Страница:
Опустив голову, Квета что-то выводила пальчиком между клавишами на блестящей поверхности пульта.
— Ваал, — сказал Глеб. — Я нехороший, я дезертир. Но все равно мы бессильны, Ваал, — и ты, и я, и Туманов, и сам Калантаров… Оскорбляя меня, нельзя опровергнуть Топаллера. А иметь возле Солнца ТР-передатчик и не иметь его там, на далекой звезде, значит… Каждый осел понимает, что это значит. Ну, еще год-другой погоняем ТР-перелетчиков из центра Системы на периферию. В конце концов эта однообразная цирковая программа нам надоест. Мне, например, надоела вот так!.. — Глеб провел ребром ладони под подбородком.
— Здравствуйте, дни, голубые, осенние… — задумчиво продекламировал Валерий. — Ну, мне пора. Вместо меня будет Гога.
Валерий столкнулся с Гогой в дверях. Гога взвыл и запрыгал на одной ноге к ближайшему креслу.
— Ваал, — сказал он, снимая ботинок, — при ноль восьми земного тяготения ты ничего не потерял. В смысле живого веса… Кто мне подскажет, как называется этот расплющенный палец?
— Указательный, — подсказал Глеб.
— Ваал, ты отдавил мне указательный палец на левой ноге.
Валерий выглянул из коридора: — Ладно, старик, будешь иметь компенсацию.
— Банку салаки. Пряный посол. Знает, шельмец, мою постыдную слабость.
— Идет. А вам что достать, задумчивая Квета? Не стесняйтесь, у меня в снабженческой среде широкие связи.
— Спасибо, ничего… — сказала Квета. И, вспыхнув, тихо добавила: — Подскажите, пожалуйста, шефу, что один человек на «Зените» очень нуждается в отпуске.
— Гм… — произнес Валерий. Убрал голову, и створки дверей с шипением захлопнулись.
Гога не произнес ничего. Он пристально взглянул на Глеба — гораздо пристальнее, чем обычно, — сунул ногу в ботинок. Глеб чувствовал потребность срочно провалиться сквозь астероид.
«Плохи мои дела, — подумал он. — Очень плохи, если даже это хрупкое существо с ботаническим именем начинает проявлять опасную инициативу…»
— Говорят, одна из горилл сбежала в вакуумствор, — сказал Гога, чтобы чем-то заполнить неловкую паузу. — Говорят, есть человеческие жертвы… Туманов не заглядывал?
— Туманов не будет, — угрюмо ответил Глеб.
— Ты что… серьезно?
— Вполне. В нашем секторе эклиптики сохранится сухая, жаркая погода. Протонный ветер, слабый до умеренного. Глубокий вакуум. Гога, Ваал обозвал меня дезертиром…
— Ваал напрасно не скажет.
— Ты уверен?
— И ты, мой друг, тоже. Ваал в какой-то мере прав.
Глеб на минуту задумался.
— В какой? Это важно.
— В той мере, которая определяет дезертирство если не в кинетическом смысле…
— То уж, во всяком случае, в потенциальном! — заключил Глеб. — Ясно, можешь не продолжать.
— А я особого энтузиазма и не испытывал.
— Ну и напрасно. Ведь разговор не только обо мне. Я давно пытаюсь понять: чего мы ждем? Чуда? Его не будет. Ведь все элементарно просто. Эр-поле функционально связано с массой ТР-передатчика. Пока мы ведем ТР-передачу на «Дипстар», нас вполне устраивает масса нашего астероида. Но замахнись мы хотя бы на Альфу Центавра, нам понадобится иметь в своем распоряжении приятную общую массу шестидесяти Таких планет, как Юпитер! Или иметь возле Альфы Центавра ТР-приемник типа «Дипстар». Мы не имеем ни того, ни другого. Понимание этого называется дезертирством.
— Чего ты хочешь от меня? — Гога заерзал в кресле.
— Ничего особенного… Через несколько минут мы проведем еще один эксперимент. Мы будем сидеть за пультами — по одному с каждой из четырех сторон квадратной ямы: ты против Кветы или Туманова, я против Калантарова. Как за столом дипломатических переговоров. Мы будем смотреть на приборы и подавать команды, нажимая кнопки и клавиши… Так вот, мне хотелось бы знать, крепка ли вера участников этого таинства в то, что наша работа приблизит звездный час человечества… — Глеб показал половину мизинца, — хоть на полстолько?
Гога тяжело и шумно вздохнул.
— Квета, — сказал он, — объясните этому субьекту, что наука имеет свои негативные стороны. Что науку нельзя принимать за карнавальное шествие по случаю праздника урожая.
— Какие мы все у-умные! — покачав головой, сказала Квета. Ее голос звучал в незнакомой тональности. — Слушаю вас и удивляюсь, как успешно вы стараетесь не понимать друг друга! Ведь разговор, по существу, идет о переоценке результатов многолетней работы. Самоанализ — это хорошо, это психологически оправдано. А самобичевание — плохо, потому что больно и унизительно, стыдно… Простите, если я сказала что-нибудь не так.
— Так, Квета, так. Здравствуйте! Прошу простить за опоздание, меня задержала связь с «Миражем». — Изящный Туманов, пощелкивая пальцами (за ним водилась эта странная привычка), приблизился к пульту.
Он всегда был изящным, от самой макушки до пят.
От тщательно прилизанных светлых волос до мягких ботинок из кожи полинезийских коралловых змей — очень красивых ботинок и очень редких в космической практике.
— Турнир идей? — спросил он Глеба и Гогу, глядевших в разные стороны. — Или контрольная дуэль эмоций?
— Кир, — сказал Глеб, — пожалуйста, не делай вид, будто тебе интересно.
Туманов пропустил пожелание Глеба мимо ушей.
Он стоял, опираясь руками о пульт, в позе пловца, который раздумывал, стоит ли прыгать в холодную воду.
Эта его озабоченность насторожила остальных. Глеб и Гога переглянулись. Квета подумала про карандаш. Карандаш, конечно, не собьет настройку эритронов, однако… В чем заключается это «однако», она не успела сообразить, потому что Туманов неожиданно спросил: — Какое сегодня число?
Гога скороговоркой назвал день недели, число, месяц, год. Немного поколебавшись, добавил название эры.
— Коллеги, — Туманов солидно откашлялся, — этот день войдет в анналы истории!
— Слышу торжественный шелест знамен, — доверительно сообщил Гога.
Глеб тяжело смотрел Туманову в затылок. Молчал.
Туманов щелкнул пальцами и резко повернулся на каблуках: — В общем, так: будем готовить ТР-передатчик к работе. Шеф решился отправить в гиперпространство двух ТР-летчиков методом параллельно сдвоенной транспозиции. Первый в истории групповой ТР-перелет…
— Шутишь!.. — выдохнул Гога.
— Сегодня нам не до шуток, коллеги.
«Сон в руку, — подумал Глеб. — Туманов прав, сегодня будет не до шуток. Бедные гравитроны, бедный Ильмар, несчастная Квета, разнесчастный тромб-стиггерный блок. Великий Космос, до чего же все надоело!..» Из коридора послышалось дребезжание зуммера. Это сигнал службы вакуум-створа: к астероиду причалил «Мираж».
— Калантаров… — подняв брови, сказал Гога.
— И сопровождающие его лица, — добавил Глеб.
— Угум… А известно, кто второй ТР-летчик?
— Известно, — ответил Туманов. — Второй ТР-летчик — Астра Ротанова.
Глеб наклонился, чтобы взять за плечо клайпер.
Но так и не взял. Медленно выпрямился.
Глава 5
Глава 6
— Ваал, — сказал Глеб. — Я нехороший, я дезертир. Но все равно мы бессильны, Ваал, — и ты, и я, и Туманов, и сам Калантаров… Оскорбляя меня, нельзя опровергнуть Топаллера. А иметь возле Солнца ТР-передатчик и не иметь его там, на далекой звезде, значит… Каждый осел понимает, что это значит. Ну, еще год-другой погоняем ТР-перелетчиков из центра Системы на периферию. В конце концов эта однообразная цирковая программа нам надоест. Мне, например, надоела вот так!.. — Глеб провел ребром ладони под подбородком.
— Здравствуйте, дни, голубые, осенние… — задумчиво продекламировал Валерий. — Ну, мне пора. Вместо меня будет Гога.
Валерий столкнулся с Гогой в дверях. Гога взвыл и запрыгал на одной ноге к ближайшему креслу.
— Ваал, — сказал он, снимая ботинок, — при ноль восьми земного тяготения ты ничего не потерял. В смысле живого веса… Кто мне подскажет, как называется этот расплющенный палец?
— Указательный, — подсказал Глеб.
— Ваал, ты отдавил мне указательный палец на левой ноге.
Валерий выглянул из коридора: — Ладно, старик, будешь иметь компенсацию.
— Банку салаки. Пряный посол. Знает, шельмец, мою постыдную слабость.
— Идет. А вам что достать, задумчивая Квета? Не стесняйтесь, у меня в снабженческой среде широкие связи.
— Спасибо, ничего… — сказала Квета. И, вспыхнув, тихо добавила: — Подскажите, пожалуйста, шефу, что один человек на «Зените» очень нуждается в отпуске.
— Гм… — произнес Валерий. Убрал голову, и створки дверей с шипением захлопнулись.
Гога не произнес ничего. Он пристально взглянул на Глеба — гораздо пристальнее, чем обычно, — сунул ногу в ботинок. Глеб чувствовал потребность срочно провалиться сквозь астероид.
«Плохи мои дела, — подумал он. — Очень плохи, если даже это хрупкое существо с ботаническим именем начинает проявлять опасную инициативу…»
— Говорят, одна из горилл сбежала в вакуумствор, — сказал Гога, чтобы чем-то заполнить неловкую паузу. — Говорят, есть человеческие жертвы… Туманов не заглядывал?
— Туманов не будет, — угрюмо ответил Глеб.
— Ты что… серьезно?
— Вполне. В нашем секторе эклиптики сохранится сухая, жаркая погода. Протонный ветер, слабый до умеренного. Глубокий вакуум. Гога, Ваал обозвал меня дезертиром…
— Ваал напрасно не скажет.
— Ты уверен?
— И ты, мой друг, тоже. Ваал в какой-то мере прав.
Глеб на минуту задумался.
— В какой? Это важно.
— В той мере, которая определяет дезертирство если не в кинетическом смысле…
— То уж, во всяком случае, в потенциальном! — заключил Глеб. — Ясно, можешь не продолжать.
— А я особого энтузиазма и не испытывал.
— Ну и напрасно. Ведь разговор не только обо мне. Я давно пытаюсь понять: чего мы ждем? Чуда? Его не будет. Ведь все элементарно просто. Эр-поле функционально связано с массой ТР-передатчика. Пока мы ведем ТР-передачу на «Дипстар», нас вполне устраивает масса нашего астероида. Но замахнись мы хотя бы на Альфу Центавра, нам понадобится иметь в своем распоряжении приятную общую массу шестидесяти Таких планет, как Юпитер! Или иметь возле Альфы Центавра ТР-приемник типа «Дипстар». Мы не имеем ни того, ни другого. Понимание этого называется дезертирством.
— Чего ты хочешь от меня? — Гога заерзал в кресле.
— Ничего особенного… Через несколько минут мы проведем еще один эксперимент. Мы будем сидеть за пультами — по одному с каждой из четырех сторон квадратной ямы: ты против Кветы или Туманова, я против Калантарова. Как за столом дипломатических переговоров. Мы будем смотреть на приборы и подавать команды, нажимая кнопки и клавиши… Так вот, мне хотелось бы знать, крепка ли вера участников этого таинства в то, что наша работа приблизит звездный час человечества… — Глеб показал половину мизинца, — хоть на полстолько?
Гога тяжело и шумно вздохнул.
— Квета, — сказал он, — объясните этому субьекту, что наука имеет свои негативные стороны. Что науку нельзя принимать за карнавальное шествие по случаю праздника урожая.
— Какие мы все у-умные! — покачав головой, сказала Квета. Ее голос звучал в незнакомой тональности. — Слушаю вас и удивляюсь, как успешно вы стараетесь не понимать друг друга! Ведь разговор, по существу, идет о переоценке результатов многолетней работы. Самоанализ — это хорошо, это психологически оправдано. А самобичевание — плохо, потому что больно и унизительно, стыдно… Простите, если я сказала что-нибудь не так.
— Так, Квета, так. Здравствуйте! Прошу простить за опоздание, меня задержала связь с «Миражем». — Изящный Туманов, пощелкивая пальцами (за ним водилась эта странная привычка), приблизился к пульту.
Он всегда был изящным, от самой макушки до пят.
От тщательно прилизанных светлых волос до мягких ботинок из кожи полинезийских коралловых змей — очень красивых ботинок и очень редких в космической практике.
— Турнир идей? — спросил он Глеба и Гогу, глядевших в разные стороны. — Или контрольная дуэль эмоций?
— Кир, — сказал Глеб, — пожалуйста, не делай вид, будто тебе интересно.
Туманов пропустил пожелание Глеба мимо ушей.
Он стоял, опираясь руками о пульт, в позе пловца, который раздумывал, стоит ли прыгать в холодную воду.
Эта его озабоченность насторожила остальных. Глеб и Гога переглянулись. Квета подумала про карандаш. Карандаш, конечно, не собьет настройку эритронов, однако… В чем заключается это «однако», она не успела сообразить, потому что Туманов неожиданно спросил: — Какое сегодня число?
Гога скороговоркой назвал день недели, число, месяц, год. Немного поколебавшись, добавил название эры.
— Коллеги, — Туманов солидно откашлялся, — этот день войдет в анналы истории!
— Слышу торжественный шелест знамен, — доверительно сообщил Гога.
Глеб тяжело смотрел Туманову в затылок. Молчал.
Туманов щелкнул пальцами и резко повернулся на каблуках: — В общем, так: будем готовить ТР-передатчик к работе. Шеф решился отправить в гиперпространство двух ТР-летчиков методом параллельно сдвоенной транспозиции. Первый в истории групповой ТР-перелет…
— Шутишь!.. — выдохнул Гога.
— Сегодня нам не до шуток, коллеги.
«Сон в руку, — подумал Глеб. — Туманов прав, сегодня будет не до шуток. Бедные гравитроны, бедный Ильмар, несчастная Квета, разнесчастный тромб-стиггерный блок. Великий Космос, до чего же все надоело!..» Из коридора послышалось дребезжание зуммера. Это сигнал службы вакуум-створа: к астероиду причалил «Мираж».
— Калантаров… — подняв брови, сказал Гога.
— И сопровождающие его лица, — добавил Глеб.
— Угум… А известно, кто второй ТР-летчик?
— Известно, — ответил Туманов. — Второй ТР-летчик — Астра Ротанова.
Глеб наклонился, чтобы взять за плечо клайпер.
Но так и не взял. Медленно выпрямился.
Глава 5
Работали сосредоточенно, молча. Готовить станцию к ТР-передаче молчаливо, без суеты почиталось правилом хорошего тона.
Переключая клавиши с бесстрастием автомата, Глеб незаметно поглядывал на внимательные лица товарищей. Ему было уже безразлично то, что он делал, но работал он, как и прежде, точнее и быстрее других.
У Кветы и Гоги сначала что-то не ладилось, однако вмешался Туманов, и все вдруг наладилось. В глубине шахты по-шмелиному густо и нудно зажужжали эритроны. Глеб машинально отстучал на клавишах программу стабилизации, не поворачивая головы, покосился на экраны экспресс-информаторов, откинулся в кресле. Восемь минут, пока прогреваются эритроны, он со спокойной совестью мог разглядывать потолок. Или дверь.
В эту дверь скоро войдет Астра.
Вместе с Астрой появится и надолго останется здесь сладковатый запах белой акации. Астра войдет и уйдет, а сладковатый незабываемый запах останется. И непонятная боль…
Если уж честно во всем разобраться, никаких таких сложностей между ними и не было. Не было пылких признаний и сентиментально космических клятв. Только однажды был берег лагуны теплого моря, широкой темной лагуны, полной отраженных звезд. Вниз и вверх — звездная бесконечность.
— О, далеко как до них!..
Он ответил, что далеко. Что трудно даже представить, как далеко. Но сделаем ближе. Сделаем — рукой подать. Ну вот как здесь, зачерпнул пригоршней — и готово. Миры на ладонях.
— Верю, Глебушка, верю. Слышишь, кто это жалобно воет там, за дюнами? Слышишь?
— Это какой-нибудь зверь. Потерял след на охоте.
— Красиво здесь… Будто бы на краю звездной пропасти. Темно, красиво и жутко.
— Я рядом. А то, что жутко, где-то в песках, далеко…
Да, верно, тогда он был рядом. И казалось, так будет всегда, но это только казалось… Дважды она появлялась на станции и дарила ему (как, впрочем, и всем остальным) шершавую колкую ветку акации — мелкие листья и пышные гроздья белых пахучих цветов. И говорила много о звездах. Миры на ладонях… А он молчал. Потому что до звезд по-прежнему было еще далеко.
Когда она улетала с «Зенита» на «Дипстар», он чувствовал странное облегчение. А потом опять начинал ее ждать. Работал до полного изнеможения и отчаянно ждал. Ожидание тянулось месяцами, потому что ТР-перелет на «Дипстар» — девять секунд, а на обратный рейс фотонно-ракетной тягой уходили недели и месяцы (создавать обратный ТР-передатчик на «Дипстаре» не было особой необходимости). Потом для нее — а значит, и для него — все начиналось сначала: «Зенит» — «Дипстар» — Диона — Земля — Меркурий — «Зенит» — ветка белой акации. Карусель! И он ничего не мог с этим поделать. Остается одно: жалобно взвыть.
Это финал потерявшего след на звездной охоте…
— Глеб Константинович Неделин, — негромко позвал Туманов. — Я прошу вас очнуться, коллега, и посмотреть, что происходит на вверенном вам участке эрпозитации.
Глеб улыбнулся — так сначала всем показалось.
Но вот он поднял голову, и сразу стала понятной разница между улыбкой и судорогой лица. Рванувшись из кресла, он вскинул кулак над хрупкой клавиатурой…
Зашипел дверной механизм — дверные створки уехали в стены.
Глеб медленно разжал кулак и, пошатываясь, будто с тяжелого сна, повернулся к пульту спиной. Встретил глаза цвета раннего зимнего утра, покорно принял ветку белой акации, поцелуй и упрек, смысла которого не уловил. Подошел незнакомец с аккуратненькой черной бородкой, сказал: «Казура. Можете называть меня просто Федотом», — и протянул руку. У незнакомца молодое белое лицо. Одет он был в черный парадный костюм, словно минуту назад покинул зал заседаний парламента. Вошли Калантаров и Дюринг — глава медицинского сектора базы «Аркад», известный среди ТР-физиков под негласным прозвищем Фортепиано, вернулся Валерий. В диспетчерской стало шумно и тесно. Кто-то с кем-то знакомился, Дюринг острил. Валерий помалкивал, Калантаров рассеянно слушал рапорт Туманова, Астра и Квета оживленно о чем-то беседовали с чернобородым. Чернобородый сиял и смущался. Глеб медленно приходил в себя.
— Вот, собственно, и все… — закончил Туманов, раздумывая, не пропустил ли он чего-нибудь существенного. Пощелкал пальцами. — Результаты, кроме сегодняшних, разумеется, задокументированы, приведены в порядок по халифмановской системе. Вы сможете ознакомиться с ними в зале большой кинотеки.
— Спасибо, я посмотрю, — сказал Калантаров. — Сами-то вы смотрели?
— Мы провели сравнительный анализ двенадцати последних эр-позитаций…
— Превосходно! Каков результат?
— Я говорю об эффекте Неделина, — осторожно пояснил Туманов.
— Я понял.
— За последний месяц работы эр-эффект стал проявлять себя… э-э… несколько чаще. Однако найти причину перерасхода энергии на малой тяге мы пока не смогли.
— Только на малой? — быстро спросил Калантаров.
— Да. На стартовой тяге все было в норме и никаких спорадических…
— Ну хорошо, — вздохнул Калантаров. — Вернемся к обсуждению эффекта. Продолжайте, слушаю вас.
— Я не совсем понимаю, — Туманов развел руками. — Если вас интересуют причины перерасхода энергии…
— Нет, дорогой мой Кирилл Всеволодович, — мягко остановил его Калантаров. — Идеи ваши меня интересуют. Мысли, гипотезы, предположения… все, что угодно, вплоть до фантастики. А?
— Ну… — Туманов пожал плечами. — Я запросил бы «Дипстар». На малой тяге, дескать, подозрительный эффект…
— Сделано. Дипстаровцы в недоумении. Передают Неделину восторженные поздравления. Дальше?
— Шеф, это очень важно?
— Да.
— Но почему?
Калантаров помедлил с ответом.
— Потому что геноссе Топаллер прав, — тихо сказал он. — К сожалению… Но ближе к делу. Первый наивный вопрос: можно ли объяснить перерасход энергии на целый порядок — на целый порядок! — за счет неточности фокусировки эр-поля?
Туманов слегка растерялся, но быстро взял себя в руки.
— Нет, — сказал он. — При переходе на стартовую тягу такая ошибка привела бы к печальным последствиям. Впрочем, вы это знаете лучше меня.
— Второй наивный вопрос: каков характер возникновения эффекта?
— Спорадический.
— Ситуация занятная, не правда ли? — В глазах Калантарова появилась гипнотизирующая задумчивость. — После многих лет работы с ТР-установкой вдруг ни с того ни с сего открываем новый эффект. И платим за это рекордным перерасходом энергии. Но с облегчением узнаем, что этот эффект проявляет себя только на малой тяге. Да и то не всегда. Так сказать, спорадически. То он есть, то его нет. И ни техника, ни операторы в этом не виноваты. Эффектом пренебрегают, потому что он не мешает стартовой тяге. И еще главным образом потому, что никто не может найти причину его появления. Но разве можно что-нибудь найти не думая?
— Одна из особенностей гиперпространства, — высказал предположение Туманов.
— К примеру?
— Ну… назовем эту особенность вязкостью.
— Не было ни гроша, да вдруг алтын. Сколько лет работаем с гиперпространством, а вот его вязкость только сейчас пришлось помянуть… Вы верите в чудеса? Нет? Я тоже. Думайте, коллега, думайте…
Туманов молчал. Калантаров зорко оглядел присутствующих и направился к Гоге.
Гога словно бы нехотя привстал и вяло ответил на приветствие.
— Ты нездоров? — спросил Калантаров.
— Взгляните сами, — Гога показал язык.
— Я не специалист, меня вполне устроила бы более популярная форма ответа.
— Минуту назад мсье Дюринг осмотрел эту деталь моего ротового отверстия и весьма остроумно заметил, что молодцы, подобные мне, в прошлом предпочитали службу в лейб-гвардии. Что такое лейб-гвардия, шеф?
— Кажется, род опереточных войск. Ты не в духе сегодня?
— Нет, у меня все нормально… — Гога показал глазами на Глеба. — А вот ему плохо. Очень плохо, шеф…
Глеб уловил, что разговор о нем, бросил ветку акации в кресло и, упрятав кулаки в карманы, побрел к выходу. На лице Калантарова проступило выражение озабоченности.
Астра внезапно утратила к беседе всякий интерес.
Чернобородый Казура подобную перемену не мог не заметить и, как это иногда случается с застенчивыми людьми, обиделся и перестал смущаться. Квета слушала его с возрастающим удивлением и симпатией. Федот Казура был действительно великолепен и поражал воображение. Гога чувствовал себя несчастным.
Калантаров подошел к Туманову и тихо сказал: — Давайте сверим часы… Совпадает? Отлично. Ровно через час проведем эр-позитацию на малой тяге. Я, вероятно, буду отсутствовать.
Переключая клавиши с бесстрастием автомата, Глеб незаметно поглядывал на внимательные лица товарищей. Ему было уже безразлично то, что он делал, но работал он, как и прежде, точнее и быстрее других.
У Кветы и Гоги сначала что-то не ладилось, однако вмешался Туманов, и все вдруг наладилось. В глубине шахты по-шмелиному густо и нудно зажужжали эритроны. Глеб машинально отстучал на клавишах программу стабилизации, не поворачивая головы, покосился на экраны экспресс-информаторов, откинулся в кресле. Восемь минут, пока прогреваются эритроны, он со спокойной совестью мог разглядывать потолок. Или дверь.
В эту дверь скоро войдет Астра.
Вместе с Астрой появится и надолго останется здесь сладковатый запах белой акации. Астра войдет и уйдет, а сладковатый незабываемый запах останется. И непонятная боль…
Если уж честно во всем разобраться, никаких таких сложностей между ними и не было. Не было пылких признаний и сентиментально космических клятв. Только однажды был берег лагуны теплого моря, широкой темной лагуны, полной отраженных звезд. Вниз и вверх — звездная бесконечность.
— О, далеко как до них!..
Он ответил, что далеко. Что трудно даже представить, как далеко. Но сделаем ближе. Сделаем — рукой подать. Ну вот как здесь, зачерпнул пригоршней — и готово. Миры на ладонях.
— Верю, Глебушка, верю. Слышишь, кто это жалобно воет там, за дюнами? Слышишь?
— Это какой-нибудь зверь. Потерял след на охоте.
— Красиво здесь… Будто бы на краю звездной пропасти. Темно, красиво и жутко.
— Я рядом. А то, что жутко, где-то в песках, далеко…
Да, верно, тогда он был рядом. И казалось, так будет всегда, но это только казалось… Дважды она появлялась на станции и дарила ему (как, впрочем, и всем остальным) шершавую колкую ветку акации — мелкие листья и пышные гроздья белых пахучих цветов. И говорила много о звездах. Миры на ладонях… А он молчал. Потому что до звезд по-прежнему было еще далеко.
Когда она улетала с «Зенита» на «Дипстар», он чувствовал странное облегчение. А потом опять начинал ее ждать. Работал до полного изнеможения и отчаянно ждал. Ожидание тянулось месяцами, потому что ТР-перелет на «Дипстар» — девять секунд, а на обратный рейс фотонно-ракетной тягой уходили недели и месяцы (создавать обратный ТР-передатчик на «Дипстаре» не было особой необходимости). Потом для нее — а значит, и для него — все начиналось сначала: «Зенит» — «Дипстар» — Диона — Земля — Меркурий — «Зенит» — ветка белой акации. Карусель! И он ничего не мог с этим поделать. Остается одно: жалобно взвыть.
Это финал потерявшего след на звездной охоте…
— Глеб Константинович Неделин, — негромко позвал Туманов. — Я прошу вас очнуться, коллега, и посмотреть, что происходит на вверенном вам участке эрпозитации.
Глеб улыбнулся — так сначала всем показалось.
Но вот он поднял голову, и сразу стала понятной разница между улыбкой и судорогой лица. Рванувшись из кресла, он вскинул кулак над хрупкой клавиатурой…
Зашипел дверной механизм — дверные створки уехали в стены.
Глеб медленно разжал кулак и, пошатываясь, будто с тяжелого сна, повернулся к пульту спиной. Встретил глаза цвета раннего зимнего утра, покорно принял ветку белой акации, поцелуй и упрек, смысла которого не уловил. Подошел незнакомец с аккуратненькой черной бородкой, сказал: «Казура. Можете называть меня просто Федотом», — и протянул руку. У незнакомца молодое белое лицо. Одет он был в черный парадный костюм, словно минуту назад покинул зал заседаний парламента. Вошли Калантаров и Дюринг — глава медицинского сектора базы «Аркад», известный среди ТР-физиков под негласным прозвищем Фортепиано, вернулся Валерий. В диспетчерской стало шумно и тесно. Кто-то с кем-то знакомился, Дюринг острил. Валерий помалкивал, Калантаров рассеянно слушал рапорт Туманова, Астра и Квета оживленно о чем-то беседовали с чернобородым. Чернобородый сиял и смущался. Глеб медленно приходил в себя.
— Вот, собственно, и все… — закончил Туманов, раздумывая, не пропустил ли он чего-нибудь существенного. Пощелкал пальцами. — Результаты, кроме сегодняшних, разумеется, задокументированы, приведены в порядок по халифмановской системе. Вы сможете ознакомиться с ними в зале большой кинотеки.
— Спасибо, я посмотрю, — сказал Калантаров. — Сами-то вы смотрели?
— Мы провели сравнительный анализ двенадцати последних эр-позитаций…
— Превосходно! Каков результат?
— Я говорю об эффекте Неделина, — осторожно пояснил Туманов.
— Я понял.
— За последний месяц работы эр-эффект стал проявлять себя… э-э… несколько чаще. Однако найти причину перерасхода энергии на малой тяге мы пока не смогли.
— Только на малой? — быстро спросил Калантаров.
— Да. На стартовой тяге все было в норме и никаких спорадических…
— Ну хорошо, — вздохнул Калантаров. — Вернемся к обсуждению эффекта. Продолжайте, слушаю вас.
— Я не совсем понимаю, — Туманов развел руками. — Если вас интересуют причины перерасхода энергии…
— Нет, дорогой мой Кирилл Всеволодович, — мягко остановил его Калантаров. — Идеи ваши меня интересуют. Мысли, гипотезы, предположения… все, что угодно, вплоть до фантастики. А?
— Ну… — Туманов пожал плечами. — Я запросил бы «Дипстар». На малой тяге, дескать, подозрительный эффект…
— Сделано. Дипстаровцы в недоумении. Передают Неделину восторженные поздравления. Дальше?
— Шеф, это очень важно?
— Да.
— Но почему?
Калантаров помедлил с ответом.
— Потому что геноссе Топаллер прав, — тихо сказал он. — К сожалению… Но ближе к делу. Первый наивный вопрос: можно ли объяснить перерасход энергии на целый порядок — на целый порядок! — за счет неточности фокусировки эр-поля?
Туманов слегка растерялся, но быстро взял себя в руки.
— Нет, — сказал он. — При переходе на стартовую тягу такая ошибка привела бы к печальным последствиям. Впрочем, вы это знаете лучше меня.
— Второй наивный вопрос: каков характер возникновения эффекта?
— Спорадический.
— Ситуация занятная, не правда ли? — В глазах Калантарова появилась гипнотизирующая задумчивость. — После многих лет работы с ТР-установкой вдруг ни с того ни с сего открываем новый эффект. И платим за это рекордным перерасходом энергии. Но с облегчением узнаем, что этот эффект проявляет себя только на малой тяге. Да и то не всегда. Так сказать, спорадически. То он есть, то его нет. И ни техника, ни операторы в этом не виноваты. Эффектом пренебрегают, потому что он не мешает стартовой тяге. И еще главным образом потому, что никто не может найти причину его появления. Но разве можно что-нибудь найти не думая?
— Одна из особенностей гиперпространства, — высказал предположение Туманов.
— К примеру?
— Ну… назовем эту особенность вязкостью.
— Не было ни гроша, да вдруг алтын. Сколько лет работаем с гиперпространством, а вот его вязкость только сейчас пришлось помянуть… Вы верите в чудеса? Нет? Я тоже. Думайте, коллега, думайте…
Туманов молчал. Калантаров зорко оглядел присутствующих и направился к Гоге.
Гога словно бы нехотя привстал и вяло ответил на приветствие.
— Ты нездоров? — спросил Калантаров.
— Взгляните сами, — Гога показал язык.
— Я не специалист, меня вполне устроила бы более популярная форма ответа.
— Минуту назад мсье Дюринг осмотрел эту деталь моего ротового отверстия и весьма остроумно заметил, что молодцы, подобные мне, в прошлом предпочитали службу в лейб-гвардии. Что такое лейб-гвардия, шеф?
— Кажется, род опереточных войск. Ты не в духе сегодня?
— Нет, у меня все нормально… — Гога показал глазами на Глеба. — А вот ему плохо. Очень плохо, шеф…
Глеб уловил, что разговор о нем, бросил ветку акации в кресло и, упрятав кулаки в карманы, побрел к выходу. На лице Калантарова проступило выражение озабоченности.
Астра внезапно утратила к беседе всякий интерес.
Чернобородый Казура подобную перемену не мог не заметить и, как это иногда случается с застенчивыми людьми, обиделся и перестал смущаться. Квета слушала его с возрастающим удивлением и симпатией. Федот Казура был действительно великолепен и поражал воображение. Гога чувствовал себя несчастным.
Калантаров подошел к Туманову и тихо сказал: — Давайте сверим часы… Совпадает? Отлично. Ровно через час проведем эр-позитацию на малой тяге. Я, вероятно, буду отсутствовать.
Глава 6
Кольцевой туннель вокруг диспетчерской был довольно просторен и хорошо освещен, а там, где он соприкасался с куполом диспетчерской, по бесконечному кольцу тянулась черная стена из литого альфа-стекла. Это черное зеркало придавало туннелю странное своеобразие, которым даже пользовались, но каждый по-своему.
Гога, бывало, надолго останавливался у стены, глубокомысленно разглядывая собственное отражение, слегка растянутое по горизонтали. Ваал любил, раскинув руки, прижаться затылком к скользкой поверхности и шлепать ладонями. Калантаров, когда проходил вдоль туннеля, то и дело касался пальцем стены, будто смахивал несуществующую пыль, а потом этот палец долго разглядывал. Похоже вела себя Квета, с той только разницей, что пальцем она выводила узоры. Туманов, казалось, этой стены совершенно не замечал. Однако, забывшись, иногда выстукивал стену костяшками кулака, как заправский кладоискатель. Но лучше всех знал эту стену Глеб. Стена обладала многими любопытными свойствами: она загадочно опалесцировала радужными овалами, если вприпрыжку бежать вдоль туннеля; тихонько звенела, если прижаться к ее поверхности ухом; возвращала дрожащее эхо, если как следует стукнуть в нее кулаком. А главное — она помогала думать…
Когда у них что-то не ладилось, то, прежде чем разбрестись по каютам, по залам счетных машин, кинотек и салонов, они, бывало, часами ходили, стояли, сидели вдоль черной стены и думали. И обычно всегда у кого-нибудь возникала идея!.. Идеям, казалось, не будет конца, как нет конца у кольцевого туннеля.
И вот все кончилось. Круг завершен…
Глеб, как слепой, едва не налетел на Дюринга, обошел его и, не оглядываясь, побрел вдоль туннеля.
— Одну минуту, молодой человек, — мягко окликнул Дюринг. — Можно?
Глеб задержался, с неудовольствием окинул толстяка вопросительным взглядом.
— Вы мне нужны буквально на одну минуту, — сказал Дюринг. — Если это вас не затруднит. — Его румяное лицо излучало доброжелательность.
— А подите вы… — прошипел Глеб.
— Не надо, — приятно улыбаясь, сказал Дюринг.
Он поднял руку и чуть пошевелил короткими пальцами. Глеб невольно смотрел, привлеченный странной жестикуляцией.
— Забавно, не правда ли? — спросил Дюринг. — Кажется, будто пальцев больше пяти.
— Да… — Глеб замер. — Как вы это делаете?
— Очень просто. Вот смотрите еще… И еще… Это очень полезно, мозг отдыхает. Чем больше вы смотрите, тем глубже мозг отдыхает… Ну вот, а теперь нужно немного расслабиться… та-ак… Мышцы тоже должны отдыхать. Мышцы горла и рук можно расслабить совсем… Хорошо. Дышится свободнее, правда? Глубже, глубже дышите… та-ак… а живот можно слегка подтянуть. Полный вдох, свободный выдох… Раз и два, раз и два, в таком вот ритме… Великолепно! Теперь я буду очень медленно и осторожно касаться вас пальцами, а вы представьте себе, что там, где я касаюсь, ощущается слабый укол… Ничего, сначала это немного трудно, потом появится опыт… Вот видите, это даже приятно. Здесь… Здесь… И здесь… Ну и, пожалуй, достаточно.
Глеб открыл глаза.
— Я спал? — спросил он.
— Не думаю. — У Дюринга было измученное, мокрое от пота лицо. — Как самочувствие?
— Не знаю… — Глеб подвигал плечами. — Наверное, все в порядке.
— Плохо ощущаете пластику мышц? Это ненадолго, пройдет. — Врач выхватил из кармана салфетку, промокнул лицо. — Сделайте несколько легких гимнастических движений. Любых, какие вам больше нравятся. Та-ак… Теперь хорошо?
— Хорошо, — ответил Глеб. — Легко и приятно… Будто гора с плеч. Как вам это удается?
— Я ведь не спрашиваю, как вы за десять секунд ухитряетесь… фюйть… на орбиту Сатурна!
Глеб рассмеялся: — Понятно!.. Гипностатический психомассаж?
— Я рад, что ваше самочувствие улучшилось. — Дюринг вежливо улыбался.
— Но все равно мне нужен отпуск, — сказал Глеб.
— Море?
— Да, в частности, море. Земля.
— Понимаю. Запахи леса, ветры, шорох листвы…
— Нет. Берег тихой лагуны и много песка. Безлюдье и дюны. И чтобы теплая звездная ночь…
— И жалобный вой за этими дюнами…
Глеб вздрогнул.
— Да… Или звуки фортепиано.
— В миноре, — добавил Дюринг, засовывая салфетку в карман. — Между прочим, меня наградили прозвищем Фортепиано только за это… — Он поднял руку и шевельнул пальцами. Глебу снова показалось, будто пальцев больше пяти.
— Вы обиделись?
— Ну что вы, как можно! И потом, в отношении прозвищ я убежденный фаталист. — Дюринг заторопился: — Приятно было побеседовать… К сожалению, мне пора.
— Спасибо… — пробормотал Глеб. Он посмотрел Дюрингу вслед. И увидел шефа.
Калантаров посторонился, пропуская Дюринга в дверь, внимательно взглянул на Глеба и тихо спросил: — Как дела, оператор?
— Дела, как у бабушки, шеф, которая села в экспресс-вертолет, да не тот.
Шеф растерянно поморгал. Нервически дернул щекой и медленно пошел навстречу.
— Притчами заговорил, мальчишка…
Глеб устало сказал:
— Шеф, давайте в открытую?
— Давно пора! То, что ты разобрался в теоретических выкладках Топаллера, весьма похвально. А вот то, что ты раскис по этому поводу…
— Нет, шеф, не по этому… Дело в другом. Я теряю веру в вашу гениальность.
— Гм… Ты отстал от жизни на тридцать веков. Ибо чуть позже мир изобрел для себя отличную заповедь: не создавать кумира.
Глеб покачал головой.
— Моим кумиром были не вы, простите. Моим кумиром были идеи, которые вы умели выращивать в наших преданных вам головах. А после трех-четырех уравнений Топаллера вы растерялись.
— Очень заметно?
— Не надо, шеф. Ведь мы договорились в открытую.
Калантаров задумался.
— Ладно, — сказал он. — Какие у тебя ко мне претензии?
— Претензии?.. Да никаких. Просто я хотел вам напомнить, что с некоторых пор вы, мягко выражаясь, отдаете предпочтение Меркурию.
— Чушь. Меркурианские базы располагают более мощной вычислительной техникой, только и всего.
— Топаллер неуязвим. И никакая техника здесь не поможет.
— Ну хорошо, — Калантаров вздохнул. — Давай закончим этот разговор на языке тебе и мне любезной ТР-физики… Что такое гиперпространство?
— Я не знаю, что такое гиперпространство. И вы не знаете.
— И Топаллер не знает. Вся его теория построена на результатах наших экспериментов.
— Да? А я до сих пор полагал, что это надежный фундамент.
— В пределах Солнечной системы — конечно.
— Гиперпространственные свойства Вселенной представлялись мне одинаковыми во всех ее точках. Впрочем, это второй постулат теории Калантарова. Вашей теории, шеф. Скажите откровенно, что вы собираетесь делать?
— Работать. Разве не ясно?
— Ясно. Но как?
— Головой, разумеется.
«Ему зачем-то очень нужно вывести меня из равновесия», — подумал Глеб. Спросил:
— Что имеете вы предложить нам в качестве выхода из теперешней ситуации?
— Есть предложение закругляться.
— То есть… как закругляться?
— Согласно Топаллеру, — Калантаров пожал плечами. — Других возможностей его теорема просто не предусматривает. Сегодня мы проведем последний ТР-запуск по программе «Сатурн». Впрочем, этот запуск правильнее будет понимать как демонстрирование наших достижений — ведь ничего принципиально нового мы от него не ожидаем. Один человек или два — какая разница?
— Понятно… — Глеб похолодел. — Так этот, с бородкой…
— Да. Представитель техбюро. Уполномочен дать официальный отзыв об эксплуатационных качествах нашей установки. И, надо ожидать, недельки через две сюда нагрянет армия экспертов и проектантов. Первую установку типа «Зенит» — правда, повышенной мощности — предполагают строить на Луне. А затем, я точно не помню измененной очередности строительства, но, кажется, в таком порядке: Марс, Нереида, Титания, Феба, Плутон, Диона и Ганимед. Тем самым, видимо, будет подписан смертный приговор ракетным кораблям. Не всем, наверное, но дальнорейсовым трампам и лайнерам непременно…
— Простите, шеф! — перебил Глеб. — Миллион извинений, но я не спрашивал вас о перспективах транспортного перевооружения системы. Я, грешным делом, спрашивал вас о перспективах нашей с вами дальнейшей работы.
— Сначала нам предстоит поработать в качестве консультантов, — деловито стал объяснять Калантаров. — Ну и затем, с пуском новых ТР-установок, естественно, возникнет острая нужда в специалистах нашего профиля. Транспозитация грузов и…
Калантаров умолк. Продолжать не было смысла.
То, чего он намеренно добивался, свершилось: зеленоватые глаза лучшего оператора экспериментальной станции «Зенит» помутнели от бешенства.
— Вот что, — задыхаясь, произнес Глеб. — Я пришел сюда работать ради звезд. И мне, в конце концов, наплевать, кто там будет у вас транспозитировать грузы!.. Кстати, кто сейчас командир «Миража»? Мсье Антуан-Рене Бессон? Я полагаю, мой бывший шеф не забудет дать Антуану-Рене соответствующие распоряжения. В связи с моим намерением покинуть «Зенит». Орэвуар!
Отчаянно взмахнув рукой, Глеб зашагал вдоль туннеля.
— Что ж, дело твое, — сказал ему вслед Калантаров. И вдруг, словно вспомнив о чем-то, воскликнул:
— Да, кстати!..
Глеб повернулся к шефу вполоборота. Спросил:
— Ну?
— Понимаешь ли… — Калантаров взглянул на часы. — Твой знаменитый эр-эффект кажется мне весьма любопытным. И пока не поздно, хотелось бы выяснить, что по этому поводу думает сам открыватель эффекта — Глеб Неделин. Если, конечно, он думал.
— Думал, — глухо ответил Глеб.
— И каков результат?
— Потрясающий. Но вряд ли покажется вам интересным.
— К примеру?
— Стала сниться всякая белиберда. К примеру: безлюдный «Зенит», монополярные выверты. Часы такие… с гирями, стрелками и кукушками.
— Гм, действительно…
Гога, бывало, надолго останавливался у стены, глубокомысленно разглядывая собственное отражение, слегка растянутое по горизонтали. Ваал любил, раскинув руки, прижаться затылком к скользкой поверхности и шлепать ладонями. Калантаров, когда проходил вдоль туннеля, то и дело касался пальцем стены, будто смахивал несуществующую пыль, а потом этот палец долго разглядывал. Похоже вела себя Квета, с той только разницей, что пальцем она выводила узоры. Туманов, казалось, этой стены совершенно не замечал. Однако, забывшись, иногда выстукивал стену костяшками кулака, как заправский кладоискатель. Но лучше всех знал эту стену Глеб. Стена обладала многими любопытными свойствами: она загадочно опалесцировала радужными овалами, если вприпрыжку бежать вдоль туннеля; тихонько звенела, если прижаться к ее поверхности ухом; возвращала дрожащее эхо, если как следует стукнуть в нее кулаком. А главное — она помогала думать…
Когда у них что-то не ладилось, то, прежде чем разбрестись по каютам, по залам счетных машин, кинотек и салонов, они, бывало, часами ходили, стояли, сидели вдоль черной стены и думали. И обычно всегда у кого-нибудь возникала идея!.. Идеям, казалось, не будет конца, как нет конца у кольцевого туннеля.
И вот все кончилось. Круг завершен…
Глеб, как слепой, едва не налетел на Дюринга, обошел его и, не оглядываясь, побрел вдоль туннеля.
— Одну минуту, молодой человек, — мягко окликнул Дюринг. — Можно?
Глеб задержался, с неудовольствием окинул толстяка вопросительным взглядом.
— Вы мне нужны буквально на одну минуту, — сказал Дюринг. — Если это вас не затруднит. — Его румяное лицо излучало доброжелательность.
— А подите вы… — прошипел Глеб.
— Не надо, — приятно улыбаясь, сказал Дюринг.
Он поднял руку и чуть пошевелил короткими пальцами. Глеб невольно смотрел, привлеченный странной жестикуляцией.
— Забавно, не правда ли? — спросил Дюринг. — Кажется, будто пальцев больше пяти.
— Да… — Глеб замер. — Как вы это делаете?
— Очень просто. Вот смотрите еще… И еще… Это очень полезно, мозг отдыхает. Чем больше вы смотрите, тем глубже мозг отдыхает… Ну вот, а теперь нужно немного расслабиться… та-ак… Мышцы тоже должны отдыхать. Мышцы горла и рук можно расслабить совсем… Хорошо. Дышится свободнее, правда? Глубже, глубже дышите… та-ак… а живот можно слегка подтянуть. Полный вдох, свободный выдох… Раз и два, раз и два, в таком вот ритме… Великолепно! Теперь я буду очень медленно и осторожно касаться вас пальцами, а вы представьте себе, что там, где я касаюсь, ощущается слабый укол… Ничего, сначала это немного трудно, потом появится опыт… Вот видите, это даже приятно. Здесь… Здесь… И здесь… Ну и, пожалуй, достаточно.
Глеб открыл глаза.
— Я спал? — спросил он.
— Не думаю. — У Дюринга было измученное, мокрое от пота лицо. — Как самочувствие?
— Не знаю… — Глеб подвигал плечами. — Наверное, все в порядке.
— Плохо ощущаете пластику мышц? Это ненадолго, пройдет. — Врач выхватил из кармана салфетку, промокнул лицо. — Сделайте несколько легких гимнастических движений. Любых, какие вам больше нравятся. Та-ак… Теперь хорошо?
— Хорошо, — ответил Глеб. — Легко и приятно… Будто гора с плеч. Как вам это удается?
— Я ведь не спрашиваю, как вы за десять секунд ухитряетесь… фюйть… на орбиту Сатурна!
Глеб рассмеялся: — Понятно!.. Гипностатический психомассаж?
— Я рад, что ваше самочувствие улучшилось. — Дюринг вежливо улыбался.
— Но все равно мне нужен отпуск, — сказал Глеб.
— Море?
— Да, в частности, море. Земля.
— Понимаю. Запахи леса, ветры, шорох листвы…
— Нет. Берег тихой лагуны и много песка. Безлюдье и дюны. И чтобы теплая звездная ночь…
— И жалобный вой за этими дюнами…
Глеб вздрогнул.
— Да… Или звуки фортепиано.
— В миноре, — добавил Дюринг, засовывая салфетку в карман. — Между прочим, меня наградили прозвищем Фортепиано только за это… — Он поднял руку и шевельнул пальцами. Глебу снова показалось, будто пальцев больше пяти.
— Вы обиделись?
— Ну что вы, как можно! И потом, в отношении прозвищ я убежденный фаталист. — Дюринг заторопился: — Приятно было побеседовать… К сожалению, мне пора.
— Спасибо… — пробормотал Глеб. Он посмотрел Дюрингу вслед. И увидел шефа.
Калантаров посторонился, пропуская Дюринга в дверь, внимательно взглянул на Глеба и тихо спросил: — Как дела, оператор?
— Дела, как у бабушки, шеф, которая села в экспресс-вертолет, да не тот.
Шеф растерянно поморгал. Нервически дернул щекой и медленно пошел навстречу.
— Притчами заговорил, мальчишка…
Глеб устало сказал:
— Шеф, давайте в открытую?
— Давно пора! То, что ты разобрался в теоретических выкладках Топаллера, весьма похвально. А вот то, что ты раскис по этому поводу…
— Нет, шеф, не по этому… Дело в другом. Я теряю веру в вашу гениальность.
— Гм… Ты отстал от жизни на тридцать веков. Ибо чуть позже мир изобрел для себя отличную заповедь: не создавать кумира.
Глеб покачал головой.
— Моим кумиром были не вы, простите. Моим кумиром были идеи, которые вы умели выращивать в наших преданных вам головах. А после трех-четырех уравнений Топаллера вы растерялись.
— Очень заметно?
— Не надо, шеф. Ведь мы договорились в открытую.
Калантаров задумался.
— Ладно, — сказал он. — Какие у тебя ко мне претензии?
— Претензии?.. Да никаких. Просто я хотел вам напомнить, что с некоторых пор вы, мягко выражаясь, отдаете предпочтение Меркурию.
— Чушь. Меркурианские базы располагают более мощной вычислительной техникой, только и всего.
— Топаллер неуязвим. И никакая техника здесь не поможет.
— Ну хорошо, — Калантаров вздохнул. — Давай закончим этот разговор на языке тебе и мне любезной ТР-физики… Что такое гиперпространство?
— Я не знаю, что такое гиперпространство. И вы не знаете.
— И Топаллер не знает. Вся его теория построена на результатах наших экспериментов.
— Да? А я до сих пор полагал, что это надежный фундамент.
— В пределах Солнечной системы — конечно.
— Гиперпространственные свойства Вселенной представлялись мне одинаковыми во всех ее точках. Впрочем, это второй постулат теории Калантарова. Вашей теории, шеф. Скажите откровенно, что вы собираетесь делать?
— Работать. Разве не ясно?
— Ясно. Но как?
— Головой, разумеется.
«Ему зачем-то очень нужно вывести меня из равновесия», — подумал Глеб. Спросил:
— Что имеете вы предложить нам в качестве выхода из теперешней ситуации?
— Есть предложение закругляться.
— То есть… как закругляться?
— Согласно Топаллеру, — Калантаров пожал плечами. — Других возможностей его теорема просто не предусматривает. Сегодня мы проведем последний ТР-запуск по программе «Сатурн». Впрочем, этот запуск правильнее будет понимать как демонстрирование наших достижений — ведь ничего принципиально нового мы от него не ожидаем. Один человек или два — какая разница?
— Понятно… — Глеб похолодел. — Так этот, с бородкой…
— Да. Представитель техбюро. Уполномочен дать официальный отзыв об эксплуатационных качествах нашей установки. И, надо ожидать, недельки через две сюда нагрянет армия экспертов и проектантов. Первую установку типа «Зенит» — правда, повышенной мощности — предполагают строить на Луне. А затем, я точно не помню измененной очередности строительства, но, кажется, в таком порядке: Марс, Нереида, Титания, Феба, Плутон, Диона и Ганимед. Тем самым, видимо, будет подписан смертный приговор ракетным кораблям. Не всем, наверное, но дальнорейсовым трампам и лайнерам непременно…
— Простите, шеф! — перебил Глеб. — Миллион извинений, но я не спрашивал вас о перспективах транспортного перевооружения системы. Я, грешным делом, спрашивал вас о перспективах нашей с вами дальнейшей работы.
— Сначала нам предстоит поработать в качестве консультантов, — деловито стал объяснять Калантаров. — Ну и затем, с пуском новых ТР-установок, естественно, возникнет острая нужда в специалистах нашего профиля. Транспозитация грузов и…
Калантаров умолк. Продолжать не было смысла.
То, чего он намеренно добивался, свершилось: зеленоватые глаза лучшего оператора экспериментальной станции «Зенит» помутнели от бешенства.
— Вот что, — задыхаясь, произнес Глеб. — Я пришел сюда работать ради звезд. И мне, в конце концов, наплевать, кто там будет у вас транспозитировать грузы!.. Кстати, кто сейчас командир «Миража»? Мсье Антуан-Рене Бессон? Я полагаю, мой бывший шеф не забудет дать Антуану-Рене соответствующие распоряжения. В связи с моим намерением покинуть «Зенит». Орэвуар!
Отчаянно взмахнув рукой, Глеб зашагал вдоль туннеля.
— Что ж, дело твое, — сказал ему вслед Калантаров. И вдруг, словно вспомнив о чем-то, воскликнул:
— Да, кстати!..
Глеб повернулся к шефу вполоборота. Спросил:
— Ну?
— Понимаешь ли… — Калантаров взглянул на часы. — Твой знаменитый эр-эффект кажется мне весьма любопытным. И пока не поздно, хотелось бы выяснить, что по этому поводу думает сам открыватель эффекта — Глеб Неделин. Если, конечно, он думал.
— Думал, — глухо ответил Глеб.
— И каков результат?
— Потрясающий. Но вряд ли покажется вам интересным.
— К примеру?
— Стала сниться всякая белиберда. К примеру: безлюдный «Зенит», монополярные выверты. Часы такие… с гирями, стрелками и кукушками.
— Гм, действительно…