Страница:
Колин Гувер
Без надежды
Colleen Hoover
HOPELESS
Copyright c 2013 bу Colleen Hoover
All rights reserved
© И. Иванченко, перевод, 2014
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
HOPELESS
Copyright c 2013 bу Colleen Hoover
All rights reserved
© И. Иванченко, перевод, 2014
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
* * *
Вэнсу.
Иные отцы дарят нам жизнь. Другие учат, как ее прожить.
Спасибо тебе за науку
Воскресенье, 28 октября 2012 года
19 часов 29 минут
Я поднимаюсь и смотрю на кровать, задерживая дыхание, чтобы не дать вырваться из глотки этим звукам.
Я не стану плакать.
Не стану.
Медленно опустившись на колени, провожу пальцами по желтым звездам, разбросанным по темно-голубому полю стеганого одеяла. Я долго смотрю на эти звезды, и постепенно они начинают расплываться от слез, застилающих мой взор.
Я зажмуриваю глаза и зарываюсь головой в постель, судорожно хватаясь за одеяло. Мои плечи сотрясаются от рыданий, которые я безуспешно пыталась сдержать. Резко поднявшись на ноги, я с воплем срываю одеяло с постели и швыряю его через комнату.
Яростно сжимая кулаки, оглядываюсь по сторонам: что бы еще такое бросить. Я хватаю подушки и кидаю их в зеркало, где отражается какая-то незнакомая мне девушка. Горестно рыдая, она глядит на меня. Эти слезы приводят в бешенство. Мы устремляемся друг к другу, выставив кулаки, и врезаемся в зеркало, которое рассыпается по ковру тысячей сверкающих осколков.
Ухватившись за края комода и издав очередной вопль, я отодвигаю его в сторону, после чего рывком выдергиваю ящики и разбрасываю по комнате их содержимое. При этом я кружусь, швыряя и пиная все, что попадается на пути. Я хватаю голубые прозрачные шторы и настойчиво дергаю, пока карниз не обрывается и не падает на пол. Потом подхожу к сложенным в углу комнаты коробкам, беру верхнюю и, даже не взглянув, что внутри, изо всех сил швыряю в стену.
– Ненавижу тебя! – кричу я. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
И продолжаю швырять все, что попадается под руку, время от времени издавая вопли и ощущая на губах соленые слезы, струящиеся по щекам.
Сзади меня неожиданно обхватывают руки Холдера и пригвождают к месту. Не отдавая себе отчета, я продолжаю по инерции дергаться, лягаться и вопить.
– Перестань, – тихо говорит он мне в ухо, не собираясь отпускать.
Я слышу его, но делаю вид, что не слышу. Или мне просто наплевать. Я пытаюсь вырваться, но он лишь сильней сжимает меня.
– Не трогай меня! – царапая его за руки, во всю глотку ору я.
И опять это не вызывает у него никакой реакции.
«Не трогай меня. Прошу тебя, пожалуйста, ну пожалуйста».
В голове раздается тоненький голосок, и я сразу же обмякаю в его руках. Слезы не утихают, отнимая у меня все силы, и я слабею. Я превращаюсь в сосуд для слез, которые никак не перестанут литься.
Да, я слабая, и я позволила ему одержать верх.
Холдер отпускает меня и кладет руки мне на плечи, потом поворачивает к себе. Я не в силах даже посмотреть на него. В изнеможении припадаю к его груди и, не переставая рыдать, прижимаюсь щекой к его сердцу. Он кладет ладонь мне на загривок и склоняется к уху.
– Скай, – произносит он твердым бесстрастным голосом. – Надо уходить. Сейчас же.
19 часов 29 минут
Я поднимаюсь и смотрю на кровать, задерживая дыхание, чтобы не дать вырваться из глотки этим звукам.
Я не стану плакать.
Не стану.
Медленно опустившись на колени, провожу пальцами по желтым звездам, разбросанным по темно-голубому полю стеганого одеяла. Я долго смотрю на эти звезды, и постепенно они начинают расплываться от слез, застилающих мой взор.
Я зажмуриваю глаза и зарываюсь головой в постель, судорожно хватаясь за одеяло. Мои плечи сотрясаются от рыданий, которые я безуспешно пыталась сдержать. Резко поднявшись на ноги, я с воплем срываю одеяло с постели и швыряю его через комнату.
Яростно сжимая кулаки, оглядываюсь по сторонам: что бы еще такое бросить. Я хватаю подушки и кидаю их в зеркало, где отражается какая-то незнакомая мне девушка. Горестно рыдая, она глядит на меня. Эти слезы приводят в бешенство. Мы устремляемся друг к другу, выставив кулаки, и врезаемся в зеркало, которое рассыпается по ковру тысячей сверкающих осколков.
Ухватившись за края комода и издав очередной вопль, я отодвигаю его в сторону, после чего рывком выдергиваю ящики и разбрасываю по комнате их содержимое. При этом я кружусь, швыряя и пиная все, что попадается на пути. Я хватаю голубые прозрачные шторы и настойчиво дергаю, пока карниз не обрывается и не падает на пол. Потом подхожу к сложенным в углу комнаты коробкам, беру верхнюю и, даже не взглянув, что внутри, изо всех сил швыряю в стену.
– Ненавижу тебя! – кричу я. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
И продолжаю швырять все, что попадается под руку, время от времени издавая вопли и ощущая на губах соленые слезы, струящиеся по щекам.
Сзади меня неожиданно обхватывают руки Холдера и пригвождают к месту. Не отдавая себе отчета, я продолжаю по инерции дергаться, лягаться и вопить.
– Перестань, – тихо говорит он мне в ухо, не собираясь отпускать.
Я слышу его, но делаю вид, что не слышу. Или мне просто наплевать. Я пытаюсь вырваться, но он лишь сильней сжимает меня.
– Не трогай меня! – царапая его за руки, во всю глотку ору я.
И опять это не вызывает у него никакой реакции.
«Не трогай меня. Прошу тебя, пожалуйста, ну пожалуйста».
В голове раздается тоненький голосок, и я сразу же обмякаю в его руках. Слезы не утихают, отнимая у меня все силы, и я слабею. Я превращаюсь в сосуд для слез, которые никак не перестанут литься.
Да, я слабая, и я позволила ему одержать верх.
Холдер отпускает меня и кладет руки мне на плечи, потом поворачивает к себе. Я не в силах даже посмотреть на него. В изнеможении припадаю к его груди и, не переставая рыдать, прижимаюсь щекой к его сердцу. Он кладет ладонь мне на загривок и склоняется к уху.
– Скай, – произносит он твердым бесстрастным голосом. – Надо уходить. Сейчас же.
За два месяца до этого…
Суббота, 25 августа 2012 года
23 часа 50 минут
Хотелось бы думать, что за свои семнадцать лет я чаще совершала поступки разумные. Вот если бы интеллект оценивался на вес, они бы перевесили несколько глупых. В таком случае завтра мне предстоит переделать массу разумных дел – ведь то, что я в третий раз за месяц впустила Грейсона через окно в свою спальню, может перетянуть по шкале тупости. Тем не менее единственная точная оценка идиотизма поступка – это время… поэтому подождем и посмотрим, попадусь ли я до судейского удара молотком.
Как бы это ни выглядело со стороны, я совсем не шлюха. Если, конечно, не считать ею девушку, которая встречается со многими, невзирая на отсутствие влечения к ним. В противном случае поспорить есть о чем.
– Поторопись.
Я читаю по губам Грейсона, стоящего за закрытым окном. Он явно раздосадован моей невозмутимостью.
Я отодвигаю защелку и, стараясь не шуметь, поднимаю оконную раму. Карен, возможно, и нешаблонная родительница, но, когда дело доходит до парней, шастающих по окнам, она становится обычной строгой мамашей.
– Тише, – шепчу я.
Грейсон подтягивается и закидывает ногу на выступ стены, после чего залезает в мою спальню. Очень удобно, что окна с этой стороны дома всего в трех футах от земли и у меня есть как бы дополнительная дверь. Пожалуй, мы с Сикс чаще пользовались окнами, чем дверями, когда шныряли из дома в дом. Карен к этому успела привыкнуть, так что даже не спрашивает, почему окно у меня почти всегда открыто.
Прежде чем задернуть штору, я бросаю взгляд на окно спальни Сикс. Одной рукой она машет мне, а другой тянет за руку Джексона, залезающего в ее спальню. Едва оказавшись внутри, Джексон поворачивается и высовывает голову из окна.
– Через час встречаемся у твоего пикапа, – громко шепчет он Грейсону.
Потом закрывает окно Сикс и задергивает штору.
Мы с Сикс неразлучны с того самого дня, когда она четыре года назад переехала в дом по соседству. Окна наших спален находятся одно против другого, и это очень удобно. Все начиналось вполне невинно. Когда нам было по четырнадцать, я частенько пробиралась по вечерам к ней в комнату, мы таскали из холодильника мороженое и смотрели фильмы. В возрасте пятнадцати мы начали тайком пускать к себе мальчишек, чтобы лопать и смотреть вместе. К шестнадцати годам мороженое и фильмы отошли на задний план, на первый выступили парни. Теперь, в семнадцать, мы даже не удосуживаемся выйти каждая из своей спальни, пока парни не уйдут домой. Вот когда мороженому и фильмам вновь оказывается предпочтение.
Сикс смакует парней, как я смакую мороженое разных сортов. В данный момент хит месяца у нее – это Джексон. У меня – мороженое «Роки-роуд». Грейсон с Джексоном лучшие друзья, вот почему мы с Грейсоном очутились друг у друга в объятиях. Раз у теперешней пассии Сикс нашелся клевый дружок, так пусть подружка попользуется. Грейсон определенно горяч. У него отличное тело, небрежно зачесанные волосы, пронзительные черные глаза… все дела. Большинство знакомых девчонок были бы счастливы просто оказаться с ним в одной комнате.
Жаль, что мне до лампочки.
Я задергиваю шторы и оборачиваюсь, сталкиваясь нос к носу с Грейсоном, который готов начать шоу. Он сжимает мое лицо в ладонях и одаривает меня обольстительной улыбкой:
– Привет, красотка.
Не дожидаясь ответа, он впивается в мои губы влажным поцелуем. Пока мы, не отрываясь друг от друга, шагаем к кровати, он безо всяких усилий сбрасывает с себя ботинки. То, с какой легкостью он одновременно делает эти две вещи, поражает и немного тревожит. Он осторожно опускает меня на кровать.
– Дверь заперта?
– Иди посмотри, – говорю я.
Он чмокает меня в губы и вскакивает, чтобы проверить. Я уже тринадцать лет живу с Карен, и меня никогда не притесняли. Не хочу, чтобы у нее сейчас появился повод. Через несколько недель мне исполнится восемнадцать. Сомневаюсь, что, пока я под ее крышей, она и тогда изменит стиль воспитания.
Не скажу, что он плох. Просто… довольно противоречив. Она всю жизнь обращалась со мной строго. Мы никогда не пользуемся Интернетом, мобильной связью или даже телевизором, потому что она считает технический прогресс корнем всех зол на свете. При этом в других отношениях она очень снисходительна. Она в любое время разрешает мне гулять с Сикс. По сути дела, мне даже не назначают комендантский час, если ей известно, где именно я нахожусь. Правда, я никогда не задерживалась допоздна, так что, пожалуй, он все-таки есть, просто я об этом не догадываюсь.
Она спокойно относится к сквернословию, хотя ругаюсь я редко. Время от времени разрешает мне даже выпить вина за ужином. Она общается со мной скорее как с подругой, чем как с дочерью (хотя удочерила тринадцать лет назад). Ей каким-то образом удается вызвать меня на откровенность, и я рассказываю почти обо всем, что со мной происходит.
Карен не признает компромиссов. Она либо чересчур снисходительна, либо излишне строга, напоминая мне консервативного либерала. Или либерального консерватора. Как бы то ни было, понять ее трудно, и я уже даже не пытаюсь.
Единственным, из-за чего мы ломали копья, была муниципальная школа. Меня всю жизнь заставляли заниматься дома (школа – еще один источник зла), но с того момента, как Сикс заронила мне в голову эту мысль, я умоляла Карен зачислить меня в школу. Я подала заявления в колледжи и считала, что, добавив к этим заявлениям какие-то факультативные дисциплины, увеличу свои шансы на поступление. Несколько месяцев мы с Сикс донимали Карен настойчивыми просьбами, и она сдалась, позволив мне поступить в выпускной класс средней школы. Через пару месяцев я могла бы получить достаточно зачетов для завершения программы домашнего обучения, но какая-то часть моего существа всегда желала приобщиться к жизни обыкновенного тинейджера.
Знай я тогда, что на той неделе, когда мы с Сикс надеялись впервые вместе пойти в выпускной класс, она отправится в поездку по программе международного студенческого обмена, то ни за что не поддержала бы идею поступить в школу. Но я невероятно упряма и скорее проткну себе руку вилкой, чем скажу Карен, что передумала.
Я старалась не думать о том, что в этом году со мной не будет Сикс. Знаю, какие надежды она возлагала на студенческий обмен, а я со своим эгоизмом хотела, чтобы у нее ничего не получилось. Мне было тяжко войти в дверь школы без нее. Но я понимала, что разлука неизбежна и рано или поздно мне придется столкнуться с реальным миром, где, кроме Сикс и Карен, существуют другие люди.
Мои скудные контакты с реальным миром полностью компенсировались книгами. Не очень-то здорово постоянно жить в мире грез. Чтение также познакомило меня с ужасами (вероятно, преувеличенными) средней школы – первыми днями, группировками, вредными девчонками. Не помогает и то, что, по словам Сикс, знакомство с ней отчасти предопределяет мою репутацию. Сикс не может похвастать сексуальной воздержанностью, а кое-кто из парней, с которыми я встречалась, не умеет хранить секреты. Сочетание того и другого обещает интересный первый день в школе.
Не то чтобы меня это волновало. Я поступала в школу не для того, чтобы завести друзей или кого-то поразить. И коль скоро моя шаткая репутация не противоречит конечной цели, все у меня сложится хорошо.
Надеюсь.
Проверив дверь, Грейсон возвращается к кровати с сексуальной ухмылкой на губах:
– Как насчет маленького стриптиза?
Покачивая бедрами, он медленно поднимает рубашку, обнажая накачанные мышцы брюшного пресса. Я стала замечать, что он демонстрирует их при любой возможности. До чего же самовлюбленный, испорченный мальчишка!
Я смеюсь, когда он крутит рубашкой вокруг головы и швыряет ее в меня, а потом снова прижимается ко мне. Просунув руку мне под шею, он приникает к губам.
Впервые Грейсон пробрался ко мне в комнату чуть больше месяца назад и с самого начала дал понять, что не собирается заводить роман. Я же дала ему понять, что он меня совершенно не интересует, так что, само собой, мы сразу подружились. Разумеется, он – один из моих немногих школьных знакомых, поэтому я боюсь испортить то хорошее, что нас связывает, то есть – ничто.
Он находится здесь меньше трех минут, а уже засунул руку мне под футболку. Похоже, прибыл не для бесед. Его губы скользят с моих губ к шее, и я пользуюсь секундной передышкой, чтобы глубоко вздохнуть и снова попытаться что-нибудь почувствовать.
Хоть что-то.
Смутно ощущая, как губы медленно продвигаются к моей груди, я останавливаю взгляд на светящихся в темноте звездочках, прикрепленных к потолку над моей кроватью. Их всего семьдесят шесть. Я это знаю, потому что за последние несколько недель у меня была уйма времени их сосчитать, находясь в том же неудобном положении. Я лежу, бесчувственная, как бревно, а Грейсон пытливыми возбужденными губами обследует мои лицо и шею, а иногда и грудь.
Как – неужели я позволю ему это сделать, если самой мне безразлично?
У меня никогда не возникает эмоциональная близость с парнями, с которыми я встречаюсь. Вернее, с парнями, которые встречаются со мной. К сожалению, отношения эти односторонние. Только один-единственный парень вызывал у меня нечто вроде физического или эмоционального отклика. Его звали Мэтт, и мы встречались меньше месяца, пока меня не доконала его идиосинкразия. Как, например, он пил воду из бутылки только через соломинку. Или как раздувались у него ноздри перед тем поцелуем. Или как он говорил: «Я тебя люблю» – всего через три недели после того, как мы стали парой.
Да уж. Ну и шустрый парнишка был Мэтти. Шалун.
В прежние времена мы с Сикс не раз пытались проанализировать отсутствие у меня физической реакции на парней. Она даже подозревала во мне лесби. Однажды, когда нам было по шестнадцать, мы проверили эту «теорию» поспешным и неловким поцелуем и решили, что дело не в этом. Суть не в том, что мне не нравится встречаться с парнями. Мне это нравится, иначе я бы не стала этим заниматься. И нравится по другим причинам, чем прочим девчонкам. Я никогда никем не увлекалась с бухты-барахты. У меня не бывает нервного озноба. Мне чужда сама идея потерять из-за кого-то голову. Настоящая причина, по которой мне нравится встречаться с парнями, – это приятное состояние полного оцепенения, в которое я впадаю. Как и сейчас с Грейсоном, когда рассудок полностью отключен, и мне нравится это ощущение.
Мой взгляд сосредоточен на семнадцати звездах в верхнем правом квадранте созвездия на потолке, когда я вдруг резко выхожу из ступора. Руки Грейсона дерзнули продвинуться дальше, чем я позволяла прежде. До меня доходит, что он расстегнул мои джинсы и его пальцы подбираются к краю трусиков.
– Нет, Грейсон, – отталкивая его руку, шепчу я.
Он со стоном убирает ее, потом утыкается лбом в мою подушку.
– Ну же, Скай.
Он тяжело дышит мне в шею и, опершись на правое плечо, смотрит на меня сверху вниз со своей обольстительной улыбкой.
Я говорила, что невосприимчива к его сексуальной ухмылочке?
– И долго ты собираешься продолжать это?
Он проводит рукой по моему животу и снова просовывает в джинсы кончики пальцев.
У меня по коже бегут мурашки.
– Что продолжать?
Я пытаюсь высвободиться из-под него.
Приподнявшись на руках, он смотрит на меня как на тупицу.
– Изображать из себя пай-девочку. Скай, мне надоело. Давай наконец сделаем это.
Это возвращает меня к тому, что я, вопреки общему мнению, не шлюха. Я не занималась сексом ни с одним из парней, с которыми встречалась, включая обиженного Грейсона. Пожалуй, такое отсутствие сексуальности могло бы облегчить мне случайный секс. Однако именно это может стать причиной, по которой мне не следует им заниматься. Стоит мне перейти эту черту, слухи обо мне перестанут быть слухами. Они превратятся в факты. А мне меньше всего хотелось, чтобы они подтвердились. Наверное, мои без малого восемнадцать лет девственности можно записать на счет упрямства.
Впервые за те десять минут, что он здесь находится, я ощущаю исходящий от него запах спиртного.
– Ты пьян. – Я толкаю его в грудь. – Я же просила тебя не приходить сюда пьяным.
Он перекатывается через меня, и я встаю, чтобы застегнуть джинсы и поправить футболку. Я даже рада, что он нетрезв. Поскорей бы ушел.
Он садится на край кровати и притягивает меня к себе. Обхватив руками, он утыкается головой мне в живот.
– Прости, – говорит он. – Я очень хочу тебя и, наверное, не смогу приходить, если ты не позволишь мне овладеть тобой.
Он опускает руки и берет меня за ягодицы, а губами прижимается к полоске кожи между футболкой и джинсами.
– Так не приходи.
Я закатываю глаза и пячусь от него, затем иду к окну. Отодвинув штору, я вижу, что Джексон уже выбирается из окна Сикс. Нам обеим как-то удалось ужать часовой визит до десяти минут. Я мельком взглядываю на Сикс, а та в ответ бросает на меня взгляд умудренного жизнью человека – пора, мол, попробовать что-то новенькое.
Вслед за Джексоном она вылезает из окна и подходит ко мне:
– Грейсон тоже под мухой?
Я киваю, потом поворачиваюсь и смотрю на Грейсона, лежащего на спине. Ему, похоже, невдомек, что ему здесь больше не рады. Я подхожу к кровати, поднимаю его рубашку и швыряю ему в лицо.
– Уходи, – говорю я.
Он смотрит на меня снизу вверх, изогнув бровь, но, поняв, что я не шучу, с недовольным видом слезает с кровати. Надувшись, как четырехлетка, он засовывает ноги в ботинки. Я отхожу в сторону, чтобы пропустить его.
Сикс дожидается, пока Грейсон не вылезет из окна, потом сама залезает и в это время слышит, как один из парней невнятно произносит слово «шлюхи». Оказавшись у меня в спальне, Сикс закатывает глаза, а затем высовывает голову из окна.
– Интересно, почему это мы шлюхи, раз ты не трахалась? Придурки. – Она закрывает окно, подходит к кровати и плюхается на нее, заложив руки за голову. – Еще один обломался.
Я смеюсь, но почти сразу умолкаю, услышав громкий стук в дверь спальни. Я без промедления отпираю и отступаю в сторону, впуская Карен. Материнский инстинкт не подвел ее. Она с грозным видом осматривается по сторонам и обнаруживает на кровати Сикс.
– Черт побери! – произносит она, повернувшись ко мне, и мрачно упирает руки в бока. – Могу поклясться, что слышала мальчишеские голоса.
Пытаясь скрыть охватившую меня панику, я направляюсь к кровати.
– И ты, похоже, разочарована, потому что… – Иногда я совершенно не понимаю ее реакции. Как я уже говорила… эта ее противоречивость…
– Через месяц тебе исполнится восемнадцать. Жду не дождусь, когда ты наконец приобщишься к этому. Пора уделять сексу чуть больше внимания, детка.
Понимая, что это всего лишь шутка, я с облегчением вздыхаю. Мне немного стыдно: она ведь даже не догадывается о том, что пятью минутами раньше ее дочь лапали в этой самой комнате. Сердце стучит так громко, что я боюсь, как бы Карен не услышала.
– Карен, – окликает ее Сикс. – Если вам от этого полегчает, то знайте, что с нами только что развлекались два горячих парня, но мы прогнали их как раз перед вашим приходом, потому что они были под мухой.
У меня отвисает челюсть, и, повернувшись, я посылаю Сикс взгляд, пытаясь донести до нее, что сарказм не смешон, когда он правда.
Карен смеется:
– Что ж, может быть, завтра вам достанутся какие-нибудь милые трезвые мальчики.
Пожалуй, мне можно не беспокоиться, что Карен услышит стук моего сердца, потому что оно вовсе остановилось.
– Трезвые мальчики? Думаю, я смогу это устроить, – подмигивает мне Сикс.
– Останешься на ночь? – спрашивает Карен, направляясь к двери.
Сикс пожимает плечами:
– Наверное, сегодня останемся у меня. Последнюю неделю сплю в своей постели, а потом уезжаю на полгода. К тому же у меня на плоском экране есть записи Ченнинга Татума[1].
Я мельком смотрю на Карен и замечаю, что начинается.
– Не надо, мама. – Направляясь к ней, я вижу, как ее глаза застилает пелена слез. – Нет, нет, нет!
Но уже слишком поздно. Она ревет в голос. Чего я не выношу, так это ее плача. Не потому, что он вызывает у меня сочувствие, – напротив, дико раздражает. И это так странно.
– Ну, еще разок, – говорит она, устремляясь к Сикс.
Сегодня мама уже обнимала Сикс раз десять. Мне начинает казаться, что отъезд Сикс огорчает ее больше, чем меня. Сикс отвечает на одиннадцатое объятие Карен и подмигивает мне через ее плечо. Приходится буквально отрывать их друг от друга, чтобы дать Карен выйти из комнаты.
Подойдя к двери, она в последний раз оборачивается.
– Желаю тебе познакомиться с горячим итальянским парнем, – говорит она Сикс.
– Лучше даже не с одним, – невозмутимо откликается та.
Когда за Карен закрывается дверь, я прыгаю на кровать и хлопаю Сикс по руке.
– Ну ты и стерва, – говорю. – Это совсем не смешно. Я думала, что попалась.
Она смеется и, хватая меня за руку, поднимается на ноги:
– Пойдем. У меня есть «Роки-роуд».
Ей не приходится приглашать дважды.
Понедельник, 27 августа 2012 года
7 часов 15 минут
Я прикидывала, не пробежаться ли утром, но в итоге заснула. Я бегаю каждое утро, кроме воскресенья, но сегодня нет смысла вставать слишком рано. Первый день в школе сам по себе уже пытка, и я решаю отложить пробежку на время после занятий.
К счастью, я уже год езжу на собственной машине и поэтому в состоянии сама добраться до школы вовремя. Я даже приезжаю на сорок пять минут раньше. Моя машина третья на стоянке, и мне достается хорошее место.
До занятий я решаю осмотреть стадион рядом с парковкой. Если придется участвовать в отборочных соревнованиях по легкой атлетике, то я, по крайней мере, буду знать, куда идти. Да и не сидеть же мне полчаса в машине, считая минуты.
Подойдя к стадиону, я замечаю какого-то парня, который бегает по кругу, и поднимаюсь на открытую трибуну. Я сажусь на самый верх и обозреваю непривычную панораму. Отсюда мне видно все здание школы. Она не кажется такой уж большой и грозной, как я себе представляла. Сикс нарисовала мне карту и даже написала несколько советов. Я вытаскиваю из рюкзака листок бумаги и впервые рассматриваю его. Наверное, она очень старалась, поскольку переживала, что покидает меня.
Я смотрю на школьную территорию, потом снова на карту. Все достаточно просто. Классные комнаты расположены в правой части здания. Столовая – в левой. Площадка для легкой атлетики позади гимнастического зала. У меня длинный список советов Сикс, и я приступаю к чтению.
Парень поднимается и, даже не взглянув на меня, идет в сторону трибун. Он выходит за ворота и направляется к машине на парковке. Открыв дверь, достает с переднего сиденья футболку и натягивает ее через голову. Потом запрыгивает в машину и уезжает. Парковка к этому времени начинает быстро заполняться.
О господи!
Я хватаю рюкзак и намеренно продеваю в лямки обе руки, после чего спускаюсь по лестнице, ведущей прямиком в Ад.
Скоро начнется четвертый урок, и почти от каждой девчонки, встретившейся мне в коридорах, я услышала не очень внятно произнесенные шепотом слова «шлюха» и «потаскуха». А куча долларовых купюр, выпавших из моего шкафчика вместе с запиской, откровенно показывает, что мне здесь не сильно рады. Записка подписана директором, но в это верится с трудом, поскольку слово «твоего» написано как «твоево». В записке сказано: «Извини, шлюшка, что в комплект твоево шкафчика не входит шест для стриптиза».
Неловко улыбаясь, я таращусь на записку, со стыдом принимая жизнь, добровольно избранную на два следующих семестра. Я искренне считала, что люди поступают так только в книгах, а теперь на собственном опыте убеждаюсь, что идиоты действительно существуют. Остается надеяться, что шутки на мой счет сведутся к чаевым стриптизерши, как сейчас. Какая дура швыряется деньгами, чтобы оскорбить? Полагаю, богатая. Или богатые.
Хихикающие девицы в дорогих шмотках у меня за спиной, конечно же, ждут, когда я побросаю вещи и со слезами помчусь в ближайший туалет. Их ожиданиям не суждено сбыться по трем причинам.
23 часа 50 минут
Хотелось бы думать, что за свои семнадцать лет я чаще совершала поступки разумные. Вот если бы интеллект оценивался на вес, они бы перевесили несколько глупых. В таком случае завтра мне предстоит переделать массу разумных дел – ведь то, что я в третий раз за месяц впустила Грейсона через окно в свою спальню, может перетянуть по шкале тупости. Тем не менее единственная точная оценка идиотизма поступка – это время… поэтому подождем и посмотрим, попадусь ли я до судейского удара молотком.
Как бы это ни выглядело со стороны, я совсем не шлюха. Если, конечно, не считать ею девушку, которая встречается со многими, невзирая на отсутствие влечения к ним. В противном случае поспорить есть о чем.
– Поторопись.
Я читаю по губам Грейсона, стоящего за закрытым окном. Он явно раздосадован моей невозмутимостью.
Я отодвигаю защелку и, стараясь не шуметь, поднимаю оконную раму. Карен, возможно, и нешаблонная родительница, но, когда дело доходит до парней, шастающих по окнам, она становится обычной строгой мамашей.
– Тише, – шепчу я.
Грейсон подтягивается и закидывает ногу на выступ стены, после чего залезает в мою спальню. Очень удобно, что окна с этой стороны дома всего в трех футах от земли и у меня есть как бы дополнительная дверь. Пожалуй, мы с Сикс чаще пользовались окнами, чем дверями, когда шныряли из дома в дом. Карен к этому успела привыкнуть, так что даже не спрашивает, почему окно у меня почти всегда открыто.
Прежде чем задернуть штору, я бросаю взгляд на окно спальни Сикс. Одной рукой она машет мне, а другой тянет за руку Джексона, залезающего в ее спальню. Едва оказавшись внутри, Джексон поворачивается и высовывает голову из окна.
– Через час встречаемся у твоего пикапа, – громко шепчет он Грейсону.
Потом закрывает окно Сикс и задергивает штору.
Мы с Сикс неразлучны с того самого дня, когда она четыре года назад переехала в дом по соседству. Окна наших спален находятся одно против другого, и это очень удобно. Все начиналось вполне невинно. Когда нам было по четырнадцать, я частенько пробиралась по вечерам к ней в комнату, мы таскали из холодильника мороженое и смотрели фильмы. В возрасте пятнадцати мы начали тайком пускать к себе мальчишек, чтобы лопать и смотреть вместе. К шестнадцати годам мороженое и фильмы отошли на задний план, на первый выступили парни. Теперь, в семнадцать, мы даже не удосуживаемся выйти каждая из своей спальни, пока парни не уйдут домой. Вот когда мороженому и фильмам вновь оказывается предпочтение.
Сикс смакует парней, как я смакую мороженое разных сортов. В данный момент хит месяца у нее – это Джексон. У меня – мороженое «Роки-роуд». Грейсон с Джексоном лучшие друзья, вот почему мы с Грейсоном очутились друг у друга в объятиях. Раз у теперешней пассии Сикс нашелся клевый дружок, так пусть подружка попользуется. Грейсон определенно горяч. У него отличное тело, небрежно зачесанные волосы, пронзительные черные глаза… все дела. Большинство знакомых девчонок были бы счастливы просто оказаться с ним в одной комнате.
Жаль, что мне до лампочки.
Я задергиваю шторы и оборачиваюсь, сталкиваясь нос к носу с Грейсоном, который готов начать шоу. Он сжимает мое лицо в ладонях и одаривает меня обольстительной улыбкой:
– Привет, красотка.
Не дожидаясь ответа, он впивается в мои губы влажным поцелуем. Пока мы, не отрываясь друг от друга, шагаем к кровати, он безо всяких усилий сбрасывает с себя ботинки. То, с какой легкостью он одновременно делает эти две вещи, поражает и немного тревожит. Он осторожно опускает меня на кровать.
– Дверь заперта?
– Иди посмотри, – говорю я.
Он чмокает меня в губы и вскакивает, чтобы проверить. Я уже тринадцать лет живу с Карен, и меня никогда не притесняли. Не хочу, чтобы у нее сейчас появился повод. Через несколько недель мне исполнится восемнадцать. Сомневаюсь, что, пока я под ее крышей, она и тогда изменит стиль воспитания.
Не скажу, что он плох. Просто… довольно противоречив. Она всю жизнь обращалась со мной строго. Мы никогда не пользуемся Интернетом, мобильной связью или даже телевизором, потому что она считает технический прогресс корнем всех зол на свете. При этом в других отношениях она очень снисходительна. Она в любое время разрешает мне гулять с Сикс. По сути дела, мне даже не назначают комендантский час, если ей известно, где именно я нахожусь. Правда, я никогда не задерживалась допоздна, так что, пожалуй, он все-таки есть, просто я об этом не догадываюсь.
Она спокойно относится к сквернословию, хотя ругаюсь я редко. Время от времени разрешает мне даже выпить вина за ужином. Она общается со мной скорее как с подругой, чем как с дочерью (хотя удочерила тринадцать лет назад). Ей каким-то образом удается вызвать меня на откровенность, и я рассказываю почти обо всем, что со мной происходит.
Карен не признает компромиссов. Она либо чересчур снисходительна, либо излишне строга, напоминая мне консервативного либерала. Или либерального консерватора. Как бы то ни было, понять ее трудно, и я уже даже не пытаюсь.
Единственным, из-за чего мы ломали копья, была муниципальная школа. Меня всю жизнь заставляли заниматься дома (школа – еще один источник зла), но с того момента, как Сикс заронила мне в голову эту мысль, я умоляла Карен зачислить меня в школу. Я подала заявления в колледжи и считала, что, добавив к этим заявлениям какие-то факультативные дисциплины, увеличу свои шансы на поступление. Несколько месяцев мы с Сикс донимали Карен настойчивыми просьбами, и она сдалась, позволив мне поступить в выпускной класс средней школы. Через пару месяцев я могла бы получить достаточно зачетов для завершения программы домашнего обучения, но какая-то часть моего существа всегда желала приобщиться к жизни обыкновенного тинейджера.
Знай я тогда, что на той неделе, когда мы с Сикс надеялись впервые вместе пойти в выпускной класс, она отправится в поездку по программе международного студенческого обмена, то ни за что не поддержала бы идею поступить в школу. Но я невероятно упряма и скорее проткну себе руку вилкой, чем скажу Карен, что передумала.
Я старалась не думать о том, что в этом году со мной не будет Сикс. Знаю, какие надежды она возлагала на студенческий обмен, а я со своим эгоизмом хотела, чтобы у нее ничего не получилось. Мне было тяжко войти в дверь школы без нее. Но я понимала, что разлука неизбежна и рано или поздно мне придется столкнуться с реальным миром, где, кроме Сикс и Карен, существуют другие люди.
Мои скудные контакты с реальным миром полностью компенсировались книгами. Не очень-то здорово постоянно жить в мире грез. Чтение также познакомило меня с ужасами (вероятно, преувеличенными) средней школы – первыми днями, группировками, вредными девчонками. Не помогает и то, что, по словам Сикс, знакомство с ней отчасти предопределяет мою репутацию. Сикс не может похвастать сексуальной воздержанностью, а кое-кто из парней, с которыми я встречалась, не умеет хранить секреты. Сочетание того и другого обещает интересный первый день в школе.
Не то чтобы меня это волновало. Я поступала в школу не для того, чтобы завести друзей или кого-то поразить. И коль скоро моя шаткая репутация не противоречит конечной цели, все у меня сложится хорошо.
Надеюсь.
Проверив дверь, Грейсон возвращается к кровати с сексуальной ухмылкой на губах:
– Как насчет маленького стриптиза?
Покачивая бедрами, он медленно поднимает рубашку, обнажая накачанные мышцы брюшного пресса. Я стала замечать, что он демонстрирует их при любой возможности. До чего же самовлюбленный, испорченный мальчишка!
Я смеюсь, когда он крутит рубашкой вокруг головы и швыряет ее в меня, а потом снова прижимается ко мне. Просунув руку мне под шею, он приникает к губам.
Впервые Грейсон пробрался ко мне в комнату чуть больше месяца назад и с самого начала дал понять, что не собирается заводить роман. Я же дала ему понять, что он меня совершенно не интересует, так что, само собой, мы сразу подружились. Разумеется, он – один из моих немногих школьных знакомых, поэтому я боюсь испортить то хорошее, что нас связывает, то есть – ничто.
Он находится здесь меньше трех минут, а уже засунул руку мне под футболку. Похоже, прибыл не для бесед. Его губы скользят с моих губ к шее, и я пользуюсь секундной передышкой, чтобы глубоко вздохнуть и снова попытаться что-нибудь почувствовать.
Хоть что-то.
Смутно ощущая, как губы медленно продвигаются к моей груди, я останавливаю взгляд на светящихся в темноте звездочках, прикрепленных к потолку над моей кроватью. Их всего семьдесят шесть. Я это знаю, потому что за последние несколько недель у меня была уйма времени их сосчитать, находясь в том же неудобном положении. Я лежу, бесчувственная, как бревно, а Грейсон пытливыми возбужденными губами обследует мои лицо и шею, а иногда и грудь.
Как – неужели я позволю ему это сделать, если самой мне безразлично?
У меня никогда не возникает эмоциональная близость с парнями, с которыми я встречаюсь. Вернее, с парнями, которые встречаются со мной. К сожалению, отношения эти односторонние. Только один-единственный парень вызывал у меня нечто вроде физического или эмоционального отклика. Его звали Мэтт, и мы встречались меньше месяца, пока меня не доконала его идиосинкразия. Как, например, он пил воду из бутылки только через соломинку. Или как раздувались у него ноздри перед тем поцелуем. Или как он говорил: «Я тебя люблю» – всего через три недели после того, как мы стали парой.
Да уж. Ну и шустрый парнишка был Мэтти. Шалун.
В прежние времена мы с Сикс не раз пытались проанализировать отсутствие у меня физической реакции на парней. Она даже подозревала во мне лесби. Однажды, когда нам было по шестнадцать, мы проверили эту «теорию» поспешным и неловким поцелуем и решили, что дело не в этом. Суть не в том, что мне не нравится встречаться с парнями. Мне это нравится, иначе я бы не стала этим заниматься. И нравится по другим причинам, чем прочим девчонкам. Я никогда никем не увлекалась с бухты-барахты. У меня не бывает нервного озноба. Мне чужда сама идея потерять из-за кого-то голову. Настоящая причина, по которой мне нравится встречаться с парнями, – это приятное состояние полного оцепенения, в которое я впадаю. Как и сейчас с Грейсоном, когда рассудок полностью отключен, и мне нравится это ощущение.
Мой взгляд сосредоточен на семнадцати звездах в верхнем правом квадранте созвездия на потолке, когда я вдруг резко выхожу из ступора. Руки Грейсона дерзнули продвинуться дальше, чем я позволяла прежде. До меня доходит, что он расстегнул мои джинсы и его пальцы подбираются к краю трусиков.
– Нет, Грейсон, – отталкивая его руку, шепчу я.
Он со стоном убирает ее, потом утыкается лбом в мою подушку.
– Ну же, Скай.
Он тяжело дышит мне в шею и, опершись на правое плечо, смотрит на меня сверху вниз со своей обольстительной улыбкой.
Я говорила, что невосприимчива к его сексуальной ухмылочке?
– И долго ты собираешься продолжать это?
Он проводит рукой по моему животу и снова просовывает в джинсы кончики пальцев.
У меня по коже бегут мурашки.
– Что продолжать?
Я пытаюсь высвободиться из-под него.
Приподнявшись на руках, он смотрит на меня как на тупицу.
– Изображать из себя пай-девочку. Скай, мне надоело. Давай наконец сделаем это.
Это возвращает меня к тому, что я, вопреки общему мнению, не шлюха. Я не занималась сексом ни с одним из парней, с которыми встречалась, включая обиженного Грейсона. Пожалуй, такое отсутствие сексуальности могло бы облегчить мне случайный секс. Однако именно это может стать причиной, по которой мне не следует им заниматься. Стоит мне перейти эту черту, слухи обо мне перестанут быть слухами. Они превратятся в факты. А мне меньше всего хотелось, чтобы они подтвердились. Наверное, мои без малого восемнадцать лет девственности можно записать на счет упрямства.
Впервые за те десять минут, что он здесь находится, я ощущаю исходящий от него запах спиртного.
– Ты пьян. – Я толкаю его в грудь. – Я же просила тебя не приходить сюда пьяным.
Он перекатывается через меня, и я встаю, чтобы застегнуть джинсы и поправить футболку. Я даже рада, что он нетрезв. Поскорей бы ушел.
Он садится на край кровати и притягивает меня к себе. Обхватив руками, он утыкается головой мне в живот.
– Прости, – говорит он. – Я очень хочу тебя и, наверное, не смогу приходить, если ты не позволишь мне овладеть тобой.
Он опускает руки и берет меня за ягодицы, а губами прижимается к полоске кожи между футболкой и джинсами.
– Так не приходи.
Я закатываю глаза и пячусь от него, затем иду к окну. Отодвинув штору, я вижу, что Джексон уже выбирается из окна Сикс. Нам обеим как-то удалось ужать часовой визит до десяти минут. Я мельком взглядываю на Сикс, а та в ответ бросает на меня взгляд умудренного жизнью человека – пора, мол, попробовать что-то новенькое.
Вслед за Джексоном она вылезает из окна и подходит ко мне:
– Грейсон тоже под мухой?
Я киваю, потом поворачиваюсь и смотрю на Грейсона, лежащего на спине. Ему, похоже, невдомек, что ему здесь больше не рады. Я подхожу к кровати, поднимаю его рубашку и швыряю ему в лицо.
– Уходи, – говорю я.
Он смотрит на меня снизу вверх, изогнув бровь, но, поняв, что я не шучу, с недовольным видом слезает с кровати. Надувшись, как четырехлетка, он засовывает ноги в ботинки. Я отхожу в сторону, чтобы пропустить его.
Сикс дожидается, пока Грейсон не вылезет из окна, потом сама залезает и в это время слышит, как один из парней невнятно произносит слово «шлюхи». Оказавшись у меня в спальне, Сикс закатывает глаза, а затем высовывает голову из окна.
– Интересно, почему это мы шлюхи, раз ты не трахалась? Придурки. – Она закрывает окно, подходит к кровати и плюхается на нее, заложив руки за голову. – Еще один обломался.
Я смеюсь, но почти сразу умолкаю, услышав громкий стук в дверь спальни. Я без промедления отпираю и отступаю в сторону, впуская Карен. Материнский инстинкт не подвел ее. Она с грозным видом осматривается по сторонам и обнаруживает на кровати Сикс.
– Черт побери! – произносит она, повернувшись ко мне, и мрачно упирает руки в бока. – Могу поклясться, что слышала мальчишеские голоса.
Пытаясь скрыть охватившую меня панику, я направляюсь к кровати.
– И ты, похоже, разочарована, потому что… – Иногда я совершенно не понимаю ее реакции. Как я уже говорила… эта ее противоречивость…
– Через месяц тебе исполнится восемнадцать. Жду не дождусь, когда ты наконец приобщишься к этому. Пора уделять сексу чуть больше внимания, детка.
Понимая, что это всего лишь шутка, я с облегчением вздыхаю. Мне немного стыдно: она ведь даже не догадывается о том, что пятью минутами раньше ее дочь лапали в этой самой комнате. Сердце стучит так громко, что я боюсь, как бы Карен не услышала.
– Карен, – окликает ее Сикс. – Если вам от этого полегчает, то знайте, что с нами только что развлекались два горячих парня, но мы прогнали их как раз перед вашим приходом, потому что они были под мухой.
У меня отвисает челюсть, и, повернувшись, я посылаю Сикс взгляд, пытаясь донести до нее, что сарказм не смешон, когда он правда.
Карен смеется:
– Что ж, может быть, завтра вам достанутся какие-нибудь милые трезвые мальчики.
Пожалуй, мне можно не беспокоиться, что Карен услышит стук моего сердца, потому что оно вовсе остановилось.
– Трезвые мальчики? Думаю, я смогу это устроить, – подмигивает мне Сикс.
– Останешься на ночь? – спрашивает Карен, направляясь к двери.
Сикс пожимает плечами:
– Наверное, сегодня останемся у меня. Последнюю неделю сплю в своей постели, а потом уезжаю на полгода. К тому же у меня на плоском экране есть записи Ченнинга Татума[1].
Я мельком смотрю на Карен и замечаю, что начинается.
– Не надо, мама. – Направляясь к ней, я вижу, как ее глаза застилает пелена слез. – Нет, нет, нет!
Но уже слишком поздно. Она ревет в голос. Чего я не выношу, так это ее плача. Не потому, что он вызывает у меня сочувствие, – напротив, дико раздражает. И это так странно.
– Ну, еще разок, – говорит она, устремляясь к Сикс.
Сегодня мама уже обнимала Сикс раз десять. Мне начинает казаться, что отъезд Сикс огорчает ее больше, чем меня. Сикс отвечает на одиннадцатое объятие Карен и подмигивает мне через ее плечо. Приходится буквально отрывать их друг от друга, чтобы дать Карен выйти из комнаты.
Подойдя к двери, она в последний раз оборачивается.
– Желаю тебе познакомиться с горячим итальянским парнем, – говорит она Сикс.
– Лучше даже не с одним, – невозмутимо откликается та.
Когда за Карен закрывается дверь, я прыгаю на кровать и хлопаю Сикс по руке.
– Ну ты и стерва, – говорю. – Это совсем не смешно. Я думала, что попалась.
Она смеется и, хватая меня за руку, поднимается на ноги:
– Пойдем. У меня есть «Роки-роуд».
Ей не приходится приглашать дважды.
Понедельник, 27 августа 2012 года
7 часов 15 минут
Я прикидывала, не пробежаться ли утром, но в итоге заснула. Я бегаю каждое утро, кроме воскресенья, но сегодня нет смысла вставать слишком рано. Первый день в школе сам по себе уже пытка, и я решаю отложить пробежку на время после занятий.
К счастью, я уже год езжу на собственной машине и поэтому в состоянии сама добраться до школы вовремя. Я даже приезжаю на сорок пять минут раньше. Моя машина третья на стоянке, и мне достается хорошее место.
До занятий я решаю осмотреть стадион рядом с парковкой. Если придется участвовать в отборочных соревнованиях по легкой атлетике, то я, по крайней мере, буду знать, куда идти. Да и не сидеть же мне полчаса в машине, считая минуты.
Подойдя к стадиону, я замечаю какого-то парня, который бегает по кругу, и поднимаюсь на открытую трибуну. Я сажусь на самый верх и обозреваю непривычную панораму. Отсюда мне видно все здание школы. Она не кажется такой уж большой и грозной, как я себе представляла. Сикс нарисовала мне карту и даже написала несколько советов. Я вытаскиваю из рюкзака листок бумаги и впервые рассматриваю его. Наверное, она очень старалась, поскольку переживала, что покидает меня.
Я смотрю на школьную территорию, потом снова на карту. Все достаточно просто. Классные комнаты расположены в правой части здания. Столовая – в левой. Площадка для легкой атлетики позади гимнастического зала. У меня длинный список советов Сикс, и я приступаю к чтению.
– Никогда не пользуйся туалетом у научной лаборатории. Никогда. Ни за что.Список продолжается, но я не могу читать дальше. Меня заклинило на словах «они чуют страх». В такие моменты я жалею, что у меня нет сотового, а то сразу бы позвонила Сикс и потребовала объяснения. Сложив листок, я кладу его в сумку и перевожу взгляд на одинокого бегуна. Он делает на беговой дорожке упражнения на растяжку, повернувшись ко мне спиной. Не знаю, ученик он или тренер, но если бы Грейсон увидел этого парня без футболки, то перестал бы светить своим прессом.
– Носи рюкзак только на одном плече. Никогда на спине, это глупо.
– Всегда проверяй дату на пакете молока.
– Подружись со Стюартом из отдела технического обслуживания. Хорошо бы заручиться его поддержкой.
– Кафетерий. Всячески избегай его, но если зайдешь в плохую погоду, сделай вид, что у тебя все под контролем. Они чуют страх.
– Если по математике у тебя будет мистер Деклэр, садись подальше и не смотри на него. Он любит старшеклассниц – ну, ты поняла. Или садись в первом ряду, пятерки тебе обеспечены.
Парень поднимается и, даже не взглянув на меня, идет в сторону трибун. Он выходит за ворота и направляется к машине на парковке. Открыв дверь, достает с переднего сиденья футболку и натягивает ее через голову. Потом запрыгивает в машину и уезжает. Парковка к этому времени начинает быстро заполняться.
О господи!
Я хватаю рюкзак и намеренно продеваю в лямки обе руки, после чего спускаюсь по лестнице, ведущей прямиком в Ад.
* * *
Я сказала «Ад»? Это еще мягко сказано. Муниципальная школа – это все, чего я боялась, и даже хуже. Классные комнаты еще ничего себе, но меня угораздило (в силу необходимости и неведения) зайти в туалет у научной лаборатории. Я, правда, выжила, но впечатлений осталось на всю жизнь. Достаточно и того, что Сикс в своей памятке назвала это место настоящим борделем.Скоро начнется четвертый урок, и почти от каждой девчонки, встретившейся мне в коридорах, я услышала не очень внятно произнесенные шепотом слова «шлюха» и «потаскуха». А куча долларовых купюр, выпавших из моего шкафчика вместе с запиской, откровенно показывает, что мне здесь не сильно рады. Записка подписана директором, но в это верится с трудом, поскольку слово «твоего» написано как «твоево». В записке сказано: «Извини, шлюшка, что в комплект твоево шкафчика не входит шест для стриптиза».
Неловко улыбаясь, я таращусь на записку, со стыдом принимая жизнь, добровольно избранную на два следующих семестра. Я искренне считала, что люди поступают так только в книгах, а теперь на собственном опыте убеждаюсь, что идиоты действительно существуют. Остается надеяться, что шутки на мой счет сведутся к чаевым стриптизерши, как сейчас. Какая дура швыряется деньгами, чтобы оскорбить? Полагаю, богатая. Или богатые.
Хихикающие девицы в дорогих шмотках у меня за спиной, конечно же, ждут, когда я побросаю вещи и со слезами помчусь в ближайший туалет. Их ожиданиям не суждено сбыться по трем причинам.
Я никогда не плачу. Никогда.
Я уже была в этой уборной и ни за что больше туда не пойду.