Оказалось, все может быть, все так просто, что проще и не бывает. Кроме книг в чемодане лежало несколько журналов. «Нива», «Аполлон», «Шиповник», «Маски», «Студия», все за разные года – с 1912 до 1916, в 1915-м почему-то пропуск, последний журнал вышел в октябре 1916 года, и две газеты – «Русские ведомости» и «Утро России», обе за 1915 год. Я тогда в нетерпении отбросил их, а вот сейчас достал и внимательно просмотрел. В каждом из этих журналов и в газетах были критические статьи о футуристах, подписанные одним и тем же именем, статьи одного и того же человека – А.В. Ровенский...
   Вот оно что. Литературный критик Ровенский, очевидно, и есть Серегин прадед. У Серегиного прадеда были дети, у кого-то из них была дочь, тетя Галя, а у нее сын – Серега, Серега Васильев. Жаль, что фамилия не сохранилась, Ровенский звучит лучше, чем Васильев.
   Видимо, Серегин прадед А.В. Ровенский был одним из немногих или же вообще единственным критиком, кто более или менее благосклонно отзывался об этих книгах. Книгах, которые называли «пощечина общественному вкусу». В каждой статье он писал, что книги эти – не только эпатаж, а тенденция нового искусства, критика устаревших литературных и художественных норм, рождение новой эстетики и тому подобное. Вот и простое объяснение того, что все книги новые, – благожелательно настроенному к футуристам литературному критику книги приносили прямо из типографии.
   И откуда взялись дубли, тоже понятно. Например, вышла книжка – Крученых, рисунки Гончаровой. Крученых принес благосклонному критику книжку, и Гончарова тоже принесла, – посмотрите, дорогой, в свободную минутку, как вам наша новая книжечка?.. Принесла... держала в руках!.. Художники, обожаемые мною с детства, Гончарова, Ларионов, Кандинский, Малевич, – каждый из них мог держать в руках книжки, до которых сейчас могу дотронуться я... вот прямо сейчас и дотронусь!..
   И это столько лет пролежало в чемодане, в тряпье?! Это столько лет пролежало в чемодане, в тряпье?! Не нужное никому, даже так называемым наследникам?.. Серегина мать или бабка подумала: «Разве ж это книги? Они даже не в переплетах с золотыми обрезами...» Запихала в чемодан и отнесла на чердак вместе со старыми галошами – спасибо, что не выбросила... такие у него, критика Ровенского А.В., наследнички, такие благодарные потомки!..
   Как это печально... Ведь детям и внукам литературного критика полагалось вырасти интеллигентными людьми, ходить в гимназию, затем учиться в университете, но вышло все иначе: от Ровенского, образованного, интеллигентного человека, пошли жлобы, твари неразумные... – спасибо за это советской власти!.. А возможно, они выродились бы и без советской власти, сами по себе... Мой самый любимый из романов «Госпожа Бовари» заканчивается фразой «дочь Эммы стала работницей на фабрике», и это звучит дико... так же, как «правнук литературного критика Ровенского Серега Васильев не знает, кто такие футуристы».
 
   Я бережно собрал книги, сложил обратно в чемодан, погладил чемодан. Поставил чемодан в кладовку между баулами хозяев – это самое надежное место, никому не придет в голову выделить его из хозяйских вещей. Почему я сделал это, почему спрятал чемодан, почему не оставил книги, чтобы показать Полине?.. Неосознанное желание иметь тайну, увеличить свое частное пространство, оно же осознанное желание никому ни гу-гу? Ну, очевидно, так.
 
   Пришла Полина (Юлька сегодня у родителей), рассердилась за открытую бутылку виски. Оказывается, виски предназначалось какой-то конкретной начальственной харе, ответственной за водопровод, или за отопление, или за вывоз мусора и тому подобную чушь.
   ...Полина заснула, а я от перевозбуждения так и не смог заснуть до утра... Под утро меня посетила мгновенная, как укол, неприятная мысль: «Прадед-то Серегин – тогда и книги Серегины... Серега – наследник коллекции, моей коллекции...»
   Что же, я должен вернуть книги Сереге? Мама меня учила, и папа тоже, – быть честным и так далее. Но ведь я давно вырос... как это у Ходасевича – «разве мама любила такого, желто-серого, полуседого, и всезнающего, как змея»... Не отдам, и ничего тут не поделаешь, – я не могу поступить иначе. Я наследник, я, влюбленный в Серебряный век, а не мудак Серега. Да, именно так я и воспринимаю литературного критика – как своего умершего родственника.
   Ну, и потом, не стоит преувеличивать, я честно купил у Сереги то, что он продавал, – чемодан. Я – добросовестный потребитель... Если уж кого и можно обвинять, то как раз Серегу: у него настолько отсутствует интерес к тайнам жизни, что даже из любопытства он не заглянул в чемодан, не узнал, что же такое хранил его прадед в революцию и в блокаду... Хрен ему после этого, а не наследство.
   ...И все это, дом на Английском проспекте, чердак, Серега, возникший из небытия, все это и отправилось из моих мыслей обратно в небытие, туда, где им и место.
   Я буду владеть, я! Я буду владеть, перебирать, любоваться, рассматривать... я никогда не расстанусь со своей коллекцией...
   Заснул под утро, совершенно исчерпанный, изнуренный своим счастьем.
Полина
   У меня принцип – не сдаваться с первой неудачи. Если хочешь чего-то, обязательно нужно еще раз попробовать это получить. Вот я и хочу получить это сегодня, в четверг, 25 октября.
   Андрей сказал – сегодня у него встреча за городом, и он может заодно поучить меня ездить на шоссе. Я понадеялась, что это ход с его стороны, но вроде бы нет.
   Мы действительно ехали на какую-то встречу, и он был сам за рулем, ему нужно было к определенному времени. Он в меня не влюблен, чтобы придумывать ход.
   Вообще-то я хотела снять с руля его правую руку и прижать к своему бедру. Сидела и представляла, как я это сделаю. Возьму его за руку, переплету его пальцы со своими и прижму руки к себе. А потом медленно потяну его руку наверх под юбку. На этот раз я все-таки купила... Я все-таки купила то оранжевое белье за сто долларов! Купила, надела. А потом, перед тем как сесть в машину, сняла. Так я и ехала рядом с ним голая.
   Но я подумала, что это может быть опасным – взять его руку и прижать к себе. Я же не знаю его реакции, вдруг она будет слишком резкая, а мы все-таки на дороге, еще врежемся куда-нибудь. Мне не хотелось рисковать. Кстати, здесь вообще ездят не по правилам, а как бог на душу положит.
   Так что мы просто ехали, и я рассказывала Андрею, как попала в Америку. Сидела голая и рассказывала, как после второго курса филфака работала с группой. Переводчиком я еще не могла, просто помогала, типа прислуга за все. Помочь расселить группу, деньги поменять, проследить, чтобы вегетарианцам не давали мясо на обед, тетку в инвалидном кресле отвезти в туалет...
   Я тогда понравилась одной пожилой американке, Лиз. Лиз то теряла карточку, то деньги не могла поменять, то у нее рвались колготки, а я была услужливая и старалась. У Лиз оказались русские корни, она просила звать ее Лиза. Она была прямо без ума от России и от Ленинграда... Наверное, надо мне все-таки научиться говорить «Петербург» или «Питер», а то я как белая ворона.
   Лиза пригласила меня к себе в Цинциннати, посидеть летом с внуками. Это называется французским словом «опэр» – студентка, которую используют как бонну, без уборки и другой работы по дому. Лиз оплатила мне билет. Лиз была не богатая, но нормальная, вполне преуспевающая, ее муж был профессор в университете.
   Я прилетела в Нью-Йорк, мне нужно было сделать пересадку на Цинциннати. Черная таможенница спросила меня: «Какого вы рода или племени?» Я думала, она пошутила, а это был общий вопрос для всех пассажиров, потому что пассажир может оказаться индейцем или африканцем. Я сказала: «I’m from мумбу-юмбу». Я-то хотела пошутить, понравиться таможеннице, а то вдруг она не пустит меня в Америку. Но вышла неприятность, меня чуть не отправили обратно.
   – За насмешку над демократией или за оскорбление лица при исполнении? – усмехнулся Андрей.
   Смешно, что я сижу рядом с ним голая и рассказываю про Америку.
   – Сказали, что я нелояльна к afro-americans. Это негры. Вот ты можешь сказать «негр», а я не могу, уже привыкла.
   Но вообще я получила хороший урок. Тут же поняла, что в Америке мне нужно не вперед лезть, а посмотреть, куда она сама меня поведет, как все сложится и вообще.
   Я им очень нравилась, и Лиз, и ее мужу. Лиз предложила мне остаться и попробовать поступить учиться. Можно было выбрать что угодно, я выбрала юридическую школу. Юрист – это самое лучшее.
   Я сняла квартиру, пустую, без мебели, из мебели там был один матрас. Готовилась к экзаменам и подрабатывала. Одно время работала уборщицей в детском саду.
   – Знаешь, какой там детский сад? Они могут делать, что хотят: хочешь – уходи в специальную комнату и рисуй один, хочешь – возьми завтрак, принесенный из дома, и ешь... хочешь – иди и ложись спать в свой спальный мешок...
   Я один раз так устала, что заснула в чьем-то спальном мешке...
   Еще я работала babysitter. С маленькими детьми я боялась, сидела со школьниками, но все равно, когда ничего не знаешь, можно попасть в историю... Я один раз выскочила из дома на минутку, вернулась, а в доме полиция – девчонка моя позвонила девятьсот одиннадцать... Я же не знала, что здоровую корову до двенадцати лет нельзя оставлять одну дома! Был протокол, штраф, еще повезло, что не дошло до судебного разбирательства... Я очень много занималась, так уставала, что ночью лежала на матрасе в своей квартире и даже не могла плакать от усталости. Ну, год прошел, и я поступила, сдала экзамен.
   – И тебе никто не помогал? – спросил Андрей. – Ты молодец...
   В придорожном кафе у леса Андрей принес мне кофе и мороженое. Я не ем мороженое и не пью кофе, но кроме этого там можно было съесть только шашлык, это еще хуже.
   Потом я отошла на минутку в лес (решила, что там чище, чем в туалете) и нашла обабок! Настоящий, немного подмерзший, крепенький обабок! Андрей сказал, удивительно найти подберезовик в это время года. Да, подберезовик, а я и забыла, как по-русски называется обабок.
   А на обратном пути за рулем была я.
   Андрей сразу же понял, что я вожу машину так, что мне не нужны никакие уроки. Так что мы просто ехали. Вести его машину было почти как make love, интимное дело.
   Я так и сидела голая и рассказывала про юридическую школу. Как я сдавала экзамен, LSAT. По-моему, ему было интересно. Во всяком случае, он слушал внимательно и кое-что уточнял.
   LSAT состоял из нескольких частей. Логика – это было мне нетрудно. Например, задачка – есть 12 человек, как их рассадить, чтобы А сидел рядом с В, но напротив С, и так далее. Еще нужно было учить наизусть огромные списки малоупотребительных слов – это тоже было легко. Еще на экзамене давали текст, где ты заведомо не понимаешь смысла, – по биологии, например, или еще какую-нибудь муть, и нужно быстро выбрать правильный ответ, только опираясь на логический анализ текста. Это тоже было нетрудно. У меня IQ 162 и очень быстрая реакция, так что ничего, мне это было нормально.
   А вот учиться было жутко тяжело. Первое время я просто загибалась с английским. Когда я начала слушать лекции, оказалось, что я вообще ничего не понимаю, просто ни одного слова! Это был такой шок – я-то думала, я английский отлично знаю, а вот и нет! Как будто английский на филфаке был совсем другой язык, вообще не английский, а... ну, я не знаю, немецкий или французский. А нужно было каждый день читать по сто страниц. Каждый день могли вызвать, и нужно было эти сто страниц пересказать перед всеми. А я не могу быть хуже всех, я должна быть лучшей, понимаешь? Ох, как мне это было трудно...
   Или еще американское конституционное право, это вообще был ужас. Я не понимала, где же, интересно, у них свобода слова, если они на свою конституцию молятся как на библию? Но такой уж это был предмет – нужно верить, что это так, и все.
   – Догма? Как история КПСС? – спросил Андрей.
   – Точно. Получается, все везде одинаково, нужно соблюдать правила игры, и все...
   Я сняла с руля правую руку, переплела свои пальцы с его и прижала руки к бедру. Потом потянула выше. Так и нужно было сделать сразу. Просто взять его руку и положить ее туда, где я хочу, чтобы она была. Если хочешь мужчину, нужно просто его взять, как пирожок с полки. Не потому что я такая циничная, просто это природа. Но другое дело, чего ты хочешь дальше.
   – А еще у меня был шок, контрактное право, – сказала я.
   Это я специально продолжала говорить как ни в чем не бывало, это вообще действует потрясающе – как будто ты такая равнодушная, и мужик от этого сразу взвивается.
   Он уже, кажется, и не очень-то слушал, но я специально еще говорила. Привела пример: бабушка обещала внуку подарить ему «ягуар», если он будет хорошо учиться и закончит колледж. Внук закончил колледж, а бабушка «ягуар» не подарила. Вопрос – это юридический случай? Или нет? Может ли внук подать в суд и требовать сатисфакции?..
   – Очевидно, может... Хорошо, что мы не в Америке... – сказал Андрей и хотел убрать руку, но я ее придержала.
   – Я им говорю, ребята, какая сволочь этот внук! А мне объясняют – разговор не про внука, а про контракт. Нужно знать, был ли составлен контракт между бабушкой и внуком. Правильный ответ – да, это юридический случай. Даже если это было устное соглашение. Внук-то свою часть устного соглашения выполнил, вместо баскетбола учился... Он может судиться и выиграть.
   – Интересно, – рассеянно сказал Андрей, – и что?
   – Что?.. Потом у меня была стажировка в Procter & Gamble, потом graduation. И все, я – американский юрист, inhause council. У меня есть фотография с выпуска. Я в шапочке и в мантии. Мантию и шапочку дают напрокат, от шапочки у меня осталась кисточка, я ее прикрепила к фотографии в альбоме.
   – Кисточка от шапочки – это хорошо, – кивнул Андрей.
 
   Было совсем темно, и мы просто свернули с шоссе и остановились за деревьями. Это было... ну, я не мастер описаний сексуальных сцен, да и зачем это – руки туда, ноги сюда... Так все и было, как бывает, когда сильное желание наконец-то осуществляется. Лично у меня осуществление сильного желания всегда оставляет чувство горечи – как, и это все? Уже все? И только-то? Так было, когда я стояла в мантии и в шапочке, получала диплом юриста. И сейчас было так же, типа – как, и это все?..
   Одно могу сказать – когда я с Максом, все происходит достаточно механически и без нужного финала. Здесь у меня все было на эмоциях, но тоже без финала. Думаю, все дело именно в этом, в эмоциях. С Максом их слишком мало, и поэтому – ничего, а сейчас их было слишком много, и поэтому – ничего, никакого чуда не произошло, а я-то думала, вдруг будет...
   Похоже, так никогда у меня этого и не будет... Если честно, I never came. Я никогда не кончаю. Ни разу в жизни не кончила, ни с кем.
   Вообще-то у меня было не так-то много любовников. Любовник – это было для меня, скорее, must have: нужно иметь, потому что нужно. Один мой boyfriend говорил мне: «Когда ты не кончаешь, ты должна сказать мне об этом. Скажи – o’key, теперь ты должен мне один оргазм, и я в следующий раз постараюсь. Иначе получается, что я тебя сексуально эксплуатирую...» Он был, конечно, американец, русскому даже в голову не придет такое сказать. Русскому без разницы – был у тебя оргазм или нет, ему-то что, он ни за что не спросит «ты кончила?». А американцы честные, всегда спрашивают «you came?». Но тогда вся моя сексуальная жизнь – сплошной юридический случай, потому что все мои boyfriends остались мне должны большое количество оргазмов.
   А теперь и Андрей должен мне один оргазм – как минимум. Все-таки это странно, я так сильно его хотела – и опять ни-че-го...
   У меня, конечно, что-то не в порядке. Но я иногда думаю, – а что, если у меня все в порядке? И все врут? Ведь никто по-настоящему не знает, что это такое, женский оргазм, ни мужики, ни женщины. Проверить это нельзя, измерить тоже не измеришь. Так, может, другие женщины говорят, что у них оргазм, а у них то же самое, что у меня, – нарастающее возбуждение и потом мгновенный спад, и сразу же, резко, плохое настроение и боль внизу?.. Такая тянущая.
   После того как все закончилось, стало как-то неловко. Я всегда все чувствую, и сейчас я почувствовала – точно, неловко.
   – Мы завтра встретимся? – спросила я. – Давай завтра встретимся.
   Андрей сидел рядом и молчал, так молчал, как будто посылал мне message «не вздумай, что это что-то значит, что теперь ты имеешь на меня какие-то права». Как будто я какая-то секретарша, с которой он переспал на столе в кабинете. А я и не думаю, еще чего. Зачем мне права на него? Я не секретарша, которую после секса нужно поставить на место. На то время, что я здесь, в Ленинграде, мне нужен он сам, а не какие-то там права...
   – У тебя замечательная семья, – сказала я, чтобы он знал, что я не секретарша, – мне очень нравится Даша, она так легко живет, она, по-моему, даже не знает, чем ты занимаешься...
   – Это неинтересно, – сказал Андрей, – я пробовал рассказывать, но я действительно занимаюсь неинтересным бизнесом, к тому же я медленно говорю. А Даша считает, Максим очень интересный человек, – поворачивая на шоссе, глядя прямо перед собой, продолжил он. Он сразу же оказался за рулем, теперь-то нам уже не было нужды притворяться и играть в уроки вождения.
   – Я с ней согласна, Макс очень интересный человек...
   – Оденься, замерзнешь, – сказал Андрей, и я достала из сумки свои оранжевые стринги за сто долларов.
   Да, Макс очень интересный человек, а что? Он очень умный, хотя в некоторых вещах такой дурак... Думает, что я с ним, потому что я переела фиников. Слепой финик – это «blind date», слепое свидание, – игра слов. В общем, Макс думает, что у меня было много неудачных слепых свиданий, поэтому я с ним.
   «Вlind date» назначают в Интернете. Ну, сначала думаешь, что в Интернете найдешь себе кого-нибудь особенного, чтобы был не похож на Боба из твоего отдела, который рядом с тобой ковыряет в носу, или на Майкла, который вообще похож на идиота. И у тебя с этим, из Интернета, будет ужин при свечах и тому подобное. На самом деле первое свидание всегда было не в ресторане при свечах, а в «Макдоналдсе», с гамбургером и двойной колой. А один придурок попросил меня заплатить и за него тоже. Потому что у него сейчас временные трудности, и не могла бы я купить ему не маленькую порцию картошки, а большую? Нормально?
   Хотя однажды был и ресторан при свечах. Но тогда тоже все получилось не слава богу. Ресторан при свечах повторился уже раз десять, а он все не спал со мной. Я спросила, почему он не проявляет ко мне вообще никакого интереса, спать со мной он собирается или вообще как?.. В ответ он пригрозил подать на меня в суд за то, что я отношусь к нему как к сексуальному объекту. Ха, вот уж это смешно, я же все-таки юрист. В суд он на меня подаст, как же!
   А один мой boyfriend – этот был из лучших, я с ним несколько раз встречалась, – он был активист демократической партии. Я приходила на свидание, а он заставлял меня участвовать в митингах. С тех пор я республиканка.
   Цинциннати – небольшой город, и иногда нам с одной моей коллегой из Sales Departmet (я с ней дружила, мы вместе ходили на ленч) попадались одни и те же мужчины. Я ей говорила – Линда, I know him, он храпит во сне. А она отвечала – Polina, don’t worry, я его переворачиваю.
   Но я с Максом не потому, что мне осточертели эти придурки американцы. Ну, даже и не потому, что он из Ленинграда, остроумный и все такое. Нормально, по-человечески ухаживал и очень хотел жениться. Не в том дело, что у нас родилась Джулия, хотя он хороший отец. Я не завишу от Макса материально, я достаточно зарабатываю, чтобы вырастить Джулию и дать ей образование. Джулия тоже будет юристом, это самое лучшее.
   С Максом я потому, что он... я не умею это объяснить. Он такой же, как я. Он знает, что за все нужно платить. Сам-то не любит платить, но откуда-то знает, что другие платят. Макс бы удивился, если бы знал, что я так сложно думаю. Он считает, что я совсем простая.
   – А что у тебя на работе? – спросила я. Андрей начал рассказывать, сначала недоверчиво, потом разошелся, разговорился.
   Эта сучка Даша приучила к тому, что его не слушают. Но мне-то правда интересно.
   У меня принцип – первый шаг можно сделать самой, а потом нужно взять паузу, и на второе свидание уже должны пригласить меня. Но я не уверена, что Андрей позвонит, так что мне делать, сидеть и ждать, как дуре?!
   – Мы завтра увидимся? – спросила я, но Андрей промолчал.
   – Давай завтра встретимся, – опять сказала я, но он опять промолчал.
   – О’key, тогда послезавтра... Послезавтра тоже не можешь? Ну, о’кей, тогда я тебе сама позвоню.
   Главное в принципах – это вовремя от них отказаться. Так мой деда говорил. А то, говорил деда, и принцип свой потеряешь, да тебя еще и пошлют куда подальше. Поэтому я не спросила «когда мы встретимся?», а просто сказала «я тебе сама позвоню».
Даша
    25 октября, четверг
   Сегодня вечером Андрей впервые за уже-не-помню-сколько времени принес мне цветы. И мармелад. Мармелад зеленый, как я люблю, цветы – розы, как я не люблю. Он так давно мне ничего не дарил, так что пусть будут розы, все равно, тем более что мармелад – зеленый. Сегодня Андрей был не такой сумрачный, как всегда, а неуклюже нежный – думаю, чувствует себя виноватым за мрачность, семгу, хариуса, футбол.
   Иногда бывает, что из прекрасного получается неприятность, вот и сегодня – почему-то из мармелада вышла ссора.
   Андрей уселся на кухне и вместо того, чтобы, как обычно, закрыться от меня газетой или включить спортивный канал, зачем-то начал подробно рассказывать, где он сегодня был и что делал. Вообще-то с этим отчетом можно было бы расправиться и побыстрее – зачем мне мелкие подробности его рабочего дня?
   – А ты, малыш, что ты сегодня делала? – наконец-то закончив про то, где сегодня был и что делал, спросил он.
   Андрей давно уже не спрашивал, что я делала и как вообще мои дела. Наверняка думал – что может быть интересного у такого социально никчемного человека, как я?.. А теперь – вот. Я так и думала – прогулки, концерты и театры с Максимом – это не та измена, которая портит отношения в семье, а, наоборот, правильная измена, полезная, измена, которая улучшает отношения в семье, – вот же розы, а вот мармелад, зеленый. А моя настоящая измена вообще не считается – Андрей про нее не знает, а если чего-то не знаешь, то этого нет, разве не так?
   – Ну, малыш, рассказывай, где ты сегодня была, – повторил Андрей.
   И тут я подумала – его поведение крайне подозрительно. А что, если он как-нибудь узнал? Что я почти каждый день встречаюсь с Максимом?
   Я начала перечислять, где я была, – искусственным голосом, задумываясь и сбиваясь, но в целом довольно бойко:
   – с Андрюшечкой в детском саду – была...
   – с мамой в Доме книги – была...
   – с Мурой в Гостином дворе, туфли и пара свитеров – была...
   – с Аленой в магазине «Все для дома» насчет кафеля – была...
   – с Ольгой к директору школы – была...
   Получалось, что я была там, где всегда, не считая одной маленькой встречи с Максимом. Я просто кое-что прочитала о футуристической книге и хотела ему рассказать, что литографические книги впервые появились в 1910 году, они печатались в типолитографиях В. Рихтера, «Свет». Это было абсолютное новшество, смелый эксперимент, упразднивший типографский набор. Например, в «Заумной книге» нет типографски набранных текстов, это набор литогравюр, а на межгравюрных листах напечатаны «заумные строчки». Это я все прочитала. Мы с Максом посмотрели – да, у него есть эта «Заумная книга». Там написано, например, такое: «Укравший все украдет и ложку но не наоборот», без знаков препинания... А на обложке нарисовано очень миленькое розовое сердце, в центре пуговица от кальсон. «Заумную книгу» особенно ужасно ругали за наглость в оформлении. Представляю, как бесились критики при взгляде на эту пуговицу от кальсон!
   А Максим рассказал мне, что отдельно отмечали книжку «Полуживой» с рисунками Ларионова, там некоторые рисунки стилизованы под наскальные изображения эпохи неолита... – у Макса есть «Полуживой»!
   Мы с Максом вместе обнаружили кое-что про книжку «Трое». Мы еще раньше обратили внимание, что на обложке книжки «Трое» 1913 года нарисована фигура уходящего человека, а имя одного из авторов, Елены Гуро, отделено огромной запятой от двух других, Хлебникова и Крученых. Мы с Максом думали – почему? Так вот, это грустная история – оказывается, к моменту выхода книги Елена Гуро умерла, поэтому ее так выделили, а Малевич посвятил ее памяти рисунки, очень трогательно.
   ...Еще мне было интересно посмотреть, есть ли у Макса «Бух лесиный». Там на рисунках разные причудливые звери. Да, у Макса есть «Бух лесиный». У него есть все!
   ...Даже «Le Futur». Оказывается, эта книжка была конфискована цензурой из-за того, что там неприличные рисунки Ларионова. И «Le Futur» у Макса есть – мы с Максом посмотрели рисунки Ларионова. Действительно, неприличные, очень смешные, жутко талантливые...
   ...Про «Войну» Розановой было написано, что книжка не имеет аналогий на Западе. Там на обложке коллаж, на серый лист картона наклеены аэропланы, мне не очень понравилось...
   ...А о «Помаде» Крученых с рисунками Ларионова говорилось, что каждый экземпляр уникален, каждый экземпляр – это не обычная тиражная книжка, а оригинал... В этой книжке иллюстрации, как лубки, раскрашены вручную. На ярко-малиновую обложку наклеен литографский рисунок, рукописные страницы вперемешку с иллюстрациями, на золотых паспарту.
   Обо всем этом я не стала рассказывать Андрею, думаю, ему было бы неинтересно. Я говорила про... про все остальное.
   У меня немного дрожали руки и бегали глаза, но в целом я приветливо улыбалась и не выглядела как виноватая – каждый может немного запутаться и забыть, вызывали его сегодня к директору школы или он сегодня покупал кафель или же изучал футуристическую книгу. Кстати, в 1932 году отдельные листы из футуристических книг были включены в экспозицию Русского музея, а после выставки книжная графика футуристов исчезла из музейных экспозиций на долгие годы, до 1968 года, когда в Русском музее опять была выставка... Книги футуристов издавались крошечными тиражами, теперь они большая редкость даже в музеях... У Максима не просто уникальная коллекция, а... даже не знаю, как это назвать, – это чудо! Мы с Максом еще раз перелистали каждую книжку – просто сердце замирает!..