Кодочигов Павел. Второй вариант

   - Кля-а-п! Кля-а-ап!
   Догадался, что боль в затылке от удара головой о ствол карабина, что ранен легко, не навылет, обрадовался, а индивидуальный пакет не достать, будто пришили его к карману.
   - Давай кляп! - просил Акимов.
   Вытянул, вырвал наконец пакет, бросился к немцу, но тот сжал зубы, мотал головой, засунуть пакет в рот не удавалось.
   - Жи-вот! - глухо промычал Акимов.
   "Правильно! Учили же!" - вспомнил Полуэкт, давнул немцу коленом на живот, тот вскрикнул, и кляп оказался на месте. Но и это не успокоило унтер-офицера. Он рычал, пинался, вывертывался и затих после короткого и точного удара Акимова.
   Потащили пленного к реке.
   Кровь, сколько ее ни смахивал Полуэкт, заливала глаза. На берегу едва не упал, споткнувшись о чьи-то ноги. Вгляделся - немец? Рядом лежал еще один.
   - Мертвяки. Перестарались ребята,- махнул рукой Акимов.
   А их "язык" был живой! Его снесли в лодку, привалили трупами, чтобы уберечь от осколков и пуль. Можно бы и отчаливать, но не было Фомина и Новичкова.
   - Детский сад! Разбежались, как бараны! Кто их видел? - бешено оглядел всех Лаюров.
   - Влево они, кажется, убегали...
   - "Кажется"! Акимов, бери сапера и ищи. Остальным рассредоточиться и занять оборону.
   Вот тебе и гром среди ясного неба! Оставалось Волхов перемахнуть, уже живыми себя почувствовали, а теперь бабушка надвое сказала. Кляня на чем свет стоит потерявшихся, залегли, приготовились к худшему.
   От реки тянуло холодом. Пока были запаренными, даже радовались этому, но вот и озноб начал пробирать, а Фомина с Новичковым нет, и Акимов с сапером где-то пропали. Ну что же они? О чем думают?
   Луна, когда только успела, в полнеба поднялась,, светит издевательски ярко. Вода в реке не всплеснет, словно застыла, и блестит, как зеркало. Обе стороны затихли и выжидают. Долго это не продлится, придут в себя немцы, притащат пару пулеметов на берег, тут всем и остаться.
   Вечность прошла, пока вернулся Акимов.
   - Нашли. Идут!
   - В лодку! Быстро! - приказал Лаюров.- Все теперь?
   - Все! Все!
   Поплыли. Повеселевший капитан просигналил на свой берег трофейным фонариком: три зеленых - взяли, три красных - прикройте отход. Десятки пулеметов тут же вцепились в амбразуры фашистских дзотов, зачастили наведенные на прямую наводку "сорокапятки", загавкали мины, накрывая траншеи и ослепляя дзоты. Ощетинилась и вражеская оборона.
   На середине реки вдруг обеспокоенно заерзал, выглядывая кого-то, Лаюров и, не найдя, спросил:
   - Сапер, где твой напарник?
   - Убит он,- живо откликнулся Белоусов.- Немцы как полоснули из автомата, так всего и изрешетили. Две пули в голову и...
   - Не тарахти! - прервал его капитан.- Где он сейчас?
   - Да в лодке, где ж ему быть. Вот он лежит,- Белоусов нагнулся к трупам, пошарил рукой, и голос его удивленно дрогнул:-Оба немцы?! - Верить в эта Белоусову не хотелось, он снова нагнулся и распрямлялся медленно, словно с тяжелым грузом на спине:- Я думал, тут Николаев лежит, а выходит, он на нейтралке остался? Как же так?
   - Тебя надо спросить об этом. Те-бя-а! - закричал капитан.
   Сколько человек ушло в разведку, столько должно и вернуться. Живыми или мертвыми. Это знали все и понимали, что случилось непоправимое. Лодка замедлила ход, остановилась, ее потащило по течению.
   - Что встали? Вперед! - крикнул Лаюров и тут же спросил ломким голосом: Кто может подтвердить, что Николаев убит?
   Разведчики молчали. Они этого не видели. Саперы ползли впереди. Николаев заметил немцев первым, подал голос, раздалась автоматная очередь. Разведчики бросились на вражеских солдат, погнались за ними и забыли о саперах.
   - Ты почему не вытащил товарища? - снова набросился капитан на Белоусова.
   - Так все побежали, и я тоже.
   Лаюров обхватил голову руками и сидел так, покачиваясь из стороны в сторону, пока лодка не вошла в заливчик. На ее дне лежал живой унтер-офицер 1-й авиаполевой немецкой дивизии, разведчики привезли солдатские книжки, трофейное оружие, их едва не на руках выносили из лодки, а они прятали глаза и горестно вздыхали. Лаюров тяжело поднимался на берег для доклада:
   - Товарищ подполковник, ваше приказание выполнено. "Язык" взят.- Перевел дух и продолжал:- На нейтральной полосе остался труп сапера Николаева. Легко ранен младший лейтенант Шарапов...- И умолк, натолкнувшись взглядом на сузившиеся глаза командира полка.
   - Раз оставлен, так должен быть и доставлен. Отправляйтесь назад, капитан, и не советую вам возвращаться без Николаева. Дайте ему пяток настоящих разведчиков,-сказал подполковник начальнику штаба и снова вцепился долгим взглядом в Лаюрова:- Вы уверены, что сапер убит?
   - Так доложил его напарник...
   - Не уве-ре-ны? Так какого черта?.. До десяти считать не научились, капитан?
   Видеть и слышать Лаюрова подполковник был не в силах. Круто повернувшись, пошел прочь.
   Полуэкт с трудом разжал руки. Они будто прикипели к автомату и не хотели выпускать его. Оторвал все-таки, стал разминать занемевшие пальцы и вспомнил, что он так и не сменил пустой диск.
   Глава третья
   1
   В медсанбат Шарапов не пошел, да его и не отправляли. Подбежала к нему девчушка-санинструктор, сделала противостолбнячный укол, наложила повязку и пошутила:
   - Не надо с пулями целоваться, товарищ военный. Осмотрела ноющий затылок.
   - Синячок. До свадьбы заживет, товарищ военный,- чем ввела Полуэкта в немалое смущение.
   Он снова оказался на нарах землянки офицерского резерва и томился от безделья, пока не стало известно о прибытии в дивизию командующего Волховским фронтом генерала армии Мерецкова. Чтобы не попались командующему на глаза лишние офицеры, резерв спешно расформировали и отправили на передовую стажерами.
   Шарапов получил должность наблюдателя и был прикомандирован к четвертой роте, которая занимала оборону в районе деревни Пахотная Горка. С набережной стороны к деревне примыкала лесистая горушка и тянулась почти до самой реки. Летами на ней оживал пионерский лагерь. Война слизнула и деревню, и домики ребят, гора тоже была вся в оспинах снарядных воронок, но в высоту не поубавилась, и с нее на много километров в тыл просматривалась вражеская оборона.
   Командир роты, высокий, крепкий, в отлично подогнанном обмундировании капитан Малышкин, без воодушевления поразглядывал Полуэкта, несвежий подворотничок гимнастерки, запыленные сапоги и сказал, отвернувшись:
   - Ну что ж, поработайте у нас, раз направили. Сегодня можете отдохнуть.
   - Я уже наотдыхался, товарищ капитан. Разрешите осмотреть передовую?
   - Это можно,- потеплел голос капитана.- Дать провожатого?
   - Зачем? Как-нибудь не заблужусь!
   - Ну-ну,-чему-то улыбнулся Малышкин.-Тогда идите.
   Во время подготовки офицерской разведки Шарапов побывал на многих участках обороны полка и представлял, что это такое: извилистая линия окопов, перемежаемая дзотами, часовые около них, ходы сообщения в тыл. Направо пойдешь, налево ли - повернешь обратно и вернешься на исходную точку. На горке, однако, все было по-иному. Как только вышел на западный ее склон, куда-то пропали и землянки, и блиндажи, и даже люди. Так и не встретив никого, вышел к реке - постепенно снижаясь, траншея на берегу сводилась на нет, словно была подготовлена для скорого наступления. Полуэкт в растерянности остановился, но пыльные бурунчики пулеметной очереди загнали его за изгиб траншеи.
   Пошел назад. Сначала траншея уверенно поднималась вверх, потом стала принимать влево, побежала под уклон и снова вышла к реке! "Если леший начнет водить, ты отдохни, подумай о чем-нибудь хорошем, про него, лешака-то, забудь и опамятуешься". Вспомнив давний совет старушки-грибницы, присел на корточки, но нетерпение и досада на себя погнали на новый заход, и Полуэкт опять, только с другой стороны горы, оказался на берегу. Хоть караул кричи и зови на помощь! Лабиринт какой-то, а не оборона!
   Левее горы, за низинкой, увидел полуразрушенный дом и - будь что будет побежал к нему. За рекой застучал пулемет, засвистели над головой пули. Упал, отполз, как наставляли в училище, в сторону, и снова вперед, до следующей очереди. Недалеко от дома откуда-то сверху, словно, с неба, раздался густой бас:
   - Куды тебя черт несет? Ходют тут всякие! - После непродолжительного молчания бас смягчился, видно, разглядел на погонах звездочки:-Тут НП, товарищ младший лейтенант, а правее траншейка есть. Вы до нее бегите, а то засечет нас и выкурит отседова.
   Траншейка вывела прямехонько на KП роты. Мимо землянки Малышкина Полуэкт прошел с деловым и озабоченным видом, будто спешил куда-то, опять долго шел безлюдным ходом сообщения, на его развилке повернул на этот раз налево и замер, заслышав стук дятла. Дятел сидел на раскидистой окраинной сосне и долбил ее твердую, высохшую на солнце кору. Засмотревшись на него, Полуэкт не расслышал, как на немецкой стороне раздался орудийный выстрел. Что-то прошелестело над головой, будто пронеслась в небе стая уток, и тут же рвануло выше, на горке, так, что дрогнула и осела под ногами земля, горячим ветром опахнуло лицо и снесло пилотку. Не успел пригнуться за ней - прогрохотал второй снаряд. "В вилку берет! Следующий мой будет!" - жаром окатило с головы до ног, заставило вскочить и бежать. Этот снаряд и в самом деле развалил траншею, а потом началось такое, что Полуэкт и свету белого не взвидел. Снаряды полетели стаями, роями, подвывали на разные голоса, душили тротиловым дымом. Будь рядом какая-нибудь живая душа, наверное, не было бы так страшно и одиноко, не казалось бы, что вся эта масса со страшным треском рвущихся снарядов выпускается лишь для того, чтобы лишить жизни его, Полуэкта. Он еще не умел отличать по звуку "свой" от "чужого", не знал, что самое верное спасение от снарядов в свежей воронке, и потому падал и закрывал руками голову при каждом разрыве и, переждав, пока разлетятся осколки, рухнут поднятые к небу комья земли, вскакивал и бежал дальше. Так и метался по горке из окопа в окоп, пока не увидел землянку, спасительную дверь. Рванул ее на себя, и застыл на пороге. Баян смолк, и песня оборвалась на полуслове.
   - Заходите, товарищ младший лейтенант. Вот сюда проходите, здесь местечко свободное,- пригласил чей-то голос.
   Нары были низкие, света в землянке мало, и это было хорошо. Полуэкт покрепче умостил ноги в проходе и придавил руками.
   - Не споете с нами, товарищ младший лейтенант?- спросил тот же голос.
   - Спа-си-бо, я п-послушаю,- отказался Полуэкт и, чтобы не услышали солдаты, как постукивают зубы, незаметно подвел правую руку под подбородок.
   Обстрел продолжался. С потолка то и дело сыпался песок, солдаты привычно стряхивали его, но к разрывам не прислушивались, словно они их не касались. Они заметили и мертвенную бледность младшего лейтенанта, и испуганные, во все лицо, глаза, но с кем попервости не случалось такое? Привыкнет - человеком станет.
   Едва занимался рассвет. Шарапов выходил на вершину горки и оттуда метр за метром изучал оборону противника. Донесения капитану Малышкину представлял вечером, к ним, для ясности, прикладывал схемы.
   Схемы дошли до КП полка и понравились в штабе. Малышкин уже не косился на пыльную и грязную гимнастерку и такие же сапоги, даже не задержал лестную похвалу и передал ее Полуэкту.
   Много ли человеку надо? Чуть поддержи его, приободри, он в лепешку разобьется. Возликовал Шарапов и решил нарисовать развернутую панораму обороны врага со всеми дзотами, блиндажами, ходами сообщений и тропками, сложными предпольными укреплениями, со всем, что успел засечь в ее глубине. В картах и схемах он толк знал - отец был землеустроителем, приходилось помогать ему,рисовать тоже умел и любил, и дело пошло. За спиной, Полуэкта нередко задерживались солдаты, особенно часто худенький и маленький Юрчков. Удивлялись, сдержанно похваливали, иногда поправляли или подсказывали, что надо еще изобразить. Понимали солдаты, что стоять в обороне осталось недолго, скоро придется крушить "неприступный Северный вал" фашистов от Ленинграда до Новгорода. Может, потому и держат здесь смышленого парнишечку, может, потому и взвод ему не дают, что эту работу более нужной считают?
   Перед тем как отсылать панораму, Шарапов решил еще раз все уточнить. Выбрал на горе сосну повыше и забрался на нее затемно. Расчет оказался верным - кое-что новое, ранее не замеченное обнаружил,- но часа через два понял, что до вечера ему не продержаться. Стоять приходилось неподвижно, имея под ногами всего одну ветвь. Попробовал устроиться поудобнее - ничего не получилось. Решил слезать. Метра на три сполз, и скользнула нога с короткого сучка, задела тонкую ветку, та качнулась, и сразу хлестнула по сосне пулеметная очередь. Не таясь больше, обдирая руки, начал спускаться, а от сосны только щепки летят. Срежет! Как пить дать срежет! Когда следующая очередь прошлась чуть выше головы, пришлось прыгать. На земле метнулся в сторону, ткнулся головой за сосну.
   Пули щепили стволы деревьев, визжали на разные голоса, вспарывали землю, наткнувшись на крепкий сук, рикошетили в разные стороны. К первому пулемету присоединился второй. Они выискивали его и без того вжавшееся в землю тело до тех пор, пока в перестрелку не ввязались наши пулеметы и не начали бить по амбразурам немецких дзотов.
   Полуэкт Шарапов вырос в маленьком и тихом городке Данилове на Ярославщине. Сколько себя помнил, ему всегда не хватало времени. Занятия в школе давались легко и не обременяли, но помимо них были городки, старорусская лапта, игры в "сыщики-разбойники", "красные и белые", лыжи и коньки, футбол и волейбол. Они вошли в жизнь городка бурно, и через год все пустыри стали футбольными полями, волейбольные сетки, настоящие и самодельные, натягивались и во дворах, и на улицах. Играли азартно, с утра до вечера, пока не валились с ног.
   Полуэкт был неизменным вратарем уличной команды. "Этот Шарапов как кошка, его не пробьешь!" - как-то после очередного проигрыша сказал центральный форвард команды соседней улицы, и это прозвище прилипло. Для сверстников с той поры Полуэкт стал Кошкой.
   В Данилов семья переехала в голодном и памятном тридцать третьем году. Отца пригласили работать районным землеустроителем, зарплату обещали хорошую и квартиру. Зарплату дали, а с квартирой задержались. Пришлось первое время жить на частной, в маленькой комнатенке. На хорошую зарплату купить тоже ничего нельзя было, и отец выменял ружье и Полкана на мешок картошки - она в тот год была в большой цене. Ружья не жаль, а вот Полкана! Ревьмя ревел, упрашивал оставить собаку, но ее ведь надо было чем-то кормить! Владельцу картошки помимо ружья нужна была и собака, он настоял на своем и увел Полкана.
   Через несколько дней, однако, едва вышел Полуэкт из школьных дверей, что-то мохнатое, визжащее, радостное бросилось ему на грудь и едва не сбило с ног. Полкан! С обрывком веревки на ошейнике! Побежал домой: "Мама! Полкан вернулся! Прямо в школу за мной прибежал!" Мать обрадовалась и огорчилась: "Придется вернуть его хозяину, сынок".- "Как это вернуть? Если голубь возвращается, его не отдают, а берут выкуп, ты же знаешь. А мы не согласимся на выкуп".-"Нельзя так, сынок, не по совести. Раз продали, должны отдать без всякого выкупа".- "А если Полкан не хочет там жить, если он к нам привык. Это, по-твоему, по совести?" - "И там привыкнет. Потоскует и полюбит новых хозяев. Они люди хорошие..."-"Да, хорошие? За мешок картошки - ружье и вон какую собаку забрали! Сменялся бы так папа, если у нас еда была? Скажи, сменялся бы, да, да?"
   Первый раз в жизни он не понимал мать и спорил с ней, постигая умом, но не сердцем, что какая-то высшая, непостижимая ему правда на ее стороне, иначе бы мать не настаивала. Полкана отдали, он прибегал еще два раза и больше не появлялся. Видно, и в самом деле привык к новым хозяевам, а может, обиделся на старых за то, что они каждый раз отводят его обратно.
   Так прошла зима. Весной увидел на улице собаку, чем-то напомнившую Полкана, и на всякий случай окликнул ее. Хвост собаки вильнул и опустился, она принюхивалась к нему и, кажется, узнавала, дала даже себя погладить, однако той радости, какую проявляла при побегах от новых хозяев, у нее не было. Полкан как бы давал понять: да, я узнал тебя, ты был моим другом, но ты предал, и я не могу относиться к тебе по-прежнему.
   У мальчика до боли сжалось сердце, защипало в носу, на глаза навернулись слезы: "Пойдем со мной, Полкан! Я тебя больше никому не отдам, пусть со мной что хотят делают!"
   Им давно дали квартиру, двухкомнатную, в самом центре города. Полкан в незнакомый дом не шел - боялся крутой лестницы. На руках пришлось нести. Мать узнал с первого взгляда. Припал на передние лапы, торжествующе гавкнул, закрутил хвостом. И она обрадовалась: "Пол-ка-нушка! Да откуда ты такой худой и грязный взялся? Сейчас покормлю!"-"Я его больше не отдам, мама!"-поспешил Полуэкт объявить о своем решении. "Да, не отдадим, не отдадим, сыночек".
   Полкан вылизал миску, вильнул в знак благодарности хвостом и забрался на диван, снова утверждаясь в своих правах, однако тут же вопросительно посмотрел на мать - можно ли? "Да лежи уж, лежи, не стану тебя прогонять".
   Полкан остался и жил долго, до последней предвоенной зимы.
   Два фашиста вышли из развалин деревни Котовицы и направились в тыл по дороге в Чечулино. В бинокль было видно, что они не торопились: один рассказывал что-то веселое, фрицы останавливались и хохотали.
   Безбоязненно шли, соображали, что из винтовки стрелять по ним бесполезно, а снаряды русские тратить не станут.
   Шарапов сделал пометку в журнале наблюдений, снова поднес бинокль к глазам, и у него зачесались руки: "По нашей земле и вразвалочку! Ползать должны, ползать, гады!"
   - Юрчков,- попросил солдата,- дай винтовку! Поискал в прорези прицела крошечные фигурки и вернул оружие - не попасть, слишком далеко.
   - Далеко,- согласился Юрчков.- А вон старшина Климанский идет со снайперской. Вы у него попросите.
   На счету помощника командира взвода Климанского было полтора десятка уничтоженных фашистов.
   - Старшина, дай стрельнуть,- устремился к нему Шарапов.- И следи - двое по дороге в Чечулино.
   Старшина присвистнул - эк куда выцелить вздумал! Но возражать не стал пусть потешится.
   Полуэкт прильнул к прицелу. Те двое приблизились и легко насаживались на перекрестие, снять их казалось проще простого. Нажал на спусковой крючок. Фрицы и ухом не повели. Сделал еще выстрел - результат тот же.
   Волосатая до самых пальцев рука Климанского легла на СВТ, закрыв прицел.
   - Куда целишь?
   - По корпусу,- ответил запальчиво, еле удерживаясь, чтобы не сбросить с винтовки руку старшины.
   - Надо выше брать и поправку на ветер делать - прицел у винтовки на тысячу двести метров, а здесь все полторы,- буднично, словно сидел за столом, вразумил Климанский.- Дыхание успокой.
   Успокоишь его, когда фрицы все дальше уходят. Снова винтовку к плечу. Выстрелил.
   - Вот это уж "горячо",- похвалил Климанский. - Не торопись - пусть полежат. И еще чуть выше возьми. Фрицы поднялись, стали отряхиваться.
   - Вот теперь стреляй, пока на месте стоят,- подбодрил старшина.
   Пулеметчик немецкий забеспокоился - куда это Иван стреляет? - дал длинную очередь. Под ее грохот Полуэкт выстрелил снова, скосил глаза на Климанского.
   - Оба лежат, а попал, по-моему, в левого,- не отрываясь от бинокля, подтвердил старшина.
   В перекрестии прицела - один пытается взвалить другого на себя. В душе словно чертики пляшут: попал, попал, по-па-ал! Палец так и просится на новый спуск, а правый глаз застилает, режет от напряжения.
   - Добивай! - командует Климанский.
   Еще один выстрел разорвал сухой, перегретый за день воздух. По дороге в Чечулине оставшийся живым фашист, петляя, убегал, бросив убитого.
   - У вас получается, товарищ младший лейтенант,- раздумчиво сказал Климанский.- В училище стрелять научились?
   - В училище больше на тактику напирали, а я дома успел. Три раза в пионерские лагеря ездил и каждый раз по значку "Юный ворошиловский стрелок" привозил. В девятом и на "Ворошиловского" норму выполнил.
   - То и видно, что не первый раз в руках винтовку держите,- рассудительно заметил Климанский.
   Вечером он вручил Полуэкту тоненькую книжицу. На ее обложке серебряными буквами было выведено: "Пушной техникум", а внутри вшиты листочки из какой-то амбарной книги и на первой страничке значилось: "Снайперская книжка мл. л-та Шарапова Полуэкта Константиновича". Далее было записано, что Шарапов П. К. 1 июля 43 г. на дороге от Котовиц к Чечулине уничтожил фашиста. Данный факт подтверждали свидетели Климанский и Юрчков, подписи которых по всей форме заверил командир роты капитан Малышкин.
   На следующий день Полуэкт получил новенькую СВТ - самозарядную винтовку Токарева - и уже не расставался с нею.
   2
   Удаленные друг от друга на большое расстояние солдаты обеих сторон вели себя вольготно, по окопам ходили, голов не нагибая, высовывались где надо и где не надо, а парнишка - солдат Егоров - на потеху старичкам даже вылезал на бруствер, грозил немцам кулаком и другие движения проделывал. Загоняли его фрицы в окоп и винтовочными выстрелами, и пулеметными очередями, но на то и забава, чтобы нервы пощекотать. Сходили с рук Егорову такие проделки, сходили и другим перебежки вне окопов для спрямления дороги.
   Климанский на охоту выходил редко - других забот у помощника командира взвода немало,- и немцы его в расчет не принимали. Шарапова же почувствовали быстро. Полистал он свой журнал наблюдений, сделал нужную выборку и получил представление, когда и в каком месте можно ждать появления солдат противника. Стрелял на первых порах не очень хорошо, чаще пугал, но за неделю личный счет до пяти сумел увеличить. Фрицы в ответ за одну ночь во всех опасных местах плетни в человеческий рост поставили - попробуй разгляди, что за ними делается, а через несколько дней и своим снайпером обзавелись. Троих он уложил на правом фланге роты, где ход сообщения проходил по низинке, в нем стояла вода, а перебежать из окопа в окоп надо было всего метров двадцать.
   Действовал снайпер не один. Однажды его помощники дымовую шашку подожгли. Солдаты заинтересовались: что там у немцев загорелось? И одного не стало. В другой раз ворох бумаг из окопа в воздух подняли. Пока гадали, для чего этот фокус придуман, снайпер снова нашел себе жертву.
   Попробовали и его "подловить", показали каску - пробил, но больше на каски не реагировал. На другой день в низинке, где он уложил троих, потащили на веревке шинель, набитую травой. "Клюнул", но снова сделал лишь один выстрел.
   Жизнь в роте усложнилась, солдаты стали не в меру осторожными - каждый в любую минуту ждал "своей" пули. И уже роптали, косились на Климанского и Полуэкта: "Жили спокойно, так растравили. Теперь рой носом землю!"
   - Не выследить нам его вдвоем,- потерял надежду Полуэкт.- Надо облаву делать.- У него нестерпимо ныла спина и гудели от долгого и неподвижного стояния ноги.
   - А снайперов где взять? - хмуро отозвался Климанский.
   - Учить. Подбери хороших стрелков и меня первым на курсы записывай. Вот тогда и навалимся кучкой.
   Командир роты такому предложению обрадовался и отвел на подготовку снайперов пять дней.
   Недолго отсутствовал Шарапов, но соскучился и по горке, и по ее обитателям. Вернувшись, сразу пошел узнать, не произошло ли чего нового в поведении противника, и уже возвращался в землянку, когда его окликнул Юрчков.
   - Товарищ младший лейтенант, я немца засек! Пальнули бы в него из снайперки.
   - Где? - встрепенулся Полуэкт - ему не терпелось проверить результаты учебы.
   - За правым дзотом у Котовиц из лужи умывается. Они прильнули к амбразуре.
   - Правее смотрите, правее,- шептал Юрчков.- За кустами он! Голый по пояс! Разжарило его, туды... Договорить Юрчков не успел и не услышал, как на той стороне, маскируя выстрел снайпера, злорадно захлопали винтовки.
   Полуэкт онемел: только что был Юрчков, торопился показать фашиста, в нетерпении руку указующе выбросил, хотел, чтобы одним врагом стало меньше. И вот нет Юрчкова, а он, наблюдатель чертов, в бинокль не сумел разглядеть немца! Из-за него погиб Юрчков, только из-за него!
   Бережно опустил тело солдата на землю, схватил винтовку, но увидел лишь мелькнувшую в кустах голову "разжаренного".
   Утром, перед тем как пойти на заранее выбранные позиции, Климанский сделал краткое напутствие:
   - Наша задача выявить и уничтожить снайпера, поэтому на другие цели не отвлекайтесь, а то вчера вон младший лейтенант "проявил инициативу"...- Хотел добавить еще что-то, но осекся, увидев, как побледнело и без того измученное бессонной ночью лицо Полуэкта.- В общем, так: стреляйте только по нему, промахнетесь, сразу на другое место сматывайтесь и соседей оповестите, чтобы ударить из двух-трех винтовок. И помните: он не в госпиталь отправляет!
   С тем и разошлись и целый день не сводили глаз с отведенных для наблюдения полос, каждую траншейку, каждый дзот на сто раз в прицел прощупывали, но снайпера не обнаружили.
   Еще два дня прошло. Один сухой и ясный, другой с небывалым для этих мест полдневным ливнем. Пробил ливень крыши самых накатистых землянок, наполнил траншеи водой, во многих местах обрушил стены, в одночасье повернул лето на осень. День то хмурился и сочился дождем, то яснился и продувал насквозь. Худой был день, со всех сторон дырявый какой-то.