Кодочигов Павел. Второй вариант

   - Все, командир? - спросил Бахтин.- Тогда, кто хочет побороться на сон грядущий под охраной двух надежных часовых, за мной.
   - Кто желает поползать, на выход,- поднялся Шиканов.
   - У кого есть силенки меня из траншеи на божий свет вытащить, прошу до меня,- пробасил Бербиц и, не увидев желающих, пожаловался:- Командир, они боятся.
   - А ты не очень свою силу показывай,- посоветовал Шарапов.- Идем, охотники найдутся.
   Бербиц хорошо прижился во взводе. С ним стало даже веселее. Повесят носы ребята, Миша им парочку анекдотов подкинет, и смех в землянке. Нравилось и то, что он умел подтрунить над собой. Первыми начинали смеяться глаза, посматривая на собеседников хитровато и с обещанием - а я вас сейчас ошарашу! - потом начинал подрагивать горбатый нос и слышалось хорошо знакомое: "Гы-ы".
   Один недостаток был замечен за Бербицем - он боялся снарядов. "Если погибну, то от артиллерии",- говаривал Миша. У всех в памяти был недавний случай на занятиях. Немцы повели обстрел, но снаряды ложились так далеко, что никто и бровью не повел. Бербиц же сразу прыгнул в окоп и залег там намертво. Потом разрывы приблизились, и все - чем черт не шутит - тоже укрылись в окопе. Один Бахтин остался наверху, стоял на бруствере, покусывал соломинку и пытался "завязать" разговор с Бербицем: "Миша! Мишенька, вылезай ко мне, маленький. Я тебе бумажку дам, ты закуришь моего табачку, у меня даже спички есть". Ребята хохотали, а Бербиц даже не огрызнулся. И раньше, стоило на немецкой стороне раздаться орудийному выстрелу, Миша начинал искать для себя спасительную ямку. Можно было просто крикнуть: "Летит!" - и он бросался на землю. От таких шуток отвадил Вашлаев:
   - Чего ржете? Он большой, а в большую мишень и попаданий больше,- сказал шутливо, а когда стали возражать, спрашивать, почему Бербиц пулеметов не боится, разъяснил серьезно:- Он вам говорил - пуля его не возьмет. Это проверено - с простреленной грудью сам до своих дополз и в госпитале два месяца всего пролежал. А на снаряды у него предчувствие. Будто у вас его не бывает.
   Разведчики в предчувствия верили и перестали подсмеиваться над Бербицем: пусть чудит, кому от этого плохо?
   Лобатов вернулся из полка озабоченным:
   - Ермишев далеко, но нас не забывает,- сказал Полуэкту.- Приказал еще одни "занятия" провести: сходить на тот берег Ильменя.
   - Все?
   - По пути проверить состояние льда на озере. И доложить.
   На это задание Шарапов взял с собой новеньких и Бахтина с Каряновым. К вечеру, перед выходом, занялся легкий ветерок, пошел снег. Без происшествий сходить можно, не таясь, но Лобатов такой погоде не обрадовался:
   - Будь моя власть, отменил бы вашу "прогулочку", да наверху опять что-то приспичило,- сказал хмуро.
   - Почему отменили бы? - не понял Шарапов.
   - Да потому, что буран будет.
   - Пойду спрошу у Тинибаева. Он у нас мастер по погоде.
   - Ты мне эти шуточки брось, - рассердился ПНШ-2.- У Тинибаева он спросит! Наша разведка уже блуждала. На Северо-Западном, под Старой Руссой вышла. Свои едва ее не побили. Так что глаз с компаса не спускай и предупреди, чтобы тебя контролировали.
   Ширина Ильменя в месте перехода около трех километров. На случай, если кто провалится, прихватили веревку. Взяться за нее пришлось на своем берегу: погода резко испортилась, все смешалось в непроглядной мгле и злой круговерти.
   На озере и совсем почувствовали себя беспомощными. Ветер - хоть руками раздвигай, тело ощущает каждый шов на одежде. Провалишься, так никто не увидит и не услышит, разве что веревка спасет. А толку от этого. На таком ветродуе все равно загнешься. Осторожно шли, ощупью. Лед походил под ногами и окреп, но при подходе к западному берегу снова стал истончаться. "На глазах", если было бы что видно. Сказывается течение Волхова, догадался Полуэкт. Пришлось растянуться, чтобы н.е угодить двоим, а то и троим, в одну полынью, и ползти.
   Шарапов вытащил нож, ударил им вполсилы и пробил лед насквозь. Снова ударил - то же самое. Помедлил, соображая, стоит ли двигаться дальше, но приказ был "сходить на тот берег", а не просто "побродить по -озеру". Надо его выполнять. А если кто провалится? Не отогреть ведь и всей кучей. Лед, словно живой, изгибался под телами, но командир полз вперед, и разведчики тянулись за ним. По одному, с облегчением, только теперь понимая, какая беда их миновала, выбирались на спасительную землю.
   На берегу отдышались, покурили не торопясь и без опаски - в такой метели немецкие часовые не рассмотрят огоньки цигарок - и еще полежали: не хотелось снова ступать на ненадежный лед. Вперед пропустил. Выпустит ли обратно? Двинулись наконец по своим следам, растянувшись еще более, поползли с великой осторожностью, не дыша, распластываясь на снегу, чтобы хоть этим уменьшить нагрузку на лед. Поднялись, не веря в свое спасение, лишь почувствовав надежную твердь под ногами. Освобождая натруженные шеи, автоматы закинули за спины.
   Погода стала еще хуже. Ветер изменился и дул с севера. Снег превратился в крупку. Она больно била по глазам. Шли, отвернув от нее головы вправо, защищая лица руками. Скоро берег, по нему до дома доберутся быстро. От этой мысли и сил вроде прибавилось, и чуть посветлело, показалось Шарапову, будто луна пробила толщу туч и дала ничтожный свет земле. Он оторвал левую руку от лица, чтобы взглянуть на компас, и увидел немцев. Немцы шли левее, и было до них не более десяти метров, иначе бы не рассмотрел их. В белых масккостюмах, с автоматами наперевес.
   Вражеская разведка!
   Тело стало невесомым, сердце, сделав громадный скачок, застряло где-то у горла, дыхание затаилось. В такие минуты мозг работает с быстротой молнии: "Немцы заметили их раньше. Они подошли с наветренной стороны и находятся в более выгодном положении. Автоматы у них наготове, а огня открывать не собираются, давая этим понять, что хотят разойтись. Он обнаружил их случайно, ребята могут и не видеть. ППШ у всех за плечами, пока их достанешь... Надо пропускать!" Десятки других "за" и "против" пронеслись в голове, и правая рука, впившаяся пальцами в веревку, готовая дернуть ее, замерла, ноги продолжали идти в том же размеренном темпе.
   Передний, офицер, поравнялся с Шараповым, смотрит в упор. И другие вцепились глазами. Второй миновал, третий, пятый, седьмой, десятый, двенадцатый. Последний скрылся в ночи.
   Разошлись!
   Вздохнул полной грудью и, увлекая за собой разведчиков, бросился влево, чтобы оказаться с наветренной стороны. Упал с автоматом на изготовку. В ту же секунду, еще не понимая, в чем дело, залегли все.
   Лежал, до рези, до светлых огоньков в глазах всматриваясь в метельную мглу: немцы могли уклониться от боя, не зная, много ли русских, а теперь, убедившись, что силы почти равны, могли и переиграть.
   Немцы огонь не открыли, и Полуэкт начал сомневаться, видел ли он их. Спросил у ребят. Они недоверчиво закрутили головами - мало ли что померещится в такую погоду.
   - Тогда и мне "померещилось". Рядышком прошли,- возразил Карянов.
   Разведчики не поверили и ему. Полуэкт приказал искать следы. Они нашлись и привели к берегу. Метрах в ста от него вражеские разведчики постояли кружком и пошли назад. Похоже, тоже лед проверяли.
   Всю оставшуюся дорогу Шарапов шел в подавленном состоянии. Встретились две разведки и благополучно разошлись, как расходятся на многолюдной улице случайные прохожие. Ни читать, ни слышать ни о чем подобном ему не приходилось. Да и возможно ли такое, допустимо ли? Разведчики шли с этими же мыслями и потому просили утаить от Лобатова о случившемся:
   - Ему это знать ни к чему.
   - Опять яриться будет.
   Полуэкт и хотел промолчать, но не смог, и все, как на духу, выложил Лобатову. Ждал, что полезут вверх тонкие брови ПНШ-2 и сломаются в негодовании. Полезли и сломались, но по другой причине:
   - Правильно поступил. Молодец! Полуэкт не поверил своим ушам и спросил первое, что пришло в голову:
   - А почему немецкий офицер не навязал нам бой?
   - Да потому, Шарапов, что он вас тоже в самый последний момент увидел, иначе обошел бы стороной, и понимал, что ты начнешь с него, а умирать дуриком кому хочется? Побили бы друг друга гранатами, порезали автоматами и все на льду остались. Пронесло вас от такой беды, что ты и не представляешь.
   Полуэкт недоуменно помаргивал воспаленными, избитыми крупкой веками, виновато улыбался, а Лобатов продолжал:
   - Есть такая поговорка: "Умный найдет выход из затруднительного положения, а мудрый не попадет в него". До мудрости тебе далековато, в уме же на этот раз не откажешь. Иди, отдыхай.
   Разведчики не спали и встретили командира настороженным молчанием.
   - Все в порядке. Даже похвалил,- сказал Шарапов.
   - Не может быть! И не ругался?
   - Я вам врал когда-нибудь?
   Во все еще недоверчивой тишине раздался размеренный голос Вашлаева:
   - Лобатов тоже может быть человеком. Почаще бы это случалось. А вообще, утро вечера мудренее. Давайте-ка спать ложиться.
   Полуэкт долго не мог согреться, все крючился на нарах и кутал в шинель ноги. Заснул позже всех, и снились ему немцы. Шли они гуськом по льду озера в ясный солнечный день, и было их так много, что последние еле виднелись, а ему отказали и руки и ноги, не мог даже до гранаты дотянуться. Но и немцы не стреляли, проходили мимо, чтобы оставить у себя в тылу и взять в плен живым.
   Проснулся весь в поту-Вашлаев только что сменился с поста и вовсю раскочегарил печку. Он.брился. И так ловко у него это получалось, что Полуэкту тоже захотелось попробовать. Пора было и начинать - уже и усы чернели, и о подбородок рука кололась.
   Бритва была острой и без порезов не обошлось, но Шарапов остался доволен. С лицом, украшенным бумажными наклейками, показался себе очень даже значительным и взрослым. Несколько седых волосков в висках заметил и совсем обрадовался. Еще позаглядывал в обломок зеркала и чуть не хватил себя по лбу: день рождения у него сегодня!
   Сказать ребятам? Не стоит, пожалуй. Если бы двадцать исполнилось, еще лучше двадцать один - другое дело, пока же лучше помалкивать. А вот домой, в городок Данилов хоть на часок заглянуть, отца с матерью, сестренок повидать захотелось до смерти. И, как наяву, увидел всех, дом свой, недалекий сквер, в котором играл с ребятами в сыщики-разбойники, школу, лыжню, что, поплутав по городу, в лес уводила. Пушка к чему-то самодельная вспомнилась. Смастерил ее с друзьями в летние каникулы после окончания финской войны. На пробный выстрел пороха не пожалели, вместо ядра натолкали в ствол камней и гаек, пыжи забивали поленом и до того усердно, что застряло оно и не вынималось. Побились, потужились с ним и бросили - заряд все равно выбьет.
   Пушка бабахнула сильно, весь городок содрогнулся, а она целехонькой осталась. Прибежали милиционеры и конфисковали смертоносное орудие. "Артиллеристы" разбежались и порку от родителей получали вечером, а он даже подзатыльника не схлопотал. Отец уехал в командировку, а мать по-своему рассудила: "Что мне с тобой делать, прямо и не знаю,- начала советоваться с ним.- Нравится мне, что ты всем интересуешься - пригодится когда-нибудь, но почто же вы, дурьи головы, пороха-то столько натолкали? Сыпанули бы немного, и ладно. Все равно бы бабахнула".- И, задумавшись о чем-то своем, забыла про него.
   Он любил и уважал отца, а мать считал необыкновенной женщиной, подлинным самородком. Она вышла замуж из большой семьи и работу знала всякую, а расписаться не могла. Стала учиться. Сначала ликбез закончила, потом на домашний рабфак поступила, а когда ему исполнилось десять лет и родились двойняшки, Аля и Вера, мать решила, что ей надо учиться дальше. Кто будет помогать детям, если сам все время в разъездах? Пошла в вечернюю школу. И очень гордился Полуэкт, что перед этим она не с отцом, а с ним посоветовалась: "Возьмешь на себя новую обузу - пойду, а откажешься, так не знаю, что и делать. Нинушке бы надо нянчить, девчонка все-таки и на год всего младше, но с тобой мне как-то надежнее".
   Зашлось сердце от такой похвалы и доверия такого, пообещал: "Учись, чего уж там. Я справлюсь". И справлялся. Вечерами с маленькими сестренками возился, днем и в школу успевал сходить, и в магазин за продуктами, и уроки приготовить, и в футбол поиграть, и на лыжах походить.
   Хорошая жизнь была до войны. В детстве.
   2
   Время было послеобеденное, ленивое. Поели без аппетита. Если повар свой и готовит по заказу, а между завтраком и обедом можно чаи погонять, сильно не проголодаешься. Не спеша помыли котелки. Кому положено- ушли на посты, кому стоять на них ночью - спать завалились. Бахтин попросил Бербица, чтобы анекдоты потравил, но тот рыкнул, чтобы Вася отвалил.
   Последнее время перепалки между Андрейчуком и Тинибаевым отошли на второй план, а вот если схватывались Бахтин с Бербицем, тут было что послушать. Но Вася почему-то промолчал, взял гармонь, поперебирал лады, откинул назад челочку и тихо запел:
   Многие из девушек никогда не думают,
   Что, когда за Родину грянет жаркий бой,
   Ты за них, за девушек, в первом же сражении
   Кровь прольешь горячую, парень молодой...
   Эту перефразированную каким-то обманутым женихом песню во взводе любили и пели тревожно, словно в предчувствии будущих измен. Но какое отношение она имела к Бербицу? Ему лишь моргнуть, и любая на якоре будет. Вася, видно, это понял и завел другую, и тоже где-то с середины:
   И в грудь навылет раненный,
   Скомандовал: "Вперед!
   За Родину, за Сталина!"
   Упал на пулемет.
   Бербиц открыл глаза и насторожился.
   Однажды утром раненых
   Полковник навестил.
   - Откуда ты, отчаянный?
   Он ласково спросил.
   Спел Бахтин еще один куплет, сжал меха и вздохнул:
   - Хотел Мишу развеселить, да все слова не те попадаются. "И в грудь навылет раненный" - подходит, а дальше? Полковник его не навещал, и не с Васильевского острова Миша, и пулемет он только издали видел.
   Бербиц не откликался.
   - Миша, тебя, часом, пчелы не покусали? Нет? А что ты такой тихий и печальный? Не отвечает. Заснул,- понизил голос Бахтин,- Тогда я вам, ребята, об одной охоте расскажу. Леса вокруг нашей деревни гу-стущие, и чего в них только нет, а уж медведей! Летом к ульям как тракторы прут и ничего не боятся. Так вот, собрались мы зимой одного из берлоги поднять, а он храпит, аж в Москве слыхать...
   - Ты, конечно, в группе захвата был? - не удержался Бербиц.
   На него зашикали - не мешай, дай высказаться.
   - Я его должен был раздразнить, Миша, чтобы он из берлоги вылез. Вырубил жердинку подлиннее, один конец заострил, и как пикой его под седьмое ребро.
   Взревел так, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули. Снег от его рева обвалился, и в берлоге как бы амбразура получилась. Лапа из нее показалась, вторая, и вылезает из берлоги прямо на меня Миша-Бербиц.
   От потрясшего землянку хохота проснулись спящие, стали спрашивать, что случилось? Отвечать было некому, даже Бербиц покачивался из стороны в сторону, его глаза довольно поблескивали, а нос возбужденно подрагивал.
   - И дальше что было? - спросил Миша у Бахтина, когда смех пошел на убыль.
   - Больше ничего. На этом все и кончилось,- уже чувствуя какой-то подвох, настороженно ответил Бахтин.
   - Ну, не скажи, Василек. Вылезал я, если ты помнишь, не прямо, а чуть-чуть накось. Вылез и попер на Васю, как трактор. Он жердинку в сторону, валенки - в другую, чтобы бежать было легче, и босиком, аж пятки сверкают. До дому, значит. Зачем, вы думаете? В огород. В самый дальний угол, под дырявый навесик, который они уборной называют. И потом еще целую неделю через час туда бегал,- перекрывая смех, рокотал Бербиц.
   Ребята катались на нарах, охали, повизгивали.
   - Побрил он тебя, Вася, по-бри-ил,- стонал повар Забаров.- Ой, держите меня - упаду.
   Всхлипывал, словно икал, Вашлаев. Сгибаясь и разгибаясь, отвешивал поклоны Шиканов.
   В шуме и не заметили, как в землянку вошел связной полка, достал из противогазной сумки пачку писем, газеты и стоял, помаргивая и не понимая, почему так развеселились разведчики. Постоял, постоял и гаркнул:
   - Тихо! Почта пришла!
   Письма разбирали, еще похохатывая, поглядывая на Бербица - надо же, как вывернулся, самого Бахтина на лопатки уложил. Начали было читать послания из дому и прервались, услышав от Шарапова:
   - Письмо от Скубы, ребята!
   - Читай, командир. Вслух читай.
   Костя писал, что спина его поправляется, скоро обещают выписать, и он желал бы вернуться в свой взвод, если, конечно, примут.
   - Какой разговор? Пусть возвращается!-обрадовались разведчики.
   - С Костей можно в разведку ходить. Я думаю, командир, надо написать хорошее письмо и всем подписаться. Попросить, чтобы приезжал к нам. Вот так я думаю,- сказал Вашлаев, оглядел всех ясными голубыми глазами и добавил:- Как хотите судите, но я тогда загадал: выдержит Скуба - живой с войны вернусь, нет - пропасть в ту же ночь. И вот видите - живой! Хорошее письмо надо написать.
   - Договорились, а что с фрицами будем делать? - Противник упорно не раскрывал свои огневые средства, и начатая было схема оставалась почти пустой.- Как раздразнить их, чтобы взбесились? - продолжал свою мысль Шарапов.
   - Я давно говорю, что надо костерок запалить на нейтралке, так вы не соглашаетесь,- укорил Бахтин.
   - Правильно. Кубометров двадцать дровишек погрузить на сани, Вася на тракторе их в любое место доставит, а Карянов на его пути будет мины снимать,гоготнул Бербиц.
   - Согласны, если ты костерок поджигать будешь,- рассмеялся Карянов.
   - Костерок ерунда, а вот дымовые шашки можно попробовать. И тащить легче, и в разных местах гореть будут. На них лучше купятся,- перевел разговор в деловое русло Спасских.
   - А ты подумал о том, что пока шашки растаскивать будем, все минные поля перепашем,- возразил Вашлаев.- Тут надо все основательно взвесить.
   - Пока ты "взвешиваешь", командиру втык сделают.
   - Ребята, взгляните-ка на этот рисунок, - снова подал голос Карянов.
   На только что полученном с Урала конверте была карикатура на Гитлера.
   - Хочешь фрицам письмо отправить в этом конверте? - усмехнулся Шарапов.
   - Да не-е-ет. Нарисовать покрупнее и повесить. Вот тут-то они огонь откроют!
   Конверт пошел по рукам. Ребята загорелись. Половину разведчиков война, как и Шарапова, оторвала от школьных парт, и поозорничать они любили, а тут представлялась такая возможность. Даже старички, Родионов и Селютин, одобрили предложение Карянова, даже Вашлаев не предостерегал, а Латыпов предложил:
   - Если рисовать, так мою.- Достал давно вырезанную из журнала карикатуру на Гитлера и пояснил:- Это он после Сталинграда. Все лицо в наклейках.
   - А где найти художника? - голосом Вашлаева спросил Полуэкт.
   - Фью, сами будто не нарисуете? - разведчики давно обращались к нему на "ты", но иногда по непонятным причинам начинали вдруг "выкать".
   - На листок бы перерисовал, а тут же большую надо.
   - Сумеете, товарищ младший лейтенант. Здесь важно главное сходство уловить, а чем дурнее получится, тем лучше.
   Один раз Полуэкт карикатуру рисовал. В третьем классе, на Мистера Твистера, бывшего "министра" и миллионера, и получил за нее первую премию линейку и резинку. Домой мчался со всех ног, распахнул дверь и крикнул с порога: "Мама, мне премию дали! Вот посмотри!" Протянул зажатые в вспотевшей руке сокровища. Мать поняла его возбужденное состояние, полюбовалась подарками и похвалила: "Постарался - и получил. Надо, сынок, все хорошо и по уму делать, в любую работу усердие вкладывать, тогда и уважение к тебе будет". Слова матери запомнились.
   Мистер Твистер у него получился, а Гитлер?..
   - Не нарисовать мне, ребята. Да и на чем?
   - Сходите к ПНШ-2. Пусть простыней привезет. Остальное сами достанем.
   Упоминание о Лобатове и совсем расхолодило. Высмеет, детский сад упомянет... А ребята завелись, им не терпелось действовать. Они бунт подняли, грозили, что сами пойдут к ПНШ-2 и рисовать будут сами, если он отказывается. Пришлось пойти. Лобатов, пойми его попробуй, тоже в азарт вошел:
   - Дело придумали! На Новый год мы им такой "праздничек" устроим, что не вытерпят, раскошелятся.
   Не откладывая дела в долгий ящик, съездил Лобатов в тыл, привез четыре сшитые вместе простыни и ведро колесной мази. Взводные умельцы тут же растолкли ее, добавили уголь, чтобы была почернее, сделали кисти и выровняли площадку. Все готово, рисуй, командир!
   Он хотел сначала сделать углем контур, но всмотрелся в карикатуру и решил, что этого носатого изверга "схватит" и без наброска. Храбро ступил на полотно, фуражечку помятую с высокой тульей нарисовал, челочку из-под нее растрепанную выпустил, нос, глазки маленькие и растерянные изобразил, поднялся на вал к многочисленным зрителям, чтобы взглянуть на работу издали, и дальше рисовал еще смелее. И получилось! Подпись после жарких споров сделали самую простую: "Не стрелять!" Решили на психику давнуть, чтобы упрямство фашистское взыграло. Ночью вывесили карикатуру на берегу Волхова.
   Первый день нового, тысяча девятьсот сорок четвертого года начинался медленно и неуверенно. Долгое время карикатура была не видна, разведчики забеспокоились даже, не сняли ли ее немцы ночью, но вот огромное красное солнце приподнялось над землей, бледнея, поползло вверх, на какое-то время скрылось за тучей, а когда вышло из-за нее, высветило полотно так, что рисунок стал виден и с обратной стороны.
   Ликующие возгласы пронеслись по окопам, а на обороне противника первозданная тишина. Как будто ничего не случилось, как будто не карикатуру, а настоящий портрет повесили русские, и все радуются этому и почтительно взирают на своего фюрера. Полуэкт недоуменно взглянул на Лобатова.
   - А ты как думал? Стрельни, и загремишь в концлагерь, если на месте не шлепнут.
   - Согласовывают. К начальству побежали,- расплылся в улыбке Латыпов.
   Через час с южной окраины без маскхалатов - не оказалось, видно, под рукой, поползли шестеро. Это днем-то, при ясном солнышке!
   - Не стрелять! - крикнул Лобатов.- Пусть поползают в праздничек.
   - Надо было мины поставить, маленькие, пехотные.. Почему не подсказал, Вашлаев? - подковырнул, приплясывая от холода и нетерпения, Тинибаев.
   - И без них не снимут,- не сводя глаз с немцев,, отмахнулся Вашлаев.
   С остановками, медленно, немцы ползли вперед и были уже метрах в ста от столба, на котором висела карикатура, когда Лобатов попросил пулеметчиков пугнуть их. Очередь только началась, а шестерка вскочила и, петляя, понеслась назад под улюлюканье и свист разведчиков. Через полчаса еще четверо показались. В маскхалатах. Эти сначала двигались короткими перебежками, затем деловито поползли. Шустряков пришлось отгонять по-настоящему. Одного убили или ранили, и снова наступила тишина.
   В полдень гитлеровцы где-то в глубине улицы установили противотанковую пушку. Первый снаряд продырявил Гитлеру щеку, второй - слизнул челочку. Появилась дыра на подбородке, слетела фуражечка, но, видно, подрагивали руки у наводчика, отказывал глаз - не мог попасть он в столб или перекладины, а от соприкосновения с тонкой простыней снаряды не рвались, и карикатура продолжала висеть, пока не была искромсана в клочья.
   Номер не прошел: систему огня фашисты не раскрыли даже частично. Но стрелять по Гитлеру им все-таки пришлось, и разведчики были довольны. Латыпов и Шиканов на радостях устроили борьбу. Тинибаев кружился в каком-то казахском танце. Андрейчук передразнивал его. Глядя на них, посмеивался Вашлаев, улыбался даже самый невозмутимый и тихий во взводе Селютин.
   Глава восьмая
   1
   На четвертый день нового года Лобатова и Шарапова неожиданно вызвал командир полка. Едва поздоровались, объявил:
   - Обстановка сложилась так, что через три дня, не позднее, "язык" должен стоять вот тут,- ткнул пальцем на дверь землянки.- Никакие трудности и чрезвычайные обстоятельства во внимание приниматься не будут. За пленными пойдут разведчики всех полков, но пора его взять и нам. При выполнении задания отличившихся представим к награде, а тебе, Шарапов, при первой возможности сверх того обещаю отпуск на десять дней. При невыполнении - не взыщи.
   Обратную дорогу ехали в кошеве бок о бок и молчали. Полуэкт успел прикинуть несколько вариантов поиска, выбрать наиболее выгодный и подумать о том, как хорошо бы съездить в отпуск, появиться дома в новеньком обмундировании, с погонами на плечах и наганом на боку. Замечтавшись, спросил:
   - Как вы думаете, товарищ старший лейтенант, Ермишев не обманет?
   - Ты о чем? - не понял Лобатов.
   - Отпуск даст, если притащим пленного? Лобатов отстранился от него, чтобы рассмотреть получше.
   - Дитя ты, дитя. Поманили красивой игрушкой - и обрадовался. Какой отпуск, если со дня на день наступление начнется? К маме ему захотелось!
   - Точно, товарищ старший лейтенант, я ее почти год не видел. А вам разве не хочется побывать дома?
   - Мне отпуск не обещали,- отрезал Лобатов.- Я кто? Всего ПНШ-2, все время "околачиваюсь" в тылу, с артиллеристами, чтоб вас лучше прикрыли, договариваюсь, простыни шью, колесную мазь ворую.- В голосе Лобатова звучала обида, но закончил он мирно, хотя и не без иронии:- Обмозговывай операцию со своими орлами и приходи.
   Лобатов предлагал обсудить предстоящий поиск с разведчиками! Это было до того ново, что Полуэкт не нашелся, что и ответить.
   А разведчики засиделись без дела, и известие о новом и спешном задании восприняли с радостью. Выдвинутое для затравки предложение брать пленного на той стороне Волхова, в районе быков, отвергли категорически.
   - На тропу надо идти. Мы уже думали. Шарапов сидел веселый, светлые глаза его довольно щурились и поблескивали.