Страница:
Я люблю деньги. Зачем бежать?
Я ставлю рюкзак на пол и поднимаю деньги. По полу разбросано не менее двадцати долларовых купюр, а в шкафчике остается больше десяти. Эти я тоже сгребаю и засовываю в рюкзак. Схватив учебники, запираю шкафчик, потом с улыбкой надеваю рюкзак:
– Передайте своим папочкам благодарность от меня.
Игнорируя злобные взгляды, я прохожу мимо стайки девиц, которым уже не смешно.
«Я справлюсь».
Взявшись за ручку двери кафетерия, я открываю ее, почти готовая увидеть адское пламя. Я переступаю через порог, но встречает меня не огонь, а невообразимый шум. Такое впечатление, что каждый пытается перекричать соседа. Господи, я поступила в школу, где состязаются во всем.
Я изо всех стараюсь изобразить уверенность, не желая привлекать к себе ненужное внимание парней, группировок, изгоев или Грейсона. Мне удается проделать полпути к раздаче, когда вдруг кто-то берет меня под руку.
– Я тебя поджидал, – говорит он.
Я не успеваю толком рассмотреть его лицо, а он уже, пробираясь между столами, ведет меня через кафетерий. Надо бы воспротивиться этому неожиданному вмешательству, но такая удивительная вещь происходит со мной впервые. Он тянет меня за руку. Я перестаю сопротивляться и вливаюсь в поток.
При взгляде на него со спины чувствуется стиль, каким бы странным он ни был. На нем фланелевая рубашка, отделанная по краю тканью того же ярко-розового оттенка, что и кроссовки. Брюки черные, обтягивающие и выгодно подчеркивающие фигуру… если бы речь шла о девушке. В его случае они подчеркивают хрупкость. Темно-каштановые волосы коротко острижены по бокам и чуть длиннее на макушке. Его глаза… в упор смотрят на меня. Тут я смекаю, что мы остановились и он уже не держит меня за руку.
– Если только ты не вавилонская блудница.
Он улыбается. Вопреки сказанному, выражение его лица на удивление дружелюбное. Он садится за стол и жестом приглашает меня последовать его примеру. Перед ним два подноса. Он придвигает ко мне один:
– Садись. Нам надо заключить союз.
Я не сажусь. Некоторое время обдумываю ситуацию. Я понятия не имею, кто этот паренек, но он ведет себя так, словно ждал меня. Не стоит игнорировать и то, что он назвал меня блудницей. И, судя по всему, купил мне… обед? Пытаясь разгадать его замысел, я искоса смотрю на него, но тут замечаю на стуле рядом с ним рюкзак.
– Любишь читать? – спрашиваю я, указывая на книгу, уголок которой торчит из рюкзака. Это не учебник, а обычная книга. То, что я считала потерянным для нынешнего поколения фанатиков Интернета. Протянув руку, я вытаскиваю ее и сажусь напротив. – Какой жанр? Только не говори, пожалуйста, что это научная фантастика.
Он откидывается на стуле и ухмыляется с видом, будто что-то выиграл. Черт, может, оно и так. Я ведь сижу перед ним.
– Разве жанр имеет значение, если книга интересная? – говорит он.
Я листаю страницы, пытаясь понять, роман это или нет. Я большая любительница романов, как и мой собеседник, судя по виду.
– А эта? – листая книгу, спрашиваю я. – Интересная?
– Да. Возьми себе. Я как раз дочитал на лабораторной.
Я поднимаю на него взгляд и замечаю, что он по-прежнему сияет от сознания своей победы. Я засовываю книгу к себе рюкзак и смотрю, что у меня на подносе. Прежде всего, проверяю дату на пакете с молоком. Свежее.
– А вдруг я вегетарианка? – спрашиваю я, глядя на куриную грудку с салатом.
– Тогда ешь гарнир.
Я беру вилку, нанизываю на нее кусок и подношу ко рту.
– Ну, тебе повезло, потому что я не вегетарианка.
Он с улыбкой берет вилку и начинает есть.
– Против кого мы заключаем союз?
Мне любопытно знать, почему выбрали именно меня.
Он оглядывается по сторонам и, подняв руку, размахивает ею туда-сюда:
– Придурки. Качки. Фанаты. Потаскушки. – Он опускает руку, и я замечаю, что ногти у него выкрашены в черный цвет. Увидев, что я смотрю, он кривит губы. – Черный лучше отражает мое нынешнее настроение. Если поддержишь меня, переключусь на что-нибудь более жизнерадостное. Возможно, желтый.
– Ненавижу желтый, – качаю я головой. – Пусть будет черный – как твоя душа.
Он смеется. Его искренний смех вызывает у меня улыбку. Мне нравится… этот паренек. Но я даже не знаю имени.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я.
– Брекин. А тебя Скай. По крайней мере, так я считаю. Пожалуй, надо бы убедиться, прежде чем познакомить тебя с деталями моего коварного садистского плана захвата школы нашим союзом.
– Я действительно Скай. А тебе не о чем беспокоиться, поскольку пока ты не раскрыл никаких деталей своего коварного плана. Интересно, однако, откуда ты меня знаешь. Я знакома с четырьмя или пятью ребятами из этой школы и с каждым из них встречалась. Ты не из их числа, так в чем же дело?
На долю секунды я замечаю в его глазах проблеск сожаления. Повезло же ему, что это был только проблеск.
Брекин пожимает плечами:
– Я здесь новичок. Если ты еще не поняла по моему безукоризненному чувству стиля, могу признаться, что я… – Он наклоняется вперед и прикрывает рот ладонью. – Мормон, – шепчет он.
Я смеюсь:
– А я решила, ты скажешь: «Гей».
– И это тоже, – говорит он, взмахивая кистью. Затем складывает руки под подбородком и подается ко мне. – Серьезно, Скай. Сегодня я заметил тебя в классе и понял, что ты тоже новенькая. А когда увидел, как перед четвертым уроком из твоего шкафчика выпали эти деньги, а ты и бровью не повела, понял, что мы с тобой заодно. Вот и подумал: если мы объединимся, то сможем в этом году предупредить по меньшей мере два подростковых самоубийства. Ну, что скажешь? Хочешь быть моим лучшим другом на всем белом свете?
Я смеюсь. Как не посмеяться?
– Конечно. Но если твоя книга – отстой, придется сделать переоценку дружбы.
Понедельник, 27 августа 2012 года
15 часов 55 минут
Так получилось, что Брекин стал для меня Божьей милостью… и он действительно мормон. У нас много общего, и многое нас отличает, что делает его еще симпатичнее. Он тоже был усыновлен, но поддерживает тесные отношения с семьей настоящих родителей. У Брекина есть два брата – не приемные и не геи, – поэтому неродные родители объясняют его гомосексуальные наклонности происхождением из другой семьи. Он говорит, они надеются, что, если усердно молиться, все это постепенно пройдет к окончанию школы, но сам он уверен, что оно, напротив, расцветет пышным цветом.
Он мечтает стать знаменитой бродвейской звездой, но признается, что у него нет способностей к пению или актерской игре, а потому придется отказаться от этой мечты и поступить в коммерческий колледж. Я рассказала ему, что хочу изучать литературное мастерство и заниматься только тем, что сидеть в штанах для йоги, писать книги и есть мороженое. Он спросил, в каком жанре я собираюсь работать, и я ответила:
– Неважно, было бы хорошо написано, верно?
Думаю, это замечание решило нашу судьбу.
Сейчас я иду домой, размышляя, написать ли Сикс об удивительных событиях первого дня или пойти в магазин за дозой кофеина, необходимой мне перед ежедневной пробежкой.
Побеждает кофеин, несмотря на то что моя любовь к Сикс немного перевешивает.
Мое минимальное участие в ведении семейного хозяйства заключается в еженедельной закупке продуктов. Благодаря нешаблонному веганскому подходу Карен к питанию, вся еда в нашем доме без сахара, без углеводов и без вкуса, поэтому я предпочитаю отовариваться сама. Хватаю упаковку из шести бутылок содовой и самый большой пакет сникерсов, бросаю в тележку. У меня в спальне есть замечательный тайник для припасов. Большинство подростков припрятывают сигареты и травку, а я – сласти.
Дойдя до кассы, я узнаю девушку, пробивающую чек. Она была со мной на втором уроке английского. Я уверена, что ее зовут Шейна, но на беджике значится Шейла. В Шейне / Шейле есть все, о чем можно мечтать. Высокая и загорелая соблазнительная блондинка. В хорошие дни я тоже ничего себе. Можно было бы постричь мои прямые каштановые волосы или даже сделать мелирование. Но волос у меня целая копна, и будет не так-то легко содержать их в порядке. Они спадают с плеч дюймов на шесть, но из-за жары и влажности я обычно убираю их наверх.
– У нас естествознание? – спрашивает Шейна / Шейла.
– Английский, – поправляю я.
Она бросает на меня снисходительный взгляд.
– А я и говорила по-английски, – обиженно произносит она. – Я спросила: «У нас естествознание?»
Боже правый! Может, такой блондинкой мне быть вовсе не хочется.
– Нет, – отвечаю. – Я имела в виду, что у нас с тобой общий английский, а не естествознание.
Несколько мгновений она тупо смотрит на меня, потом смеется:
– А-а!
На ее лице появляется осмысленное выражение. Она смотрит на монитор и называет сумму. Я засовываю руку в задний карман джинсов и достаю кредитную карту, стремясь поскорей закончить этот не слишком умный разговор.
– Бог мой, – тихо произносит она. – Посмотри, кто там сзади.
Я поднимаю на нее взгляд. Она пристально смотрит на кого-то, стоящего неподалеку в очереди к соседней кассе.
Нет, выражусь точней. Она исходит слюной, глядя на кого-то, стоящего в очереди к соседней кассе.
– Привет, Холдер, – обольстительно произносит она, сверкая белозубой улыбкой.
Неужели она хлопает ресницами? Угу. Она и впрямь похлопала ресницами. Я всерьез полагала, что такое можно увидеть только в мультиках.
Я оборачиваюсь посмотреть, кто такой этот Холдер, которому удалось развеять подобие самоуважения, оставшегося у Шейны / Шейлы. Парень смотрит на нее и с безразличным видом кивает в знак того, что узнал.
– Привет… – Он скашивает взгляд на ее беджик. – Шейла. – Потом поворачивается к своей кассирше.
Неужели проигнорировал? Одна из самых смазливых девиц в школе откровенно завлекает его, а он раздражается. Он вообще из человеческой породы? Ребята, которых я знаю, так бы себя не вели.
Она фыркает.
– Шейна, – поправляет она, досадуя на то, что он не знает ее имени.
Я поворачиваюсь к Шейне и провожу кредитку через считывающее устройство.
– Извини, – обращается он к ней. – Ты ведь знаешь, что на твоем беджике написано «Шейла»?
Она скашивает и приподнимает беджик, чтобы прочитать.
– Ха! – Погрузившись в раздумья, она сдвигает брови. Было бы куда погружаться! – Когда ты вернулся? – спрашивает она Холдера, напрочь игнорируя меня.
Я только что провела свою кредитку и почти уверена, что теперь очередь за Шейной, но она поглощена мыслями о скорой свадьбе с этим парнем и начисто забыла, что у нее клиент.
– На прошлой неделе, – отрывисто отвечает он.
– А тебе разрешат вернуться в школу?
С места, где я стою, слышно, как он вздыхает.
– Это неважно, – бесстрастно произносит он. – Я не вернусь.
Это последнее высказывание вызывает явное неодобрение Шейны / Шейлы. Закатив глаза, она обращает внимание на меня.
– Досадно, что к такому телу не прилагаются мозги, – шепчет она.
От меня не ускользает ирония ее утверждения.
Когда она наконец начинает набивать цифры на кассовом аппарате, я пользуюсь возможностью оглянуться вторично. Мне любопытно еще раз взглянуть на парня, которого бесит длинноногая блондинка. Посмеиваясь над словами кассирши, он заглядывает в свой бумажник. Я сразу замечаю три вещи:
Чувство это мне совершенно незнакомо. Я вообще не понимаю, что со мной творится. Не знаю, что в нем такого особенного и откуда у меня впервые появилась нормальная биологическая реакция на другого человека. Пожалуй, я никогда не видела ничего подобного. Он красив, но не приторной красотой смазливых мальчиков. На крутого парня он тоже не тянет. Просто-напросто идеальная смесь того и другого. Не слишком рослый, но и не маленький. Ни излишней грубости, ни идеального совершенства. На нем джинсы и белая футболка, ничего особенного. Не похоже, чтобы он сегодня причесывался, да и хорошая стрижка ему бы не помешала, как и мне. Волосы у него довольно длинные спереди, и, когда он поднимает глаза и ловит на себе мой пристальный взгляд, ему приходится откидывать их с лица.
Черт!
Обычно, когда на меня смотрят в упор, я сразу отвожу глаза, но в его взгляде есть нечто странное, отчего мой взор приковывается к нему. Улыбка моментально сходит с его лица, и он поднимает голову. В глазах появляется пытливое выражение, и он медленно качает головой – то ли с недоверием, то ли с… отвращением? Не знаю, что за этим кроется, но реакция явно негативная. В надежде, что причина этого неудовольствия не во мне, я озираюсь по сторонам. Потом вновь оборачиваюсь к нему. Он продолжает глазеть на меня.
На меня.
Я, мягко говоря, взволнована и поспешно поворачиваюсь к Шейле. Или Шейне. Как бишь там ее. Мне надо прийти в себя. Каким-то образом этому парню удалось за минуту привести меня в экстаз, а потом до смерти напугать. Такая неоднозначная реакция едва ли хорошо скажется на моем лишенном кофеина организме. Я бы скорей предпочла, чтобы он смотрел на меня с тем же безразличием, что и на Шейну / Шейлу, нежели таким взглядом. Я хватаю чек у «как там ее» и сую в карман.
– Привет.
От его низкого требовательного голоса у меня моментально перехватывает дыхание. Я не знаю, обращается ли он ко мне или к «как там ее», поэтому подхватываю пакеты с продуктами, надеясь добраться до машины, пока он оплачивает свои покупки.
– Кажется, он обращается к тебе, – произносит она.
Я хватаю оставшиеся пакеты и, игнорируя ее, поспешно направляюсь к выходу.
Дойдя до машины, я со вздохом облегчения открываю заднюю дверь, чтобы положить продукты. Что за фигня со мной происходит? Мое внимание пытается привлечь симпатичный парень, а я убегаю? Обычно я не стесняюсь. Я даже чересчур самонадеянна. Пожалуй, впервые в жизни я испытала влечение и сразу бегу.
Сикс меня убьет.
Но этот взгляд! Он так взволновал меня! Я испытала неловкость и смущение, но в то же время была польщена. Мне непривычны подобные эмоции – особенно когда их несколько кряду.
– Привет.
Я замираю. Сейчас, без сомнения, он обращается ко мне.
Я по-прежнему не в состоянии понять, что это – томное щекотание в животе или вирус, но, как бы то ни было, его голос проникает в самое мое нутро, и мне это не нравится. Я сжимаюсь и медленно оборачиваюсь, понимая вдруг, что от моей прежней уверенности не осталось и следа.
Одной рукой он держит два пакета, а другой потирает загривок. Вот бы снова пошел дождь и он бы здесь не торчал. Парень смотрит мне в глаза, и недавний презрительный взгляд уступает место кривой улыбке, которая в этой ситуации кажется несколько натянутой. Рассмотрев его внимательнее, я понимаю, что причина неожиданных желудочных симптомов – вовсе не инфекция.
Это просто он сам.
Все в нем – от взъерошенных темных волос до ярких голубых глаз, до этих… ямочек и мускулистых рук, которые хочется потрогать.
«Потрогать? Ты что, Скай? Держи себя в руках!»
При взгляде на него перехватывает дыхание и сердце начинает бешено колотиться. У меня такое ощущение, что улыбнись он мне обольстительной улыбкой (как это пытается сделать Грейсон), и я немедленно разденусь перед ним.
Как только я перестаю таращиться на его фигуру и мы вновь встречаемся взглядами, он перекладывает пакеты в левую руку.
– Я Холдер, – говорит он, протягивая ладонь.
Я смотрю на его руку и, не пожав ее, пячусь. Вся ситуация вызывает у меня чувство неловкости, чтобы поверить в невинность этого представления. Может, если бы в магазине он не смотрел так пристально, меня вернее сразило бы его физическое совершенство.
– Что тебе нужно?
Я нарочно смотрю на него с подозрением, чтобы скрыть восторг.
Он отрывисто смеется и качает головой, при этом в уголках губ вновь появляются ямочки. Потом отводит глаза.
– Мм.
Это нервное заикание совершенно не соответствует его самоуверенному поведению. Словно желая сбежать, он обшаривает взглядом парковку, а затем со вздохом вновь останавливает взор на мне. Быстрая смена его настроений приводит в сильное замешательство. В один момент его словно раздражает мое присутствие, а в следующий – он уже готов преследовать меня. Обычно я неплохо разбираюсь в людях, но если бы меня попросили оценить Холдера исходя из опыта двух последних минут, я сказала бы, что он страдает раздвоением личности. Сбивают с толку его резкие переходы от беспечности к рвению.
– Не хочу показаться банальным, – говорит он. – Но твое лицо кажется мне знакомым. Ничего, если я спрошу, как тебя зовут?
Едва эти слова срываются с его губ, как я начинаю испытывать разочарование. Он один из тех парней. Вы знаете, о ком я. Те обалденные парни, которым ничего не стоит подцепить любую девчонку в любое время и в любом месте, – и они об этом знают. Те, кому достаточно криво ухмыльнуться, поиграть ямочками на щеках или спросить девушку, как ее зовут, и она уже тает, а потом оказывается перед ними на коленях. Те ребята, которые субботними вечерами залезают в окна.
Я сильно разочарована. Закатив глаза, пытаюсь не глядя открыть дверь машины.
– У меня есть парень, – вру я.
Развернувшись, открываю ее и забираюсь в машину. Хочу захлопнуть дверь, но встречаю сопротивление. Подняв глаза, вижу, что он придерживает ее. Взгляд его выражает гнетущее отчаяние, от которого у меня по рукам бегут мурашки.
Он смотрит, а я дрожу? Кто же я такая, черт побери?
– Твое имя. Это все, что мне нужно.
Я прикидываю, следует ли объяснять, что мое имя не поможет ему в его поползновениях. Вероятно, я единственная семнадцатилетняя особа в Америке, не пользующаяся Интернетом. Продолжая сжимать дверную ручку, я сражаю его сердитым взглядом.
– Не возражаешь? – резко произношу я, метнувшись взглядом к руке, не дающей закрыть дверь.
С его кисти мой взор перемещается на татуировку, мелким шрифтом нанесенную на предплечье:
«Хоуплесс».
Без надежды. Или безнадежный. Я с трудом сдерживаю смех. Быть мне нынче мишенью возмездия Судьбы. Наконец-то я встретила парня, который мне понравился, а его, оказывается, выгнали из школы, и на нем татуировка «Хоуплесс» – «Без надежды».
Я раздосадована и снова дергаю дверь, но он не отпускает.
– Твое имя. Пожалуйста.
Отчаяние, с которым он произносит слово «пожалуйста», неожиданно вызывает во мне сочувствие.
– Скай, – отрывисто произношу я, смягченная страданием, прячущимся в этих голубых глазах.
Я разочарована легкостью, с которой уступаю его просьбе под действием одного лишь взгляда. Я отпускаю дверь и включаю зажигание.
– Скай, – повторяет он. На миг задумывается, потом качает головой, словно сомневаясь в правильности ответа. – Ты уверена? – наклоняя голову, спрашивает он.
Уверена ли я? Неужели он думает, что я, как Шейна / Шейла, не знаю собственного имени? Закатывая глаза, достаю из кармана удостоверение личности и подношу к его лицу.
– Само собой, я знаю, как меня зовут.
Я уже собираюсь убрать корочки, когда он выхватывает их, чтобы получше рассмотреть. Несколько мгновений изучает, потом щелкает по ним и отдает.
– Извини. – Он отступает от моей машины. – Я ошибся.
С посуровевшим выражением лица он наблюдает, как я кладу удостоверение в карман. Ожидая продолжения, я вперяюсь в него пристальным взглядом, но он лишь играет желваками.
Он так легко отказывается от мысли пригласить меня на свидание? Серьезно? Я дотрагиваюсь пальцами до дверной ручки, ожидая, что он сделает очередную неуклюжую попытку подцепить меня. Но этого не происходит, и он отступает от машины еще дальше, а я захлопываю дверь. Какого черта он пошел за мной, если никуда не зовет?
Он проводит рукой по волосам и что-то бормочет, но через закрытое окно мне ничего не слышно. Включив заднюю передачу и наблюдая за ним, я выезжаю с парковки. Он остается на месте, не сводя с меня глаз. Выезжая с парковки, я регулирую зеркало заднего вида, чтобы бросить на него последний взгляд. Я смотрю, как он перед уходом с размаху ударяет кулаком по капоту какой-то машины.
Ну и дела! Какой характер!
Понедельник, 27 августа 2012 года
16 часов 47 минут
Разложив продукты, я достаю из тайника пригоршню шоколадных конфет, сую в карман и вылезаю из окна. Потом поднимаю окно Сикс и забираюсь в него. Сейчас почти пять часов, и она спит. Я подхожу на цыпочках к кровати и опускаюсь на колени. У нее на лице маска, а русые волосы, намокнув в слюне, прилипли к щеке. Я низко склоняюсь и кричу:
– СИКС! ПРОСНИСЬ!
Она дергается с такой силой, что я не успеваю отпрянуть. Она заезжает мне локтем в лицо, и я падаю, прикрывая рукой ушибленный глаз. Растянувшись на полу, я смотрю на нее здоровым глазом, а она с хмурым видом садится в кровати.
– Какая же ты стерва, – со стоном произносит она, после чего сбрасывает с себя одеяло и идет в ванную.
– Ты мне глаз подбила, – жалуюсь я.
Не закрывая двери ванной, она садится на стульчак.
– Прекрасно. Ты этого заслуживаешь. – Потом она хватает туалетную бумагу и ногой захлопывает дверь. – Надеюсь, ты не зря меня разбудила и расскажешь что-то интересное. Я всю ночь паковала вещи и не спала.
Сикс никогда не была жаворонком, и голубем ее тоже не назовешь. Честно говоря, и на сову она не тянет. Если бы меня спросили, какое у нее самое любимое время суток, то я бы сказала: время, когда она спит. Может быть, именно поэтому она так не любит просыпаться.
Мы хорошо ладим с Сикс, в основном благодаря ее чувству юмора и открытому нраву. Меня дико раздражают бодрые фальшивые девчонки. В лексиконе Сикс даже нет, пожалуй, слов «бодрость духа». Она совершенно не похожа на типичного подростка. А фальшь? Она прямо выскажет все, что думает, хочешь ты этого или нет. В Сикс отсутствует фальшь, за исключением ее имени.
Когда ей было четырнадцать и родители сообщили, что они переезжают из штата Мэн в Техас, она в знак протеста отказалась откликаться на свое имя. Ее настоящее имя Севен[2] Мэри, и она, чтобы досадить родителям, настоявшим на переезде, стала откликаться только на Сикс. Родители по-прежнему называют ее Севен, а все прочие – Сикс. Просто она хочет показать, что не уступает мне в упрямстве, и это одна из многих причин, по которым мы спелись.
– Думаю, ты обрадуешься, что я тебя разбудила. – Я поднимаюсь с пола и ложусь на кровать. – Сегодня произошло нечто грандиозное.
Сикс открывает дверь ванной и идет к кровати. Потом ложится рядом со мной и натягивает одеяло себе на голову. Отвернувшись, она взбивает подушку и устраивается поудобней:
– Дай угадаю… Карен подключилась к кабельному телевидению?
Я придвигаюсь к ней ближе и обнимаю одной рукой:
– Попробуй еще раз.
– Ты познакомилась в школе с парнем, забеременела и скоро выходишь замуж, а я не смогу быть на твоей свадьбе подружкой невесты, потому что окажусь на другом конце света. Так?
– Близко, но не то. – Я барабаню пальцами по ее плечу.
– Тогда что же? – раздраженно произносит она.
Я переворачиваюсь на спину и делаю глубокий вдох:
– После школы я встретила в магазине парня. Блин, Сикс. Он так красив! В нем есть что-то пугающее, но до чего хорош!
Сикс моментально перекатывается на другой бок, умудрившись заехать мне локтем в тот же многострадальный глаз.
– Что? – громко спрашивает она, не обращая внимания на мои стоны. Она садится в кровати и отводит мою руку от лица. – Что? – снова вопит она. – Серьезно?
Я продолжаю лежать на спине, пытаясь отключиться от боли в глазу.
– Да. Едва я посмотрела на него, как почувствовала, что плавлюсь. Он был таким… Вау!
– Ты с ним разговаривала? Взяла у него телефон? Он пригласил тебя на свидание?
Никогда прежде я не видела Сикс такой оживленной. Она чересчур суетлива, и мне, пожалуй, это не нравится.
– Господи, Сикс, остынь!
Она смотрит на меня, нахмурив брови:
– Скай, я четыре года тревожусь за тебя и думала, что этого никогда не произойдет. Меня бы устроило, будь ты лесби. Или если бы тебе нравились только тощие низенькие ботаны. Меня устроило бы даже, если бы тебя тянуло к старым мужикам со сморщенными писюнами. Меня беспокоит только то, что ты не в состоянии испытать похоть. – Она с улыбкой падает на кровать. – Похоть – лучший из всех смертных грехов.
– Позволь не согласиться, – со смехом качаю я головой. – Похоть омерзительна. Мне кажется, все эти годы ты немного переигрывала. Я по-прежнему голосую за чревоугодие. – С этими словами я вытаскиваю из кармана шоколадку и отправляю в рот.
– Расскажи подробнее, – просит она.
Поерзав по кровати, я упираюсь спиной в изголовье:
– Не знаю, как это описать. Глаз не отвести. Я могла бы весь день пялиться на него. Но когда он посмотрел на меня, я чуть с ума не сошла. Он глядел так, словно досадовал, что я заметила его. Потом он пошел за мной к машине и стал спрашивать мое имя, но казалось, что его это злит. Словно я мешала ему. Мне хотелось то облизать ямочки у него на щеках, то провалиться ко всем чертям.
Я ставлю рюкзак на пол и поднимаю деньги. По полу разбросано не менее двадцати долларовых купюр, а в шкафчике остается больше десяти. Эти я тоже сгребаю и засовываю в рюкзак. Схватив учебники, запираю шкафчик, потом с улыбкой надеваю рюкзак:
– Передайте своим папочкам благодарность от меня.
Игнорируя злобные взгляды, я прохожу мимо стайки девиц, которым уже не смешно.
* * *
На большой перемене я смотрю на потоки дождя, которые заливают двор, и думаю, что это месть судьбы. Только непонятно, кому именно.«Я справлюсь».
Взявшись за ручку двери кафетерия, я открываю ее, почти готовая увидеть адское пламя. Я переступаю через порог, но встречает меня не огонь, а невообразимый шум. Такое впечатление, что каждый пытается перекричать соседа. Господи, я поступила в школу, где состязаются во всем.
Я изо всех стараюсь изобразить уверенность, не желая привлекать к себе ненужное внимание парней, группировок, изгоев или Грейсона. Мне удается проделать полпути к раздаче, когда вдруг кто-то берет меня под руку.
– Я тебя поджидал, – говорит он.
Я не успеваю толком рассмотреть его лицо, а он уже, пробираясь между столами, ведет меня через кафетерий. Надо бы воспротивиться этому неожиданному вмешательству, но такая удивительная вещь происходит со мной впервые. Он тянет меня за руку. Я перестаю сопротивляться и вливаюсь в поток.
При взгляде на него со спины чувствуется стиль, каким бы странным он ни был. На нем фланелевая рубашка, отделанная по краю тканью того же ярко-розового оттенка, что и кроссовки. Брюки черные, обтягивающие и выгодно подчеркивающие фигуру… если бы речь шла о девушке. В его случае они подчеркивают хрупкость. Темно-каштановые волосы коротко острижены по бокам и чуть длиннее на макушке. Его глаза… в упор смотрят на меня. Тут я смекаю, что мы остановились и он уже не держит меня за руку.
– Если только ты не вавилонская блудница.
Он улыбается. Вопреки сказанному, выражение его лица на удивление дружелюбное. Он садится за стол и жестом приглашает меня последовать его примеру. Перед ним два подноса. Он придвигает ко мне один:
– Садись. Нам надо заключить союз.
Я не сажусь. Некоторое время обдумываю ситуацию. Я понятия не имею, кто этот паренек, но он ведет себя так, словно ждал меня. Не стоит игнорировать и то, что он назвал меня блудницей. И, судя по всему, купил мне… обед? Пытаясь разгадать его замысел, я искоса смотрю на него, но тут замечаю на стуле рядом с ним рюкзак.
– Любишь читать? – спрашиваю я, указывая на книгу, уголок которой торчит из рюкзака. Это не учебник, а обычная книга. То, что я считала потерянным для нынешнего поколения фанатиков Интернета. Протянув руку, я вытаскиваю ее и сажусь напротив. – Какой жанр? Только не говори, пожалуйста, что это научная фантастика.
Он откидывается на стуле и ухмыляется с видом, будто что-то выиграл. Черт, может, оно и так. Я ведь сижу перед ним.
– Разве жанр имеет значение, если книга интересная? – говорит он.
Я листаю страницы, пытаясь понять, роман это или нет. Я большая любительница романов, как и мой собеседник, судя по виду.
– А эта? – листая книгу, спрашиваю я. – Интересная?
– Да. Возьми себе. Я как раз дочитал на лабораторной.
Я поднимаю на него взгляд и замечаю, что он по-прежнему сияет от сознания своей победы. Я засовываю книгу к себе рюкзак и смотрю, что у меня на подносе. Прежде всего, проверяю дату на пакете с молоком. Свежее.
– А вдруг я вегетарианка? – спрашиваю я, глядя на куриную грудку с салатом.
– Тогда ешь гарнир.
Я беру вилку, нанизываю на нее кусок и подношу ко рту.
– Ну, тебе повезло, потому что я не вегетарианка.
Он с улыбкой берет вилку и начинает есть.
– Против кого мы заключаем союз?
Мне любопытно знать, почему выбрали именно меня.
Он оглядывается по сторонам и, подняв руку, размахивает ею туда-сюда:
– Придурки. Качки. Фанаты. Потаскушки. – Он опускает руку, и я замечаю, что ногти у него выкрашены в черный цвет. Увидев, что я смотрю, он кривит губы. – Черный лучше отражает мое нынешнее настроение. Если поддержишь меня, переключусь на что-нибудь более жизнерадостное. Возможно, желтый.
– Ненавижу желтый, – качаю я головой. – Пусть будет черный – как твоя душа.
Он смеется. Его искренний смех вызывает у меня улыбку. Мне нравится… этот паренек. Но я даже не знаю имени.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я.
– Брекин. А тебя Скай. По крайней мере, так я считаю. Пожалуй, надо бы убедиться, прежде чем познакомить тебя с деталями моего коварного садистского плана захвата школы нашим союзом.
– Я действительно Скай. А тебе не о чем беспокоиться, поскольку пока ты не раскрыл никаких деталей своего коварного плана. Интересно, однако, откуда ты меня знаешь. Я знакома с четырьмя или пятью ребятами из этой школы и с каждым из них встречалась. Ты не из их числа, так в чем же дело?
На долю секунды я замечаю в его глазах проблеск сожаления. Повезло же ему, что это был только проблеск.
Брекин пожимает плечами:
– Я здесь новичок. Если ты еще не поняла по моему безукоризненному чувству стиля, могу признаться, что я… – Он наклоняется вперед и прикрывает рот ладонью. – Мормон, – шепчет он.
Я смеюсь:
– А я решила, ты скажешь: «Гей».
– И это тоже, – говорит он, взмахивая кистью. Затем складывает руки под подбородком и подается ко мне. – Серьезно, Скай. Сегодня я заметил тебя в классе и понял, что ты тоже новенькая. А когда увидел, как перед четвертым уроком из твоего шкафчика выпали эти деньги, а ты и бровью не повела, понял, что мы с тобой заодно. Вот и подумал: если мы объединимся, то сможем в этом году предупредить по меньшей мере два подростковых самоубийства. Ну, что скажешь? Хочешь быть моим лучшим другом на всем белом свете?
Я смеюсь. Как не посмеяться?
– Конечно. Но если твоя книга – отстой, придется сделать переоценку дружбы.
Понедельник, 27 августа 2012 года
15 часов 55 минут
Так получилось, что Брекин стал для меня Божьей милостью… и он действительно мормон. У нас много общего, и многое нас отличает, что делает его еще симпатичнее. Он тоже был усыновлен, но поддерживает тесные отношения с семьей настоящих родителей. У Брекина есть два брата – не приемные и не геи, – поэтому неродные родители объясняют его гомосексуальные наклонности происхождением из другой семьи. Он говорит, они надеются, что, если усердно молиться, все это постепенно пройдет к окончанию школы, но сам он уверен, что оно, напротив, расцветет пышным цветом.
Он мечтает стать знаменитой бродвейской звездой, но признается, что у него нет способностей к пению или актерской игре, а потому придется отказаться от этой мечты и поступить в коммерческий колледж. Я рассказала ему, что хочу изучать литературное мастерство и заниматься только тем, что сидеть в штанах для йоги, писать книги и есть мороженое. Он спросил, в каком жанре я собираюсь работать, и я ответила:
– Неважно, было бы хорошо написано, верно?
Думаю, это замечание решило нашу судьбу.
Сейчас я иду домой, размышляя, написать ли Сикс об удивительных событиях первого дня или пойти в магазин за дозой кофеина, необходимой мне перед ежедневной пробежкой.
Побеждает кофеин, несмотря на то что моя любовь к Сикс немного перевешивает.
Мое минимальное участие в ведении семейного хозяйства заключается в еженедельной закупке продуктов. Благодаря нешаблонному веганскому подходу Карен к питанию, вся еда в нашем доме без сахара, без углеводов и без вкуса, поэтому я предпочитаю отовариваться сама. Хватаю упаковку из шести бутылок содовой и самый большой пакет сникерсов, бросаю в тележку. У меня в спальне есть замечательный тайник для припасов. Большинство подростков припрятывают сигареты и травку, а я – сласти.
Дойдя до кассы, я узнаю девушку, пробивающую чек. Она была со мной на втором уроке английского. Я уверена, что ее зовут Шейна, но на беджике значится Шейла. В Шейне / Шейле есть все, о чем можно мечтать. Высокая и загорелая соблазнительная блондинка. В хорошие дни я тоже ничего себе. Можно было бы постричь мои прямые каштановые волосы или даже сделать мелирование. Но волос у меня целая копна, и будет не так-то легко содержать их в порядке. Они спадают с плеч дюймов на шесть, но из-за жары и влажности я обычно убираю их наверх.
– У нас естествознание? – спрашивает Шейна / Шейла.
– Английский, – поправляю я.
Она бросает на меня снисходительный взгляд.
– А я и говорила по-английски, – обиженно произносит она. – Я спросила: «У нас естествознание?»
Боже правый! Может, такой блондинкой мне быть вовсе не хочется.
– Нет, – отвечаю. – Я имела в виду, что у нас с тобой общий английский, а не естествознание.
Несколько мгновений она тупо смотрит на меня, потом смеется:
– А-а!
На ее лице появляется осмысленное выражение. Она смотрит на монитор и называет сумму. Я засовываю руку в задний карман джинсов и достаю кредитную карту, стремясь поскорей закончить этот не слишком умный разговор.
– Бог мой, – тихо произносит она. – Посмотри, кто там сзади.
Я поднимаю на нее взгляд. Она пристально смотрит на кого-то, стоящего неподалеку в очереди к соседней кассе.
Нет, выражусь точней. Она исходит слюной, глядя на кого-то, стоящего в очереди к соседней кассе.
– Привет, Холдер, – обольстительно произносит она, сверкая белозубой улыбкой.
Неужели она хлопает ресницами? Угу. Она и впрямь похлопала ресницами. Я всерьез полагала, что такое можно увидеть только в мультиках.
Я оборачиваюсь посмотреть, кто такой этот Холдер, которому удалось развеять подобие самоуважения, оставшегося у Шейны / Шейлы. Парень смотрит на нее и с безразличным видом кивает в знак того, что узнал.
– Привет… – Он скашивает взгляд на ее беджик. – Шейла. – Потом поворачивается к своей кассирше.
Неужели проигнорировал? Одна из самых смазливых девиц в школе откровенно завлекает его, а он раздражается. Он вообще из человеческой породы? Ребята, которых я знаю, так бы себя не вели.
Она фыркает.
– Шейна, – поправляет она, досадуя на то, что он не знает ее имени.
Я поворачиваюсь к Шейне и провожу кредитку через считывающее устройство.
– Извини, – обращается он к ней. – Ты ведь знаешь, что на твоем беджике написано «Шейла»?
Она скашивает и приподнимает беджик, чтобы прочитать.
– Ха! – Погрузившись в раздумья, она сдвигает брови. Было бы куда погружаться! – Когда ты вернулся? – спрашивает она Холдера, напрочь игнорируя меня.
Я только что провела свою кредитку и почти уверена, что теперь очередь за Шейной, но она поглощена мыслями о скорой свадьбе с этим парнем и начисто забыла, что у нее клиент.
– На прошлой неделе, – отрывисто отвечает он.
– А тебе разрешат вернуться в школу?
С места, где я стою, слышно, как он вздыхает.
– Это неважно, – бесстрастно произносит он. – Я не вернусь.
Это последнее высказывание вызывает явное неодобрение Шейны / Шейлы. Закатив глаза, она обращает внимание на меня.
– Досадно, что к такому телу не прилагаются мозги, – шепчет она.
От меня не ускользает ирония ее утверждения.
Когда она наконец начинает набивать цифры на кассовом аппарате, я пользуюсь возможностью оглянуться вторично. Мне любопытно еще раз взглянуть на парня, которого бесит длинноногая блондинка. Посмеиваясь над словами кассирши, он заглядывает в свой бумажник. Я сразу замечаю три вещи:
Чарующая улыбка, обнажающая идеальные белые зубы.Или это томление. Или, может быть, пищевая инфекция.
Ямочки, появляющиеся в уголках губ и на щеках, когда он улыбается.
Меня бросает в жар.
Чувство это мне совершенно незнакомо. Я вообще не понимаю, что со мной творится. Не знаю, что в нем такого особенного и откуда у меня впервые появилась нормальная биологическая реакция на другого человека. Пожалуй, я никогда не видела ничего подобного. Он красив, но не приторной красотой смазливых мальчиков. На крутого парня он тоже не тянет. Просто-напросто идеальная смесь того и другого. Не слишком рослый, но и не маленький. Ни излишней грубости, ни идеального совершенства. На нем джинсы и белая футболка, ничего особенного. Не похоже, чтобы он сегодня причесывался, да и хорошая стрижка ему бы не помешала, как и мне. Волосы у него довольно длинные спереди, и, когда он поднимает глаза и ловит на себе мой пристальный взгляд, ему приходится откидывать их с лица.
Черт!
Обычно, когда на меня смотрят в упор, я сразу отвожу глаза, но в его взгляде есть нечто странное, отчего мой взор приковывается к нему. Улыбка моментально сходит с его лица, и он поднимает голову. В глазах появляется пытливое выражение, и он медленно качает головой – то ли с недоверием, то ли с… отвращением? Не знаю, что за этим кроется, но реакция явно негативная. В надежде, что причина этого неудовольствия не во мне, я озираюсь по сторонам. Потом вновь оборачиваюсь к нему. Он продолжает глазеть на меня.
На меня.
Я, мягко говоря, взволнована и поспешно поворачиваюсь к Шейле. Или Шейне. Как бишь там ее. Мне надо прийти в себя. Каким-то образом этому парню удалось за минуту привести меня в экстаз, а потом до смерти напугать. Такая неоднозначная реакция едва ли хорошо скажется на моем лишенном кофеина организме. Я бы скорей предпочла, чтобы он смотрел на меня с тем же безразличием, что и на Шейну / Шейлу, нежели таким взглядом. Я хватаю чек у «как там ее» и сую в карман.
– Привет.
От его низкого требовательного голоса у меня моментально перехватывает дыхание. Я не знаю, обращается ли он ко мне или к «как там ее», поэтому подхватываю пакеты с продуктами, надеясь добраться до машины, пока он оплачивает свои покупки.
– Кажется, он обращается к тебе, – произносит она.
Я хватаю оставшиеся пакеты и, игнорируя ее, поспешно направляюсь к выходу.
Дойдя до машины, я со вздохом облегчения открываю заднюю дверь, чтобы положить продукты. Что за фигня со мной происходит? Мое внимание пытается привлечь симпатичный парень, а я убегаю? Обычно я не стесняюсь. Я даже чересчур самонадеянна. Пожалуй, впервые в жизни я испытала влечение и сразу бегу.
Сикс меня убьет.
Но этот взгляд! Он так взволновал меня! Я испытала неловкость и смущение, но в то же время была польщена. Мне непривычны подобные эмоции – особенно когда их несколько кряду.
– Привет.
Я замираю. Сейчас, без сомнения, он обращается ко мне.
Я по-прежнему не в состоянии понять, что это – томное щекотание в животе или вирус, но, как бы то ни было, его голос проникает в самое мое нутро, и мне это не нравится. Я сжимаюсь и медленно оборачиваюсь, понимая вдруг, что от моей прежней уверенности не осталось и следа.
Одной рукой он держит два пакета, а другой потирает загривок. Вот бы снова пошел дождь и он бы здесь не торчал. Парень смотрит мне в глаза, и недавний презрительный взгляд уступает место кривой улыбке, которая в этой ситуации кажется несколько натянутой. Рассмотрев его внимательнее, я понимаю, что причина неожиданных желудочных симптомов – вовсе не инфекция.
Это просто он сам.
Все в нем – от взъерошенных темных волос до ярких голубых глаз, до этих… ямочек и мускулистых рук, которые хочется потрогать.
«Потрогать? Ты что, Скай? Держи себя в руках!»
При взгляде на него перехватывает дыхание и сердце начинает бешено колотиться. У меня такое ощущение, что улыбнись он мне обольстительной улыбкой (как это пытается сделать Грейсон), и я немедленно разденусь перед ним.
Как только я перестаю таращиться на его фигуру и мы вновь встречаемся взглядами, он перекладывает пакеты в левую руку.
– Я Холдер, – говорит он, протягивая ладонь.
Я смотрю на его руку и, не пожав ее, пячусь. Вся ситуация вызывает у меня чувство неловкости, чтобы поверить в невинность этого представления. Может, если бы в магазине он не смотрел так пристально, меня вернее сразило бы его физическое совершенство.
– Что тебе нужно?
Я нарочно смотрю на него с подозрением, чтобы скрыть восторг.
Он отрывисто смеется и качает головой, при этом в уголках губ вновь появляются ямочки. Потом отводит глаза.
– Мм.
Это нервное заикание совершенно не соответствует его самоуверенному поведению. Словно желая сбежать, он обшаривает взглядом парковку, а затем со вздохом вновь останавливает взор на мне. Быстрая смена его настроений приводит в сильное замешательство. В один момент его словно раздражает мое присутствие, а в следующий – он уже готов преследовать меня. Обычно я неплохо разбираюсь в людях, но если бы меня попросили оценить Холдера исходя из опыта двух последних минут, я сказала бы, что он страдает раздвоением личности. Сбивают с толку его резкие переходы от беспечности к рвению.
– Не хочу показаться банальным, – говорит он. – Но твое лицо кажется мне знакомым. Ничего, если я спрошу, как тебя зовут?
Едва эти слова срываются с его губ, как я начинаю испытывать разочарование. Он один из тех парней. Вы знаете, о ком я. Те обалденные парни, которым ничего не стоит подцепить любую девчонку в любое время и в любом месте, – и они об этом знают. Те, кому достаточно криво ухмыльнуться, поиграть ямочками на щеках или спросить девушку, как ее зовут, и она уже тает, а потом оказывается перед ними на коленях. Те ребята, которые субботними вечерами залезают в окна.
Я сильно разочарована. Закатив глаза, пытаюсь не глядя открыть дверь машины.
– У меня есть парень, – вру я.
Развернувшись, открываю ее и забираюсь в машину. Хочу захлопнуть дверь, но встречаю сопротивление. Подняв глаза, вижу, что он придерживает ее. Взгляд его выражает гнетущее отчаяние, от которого у меня по рукам бегут мурашки.
Он смотрит, а я дрожу? Кто же я такая, черт побери?
– Твое имя. Это все, что мне нужно.
Я прикидываю, следует ли объяснять, что мое имя не поможет ему в его поползновениях. Вероятно, я единственная семнадцатилетняя особа в Америке, не пользующаяся Интернетом. Продолжая сжимать дверную ручку, я сражаю его сердитым взглядом.
– Не возражаешь? – резко произношу я, метнувшись взглядом к руке, не дающей закрыть дверь.
С его кисти мой взор перемещается на татуировку, мелким шрифтом нанесенную на предплечье:
«Хоуплесс».
Без надежды. Или безнадежный. Я с трудом сдерживаю смех. Быть мне нынче мишенью возмездия Судьбы. Наконец-то я встретила парня, который мне понравился, а его, оказывается, выгнали из школы, и на нем татуировка «Хоуплесс» – «Без надежды».
Я раздосадована и снова дергаю дверь, но он не отпускает.
– Твое имя. Пожалуйста.
Отчаяние, с которым он произносит слово «пожалуйста», неожиданно вызывает во мне сочувствие.
– Скай, – отрывисто произношу я, смягченная страданием, прячущимся в этих голубых глазах.
Я разочарована легкостью, с которой уступаю его просьбе под действием одного лишь взгляда. Я отпускаю дверь и включаю зажигание.
– Скай, – повторяет он. На миг задумывается, потом качает головой, словно сомневаясь в правильности ответа. – Ты уверена? – наклоняя голову, спрашивает он.
Уверена ли я? Неужели он думает, что я, как Шейна / Шейла, не знаю собственного имени? Закатывая глаза, достаю из кармана удостоверение личности и подношу к его лицу.
– Само собой, я знаю, как меня зовут.
Я уже собираюсь убрать корочки, когда он выхватывает их, чтобы получше рассмотреть. Несколько мгновений изучает, потом щелкает по ним и отдает.
– Извини. – Он отступает от моей машины. – Я ошибся.
С посуровевшим выражением лица он наблюдает, как я кладу удостоверение в карман. Ожидая продолжения, я вперяюсь в него пристальным взглядом, но он лишь играет желваками.
Он так легко отказывается от мысли пригласить меня на свидание? Серьезно? Я дотрагиваюсь пальцами до дверной ручки, ожидая, что он сделает очередную неуклюжую попытку подцепить меня. Но этого не происходит, и он отступает от машины еще дальше, а я захлопываю дверь. Какого черта он пошел за мной, если никуда не зовет?
Он проводит рукой по волосам и что-то бормочет, но через закрытое окно мне ничего не слышно. Включив заднюю передачу и наблюдая за ним, я выезжаю с парковки. Он остается на месте, не сводя с меня глаз. Выезжая с парковки, я регулирую зеркало заднего вида, чтобы бросить на него последний взгляд. Я смотрю, как он перед уходом с размаху ударяет кулаком по капоту какой-то машины.
Ну и дела! Какой характер!
Понедельник, 27 августа 2012 года
16 часов 47 минут
Разложив продукты, я достаю из тайника пригоршню шоколадных конфет, сую в карман и вылезаю из окна. Потом поднимаю окно Сикс и забираюсь в него. Сейчас почти пять часов, и она спит. Я подхожу на цыпочках к кровати и опускаюсь на колени. У нее на лице маска, а русые волосы, намокнув в слюне, прилипли к щеке. Я низко склоняюсь и кричу:
– СИКС! ПРОСНИСЬ!
Она дергается с такой силой, что я не успеваю отпрянуть. Она заезжает мне локтем в лицо, и я падаю, прикрывая рукой ушибленный глаз. Растянувшись на полу, я смотрю на нее здоровым глазом, а она с хмурым видом садится в кровати.
– Какая же ты стерва, – со стоном произносит она, после чего сбрасывает с себя одеяло и идет в ванную.
– Ты мне глаз подбила, – жалуюсь я.
Не закрывая двери ванной, она садится на стульчак.
– Прекрасно. Ты этого заслуживаешь. – Потом она хватает туалетную бумагу и ногой захлопывает дверь. – Надеюсь, ты не зря меня разбудила и расскажешь что-то интересное. Я всю ночь паковала вещи и не спала.
Сикс никогда не была жаворонком, и голубем ее тоже не назовешь. Честно говоря, и на сову она не тянет. Если бы меня спросили, какое у нее самое любимое время суток, то я бы сказала: время, когда она спит. Может быть, именно поэтому она так не любит просыпаться.
Мы хорошо ладим с Сикс, в основном благодаря ее чувству юмора и открытому нраву. Меня дико раздражают бодрые фальшивые девчонки. В лексиконе Сикс даже нет, пожалуй, слов «бодрость духа». Она совершенно не похожа на типичного подростка. А фальшь? Она прямо выскажет все, что думает, хочешь ты этого или нет. В Сикс отсутствует фальшь, за исключением ее имени.
Когда ей было четырнадцать и родители сообщили, что они переезжают из штата Мэн в Техас, она в знак протеста отказалась откликаться на свое имя. Ее настоящее имя Севен[2] Мэри, и она, чтобы досадить родителям, настоявшим на переезде, стала откликаться только на Сикс. Родители по-прежнему называют ее Севен, а все прочие – Сикс. Просто она хочет показать, что не уступает мне в упрямстве, и это одна из многих причин, по которым мы спелись.
– Думаю, ты обрадуешься, что я тебя разбудила. – Я поднимаюсь с пола и ложусь на кровать. – Сегодня произошло нечто грандиозное.
Сикс открывает дверь ванной и идет к кровати. Потом ложится рядом со мной и натягивает одеяло себе на голову. Отвернувшись, она взбивает подушку и устраивается поудобней:
– Дай угадаю… Карен подключилась к кабельному телевидению?
Я придвигаюсь к ней ближе и обнимаю одной рукой:
– Попробуй еще раз.
– Ты познакомилась в школе с парнем, забеременела и скоро выходишь замуж, а я не смогу быть на твоей свадьбе подружкой невесты, потому что окажусь на другом конце света. Так?
– Близко, но не то. – Я барабаню пальцами по ее плечу.
– Тогда что же? – раздраженно произносит она.
Я переворачиваюсь на спину и делаю глубокий вдох:
– После школы я встретила в магазине парня. Блин, Сикс. Он так красив! В нем есть что-то пугающее, но до чего хорош!
Сикс моментально перекатывается на другой бок, умудрившись заехать мне локтем в тот же многострадальный глаз.
– Что? – громко спрашивает она, не обращая внимания на мои стоны. Она садится в кровати и отводит мою руку от лица. – Что? – снова вопит она. – Серьезно?
Я продолжаю лежать на спине, пытаясь отключиться от боли в глазу.
– Да. Едва я посмотрела на него, как почувствовала, что плавлюсь. Он был таким… Вау!
– Ты с ним разговаривала? Взяла у него телефон? Он пригласил тебя на свидание?
Никогда прежде я не видела Сикс такой оживленной. Она чересчур суетлива, и мне, пожалуй, это не нравится.
– Господи, Сикс, остынь!
Она смотрит на меня, нахмурив брови:
– Скай, я четыре года тревожусь за тебя и думала, что этого никогда не произойдет. Меня бы устроило, будь ты лесби. Или если бы тебе нравились только тощие низенькие ботаны. Меня устроило бы даже, если бы тебя тянуло к старым мужикам со сморщенными писюнами. Меня беспокоит только то, что ты не в состоянии испытать похоть. – Она с улыбкой падает на кровать. – Похоть – лучший из всех смертных грехов.
– Позволь не согласиться, – со смехом качаю я головой. – Похоть омерзительна. Мне кажется, все эти годы ты немного переигрывала. Я по-прежнему голосую за чревоугодие. – С этими словами я вытаскиваю из кармана шоколадку и отправляю в рот.
– Расскажи подробнее, – просит она.
Поерзав по кровати, я упираюсь спиной в изголовье:
– Не знаю, как это описать. Глаз не отвести. Я могла бы весь день пялиться на него. Но когда он посмотрел на меня, я чуть с ума не сошла. Он глядел так, словно досадовал, что я заметила его. Потом он пошел за мной к машине и стал спрашивать мое имя, но казалось, что его это злит. Словно я мешала ему. Мне хотелось то облизать ямочки у него на щеках, то провалиться ко всем чертям.