   - А то что, белое? Будто цветущий сад?
   - Это гречиха цветет. Но-о!.. Пошла!.. Некоторое время ехали молча.
   - Ой, смотрите!..- коснулась моего плеча Женя.
   Великолепная широкая радуга повисла над лесом - повисла, казалось, над всем миром и видна . была отовсюду.
   Такое было ощущение, что вся земля была здесь, в пределах дальнего горизонта, и все люди жили на этой красивой земле, увенчанной высокой радугой. Было такое чувство, что все люди в эту минуту оторвались от своих дел и теперь, будучи в разных местах-но все в одно время,-стояли и глядели на это диво, которое не длится долго.
   И Иван Трофимович обернулся, несколько мгновений как бы оценивающе глядел на красно-желтосинюю дугу, поглядел так, будто она была особой приметой и принадлежностью его деревни, коротко, убежденно сказал:
   - Радуга!.. Радость-отрада. А вон за вами, кажись, едут,
   Он свернул с дороги, остановил лошадь.
   Навстречу нам по прямому участку дороги мчалась врачебная машина. Не приостановившись, пронеслась мимо и укатила.
   - Эк их!-круто оборачиваясь вослед машине, удивленно воскликнул старик.- Неужели не признали нас?
   Женя сидела на траве посреди телеги, повернувшись назад, положив подбородок в ладони, а локтями опершись на колени, задумчиво глядела на радугу,
   - Много красного цвету в радуге,-после недолгого молчания, как бы в назидание нам, сказал Иван Трофимович,-значит, скоро быть ветру.
   Женя, как будто этот вопрос давно и неотступно ее занимал, но она о нем забыла, а теперь вдруг вспомнила, обернулась и спросила:
   - А отчего бывает радуга?
   Я не знал, как ей ответить попроще, не отвлеченно. Не стал, не хотелось ей объяснять, что это солнечный спектр в пространстве дождевых капель. Поэтому я, как бы повторив слова Ивана Трофимовича, просто сказал:
   - Радуга-это радость солнца.
   - Радость солнца... Она и для радости людей, да? - настороженно спросила она, хотя в тоне ее голоса слышен был ответ, слышна была убежденность, что это именно так, но спросила, чтоб услышать мое подтверждение.
   - У людей, когда они видят радугу, радость не меньше, чем у солнца. Потому что они видят радугу все вместе. Вот как мы... И видят в одно время. Все в одно время. Вот идет дождь вдалеке... Когда идет дождь, все дождинки вместе - как самое чистое, живое зеркало, в которое глядится солнце.