Клюев Евгений Васильевич. Книга теней. Роман-бумеранг

   - Орфей, - шепотом сказала она и шепотом же добавила: - Я тебя люблю.
   - Это я тебя люблю, - поправил Орфей, приложил палец к губам и на цыпочках отправился к двери. У двери он, конечно же, обернулся: так всегда поступают Орфеи. Нянька Персефона вздрогнула.
   - Да, милая, да? - она поняла, что проснулась поздно.
   - Бабуленька, дорогая, у меня к Вам огромная просьба! - Эвридика села на постели.
   Нянька Персефона настолько опешила, что засомневалась, проснулась ли она вообще.
   - Вы не могли бы позвонить одному человеку? Мне очень нужно!
   "Бредит", - успокоилась нянька Персефона и улыбнулась бывшей у нее просветленной улыбкой.
   - А чего же не позвонить-то? Позвоню… По какому только телефону, не знаю.
   Эвридика наизусть сказала телефон: почти одни восьмерки.
   - А Вы не запишете, бабуленька?
   - Да я и так не забуду. - С железной, надо отметить, уверенностью. - Сказать-то что?
   - Сказать? Сказать вот что… Только, бабуленька, если ответит мужчина! Если женщина, то ничего не говорите, не говорите даже от кого…
   - И-и, милая! - покачала головой нянька Персефона.
   - Значит, так. Скажите ему, что я прошу все отменить. Пусть все отменит.
   - А чего отменить? - нянька Персефона успокоилась полностью и окончательно.
   - Все. Просто все, он поймет.
   - Он-то, может, и поймет, да я ничего не понимаю… - Нянька Персефона развела руками.
   - Вам, бабуленька, ничего и не надо понимать! Вы только позвоните ему и скажите то, о чем я прошу!
   - Зовут как его?
   - Не знаю я, - устало проговорила Эвридика и откинулась на подушку. Через минуту подняла голову: нянька Персефона не двигалась.
   - Ну что же Вы, бабуленька?
   - Успокойся, успокойся, милая моя, все ж хорошо, - заувещевала нянька Персефона, улыбаясь что есть мочи.
   - Да ничего нет хорошего! - Эвридика начинала раздражаться. - Вы не пойдете звонить?
   - Зачем? Незачем нам звонить, милая, зачем нам звонить…
   - Затем, - почти плакала уже Эвридика, - что жизнь моя в опасности, понимаете Вы?
   - Нету никакой опасности, детонька, нету никакой, яхонтовая!
   - О, господи! - застонала Эвридика: экая фальшивая бабка! - Я тогда сейчас сама встану и пойду звонить, Вы слышите меня? - И она приподнялась на локте.
   - А вот этого нельзя, - ласково сказала нянька, - не то я персонал позову. Ты лучше мне скажи по-простому, чего говорить, я и передам.
   - Да ведь я уже сказала! Надо попросить его все отменить и… ну хорошо; передайте, что я больше не хочу умирать, а если уже поздно, пусть… пусть придумает сам, пусть раскрутит все обратно!
   - Передам, - засуетилась нянька Персефона, - сейчас же и передам. А ты лежи, детонька, лежи, яхонтовая… - Она бочком пошла из палаты.
   - Телефон! - крикнула вслед Эвридика. - Телефон Вы ведь забыли уже!
   - Помню, милая, - вернулась нянька Персефона, - как тут забудешь, когда восьмерки одни!
   Эвридика опять откинулась на подушку. Дело было сделано. Ужасно захотелось спать, но спать нельзя, надо терпеть и ждать. Нянька Персефона вернулась минуты через три, позвонив Аиду Александровичу.
   - Ну что, бабуленька?
   - Все отменит. Все как есть отменит, голубонька моя!
   - Он так и сказал?
   - Так прямо и сказал - слово в слово: все, дескать, отменю, пусть не волнуется, лежит себе спокойно и выздоравливает… а я, говорит, ее скоро навещу.
   - Навестит? - подпрыгнула Эвридика.
   Нянька Персефона закивала, глядя в глаза Эвридике: уникально просто фальшивая бабка!
   - А голос у него какой был?
   - Да какому ж ему быть? Мужской и был голос: мужской он и есть мужской…
   - Низкий или… или высокий? - все свои силы вложила Эвридика в последнее слово - и попалась бабка!
   - Высокий… Высо-о-кий такой, нежный, что у барышни.
   - Вы не звонили! - крикнула Эвридика и вскочила с постели. Бабка заверещала, кнопки занажимала, руками замахала. Эвридика оттолкнула ее: - Пустите меня! Вы недобрый человек, Вы… Вы бабка! Я же просила Вас… - она боролась с нянькой Персефоной, оказавшейся сильной, как мужик. - Я просила, от этого, может быть, жизнь моя зависит, пустите!
   Она медленно приближалась к двери, распахнула ее - кольцо… Кольцо сестер, злых, как продавщицы, кассирши, официантки, - с дежурной врачихой, вроде, во главе! И тут Эвридика вспомнила, что именно с этой сферой - сферой обслуживания - у нее никогда не получалось нормальных отношений.
   - Мне надо позвонить, - спокойно сказала она. - А товарищ сиделка меня не пускает и сама не звонит. - Внезапно у Эвридики сильно закружилась голова - и ужасная, ужасная слабость потянула ее сесть… нет, лечь и умереть - прямо здесь, не сходя с места.
   - Вам вставать нельзя вообще, Вы с ума сошли!
   И они надвигались - все сестры мира, все продавщицы, кассирши, официантки… вся сфера обслуживания шла на Эвридику, чтобы сбить ее с ног, затоптать, растерзать… И тогда она взвыла диким каким-то, степным голосом, бросилась вперед - зверь, волчица! - и с остервенением прорвала кольцо врагов, рыча и давясь своим рыком… выскочила на лестницу и понеслась вниз, дальше, дальше - на улицу, на воздух. Она знала: за ней бегут, а шлепанцы ужасно мешают… Эвридика сбросила их… первый этаж совсем темный… вестибюль… ошалевшая вахтерша, бди-и-ительная… а дверь нараспашку: перед дверью - машина… ах, вы нам кефирчик привезли?..
   Ух, какой жгучий снег! Вот-в-детстве-я-так-мечтала-босиком-по-снегу-да-случая-не-было - и понеслась по тротуару: босая, в тяжелом больничном халате и длинной - почему-же-такой-длинной? - ночной рубашке…
   Прохожие столбенели - и никому даже не приходило в голову остановить эту бурю, эту взрывную волну - нет, ночную эту молнию, страшную и прекрасную! Она свернула в первый попавшийся переулок - неизвестно какой, потом еще в один, и еще в один, и еще… Эвридика понимала: мороз. А ведь вчера - или когда? - было почти тепло, снег, казалось, растаял весь!
   Что я делаю? Что я делаю, дура! Господи, я же сама себе все порчу и сейчас вот испорчу окончательно, сейчас… Она огляделась. Место было незнакомое. Увидела вход в маленький двор, вошла: иначе зачем - вход? Скамеечка посреди двора… Ей нестерпимо захотелось сесть на эту скамеечку и подумать о том, что она уже сделала и что сделает еще. Села, подобрав ноги. Думать не получилось: холодно стало в один миг, внезапно, зуб-перестал-попадать-на-зуб, а раньше, вроде, попадал… И представилась ей маленькая солнечная площадь с домами готическими - бывают такие? - и домами барочными - такие бывают, и люди, одетые смешно: как в учебнике истории не то за шестой, не то за пятый класс… они хлопали в ладоши, глядя на нее. И тогда она начала танцевать - не танцевать даже… выполнять гимнастические упражнения: шпагат, колесо, рыбку… рыбку, колесо, шпагат… прыжок, еще прыжок, сальто. А музыка пела, пела, понуждая к упражнениям, и люди хлопали, понуждая к упражнениям, - она рада была показать им свое искусство, а молодой человек ходил с кружкой по кругу - и люди бросали туда деньги, и деньги звенели: донг, донг, донг; и снова: донг, донг, донг; и опять: донг, донг, донг… Потом надо было идти по канату - и она пошла: с длинной красной лентой на палочке. Вот номер закончился, и молодой человек, проходя с кружкой мимо нее, сказал: "Браво-Фредерика". - "Меня-зовут-Эвридика", - хотела поправить его она, но очень устала, смертельно устала, невозможно болело все тело - и она пошла в возок…
   В это время в больнице… Страшно даже закончить данное предложение. Аид Александрович и Рекрутов застали няньку Персефону в так-сказать-подвижном-обмороке: она не могла ничего объяснить, только и твердила, что виновата, кругом виновата, - так и ходила: кругами.
   Все рассказали сестры, которые уже приняли необходимые экстренные меры и так далее… Аид Александрович, выслушав и поблагодарив их, принялся кругами ходить по следам няньки Персефоны и успокаивать ее сухими словами:
   - Довольно, довольно уже, никто не виноват, у нее был прилив сил, а тогда невозможно справиться, это нечеловеческая энергия, энергия безумия, Вы же опытный человек, Вас не осуждают… а? какой телефон?
   И нянька Персефона на память назвала номер.
   - Вы уверены, Серафима Ивановна?
   Но та уже опять ходила кругами. Аид Александрович набрал номер.
   - Да. - Голос был низким - ниже, чем у Рекрутова, хоть ниже не бывает.
   - Добрый вечер.
   - Уже ночь, - сказала трубка.
   - Извините, но дело огромной срочности.
   - Говорите, пожалуйста.
   - Вы знакомы с Эвридикой, Эвридикой Александровной Эристави?
   - Да, немного… А кто это говорит?
   - Аид Александрович Медынский, врач из Склифосовского. Заведующий отделением соматической психиатрии.
   - Очень рад, Аид Александрович.
   - Простите, с кем имею честь?
   - Это я имею честь, Аид Александрович! Чем могу служить?
   - Вы, кажется, не ответили на мой вопрос. Сослужите такую службу: ответьте.
   - А Вы считайте, что я уклонился. Но, прошу поверить, у меня есть веские причины.
   - Перевешивающие правила вежливости?
   - Вежливость не единственное достоинство, Аид Александрович. К тому же, имя мое ничего Вам не скажет… Ну хорошо, извините меня. Предположим, Антон Павлович - устроит Вас?
   - Только в том случае, если фамилия - Чехов.
   - Нет, фамилия Некрасов.
   - М-да. Вам повезло с предками.
   - А Вам - нет, Аид Александрович. Но довольно уже, наверное, с любезностями. Вас что конкретно интересует насчет Эвридики?
   - Дело в том, что полчаса назад она сбежала из больницы - и, кажется, из-за Вас.
   - Вряд ли из-за меня, мы не в таких отношениях, чтобы в подобных ситуациях принимать меня в расчет. Тем не менее… молодец девчонка! Героический, между прочим, характер.
   - Трудно разделить Ваш восторг. Девочка выскочила босая на снег… в легком халате, в тоненькой ночной рубашке - и это может плохо кончиться.
   - Простите, но от меня-то Вы чего хотите?
   - От Вас… некоторых объяснений - всего лишь. Эвридика просила сиделку передать Вам, чтобы Вы все отменили. О чем шла речь, никто не понял.
   - А почему Вы рассчитываете получить объяснения? Просто передайте ей, когда найдете… если найдете, что я все отменю. Что я все уже отменил. Правда, я тоже не совсем понимаю, чего именно она хочет… Эвридика ничего больше не говорила?
   - Нет, ничего. Хотя… подождите, я спрошу. - И - через паузу: - Я не разобрался в точности, но она, вроде, просила Вас самому решить, как быть, и, если ничего уже нельзя изменить, то… как это… раскрутить все обратно. О чем шла речь?
   - Прошу прощения, я не могу посвятить Вас в некоторые подробности… Да Вам это и не нужно. Достаточно будет, если я скажу, что знаю, о чем идет речь?
   - Достаточно! - почти крикнул Аид Александрович, хотел бросить трубку, но сдержался и, как мог миролюбиво, добавил: - Только хочу уведомить Вас: мне неприятно, что у Эвридики такие знакомые. Это один из самых скверных разговоров, в которых я участвовал. Будь моя воля… я подозреваю, что здесь что-то нечисто, и вряд ли ошибаюсь: поверьте, мне бы доставило огромное удовольствие испортить Вам жизнь!
   - Не думаю, что Вы действительно испытали бы от этого удовольствие, дорогой Аид Александрович… У каждого из нас есть какая-нибудь тайна. Кто-то связан с людьми непонятными для посторонних или непосвященных отношениями, кто-то прячет в столе дневник, в который записывает странные для посторонних или непосвященных вещи… А между тем часто оказывается, что ни тот, ни другой отнюдь не делают ничего криминального - даже напротив.
   - Откуда Вам известно про дневник? - с олимпийским презрением спросил Аид Александрович.
   - Дневник взят как пример. Никакого конкретного дневника я в виду не имел.
   - Ну, знаете ли… Вы кому-нибудь другому об этом расскажите! - И дальше - спокойно-спокойно, внятно-внятно: - Стало быть, и за медициной потихоньку следим? Добро. Большое, как говорится, человеческое спасибо. Ловкий Вы товарищ! Но даже если так - девочку-то Вы на чем поймали?.. Эх, добраться бы до Вас!
   - А нам с Вами все равно так или иначе придется встретиться, Аид Александрович: это неизбежно уже. Не теперь - позднее. До свиданья. Не забудьте передать Эвридике то, что я сказал. - И прекратили разговор.
   - Чтоб тебя… - крикнул Аид Александрович в опустевшую трубку.
   - В чем дело? - Рекрутов вернулся из палаты Эвридики.
   - Да вот, поговорил с каким-то… Хотя… Хотя, хотя, хотя! Сейчас я установлю, кто это был. Имя-то он, конечно, придумал, но есть ведь телефон! Аид Александрович набрал ноль-девять.
   - Восьмая, - откликнулось готовое пространство.
   - Милая восьмая! - на том конце засмеялись. - У меня к Вам необычная просьба: Вы не могли бы назвать мне имя и адрес человека, если мне известен телефон?
   - Таких справок не даем. - И частые гудки.
   - Идиотка, - сказал Аид Александрович. Почти до утра они просидели в больнице с Рекрутовым. Сестры разошлись по местам. Даму-дежурного врача отпустили домой: у нее многократно принималась быть истерика. Нянька Персефона дежурила в пустой палате и не хотела выходить.
   Сведений не поступало ниоткуда, хотя милиция довольно быстро включилась в ситуацию.
   На рассвете отправились походить по улицам. Валил снег.
   - Какие уж тут следы! - с тоской говорил Аид Александрович, провожая отчаянным взглядом чуть ли не каждую снежинку в отдельности. И совсем скоро должны были уже прийти родители Эвридики, Петр… Скандал. С расстройством центральной нервной системы в перспективе. С воспалением легких и никто не знает чем еще на фоне расстройства. Расстрелять няньку Персефону, да не поможет.
   - Который час?
   - Девятый, - отозвался Рекрутов из-под снега. Аид Александрович начинал чувствовать дурноту. На пенсию надо.
   - Рекрутов, - позвал он, - я на пенсию хочу…
   - Валидол дать? - предложил Рекрутов. Понял, называется…
   К половине девятого вернулись назад. Служебный телефон надрывался - Аид Александрович снял трубку.
   - … там Вас молодой человек какой-то требует. Петр Ставский. Утверждает, что Вы с ним договаривались…
   - Пустите.
   Вошел Петр со своим "что-нибудь-произошло": сразу понял, шельмец!
   - Эвридика убежала. Ночью. Босая. В халатике. По снегу.
   - Кошмар, - сказал Петр. - Разве… разве это отсюда возможно?
   - При желании отовсюду возможно. Даже с того света.
   Рекрутов хмыкнул.
   - Но ведь персонал… - начал было Петр.
   - Если Вы сейчас начнете упрекать персонал, я убью Вас, - пообещал Аид Александрович.
   И Петр тогда не стал упрекать, а сказал:
   - У меня три апельсина есть.
   - Люблю-три-апельсина, - спел Аид Александрович. - Давайте нам с Рекрутовым два.
   Они ели три апельсина.
   - А почему, Вы думаете, она убежала?
   - Я думаю, - без готовности откликнулся Аид, - что было нервное потрясение - во сне, должно быть. Она ведь периодически впадала в состояние шока, выводили как могли… В промежутках - сон: наверное, во сне увидела что-нибудь. Напугалась или обрадовалась. А телефона… телефона вот этого, - Аид вынул из нагрудного кармана пиджака бумажку, - Вы не знаете?
   - Да-да, - сказал Петр, - восьмерки… Я звонил по нему: спрашивал адрес Эвридики - родителям сообщить… мы ведь, как бы это сказать, не знакомы с Эвридикой.
   - Понятно, - усмехнулся Аид. - Чей же оказался телефон?
   - По-моему, какой-то приятель Эвридики. Странный довольно… И немолодой, вроде бы.
   - Он негодяй. - Аид жевал уже апельсиновую кожуру. - Чуть ли не шантажировал меня - причем такими вещами… ну ладно. А Эвридику Вашу он, кажется, поймал на крючок.
   - То есть что значит - на крючок?
   - Попалась-рыбка-на-крючок-потрепыхалась-и-молчок, - сумрачно пошутил, что ли, Аид Александрович и с неприятной серьезностью продолжил: - На самом деле, я не могу Вам этого объяснить. Тут, прежде чем объяснить, надо хорошо знать Эвридику. Но у меня такое впечатление, что их связывает какая-то очень скверная история. Вы запишите на всякий случай телефон.
   - Я сейчас, наверное, позвоню, а? - растерялся Петр.
   - Попробуйте.
   Восьмерки не отвечали.
   - Знаете что… - Аид Александрович принялся уничтожать кожуру от рекрутовского апельсина, - Позвоните-ка лучше родителям Эвридики. Надо бы знать, какие у них планы. Скажите, что Вы здесь, что все пока без изменений и что я запретил всякие посещения до, скажем, вечера. Ведь найдут ее до вечера? - он беспомощно посмотрел на Рекрутова.
   - Найдут, - безосновательно заявил тот.
   Петр набрал номер и опустил трубку: не могу.
   - Будь что будет. - Аид выбросил оставшуюся кожуру в мусорное ведро. - Давайте кофейку выпьем.
   На спиртовке сварили кофе. Сахара не было. Вообще, кроме самого кофе, ничего не было. Просто кофе и пили. "Адский какой-то" - подумал Петр, обжигаясь и кривясь. Рекрутов ушел с обходом.
   Аид постоянно произносил: "Так-с-ну-и-ладно", - фраза была бессмысленной, но создавала ритм. При этом он пил кофе - такими маленькими глотками, как будто бы и не пил.
   - А зачем Вы сказали мне, что Вы жених Эвридики, если вы не были даже знакомы? - опомнился вдруг Аид.
   - Я действительно жених.
   - Она-то хоть видела Вас… вообще? Прежде, я имею в виду.
   - Нет, только вчера, - сказал честный Петр и пожалел об этом незамедлительно.
   - Вчера? - Аид Александрович с места рассвирепел. - Вы, значит, проникли-таки в палату? Вы что - сумасшедший?
   Петр долго и невразумительно рассказывал о коротком и, в общем, прозрачном эпизоде своего посещения Эвридики перед уходом домой.
   - Так, - проговорил Аид Александрович, забыл свирепеть и принялся рассуждать. - Это и спровоцировало побег. Расстрелять, конечно, надо Вас, а не няньку Персефону. Я вижу, что-то не сходится… Ваше посещение по непонятным пока причинам заставило ее вспомнить об этом типе - от плохих воспоминаний следовало срочно избавиться, захотелось немедленно порвать с… с восьмерками, потому что появились Вы. Ох, рано Вы появились, милый мой!.. Хоть бы со мной посоветовались… Орфей!
   - Вовремя я появился. - Петр сурово посмотрел на Аида Александровича и раздельно повторил: - Во-вре-мя. И не надо беспокоиться за нее. С ней не может случиться ничего плохого. Она выздоровеет… она уже выздоровела.
   И зазвонил городской телефон.
   - Алло, - испугался в трубку Аид. - То есть… Вы в своем уме? Ах, да… Какой кофе, я сейчас выезжаю… нет, Вы - немедленно сюда! Нет, я. Ждите на месте. - Он нажал клавишу. Он потряс головой. - Петр, это Эвридика звонила. Из дома. Она говорит, что чувствует себя хорошо… И вместе с папой пьет кофе. Надо за ней ехать!
   - Не надо за ней ехать! - весело возразил Петр.
   - Но она сказала, что ждет…
   - Ну, если ждет, поехали. Такси вызывать?
   В пути Аид время от времени повторял: "Не постигаю…" - фраза эта была бессмысленной, но создавала ритм.
   Дверь открыла Эвридика в толстом свитере и плюшевых штанах. Аид застрял в проеме.
   - Угу, - сказала Эвридика. - Оказывается, я Вас совсем не помню, Аид Александрович! Из шока просто видно плохо. Пожалуйста, войдите, мы Вас очень ждем.
   - Вы себя нормально чувствуете? - Аид медленно снимал пальто с каракулевым воротником и каракулевый же пирожок.
   - Почти, - улыбнулась Эвридика,
   - Все-таки "почти", - удовлетворился Аид Александрович.
   - У меня, извините, маленький насморк, - кротко объяснилась Эвридика, подмигнув Петру.
   - Хулиганка, - констатировал Аид и пошел по Эвридикиной квартире, как по своей.
   Ломящийся от яств стол левой рукой придерживал Александр Тенгизович, на котором теперь уже был желтый халат - точная копия синего и с теми же кистями.
   - Салам-алейкум, падишах! - сказал Аид и усугубил: - Стол держите, держите: сломается. - И уселся за стол, смутив хозяина невероятной своей непринужденностью: тот взялся за кисть, а Аид тут же крикнул: - Занавес! - Эвридика с Петром прыснули, в то время как Александр Тенгизович обдумывал выкрик.
   - Присаживайтесь, - обратился к нему Аид, - я Вам все объясню насчет занавеса. Халат у Вас на занавес похож, вот я и… ошибся.
   Вконец растерявшийся Эвридикин папа опустился на стул и сказал "здравствуйте".
   - Привет, - ответил Аид Александрович и вздохнул - весь, всем телом. - Слава богу, слава богу… - Он бросил в Эвридику быстрый взгляд, попав ей в самое сердце.
   - Какой Вы хороший, - грустно сказала она. - Какой Вы хороший. - И подошла к Аиду, и обняла его за плечи - просто, словно-прожила-с-ним-целую-жизнь.
   Аид Александрович закрыл глаза и забормотал, ни на кого не обращая внимания:
   - Я не постигаю, не постигаю… Я не постигаю, как это возможно - вопреки всей медицине выскочить с того света, надеть свитер и штаны плюшевые, пить кофе, смеяться, тра-та-та… - на одной любви с того света выскочить, не постигаю!
   - Вы простите ее, Аид Александрович, - очнулся наконец Эвридикин папа, - бога ради простите, наделала она Вам хлопот!
   - Она излечилась, это важнее! - воскликнул Аид Александрович и, отняв руки Эвридики от плеч своих, начал целовать тонкие пальцы и чуть ли не плакать.
   Эвридика тоже поцеловала его - в череп, высвободилась, в секунду изготовила бутерброд с рыбой: - Вам, Аид Александрович; - другой: -Тебе, Петр! - а Александр Тенгизович откупорил грузинское какое-то вино, разлил по бокалам…
   - Древнегреческий учили Вы когда-нибудь? - спросил ни с того ни с сего Аид, принимая у Эвридики из рук бутерброд.
   - Нет… а что?
   - Выпьем тогда за Древнюю Грецию! - он поднял бокал. - Золотое время было! Помню, в гостях у меня сидели… - и Аид подмигнул Эвридике, царь подземного царства - жене Орфея.
   Выпили вина - хорошего, виноградного, южного.
   - Ну, рассказывайте. - Аид вытянул ноги и расположился диагональю относительно стула.
   - Рассказываю. - Эвридика вздохнула, опустила ресницы.., подняла. - Только сначала Вы скажите мне, Аид Александрович, сейчас… в данный момент я не брежу?
   - Да нет, вроде. Или мы все вместе бредим… грезим, то есть, - наяву.
   - Так вот… - Эвридика была серьезной, - я прощу вас помнить о том, что в данный момент я не брежу, - постоянно помнить, во все время рассказа… Значит, я убежала из больницы. Я убежала… просто из чувства протеста против несвободы. Кроме того, мне надо было позвонить одному человеку… одному хорошему человеку, а Серафима Ивановна обманула меня и не позвонила, как я просила. И наконец… я не знаю, говорить ли… Но, в общем, произошла еще одна странность: после того, как ушел Петр… Вы наверное, - она виновато взглянула на Аида Александровича, - знаете уже, что он был у меня, - так вот… после его ухода я разговаривала с Серафимой Ивановной… это я от папы узнала, как ее зовут, - долго разговаривала, препиралась - и вдруг поняла, что больше не заикаюсь. Совсем не заикаюсь. А я заикалась, Петр… Страшно, неприлично заикалась. И все это вместе… в общем, я убежала. Мне повезло: нам как раз кефир привезли на утро - и входная дверь была открыта.
   - Действительно повезло, - усмехнулся Аид. - У нас на двери психиатрический замок - нипочем не открыть!
   - Это судьба, - отмахнулась Эвридика. - Значит, я побежала по снегу. Босиком, между прочим, - первый раз в жизни! Бежала и ругала себя, что дура, что все себе порчу… Ногам было очень холодно, и телу… Снег шел, ветер дул - в общем, воспаление легких, как минимум. Я куда-то постоянно сворачивала… за мной же гнались; потом оказалась в каком-то дворе… дворике. И вот тут все началось… Аид Александрович, милый, можно я возьму Вашу руку? Я… я боюсь сейчас.
   - Чего Вы боитесь?
   - Рассказывать боюсь. Но я не брежу - правда ведь?
   - Вы не бредите. - Аид Александрович протянул ей руку: рука была прохладная, сухая и немножко дрожала.
   - Сейчас… Нет, я лучше не буду держать, - она выпустила руку. - Ну вот. У вас, конечно, так бывало: мне многие говорили, что так бывает, когда кажется: это все уже не в первый раз. Вдруг, знаете, такое странное ощущение: было! И обстановка, и внутри… и вот, скажем, сервиз этот на столе стоял и нож еще упал… Почему так? Может, правда - было? И жила уже раньше? Короче говоря, на бегу я поняла: бежала я так, не однажды бежала - и из больницы бежала, и из… ну, не знаю, - из Тартара! - Она усмехнулась. - Всю жизнь бежала, убегала всю жизнь. И мне стало ясно: я из убегающих, из тех то есть, кто постоянно убегает. И тут… вспомнить жутко: время - кончилось. Нет больше времени. И все остановилось, и дыхание перехватило - казалось, не дышу больше, ни одного вдоха не сделаю теперь!.. и села на какую-то скамейку: скамейка в снегу - холодно, значит. Села и… и сижу. Не дышу и не живу - умерла. А в руках - скрипка. Только Вы должны понять: не кажется-что-скрипка, а скрипка! Настоящая - на ощупь скрипка. Дека гладкая, смычок - и все холодное, ледяное. Пальцы совсем заледенели: как играть? Но я играла! Поверьте мне, я не брежу, я действительно играла. Я "Чакону" Баха играла!
   - М-м… - произнес Аид Александрович.
   - Нет, не м-м, не м-м! Вы слушайте, еще долго рассказывать, еще далеко до конца. Снег падать перестал и висел в воздухе, а я играла - мертвая, бездыханная… Потом танцевать начала - и понимала, что так, как я танцую, больше уж не буду никогда танцевать… на зеленом лугу! - Эвридика перевела дыхание. Отхлебнула кофе из чашки Петра, поморщилась: "Сладко как!" - А близко был город - дома… розовые, желтые, серые. Барокко вперемешку с готикой: так в детских книжках рисуют, когда дома в кучу! И около города я танцую на солнце, люди хлопают, Петр с кружкой ходит. С кружкой! - Она чуть ли не гневно взглянула на Петра. Пулей вылетела в кухню, вернулась с кружкой. - Есть у вас деньги, мелочь?
   Аид Александрович выгреб из кармана все, что было, протянул Эвридике.