Страница:
– Мы не делаем подобных заявлений, во всяком случае, пока пациент жив. Скажите мне, мистер Геллер. Если говорить о вашей работе, беретесь ли вы за дело, которое выглядит безнадежным?
– Никогда, – сказал я, притушив окурок и пожав ему руку.
Сапперстейн стоял, прислонившись к стене, рядом с сидевшим на стуле полицейским, который уже пробудился ото сна. Откровенно говоря, я больше доверяю чикагским копам, когда они спят.
– Да, это отравление, – сказал я Луи. – Скорее всего, это дело рук кого-нибудь из медицинского персонала.
Сапперстейн кивнул:
– Я знаю. Я уже начал проверять людей – у них более тысячи человек в штате.
– Да. Но у нас с тобой есть список тех, кому был разрешен доступ сюда.
Сапперстейн сделал рукой жест в сторону доски с фамилиями, стоявшей у стены.
– Все верно, и я думаю, это поможет нам вычислить того, кто это сделал. Но насколько я понимаю, поправить уже ничего нельзя.
– Да. Они все-таки добрались до него. Проклятье...
– Он старый крепкий боец, Нат. Он мне понравился. Я бы не хотел, чтобы его конец был таким...
– Он идиот. Бросить вызов Синдикату и надеяться при этом остаться в живых. Я тоже идиот. Мне не следовало соглашаться участвовать во всем этом!
Сапперстейн положил мне руку на плечо и сказал:
– Мы сделали все, что было в наших силах, Нат. Я не думаю, что кто-нибудь сделал бы это лучше. Он твой друг, родственник твоей девушки, и это тяжелая потеря. Но ты был прав – в этой игре нельзя выиграть. Она была проиграна с самого начала.
Я кивнул. Улыбнулся ему и смахнул рукавом слезы, выступившие у меня на глазах.
Затем я вошел в палату. Джим спал, но вид у него был как у мертвеца. Он резко похудел, лицо его было бледным. В комнате пахло смертью. Смертью и цветами.
Пег сидела рядом, склонившись над ним, держа его руку в своей руке. Она плакала – беззвучно, слезы текли у нее по щекам. В течение всего дня, когда мы находились в самолете, она не плакала; когда она просыпалась, ее лицо было сосредоточенным и злым. Она ничего не говорила, лишь сидела молча, сжав руки в кулаки. Выражение «Ты такая красивая, когда сердишься» не относилось к ней. Симпатичная в обычной жизни, она становилась некрасивой в минуты гнева.
Сейчас на ее лице были отчаяние и безысходность. Прошло не так много времени с того дня, как она потеряла отца. Теперь же человек, который занял его место, тоже покидал ее.
Джим-младший сидел в кресле; его лицо было посеревшим от горя. Он был в одной рубашке, его галстук чуть ослаблен.
Я подошел к нему и тронул его за плечо:
– Как ты? Держишься?
– О'кей, – сказал он, попытавшись изобразить бодрую улыбку. – Мой отец подает мне хороший пример. Он никогда не сдается. Верно?
– Да. Это не в его правилах. Давай выйдем в холл, поговорим. Я не хочу будить твоего отца.
Он кивнул и поднялся, но тут же пошатнулся, и я поддержал его. Видимо, он сидел в этом кресле, не поднимаясь, часами. Мы прошли в холл. Там было пустынно.
– Как твоя мама?
– Плохо, очень плохо. Она так предана ему. Она и без того чувствовала себя неважно.
– Ей делают успокоительные уколы?
– Нет. Она отказалась. Она хочет быть рядом с папой, если дела пойдут совсем плохо.
– Я думаю, ей придется это сделать.
– Я знаю. Он умрет? Да?
– Я думаю, что да. Он крепкий парень, но...
– Его отравили. Врачи лишь витиевато объясняют: «не исключено, что в его организм попало отравляющее вещество». Они думают, что если скажут об этом прямо, то это будет выглядеть, как будто они сами это сделали. Это смешно.
– Я очень сожалею, Джим. Эти мерзавцы добрались до твоего отца, а меня даже не было здесь, чтобы остановить их.
– Геллер, вы сделали все, что было в ваших силах. Вы не раз рисковали жизнью. А что касается того, что вас не было здесь, – то мой отец сам захотел, чтобы вы отправились за Пег. Он души в ней не чает. И я его за это не осуждаю. Она для нас как член семьи, как родная сестра.
– Я сам от нее без ума. Ей будет очень трудно, как и всей вашей семье. Он покачал головой:
– Даже Дэнни – я не думал, что он способен на такое, – он сидел сегодня днем у постели отца, говорил ему, как сильно любит его, плакал, как ребенок. Отец вынужден был успокаивать его. Представляете?
– Да. Я знаю Джима. На тебя будут оказывать большое давление, побуждать к тому, чтобы ты продал фирму.
Он посмотрел на меня пристально:
– Вы думаете, мне следует это сделать? После того, что случилось с моим отцом? – Он закрыл лицо руками, склонил голову на грудь. Он не плакал. Он уже выплакал свои слезы. – Меня это все так пугает, мистер Геллер... Меня это все так пугает...
Я похлопал его по спине. Я не знал, что ему ответить.
– Мы ведь его потеряем, не так ли? И мне придется остаться один на один с этими людьми. Я снова положил ему руку на плечо:
– Когда твоего отца не станет и вся ответственность ляжет на тебя и твоих братьев, вот тогда ты и будешь принимать решение.
Он поднял голову и чуть прищурил глаза:
– Вы не советуете мне... продавать отцовское предприятие?
– Я лишь говорю, что, когда ты останешься без отца, вся ответственность ляжет на тебя, а значит, ты и будешь принимать решение. Никто не мог давать советов Джиму Рэйгену, как ему следует жить. Я думаю, это будет несправедливо по отношению к нему, даже мертвому, если я что-либо буду советовать сейчас.
Его лицо посуровело и стало в этот момент очень похожим на лицо отца. Затем он сунул руку в карман и достал что-то вроде открытки.
– Что вы думаете об этом, мистер Геллер?
Она почти ничем не отличалась от почтовой открытки. На ней была изображена желтая канарейка.
На открытке не было никакой подписи.
– Откуда ты ее взял? Когда?
– В почтовом ящике. Сегодня. Что это означает?
– А ты как думаешь?
– Я... Я думаю, что на уголовном жаргоне это означает, что моему отцу не следовать «петь».
– Все верно. Это предупреждение. Чтобы никто больше не смел исполнять сольную партию. Но не только.
– Что же еще?
– Это означает, что Синдикат подтверждает подобным косвенным путем, что именно он убил твоего отца. Он еще жив, а они дают тебе ясно понять, что это их работа.
Я вернул ему карточку. Он хотел разорвать ее на части, но я остановил его.
– Возможно, тебе придется показать ее лейтенанту Друри, – сказал я. Он вздохнул:
– Хорошо.
– Я полагаю, на ней нет обратного адреса?
Рэйген-младший сумел выдавить из себя улыбку:
– К сожалению, нет.
– Очень жаль, – сказал я с наигранным огорчением. – Работа детектива никогда не бывает легкой.
Он снова улыбнулся, а я ободряюще похлопал его по плечу и сказал:
– А теперь давай вернемся в палату к твоему отцу.
Мы вернулись назад, и я сменил Сапперстейна, который держался лишь на крепком кофе. Пег осталась у постели дяди на всю ночь. Несколько раз в палату входил и выходил доктор Граф, а также ряд других врачей и медсестер. Я, как и подобает хорошему детективу, сверял их фамилии с теми, что значились в нашем списке, хотя, казалось бы, в этом уже не было никакого смысла.
Рано утром, около пяти часов, Джим-младший вышел в коридор и сказал:
– Папа проснулся. Он хочет видеть вас.
Я вошел в комнату. Пегги стояла у кровати, держа его за руку. На ее лице была, как ей, наверное, казалось, ободряющая улыбка. Если бы мне кто-нибудь так «ободряюще» улыбнулся, я бы не замедлил отправиться в морг, лишь бы не причинять этому человеку таких мучений.
Я подошел к противоположной стороне кровати.
– Пегги говорит, что ты смог кое-что выяснить, – сказал Джим. Его голос был слабым, но в нем еще слышались стальные нотки. Хотя, возможно, это была и ртуть.
– Да, – сказал я. – Я встречался с Сигелом. Я убежден, что он не причастен к покушению.
– Значит, Гузик.
– Гузик.
– А я еще думал о каких-то контактах с этим дьяволом.
Я кратко рассказал ему о событиях последних дней. Он слушал меня внимательно и, казалось, на время забыл о своих физических страданиях. Но ему, наверное, было очень плохо, иначе он бы чаще перебивал меня.
– Ты знаешь, дружище, в этом есть резон. Когда Синдикат разворачивал свою систему информации – «Транс-Америкэн», им нужна была поддержка восточных парней. Гузик имеет влияние в Чикаго, Милуоки и ряде других районов. Но ему нужна поддержка Лански на востоке и Сигела – на западе. Вот почему им так необходима моя служба информации – она общенациональная. Мы – везде.
– Мы можем поговорить об этом позже, Джим.
– Нет, не можем. Я умираю. Никто мне об этом не скажет, но я чувствую. Они отравили меня. Так?
– Да, – сказал я.
– Сколько мне осталось?
– Разве я похож на доктора, ты, сумасшедший ирландец?
– Ладно, ладно. Выкладывай, Нат, сколько я еще протяну?
– Они ничего не сказали мне. Я так тебе скажу – определи сам, сколько тебе нужно.
– Я бы хотел, чтобы у меня еще было немного времени. – Он повернулся к своей племяннице: – Пегги, моя девочка, поцелуй своего дядю.
Она поцеловала его в щеку и продолжала сидеть рядом, склонившись над ним. Джим сказал:
– Я знаю, что умираю, – это ангел у меня над головой.
– Дядя Джим, пожалуйста, не говорите так...
– Пег, ты хорошая девушка. Я уже говорил сыну Джиму, что ты должна иметь свою долю в нашем семейном бизнесе. Ты по праву заслужила это, моя дорогая.
– Пожалуйста, дядя Джим. Мне это совершенно не нужно.
– Нет, нужно. Ты для меня не только как дочь; ты – как сын. Ты бы могла успешно продолжать мое дело.
– Вы будете сами управлять своей фирмой...
– Я хочу... хочу две вещи от тебя, дочка.
– Все что угодно...
– Я хочу, чтобы ты вышла замуж за этого несчастного сыщика. Ему нужна твоя поддержка. Кроме того, он – хороший парень, хоть и лишь наполовину ирландец.
– Я люблю его, дядя Джим.
– Прекрасно. Мне это приятно слышать.
Признаюсь, и мне не менее приятно было слышать это.
– Еще одна вещь, которая не терпит отлагательств...
– Да?
– Приведи ко мне священника, дочка. Он умер в шесть часов утра. Его сын позвонил домой и вызвал Эллен Рэйген. Приехали также двое других сыновей и одна из трех замужних дочерей.
В первоначальном заключении, которое составил следователь, ведущий дела о скоропостижной смерти, об отравлении ртутью говорилось лишь вскользь. Смерть Рэйгена объяснялась сердечной недостаточностью и нефритом, осложненным пулевыми ранениями. Одной строчкой упоминалось о «следах ртути», найденных во время экспертизы.
Однако лейтенант Друри сделал представление следователю Броди, в котором потребовал ответить на следующий вопрос: умер ли Рэйген от пулевых ранений, а значит, необходимо ли возбуждать уголовное дело по факту убийства в отношении тех, кто находился в зеленом грузовике; или же смерть наступила в результате отравления ртутью, и это вело к возбуждению еще одного уголовного дела в отношении человека или группы лиц, которые пока были неизвестны.
В это же время следователь Броди получил несколько телефонных звонков с угрозами. Ему предлагали отказаться от дальнейших расследований, связанных со смертью Рэйгена. Броди сменил расположение своего офиса и поставил полицейскую охрану у своего дома. Он выставил охрану у фамильного склепа Рэйгена, где был погребен Джим, – до того времени, когда ему удастся получить разрешение суда и миссис Рэйген на эксгумацию тела.
Миссис Рэйген возражала против этого, но суд не принял ее мнения в счет, и повторная экспертиза показала, что в теле Джима была такая концентрация ртути, которой хватило бы, чтобы убить троих.
Что стало с его письменными показаниями? С так называемыми страховыми полисами? Эллен Рэйген заявила журналистам, что они не будут переданы в руки властей или кого-либо еще. Не будут, потому что, по словам семейного адвоката Рэйгенов, они куда-то затерялись.
Расследование, касающееся роли медперсонала в смерти Рэйгена (его вел не Друри), ни к чему не привело.
К концу августа две вещи были очевидны: Джим умер от отравления ртутью и убийца никогда не будет найден.
Как и можно было предполагать. Пег никак не могла с этим смириться. Она пришла ко мне в офис в последнюю субботу августа и сказала:
– Что ты собираешься делать в связи с этим? Я сделал жест рукой, указывая на стул для посетителей, и она села. На ней был простой черный костюм с перламутровыми пуговицами и черные перчатки; она была в трауре после смерти Джима.
– Ты о чем? – переспросил я ее.
– Мики Мак Брайд только что выкупил «Континентэл»!
– Действительно?
На самом деле я знал обо всем этом. Джим-младший поинтересовался моим мнением, и я сказал, чтобы он поступал, как считает нужным.
Ее фиалковые глаза пылали гневом.
– После всего, что сделал мой дядя, после всех его страданий его семья предает его! Как они могли пойти на такое!
– Пег, твой дядя был убит потому, что не хотел уступать. Никто в его семье, может быть исключая тебя, не испытывает особой тяги к бизнесу, связанному с информацией о бегах и скачках. Кроме того, это занятие отнюдь не престижное и, я бы сказал, не совсем законное.
– Нет, оно законное.
– Может быть, сейчас. На какое-то время. Но это исключение. Сейчас для твоей тети и ее детей настало нелегкое время. Я не думаю, что все они обладают какой-то особой крепостью характера. Но молодой Джим, кажется, неплохой парень, и я думаю, что он беспокоится о здоровье своей матери и не захочет потерять еще одного родителя.
– О чем ты говоришь?
– Я говорю о том, что люди имеют право на проявление слабости.
– Но они продали «Континентэл»! С потрохами!
– Да. Мики Мак-Брайду. Но не Джейку Гузику.
– А что может помешать Мики продать фирму Гузику?
– Ничто.
– Черт возьми, Нат, ты невозможен!
Я провел рукой по столу:
– Но если это случится, то не так скоро. В Синдикате понимают, что, если они приберут к рукам «Континентэл» сразу после убийства Джима, это может иметь неприятные последствия для них. Они, конечно, могут установить тайные связи с Мак-Брайдом. Ты должна быть готовой ко всему, что он предпримет в отношении «Континентэла». Ты также должна подумать о нем как о своем новом боссе.
Она сложила руки на груди:
– Я не буду работать на эту компанию. Никогда. Я не хочу иметь ничего общего с ней.
– Хорошо. Тогда почему бы тебе не воспользоваться советом своего дяди?
– Каким?
– Выйти за меня замуж. Нарожать маленьких Геллеров.
– Натан, ты несвоевременно поднимаешь этот вопрос.
– Извини. Так что же тогда?
Она тяжело вздохнула:
– Что там с этими парнями из зеленого фургона?
– Друри продвигается довольно успешно, несмотря на то, что он потерял одного свидетеля. Другие свидетели здорово помогли следствию. Один из них идентифицировал водителя грузовика – еще одного букмекера с Вест-Сайда, который случайно был пойман, когда пытался зарыть в Дуглас-парке одну из винтовок.
Она вскинула голову:
– Когда это случилось?
– Прошлой ночью. Друри позвонил мне сегодня утром и рассказал. Так что не говори, что у меня никогда нет для тебя хороших новостей. Думаю, у Друри не будет проблем с вынесением приговора этим парням.
Я надеялся, что это чуть поднимет ее настроение. Но этого не произошло.
– Однако не эти парни убили моего дядю. Они пытались это сделать, но не убили. А как насчет настоящего убийцы, того, кто отравил дядю?
– Полицейские копают это дело. Ты же знаешь.
– Почему не ты занимаешься этим?
– Почему не я?
– Почему ты не пойдешь к Гузику и не вышибешь мозги из его жирной башки?
– Это неплохая идея. И тогда тюремный священник обвенчает нас прямо в камере. Я надеюсь, тебе нравятся бритые наголо?
– Я не нахожу это смешным.
– Я, между прочим, тоже. В этом мире есть вещи, Пегги, с которыми мы вынуждены мириться. Есть битвы, которые невозможно выиграть. Иногда человек чувствует себя счастливым лишь от того, что у него появилось свободное время, чтобы заняться своей личной жизнью.
– Ты имеешь в виду себя, Нат Геллер? Что ж, у тебя сейчас действительно появилось свободное время.
– И что в этом плохого?
Она встала:
– Ничего. Возможно, мне нужно большего от мужчины. Возможно, я хочу большего от жизни.
– И где ты собираешься найти это? В Лас-Вегасе?
Она задрала подбородок и посмотрела на меня сверху вниз; рано или поздно, я знаю, любая женщина начинает так вести себя со мной.
– Возможно, что и там. Я не люблю этот город. Я думаю, что не смогу оставаться здесь больше.
– Пег! Почему бы нам сейчас не поговорить обо всем... Подожди...
– Я устала от тебя, я устала от своей семьи, я устала от Чикаго. – И она вышла из офиса.
Я сначала подумал о том, чтобы задержать ее, но не стал этого делать. Она была, в конце концов, такой же упрямой, как и ее дядя. К тому же у меня и так было достаточно проигранных дел.
Но я все-таки подошел к окну: посмотреть, как она будет садиться в такси. Я думал о том, сможет ли она действительно отправиться в Лас-Вегас, к Сигелу, к ненормальной Вирджинии Хилл, к тому, что, по ее мнению, было разумной альтернативой сумасшедшему Чикаго.
Она улетела утренним рейсом.
Книга II
Глава 16
– Никогда, – сказал я, притушив окурок и пожав ему руку.
Сапперстейн стоял, прислонившись к стене, рядом с сидевшим на стуле полицейским, который уже пробудился ото сна. Откровенно говоря, я больше доверяю чикагским копам, когда они спят.
– Да, это отравление, – сказал я Луи. – Скорее всего, это дело рук кого-нибудь из медицинского персонала.
Сапперстейн кивнул:
– Я знаю. Я уже начал проверять людей – у них более тысячи человек в штате.
– Да. Но у нас с тобой есть список тех, кому был разрешен доступ сюда.
Сапперстейн сделал рукой жест в сторону доски с фамилиями, стоявшей у стены.
– Все верно, и я думаю, это поможет нам вычислить того, кто это сделал. Но насколько я понимаю, поправить уже ничего нельзя.
– Да. Они все-таки добрались до него. Проклятье...
– Он старый крепкий боец, Нат. Он мне понравился. Я бы не хотел, чтобы его конец был таким...
– Он идиот. Бросить вызов Синдикату и надеяться при этом остаться в живых. Я тоже идиот. Мне не следовало соглашаться участвовать во всем этом!
Сапперстейн положил мне руку на плечо и сказал:
– Мы сделали все, что было в наших силах, Нат. Я не думаю, что кто-нибудь сделал бы это лучше. Он твой друг, родственник твоей девушки, и это тяжелая потеря. Но ты был прав – в этой игре нельзя выиграть. Она была проиграна с самого начала.
Я кивнул. Улыбнулся ему и смахнул рукавом слезы, выступившие у меня на глазах.
Затем я вошел в палату. Джим спал, но вид у него был как у мертвеца. Он резко похудел, лицо его было бледным. В комнате пахло смертью. Смертью и цветами.
Пег сидела рядом, склонившись над ним, держа его руку в своей руке. Она плакала – беззвучно, слезы текли у нее по щекам. В течение всего дня, когда мы находились в самолете, она не плакала; когда она просыпалась, ее лицо было сосредоточенным и злым. Она ничего не говорила, лишь сидела молча, сжав руки в кулаки. Выражение «Ты такая красивая, когда сердишься» не относилось к ней. Симпатичная в обычной жизни, она становилась некрасивой в минуты гнева.
Сейчас на ее лице были отчаяние и безысходность. Прошло не так много времени с того дня, как она потеряла отца. Теперь же человек, который занял его место, тоже покидал ее.
Джим-младший сидел в кресле; его лицо было посеревшим от горя. Он был в одной рубашке, его галстук чуть ослаблен.
Я подошел к нему и тронул его за плечо:
– Как ты? Держишься?
– О'кей, – сказал он, попытавшись изобразить бодрую улыбку. – Мой отец подает мне хороший пример. Он никогда не сдается. Верно?
– Да. Это не в его правилах. Давай выйдем в холл, поговорим. Я не хочу будить твоего отца.
Он кивнул и поднялся, но тут же пошатнулся, и я поддержал его. Видимо, он сидел в этом кресле, не поднимаясь, часами. Мы прошли в холл. Там было пустынно.
– Как твоя мама?
– Плохо, очень плохо. Она так предана ему. Она и без того чувствовала себя неважно.
– Ей делают успокоительные уколы?
– Нет. Она отказалась. Она хочет быть рядом с папой, если дела пойдут совсем плохо.
– Я думаю, ей придется это сделать.
– Я знаю. Он умрет? Да?
– Я думаю, что да. Он крепкий парень, но...
– Его отравили. Врачи лишь витиевато объясняют: «не исключено, что в его организм попало отравляющее вещество». Они думают, что если скажут об этом прямо, то это будет выглядеть, как будто они сами это сделали. Это смешно.
– Я очень сожалею, Джим. Эти мерзавцы добрались до твоего отца, а меня даже не было здесь, чтобы остановить их.
– Геллер, вы сделали все, что было в ваших силах. Вы не раз рисковали жизнью. А что касается того, что вас не было здесь, – то мой отец сам захотел, чтобы вы отправились за Пег. Он души в ней не чает. И я его за это не осуждаю. Она для нас как член семьи, как родная сестра.
– Я сам от нее без ума. Ей будет очень трудно, как и всей вашей семье. Он покачал головой:
– Даже Дэнни – я не думал, что он способен на такое, – он сидел сегодня днем у постели отца, говорил ему, как сильно любит его, плакал, как ребенок. Отец вынужден был успокаивать его. Представляете?
– Да. Я знаю Джима. На тебя будут оказывать большое давление, побуждать к тому, чтобы ты продал фирму.
Он посмотрел на меня пристально:
– Вы думаете, мне следует это сделать? После того, что случилось с моим отцом? – Он закрыл лицо руками, склонил голову на грудь. Он не плакал. Он уже выплакал свои слезы. – Меня это все так пугает, мистер Геллер... Меня это все так пугает...
Я похлопал его по спине. Я не знал, что ему ответить.
– Мы ведь его потеряем, не так ли? И мне придется остаться один на один с этими людьми. Я снова положил ему руку на плечо:
– Когда твоего отца не станет и вся ответственность ляжет на тебя и твоих братьев, вот тогда ты и будешь принимать решение.
Он поднял голову и чуть прищурил глаза:
– Вы не советуете мне... продавать отцовское предприятие?
– Я лишь говорю, что, когда ты останешься без отца, вся ответственность ляжет на тебя, а значит, ты и будешь принимать решение. Никто не мог давать советов Джиму Рэйгену, как ему следует жить. Я думаю, это будет несправедливо по отношению к нему, даже мертвому, если я что-либо буду советовать сейчас.
Его лицо посуровело и стало в этот момент очень похожим на лицо отца. Затем он сунул руку в карман и достал что-то вроде открытки.
– Что вы думаете об этом, мистер Геллер?
Она почти ничем не отличалась от почтовой открытки. На ней была изображена желтая канарейка.
На открытке не было никакой подписи.
– Откуда ты ее взял? Когда?
– В почтовом ящике. Сегодня. Что это означает?
– А ты как думаешь?
– Я... Я думаю, что на уголовном жаргоне это означает, что моему отцу не следовать «петь».
– Все верно. Это предупреждение. Чтобы никто больше не смел исполнять сольную партию. Но не только.
– Что же еще?
– Это означает, что Синдикат подтверждает подобным косвенным путем, что именно он убил твоего отца. Он еще жив, а они дают тебе ясно понять, что это их работа.
Я вернул ему карточку. Он хотел разорвать ее на части, но я остановил его.
– Возможно, тебе придется показать ее лейтенанту Друри, – сказал я. Он вздохнул:
– Хорошо.
– Я полагаю, на ней нет обратного адреса?
Рэйген-младший сумел выдавить из себя улыбку:
– К сожалению, нет.
– Очень жаль, – сказал я с наигранным огорчением. – Работа детектива никогда не бывает легкой.
Он снова улыбнулся, а я ободряюще похлопал его по плечу и сказал:
– А теперь давай вернемся в палату к твоему отцу.
Мы вернулись назад, и я сменил Сапперстейна, который держался лишь на крепком кофе. Пег осталась у постели дяди на всю ночь. Несколько раз в палату входил и выходил доктор Граф, а также ряд других врачей и медсестер. Я, как и подобает хорошему детективу, сверял их фамилии с теми, что значились в нашем списке, хотя, казалось бы, в этом уже не было никакого смысла.
Рано утром, около пяти часов, Джим-младший вышел в коридор и сказал:
– Папа проснулся. Он хочет видеть вас.
Я вошел в комнату. Пегги стояла у кровати, держа его за руку. На ее лице была, как ей, наверное, казалось, ободряющая улыбка. Если бы мне кто-нибудь так «ободряюще» улыбнулся, я бы не замедлил отправиться в морг, лишь бы не причинять этому человеку таких мучений.
Я подошел к противоположной стороне кровати.
– Пегги говорит, что ты смог кое-что выяснить, – сказал Джим. Его голос был слабым, но в нем еще слышались стальные нотки. Хотя, возможно, это была и ртуть.
– Да, – сказал я. – Я встречался с Сигелом. Я убежден, что он не причастен к покушению.
– Значит, Гузик.
– Гузик.
– А я еще думал о каких-то контактах с этим дьяволом.
Я кратко рассказал ему о событиях последних дней. Он слушал меня внимательно и, казалось, на время забыл о своих физических страданиях. Но ему, наверное, было очень плохо, иначе он бы чаще перебивал меня.
– Ты знаешь, дружище, в этом есть резон. Когда Синдикат разворачивал свою систему информации – «Транс-Америкэн», им нужна была поддержка восточных парней. Гузик имеет влияние в Чикаго, Милуоки и ряде других районов. Но ему нужна поддержка Лански на востоке и Сигела – на западе. Вот почему им так необходима моя служба информации – она общенациональная. Мы – везде.
– Мы можем поговорить об этом позже, Джим.
– Нет, не можем. Я умираю. Никто мне об этом не скажет, но я чувствую. Они отравили меня. Так?
– Да, – сказал я.
– Сколько мне осталось?
– Разве я похож на доктора, ты, сумасшедший ирландец?
– Ладно, ладно. Выкладывай, Нат, сколько я еще протяну?
– Они ничего не сказали мне. Я так тебе скажу – определи сам, сколько тебе нужно.
– Я бы хотел, чтобы у меня еще было немного времени. – Он повернулся к своей племяннице: – Пегги, моя девочка, поцелуй своего дядю.
Она поцеловала его в щеку и продолжала сидеть рядом, склонившись над ним. Джим сказал:
– Я знаю, что умираю, – это ангел у меня над головой.
– Дядя Джим, пожалуйста, не говорите так...
– Пег, ты хорошая девушка. Я уже говорил сыну Джиму, что ты должна иметь свою долю в нашем семейном бизнесе. Ты по праву заслужила это, моя дорогая.
– Пожалуйста, дядя Джим. Мне это совершенно не нужно.
– Нет, нужно. Ты для меня не только как дочь; ты – как сын. Ты бы могла успешно продолжать мое дело.
– Вы будете сами управлять своей фирмой...
– Я хочу... хочу две вещи от тебя, дочка.
– Все что угодно...
– Я хочу, чтобы ты вышла замуж за этого несчастного сыщика. Ему нужна твоя поддержка. Кроме того, он – хороший парень, хоть и лишь наполовину ирландец.
– Я люблю его, дядя Джим.
– Прекрасно. Мне это приятно слышать.
Признаюсь, и мне не менее приятно было слышать это.
– Еще одна вещь, которая не терпит отлагательств...
– Да?
– Приведи ко мне священника, дочка. Он умер в шесть часов утра. Его сын позвонил домой и вызвал Эллен Рэйген. Приехали также двое других сыновей и одна из трех замужних дочерей.
В первоначальном заключении, которое составил следователь, ведущий дела о скоропостижной смерти, об отравлении ртутью говорилось лишь вскользь. Смерть Рэйгена объяснялась сердечной недостаточностью и нефритом, осложненным пулевыми ранениями. Одной строчкой упоминалось о «следах ртути», найденных во время экспертизы.
Однако лейтенант Друри сделал представление следователю Броди, в котором потребовал ответить на следующий вопрос: умер ли Рэйген от пулевых ранений, а значит, необходимо ли возбуждать уголовное дело по факту убийства в отношении тех, кто находился в зеленом грузовике; или же смерть наступила в результате отравления ртутью, и это вело к возбуждению еще одного уголовного дела в отношении человека или группы лиц, которые пока были неизвестны.
В это же время следователь Броди получил несколько телефонных звонков с угрозами. Ему предлагали отказаться от дальнейших расследований, связанных со смертью Рэйгена. Броди сменил расположение своего офиса и поставил полицейскую охрану у своего дома. Он выставил охрану у фамильного склепа Рэйгена, где был погребен Джим, – до того времени, когда ему удастся получить разрешение суда и миссис Рэйген на эксгумацию тела.
Миссис Рэйген возражала против этого, но суд не принял ее мнения в счет, и повторная экспертиза показала, что в теле Джима была такая концентрация ртути, которой хватило бы, чтобы убить троих.
Что стало с его письменными показаниями? С так называемыми страховыми полисами? Эллен Рэйген заявила журналистам, что они не будут переданы в руки властей или кого-либо еще. Не будут, потому что, по словам семейного адвоката Рэйгенов, они куда-то затерялись.
Расследование, касающееся роли медперсонала в смерти Рэйгена (его вел не Друри), ни к чему не привело.
К концу августа две вещи были очевидны: Джим умер от отравления ртутью и убийца никогда не будет найден.
Как и можно было предполагать. Пег никак не могла с этим смириться. Она пришла ко мне в офис в последнюю субботу августа и сказала:
– Что ты собираешься делать в связи с этим? Я сделал жест рукой, указывая на стул для посетителей, и она села. На ней был простой черный костюм с перламутровыми пуговицами и черные перчатки; она была в трауре после смерти Джима.
– Ты о чем? – переспросил я ее.
– Мики Мак Брайд только что выкупил «Континентэл»!
– Действительно?
На самом деле я знал обо всем этом. Джим-младший поинтересовался моим мнением, и я сказал, чтобы он поступал, как считает нужным.
Ее фиалковые глаза пылали гневом.
– После всего, что сделал мой дядя, после всех его страданий его семья предает его! Как они могли пойти на такое!
– Пег, твой дядя был убит потому, что не хотел уступать. Никто в его семье, может быть исключая тебя, не испытывает особой тяги к бизнесу, связанному с информацией о бегах и скачках. Кроме того, это занятие отнюдь не престижное и, я бы сказал, не совсем законное.
– Нет, оно законное.
– Может быть, сейчас. На какое-то время. Но это исключение. Сейчас для твоей тети и ее детей настало нелегкое время. Я не думаю, что все они обладают какой-то особой крепостью характера. Но молодой Джим, кажется, неплохой парень, и я думаю, что он беспокоится о здоровье своей матери и не захочет потерять еще одного родителя.
– О чем ты говоришь?
– Я говорю о том, что люди имеют право на проявление слабости.
– Но они продали «Континентэл»! С потрохами!
– Да. Мики Мак-Брайду. Но не Джейку Гузику.
– А что может помешать Мики продать фирму Гузику?
– Ничто.
– Черт возьми, Нат, ты невозможен!
Я провел рукой по столу:
– Но если это случится, то не так скоро. В Синдикате понимают, что, если они приберут к рукам «Континентэл» сразу после убийства Джима, это может иметь неприятные последствия для них. Они, конечно, могут установить тайные связи с Мак-Брайдом. Ты должна быть готовой ко всему, что он предпримет в отношении «Континентэла». Ты также должна подумать о нем как о своем новом боссе.
Она сложила руки на груди:
– Я не буду работать на эту компанию. Никогда. Я не хочу иметь ничего общего с ней.
– Хорошо. Тогда почему бы тебе не воспользоваться советом своего дяди?
– Каким?
– Выйти за меня замуж. Нарожать маленьких Геллеров.
– Натан, ты несвоевременно поднимаешь этот вопрос.
– Извини. Так что же тогда?
Она тяжело вздохнула:
– Что там с этими парнями из зеленого фургона?
– Друри продвигается довольно успешно, несмотря на то, что он потерял одного свидетеля. Другие свидетели здорово помогли следствию. Один из них идентифицировал водителя грузовика – еще одного букмекера с Вест-Сайда, который случайно был пойман, когда пытался зарыть в Дуглас-парке одну из винтовок.
Она вскинула голову:
– Когда это случилось?
– Прошлой ночью. Друри позвонил мне сегодня утром и рассказал. Так что не говори, что у меня никогда нет для тебя хороших новостей. Думаю, у Друри не будет проблем с вынесением приговора этим парням.
Я надеялся, что это чуть поднимет ее настроение. Но этого не произошло.
– Однако не эти парни убили моего дядю. Они пытались это сделать, но не убили. А как насчет настоящего убийцы, того, кто отравил дядю?
– Полицейские копают это дело. Ты же знаешь.
– Почему не ты занимаешься этим?
– Почему не я?
– Почему ты не пойдешь к Гузику и не вышибешь мозги из его жирной башки?
– Это неплохая идея. И тогда тюремный священник обвенчает нас прямо в камере. Я надеюсь, тебе нравятся бритые наголо?
– Я не нахожу это смешным.
– Я, между прочим, тоже. В этом мире есть вещи, Пегги, с которыми мы вынуждены мириться. Есть битвы, которые невозможно выиграть. Иногда человек чувствует себя счастливым лишь от того, что у него появилось свободное время, чтобы заняться своей личной жизнью.
– Ты имеешь в виду себя, Нат Геллер? Что ж, у тебя сейчас действительно появилось свободное время.
– И что в этом плохого?
Она встала:
– Ничего. Возможно, мне нужно большего от мужчины. Возможно, я хочу большего от жизни.
– И где ты собираешься найти это? В Лас-Вегасе?
Она задрала подбородок и посмотрела на меня сверху вниз; рано или поздно, я знаю, любая женщина начинает так вести себя со мной.
– Возможно, что и там. Я не люблю этот город. Я думаю, что не смогу оставаться здесь больше.
– Пег! Почему бы нам сейчас не поговорить обо всем... Подожди...
– Я устала от тебя, я устала от своей семьи, я устала от Чикаго. – И она вышла из офиса.
Я сначала подумал о том, чтобы задержать ее, но не стал этого делать. Она была, в конце концов, такой же упрямой, как и ее дядя. К тому же у меня и так было достаточно проигранных дел.
Но я все-таки подошел к окну: посмотреть, как она будет садиться в такси. Я думал о том, сможет ли она действительно отправиться в Лас-Вегас, к Сигелу, к ненормальной Вирджинии Хилл, к тому, что, по ее мнению, было разумной альтернативой сумасшедшему Чикаго.
Она улетела утренним рейсом.
Книга II
Убийство в Вегасе
15 декабря 1946 – 20 июня 1947
Глава 16
В то воскресное утро без пятнадцати минут семь я сел в поезд на вокзале Юнион, расположенном на бульваре Аламеда, и тут же уснул. Я проспал, наверное, часа два-три, а когда проснулся и посмотрел в окно, то Лос-Анджелес и все, что имеет отношение к цивилизации, остались далеко позади. Оставшуюся часть утра я созерцал в окне вагона пустынный пейзаж – огромный, насколько хватает глаз, выцветший желтый ковер. Я пытался разглядеть что-нибудь похожее на казино посреди песка и островков полыни, но ничего подобного так и не увидел.
Около двух часов дня поезд подкатил к перрону построенного в современном стиле застекленного вокзала Юнион Пасифик в западном конце Фремонт-стрит. Вскоре я стоял со своим небольшим чемоданчиком посреди тенистой аллеи, наслаждался легким сухим ветерком и смотрел на тянувшуюся передо мной центральную улицу, вдоль которой один за другим расположились казино: «Лас-Вегас клуб», «Монте-Карло», «Пионер», «Болдер», «Голден Наггет». Несмотря на то, что мне не приходилось раньше видеть столько казино, собранных в одном месте, я был разочарован. И хотя воскресные толпы народа заполнили тротуары, а проезжая часть была забита автомашинами, Фремонт-стрит никак нельзя было назвать роскошной или фешенебельной. Возможно, по вечерам, когда неоновые вывески и иллюминация заливали ее яркими разноцветными огнями, Фремонт-стрит и становилась такой, какой я себе и представлял центральную улицу игорного бизнеса.
Около половины третьего к тротуару подъехал и остановился черный «Линкольн Континенталь». Из него вышел лысеющий господин в черном блестящем трехсотдолларовом костюме с широким красным галстуком.
– Нат Геллер? – сказал он, косо улыбнувшись и протянув руку для приветствия.
Я кивнул и пожал его влажную руку, после чего мне пришлось незаметно вытереть ладонь о брюки.
– Моу Седвэй, – сказал он, указав большим пальцем себе на грудь и нервно ухмыльнувшись. Его маленькие, близко посаженные глазки были такими же влажными, как и его руки, а его нос – большим и бесформенным, словно его вылепил из глины неумелыми руками ребенок.
Он взял мой чемодан и положил его в багажник «Линкольна».
– Как Лос-Анджелес? – спросил он.
– Прекрасно, – ответил я.
– Как я понимаю, вы приятель Рубински?
– Да. Деловые партнеры.
– Вы говорите это так, как будто это две разные вещи. Там, где деловое партнерство, там и приятельские отношения. Во всяком случае, так должно быть.
Я лишь пожал плечами в ответ на его доморощенную философию. Он захлопнул багажник и, подойдя к передней двери, распахнул ее. С той же вымученной улыбкой на лице он жестом предложил мне занять место. Я устроился на сиденье, он сел за руль.
– Бывали когда-нибудь в Вегасе? – спросил он, зажигая длинную толстую сигару, которая была слишком большой для его миниатюрного рта.
– Нет, – сказал я.
– Не хотите сигару? Гаванская. Два доллара.
– Нет, спасибо.
Он включил зажигание, и автомобиль, набирая скорость, двинулся по Фремонт-стрит. Среди туристов, прогуливающихся на тротуарах и по-пижонски разодетых в ковбойские рубахи и брюки, изредка попадались и местные жители – ковбои с обветренными лицами и натруженными руками, индейская женщина с ребенком за спиной, пожилой рабочий с золотых приисков.
За кварталом клубов и казино начинался деловой район с магазинами сувениров, отделанными в стиле вестерн, и такого же типа ресторанами, чередующимися с современными офисами и дешевыми магазинами.
– Что вы думаете о нашем маленьком городке? – спросил Седвэй, выпуская облако дыма.
– Это не Чикаго, – сказал я.
За деловой частью города располагался жилой район – далеко не фешенебельный – некоторые из зданий были невзрачного вида. Здесь были дома, построенные из серого шлакобетона, попадались и жилые автоприцепы. На их фоне выделялись небольшие церквушки и мотели, то и дело встречавшиеся на нашем пути.
– Да, – сказал Седвэй, держа сигару между пальцами, как Черчилль, – наш Вегас – отличное место. Не так ли?
Я кивнул и посмотрел назад в окно, на стремительно удалявшиеся городские строения; выехав за пределы города, Седвэй резко увеличил скорость.
– Бен не сказал, для чего он вызвал вас сюда? – спросил он, широко улыбаясь. «Он чересчур много улыбается. С чего бы это?» – подумал я.
– Я собираюсь подучить кое-чему его людей из службы безопасности, в частности тому, как ловить воров-карманников.
Он чуть приподнял бровь:
– Мы, как вы знаете, открываемся на следующий день после Рождества.
– Я знаю. У меня будет достаточно времени.
– Как близко вы знакомы с Беном?
– Я встречался с ним лишь однажды. Он производит приятное впечатление.
– О да, – поспешно сказал Седвэй. – Мы с ним старые приятели. Я знаю его еще с тех времен, когда он был мальчишкой с Лауер Ист-Сайда.
Фред Рубински немного рассказал мне о Маленьком Моу Седвэе. Седвэй и Сигел действительно знали друг друга давно, но Седвэй упустил кое-какие детали.
– Маленький Моу только недавно вновь завоевал расположение своего босса, – сказал мне Фред. – Почти в течение трех лет Моу выполнял работу, находясь вдали от своего шефа. Сигел сказал Седвэю, чтобы тот держался от него подальше, если хочет остаться цел.
Мало-помалу Седвэй, который никогда не отличался особыми успехами (одним из последних его «достижений» были провалившиеся букмекерские операции в Сан-Диего и Лос-Анджелесе), с помощью своего друга детства Сигела стал большим человеком в маленьком Вегасе. Будучи представителям Сигела в «Транс-Америкэн», Седвэй сумел стать совладельцем ряда казино на Фремонт-стрит. Он купил себе шикарный дом, престижный автомобиль. Он стал приятелем отцов города, делая пожертвования городским благотворительным организациям и местной церкви. И когда группа уважаемых представителей города предложила ему выдвинуть свою кандидатуру на выборах в городской совет, он согласился.
Когда Сигел узнал об этом, то в ярости набросился на Маленького Моу.
– Мы никогда не выдвигаем свои кандидатуры на какие-либо выборные посты в органах власти, дурья твоя башка! – ревел он, колошматя своего маленького протеже. – Мы покупаем себе политиков, безмозглый болван!
Моу предпринял все, чтобы снять свою кандидатуру, однако его имя уже было внесено в избирательные бюллетени. Седвэй стал предметом насмешек в криминальной среде, персонажем многочисленных анекдотов о том, как он выступал в роли первого и единственного политика, раздающего взятки только для того, чтобы его не избрали.
Все это произошло приблизительно года три назад, и сейчас Бен Сигел вновь призвал под свои знамена Моу Седвэя, которому он, видимо, продолжал доверять.
– Я хотел бы предупредить вас, – сказал Моу, – что Бен в эти дни находится чуть ли не на грани срыва. Босс в постоянном стрессе.
– Почему?
– Вы слышали, сколько денег ему пришлось вложить в это предприятие?
– Что-то около миллиона?
– Он потратил больше миллиона. Скажу вам, что «Фламинго» будет фантастическим местом.
– Так чем же объясняется его стрессовое состояние?
– Тем, что туристский комплекс вряд ли откроется вовремя. Я не думаю, что отель будет готов к сроку.
– Какая необходимость в подобной спешке? Седвэй пожал плечами:
– Бен не любит ждать. Он любит принимать решения сам, без чьей-либо подсказки. Таковы дела.
Между тем мы подъехали к отелю – нет, не «Фламинго». Это был отель «Ласт Фронтиер». Об этом свидетельствовала надпись на крыше здания, составленная из больших перекрещивающихся букв, обрамленных неоном. Сам отель являл собою невысокое кирпичное здание посреди просторной зеленой лужайки. «Фронтиер» и соседний с ним «Эль Ранчо Вегас» были единственными отелями со своими казино, построенными на так называемой Полосе, протянувшейся вдоль шоссе №91, ведущего на юго-запад, в Солт-Лейк-Сити и Лос-Анджелес.
Седвэй припарковал автомобиль рядом с отелем, недалеко от открытого плавательного бассейна, где загорали и плескались в воде отдыхающие. Он достал из багажника мой чемодан, и мы направились в центральное невысокое здание, крыша которого была покрыта пальмовыми листьями, а стены выложены из саманного кирпича и выкрашены белилами. Здание поддерживали толстые деревянные брусья. Его фасад украшали колеса конных повозок времен освоения Дикого Запада, воловьи рога и другие атрибуты ковбойского быта. Все это напоминало мне кадры какого-нибудь вестерна. Я почувствовал себя здесь не в своей тарелке – в своем сером костюме, с бледно-серой кожей.
Около двух часов дня поезд подкатил к перрону построенного в современном стиле застекленного вокзала Юнион Пасифик в западном конце Фремонт-стрит. Вскоре я стоял со своим небольшим чемоданчиком посреди тенистой аллеи, наслаждался легким сухим ветерком и смотрел на тянувшуюся передо мной центральную улицу, вдоль которой один за другим расположились казино: «Лас-Вегас клуб», «Монте-Карло», «Пионер», «Болдер», «Голден Наггет». Несмотря на то, что мне не приходилось раньше видеть столько казино, собранных в одном месте, я был разочарован. И хотя воскресные толпы народа заполнили тротуары, а проезжая часть была забита автомашинами, Фремонт-стрит никак нельзя было назвать роскошной или фешенебельной. Возможно, по вечерам, когда неоновые вывески и иллюминация заливали ее яркими разноцветными огнями, Фремонт-стрит и становилась такой, какой я себе и представлял центральную улицу игорного бизнеса.
Около половины третьего к тротуару подъехал и остановился черный «Линкольн Континенталь». Из него вышел лысеющий господин в черном блестящем трехсотдолларовом костюме с широким красным галстуком.
– Нат Геллер? – сказал он, косо улыбнувшись и протянув руку для приветствия.
Я кивнул и пожал его влажную руку, после чего мне пришлось незаметно вытереть ладонь о брюки.
– Моу Седвэй, – сказал он, указав большим пальцем себе на грудь и нервно ухмыльнувшись. Его маленькие, близко посаженные глазки были такими же влажными, как и его руки, а его нос – большим и бесформенным, словно его вылепил из глины неумелыми руками ребенок.
Он взял мой чемодан и положил его в багажник «Линкольна».
– Как Лос-Анджелес? – спросил он.
– Прекрасно, – ответил я.
– Как я понимаю, вы приятель Рубински?
– Да. Деловые партнеры.
– Вы говорите это так, как будто это две разные вещи. Там, где деловое партнерство, там и приятельские отношения. Во всяком случае, так должно быть.
Я лишь пожал плечами в ответ на его доморощенную философию. Он захлопнул багажник и, подойдя к передней двери, распахнул ее. С той же вымученной улыбкой на лице он жестом предложил мне занять место. Я устроился на сиденье, он сел за руль.
– Бывали когда-нибудь в Вегасе? – спросил он, зажигая длинную толстую сигару, которая была слишком большой для его миниатюрного рта.
– Нет, – сказал я.
– Не хотите сигару? Гаванская. Два доллара.
– Нет, спасибо.
Он включил зажигание, и автомобиль, набирая скорость, двинулся по Фремонт-стрит. Среди туристов, прогуливающихся на тротуарах и по-пижонски разодетых в ковбойские рубахи и брюки, изредка попадались и местные жители – ковбои с обветренными лицами и натруженными руками, индейская женщина с ребенком за спиной, пожилой рабочий с золотых приисков.
За кварталом клубов и казино начинался деловой район с магазинами сувениров, отделанными в стиле вестерн, и такого же типа ресторанами, чередующимися с современными офисами и дешевыми магазинами.
– Что вы думаете о нашем маленьком городке? – спросил Седвэй, выпуская облако дыма.
– Это не Чикаго, – сказал я.
За деловой частью города располагался жилой район – далеко не фешенебельный – некоторые из зданий были невзрачного вида. Здесь были дома, построенные из серого шлакобетона, попадались и жилые автоприцепы. На их фоне выделялись небольшие церквушки и мотели, то и дело встречавшиеся на нашем пути.
– Да, – сказал Седвэй, держа сигару между пальцами, как Черчилль, – наш Вегас – отличное место. Не так ли?
Я кивнул и посмотрел назад в окно, на стремительно удалявшиеся городские строения; выехав за пределы города, Седвэй резко увеличил скорость.
– Бен не сказал, для чего он вызвал вас сюда? – спросил он, широко улыбаясь. «Он чересчур много улыбается. С чего бы это?» – подумал я.
– Я собираюсь подучить кое-чему его людей из службы безопасности, в частности тому, как ловить воров-карманников.
Он чуть приподнял бровь:
– Мы, как вы знаете, открываемся на следующий день после Рождества.
– Я знаю. У меня будет достаточно времени.
– Как близко вы знакомы с Беном?
– Я встречался с ним лишь однажды. Он производит приятное впечатление.
– О да, – поспешно сказал Седвэй. – Мы с ним старые приятели. Я знаю его еще с тех времен, когда он был мальчишкой с Лауер Ист-Сайда.
Фред Рубински немного рассказал мне о Маленьком Моу Седвэе. Седвэй и Сигел действительно знали друг друга давно, но Седвэй упустил кое-какие детали.
– Маленький Моу только недавно вновь завоевал расположение своего босса, – сказал мне Фред. – Почти в течение трех лет Моу выполнял работу, находясь вдали от своего шефа. Сигел сказал Седвэю, чтобы тот держался от него подальше, если хочет остаться цел.
Мало-помалу Седвэй, который никогда не отличался особыми успехами (одним из последних его «достижений» были провалившиеся букмекерские операции в Сан-Диего и Лос-Анджелесе), с помощью своего друга детства Сигела стал большим человеком в маленьком Вегасе. Будучи представителям Сигела в «Транс-Америкэн», Седвэй сумел стать совладельцем ряда казино на Фремонт-стрит. Он купил себе шикарный дом, престижный автомобиль. Он стал приятелем отцов города, делая пожертвования городским благотворительным организациям и местной церкви. И когда группа уважаемых представителей города предложила ему выдвинуть свою кандидатуру на выборах в городской совет, он согласился.
Когда Сигел узнал об этом, то в ярости набросился на Маленького Моу.
– Мы никогда не выдвигаем свои кандидатуры на какие-либо выборные посты в органах власти, дурья твоя башка! – ревел он, колошматя своего маленького протеже. – Мы покупаем себе политиков, безмозглый болван!
Моу предпринял все, чтобы снять свою кандидатуру, однако его имя уже было внесено в избирательные бюллетени. Седвэй стал предметом насмешек в криминальной среде, персонажем многочисленных анекдотов о том, как он выступал в роли первого и единственного политика, раздающего взятки только для того, чтобы его не избрали.
Все это произошло приблизительно года три назад, и сейчас Бен Сигел вновь призвал под свои знамена Моу Седвэя, которому он, видимо, продолжал доверять.
– Я хотел бы предупредить вас, – сказал Моу, – что Бен в эти дни находится чуть ли не на грани срыва. Босс в постоянном стрессе.
– Почему?
– Вы слышали, сколько денег ему пришлось вложить в это предприятие?
– Что-то около миллиона?
– Он потратил больше миллиона. Скажу вам, что «Фламинго» будет фантастическим местом.
– Так чем же объясняется его стрессовое состояние?
– Тем, что туристский комплекс вряд ли откроется вовремя. Я не думаю, что отель будет готов к сроку.
– Какая необходимость в подобной спешке? Седвэй пожал плечами:
– Бен не любит ждать. Он любит принимать решения сам, без чьей-либо подсказки. Таковы дела.
Между тем мы подъехали к отелю – нет, не «Фламинго». Это был отель «Ласт Фронтиер». Об этом свидетельствовала надпись на крыше здания, составленная из больших перекрещивающихся букв, обрамленных неоном. Сам отель являл собою невысокое кирпичное здание посреди просторной зеленой лужайки. «Фронтиер» и соседний с ним «Эль Ранчо Вегас» были единственными отелями со своими казино, построенными на так называемой Полосе, протянувшейся вдоль шоссе №91, ведущего на юго-запад, в Солт-Лейк-Сити и Лос-Анджелес.
Седвэй припарковал автомобиль рядом с отелем, недалеко от открытого плавательного бассейна, где загорали и плескались в воде отдыхающие. Он достал из багажника мой чемодан, и мы направились в центральное невысокое здание, крыша которого была покрыта пальмовыми листьями, а стены выложены из саманного кирпича и выкрашены белилами. Здание поддерживали толстые деревянные брусья. Его фасад украшали колеса конных повозок времен освоения Дикого Запада, воловьи рога и другие атрибуты ковбойского быта. Все это напоминало мне кадры какого-нибудь вестерна. Я почувствовал себя здесь не в своей тарелке – в своем сером костюме, с бледно-серой кожей.