Кодочигов Павел Ефимович
Второй вариант
Кодочигов Павел Ефимович
Второй вариант
Аннотация издательства: Повесть написана на основе реальных событий Великой Отечественной войны. Автор - сам фронтовик и однополчанин своих героев. Героические страницы книги найдут добрый отклик в душе читателя, заставят задуматься о своем месте в жизни, о своей ответственности за судьбу Родины в наше тревожное время.
Андрей Мятишкин: Повесть о командире взвода полковой разведки.
Содержание
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
"Мы так хотели победить!.." Послесловие С. Марченко
Звездная моя земля, Россия,
Огненным политая дождем!
Ты их на руках своих носила,
Ты их посылала напролом
Сыновей своих, любимых, кровных,
Может быть, единственных, туда,
Где на дзотах в шесть накатов бревна,
Проволока густо в три ряда...
Сергей Орлов
1945 год
Глава первая
Задание показалось легким: проверить, нет ли противника на хуторе, что значился на карте километрах в полутора от гравийки.
- Сумеете взять пленного - тащите, а специально не гоняйтесь. Время для выполнения - час,- предупредил начальник штаба полка капитан Цыцеров, скользнул взглядом по щуплой, упрятанной в грязный маскировочный костюм фигурке лейтенанта Шарапова, задержался на его осунувшемся лице, сбитой набок пилотке, из-под которой торчали по-мальчишески оттопыренные уши, и посочувствовал:
- Знаю, что всю ночь вас гонял, но и полк поставить под удар не могу. Иди давай - после войны отоспитесь.
Они были назначены на свои должности почти одновременно, Шарапов на глазах Цыцерова из несмышленыша превратился в опытного офицера, и начальник штаба был уверен, что его приказ будет выполнен в срок, а потом он, может быть, сумеет выкроить пару часов для отдыха разведчиков.
Чтобы сэкономить время, больше половины пути бежали. Метрах в пятистах от хутора перешли на шаг, ощупали гранаты, пальцы привычно легли на спусковые крючки автоматов. И тут Шарапову показалось, что за ними следят. Это ощущение не было новым и возникало почти всегда при подходе к населенным пунктам. Все вокруг мирно, никто по тебе не строчит, но что там, в домах и за ними, один бог знает, и потому каждый раз идешь в неизвестность, глаза отыскивают и запоминают все неровности почвы. В случае чего спасение за этим вон бугорком, в той вон ямке.
Сотни километров прошли за зиму и лето разведчики в боевом охранении полка: двое дозорных впереди, столько же по бокам, ядро взвода или отделения сзади, и, чтобы риск был равный, через пару часов смена.
Пока бежали, такой порядок и сохраняли. Теперь рассыпались в цепь, всматривались в черные окна чердаков, сверлили глазами темные, без занавесок, окна.
Не нравятся командиру взвода сумрачные дома, вытянутая языком к ним поляна. Еще больше не внушает доверия окружающий хутор густой ельник. В домах и сараях роту упрятать можно, а в лесу - целый полк.
Тихо на поляне, мертво, и бьет эта тишина по нервам, стучит в висках взбудораженная близкой опасностью кровь. Ребята тоже идут настороженно, тянут шаг, беспокойно оглядываются по сторонам. Еще держится ночная прохлада, в воздухе ни пыли, ни гари. Босиком бы сейчас по травке, чтобы ноги отдохнули от сопревших портянок и кирзы. Пройдешься тут! "Легкое задание", чувствовал лейтенант, начинало осложняться, как бывало не однажды.
До хутора метров сто. Лейтенант резко поднял руку, бросился на землю и дал короткую, якобы прицельную очередь. Распластались разведчики, тоже обстреляли хутор.
Он на огонь не отозвался.
Шарапов снова нажал на спусковой крючок, на этот раз подольше. Прослушал очереди ребят.
Хутор молчал.
Подавая сигнал, значение которого хорошо знали и немцы, Шарапов хотел ввести в заблуждение прежде всего их - не выдержат, откроют огонь, почувствовав себя обнаруженными. Не открыли. Пуст хутор, или там тоже не дурачки засели?
Шел десятый час ясного августовского дня. В траве резвились кузнечики, над нею порхали капустницы. Стрекоза примостилась на бинокле и не хотела улетать. Шарапов рассматривал дом за домом, сады, изгороди, но ничто не выдавало присутствия человека.
Немцы могли отойти в лес незамеченными при подходе разведчиков, и их могло быть много, но по каким-то причинам они не хотели пока выдавать себя: пусть русские убедятся, что хутор пуст, и возвратятся обратно. И засаду они могли устроить, а времени выжидать нет.
Шарапов поднялся и пошел к домам. Он не сводил с них глаз и в то же время замечал все, что делается справа и слева от него, пытался и не мог избавиться от мысли, что давно посажен на мушку и до смерти не "четыре шага", как поется в песне, а четыре вершка, и ни миллиметра больше. Угрюмые дома, высокие, с крутыми крышами, сараи, сады между ними равнодушно наблюдали за приближением растянутой цепочки разведчиков.
Оставалось каких-то полсотни метров. Самая подходящая дистанция для прицельного огня из автоматов. Шарапов окинул взглядом ребят. Их лица были сумрачными. Один Капитоненко улыбнулся ему и помахал рукой - не беспокойся, лейтенант, все будет хорошо. Родные Капитоненко были в оккупации, и он совсем недавно узнал, что остались живы. С тех пор человека словно подменили: все смеялся и напевал Капитоненко, все тихо улыбался чему-то и писал домой письма. И теперь шел рослый, сильный, широко развернув плечи, будто знал, что огня не будет.
Хутор был покинут жителями. Они ушли без спешки, но двери домов, подвалов и хозяйственных построек оставили незапертыми и этим как бы безмолвно просили: заходите, кому надо, живите, но ничего не ломайте. Мы вернемся.
- Культурный народ, предусмотрительный. Отсидятся где-нибудь в тихой заводи и назад оглобли повернут,- не то похвалил, не то осудил хозяев Капитоненко. Остальные неопределенно хмыкнули и покосились на просторные, для себя рубленные хоромы. Не привыкли еще к Латвии, ее быту и поведению местного населения.
Окурки немецких сигарет у колодца, свежие следы сапог с тридцатью двумя гранеными шляпками гвоздей свидетельствовали о недавнем пребывании на хуторе фрицев. Знать бы еще, далеко ли ушли и надолго ли, да спросить не у кого.
Как и предполагал лейтенант, за домами была низина, и немцы скорее всего отошли лишь при приближении разведчиков. И снова вопросы: кто они, отставшая от своих небольшая и плохо вооруженная группа или организованная боевая часть? Почему противник позволил занять хутор?
...Неделю назад разведчикам приказали установить связь с соседями. Помощник командира взвода старшина Спасских пошел с одной группой на правый фланг, а он, Полуэкт, на левый. Прошли с километр лесом, оказались на большой поляне со свежими копешками сена, и в это время на полк налетели "юнкерсы". Не успели оглянуться, первый бомбардировщик, как им показалось, сбитый, падал прямо на разведчиков. Разбегаться было поздно, бросились на землю без всякой надежды когда-нибудь подняться. Огнедышащий смерч втянул в себя и потащил, пока руки намертво не вцепились в остатки травы. Но самолет не был сбит, они волею случая оказались в месте выхода его из пике. Следующие встречали лежа на спине, остервенело били по ним из автоматов и попадали, наверное, но вся девятка "юнкерсов" благополучно миновала неожиданный для нее огневой рубеж и ушла на новый заход, на этот раз со стороны солнца.
Поднялись, а поляна пустая, копешки с нее точно корова языком слизнула, и в дисках, даже запасных, патронов почти не осталось. Обойдется, поди, не с врагом предстояла встреча, а со своими. Пошли дальше. Вблизи опушки поперек дальнего конца поля не таясь прошла группа солдат и скрылась в лесу, где" должна быть дорога. Один задержался и, похоже, поджидал их. Свои, конечно, вот и связного оставили и прошли открыто, но что-то насторожило тогда Шарапова. На всякий случай послал вперед двоих, с остальными задержался. И вовремя: "связной" вдруг настильно, по направлению к разведчикам, пустил красную ракету, и десятки очередей, справа, от дороги, и слева, от леса, прижали к земле.
Интересная картина получилась: им нечем было стрелять, а немцы решили, что в этом кроется какой-то маневр, и, соединившись, стали спешно отходить, даже раненого не подобрали. От него узнали, что столкнулись с немецкой разведкой, которая ходила в наш тыл.
Ценнейшего пленного тогда привели, а теперь... Предчувствие беды, уверенность, что враг близко, не покидали лейтенанта, а почему немцы позволили занять хутор, понять не мог. В этом был какой-то умысел, а вот какой?
- Костя,- позвал к себе лейтенант разведчика Скубу,- пройдись с кем-нибудь в открытую, можете даже "подраться" у леса на виду.
- Есть, командир! Шиканова возьму - мне ему давно морду набить хочется,повеселел заскучавший от безделья Скуба.
- Еще посмотрим, кто кому!-угрюмо отозвался Шиканов. У него болел зуб, и он с утра был не в духе.
- Валяйте, но смотрите, чтобы не подцепили.
- Как-нибудь, лейтенант.
Скуба и Шиканов вдоволь побродили по хутору, во время "драки" из-за какой-то тряпки разом упали и прочесали начало уходящей в лес дороги из автоматов.
- Что там? - обрадованно крикнул Шарапов, высовываясь из чердачного окна.
Скуба поднялся, безнадежно махнул рукой:
- На поклевку хотели выманить, да пустой номер.
- Были бы, отозвались: когда двое дерутся, у третьего всегда руки чешутся,- поддержал Скубу Бербиц.- Нам какое задание давали? Установить, есть ли на хуторе противник. Его нет. А в лесу? Так он, может, до самого моря тянется.
Бербиц был прав: задание можно считать выполненным. С ним трудно было спорить и в другом: если пойти по дороге, то где-нибудь немцы обнаружатся, но Шарапову мешала принять решение об отходе неизвестность. Уйдешь, а немцы через час-другой полезут из леса, ударят во фланг или тыл. Как ни крути, а в лес заглянуть надо. Всем идти не следует, лучше небольшой группой.
Соваться в лес разведчикам не хотелось. Лейтенанту- тоже, и, предупреждая возможные возражения, он объявил приказ:
- Будем проверять. Со мной пойдут Скуба и Капитоненко.
Он решил взять с собой этих разведчиков, зная, что они любят работать вместе и хорошо дополняют друг друга. На скуластом, обожженном солнцем лице Скубы заходили тяжелые желваки, у Капитоненко потемнели оспины, но больше они ничем своего неудовольствия не выдали.
Трое проверили оружие, спустились с чердака и разошлись, чтобы не попасть под одну очередь. Левым шел Капитоненко, правым - Скуба.
Шарапов придерживался дороги. Он мог поклясться, что лес занят противником, но что стоила эта клятва до первого выстрела. Интуиция, он давно убедился в этом, оправдывается часто, но истиной не считается. Надо идти. Возвращение в полк возможно лишь после того, как их обстреляют.
От домов взгорок спускался к лесу полого, ровным и чистым полем. Ни кустика на нем, ни деревца, лишь высокая трава у опушки. Всех троих отлично видно. Автоматы наготове, на лес направлены еще десять стволов, но надежды на это мало. С чердаков ребятам придется стрелять на звук, а немцы станут бить прицельно.
Шарапов взглянул на часы, ругнул себя за оказавшиеся ненужными провокации и прибавил шагу. До леса оставалось шестьдесят метров. Пятьдесят.
Скуба поднял руку. Он ее еще поднимал, когда с опушки оглушительно загрохотал немецкий МГ-34, отличный пулемет, легкий, с заменяющимися стволами и лентами, которые можно присоединять одну к другой без конца. Пулеметчик повел стволом справа налево. Первым, словно от удара, дернулся Скуба. Шарапова спас автомат. Пуля попала в диск и едва не выбила ППШ из рук. Изображая убитого, он рухнул на землю и ящерицей отполз в старую, заросшую травой ямку. На Капитоненко очередь задержалась и поднялась к домам, откуда прошивали лес автоматы разведчиков.
- Я ранен! - крикнул Скуба и побежал к хутору с повисшей плетью рукой.
Пулемет начал бить по нему, потом снова сек траву над самой головой. Стреляли по Капитоненко. Лейтенант дотащил разведчика до ямки, укрыл в ней почти всего Капитоненко, не вместились только его длинные ноги. Пока укладывал, осмотрел раны. Одна пуля попала в голову, еще три прошили спину и руку. "Не жилец!" - с тоской подумал лейтенант и не ошибся. Струйка крови полилась из открытого рта, захрипел Капитоненко, задергался в конвульсиях и стих.
Шарапов сменил диск, но стрелять не стал. "Пусть немцы думают, что перебили всех. Так будет лучше",- решил он.
Перестрелка пошла на убыль и стихла. Добежал Скуба или добили? Добежал. Прикрывать стало некого, и ребята прекратили огонь.
Они давно сработались друг с другом, и языки развязывались лишь на отдыхе. В деле обходились без слов, часто без команд, все понимая по выражению глаз, мимолетному движению бровей, по тому, кто как идет, лежит, стреляет и многим другим только им понятным приметам поведения каждого. Лейтенант был уверен и в другом: Скубу немедленно доставят в полк, а Цыцерову передадут донесение о встрече с противником. Задание можно считать выполненным...
Пока гремели выстрелы, он чувствовал себя в безопасности, теперь же забеспокоился: трава у опушки высокая, немцы могут подобраться незаметно для ребят. Ну что ж, пусть ползут. У него два автомата и три диска к ним, четыре гранаты, наган, нож, здоровые руки и ноги. Пока суд да дело, стал разгибать усики чек на гранатах. Левая рука будет занята, так вытащит зубами.
Ветер откуда-то прорвался. Трава заходила волнами. Попробуй разгляди, где она клонится от ветра, а где ее раздвигает рука человека.
Что-то хрустнуло в лесу, будто на сучок наступили. Если полезли на дерево, придется сшибать. Откроют огонь ребята, под шумок можно и ему выстрелить. Шарапов перевел автомат на стрельбу одиночными и лег так, чтобы его приняли за мертвого, сам же он мог хорошо слышать и следить за вершинами деревьев...
Глава вторая
1
К началу войны Полуэкту Шарапову не хватало до семнадцати ровно полгода, и он попал на фронт лишь весной сорок третьего.
Январский прорыв блокады Ленинграда, блестящее завершение Сталинградской битвы, за исходом которой с такой надеждой следили в тылу и на фронте, вселяли уверенность на лучшие перемены и даже на скорое завершение войны. Казалось, стоит немного поднажать, и покатится она назад, к воротам Германии.
В армии вводилась новая форма. К ней, к знакомым и в то же время необычным словам: "солдаты и офицеры" - привыкали с трудом и не без предубеждения. Многие уже носили погоны, кое у кого они даже пообмялись, но ходили и в гимнастерках с отложными воротничками, в шинелях со старыми петлицами, треугольниками, кубиками и шпалами на них. На новеньких полевых погонах Полуэкта было по одной звездочке, он надеялся получить взвод и с ходу пойти с ним в атаку. Бои, однако, не предвиделись. После неудачного наступления полк стоял в неглубоком тылу на формировке, солдат в нем было на одну неполную роту, а пополнения хватило лишь на два батальона. Батальоны ушли держать оборону, а десятка два офицеров до лучших времен оказались в резерве. Вместе с другими попал туда и Полуэкт.
Вначале он даже обрадовался неожиданному отдыху, отсыпался и отъедался на обильных после училища фронтовых харчах, но скоро затосковал от безделья и еще больше от неопределенности. Бессмысленно тянулись бесконечно длинные и светлые весенние дни, пока не объявили срочное построение офицерского состава.
Наконец-то! Свершилось! Теперь и они будут при деле!
Командир полка подполковник Петров не спеша прошелся вдоль шеренги тянувшихся перед ним резервистов. Новенькие, тщательно заправленные под ремни гимнастерки, воротнички свободно облегают тощие шеи. Напряженно-ждущие глаза. Мальчишки! Сержантами им быть после шестимесячной подготовки, а они уже офицеры... Офицеры!
Недоверчивый взгляд командира полка отыскал всего одного человека, на которого можно было положиться- капитана Лаюрова. Видавшая виды гимнастерка и нашивка о ранении говорили о том, что капитан не новичок на фронте и кое-чего стоит. Подполковнику не удалось скрыть возникшего в душе раздражения, и он заговорил резче, чем хотелось:
- Товарищи офицеры! Я собрал вас по неотложному делу. За полтора месяца, как полк принял новую оборону, наша разведка не взяла ни одного пленного! Командир взвода лейтенант Акимов, полюбуйтесь на него! - командир полка кивнул в сторону левого фланга.- Командир взвода Акимов расписался в собственном бессилии.- Хриплый, сорванный еще в танковых войсках голос командира полка поднялся на недосягаемую для него высоту и сел. Жесткое худощавое лицо исказила гримаса гнева, и подполковник продолжал почти шепотом, чеканя каждое слово:
- Принято решение: лейтенанта Акимова от командования взводом отстранить.
Шеренга замерла, с сочувствием вглядываясь в отрешенное лицо лейтенанта, его пепельно забелевшие губы.
- Но "язык" нам нужен,- продолжал подполковник, не обращая больше внимания на Акимова,- и мы решили организовать офицерскую разведку. Да, да, офицерскую, и она должна доказать, что даже в необычных условиях обороны полка, отделенного от противника рекой, пленного взять можно! Можно! - крепко ударил он кулаком по ладони, утверждаясь в своей вере и заражая ею офицеров.Командование полка надеется, что среди вас найдутся добровольцы. Желающие откликнуться на мою просьбу, прошу сделать шаг вперед.
Шеренга не шелохнулась, перестала дышать.
- Я предложил вам трудное и опасное дело. Подумайте,- разрешил командир полка.
Он достал папиросу, неторопливо размял ее, закурил, а когда решил, что времени для размышления истекло достаточно и взглянул на шеренгу, перемен не произошло. Брови подполковника поползли вверх, но тут же и опустились - вперед шагнул капитан Лаюров. Кто следующий? Глаза подполковника встретили взгляд младшего лейтенанта. Мальчишеское лицо, большеватый, чисто русский нос, припухшие губы и разводы красных пятен. "Шарапов,- вспомнил командир полка фамилию младшего лейтенанта.- Эк как переживает! Ты еще погоди, подрасти немного",- ответил ему взглядом подполковник. Полуэкт понял командира полка по-другому и, прислушиваясь к возникшему в ушах звону, чувствуя пустоту во всем теле, как в пропасть, шагнул вперед. Такой же звон чудился ему три года назад, когда, сорвавшись с подножки товарняка, лежал, пропуская мимо себя поезд, и не сознавал: успел выдернуть из-под колес ногу или ее отрезало. И еще раньше, в пионерском лагере. На торжественной линейке из кольца на верхушке мачты выдернулась веревка. Шарапов полез с веревкой в зубах, и вдруг поднялся сильный ветер. Тонкая мачта закачалась, заходила из стороны в сторону. "Слезай! Немедленно спускайся!" - кричали ему. Он взглянул на землю и зажмурился - так далеко внизу и такими маленькими показались замершие в оцепенении пионерские отряды. Передохнул и начал снова подниматься. И не сорвался, вдернул веревку, спустился. Звон прошел в санчасти, куда его увели вытаскивать из рук и ног многочисленные занозы.
Влажно-голубое после утреннего дождя небо ободряюще улыбалось, по нему неторопливо плыли кучевые облака. В недалеком лесу куковала кукушка. Полуэкт оглянулся - в прежней шеренге не осталось ни одного человека.
- Благодарю вас, товарищи офицеры! Благодарю, хотя иного и не ожидал,смягчился голос командира полка и тут же снова стал жестким и неприязненным: А ты зачем вышел? - обратился он к лейтенанту Акимову.- Тебя не в разведку, а в штрафную роту надо направить! Там твое место!
Резервисты снова затаили дыхание.
- Товарищ подполковник, разрешите искупить вину в своем полку? Прошу включить меня в состав разведгруппы.
- Вы будете старшим. Ваше мнение? - подполковник повернулся к капитану Лаюрову.
- Поддерживаю просьбу лейтенанта Акимова. Его опыт нам пригодится.
- Пусть будет так,- после продолжительного молчания согласился командир полка.
2
За "языком" пошли через неделю. Восемь офицеров- столько решили оставить в группе - и два пожилых сапера Белоусов и Николаев. В сумерках, когда на немецкой стороне село солнце и лес там почернел, зазубрился, стал будто ниже, пришли на передовую. Дожидаясь темноты, сидели в траншее, то и дело поглядывая на небо, а оно все пылало и пылало на западе алым, почти кровавым закатом.
Говорить не хотелось. Шутить - тоже. Полуэкт рассматривал линию окопов врага, мысленно прикидывая путь до нее, и река казалась ему более широкой, расстояние от берега до траншей гораздо длиннее, чем представлялось днем. И еще казалось: все, что должно было вот-вот начаться и произойти, случится не с ним, а с кем-то другим. Чтобы отвязаться от этого ощущения, опустился на дно окопа, стал приглядываться к товарищам: бледные, осунувшиеся лица, судорожные, словно в последний раз, затяжки. Один Акимов казался спокойным, но и его прищуренные глаза будто не упирались в глинистую и уже замшелую стенку окопа, а глядели в какую-то неведомую даль.
Ночь еще не настоялась и не сменила вечер, а капитан Лаюров поднялся на ноги.
- Пора!
В намеченном для высадки месте берег поднимался от воды полого и был невысоким. Немцы могли видеть из траншеи лишь дальнюю часть реки, а возможно, не видели и ее и потому должны были выставлять на ночь секретные дозоры. Лаюров хотел опередить их, устроить засаду, чтобы взять пленного на нейтральной полосе, и потому торопился.
Вскочили, теснясь, спустились в заливчик к лодке, какое-то время посидели в ней и поплыли. Чтобы приглушить всплески весел, "максим" с нашего берега схватился с немецким пулеметом. Трассирующие пули летели из-за реки так медленно и плавно, что, казалось, от них легко можно уклониться.
Лодка миновала середину реки и, осмелев, быстро шла к противоположному берегу. Вскоре под ее днищем заскрипел песок. Все произошло так быстро, так неожиданно просто, что и дух не успели перевести. Первое напряжение спало, появилась уверенность.
Мин на берегу и выше саперы не обнаружили. Не удалось найти и ни одного лежбища или окопа, где могли располагаться вражеские дозоры, а летняя ночь коротка, еще раз обследовать берег Лаюров не решился. Пошептался с Акимовым и махнул саперам - вперед, к дзотам!
Выстроились в цепочку, поползли след в след, с частыми остановками - враг близко, а обратный путь удлиняется с каждой минутой.
Впереди скрипнула дверь блиндажа, мелькнула неяркая полоска света, послышались грузные шаги и негромкий чужой говор. Обыкновенные звуки, а сердце готово выбить ребра, тесно ему в груди, и в висках отдается, будто кто рядом по наковальне молотит. Едва пришли в себя - щелчок! Сработал взрыватель мины? Слава богу, не-е-ет! Часовой чиркнул зажигалкой. Всего-то. И снова лежали, чтобы отдышаться, прийти в себя.
На синеватом небе высыпали бледные звезды. Справа, за рекой, поднималась луна.
Снова поползли, совсем медленно, нацеливаясь на покуривающего часового, на ряды колючей проволоки перед ним, и ползли долго, пока не оглушил возглас сапера Николаева:
- Немцы!
Немцы шли к реке. Они были на своем берегу и потому не таились. Николаеву, первому заметившему их, поднять бы руку, но он то ли не знал этого знака, то ли растерялся, и немцы отозвались на его возглас автоматной очередью и несколькими винтовочными выстрелами.
- Гранаты! - рявкнул Лаюров.
А дальше произошло и совсем непредвиденное. Капитан Лаюров ранее командовал ротой, ему приходилось поднимать бойцов в атаки, и едва прогремели взрывы, он по привычке подал такую команду, что Акимов крепко-накрепко сцепил зубы.
- За Родину! Ура! - во весь голос прокричал капитан и первым бросился за убегающими немцами.
Все, кроме Акимова, тоже закричали "ура". Разведчиков услышали на своем берегу и отозвались тем же атакующим кличем. Это подбодрило и внесло неразбериху. Забыв о совместных действиях, каждый выбрал "своего" и погнался за ним.
Полуэкт дал очередь выше головы, чтобы немец бросился на землю, но тот больше боялся плена и побежал еще быстрее. Полуэкт был в легких, специально сшитых для разведчиков тапочках, враг - в тяжелых сапогах и в два раза старше. Расстояние между ними сокращалось, но еще стремительнее приближалась траншея. Из нее явственно доносился встревоженный говор. Полуэкт остановился, чтобы дать очередь по ногам, но страх - немец и раненый может его подстрелить или убить! - заставил вздернуть ствол и надолго задержать палец на спусковом крючке.
Немец кулем рухнул на землю. Полуэкт, не сводя глаз с траншеи, начал обыскивать. Пальцы дрожали, бумажник фрица не лез в карман, а время шло. Рванул ворот гимнастерки, забросил бумажник за пазуху, карабин - за спину и помчался обратно, забыв о минах, и уже миновал половину пути, как увидел бегущего навстречу. Успевший подняться над землей круг луны бил в глаза и не давал рассмотреть, кто там. Сзади, из траншеи, доносились голоса немцев, отдельные выкрики, но пулеметы почему-то молчали, и ракеты не взлетали в небо.
Прокопался, ребята его разыскивают, откуда здесь быть немцам? И только подумал так, увидел второго. Тот бежал к первому. "Тогда оба немцы! - резануло в груди.- Потому и не открывают огонь те, что в траншеях и дзотах! Надо падать и стрелять лежа!" А ноги не останавливались и по инерции несли вперед, сумел только замедлить бег, решив, что когда немцы сойдутся, их можно сразить одной очередью. И все-таки встреча с первым произошла раньше. Успел разглядеть френч, сапоги,- немец! Рванул спусковой крючок. Затвор автомата щелкнул вхолостую - расстрелял весь диск! В лицо полыхнуло пламя пистолетного выстрела, резкая боль пронзила висок и одновременно затылок. "В голову! Навылет! Сейчас конец". Но почему-то он еще бежал, и уши слышали, и глаза не закрывались. Увидел, как второй выбил у немца пистолет, сбил с ног, узнал голос Акимова.
Второй вариант
Аннотация издательства: Повесть написана на основе реальных событий Великой Отечественной войны. Автор - сам фронтовик и однополчанин своих героев. Героические страницы книги найдут добрый отклик в душе читателя, заставят задуматься о своем месте в жизни, о своей ответственности за судьбу Родины в наше тревожное время.
Андрей Мятишкин: Повесть о командире взвода полковой разведки.
Содержание
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
"Мы так хотели победить!.." Послесловие С. Марченко
Звездная моя земля, Россия,
Огненным политая дождем!
Ты их на руках своих носила,
Ты их посылала напролом
Сыновей своих, любимых, кровных,
Может быть, единственных, туда,
Где на дзотах в шесть накатов бревна,
Проволока густо в три ряда...
Сергей Орлов
1945 год
Глава первая
Задание показалось легким: проверить, нет ли противника на хуторе, что значился на карте километрах в полутора от гравийки.
- Сумеете взять пленного - тащите, а специально не гоняйтесь. Время для выполнения - час,- предупредил начальник штаба полка капитан Цыцеров, скользнул взглядом по щуплой, упрятанной в грязный маскировочный костюм фигурке лейтенанта Шарапова, задержался на его осунувшемся лице, сбитой набок пилотке, из-под которой торчали по-мальчишески оттопыренные уши, и посочувствовал:
- Знаю, что всю ночь вас гонял, но и полк поставить под удар не могу. Иди давай - после войны отоспитесь.
Они были назначены на свои должности почти одновременно, Шарапов на глазах Цыцерова из несмышленыша превратился в опытного офицера, и начальник штаба был уверен, что его приказ будет выполнен в срок, а потом он, может быть, сумеет выкроить пару часов для отдыха разведчиков.
Чтобы сэкономить время, больше половины пути бежали. Метрах в пятистах от хутора перешли на шаг, ощупали гранаты, пальцы привычно легли на спусковые крючки автоматов. И тут Шарапову показалось, что за ними следят. Это ощущение не было новым и возникало почти всегда при подходе к населенным пунктам. Все вокруг мирно, никто по тебе не строчит, но что там, в домах и за ними, один бог знает, и потому каждый раз идешь в неизвестность, глаза отыскивают и запоминают все неровности почвы. В случае чего спасение за этим вон бугорком, в той вон ямке.
Сотни километров прошли за зиму и лето разведчики в боевом охранении полка: двое дозорных впереди, столько же по бокам, ядро взвода или отделения сзади, и, чтобы риск был равный, через пару часов смена.
Пока бежали, такой порядок и сохраняли. Теперь рассыпались в цепь, всматривались в черные окна чердаков, сверлили глазами темные, без занавесок, окна.
Не нравятся командиру взвода сумрачные дома, вытянутая языком к ним поляна. Еще больше не внушает доверия окружающий хутор густой ельник. В домах и сараях роту упрятать можно, а в лесу - целый полк.
Тихо на поляне, мертво, и бьет эта тишина по нервам, стучит в висках взбудораженная близкой опасностью кровь. Ребята тоже идут настороженно, тянут шаг, беспокойно оглядываются по сторонам. Еще держится ночная прохлада, в воздухе ни пыли, ни гари. Босиком бы сейчас по травке, чтобы ноги отдохнули от сопревших портянок и кирзы. Пройдешься тут! "Легкое задание", чувствовал лейтенант, начинало осложняться, как бывало не однажды.
До хутора метров сто. Лейтенант резко поднял руку, бросился на землю и дал короткую, якобы прицельную очередь. Распластались разведчики, тоже обстреляли хутор.
Он на огонь не отозвался.
Шарапов снова нажал на спусковой крючок, на этот раз подольше. Прослушал очереди ребят.
Хутор молчал.
Подавая сигнал, значение которого хорошо знали и немцы, Шарапов хотел ввести в заблуждение прежде всего их - не выдержат, откроют огонь, почувствовав себя обнаруженными. Не открыли. Пуст хутор, или там тоже не дурачки засели?
Шел десятый час ясного августовского дня. В траве резвились кузнечики, над нею порхали капустницы. Стрекоза примостилась на бинокле и не хотела улетать. Шарапов рассматривал дом за домом, сады, изгороди, но ничто не выдавало присутствия человека.
Немцы могли отойти в лес незамеченными при подходе разведчиков, и их могло быть много, но по каким-то причинам они не хотели пока выдавать себя: пусть русские убедятся, что хутор пуст, и возвратятся обратно. И засаду они могли устроить, а времени выжидать нет.
Шарапов поднялся и пошел к домам. Он не сводил с них глаз и в то же время замечал все, что делается справа и слева от него, пытался и не мог избавиться от мысли, что давно посажен на мушку и до смерти не "четыре шага", как поется в песне, а четыре вершка, и ни миллиметра больше. Угрюмые дома, высокие, с крутыми крышами, сараи, сады между ними равнодушно наблюдали за приближением растянутой цепочки разведчиков.
Оставалось каких-то полсотни метров. Самая подходящая дистанция для прицельного огня из автоматов. Шарапов окинул взглядом ребят. Их лица были сумрачными. Один Капитоненко улыбнулся ему и помахал рукой - не беспокойся, лейтенант, все будет хорошо. Родные Капитоненко были в оккупации, и он совсем недавно узнал, что остались живы. С тех пор человека словно подменили: все смеялся и напевал Капитоненко, все тихо улыбался чему-то и писал домой письма. И теперь шел рослый, сильный, широко развернув плечи, будто знал, что огня не будет.
Хутор был покинут жителями. Они ушли без спешки, но двери домов, подвалов и хозяйственных построек оставили незапертыми и этим как бы безмолвно просили: заходите, кому надо, живите, но ничего не ломайте. Мы вернемся.
- Культурный народ, предусмотрительный. Отсидятся где-нибудь в тихой заводи и назад оглобли повернут,- не то похвалил, не то осудил хозяев Капитоненко. Остальные неопределенно хмыкнули и покосились на просторные, для себя рубленные хоромы. Не привыкли еще к Латвии, ее быту и поведению местного населения.
Окурки немецких сигарет у колодца, свежие следы сапог с тридцатью двумя гранеными шляпками гвоздей свидетельствовали о недавнем пребывании на хуторе фрицев. Знать бы еще, далеко ли ушли и надолго ли, да спросить не у кого.
Как и предполагал лейтенант, за домами была низина, и немцы скорее всего отошли лишь при приближении разведчиков. И снова вопросы: кто они, отставшая от своих небольшая и плохо вооруженная группа или организованная боевая часть? Почему противник позволил занять хутор?
...Неделю назад разведчикам приказали установить связь с соседями. Помощник командира взвода старшина Спасских пошел с одной группой на правый фланг, а он, Полуэкт, на левый. Прошли с километр лесом, оказались на большой поляне со свежими копешками сена, и в это время на полк налетели "юнкерсы". Не успели оглянуться, первый бомбардировщик, как им показалось, сбитый, падал прямо на разведчиков. Разбегаться было поздно, бросились на землю без всякой надежды когда-нибудь подняться. Огнедышащий смерч втянул в себя и потащил, пока руки намертво не вцепились в остатки травы. Но самолет не был сбит, они волею случая оказались в месте выхода его из пике. Следующие встречали лежа на спине, остервенело били по ним из автоматов и попадали, наверное, но вся девятка "юнкерсов" благополучно миновала неожиданный для нее огневой рубеж и ушла на новый заход, на этот раз со стороны солнца.
Поднялись, а поляна пустая, копешки с нее точно корова языком слизнула, и в дисках, даже запасных, патронов почти не осталось. Обойдется, поди, не с врагом предстояла встреча, а со своими. Пошли дальше. Вблизи опушки поперек дальнего конца поля не таясь прошла группа солдат и скрылась в лесу, где" должна быть дорога. Один задержался и, похоже, поджидал их. Свои, конечно, вот и связного оставили и прошли открыто, но что-то насторожило тогда Шарапова. На всякий случай послал вперед двоих, с остальными задержался. И вовремя: "связной" вдруг настильно, по направлению к разведчикам, пустил красную ракету, и десятки очередей, справа, от дороги, и слева, от леса, прижали к земле.
Интересная картина получилась: им нечем было стрелять, а немцы решили, что в этом кроется какой-то маневр, и, соединившись, стали спешно отходить, даже раненого не подобрали. От него узнали, что столкнулись с немецкой разведкой, которая ходила в наш тыл.
Ценнейшего пленного тогда привели, а теперь... Предчувствие беды, уверенность, что враг близко, не покидали лейтенанта, а почему немцы позволили занять хутор, понять не мог. В этом был какой-то умысел, а вот какой?
- Костя,- позвал к себе лейтенант разведчика Скубу,- пройдись с кем-нибудь в открытую, можете даже "подраться" у леса на виду.
- Есть, командир! Шиканова возьму - мне ему давно морду набить хочется,повеселел заскучавший от безделья Скуба.
- Еще посмотрим, кто кому!-угрюмо отозвался Шиканов. У него болел зуб, и он с утра был не в духе.
- Валяйте, но смотрите, чтобы не подцепили.
- Как-нибудь, лейтенант.
Скуба и Шиканов вдоволь побродили по хутору, во время "драки" из-за какой-то тряпки разом упали и прочесали начало уходящей в лес дороги из автоматов.
- Что там? - обрадованно крикнул Шарапов, высовываясь из чердачного окна.
Скуба поднялся, безнадежно махнул рукой:
- На поклевку хотели выманить, да пустой номер.
- Были бы, отозвались: когда двое дерутся, у третьего всегда руки чешутся,- поддержал Скубу Бербиц.- Нам какое задание давали? Установить, есть ли на хуторе противник. Его нет. А в лесу? Так он, может, до самого моря тянется.
Бербиц был прав: задание можно считать выполненным. С ним трудно было спорить и в другом: если пойти по дороге, то где-нибудь немцы обнаружатся, но Шарапову мешала принять решение об отходе неизвестность. Уйдешь, а немцы через час-другой полезут из леса, ударят во фланг или тыл. Как ни крути, а в лес заглянуть надо. Всем идти не следует, лучше небольшой группой.
Соваться в лес разведчикам не хотелось. Лейтенанту- тоже, и, предупреждая возможные возражения, он объявил приказ:
- Будем проверять. Со мной пойдут Скуба и Капитоненко.
Он решил взять с собой этих разведчиков, зная, что они любят работать вместе и хорошо дополняют друг друга. На скуластом, обожженном солнцем лице Скубы заходили тяжелые желваки, у Капитоненко потемнели оспины, но больше они ничем своего неудовольствия не выдали.
Трое проверили оружие, спустились с чердака и разошлись, чтобы не попасть под одну очередь. Левым шел Капитоненко, правым - Скуба.
Шарапов придерживался дороги. Он мог поклясться, что лес занят противником, но что стоила эта клятва до первого выстрела. Интуиция, он давно убедился в этом, оправдывается часто, но истиной не считается. Надо идти. Возвращение в полк возможно лишь после того, как их обстреляют.
От домов взгорок спускался к лесу полого, ровным и чистым полем. Ни кустика на нем, ни деревца, лишь высокая трава у опушки. Всех троих отлично видно. Автоматы наготове, на лес направлены еще десять стволов, но надежды на это мало. С чердаков ребятам придется стрелять на звук, а немцы станут бить прицельно.
Шарапов взглянул на часы, ругнул себя за оказавшиеся ненужными провокации и прибавил шагу. До леса оставалось шестьдесят метров. Пятьдесят.
Скуба поднял руку. Он ее еще поднимал, когда с опушки оглушительно загрохотал немецкий МГ-34, отличный пулемет, легкий, с заменяющимися стволами и лентами, которые можно присоединять одну к другой без конца. Пулеметчик повел стволом справа налево. Первым, словно от удара, дернулся Скуба. Шарапова спас автомат. Пуля попала в диск и едва не выбила ППШ из рук. Изображая убитого, он рухнул на землю и ящерицей отполз в старую, заросшую травой ямку. На Капитоненко очередь задержалась и поднялась к домам, откуда прошивали лес автоматы разведчиков.
- Я ранен! - крикнул Скуба и побежал к хутору с повисшей плетью рукой.
Пулемет начал бить по нему, потом снова сек траву над самой головой. Стреляли по Капитоненко. Лейтенант дотащил разведчика до ямки, укрыл в ней почти всего Капитоненко, не вместились только его длинные ноги. Пока укладывал, осмотрел раны. Одна пуля попала в голову, еще три прошили спину и руку. "Не жилец!" - с тоской подумал лейтенант и не ошибся. Струйка крови полилась из открытого рта, захрипел Капитоненко, задергался в конвульсиях и стих.
Шарапов сменил диск, но стрелять не стал. "Пусть немцы думают, что перебили всех. Так будет лучше",- решил он.
Перестрелка пошла на убыль и стихла. Добежал Скуба или добили? Добежал. Прикрывать стало некого, и ребята прекратили огонь.
Они давно сработались друг с другом, и языки развязывались лишь на отдыхе. В деле обходились без слов, часто без команд, все понимая по выражению глаз, мимолетному движению бровей, по тому, кто как идет, лежит, стреляет и многим другим только им понятным приметам поведения каждого. Лейтенант был уверен и в другом: Скубу немедленно доставят в полк, а Цыцерову передадут донесение о встрече с противником. Задание можно считать выполненным...
Пока гремели выстрелы, он чувствовал себя в безопасности, теперь же забеспокоился: трава у опушки высокая, немцы могут подобраться незаметно для ребят. Ну что ж, пусть ползут. У него два автомата и три диска к ним, четыре гранаты, наган, нож, здоровые руки и ноги. Пока суд да дело, стал разгибать усики чек на гранатах. Левая рука будет занята, так вытащит зубами.
Ветер откуда-то прорвался. Трава заходила волнами. Попробуй разгляди, где она клонится от ветра, а где ее раздвигает рука человека.
Что-то хрустнуло в лесу, будто на сучок наступили. Если полезли на дерево, придется сшибать. Откроют огонь ребята, под шумок можно и ему выстрелить. Шарапов перевел автомат на стрельбу одиночными и лег так, чтобы его приняли за мертвого, сам же он мог хорошо слышать и следить за вершинами деревьев...
Глава вторая
1
К началу войны Полуэкту Шарапову не хватало до семнадцати ровно полгода, и он попал на фронт лишь весной сорок третьего.
Январский прорыв блокады Ленинграда, блестящее завершение Сталинградской битвы, за исходом которой с такой надеждой следили в тылу и на фронте, вселяли уверенность на лучшие перемены и даже на скорое завершение войны. Казалось, стоит немного поднажать, и покатится она назад, к воротам Германии.
В армии вводилась новая форма. К ней, к знакомым и в то же время необычным словам: "солдаты и офицеры" - привыкали с трудом и не без предубеждения. Многие уже носили погоны, кое у кого они даже пообмялись, но ходили и в гимнастерках с отложными воротничками, в шинелях со старыми петлицами, треугольниками, кубиками и шпалами на них. На новеньких полевых погонах Полуэкта было по одной звездочке, он надеялся получить взвод и с ходу пойти с ним в атаку. Бои, однако, не предвиделись. После неудачного наступления полк стоял в неглубоком тылу на формировке, солдат в нем было на одну неполную роту, а пополнения хватило лишь на два батальона. Батальоны ушли держать оборону, а десятка два офицеров до лучших времен оказались в резерве. Вместе с другими попал туда и Полуэкт.
Вначале он даже обрадовался неожиданному отдыху, отсыпался и отъедался на обильных после училища фронтовых харчах, но скоро затосковал от безделья и еще больше от неопределенности. Бессмысленно тянулись бесконечно длинные и светлые весенние дни, пока не объявили срочное построение офицерского состава.
Наконец-то! Свершилось! Теперь и они будут при деле!
Командир полка подполковник Петров не спеша прошелся вдоль шеренги тянувшихся перед ним резервистов. Новенькие, тщательно заправленные под ремни гимнастерки, воротнички свободно облегают тощие шеи. Напряженно-ждущие глаза. Мальчишки! Сержантами им быть после шестимесячной подготовки, а они уже офицеры... Офицеры!
Недоверчивый взгляд командира полка отыскал всего одного человека, на которого можно было положиться- капитана Лаюрова. Видавшая виды гимнастерка и нашивка о ранении говорили о том, что капитан не новичок на фронте и кое-чего стоит. Подполковнику не удалось скрыть возникшего в душе раздражения, и он заговорил резче, чем хотелось:
- Товарищи офицеры! Я собрал вас по неотложному делу. За полтора месяца, как полк принял новую оборону, наша разведка не взяла ни одного пленного! Командир взвода лейтенант Акимов, полюбуйтесь на него! - командир полка кивнул в сторону левого фланга.- Командир взвода Акимов расписался в собственном бессилии.- Хриплый, сорванный еще в танковых войсках голос командира полка поднялся на недосягаемую для него высоту и сел. Жесткое худощавое лицо исказила гримаса гнева, и подполковник продолжал почти шепотом, чеканя каждое слово:
- Принято решение: лейтенанта Акимова от командования взводом отстранить.
Шеренга замерла, с сочувствием вглядываясь в отрешенное лицо лейтенанта, его пепельно забелевшие губы.
- Но "язык" нам нужен,- продолжал подполковник, не обращая больше внимания на Акимова,- и мы решили организовать офицерскую разведку. Да, да, офицерскую, и она должна доказать, что даже в необычных условиях обороны полка, отделенного от противника рекой, пленного взять можно! Можно! - крепко ударил он кулаком по ладони, утверждаясь в своей вере и заражая ею офицеров.Командование полка надеется, что среди вас найдутся добровольцы. Желающие откликнуться на мою просьбу, прошу сделать шаг вперед.
Шеренга не шелохнулась, перестала дышать.
- Я предложил вам трудное и опасное дело. Подумайте,- разрешил командир полка.
Он достал папиросу, неторопливо размял ее, закурил, а когда решил, что времени для размышления истекло достаточно и взглянул на шеренгу, перемен не произошло. Брови подполковника поползли вверх, но тут же и опустились - вперед шагнул капитан Лаюров. Кто следующий? Глаза подполковника встретили взгляд младшего лейтенанта. Мальчишеское лицо, большеватый, чисто русский нос, припухшие губы и разводы красных пятен. "Шарапов,- вспомнил командир полка фамилию младшего лейтенанта.- Эк как переживает! Ты еще погоди, подрасти немного",- ответил ему взглядом подполковник. Полуэкт понял командира полка по-другому и, прислушиваясь к возникшему в ушах звону, чувствуя пустоту во всем теле, как в пропасть, шагнул вперед. Такой же звон чудился ему три года назад, когда, сорвавшись с подножки товарняка, лежал, пропуская мимо себя поезд, и не сознавал: успел выдернуть из-под колес ногу или ее отрезало. И еще раньше, в пионерском лагере. На торжественной линейке из кольца на верхушке мачты выдернулась веревка. Шарапов полез с веревкой в зубах, и вдруг поднялся сильный ветер. Тонкая мачта закачалась, заходила из стороны в сторону. "Слезай! Немедленно спускайся!" - кричали ему. Он взглянул на землю и зажмурился - так далеко внизу и такими маленькими показались замершие в оцепенении пионерские отряды. Передохнул и начал снова подниматься. И не сорвался, вдернул веревку, спустился. Звон прошел в санчасти, куда его увели вытаскивать из рук и ног многочисленные занозы.
Влажно-голубое после утреннего дождя небо ободряюще улыбалось, по нему неторопливо плыли кучевые облака. В недалеком лесу куковала кукушка. Полуэкт оглянулся - в прежней шеренге не осталось ни одного человека.
- Благодарю вас, товарищи офицеры! Благодарю, хотя иного и не ожидал,смягчился голос командира полка и тут же снова стал жестким и неприязненным: А ты зачем вышел? - обратился он к лейтенанту Акимову.- Тебя не в разведку, а в штрафную роту надо направить! Там твое место!
Резервисты снова затаили дыхание.
- Товарищ подполковник, разрешите искупить вину в своем полку? Прошу включить меня в состав разведгруппы.
- Вы будете старшим. Ваше мнение? - подполковник повернулся к капитану Лаюрову.
- Поддерживаю просьбу лейтенанта Акимова. Его опыт нам пригодится.
- Пусть будет так,- после продолжительного молчания согласился командир полка.
2
За "языком" пошли через неделю. Восемь офицеров- столько решили оставить в группе - и два пожилых сапера Белоусов и Николаев. В сумерках, когда на немецкой стороне село солнце и лес там почернел, зазубрился, стал будто ниже, пришли на передовую. Дожидаясь темноты, сидели в траншее, то и дело поглядывая на небо, а оно все пылало и пылало на западе алым, почти кровавым закатом.
Говорить не хотелось. Шутить - тоже. Полуэкт рассматривал линию окопов врага, мысленно прикидывая путь до нее, и река казалась ему более широкой, расстояние от берега до траншей гораздо длиннее, чем представлялось днем. И еще казалось: все, что должно было вот-вот начаться и произойти, случится не с ним, а с кем-то другим. Чтобы отвязаться от этого ощущения, опустился на дно окопа, стал приглядываться к товарищам: бледные, осунувшиеся лица, судорожные, словно в последний раз, затяжки. Один Акимов казался спокойным, но и его прищуренные глаза будто не упирались в глинистую и уже замшелую стенку окопа, а глядели в какую-то неведомую даль.
Ночь еще не настоялась и не сменила вечер, а капитан Лаюров поднялся на ноги.
- Пора!
В намеченном для высадки месте берег поднимался от воды полого и был невысоким. Немцы могли видеть из траншеи лишь дальнюю часть реки, а возможно, не видели и ее и потому должны были выставлять на ночь секретные дозоры. Лаюров хотел опередить их, устроить засаду, чтобы взять пленного на нейтральной полосе, и потому торопился.
Вскочили, теснясь, спустились в заливчик к лодке, какое-то время посидели в ней и поплыли. Чтобы приглушить всплески весел, "максим" с нашего берега схватился с немецким пулеметом. Трассирующие пули летели из-за реки так медленно и плавно, что, казалось, от них легко можно уклониться.
Лодка миновала середину реки и, осмелев, быстро шла к противоположному берегу. Вскоре под ее днищем заскрипел песок. Все произошло так быстро, так неожиданно просто, что и дух не успели перевести. Первое напряжение спало, появилась уверенность.
Мин на берегу и выше саперы не обнаружили. Не удалось найти и ни одного лежбища или окопа, где могли располагаться вражеские дозоры, а летняя ночь коротка, еще раз обследовать берег Лаюров не решился. Пошептался с Акимовым и махнул саперам - вперед, к дзотам!
Выстроились в цепочку, поползли след в след, с частыми остановками - враг близко, а обратный путь удлиняется с каждой минутой.
Впереди скрипнула дверь блиндажа, мелькнула неяркая полоска света, послышались грузные шаги и негромкий чужой говор. Обыкновенные звуки, а сердце готово выбить ребра, тесно ему в груди, и в висках отдается, будто кто рядом по наковальне молотит. Едва пришли в себя - щелчок! Сработал взрыватель мины? Слава богу, не-е-ет! Часовой чиркнул зажигалкой. Всего-то. И снова лежали, чтобы отдышаться, прийти в себя.
На синеватом небе высыпали бледные звезды. Справа, за рекой, поднималась луна.
Снова поползли, совсем медленно, нацеливаясь на покуривающего часового, на ряды колючей проволоки перед ним, и ползли долго, пока не оглушил возглас сапера Николаева:
- Немцы!
Немцы шли к реке. Они были на своем берегу и потому не таились. Николаеву, первому заметившему их, поднять бы руку, но он то ли не знал этого знака, то ли растерялся, и немцы отозвались на его возглас автоматной очередью и несколькими винтовочными выстрелами.
- Гранаты! - рявкнул Лаюров.
А дальше произошло и совсем непредвиденное. Капитан Лаюров ранее командовал ротой, ему приходилось поднимать бойцов в атаки, и едва прогремели взрывы, он по привычке подал такую команду, что Акимов крепко-накрепко сцепил зубы.
- За Родину! Ура! - во весь голос прокричал капитан и первым бросился за убегающими немцами.
Все, кроме Акимова, тоже закричали "ура". Разведчиков услышали на своем берегу и отозвались тем же атакующим кличем. Это подбодрило и внесло неразбериху. Забыв о совместных действиях, каждый выбрал "своего" и погнался за ним.
Полуэкт дал очередь выше головы, чтобы немец бросился на землю, но тот больше боялся плена и побежал еще быстрее. Полуэкт был в легких, специально сшитых для разведчиков тапочках, враг - в тяжелых сапогах и в два раза старше. Расстояние между ними сокращалось, но еще стремительнее приближалась траншея. Из нее явственно доносился встревоженный говор. Полуэкт остановился, чтобы дать очередь по ногам, но страх - немец и раненый может его подстрелить или убить! - заставил вздернуть ствол и надолго задержать палец на спусковом крючке.
Немец кулем рухнул на землю. Полуэкт, не сводя глаз с траншеи, начал обыскивать. Пальцы дрожали, бумажник фрица не лез в карман, а время шло. Рванул ворот гимнастерки, забросил бумажник за пазуху, карабин - за спину и помчался обратно, забыв о минах, и уже миновал половину пути, как увидел бегущего навстречу. Успевший подняться над землей круг луны бил в глаза и не давал рассмотреть, кто там. Сзади, из траншеи, доносились голоса немцев, отдельные выкрики, но пулеметы почему-то молчали, и ракеты не взлетали в небо.
Прокопался, ребята его разыскивают, откуда здесь быть немцам? И только подумал так, увидел второго. Тот бежал к первому. "Тогда оба немцы! - резануло в груди.- Потому и не открывают огонь те, что в траншеях и дзотах! Надо падать и стрелять лежа!" А ноги не останавливались и по инерции несли вперед, сумел только замедлить бег, решив, что когда немцы сойдутся, их можно сразить одной очередью. И все-таки встреча с первым произошла раньше. Успел разглядеть френч, сапоги,- немец! Рванул спусковой крючок. Затвор автомата щелкнул вхолостую - расстрелял весь диск! В лицо полыхнуло пламя пистолетного выстрела, резкая боль пронзила висок и одновременно затылок. "В голову! Навылет! Сейчас конец". Но почему-то он еще бежал, и уши слышали, и глаза не закрывались. Увидел, как второй выбил у немца пистолет, сбил с ног, узнал голос Акимова.