- Большое спасибо! - взорвалась Сейди, едва дверь за ним закрылась.
   Росс ухмыльнулся:
   - А что такого?
   - Будто ты не знаешь! Врываешься сюда, как в свой дом, обходишься со мной, как с одной из твоих.., твоих.., проклятых потаскух! - Она захлебывалась от ярости. - Я тебя ненавижу! Нет, правда! Думаешь, ты такая уж цаца! Так позволь сказать тебе...
   Он схватил ее. Рванулся прямо к убийственному финалу. Потому что знал, какой это будет убийственный финал - бедра, жар и груди, огромные изумительные груди, обволакивающие его.
   Она его оттолкнула.
   - Росс... - начала она возражать.
   Но он не собирался выслушивать доводы, почему им не следует...
   Он сделает Сейди Ласаль своей, и к черту всех Бернардов Лефтковичей в мире.
   Она оказалась девственницей. В двадцать четыре года. Жительница Голливуда - и девственница!
   Росс просто не мог поверить. Он был в восторге. Десять лет траханья и она была его первой!
   На следующий день он упаковал вещи и перебрался к ней, благо он уже два месяца не платил за квартиру и с деньгами было туго. Сейди радовалась тому, что он вошел в ее жизнь, без сожаления распрощалась с Берни и посвятила все свое время Россу. "Мы должны найти тебе агента", - сердито твердила она, потому что знала, как он мучается из-за невозможности получить роль в фильме, хотя прячет это даже от себя. К несчастью, все агенты, которых он посещал, казалось, были предупреждены: связываться с Россом Конти никак не стоит.
   Ив один прекрасный день она приняла судьбоносное решение.
   - Твоим агентом буду я, - объявила она с полной серьезностью.
   - Ты... Что? - взревел он.
   - Буду твоим агентом. Это отличная мысль. Вот увидишь.
   Неделю спустя она ушла с работы, забрала из банка все свои сбережения и скоро нашла комнатушку в обветшавшем здании на Голливудском бульваре. К двери она прикрепила карточку: "Сейди Ласаль. Звездный агент". После чего установила там телефон и приступила к делу.
   Росс хохотал до слез. Ну какой из Сейди агент? Что она в этом. понимает?
   Но она скоро разобралась во всем, чего не понимала. Шесть лет она проработала в юридической фирме, специализировавшейся на кинопромышленности и других индустриях развлечения. Юридическую сторону она знала назубок, а остальное приложилось. У нее был товар - Росс Конти. И стоит американским женщинам хорошенько его рассмотреть, они тут же захотят его купить.
   - У меня есть замечательная идея, - сказала она Россу, - и твоего мнения я не спрашиваю, потому что она сработает. Я знаю, что сработает!
   Но он просто влюбился в эту идею, хотя она была чуточку чумовой и требовала огромных денег. Деньги Сейди заняла у своего прежнего босса, подонка по имени Джереми Мид, который, как подозревал Росс, не прочь был бы переспать с ней. Затем она сфотографировала Росса на фоне Тихого океана в выгоревших обрезанных по колено джинсах и с улыбкой на губах. Она заказала размножить увеличенную фотографию и расклеила ее по всей Америке, насколько у нее хватило денег, с краткой подписью: "КТО ТАКОЙ РОСС КОНТИ?"
   Это было волшебное время. Неделю спустя все уже спрашивали:
   "Кто такой Росс Конти?"
   Джонни Карсон начал отпускать шуточки с голубого экрана. Приходили мешки писем, адресованных Россу Конти, Голливуд (Сейди предусмотрительно указала на почтамте, куда их доставлять), Росса останавливали на улицах. На него накидывались толпы восторженных поклонниц, его узнавали повсюду.
   Все произошло именно так, как предсказывала Сейди. В разгар всего этого Сейди улетела со своим теперь уже знаменитым клиентом в Нью-Йорк, где его пригласили участвовать в качестве почетного гостя в "Вечернем шоу". Оба пребывали в экстазе. Нью-Йорк дал Россу почувствовать, что значит быть звездой. Сейди радовалась, что он достиг этого благодаря ей.
   В "Вечернем шоу" он был сногсшибателен - остроумный, сексуальный, неизъяснимо обаятельный. Когда они вернулись в Голливуд, их засыпали предложениями. Сейди тщательно их просеяла и в конце концов заключила для него потрясающий контракт с "Парамаунт" на три фильма. С этого момента он уже не оглядывался. Кинозвездой он стал сразу же.
   Спустя полгода он бросил ее, заключил договор с крупным агентством и женился на Венди Уоррен, восходящей юной звезде с обхватом бюста во внушительные 39 дюймов. Они блаженствовали вместе среди постоянно фотографируемой роскоши в верхней части Мулхолленд-драйв, в пяти минутах от уединенного приюта Марлона Брандо. Брак их длился два года и был бездетным. После этого Росс стал голливудским холостяком. Безумные сплетни, безумные выходки, безумные оргии. Все пришли в восторг, когда он в 1964 году сочетался браком, на этот раз со шведской семнадцатилетней звездочкой, естественно, обладательницей сенсационных грудей. Брак был бурным и продлился полгода. Она развелась с ним по причине психологической жестокости и забрала половину его состояния.
   Росс только плечами пожал.
   В тот момент его звезда была в зените. Каждый фильм с его участием становился боевиком. Так было до 1969 года, а тогда два подряд его фильма с треском провалились.
   Очень многие люди нисколько не огорчились его падением со звездных небес. В том числе Сейди Ласаль. После того как он ускользнул от ее любящих забот, она на некоторое время канула в безвестность, но затем вынырнула и медленно, но верно создала собственную империю.
   С Элейн Росс познакомился, когда явился посоветоваться к ее мужу. В тридцать девять лет он подумал, что ему, возможно, следует подправить лицо. Без операции он обошелся, но зато приобрел Элейн. Она перебралась к нему без колебаний и оказалась именно тем, что ему требовалось в эту пору его жизни. Он находил в ней симпатию и сочувствие, поддержку и умение слушать. Груди оставляли желать лучшего, но в постели она была покорной и ласковой, а после агрессивной стремительности стандартных голливудских звездочек именно это ему и нравилось. Он решил, что ему нужен именно брак с Элейн. Уговаривать ее развестись с мужем долго не пришлось. Неделю спустя они поженились в Мексике, и он снова взлетел на вершину успеха. Где оставался пять лет, а затем медленно, незаметно появились трещины. И в его браке тоже.
   ***
   Сорок девять. Экспрессом в пятьдесят. А ведь на вид ему никак не дашь больше сорока двух. Просто белокурый юнец обрел достойную зрелость. Хотя мог бы и обойтись без седины в волосах, которую приходилось тщательно подкрашивать, и без глубоких провалов под пронзительно синими глазами.
   Но все равно он в потрясающей форме. Фигура почти как новая.
   Росс так сосредоточился на своем отражении, что не сразу расслышал деликатный стук в дверь.
   - Да? - крикнул он, когда стук повторился.
   - Графа обслуживания, - проворковал женский голос.
   Графе обслуживания было двадцать два года, и грудями ее природа не обидела. Росс мысленно обещал старшему коридорному щедрые чаевые.
   Глава 2
   - Он и мальчишкой не был нормальным. Дек Эндрюс с детства был странный.
   - Что значит - странный?
   - Ну, понимаете, не интересовался ни телепередачами, ни кино, ни девочками. Не то что другие ребята на улице - даже когда совсем вырос.
   - А интересовался чем?
   - Машинами. С первого же заработка пошел и сделал первый взнос за старого "Мустанга". Просто обожал его. Полировал, настраивал мотор, ну, часами возился с этим драндулетом.
   - А дальше что?
   - Продал. Не знаю почему. С тех пор у него машины не было.
   - Вы уверены в этом?
   - В чем?
   - В том, что у него больше другой машины не было.
   - Конечно, уверен. Я знаю все, что делается на Френдшип-стрит. Я же тридцать лет сижу у этого окошка и смотрю. Разве я вам про мой несчастный случай не говорил? Станок мне на ноги свалился. С того самого дня я ни шагу не сделал. А компенсация?
   Думаете, мне деньгами возместили? Да я с этой паршивой фабрики цента не получил за все то время, что вкалывал там как дурак.
   Вы понятия не имеете... - Старик побагровел, а его голос стал визгливым от злобы.
   Леон Розмонт потер переносицу крупного носа и уставился на дешевую литографию, украшавшую стену. Люди всегда загадка. Этого старика куда больше трогает, что с ним произошло тридцать лет назад, чем то, что произошло в доме напротив всего несколько часов назад. Как свидетель он оказался бесполезным.
   Ничего не слышал. Ничего не видел. Ничего не знал.
   Скоро газеты запестрят огромными шапками: "СВИРЕПОЕ ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО. ПИРШЕСТВО СМЕРТИ В ПРИГОРОДЕ. КРОВАВАЯ БОЙНЯ". До чего же пресса обожает массовые убийства Три человека зверски убиты в небольшом домике на Френдшип-стрит в тихом пригороде Филадельфии. О черт!
   Как ему хотелось стереть из памяти утреннее кровавое месиво.
   К горлу подступила желчь, и он торопливо ее сглотнул.
   Детектив первой категории Леон Розмонт. Кряжистый мужчина пятидесяти лет. Широкоплечий, атлетического сложения, с густой гривой седеющих волос, мохнатыми бровями и проницательными добрыми карими глазами. Он смахивал на бросившего тренировки звезду американского футбола. Да он и был звездой футбольной команды своего колледжа. В полиции он прослужил двадцать девять лет. Двадцать девять лет уродований, сексуальных убийств, кровавых расправ. Как он ненавидел мерзости, с которыми ему приходилось иметь дело.
   Все прелести начальство приберегало для него, но ничего прелестнее он давно не видел. Три человека, изрубленных в фарш без видимой причины. Ни сексуальных надругательств, ни ограбления, ни... Ровным счетом ничего. И не за что уцепиться. Разве что Дек Эндрюс, сын, который словно бы исчез.
   То есть.., еще одно милое старомодное семейное убийство?
   Дека Эндрюса под рукой не оказалось, и ответить на этот вопрос было некому. Но, может быть, он куда-то уехал, гостит у приятеля, проводит время с подружкой? В конце-то концов, еще суббота и до вечера далеко, а судебные медики утверждают, что убийства произошли где-то между одиннадцатью вечера пятницы и четырьмя утра субботы. Дек Эндрюс. Двадцать шесть лет. Замкнутый, чуждающийся людей.
   Но многих ли расспросили о нем? Четверых? Пятерых? Следствие даже не началось. Все еще впереди, и делать выводы рано.
   - Черномазые! - со злостью заявил старик. - Всюду от них пакости.
   - Что-что?
   - Да черномазые, что въехали в дом на нашей улице. Не удивлюсь, если это их рук дело. Я теперь держу двери на запоре, не то что прежде. Да, я еще помню время, когда на двери и замков-то не ставили.
   Детектив Розмонт коротко кивнул. Во рту был рвотный привкус, перед глазами всплывала жуть, которую он видел утром. Голова у него раскалывалась, губы потрескались, в глазах была резь, и они словно ушли в череп. Вот бы сейчас быть дома в постели с милой нежной Милли, его черной женой... Как бы старый ханжа взбеленился!
   - Почему они не остаются на Саут-стрит, где их место? - зловеще бормотал старик. - Селятся бок о бок с приличными людьми. Нельзя же так! Надо бы такой закон издать.
   Детектив Розмонт тяжело поднялся из глубины слишком уж мягкого кресла и пошел к двери. К черту! Он чувствовал, что ему нечем дышать.
   - Благодарю вас, мистер Буллен, - сказал он сквозь зубы. Естественно, нам требуются ваши официальные показания. Кто-нибудь из моих людей зайдет к вам попозже.
   - Черномазые! - заверещал старикан, разгорячась - Пусть бы оставались у себя в Африке и бегали нагишом! Вот как я думаю! Как всякий приличный человек думает!
   Леон Розмонт сердито закрыл за собой дверь домика. Накрапывал дождь серая безжалостная изморось. Конец улицы перегораживали телевизионные фургоны, у полицейского барьера скучились кровожадные зеваки. Они-то зачем пришли? Что такого интересного в наружных стенах дома, где произошло убийство? Ну что, что они надеются там высмотреть?
   Леон покачал головой. Люди! Нет, их ему никогда не понять.
   Он угрюмо поднял воротник английского макинтоша и быстро перешел улицу.
   Никогда еще за все годы тяжелой службы ему не приходилось расследовать убийства, одну из жертв которого он знал раньше.
   Сначала - жуткая тошнота. И леденящая мысль, что вдруг и на нем лежит часть вины.
   Глава 3
   Монтана Грей наблюдала, как Нийл, ее мух, разглядывает себя в трюмо гостиной их дома в Калдуотер-Кэньон. Этот маниакальный интерес к своей внешности, стоило ему надеть костюм, всегда ее забавлял. Она терпеливо ждала неизбежного вопроса.
   Нийл не обманул ее ожиданий.
   - Я нормально выгляжу? - осведомился он в полном убеждении, что выглядит безупречно, и все-таки нуждаясь в ее одобрении.
   Она засмеялась.
   - Но почему ты всегда так неуверен, хотя знаешь, что выглядишь сногсшибательно?
   - Я? Неуверен? Да ни в жизни, - заявил он тоном Ричарда Бартона, до которого не дотянул бы и сам Бартон. - Просто мне приятно, когда ты меня хвалишь!
   Она обожала его английский акцент, в нем было что-то такое...
   - Хм-м-м-м! - Она бросила на него лукавый взгляд. - Попозже.., в постели.., ты от меня таких похвал наслушаешься, что у тебя волосы встанут дыбом.
   - Только волосы? - насмешливо бросил он.
   - И все остальное, что бы ты там ни навоображал.
   - Ну, чего-нибудь я навоображаю.
   Она снова засмеялась.
   - Уж конечно! Ты ведь не только самый замечательный кинорежиссер в здешних палестинах, но и воображение у тебя неплохое.
   Он схватил ее, и они начали целоваться.
   Монтане было двадцать девять лет, Нийлу пятьдесят четыре.
   В течение года их сожительства и четырех лет брака разделяющая их четверть века не вызывала у них ни малейшего смущения, хотя и очень смущала разных других людей - Мэрли, бывшую жену Нийла, кое-каких его друзей и всех без исключения их жен.
   - Э-э! - Она нежно его оттолкнула. - Целая орава гостей с нетерпением ожидает нашего августейшего появления в "Бистро", так что пошевели-ка жопой!
   Он испустил театральный вздох.
   - Нет уж, Нийл, от меня ты сочувствия не дождешься! Ты ведь сам придумал отпраздновать это событие!
   Он отвесил насмешливый поклон и повел ее к двери.
   - Что же, сударыня, в таком случае, как вы изволили выразиться, пошевелим жопами.
   ***
   Монтана. Рост пять футов десять дюймов. Черные волосы по пояс. Прямодушные тигриные глаза с золотыми крапинками. Широкий чувственный рот. Необычная, броская красота.
   Монтана. Нареченная так в честь штата, где она появилась на свет у родителей, которые, мягко выражаясь, не слишком считались с условностями. Ее отцом был геолог, матерью - исполнительница народных песен. Они оба любили странствовать, и к тому времени, когда Монтане исполнилось пятнадцать, она дважды объехала земной шар, пережила два недолгих романа, свободно говорила по-французски и по-итальянски, мастерски каталась на водных лыжах и на обычных, а на лошадях, скакала как ковбой.
   Родители ее были сильными, независимыми людьми и внушили ей, своему единственному ребенку, твердую уверенность в себе и чувство собственного достоинства.
   "Поверь в себя, и ты достигнешь чего угодно", - часто повторяла ее мать.
   "Никогда ничего не пугайся! - таков был девиз ее отца. - Смело встречай все, будь сильной и уважай себя!"
   Им-то было хорошо, они обрели друг друга, и, хотя горячо любили ее, она часто чувствовала себя лишней. Когда наконец они решили окончательно осесть на ранчо в Аризоне, она поняла, что ей пришло время самой вступить в мир, и она уехала, увозя их благословения и скромные деньги, чтобы продержаться на первых порах. Это было в 1981 году, ей было семнадцать лет, ее переполняли энергия и энтузиазм нетронутой юности.
   Сначала она погостила в Сан-Франциско у двоюродного брата, заметно старше ее. Он научил ее азбуке секса, наркотиков, рок-н-ролла и предоставил самой себе. Она была любознательна, жаждала набираться опыта и перепробовала много занятий - начиная от работы официанткой в баре и кончая изготовлением серебряных украшений и продажей их на улицах.
   Потом она познакомилась с рок-музыкантом, который у говорил ее отправиться в Индию. Кончили они в Пуне у ног прославленного гуру Раджниша. Все это ей приелось раньше, чем ее спутнику, и она уехала одна в Лондон, где жила у друзей в Челси, общаясь с фотографами, манекенщицами и писателями. Испробовала всего понемножку, а затем отправилась в Нью-Йорк с очень левым журналистом и занялась тем, что, как она решила, интересовало ее больше всего: начала писать. Ее опусы отличались цинизмом и тонким стилем, так что довольно скоро она составила себе имя и получила страницу в "Уордли", авангардистском журнале. С Нийлом она познакомилась в Париже, куда ее послал журнал.
   Вечеринка на Левом Берегу. Теснота. Шум. Монтана приехала с Пенни, ее временным (и не один раз) другом. Нийл уже был там, успев накачаться "Золотым Акапулько" в сочетании с "Джеком Дэниелсом". Испитой мужчина с пронзительными глазами, весело пожившим лицом и седеющей гривой непослушных волос, он сидел в углу, окруженный поклонниками, жадно ловившими каждое его слово.
   - Знаешь, а я очень хочу познакомиться с этим типом, он получше Олтмена, - сказал Пенни.
   - Лучше Олтмена нет никого, - отрезала она и направилась к компании их друзей.
   И прошло несколько часов, прежде чем она наконец оказалась возле группы, все еще толпившейся вокруг Ниша Грея. Ленни познакомил их.
   Нийл был уже так пьян, что еле ворочал языком, но все-таки сумел выговорить:
   - Монтана. Что за хреновое имечко?
   Она пропустила его слова мимо у шей, нежно улыбнулась Лети и сказала:
   - Смоемся?
   Два дня спустя она сидела в "Американской аптеке" на Енисейских полях и листала журналы, как вдруг голосу нее за спиной произнес:
   - Монтана! Что за хреновое имечко?
   Она обернулась и не сразу сообразила, кто это такой, но тут он дохнул ей в лицо парами виски, и она вспомнила вечеринку.
   - Хотите выпить? - спросил он.
   - Не очень.
   Их взгляды на мгновение сомкнулись, и что-то полыхнуло. Она была настолько заинтригована, что передумала и приняла приглашение, хотя мужчины в годах никогда ее не влекли.
   Он отвел ее в бар, где его явно хорошо знали, и принялся напиваться до бесчувствия, произведя на нее глубокое впечатление сардонической эрудицией и живым остроумием. Ее заинтересовало, почему ему так необходимо прятаться от настоящего, и она не пожалела времени, чтобы узнать о нем побольше. Он был сложной натурой и нацелен на самоуничтожение. Талантливый режиссер, оттолкнувший многих людей пьянством и непредсказуемым поведением, так что теперь вынужден был снимать телевизионную рекламу за большие деньги, на которые содержал свою бывшую жену Мэрли, проживавшую в Беверли-Хиллз.
   В Париже он словно наслаждался своей известностью и начинал каждое утро трезвым, но ко второй половине дня безнадежно напивался.
   Монтана отложила возвращение в Нью-Йорк и начала проводить все больше и больше времени с ним. Нийл Грей был крепким орешком, и это действовало на нее возбуждающе. Ее отец сказал бы, что ее к Нишу просто тянет. Пока она росла, в их семье секс никогда не был запретной темой, и родители дали ей только один совет: поступать так, как она считает правильным. Что-то говорило ей, что быть с Нийлом - правильно, хотя он не делал никаких попыток увлечь ее в постель. Это заинтриговывало ее все больше.
   В конце концов она сама туда забралась, а у него не встал, отчего он по-пьяному развеселился.
   Монтана не усмотрела в этом ничего смешного и решила, что, пожалуй, настало время приняться за мистера Ниша Грея всерьез.
   Она взяла напрокат машину, получила разрешение кого-то из знакомых, воспользоваться его уединенным шале и убедила Ниша поехать туда с ней на воскресенье. Он согласился, предвкушая двое суток пьянства и других забав.
   Уединенное шале стаяло пустое. Монтана проверила, что в нем нет ни единой бутылки, спрятала ключи от машины, отключила телефон и продержала Ниша там три блаженные недели. То есть блаженные с того дня, когда она успокоила его, утихомирила бредовую ярость и, наконец, уложила в постель абсолютно трезвым. Его больше не затормаживал алкоголь, и он оказался потрясающим любовником. Немолодым жеребцом, а мужчиной, с которым ей было очень хорошо.
   В Париж они вернулись, твердо зная, что самое главное - быть вместе. Пробыли они там недолго - пока Монтане не удалось убедить Ниша, что он растрачивает свой талант, и он не согласился вернуться в Америку. Скоро стало известно, что Грей теперь трезв и надежен, и к концу их первого года вместе он уже снимал на улицах Нью-Йорка детективный фильм с небольшим бюджетом. Фильм имел успех, и Голливуд вновь поманил блудного сына. Они отправились на Запад.
   - Тебя будет тошнить от Беверли-Хиллз, - предупредил он. - Там больше дерьма на один квадратный дюйм, чем в клоаке.
   Она только улыбнулась и занялась собственными планами. У нее родилась идея телевизионного сериала, и еще она хотела написать книгу о Голливуде тридцатых годов. Ниш полностью ее поддержал.
   И еще он настоял, чтобы они поженились. Она бы с удовольствием оставила все как было, но он страшился потерять ее и не хотел рисковать. Она была единственной. Она вылечила его от алкоголизма вернула ему работоспособность и заставила по-иному взглянуть на жизнь.
   Они поженились в Палм-Спрингс и с тех пор челночши между постоянным номером в беверлийском отеле "Уш-тир" и нью-йоркской квартирой.
   Монтана написала сценарий своего телевизионного сериала, и он имел успех. Она написала книгу о Голливуде в соавторстве, а потом, увлекшись кино, написала сценарий и сама поставила короткий документальный фильм о детях Уоттси, трущобного района Лос-Анджелеса. Он получил две престижные премии.
   Нийл гордился ее достижениями и более чем поддержал ее следующее начинание, когда за шесть недель она написала колючий сценарий и назвала его "Люди с улицы". Прочитав сценарий, Нийл пришел в восторг. Как режиссер, он ощутил в нем потенциал волнующего, значительного фильма и сразу загорелся желанием самому его снять. Он снова был на коне. Два предыдущих его фильма имели кассовый успех, и несколько киностудий были готовы финансировать все, что он ни хотел бы снять. Но он намеревался сохранить полный контроль и, обсудив все с Монтаной, отнес сценарий в "Оливер Истерн продакшн". Оливер был дерьмо, но Нийл знал, что он согласится на их условия.
   Теперь все было улажено, и контракты подписаны в это самое утро.
   Прекрасные условия: полный художественный контроль. Иными словами, никто не будет менять что-либо в сценарии Монтаны или вторгаться в замыслы Нийла. До тех пор, пока они будут оставаться в рамках бюджета и не нарушат графика, любое постороннее вмешательство исключается. Оба были в восторге.
   Финальный кадр. Абсолютный контроль. Волшебные слова, а теперь - обед, чтобы рассказать о своей победе друзьям.
   ***
   Монтана угрюмо смотрела из окна машины - прошло три часа, и они возвращались домой. С ее точки зрения, вечер был пустой тратой времени. Друзья! Большое спасибо! Она прекрасно обойдется без них. Лишь бы у нее был Нийл, а уж он плевать на всех хотел - это чудесное качество в городе, где полно жополизок. Собственно говоря, это качество было в числе тех, которые с самого начала привлекли ее в нем.
   - Сигарету? - Он вытряс сигарету из пачки, продолжая другой рукой вести серебряный "Мазератти" через Санта-Монику и Беверли к бульвару Сансет.
   Она молча взяла сигарету и вновь вспомнила, как так называемые друзья Нийла встретили их новость. Все они сказали "Замечательно! Поздравляю!". А потом по очереди постарались корябнуть побольнее.
   Биби Саттон, законодательница Беверли-Хиллз, элегантная французская жена крупнейшей кинозвезды страны Адама Саттона:
   "Пусик, Нийл правда будет снимать фильм по вашему сценарию?" - Она почти не маскировала обидного удивления.
   Чет Барнс, талантливый сценарист, что доказывалось двумя "Оскарами" в его активе:
   "Писать для кино - это особое искусство, Монтана. Совсем не похожее на телевизионную халтуру". А идите вы на.., мистер Барнс!
   Джина Джермейн, секс-символ лет под тридцать, изнывающая от желания, чтобы к ней относились серьезно, и смахивающая на раздавшуюся вверх и вширь куклу Барби:
   "А у вас есть белый негр, Монтана? Мне-то вы можете сказать! Я вас не выдам. Собственно, ведь я сама немножко пишу".
   И так далее, и все в том же духе. Одна шпилька за другой. Их просто грызла зависть, и ничего больше. Красивым женщинам отведены в жизни определенные роли, и им положено добросовестно их играть. Им дозволено быть кинозвездами, манекенщицами, домашними хозяйками, проститутками, но упаси их бог вторгаться на территорию, ревниво охраняемую Большими Мальчиками. Писать сценарии значительных фильмов для ведущих режиссеров - это неотъемлемое право Больших Мальчиков. И все они, каждый на свой мелочный лад, старались дать ей это понять.
   - Иногда я просто ненавижу людей! - не выдержала она.
   Нийл засмеялся:
   - Не трать зря энергию, любовь моя.
   - Они все так...
   - ., исходили завистью.
   - Ты тоже заметил?
   - Еще бы! Карен Ланкастер все время просила меня признаться, что на самом деле чертов сценарий написал я.
   - Избалованная стерва!
   - А потом Чет счел нужным предупредить меня, что я погублю свою карьеру. И даже Адам Саттон пожелал узнать, почему я тебя тащу наверх таким образом.
   - Бр-р! И это друзья.
   Он снял руку с рулевого колеса и погладил ее по колену.
   - Я же с самого начала сказал тебе, чтобы ты ни к кому из них не относилась серьезно. Голливуд своеобразный город со своеобразными правилами. А ты нарушаешь их все.
   - Я? Нарушаю?
   - Безусловно.
   - Но как?
   - Прикинем... Ты не делаешь покупки на Родео-драйв. Ты не даешь званые вечера, обслуживаемые лучшими фирмами. Ты не завтракаешь с девочками. Ты обходишься без горничной. Ты не делаешь из своих ногтей фетиш. Ты не сплетничаешь. Ты не тратишь мои деньги со скоростью, превышающей скорость звука.