-- Любезная миссис Уиллоу, не буду больше отнимать у вас время! Прощайте!
И, сказав так, миссис Джилфри невозмутимо удалилась.
Какое-то время мать и дочь стояли оглушенные, не в силах произнести ни слова. Наконец, миссис Уиллоу медленно проговорила:
-- Ах, Дженни, не нравиться мне, что эта карга тебе наобещала! Все про нее говорят, что она ведьма -- и, верно, неспроста! Боюсь, как бы она не наслала на тебя сглаз, или порчу, или еще что похуже!
-- Ну что ты, матушка! Не может такого быть! -- ответила ей Дженни беспечным голосом, но на сердце у нее было невесело, ибо она сама в глубине души верила, что миссис Джилфри -- ведьма.
Однако в ближайшие дни ничего плохого ни с кем не случилось, и, чем больше времени проходило, тем больше забывалась эта история.
Спустя пару месяцев, теплым июльским деньком, Дженни, захватив корзинку, отправилась в лес. Корзинку она взяла больше для вида -- на самом деле ей хотелось посидеть где-нибудь в тиши и помечтать. Невдалеке от опушки была уютная лощина, вся заросшая колокольчиками. В деревне говорили, что там водится нечистая сила, и старались обходить лощину стороной. Дженни пошла прямиком туда -- ей не хотелось, чтобы кто-нибудь ее побеспокоил.
В лощине было чудесно. Теплые лучи солнца, пробиваясь сквозь листву могучих деревьев, становились зеленоватыми. Тут и там виднелись огромные замшелые корни, на которых так удобно сидеть. Колокольчики были в самом цвету -- когда Дженни устроилась на большом корне, ее со всех сторон окружили нежные белые и голубые чашечки. Дженни прислонилась к дереву и вздохнула -- так хорошо стало у нее на сердце.
Она долго сидела, размышляя о том, о чем обычно размышляют молоденькие девушки, как вдруг до нее донеслись нежные звуки. Замечтавшейся Дженни показалось было, что это звенят голубые колокольчики, перекликаясь с белыми, и возглас восторженного изумления сорвался с ее губ. Тут звуки немного приблизились, и стало ясно, что совсем неподалеку кто-то играет на флейте. Ах, как сладко пела флейта в руках неведомого музыканта! Ее трели были так хороши, так невыразимо прекрасны, что на глаза Дженни навернулись слезы. Она вскочила на ноги, готовая бежать навстречу дивной музыке, и вдруг увидела самого музыканта.
По лощине брел молодой мужчина, задумчиво наигрывая на флейте. Никогда еще Дженни не встречала такого красавца. У него была небольшая золотистая бородка и длинные кудри. Зеленовато-карие глаза незнакомца смотрели мягко и ласково. Одет музыкант был как фермер, но эта простая одежда сидела на нем так ловко и изящно, что казалась придворным нарядом. Дженни, завороженная, смотрела, как он идет ей навстречу, а сердце ее сжималось и трепетало от неведомого доселе чувства.
Вдруг дивный напев оборвался. Музыкант заметил Дженни, опустил флейту и посмотрел на нее долгим взглядом, от которого девушка зарделась. Потом он вежливо поклонился ей и хотел было идти дальше, но Дженни, всплеснув руками, преградила ему путь.
-- Постой! -- взмолилась она. -- Не уходи так быстро! Я не знаю твоего имени, но если ты сейчас уйдешь, это разобьет мне сердце! Я и не знала, что музыка бывает так прекрасна! Прошу тебя, сыграй еще что-нибудь для меня!
Музыкант улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, и ответил:
-- Как могу я отказать прекраснейшему цветку Англии! Для тебя, Дженни Уиллоу, я сыграю свою лучшую мелодию. Присядь со мной здесь, под деревом, и слушай!
Дженни послушно села, не отрывая от него глаз, он опустился на траву рядом с ней, поднес флейту к губам и заиграл. О, что это была за музыка! Дженни захотелось одновременно засмеяться и расплакаться, пуститься в пляс и умереть. Сердце ее изнывало от сладкой тоски, а нежный взгляд незнакомца заставлял его биться все сильней и сильней. Она не знала, сколько времени прошло, но когда музыка кончилась, ей казалось, что она прожила целую жизнь. А незнакомец все смотрел на Дженни, и во взгляде его она читала любовь. Никогда еще никто не смотрел на нее так ласково, так нежно, и Дженни почувствовала, что сейчас растворится в теплых лучах этих глаз. И когда незнакомец бережно обнял ее, она сама потянулась губами к его губам, ибо жаждала поцелуя. А поцелуй этот был прекрасен, как звездное небо, и длился целую вечность. Когда же он кончился, они долго молчали, ведь слова порой излишни. Но Дженни не давал покоя один вопрос, и она, наконец, решилась его задать.
-- Скажи, как зовут тебя? -- спросила она тихо, боясь разрушить чары.
Незнакомец с готовностью ответил:
-- Мое имя -- Ганконер, а живу я здесь неподалеку.
-- Почему же я никогда не слышала о тебе? Я знаю всех наших соседей. Ты, наверно, живешь здесь недавно?
-- Нет, -- улыбнулся он, -- я живу здесь очень давно. Но я живу один, почти ни с кем не вожу знакомства -- потому ты и не знала обо мне до сих пор. А вот я не раз слыхал о красоте Дженни Уиллоу, но не верил, пока сам не увидел.
Дженни смутилась и стала похожа на алую розу, а он нежно взял ее руки в свои и сказал:
-- Посмотри, как прекрасно вокруг! Я всегда прихожу сюда, когда цветут колокольчики. Не хочешь ли побродить со мной и полюбоваться на них?
Дженни радостно кивнула, и они побрели куда глаза глядят. О, как хорошо им было вместе! Ганконер то наигрывал на флейте, то принимался рассказывать Дженни волшебные истории о цветах, зверях и птицах. Они плели венки, они смеялись и весело болтали о всяких пустяках, а когда уставали -присаживались под деревом и отдыхали в объятиях друг друга. Дженни казалось, что этот чудесный день никогда не кончится. Но вскоре -- она и не заметила как -- на землю легли тени, а вечерний лес стал задумчив и тих.
-- Тебе пора домой, Дженни, -- сказал тогда Ганконер. -- Смотри, уже темнеет.
-- Как! Уже! -- воскликнула огорченная Дженни. -- Да, ты прав, мне нужно идти.
В молчании они добрели до опушки и остановились, чтобы попрощаться. Дженни так не хотелось расставаться с любимым! Ее сердце щемило, словно предчувствуя грядущие печали. И она спросила, заглянув ему прямо в глаза:
-- А завтра я увижу тебя?
-- Конечно! -- с ласковой улыбкой ответил Ганконер. -- Скажи только, где?
-- Приходи завтра на то же место, где мы встретились впервые. О, неужели это было сегодня! Мне кажется, что с тех пор прошло много лет, что я знаю тебя всю жизнь.
-- Мне тоже, -- эхом отозвался он.
-- Поцелуй меня на прощанье, -- робко попросила Дженни.
Он исполнил ее просьбу, а потом грустно сказал:
-- Прощай, Дженни!
-- Глупый, что же ты грустишь? -- нежно сказала Дженни, обвив его шею руками. -- Не "прощай", а "до свидания"! Ведь мы увидимся завтра!
-- До свидания, Дженни, -- послушно повторил Ганконер.
-- До завтра, любимый!
И Дженни побежала через поле к родительскому дому. Ганконер долго смотрел ей вслед, потом поднес флейту к губам, издал несколько грустных трелей и исчез среди деревьев.
Как ни старалась Дженни скрыть свои чувства, сияющие глаза, пылающие щеки и радость, разливавшаяся вокруг нее, подобно аромату цветка, тут же выдали ее. Миссис Уиллоу не стала ее ни о чем расспрашивать -- лишь окинула долгим, внимательным взглядом. Но когда ужин был окончен, и Дженни, пожелав всем доброй ночи, убежала в свою комнату, миссис Уиллоу многозначительно сказала мужу:
-- Старик, кажется, наша девочка в кого-то влюбилась!
-- Не может быть! -- Фрэнк был так ошарашен словами жены, что чуть не выронил трубку изо рта. Несколько минут он молча переваривал эту новость, а потом спросил:
-- И в кого же это? По-моему, в округе не осталось парня, которого она не отшила!
На это миссис Уиллоу только пожала плечами и ответила:
-- Всегда кто-нибудь найдется, рано или поздно!
Фрэнк еще немного помолчал, а потом изрек:
-- Ну и слава Богу! Может, наконец, кончатся эти ее выкрутасы! Девчонке давно пора замуж!
-- Лишь бы человек был хороший, -- задумчиво протянула миссис Уиллоу. -- Ладно, там увидим. Не будем пока ее расспрашивать, а то еще спугнем. Дженни -- девочка порядочная, всякие вольности никому не позволит, тут я спокойна. Она и сама нам вскоре все расскажет.
На том они и порешили.
На следующий день Дженни, едва взошло солнце, тихо выскользнула из дому и поспешила в лес. Всю ночь она провела не сомкнув глаз, в сладких мечтах о любви, встреченной ею вчера. Ей думалось, что ее возлюбленный тоже не может дождаться часа встречи; он, верно, уже бродит там, в лощине, тоскуя по ней. И от этих мыслей Дженни пускалась бегом, не разбирая дороги. Как на крыльях летела она, и сердце ее замирало, предвкушая счастье, ждущее совсем рядом. Но когда Дженни, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, прибежала на место, где встретила Ганконера, там не оказалось ни одной живой души, кроме птиц, щебечущих на деревьях.
-- О! -- прошептала Дженни. -- Конечно, я пришла слишком рано. Он будет здесь с минуты на минуту.
Она была немного разочарована, но совсем не расстроилась, а вместо этого вспомнила, что почти всю дорогу бежала бегом.
-- Господи, на кого я похожа! -- сказала она самой себе. -- Волосы-то как растрепались! Что он подумает, если застанет меня в таком виде!
И Дженни присела, достала из кармана зеркальце и начала торопливо прихорашиваться. Наконец, зеркало сказало ей, что лучше выглядеть просто невозможно. Она устроилась на корне поудобней и стала терпеливо ждать.
Так Дженни сидела полчаса, и час, и другой. От каждого лесного шороха она вздрагивала и начинала радостно улыбаться, надеясь увидеть того, кого так ждала, но то опять был не он, и радость сменялась разочарованием. Уже утро стало днем, и яркий свет полуденного солнца проник сквозь листву, а Ганконера все не было и не было. Дженни начала чувствовать досаду.
-- Что-то он не торопится! -- пробормотала она недовольно. И внезапно ужасная мысль полыхнула в ее голове, -- А вдруг он совсем не придет?! Но нет, что это я! Конечно, он, может быть, не смог прийти сегодня -- кто знает, что случилось? -- но тогда он обязательно придет завтра! К тому же, до вечера еще далеко -- подожду еще немного!
И Дженни опять принялась ждать. Но теперь бедняжке не сиделось на месте -- то и дело ей чудился звук шагов, и она вскакивала, как потревоженная лань. Она перебирала в уме всевозможные причины, одна страшнее другой, которые могли помешать Ганконеру прийти, и от этих вымышленных несчастий страдала так, словно все они уже случились. На дне ее прекрасных глаз затаились тревога и боль. Ей стало казаться, что она ждет вовсе не там, где нужно -- кто знает, вдруг он здесь, совсем рядом, вон за теми деревьями? Она стремительно вскочила и помчалась туда, но его и там не было. Тогда Дженни принялась метаться по лощине, и каждое дерево, каждый куст казались ей теми самыми, а Ганконера не было нигде. В ее пылающей, страдающей головке все так перемешалось, что она уже не могла сказать точно, где ей нужно ждать. Как бледная тень бродила Дженни туда-сюда, не находя покоя, пока не заметила вдруг, что лес потемнел. Солнце заходило. Целый день она прождала напрасно, пора было возвращаться домой.
Встревоженные мистер и миссис Уиллоу в один голос ахнули, когда Дженни вошла и скорее упала, чем села, на стул.
-- Что с тобой, доченька? -- принялась ласково допытываться миссис Уиллоу. -- На тебе лица нет! Почему ты такая бледная, и почему твое платье все в репьях и сухих листьях? Где ты пропадала целый день?
-- Я гуляла в лесу, -- отвечала Дженни тихим, безжизненным голосом.
-- В лесу? Что же ты там делала?
-- Ничего. Просто гуляла.
И Дженни закрыла руками лицо и зарыдала так горько, словно сердце у нее разрывалось.
Растерянная миссис Уиллоу умоляюще взглянула на мужа:
-- Отец, с нашей девочкой что-то случилось! Поговори хоть ты с ней, может, тебе она расскажет!
-- Дженни, детка, -- осторожно начал мистер Уиллоу. -- Давай поговорим. Тебя, случайно, никто не обидел? Не бойся, расскажи мне!
Но Дженни в ответ только качала головой и плакала еще горше.
Несчастные родители, не зная, что делать с ней, и видя, что от их расспросов становится только хуже, решили отложить все до завтра. Постепенно Дженни перестала плакать, но мертвенная бледность и потухший взгляд говорили о том, что она молча страдает. Как ни уговаривали ее поесть, Дженни не смогла проглотить ни кусочка. Тогда мать отвела ее в спальню, уложила, как ребенка, и велела выспаться получше и назавтра никуда не ходить. Дженни в ответ промолчала.
Всю ночь Дженни то ненадолго забывалась беспокойным сном, то гадала, придет ли Ганконер на следующий день. Она с нетерпением ждала рассвета и, когда небо за окном только начало светлеть, неслышно встала, оделась и поспешила прочь из дому, пока никто не остановил ее. Еще быстрее, чем накануне, помчалась она к лощине, мечтая лишь об одном -- чтобы он был там и ждал ее. О, она не раздумывая простила бы вчерашнее мучительное ожидание -только бы увидеть его!
Но Ганконера не было, не было нигде. Напрасно Дженни бродила по лесу, напрасно звала -- он не пришел, не отозвался. А Дженни, полубезумная, вся в слезах, все ждала, и звала, и надеялась, не в силах поверить, что любовь может быть предана так жестоко. Рыдая, вспоминала она его ласковый взгляд, его нежные слова, поцелуй на прощанье -- разве мог он обмануть? Нет, это нежданная беда задержала его, не дала прийти! Он придет, рано или поздно -придет! И она снова принималась метаться и звать.
Солнце уже клонилось к закату, когда Дженни услышала вдалеке ответ на свой зов. Она бросилась было бежать в ту сторону, но ноги вдруг подкосились -- ведь она уже два дня не спала и не ела -- и бедняжка упала наземь, в отчаяньи проклиная свою слабость. Тогда Дженни изо всех сил закричала:
-- Я здесь! Здесь! Я жду тебя!
Кто-то отозвался, уже ближе, и вскоре послышались шаги. Измученное личико Дженни озарилось, собрав последние силы она встала и пошла навстречу любимому -- и вдруг увидела своего отца. Это он шел сквозь заросли, спеша на ее зов. Дженни вскрикнула, перед глазами у нее все поплыло, и она лишилась чувств.
Когда она очнулась, то увидела перед собой расстроенное лицо отца.
-- Дженни, деточка, -- заговорил Фрэнк срывающимся от волнения голосом, -- наконец-то я тебя нашел! Как же ты могла так исчезнуть! Мы с матерью места себе не находили, и вот я пошел искать тебя в лесу. Слава Богу, ты нашлась, ты жива! Но скажи, родная моя, почему ты убежала, ведь ты больна! И что ты делаешь в этом проклятом месте?
Дженни в ответ молчала, замкнувшись в своем горе. Тогда Фрэнк снова заговорил:
-- Дженни, я вижу, случилась беда. Прошу тебя, расскажи мне все как есть! Ведь я люблю тебя больше жизни, ты -- мое единственное дитя! Если бы ты знала, как я мучаюсь, глядя на твои страдания! Расскажи мне, что тебя терзает, и мы вместе что-нибудь придумаем!
И Дженни, не устояв перед мольбами отца, тихо сказала:
-- Я встретила в лесу одного человека и полюбила его. Мы договорились встретиться снова, но я жду, а он все не приходит...
-- Где встретила? Здесь?
Дженни кивнула.
-- Странное место для встречи, -- пробормотал Фрэнк. -- Это не к добру. А что за человек? Как его имя? Скажи мне, девочка, не бойся!
-- Он музыкант и чудесно играет на флейте. А зовут его Ганконер. Я не спросила, где он живет, потому что...
Тут Дженни испуганно смолкла -- так побледнел вдруг ее отец, такое отчаянье отразилось на его добром лице. Он долго молчал, а затем медленно проговорил:
-- Такой беды я не ждал! Я-то думал, это деревенский проказник!
-- В чем дело? Ты что-то знаешь о нем! Расскажи! -- взмолилась Дженни, вцепившись в его руку. -- Я люблю его, я на все готова, только бы увидеть его снова!
Фрэнк поглядел на нее так, словно у него разрывалось сердце, потом обнял и сказал:
-- Мужайся, девочка! Выслушай меня до конца и не перебивай. Больше ты его никогда не увидишь. Ты должна вырвать эту любовь с корнем, иначе погибнешь! Ганконер -- не человек. Он из фейри, и его другое имя -- Ласковый Любовник. Я вижу, ты вздрогнула -- да, это с ним тебе напророчила встречу миссис Джилфри, проклятая ведьма! Но с ней мы еще разберемся, послушай лучше о Ганконере. Когда цветут колокольчики, он в образе златокудрого юноши, с флейтой в руках, бродит по лощине. Музыкант он действительно чудесный, только среди фейри есть такие, но горе той девушке, которая услышит его флейту! В этой музыке -- необоримые любовные чары, и все, кто слышат ее, влюбляются в Ганконера. Он же так хорош собой, так нежен и учтив, что, право, не полюбить его -- выше девичьих сил! Но очаровав девушку и проведя с ней день Ласковый Любовник навсегда исчезает. А несчастная девушка, подобно тебе, целыми днями бродит по лесу, плачет, зовет и ждет, пока горе и тоска не сводят ее в могилу. Он не придет, Дженни, он никогда не приходит! Молю тебя, забудь его -- иначе ты зачахнешь от тоски и умрешь!
-- Нет! -- воскликнула Дженни, ломая руки. -- Я не верю тебе, этого не может быть! Даже если он -- фейри, и все, что ты рассказал мне -- правда, я все равно люблю его! И я не хочу, не могу забыть его! Я знаю, когда-нибудь я снова увижу его -- я буду ждать и надеяться! Ганконер любит меня, и однажды он придет! Он не может быть так жесток и бессердечен, как ты говоришь!
-- Дело не в том, что он жесток, -- возразил ей отец. -- Кто знает, что творится в голове у фейри? Может быть, Ганконер на следующий день уже забывает о вчерашней возлюбленной. А может, ему нравится очаровывать девушек, а все, что у людей бывает потом, для него не интересно. Но он никогда не приходит. Я слышал рассказы стариков, ведь ты -- не первая, кто с ним встретился. Я своими глазами видел, когда еще был мальчишкой, как от любви к Ганконеру зачахла Молли Рединг. Она, как ты, встретила его летом, и зима еще не наступила, когда ее отвезли на погост. А какая была девушка -красавица, веселая, смешливая! И что ты думаешь? За несколько месяцев истаяла и умерла! Дженни, доченька, прошу тебя, не упрямься -- не жди его, забудь!
Но как ни уговаривал Фрэнк Уиллоу свою дочь, как ни умолял -- все было напрасно. Дженни упрямо продолжала твердить, что любит Ганконера и будет ждать его. Фрэнк попробовал пригрозить запереть ее -- она не отступилась. О, как она рыдала, как заклинала не мешать ей ждать любимого! Наконец, расстроенный, сам едва не плачущий Фрэнк сказал:
-- Ладно, дочка, не будем сейчас спорить. Пойдем лучше домой, там твоя мать сходит с ума от горя. Ведь она так и не знает где ты и что с тобой!
День уже клонился к вечеру, но Дженни не соглашалась уйти из леса, пока не зайдет солнце.
-- Подумай, отец, вдруг он придет, а меня здесь не будет! -- говорила она жалобно. -- Тогда он, конечно, решит, что я его забыла!
В горестном молчании отец и дочь дождались заката и пошли домой. Дженни так ослабела, что еле шла, и Фрэнку приходилось поддерживать ее.
Нет слов, чтобы описать радость миссис Уиллоу при виде дочери, и ее горе, когда муж рассказал о Ганконере. Миссис Уиллоу тоже слыхала о нем, и сразу поняла, что случилось. Она заплакала и принялась укорять себя за то, что не предупредила дочь об опасности.
-- О, Дженни, почему я не рассказала тебе о проклятом фейри! Почему не запретила ходить в лощину! -- повторяла безутешная мать. -- Я-то думала, что Ганконера нет больше в наших краях, ведь лет сорок о нем никто не слышал! И, подумать только, ради моей девочки эта дрянь вылезла из норы! А эта ведьма, миссис Джилфри! То ли знала все наперед, то ли сама и приманила Ганконера! Ох, с каким удовольствием я выцарапаю ей глаза!
И миссис Уиллоу хотела было бежать к Джилфри и перейти от слов к делу, но Фрэнк остановил ее:
-- Жена, с ведьмой Джилфри мы еще успеем потолковать! Посмотри лучше, как измучилась Дженни! Ее надо уложить, накормить и позвать врача и священника. Не знаю, кто из них ей верней поможет, да и поможет ли хоть кто-нибудь... Пойду приведу обоих, а ты пока займись остальным.
Разумные слова мужа охладили боевой пыл миссис Уиллоу, и она, позабыв о мести, принялась хлопотать вокруг Дженни. Бедняжка так устала и исстрадалась, что с трудом понимала, что происходит вокруг, только все повторяла:
-- Мама, мама, прошу тебя, позволь мне завтра пойти в лес!
-- Пойдешь, мой ангел, пойдешь, -- отвечала, глотая слезы, миссис Уиллоу. -- Только сначала ты должна выздороветь. Вот, покушай, а то совсем ослабела!
После обещания матери отпустить ее в лес Дженни немного успокоилась, покорно и безжизненно, словно кукла, позволила раздеть, уложить и накормить себя. Было видно, что она не может думать ни о чем, кроме завтрашней встречи с Ганконером. Ее лицо то омрачала тоска, то озаряла надежда.
Не прошло и часа, как Фрэнк Уиллоу вернулся, ведя за собой целителя души и целителя тела. Доктор Кроу, сухонький желчный старик, с головы до ног одетый в черное, не скрывал, что басням о Ганконере не верит. Он, тем не менее, был отменно вежлив и обещал сделать все, что только в его силах, дабы вернуть Дженни здоровье. Напротив, преподобный Фокс в Ганконера верил, но не скрывал, что не знает, что делать. Это был толстенький, кругленький человечек, любивший покушать и поговорить и ненавидевший все сложное и непонятное.
Первым за Дженни принялся доктор Кроу. Он тщательно осмотрел ее, сосчитал пульс, постучал молоточком по коленям, совершил еще с десяток загадочных манипуляций, хмыкнул, и заявил:
-- Любезный мистер Уиллоу, ваша дочь здорова. Разве что, пульс у нее немного ускорен, но это можно объяснить волнением. Ее нервы находятся в некотором возбуждении, в связи с чем я рекомендую принимать бром. В остальном эта девица так же здорова, как и любая другая особа ее возраста.
-- Но, доктор, -- проговорил растерянный Фрэнк, -- посмотрите, как она страдает! Может, есть еще какое средство?
В ответ доктор Кроу саркастически усмехнулся:
-- Дорогой мистер Уиллоу, к сожалению, наука не знает средства от любви. Что поделать, медицина не всесильна! Попробуйте лучше бром, он чудесно успокаивает нервы. С вас за осмотр три шиллинга.
И, получив свою мзду, доктор пожелал всем спокойной ночи и удалился.
Все взгляды устремились на преподобного Фокса. Священник переминался с ноги на ногу, на лице его были написаны беспокойство и растерянность. Он чувствовал, что от него ждут каких-то слов, но никак не мог смекнуть, что же следует сказать. Наконец, преподобный Фокс решился.
-- Дженни, дочь моя, -- заговорил он елейно. -- Не хочешь ли покаяться в греховной любви к отродью нечистого?
Ах, как вскинулась Дженни на эти слова!
-- Преподобный отец! -- воскликнула она. -- Да как вы смеете называть мою любовь греховной! Нет никого лучше и прекраснее того, кого вы обозвали "отродьем нечистого"! А если вы думаете, что несколько поцелуев -- это смертный грех, то нет ни одной девушки в Англии, не заслуживающей преисподней!
-- Вот видите! -- скорбно развел руками преподобный Фокс, глядя на родителей Дженни. -- Она не хочет покаяться, а раз так -- Церковь бессильна!
-- Как это бессильна?! -- возмутился Фрэнк. -- Ну сделайте же что-нибудь: побрызгайте святой водой, почитайте молитвы! Неужели ничем нельзя помочь?
-- Все это прекрасно помогло бы, чтобы отвадить фейри. А здесь, я так понимаю, нужно его, наоборот, привадить, -- не без яда ответил преподобный Фокс. -- Нет, дорогие мои, пока эта заблудшая душа не раскается в своей любви и не обратиться к Церкви за утешением, я ничем не могу ей помочь!
-- Дженни, девочка, покайся! -- стала умолять ее мать, но Дженни, не говоря ни слова гневно сверкнула глазами и отвернулась.
-- Как она может покаяться, она же под властью колдовства! -- не унимался Фрэнк. -- Снимите с нее чары фейри, и, я уверен, через пять минут она раскается во всем!
-- Ну хорошо, я попробую, -- вздохнул преподобный Фокс и раскрыл Библию.
Целый час он читал над Дженни молитвы, изгонял из нее всех известных бесов, кропил святой водой и окуривал ладаном. Все было напрасно. Наконец преподобный Фокс, отирая пот со лба, захлопнул Библию и сказал:
-- Не знаю, что сильнее -- чары фейри или упрямство вашей дочери! Нет, здесь Церковь бессильна!
И священник, вслед за доктором, отправился восвояси, а несчастные родители остались наедине со своим горем, лишенные всякой помощи и поддержки.
Вскоре соседи узнали о беде, приключившейся с Дженни Уиллоу. Узнали они и о том, что причиной той беды было проклятие старухи Джилфри. Скорбь и гнев охватили тогда всех в Литтлбридже, и народ собрался перед домом Джилфри, крича проклятия ведьме и угрожая ей расправой. Но никто не отвечал им, а когда они ворвались в дом, то увидели, что птички улетели. Предупредил ли кто ведьму, что злое дело вышло наружу, или она сама с помощью своего черного искусства прознала о том -- но ни миссис Джилфри, ни ее сына никто больше не видел. Так еще одна подлость осталась неотмщенной.
А Дженни день ото дня становилось все хуже. Никто, взглянув на нее, не поверил бы, что еще недавно она была прекраснее всех в Англии. Дженни таяла, как свечка в печи. Она исхудала, платье висело на ней, как на вешалке, в движеньях не осталась и следа прежней грации. Лицо ее так побледнело и осунулось, что казалось восковым. Глаза запали от горьких слез, волосы тронула седина. Люди жалели Дженни, но побаивались -- ведь она зналась с фейри -- и считали помешанной. Никто не заговаривал с ней, а дети, едва завидев, пускались наутек.
Но любовь, причинявшая Дженни столько страданий, давала ей и силы терпеть. Вопреки всему она надеялась, что Ганконер не разлюбил ее, что она увидит его вновь. День за днем, не слушая уговоров и упреков, ходила Дженни в лес и ждала любимого. Лето прошло, наступила промозглая и ветренная осень. Не знающий сострадания ветер и колючий дождь добавили немало глубоких морщин на лице Дженни. Потом пришла суровая зима. Жестокий мороз выпил последние соки из ее измученного тела, а ее кожа, некогда такая мягкая и нежная, стала похожа на старый пергамент. Наконец, наступила весна и вселила радость во все сердца. Только Дженни не радовалась журчанию ручьев и щебету птиц -- она умирала. Холод и сырость сделали свое дело; Дженни стала кашлять, на ее щеках проступили алые пятна, метка чахотки. В начале лета Дженни слегла, и думали уже, что больше она не встанет. Но ее несгибаемое упорство заставило болезнь на время отступить, и к июлю Дженни стало немного лучше.
И, сказав так, миссис Джилфри невозмутимо удалилась.
Какое-то время мать и дочь стояли оглушенные, не в силах произнести ни слова. Наконец, миссис Уиллоу медленно проговорила:
-- Ах, Дженни, не нравиться мне, что эта карга тебе наобещала! Все про нее говорят, что она ведьма -- и, верно, неспроста! Боюсь, как бы она не наслала на тебя сглаз, или порчу, или еще что похуже!
-- Ну что ты, матушка! Не может такого быть! -- ответила ей Дженни беспечным голосом, но на сердце у нее было невесело, ибо она сама в глубине души верила, что миссис Джилфри -- ведьма.
Однако в ближайшие дни ничего плохого ни с кем не случилось, и, чем больше времени проходило, тем больше забывалась эта история.
Спустя пару месяцев, теплым июльским деньком, Дженни, захватив корзинку, отправилась в лес. Корзинку она взяла больше для вида -- на самом деле ей хотелось посидеть где-нибудь в тиши и помечтать. Невдалеке от опушки была уютная лощина, вся заросшая колокольчиками. В деревне говорили, что там водится нечистая сила, и старались обходить лощину стороной. Дженни пошла прямиком туда -- ей не хотелось, чтобы кто-нибудь ее побеспокоил.
В лощине было чудесно. Теплые лучи солнца, пробиваясь сквозь листву могучих деревьев, становились зеленоватыми. Тут и там виднелись огромные замшелые корни, на которых так удобно сидеть. Колокольчики были в самом цвету -- когда Дженни устроилась на большом корне, ее со всех сторон окружили нежные белые и голубые чашечки. Дженни прислонилась к дереву и вздохнула -- так хорошо стало у нее на сердце.
Она долго сидела, размышляя о том, о чем обычно размышляют молоденькие девушки, как вдруг до нее донеслись нежные звуки. Замечтавшейся Дженни показалось было, что это звенят голубые колокольчики, перекликаясь с белыми, и возглас восторженного изумления сорвался с ее губ. Тут звуки немного приблизились, и стало ясно, что совсем неподалеку кто-то играет на флейте. Ах, как сладко пела флейта в руках неведомого музыканта! Ее трели были так хороши, так невыразимо прекрасны, что на глаза Дженни навернулись слезы. Она вскочила на ноги, готовая бежать навстречу дивной музыке, и вдруг увидела самого музыканта.
По лощине брел молодой мужчина, задумчиво наигрывая на флейте. Никогда еще Дженни не встречала такого красавца. У него была небольшая золотистая бородка и длинные кудри. Зеленовато-карие глаза незнакомца смотрели мягко и ласково. Одет музыкант был как фермер, но эта простая одежда сидела на нем так ловко и изящно, что казалась придворным нарядом. Дженни, завороженная, смотрела, как он идет ей навстречу, а сердце ее сжималось и трепетало от неведомого доселе чувства.
Вдруг дивный напев оборвался. Музыкант заметил Дженни, опустил флейту и посмотрел на нее долгим взглядом, от которого девушка зарделась. Потом он вежливо поклонился ей и хотел было идти дальше, но Дженни, всплеснув руками, преградила ему путь.
-- Постой! -- взмолилась она. -- Не уходи так быстро! Я не знаю твоего имени, но если ты сейчас уйдешь, это разобьет мне сердце! Я и не знала, что музыка бывает так прекрасна! Прошу тебя, сыграй еще что-нибудь для меня!
Музыкант улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, и ответил:
-- Как могу я отказать прекраснейшему цветку Англии! Для тебя, Дженни Уиллоу, я сыграю свою лучшую мелодию. Присядь со мной здесь, под деревом, и слушай!
Дженни послушно села, не отрывая от него глаз, он опустился на траву рядом с ней, поднес флейту к губам и заиграл. О, что это была за музыка! Дженни захотелось одновременно засмеяться и расплакаться, пуститься в пляс и умереть. Сердце ее изнывало от сладкой тоски, а нежный взгляд незнакомца заставлял его биться все сильней и сильней. Она не знала, сколько времени прошло, но когда музыка кончилась, ей казалось, что она прожила целую жизнь. А незнакомец все смотрел на Дженни, и во взгляде его она читала любовь. Никогда еще никто не смотрел на нее так ласково, так нежно, и Дженни почувствовала, что сейчас растворится в теплых лучах этих глаз. И когда незнакомец бережно обнял ее, она сама потянулась губами к его губам, ибо жаждала поцелуя. А поцелуй этот был прекрасен, как звездное небо, и длился целую вечность. Когда же он кончился, они долго молчали, ведь слова порой излишни. Но Дженни не давал покоя один вопрос, и она, наконец, решилась его задать.
-- Скажи, как зовут тебя? -- спросила она тихо, боясь разрушить чары.
Незнакомец с готовностью ответил:
-- Мое имя -- Ганконер, а живу я здесь неподалеку.
-- Почему же я никогда не слышала о тебе? Я знаю всех наших соседей. Ты, наверно, живешь здесь недавно?
-- Нет, -- улыбнулся он, -- я живу здесь очень давно. Но я живу один, почти ни с кем не вожу знакомства -- потому ты и не знала обо мне до сих пор. А вот я не раз слыхал о красоте Дженни Уиллоу, но не верил, пока сам не увидел.
Дженни смутилась и стала похожа на алую розу, а он нежно взял ее руки в свои и сказал:
-- Посмотри, как прекрасно вокруг! Я всегда прихожу сюда, когда цветут колокольчики. Не хочешь ли побродить со мной и полюбоваться на них?
Дженни радостно кивнула, и они побрели куда глаза глядят. О, как хорошо им было вместе! Ганконер то наигрывал на флейте, то принимался рассказывать Дженни волшебные истории о цветах, зверях и птицах. Они плели венки, они смеялись и весело болтали о всяких пустяках, а когда уставали -присаживались под деревом и отдыхали в объятиях друг друга. Дженни казалось, что этот чудесный день никогда не кончится. Но вскоре -- она и не заметила как -- на землю легли тени, а вечерний лес стал задумчив и тих.
-- Тебе пора домой, Дженни, -- сказал тогда Ганконер. -- Смотри, уже темнеет.
-- Как! Уже! -- воскликнула огорченная Дженни. -- Да, ты прав, мне нужно идти.
В молчании они добрели до опушки и остановились, чтобы попрощаться. Дженни так не хотелось расставаться с любимым! Ее сердце щемило, словно предчувствуя грядущие печали. И она спросила, заглянув ему прямо в глаза:
-- А завтра я увижу тебя?
-- Конечно! -- с ласковой улыбкой ответил Ганконер. -- Скажи только, где?
-- Приходи завтра на то же место, где мы встретились впервые. О, неужели это было сегодня! Мне кажется, что с тех пор прошло много лет, что я знаю тебя всю жизнь.
-- Мне тоже, -- эхом отозвался он.
-- Поцелуй меня на прощанье, -- робко попросила Дженни.
Он исполнил ее просьбу, а потом грустно сказал:
-- Прощай, Дженни!
-- Глупый, что же ты грустишь? -- нежно сказала Дженни, обвив его шею руками. -- Не "прощай", а "до свидания"! Ведь мы увидимся завтра!
-- До свидания, Дженни, -- послушно повторил Ганконер.
-- До завтра, любимый!
И Дженни побежала через поле к родительскому дому. Ганконер долго смотрел ей вслед, потом поднес флейту к губам, издал несколько грустных трелей и исчез среди деревьев.
Как ни старалась Дженни скрыть свои чувства, сияющие глаза, пылающие щеки и радость, разливавшаяся вокруг нее, подобно аромату цветка, тут же выдали ее. Миссис Уиллоу не стала ее ни о чем расспрашивать -- лишь окинула долгим, внимательным взглядом. Но когда ужин был окончен, и Дженни, пожелав всем доброй ночи, убежала в свою комнату, миссис Уиллоу многозначительно сказала мужу:
-- Старик, кажется, наша девочка в кого-то влюбилась!
-- Не может быть! -- Фрэнк был так ошарашен словами жены, что чуть не выронил трубку изо рта. Несколько минут он молча переваривал эту новость, а потом спросил:
-- И в кого же это? По-моему, в округе не осталось парня, которого она не отшила!
На это миссис Уиллоу только пожала плечами и ответила:
-- Всегда кто-нибудь найдется, рано или поздно!
Фрэнк еще немного помолчал, а потом изрек:
-- Ну и слава Богу! Может, наконец, кончатся эти ее выкрутасы! Девчонке давно пора замуж!
-- Лишь бы человек был хороший, -- задумчиво протянула миссис Уиллоу. -- Ладно, там увидим. Не будем пока ее расспрашивать, а то еще спугнем. Дженни -- девочка порядочная, всякие вольности никому не позволит, тут я спокойна. Она и сама нам вскоре все расскажет.
На том они и порешили.
На следующий день Дженни, едва взошло солнце, тихо выскользнула из дому и поспешила в лес. Всю ночь она провела не сомкнув глаз, в сладких мечтах о любви, встреченной ею вчера. Ей думалось, что ее возлюбленный тоже не может дождаться часа встречи; он, верно, уже бродит там, в лощине, тоскуя по ней. И от этих мыслей Дженни пускалась бегом, не разбирая дороги. Как на крыльях летела она, и сердце ее замирало, предвкушая счастье, ждущее совсем рядом. Но когда Дженни, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, прибежала на место, где встретила Ганконера, там не оказалось ни одной живой души, кроме птиц, щебечущих на деревьях.
-- О! -- прошептала Дженни. -- Конечно, я пришла слишком рано. Он будет здесь с минуты на минуту.
Она была немного разочарована, но совсем не расстроилась, а вместо этого вспомнила, что почти всю дорогу бежала бегом.
-- Господи, на кого я похожа! -- сказала она самой себе. -- Волосы-то как растрепались! Что он подумает, если застанет меня в таком виде!
И Дженни присела, достала из кармана зеркальце и начала торопливо прихорашиваться. Наконец, зеркало сказало ей, что лучше выглядеть просто невозможно. Она устроилась на корне поудобней и стала терпеливо ждать.
Так Дженни сидела полчаса, и час, и другой. От каждого лесного шороха она вздрагивала и начинала радостно улыбаться, надеясь увидеть того, кого так ждала, но то опять был не он, и радость сменялась разочарованием. Уже утро стало днем, и яркий свет полуденного солнца проник сквозь листву, а Ганконера все не было и не было. Дженни начала чувствовать досаду.
-- Что-то он не торопится! -- пробормотала она недовольно. И внезапно ужасная мысль полыхнула в ее голове, -- А вдруг он совсем не придет?! Но нет, что это я! Конечно, он, может быть, не смог прийти сегодня -- кто знает, что случилось? -- но тогда он обязательно придет завтра! К тому же, до вечера еще далеко -- подожду еще немного!
И Дженни опять принялась ждать. Но теперь бедняжке не сиделось на месте -- то и дело ей чудился звук шагов, и она вскакивала, как потревоженная лань. Она перебирала в уме всевозможные причины, одна страшнее другой, которые могли помешать Ганконеру прийти, и от этих вымышленных несчастий страдала так, словно все они уже случились. На дне ее прекрасных глаз затаились тревога и боль. Ей стало казаться, что она ждет вовсе не там, где нужно -- кто знает, вдруг он здесь, совсем рядом, вон за теми деревьями? Она стремительно вскочила и помчалась туда, но его и там не было. Тогда Дженни принялась метаться по лощине, и каждое дерево, каждый куст казались ей теми самыми, а Ганконера не было нигде. В ее пылающей, страдающей головке все так перемешалось, что она уже не могла сказать точно, где ей нужно ждать. Как бледная тень бродила Дженни туда-сюда, не находя покоя, пока не заметила вдруг, что лес потемнел. Солнце заходило. Целый день она прождала напрасно, пора было возвращаться домой.
Встревоженные мистер и миссис Уиллоу в один голос ахнули, когда Дженни вошла и скорее упала, чем села, на стул.
-- Что с тобой, доченька? -- принялась ласково допытываться миссис Уиллоу. -- На тебе лица нет! Почему ты такая бледная, и почему твое платье все в репьях и сухих листьях? Где ты пропадала целый день?
-- Я гуляла в лесу, -- отвечала Дженни тихим, безжизненным голосом.
-- В лесу? Что же ты там делала?
-- Ничего. Просто гуляла.
И Дженни закрыла руками лицо и зарыдала так горько, словно сердце у нее разрывалось.
Растерянная миссис Уиллоу умоляюще взглянула на мужа:
-- Отец, с нашей девочкой что-то случилось! Поговори хоть ты с ней, может, тебе она расскажет!
-- Дженни, детка, -- осторожно начал мистер Уиллоу. -- Давай поговорим. Тебя, случайно, никто не обидел? Не бойся, расскажи мне!
Но Дженни в ответ только качала головой и плакала еще горше.
Несчастные родители, не зная, что делать с ней, и видя, что от их расспросов становится только хуже, решили отложить все до завтра. Постепенно Дженни перестала плакать, но мертвенная бледность и потухший взгляд говорили о том, что она молча страдает. Как ни уговаривали ее поесть, Дженни не смогла проглотить ни кусочка. Тогда мать отвела ее в спальню, уложила, как ребенка, и велела выспаться получше и назавтра никуда не ходить. Дженни в ответ промолчала.
Всю ночь Дженни то ненадолго забывалась беспокойным сном, то гадала, придет ли Ганконер на следующий день. Она с нетерпением ждала рассвета и, когда небо за окном только начало светлеть, неслышно встала, оделась и поспешила прочь из дому, пока никто не остановил ее. Еще быстрее, чем накануне, помчалась она к лощине, мечтая лишь об одном -- чтобы он был там и ждал ее. О, она не раздумывая простила бы вчерашнее мучительное ожидание -только бы увидеть его!
Но Ганконера не было, не было нигде. Напрасно Дженни бродила по лесу, напрасно звала -- он не пришел, не отозвался. А Дженни, полубезумная, вся в слезах, все ждала, и звала, и надеялась, не в силах поверить, что любовь может быть предана так жестоко. Рыдая, вспоминала она его ласковый взгляд, его нежные слова, поцелуй на прощанье -- разве мог он обмануть? Нет, это нежданная беда задержала его, не дала прийти! Он придет, рано или поздно -придет! И она снова принималась метаться и звать.
Солнце уже клонилось к закату, когда Дженни услышала вдалеке ответ на свой зов. Она бросилась было бежать в ту сторону, но ноги вдруг подкосились -- ведь она уже два дня не спала и не ела -- и бедняжка упала наземь, в отчаяньи проклиная свою слабость. Тогда Дженни изо всех сил закричала:
-- Я здесь! Здесь! Я жду тебя!
Кто-то отозвался, уже ближе, и вскоре послышались шаги. Измученное личико Дженни озарилось, собрав последние силы она встала и пошла навстречу любимому -- и вдруг увидела своего отца. Это он шел сквозь заросли, спеша на ее зов. Дженни вскрикнула, перед глазами у нее все поплыло, и она лишилась чувств.
Когда она очнулась, то увидела перед собой расстроенное лицо отца.
-- Дженни, деточка, -- заговорил Фрэнк срывающимся от волнения голосом, -- наконец-то я тебя нашел! Как же ты могла так исчезнуть! Мы с матерью места себе не находили, и вот я пошел искать тебя в лесу. Слава Богу, ты нашлась, ты жива! Но скажи, родная моя, почему ты убежала, ведь ты больна! И что ты делаешь в этом проклятом месте?
Дженни в ответ молчала, замкнувшись в своем горе. Тогда Фрэнк снова заговорил:
-- Дженни, я вижу, случилась беда. Прошу тебя, расскажи мне все как есть! Ведь я люблю тебя больше жизни, ты -- мое единственное дитя! Если бы ты знала, как я мучаюсь, глядя на твои страдания! Расскажи мне, что тебя терзает, и мы вместе что-нибудь придумаем!
И Дженни, не устояв перед мольбами отца, тихо сказала:
-- Я встретила в лесу одного человека и полюбила его. Мы договорились встретиться снова, но я жду, а он все не приходит...
-- Где встретила? Здесь?
Дженни кивнула.
-- Странное место для встречи, -- пробормотал Фрэнк. -- Это не к добру. А что за человек? Как его имя? Скажи мне, девочка, не бойся!
-- Он музыкант и чудесно играет на флейте. А зовут его Ганконер. Я не спросила, где он живет, потому что...
Тут Дженни испуганно смолкла -- так побледнел вдруг ее отец, такое отчаянье отразилось на его добром лице. Он долго молчал, а затем медленно проговорил:
-- Такой беды я не ждал! Я-то думал, это деревенский проказник!
-- В чем дело? Ты что-то знаешь о нем! Расскажи! -- взмолилась Дженни, вцепившись в его руку. -- Я люблю его, я на все готова, только бы увидеть его снова!
Фрэнк поглядел на нее так, словно у него разрывалось сердце, потом обнял и сказал:
-- Мужайся, девочка! Выслушай меня до конца и не перебивай. Больше ты его никогда не увидишь. Ты должна вырвать эту любовь с корнем, иначе погибнешь! Ганконер -- не человек. Он из фейри, и его другое имя -- Ласковый Любовник. Я вижу, ты вздрогнула -- да, это с ним тебе напророчила встречу миссис Джилфри, проклятая ведьма! Но с ней мы еще разберемся, послушай лучше о Ганконере. Когда цветут колокольчики, он в образе златокудрого юноши, с флейтой в руках, бродит по лощине. Музыкант он действительно чудесный, только среди фейри есть такие, но горе той девушке, которая услышит его флейту! В этой музыке -- необоримые любовные чары, и все, кто слышат ее, влюбляются в Ганконера. Он же так хорош собой, так нежен и учтив, что, право, не полюбить его -- выше девичьих сил! Но очаровав девушку и проведя с ней день Ласковый Любовник навсегда исчезает. А несчастная девушка, подобно тебе, целыми днями бродит по лесу, плачет, зовет и ждет, пока горе и тоска не сводят ее в могилу. Он не придет, Дженни, он никогда не приходит! Молю тебя, забудь его -- иначе ты зачахнешь от тоски и умрешь!
-- Нет! -- воскликнула Дженни, ломая руки. -- Я не верю тебе, этого не может быть! Даже если он -- фейри, и все, что ты рассказал мне -- правда, я все равно люблю его! И я не хочу, не могу забыть его! Я знаю, когда-нибудь я снова увижу его -- я буду ждать и надеяться! Ганконер любит меня, и однажды он придет! Он не может быть так жесток и бессердечен, как ты говоришь!
-- Дело не в том, что он жесток, -- возразил ей отец. -- Кто знает, что творится в голове у фейри? Может быть, Ганконер на следующий день уже забывает о вчерашней возлюбленной. А может, ему нравится очаровывать девушек, а все, что у людей бывает потом, для него не интересно. Но он никогда не приходит. Я слышал рассказы стариков, ведь ты -- не первая, кто с ним встретился. Я своими глазами видел, когда еще был мальчишкой, как от любви к Ганконеру зачахла Молли Рединг. Она, как ты, встретила его летом, и зима еще не наступила, когда ее отвезли на погост. А какая была девушка -красавица, веселая, смешливая! И что ты думаешь? За несколько месяцев истаяла и умерла! Дженни, доченька, прошу тебя, не упрямься -- не жди его, забудь!
Но как ни уговаривал Фрэнк Уиллоу свою дочь, как ни умолял -- все было напрасно. Дженни упрямо продолжала твердить, что любит Ганконера и будет ждать его. Фрэнк попробовал пригрозить запереть ее -- она не отступилась. О, как она рыдала, как заклинала не мешать ей ждать любимого! Наконец, расстроенный, сам едва не плачущий Фрэнк сказал:
-- Ладно, дочка, не будем сейчас спорить. Пойдем лучше домой, там твоя мать сходит с ума от горя. Ведь она так и не знает где ты и что с тобой!
День уже клонился к вечеру, но Дженни не соглашалась уйти из леса, пока не зайдет солнце.
-- Подумай, отец, вдруг он придет, а меня здесь не будет! -- говорила она жалобно. -- Тогда он, конечно, решит, что я его забыла!
В горестном молчании отец и дочь дождались заката и пошли домой. Дженни так ослабела, что еле шла, и Фрэнку приходилось поддерживать ее.
Нет слов, чтобы описать радость миссис Уиллоу при виде дочери, и ее горе, когда муж рассказал о Ганконере. Миссис Уиллоу тоже слыхала о нем, и сразу поняла, что случилось. Она заплакала и принялась укорять себя за то, что не предупредила дочь об опасности.
-- О, Дженни, почему я не рассказала тебе о проклятом фейри! Почему не запретила ходить в лощину! -- повторяла безутешная мать. -- Я-то думала, что Ганконера нет больше в наших краях, ведь лет сорок о нем никто не слышал! И, подумать только, ради моей девочки эта дрянь вылезла из норы! А эта ведьма, миссис Джилфри! То ли знала все наперед, то ли сама и приманила Ганконера! Ох, с каким удовольствием я выцарапаю ей глаза!
И миссис Уиллоу хотела было бежать к Джилфри и перейти от слов к делу, но Фрэнк остановил ее:
-- Жена, с ведьмой Джилфри мы еще успеем потолковать! Посмотри лучше, как измучилась Дженни! Ее надо уложить, накормить и позвать врача и священника. Не знаю, кто из них ей верней поможет, да и поможет ли хоть кто-нибудь... Пойду приведу обоих, а ты пока займись остальным.
Разумные слова мужа охладили боевой пыл миссис Уиллоу, и она, позабыв о мести, принялась хлопотать вокруг Дженни. Бедняжка так устала и исстрадалась, что с трудом понимала, что происходит вокруг, только все повторяла:
-- Мама, мама, прошу тебя, позволь мне завтра пойти в лес!
-- Пойдешь, мой ангел, пойдешь, -- отвечала, глотая слезы, миссис Уиллоу. -- Только сначала ты должна выздороветь. Вот, покушай, а то совсем ослабела!
После обещания матери отпустить ее в лес Дженни немного успокоилась, покорно и безжизненно, словно кукла, позволила раздеть, уложить и накормить себя. Было видно, что она не может думать ни о чем, кроме завтрашней встречи с Ганконером. Ее лицо то омрачала тоска, то озаряла надежда.
Не прошло и часа, как Фрэнк Уиллоу вернулся, ведя за собой целителя души и целителя тела. Доктор Кроу, сухонький желчный старик, с головы до ног одетый в черное, не скрывал, что басням о Ганконере не верит. Он, тем не менее, был отменно вежлив и обещал сделать все, что только в его силах, дабы вернуть Дженни здоровье. Напротив, преподобный Фокс в Ганконера верил, но не скрывал, что не знает, что делать. Это был толстенький, кругленький человечек, любивший покушать и поговорить и ненавидевший все сложное и непонятное.
Первым за Дженни принялся доктор Кроу. Он тщательно осмотрел ее, сосчитал пульс, постучал молоточком по коленям, совершил еще с десяток загадочных манипуляций, хмыкнул, и заявил:
-- Любезный мистер Уиллоу, ваша дочь здорова. Разве что, пульс у нее немного ускорен, но это можно объяснить волнением. Ее нервы находятся в некотором возбуждении, в связи с чем я рекомендую принимать бром. В остальном эта девица так же здорова, как и любая другая особа ее возраста.
-- Но, доктор, -- проговорил растерянный Фрэнк, -- посмотрите, как она страдает! Может, есть еще какое средство?
В ответ доктор Кроу саркастически усмехнулся:
-- Дорогой мистер Уиллоу, к сожалению, наука не знает средства от любви. Что поделать, медицина не всесильна! Попробуйте лучше бром, он чудесно успокаивает нервы. С вас за осмотр три шиллинга.
И, получив свою мзду, доктор пожелал всем спокойной ночи и удалился.
Все взгляды устремились на преподобного Фокса. Священник переминался с ноги на ногу, на лице его были написаны беспокойство и растерянность. Он чувствовал, что от него ждут каких-то слов, но никак не мог смекнуть, что же следует сказать. Наконец, преподобный Фокс решился.
-- Дженни, дочь моя, -- заговорил он елейно. -- Не хочешь ли покаяться в греховной любви к отродью нечистого?
Ах, как вскинулась Дженни на эти слова!
-- Преподобный отец! -- воскликнула она. -- Да как вы смеете называть мою любовь греховной! Нет никого лучше и прекраснее того, кого вы обозвали "отродьем нечистого"! А если вы думаете, что несколько поцелуев -- это смертный грех, то нет ни одной девушки в Англии, не заслуживающей преисподней!
-- Вот видите! -- скорбно развел руками преподобный Фокс, глядя на родителей Дженни. -- Она не хочет покаяться, а раз так -- Церковь бессильна!
-- Как это бессильна?! -- возмутился Фрэнк. -- Ну сделайте же что-нибудь: побрызгайте святой водой, почитайте молитвы! Неужели ничем нельзя помочь?
-- Все это прекрасно помогло бы, чтобы отвадить фейри. А здесь, я так понимаю, нужно его, наоборот, привадить, -- не без яда ответил преподобный Фокс. -- Нет, дорогие мои, пока эта заблудшая душа не раскается в своей любви и не обратиться к Церкви за утешением, я ничем не могу ей помочь!
-- Дженни, девочка, покайся! -- стала умолять ее мать, но Дженни, не говоря ни слова гневно сверкнула глазами и отвернулась.
-- Как она может покаяться, она же под властью колдовства! -- не унимался Фрэнк. -- Снимите с нее чары фейри, и, я уверен, через пять минут она раскается во всем!
-- Ну хорошо, я попробую, -- вздохнул преподобный Фокс и раскрыл Библию.
Целый час он читал над Дженни молитвы, изгонял из нее всех известных бесов, кропил святой водой и окуривал ладаном. Все было напрасно. Наконец преподобный Фокс, отирая пот со лба, захлопнул Библию и сказал:
-- Не знаю, что сильнее -- чары фейри или упрямство вашей дочери! Нет, здесь Церковь бессильна!
И священник, вслед за доктором, отправился восвояси, а несчастные родители остались наедине со своим горем, лишенные всякой помощи и поддержки.
Вскоре соседи узнали о беде, приключившейся с Дженни Уиллоу. Узнали они и о том, что причиной той беды было проклятие старухи Джилфри. Скорбь и гнев охватили тогда всех в Литтлбридже, и народ собрался перед домом Джилфри, крича проклятия ведьме и угрожая ей расправой. Но никто не отвечал им, а когда они ворвались в дом, то увидели, что птички улетели. Предупредил ли кто ведьму, что злое дело вышло наружу, или она сама с помощью своего черного искусства прознала о том -- но ни миссис Джилфри, ни ее сына никто больше не видел. Так еще одна подлость осталась неотмщенной.
А Дженни день ото дня становилось все хуже. Никто, взглянув на нее, не поверил бы, что еще недавно она была прекраснее всех в Англии. Дженни таяла, как свечка в печи. Она исхудала, платье висело на ней, как на вешалке, в движеньях не осталась и следа прежней грации. Лицо ее так побледнело и осунулось, что казалось восковым. Глаза запали от горьких слез, волосы тронула седина. Люди жалели Дженни, но побаивались -- ведь она зналась с фейри -- и считали помешанной. Никто не заговаривал с ней, а дети, едва завидев, пускались наутек.
Но любовь, причинявшая Дженни столько страданий, давала ей и силы терпеть. Вопреки всему она надеялась, что Ганконер не разлюбил ее, что она увидит его вновь. День за днем, не слушая уговоров и упреков, ходила Дженни в лес и ждала любимого. Лето прошло, наступила промозглая и ветренная осень. Не знающий сострадания ветер и колючий дождь добавили немало глубоких морщин на лице Дженни. Потом пришла суровая зима. Жестокий мороз выпил последние соки из ее измученного тела, а ее кожа, некогда такая мягкая и нежная, стала похожа на старый пергамент. Наконец, наступила весна и вселила радость во все сердца. Только Дженни не радовалась журчанию ручьев и щебету птиц -- она умирала. Холод и сырость сделали свое дело; Дженни стала кашлять, на ее щеках проступили алые пятна, метка чахотки. В начале лета Дженни слегла, и думали уже, что больше она не встанет. Но ее несгибаемое упорство заставило болезнь на время отступить, и к июлю Дженни стало немного лучше.