Страница:
Они засиделись допоздна, распивая принесенное Самконгом вино и слушая Ликины песни. Потом Пила засобиралась домой, а Самконг, как хорошо воспитанный барон, хоть и бывший, вызвался ее проводить, от чего она, к удивлению и ужасу Лики, отказываться не стала. И ее подруге осталось только надеяться на то, что в темноте их никто не увидит, хотя это было все равно что надеяться на то, что вся Закорючка за пять минут вымрет от внезапно вернувшегося мора.
Следующий обоз Самконга должен был отправляться через неделю, и к тому времени уже можно было начать анализировать полученные в результате ранее предпринятых действий сведения.
Как и следовало ожидать, обиженный за своих ребят Крок перевернул весь город в поисках подозрительных чужеземцев. Результат его поисков был таков: искомые вандейские сыщики обнаружились в количестве двадцати человек, рассеянные по всем постоялым дворам Олгена. Они тщательно маскировались под невинных младенцев, и потому Крок, несмотря на свою обиду, принял решение их не трогать. По крайней мере до того момента, пока не станет ясно, что они тут затевают, о чем и доложил Самконгу. Тот его решение полностью одобрил, и за вандейцами установили наблюдение.
Кроме того, в процессе поисков Кроковы ребята наткнулись на двух подозрительных хмырей, которые сразу их засекли и не позволили подобраться к себе поближе, профессионально уйдя через приготовленный заранее лаз в потолке. И как в воду канули, что очень не понравилось Кроку. О них попытались собрать хоть какие-нибудь сведения, но безуспешно. О них вообще никто ничего не знал, кроме того, что один был вроде бы грандарец, а второй вандеец.
Валдей накануне вернулся из Вандеи и однозначно заявил, что никто из тамошних братьев на их собственность не посягает, напротив, все готовы оказать Самконгу и его «семье» любую посильную помощь в борьбе с врагами. Это, конечно, не могло не радовать, но, честно сказать, Самконг в этом и не сомневался. Их там хорошо знали, и вряд ли кто-то решился бы с ними связываться.
А вот из сведений, предоставленных рыжим Баданом, напрашивался только один неутешительный вывод: против них выступал лично молодой князь, и никто более.
Что же касается девочек Лайры и Франиной ребятни, то они не смогли добыть никаких интересных сведений, по крайней мере пока, но сбрасывать со счетов их возможности Самконг не собирался и отдал приказ продолжать собирать информацию вплоть до особых распоряжений.
Таким образом, на вопрос «кто?» ответ был получен, но вопрос «почему?» все равно стоял во весь свой немаленький рост. Проще всего было объяснить действия князя обыкновенным нежеланием делить законную кормушку с пришлыми прихлебателями, но опыт Вандеи, столкнувшейся в свое время с подобной проблемой, должен был подсказать ему, что борьба с использованием силовых методов не слишком-то эффективна. Точнее, совсем не эффективна. Вандея, угробив на подобной войне кучу людей и денег, пошла по другому пути. Тамошний князь максимально усилил полицию и службы охраны порядка, а заодно заключил договор с общиной изгоев, где обговаривались условия взаимного мирного проживания. В то, что ольрийский князь просто дурак, чтобы не учитывать опыт соседней, пусть и недружественной, страны, Самконг, признаться, не верил. А потому не верил и в то, что буде князь захочет навести в стране порядок, то он не выйдет на них с определенными предложениями. Пока же предложений не поступало, значит, цель княжеских действий была иная.
И еще. Вопрос о слежке, конечно, более-менее прояснился, но вот вопрос о крысе по-прежнему стоял открытым. Кое-какие мелочи, а также чутье старого, неоднократно битого изгоя подсказывали ему, что тут что-то есть. Поэтому о своих подозрениях он поведал только Ташу, потому что не доверять ему просто не мог. Он бы предпочел умереть от руки предавшего его друга, чем оскорбить его подобным предположением.
Поэтому они с Ташем, предварительно все несколько раз обсудив, объявили своему ближайшему окружению о намерении отправиться с ближайшим обозом в Вандею для переговоров. Охрану обоза оставили обычной, демонстрируя полное доверие «семье», но по пути к ним присоединились несколько самых надежных Ташевых парней, для возможной публики изображавших из себя банду наемников. Франя, которому они тоже не могли не доверять, остался в Олгене, чтобы присмотреть, что и как. Так что, если дома была крыса, то она непременно должна была себя проявить.
Конечно, Пиле не удалось скрыть свою прогулку с Самконгом, да она, по большому счету, и не пыталась этого сделать. Она вернулась домой и молча ушла к себе, оставив разъяренную мачеху угрожать и выкрикивать проклятия в закрытую дверь своей комнаты по поводу позднего возвращения.
В эту ночь она ни на секунду не сомкнула глаз. Она была счастлива и несчастна одновременно, в тысячный раз повторяя про себя слова, сказанные ей Самконгом. Они жгли ее раскаленным железом, дышали на нее пламенем костра, от них шел жар, как от печки в морозную ночь. Он сказал, что полюбил ее так сильно, что ему тяжело жить без нее. Что она может прийти к нему в любой день, потому что он всегда будет ее ждать. Что если ей что-нибудь понадобится, то ей достаточно только сказать об этом, для него будет честью выполнить любую ее просьбу. Что он умирает от желания прикоснуться к ней, но ее репутация и ее свобода для него дороже собственной жизни.
Он действительно ни разу не прикоснулся к ней. Идя рядом, держался на почтительном расстоянии, а свои признания делал на расстоянии вытянутой руки, за что Пила была ему благодарна. Она была совсем не уверена, что сумела бы проконтролировать себя, потому что в двадцатиградусный мороз рядом с ним чувствовала себя так, словно на дворе стояло жаркое лето.
Она лежала и оплакивала свою любовь, потому что не знала, хватит ли у нее решимости откликнуться на ее зов. Ей было страшно до ужаса бросить все и встать по другую сторону закона, до конца жизни остаться среди проклятых богами изгоев, которых набожные люди совершенно серьезно считали исчадиями ада.
Да ладно, честно сказать, потеря собственной души и вечные муки в аду не слишком пугали ее. Если этим нужно будет заплатить за мгновения счастья, то сейчас она готова была это сделать. Но дети! Их с Самконгом дети! Она не готова была платить за свое счастье их жизнями и их душами, это было слишком жестоко! Сердце ее сходило с ума от боли, разрывалось между возможностью и невозможностью счастья, билось о ребра, как птица о железные прутья клетки.
Наутро мачеха и этотустроили Пиле допрос и скандал. Разумеется, нашлись доброжелатели, которые сообщили им о ее недостойном поведении накануне. И Пила купила себе репутацию, дав свое окончательное согласие на брак с этим,и возможность беспрепятственно бывать у Лики, позволив этомуназначить дату свадьбы. Он не стал тянуть и объявил о том, что они поженятся в конце месяца. Так что быть свободной Пиле осталось всего три недели.
Она обреченно смотрела на своего жениха и не пыталась даже искать что-либо общее между ним и главой Олгенского ночного братства, потому что ни капли сходства между ними не было. Если сравнивать их с оружием, то Самконг скорее напоминал ей боевой топор, Таш, например, походил на спрятанный в ножнах меч, а ее будущий муж казался ей похожим на перочинный ножик. Со сломанным лезвием. Такой же мелочный, суетливый и бесполезный, способный только на то, чтобы перекладывать с места на место кучки блестящих металлических кругляшек.
По-настоящему же в этот момент Пила боялась только одного: что на свадебной церемонии в храме Всевеликой богини во время их первого поцелуя ее вырвет прямо на свадебный костюм жениха.
Расчет Самконга оказался верен, потому что из того дерьма, которым завершилась их поездка, крысиная морда торчала, как нож из покойника.
Поначалу, как водится, все шло хорошо. Все вокруг было спокойно, обоз двигался степенно и неторопливо, под полозьями саней тихо скрипел снег. Было холодно, мороз стоял такой, что пробирал всадников до костей, а от лошадей шел пар. Иней заплел белыми кружевами весь лес и окружил путников такой красотой, от которой у любого, даже самого бесчувственного человека непременно захватывало бы дух. К сожалению, те, кто ехал с обозом, хоть и не отличались крайней степенью бесчувственности, все же по сторонам смотрели мало. А если и смотрели, то совершенно с другой целью, нежели возвышенное любование красотой. И в скором времени их напряженное ожидание было вознаграждено.
Все произошло очень быстро. Вдруг лес пришел в движение, и обоз грамотно закрыли, с обоих сторон завалив дорогу поваленными деревьями. Место было выбрано очень удачно, обозники оказались зажаты между двух скал, с которых их сразу же принялись расстреливать из луков. И перестреляли бы, как куропаток, если бы они не были готовы к чему-то подобному. Никакой паники не возникло, народ быстро залег под телеги и стал отстреливаться. Потом одна часть пошла в атаку под прикрытием другой.
В общем, отбились, хотя потерь могло быть и поменьше. Таш, матерясь, ходил между телегами и подсчитывал «убытки». Из его ребят не пострадал никто. Сам он отделался небольшой рваной раной на плече от пробившего кольчугу арбалетного болта, а вот Самконгу не повезло. Сила силой, а поворачиваться следовало быстрее, особенно если сцепляешься сразу с двумя дружинниками нашего светлого князя. Сказалось отсутствие тренировок, и он получил мечом по ноге так, что слава богам, хоть совсем не отрубили. К счастью, Таш, который лучше всех знал слабые стороны своего друга и с некоторых пор присматривал за ним, успел вовремя, и логического завершения боя для Самконга не последовало. Но рана была нехорошая, глубокая, и надрубленную кость было видно невооруженным глазом.
Все были сильно злые, и потому пленных почти не осталось. Таш кое-как нашел двоих, находящихся в более-менее приличном состоянии, и велел беречь, глаз не спускать, и доставить в поместье Самконга как можно скорее и как можно меньше привлекая к этому обстоятельству ненужного внимания.
Раненых перевязали, погрузили в освобожденные от поклажи сани, и повезли обратно в Олген, благо отъехать слишком далеко от столицы не успели, а тяжелых среди них не было. Разве что Самконг, рана которого в дороге вела себя препакостно, отчего он громко матерился, не давая покоя остальным болящим. Впрочем, никто не жаловался, а Таш понимающе усмехался себе в усы, прекрасно зная, что его друг никогда не умел болеть молча. Только с криками, руганью и проклятиями, от которых всем вокруг тут же становилось тошно. Но Таш его прощал, потому что это был, пожалуй, единственный его недостаток.
Дома уже ждал Заген, сразу взявшийся за их перевязку. Рана Самконга ему не понравилась, и он настоятельно порекомендовал беспокойному пациенту провести в постели хотя бы несколько дней. Тот начал громко возмущаться, типа, какая может быть постель, когда тут такие дела, но Заген молча дал ему сонных капель, и Самконг отрубился. Затем он подштопал Таша и тоже посоветовал ему отлежаться, но тот только отмахнулся. Рана была пустяковая, раньше он такие вообще на ногах переносил, а остаться здесь на ночь означало не увидеть Рил до завтрашнего вечера. Лекарь не стал настаивать, понимая, что это бесполезно, и занялся другими пострадавшими.
Уже подъезжая к дому, Таш подумал, что, пожалуй, несколько переоценил свои силы. Рана все-таки давала о себе знать, его как будто пригибало к земле. «Старею», – с горечью подумал он. Все еще злясь на себя, Таш расседлал коня, поставил в конюшню, засыпал ему овса и пошел в дом, не сомневаясь, что ему удастся скрыть от Рил свое состояние.
Но он ошибся. Рил хватило полвзгляда, чтобы понять, что что-то не так.
– Таш, что случилось? – прямо спросила она, забыв назвать его «господин».
Он попытался отбрехаться:
– Ничего, все в порядке.
Она подошла ближе и встревоженно заглянула в глаза.
– Ты бледный. Тебя ранили? – проявила она редкую догадливость и провела ладонью по его щеке.
Тут Таш, ставший внезапно мягким, как воск, не смог ей соврать.
– Ерунда, царапина, – сказал он, поймав ее руку и сжав в кулаке. – Покормишь?
Рил охнула.
– Силы небесные! Куда тебя ранили, покажи! – потребовала она.
– Рил, я есть хочу!
– Сначала покажи!
– Ну ладно! – Таш поднял рубашку и показал перевязанную рану. – Видишь, ерунда, царапина. Довольна теперь? – Она с ужасом смотрела на красное пятно на повязке. Он решил успокоить ее: – И вообще, Самконгу больше досталось.
Она словно очнулась.
– А с ним что?
Ташу надоело стоять и он сел за стол. Рил тут же забегала, накрывая ужин.
– Он ранен в ногу. Глубоко, до кости. Лекарь дал ему снотворное. Когда я уезжал, он уже спал.
Рил закрыла рот ладошкой.
– Ему, наверное, больно!
– Да уж, наверное. Всю обратную дорогу матерился и так орал, что вороны пугались.
Она посмотрела на него расширенными от ужаса глазами, а потом прыснула. Наверное, представила орущего Самконга. Таш немного посидел за столом, но так ничего и не съел. Аппетита он сегодня не нагулял. Наконец он поднялся, чтобы идти спать. День выдался нелегким, а мысли после всех событий одолели и вовсе тяжелые. Рил, его нечаянное счастье, молча направилась за ним следом, помогла снять рубашку, стащила сапоги и укрыла одеялом. Пару минут посидела рядом, все так же молча, и ушла.
Вернулась, когда он уже засыпал. Присела на корточки у кровати, осторожно прижалась щекой к раненому плечу и что-то зашептала.
Таш с удивлением понял, что она читает над ним наговор. Такое проявление заботы растрогало и рассмешило его. Он протянул здоровую руку, погладил ее по голове, как гладят неразумного ребенка, и пробормотал:
– Ты ж моя ведьма!
После чего отключился.
– Лика, – глухо сказала она, – я должна его увидеть.
– Ты с ума сошла? – Лика замерла от ее слов. – Ты вообще понимаешь, что говоришь?
– Понимаю. Отведи меня к нему, я боюсь, что одну меня не пустят!
– А меня пустят? Я даже не знаю, где он живет!
– Я знаю. У него там охрана, а ты можешь сказать, что ты рабыня Таша и что он тебя послал. Ну же, Лика, ты же не хочешь, чтобы я сошла с ума от неизвестности!
– Я не хочу, чтобы ты сошла с ума на рыночной площади, когда палач будет ставить тебе клеймо! – резко сказала Лика, надеясь привести ее в чувство.
Но в данный момент на Пилу не действовали никакие призывы к благоразумию.
– Да плевать мне на клеймо! – с отчаянием крикнула она. – Говори, поможешь? Или я одна пойду!
И Лика вдруг успокоилась. Она внимательно посмотрела на подругу и спросила:
– Ты уверена в том, что делаешь?
– Да, тысячу раз да! Мне все равно, как, лишь бы с ним!
– Тогда идем! Одевайся!
Они закутались в плащи до самых глаз – мороз стоял такой, что зубы мерзли, – и вышли из дома.
До поместья Самконга они добрались довольно быстро. Лика все время оглядывалась, оценивала ситуацию, все еще надеясь, что на них никто не обратит внимания, и Пиле, если что, можно будет вернуться.
У ворот девушки остановились, переглянулись, и Пила, опасаясь, что Лика повернет назад в шаге от цели, сама взялась за массивное железное кольцо и решительно постучала в ворота. Им открыл молодой здоровый парень довольно нахального вида.
– Чего надо, барышни? – спросил он, окидывая их оценивающим взглядом с головы до ног.
– Нам нужно видеть господина Самконга, – ответила Лика.
– Вряд ли он сейчас захочет кого-нибудь видеть. Приходи в другой раз. – Парень потянул на себя тяжелую дверь, собираясь закрыть ее, но Лика сделала шаг ему навстречу.
– Я рабыня господина Таша, и мне нужно видеть господина Самконга именно сейчас. Я обещаю, что он не будет тебя ругать за то, что ты нас пропустишь.
Парень внимательно посмотрел на нее.
– А ты уверена, что ты Ташева рабыня? Тогда скажи, как он выглядит?
– Ну, – Лика на мгновение задумалась, как описать того, кто казался ей совершенством, – ростом он примерно с тебя, стройный, хотя, скорее, худощавый, возраст где-то за тридцать пять, точнее не знаю, он не говорил. Волосы каштановые, с сединой, длинные, до лопаток, но у вас тут все так носят. Глаза карие, немножко с зеленцой. Нос... ну, обычный нос...чуть горбатый, сломали, наверное... или это потому, что он грандарец?..
– Ладно, с этим ясно. А где он живет?
– Там же, где и я. В Закорючке.
– А в каком ухе у него серьга?
– В левом, маленькая серебряная, с зеленым камнем.
– А в честь чего он ее носит?
Лика задумалась.
– Не знаю. А в честь чего?
Парень засмеялся.
– Никто не знает. Я думал, может, он тебе сказал. Ладно, проходите. Только сразу предупреждаю, Самконг злой как собака, с самого утра на всех орет. – Он распахнул ворота, давая им пройти. Лику он, впрочем, задержал, чуть потянув за рукав.
– Детка, а Таш очень ревнивый? – спросил он ее шепотом.
– Как зверь! – в тон ему ответила Лика и сделала страшные глаза.
– Жаль!
Они пошли по дорожке, ведущей к особняку, стараясь не слишком озираться по сторонам. Это было непросто, потому что жизнь вокруг била ключом, народ шустро сновал туда-сюда, занимаясь самыми разнообразными делами, и наблюдать за всей этой суетой было попросту интересно.
Ни Лика, ни, тем более, Пила, не знали точно, в какой именно части дома находится предмет их поисков, а спрашивать побаивались, как вдруг Лика увидела старого знакомого.
– Эй, Вьюн! – крикнула она и замахала ему рукой.
– А, небесная дева! – весело отозвался он, подбегая к ней. – Ты чего здесь?
Лика коротко объяснила ситуацию и попросила проводить. Тот, конечно, согласился и, вертясь, как флюгер, и треща без умолку, повел в дом, но вскоре стало ясно, что можно было вполне обойтись без провожатого. Громкий рев Самконга разносился по всему особняку, перемежаемый время от времени забористой бранью. Пила рванулась на знакомый голос, как гончая на дичь, а Лика немного задержалась около двери, прощаясь с Вьюном.
За дверью неожиданно стало тихо. Несколько слуг бочком-бочком выскользнули из комнаты, облегченно выдыхая, как будто их там до этого по меньшей мере пытали. Лика собралась с духом и толкнула тяжелую, окованную медью, дверь. Зрелище, открывшееся ей, не столько порадовало, сколько напугало ее. Лежащий на широченной кровати, притихший Самконг нежно целовал руки Пилы и смотрел на нее потрясенными и преданными глазами. Пила сидела спиной, и ее глаз Лика не видела, но об их выражении догадывалась. Самконг наконец обратил на вошедшую внимание и просто расцвел в улыбке.
– Лика, солнышко, спасибо тебе, что пришла с ней!
Пила тоже обернулась, и во взгляде ее мелькнуло такое запредельное счастье, от которого Лике стало больно.
– Я не вернусь домой, Лика! Я останусь здесь.
Самконг снова начал целовать ее руки.
Лика подошла к ней и тоже поцеловала ее.
– Будь счастлива, подружка, будь счастлива! – прошептала она.
– Буду! – без тени сомнения ответила та.
– Ей не на что будет пожаловаться, Лика. Я все для нее сделаю! – добавил Самконг.
Обратная дорога далась Лике значительно тяжелее. Слезы застилали ей глаза, и она шла, ничего не видя перед собой.
Таш проснулся этим утром позже обычного, что неудивительно, учитывая то, сколько обезболивающей дряни влил в него вчера Заген. Зато рана совсем не болела. Таш размотал повязку, которая съехала во сне, надо было перевязать заново, и с удивлением уставился на свое плечо. Никакой раны там не было. Вместо нее белел кривой шрам, из которого торчали зеленые шелковые нитки.
Сначала Таш не поверил своим глазам. Пошел к зеркалу и тупо уставился на то место, где просто обязана была быть подживающая рана. Но ее не было. Был шрам, с забытыми в нем шелковыми нитками.
Рил?!
Быть того не может!!!
Таш выругался про себя, взял ножницы, разрезал нитки и вытащил их из своего вполне здорового тела. Надо будет поговорить об этом с Рил.
Ага, Рил, девочка, а ты, случайно, не ведьма?
А ведь она на самом деле ведьма.
От этой мысли Таш похолодел. Ведьмами храмы во всех странах занимались плотно, и Ольрия здесь исключением не была. О свигр, если об этом станет известно, жрецы могут воспользоваться своим правом и заберут ее к себе на обучение! Таш слышал кое-что о порядках, царивших в храмах, потому что взятые на обучение ведьмы часто пускались в бега, предпочитая вольные хлеба тамошнему житью. Нет, надо помалкивать об этом и строго приказать Рил, чтобы и думать забыла обо всякой потусторонней ерунде. Хм... Приказать Рил...
Кстати, а где Рил?
– Что случилось? Тебя кто-то обидел? Говори, быстро! – Таш схватил ее за плечи и поднял на ноги.
– Пила, – почти простонала Рил.
– Что Пила? Ее кто обидел? Что с ней?
– Она осталась у Самконга. Насовсем. Это я виновата, я ее туда отвела. – Из глаз Рил опять полились слезы. У Таша отлегло от сердца. Ничего страшного не случилось.
– Ты ее что, силой туда отвела?
– Нет, конечно, она сама просила. – Рил возмущенно посмотрела на Таша. – Как ты мог такое подумать?
– А зачем ей туда надо было?
– Она за Самконга сильно переживала. Это ведь я сказала ей, что он ранен! Это я во всем виновата! – Рил опять собралась зарыдать, но Таш быстро спросил:
– И ты ее туда пинками?
– Да нет же! – Рил уже не знала, плакать или смеяться. – Она одна боялась идти, боялась, что не пустят. Я с ней пошла, сказала парню на входе, что я твоя рабыня, он нас и пустил.
– Как это, просто сказала, а он просто пустил? Вот паразит!
– Не ругай его! Он сначала спросил, как ты выглядишь, где ты живешь, и в каком ухе у тебя серьга. Я ответила, а потом он спросил, в честь чего ты ее носишь, а я не знала. Тогда он сказал, что этого никто не знает, и пустил нас. А, правда, в честь чего ты ее носишь?
Таш застонал.
– Ну, достали они меня с этой серьгой! Что дальше?
– Вьюн проводил нас к Самконгу, я задержалась на минуту, потому что с Вьюном заболталась. Захожу, а Пила уже на кровати у Самконга сидит, а он ей руки целует. И оба счастливые такие, что плакать хочется. Потом Пила сказала, что домой она не вернется. Вот. – Лика вздохнула.
– Не переживай за нее, маленькая! – Таш погладил ее по голове. – Он хороший мужик, и клейма у него нет. Так что твоей подружке ничего не грозит. Да и женится он на ней, скорее всего, или я своего друга плохо знаю. Что бы он позволил своим детям быть изгоями с рождения? Да ни за что! – Он немного помолчал, а потом усмехнулся. – А как быстро они сговорились, а? Вот ведь барон, твою мать!
Лика засмеялась.
– Да, от Пилы я тоже такого не ожидала! Такая приличная девушка была! А мне ее навещать хоть можно будет?
– Само собой! Кстати, Рил...
После короткого, но очень содержательного разговора о его чудесном исцелении, Таш несколько успокоился. Краснеющая и смущающаяся Рил чуть ли не клялась, что у нее это получилось чисто случайно, что ничего такогоона не умеет и не имеет ни малейшего желания этому обучаться. Тем более в храме. (Самое забавное, что она не врала: после всех случаев своей ворожбы Рил не раз пыталась повторить то же самое уже в спокойной обстановке, но у нее даже близко ничего не получалось.) Строгости Таша хватило только на то, чтобы мягко предупредить ее, что не стоит болтать о таких вещах, да и делать всего этого лучше поменьше. Хотя талант, конечно, в землю не зароешь...
Через некоторое время Таш, придя к Самконгу, отдал приказ пропускать его рабыню в любое время без вопросов. У Самконга было тихо, и он решил не беспокоить влюбленных. Слуги, переговариваясь между собой, благословляли Пилу, которая успокоила их хозяина. «А то просто житья от него не было, господин Таш!» – пожаловались они ему. Таш понимающе усмехнулся. Теперь в доме появилась настоящая хозяйка.
Глава 8
Следующий обоз Самконга должен был отправляться через неделю, и к тому времени уже можно было начать анализировать полученные в результате ранее предпринятых действий сведения.
Как и следовало ожидать, обиженный за своих ребят Крок перевернул весь город в поисках подозрительных чужеземцев. Результат его поисков был таков: искомые вандейские сыщики обнаружились в количестве двадцати человек, рассеянные по всем постоялым дворам Олгена. Они тщательно маскировались под невинных младенцев, и потому Крок, несмотря на свою обиду, принял решение их не трогать. По крайней мере до того момента, пока не станет ясно, что они тут затевают, о чем и доложил Самконгу. Тот его решение полностью одобрил, и за вандейцами установили наблюдение.
Кроме того, в процессе поисков Кроковы ребята наткнулись на двух подозрительных хмырей, которые сразу их засекли и не позволили подобраться к себе поближе, профессионально уйдя через приготовленный заранее лаз в потолке. И как в воду канули, что очень не понравилось Кроку. О них попытались собрать хоть какие-нибудь сведения, но безуспешно. О них вообще никто ничего не знал, кроме того, что один был вроде бы грандарец, а второй вандеец.
Валдей накануне вернулся из Вандеи и однозначно заявил, что никто из тамошних братьев на их собственность не посягает, напротив, все готовы оказать Самконгу и его «семье» любую посильную помощь в борьбе с врагами. Это, конечно, не могло не радовать, но, честно сказать, Самконг в этом и не сомневался. Их там хорошо знали, и вряд ли кто-то решился бы с ними связываться.
А вот из сведений, предоставленных рыжим Баданом, напрашивался только один неутешительный вывод: против них выступал лично молодой князь, и никто более.
Что же касается девочек Лайры и Франиной ребятни, то они не смогли добыть никаких интересных сведений, по крайней мере пока, но сбрасывать со счетов их возможности Самконг не собирался и отдал приказ продолжать собирать информацию вплоть до особых распоряжений.
Таким образом, на вопрос «кто?» ответ был получен, но вопрос «почему?» все равно стоял во весь свой немаленький рост. Проще всего было объяснить действия князя обыкновенным нежеланием делить законную кормушку с пришлыми прихлебателями, но опыт Вандеи, столкнувшейся в свое время с подобной проблемой, должен был подсказать ему, что борьба с использованием силовых методов не слишком-то эффективна. Точнее, совсем не эффективна. Вандея, угробив на подобной войне кучу людей и денег, пошла по другому пути. Тамошний князь максимально усилил полицию и службы охраны порядка, а заодно заключил договор с общиной изгоев, где обговаривались условия взаимного мирного проживания. В то, что ольрийский князь просто дурак, чтобы не учитывать опыт соседней, пусть и недружественной, страны, Самконг, признаться, не верил. А потому не верил и в то, что буде князь захочет навести в стране порядок, то он не выйдет на них с определенными предложениями. Пока же предложений не поступало, значит, цель княжеских действий была иная.
И еще. Вопрос о слежке, конечно, более-менее прояснился, но вот вопрос о крысе по-прежнему стоял открытым. Кое-какие мелочи, а также чутье старого, неоднократно битого изгоя подсказывали ему, что тут что-то есть. Поэтому о своих подозрениях он поведал только Ташу, потому что не доверять ему просто не мог. Он бы предпочел умереть от руки предавшего его друга, чем оскорбить его подобным предположением.
Поэтому они с Ташем, предварительно все несколько раз обсудив, объявили своему ближайшему окружению о намерении отправиться с ближайшим обозом в Вандею для переговоров. Охрану обоза оставили обычной, демонстрируя полное доверие «семье», но по пути к ним присоединились несколько самых надежных Ташевых парней, для возможной публики изображавших из себя банду наемников. Франя, которому они тоже не могли не доверять, остался в Олгене, чтобы присмотреть, что и как. Так что, если дома была крыса, то она непременно должна была себя проявить.
Конечно, Пиле не удалось скрыть свою прогулку с Самконгом, да она, по большому счету, и не пыталась этого сделать. Она вернулась домой и молча ушла к себе, оставив разъяренную мачеху угрожать и выкрикивать проклятия в закрытую дверь своей комнаты по поводу позднего возвращения.
В эту ночь она ни на секунду не сомкнула глаз. Она была счастлива и несчастна одновременно, в тысячный раз повторяя про себя слова, сказанные ей Самконгом. Они жгли ее раскаленным железом, дышали на нее пламенем костра, от них шел жар, как от печки в морозную ночь. Он сказал, что полюбил ее так сильно, что ему тяжело жить без нее. Что она может прийти к нему в любой день, потому что он всегда будет ее ждать. Что если ей что-нибудь понадобится, то ей достаточно только сказать об этом, для него будет честью выполнить любую ее просьбу. Что он умирает от желания прикоснуться к ней, но ее репутация и ее свобода для него дороже собственной жизни.
Он действительно ни разу не прикоснулся к ней. Идя рядом, держался на почтительном расстоянии, а свои признания делал на расстоянии вытянутой руки, за что Пила была ему благодарна. Она была совсем не уверена, что сумела бы проконтролировать себя, потому что в двадцатиградусный мороз рядом с ним чувствовала себя так, словно на дворе стояло жаркое лето.
Она лежала и оплакивала свою любовь, потому что не знала, хватит ли у нее решимости откликнуться на ее зов. Ей было страшно до ужаса бросить все и встать по другую сторону закона, до конца жизни остаться среди проклятых богами изгоев, которых набожные люди совершенно серьезно считали исчадиями ада.
Да ладно, честно сказать, потеря собственной души и вечные муки в аду не слишком пугали ее. Если этим нужно будет заплатить за мгновения счастья, то сейчас она готова была это сделать. Но дети! Их с Самконгом дети! Она не готова была платить за свое счастье их жизнями и их душами, это было слишком жестоко! Сердце ее сходило с ума от боли, разрывалось между возможностью и невозможностью счастья, билось о ребра, как птица о железные прутья клетки.
Наутро мачеха и этотустроили Пиле допрос и скандал. Разумеется, нашлись доброжелатели, которые сообщили им о ее недостойном поведении накануне. И Пила купила себе репутацию, дав свое окончательное согласие на брак с этим,и возможность беспрепятственно бывать у Лики, позволив этомуназначить дату свадьбы. Он не стал тянуть и объявил о том, что они поженятся в конце месяца. Так что быть свободной Пиле осталось всего три недели.
Она обреченно смотрела на своего жениха и не пыталась даже искать что-либо общее между ним и главой Олгенского ночного братства, потому что ни капли сходства между ними не было. Если сравнивать их с оружием, то Самконг скорее напоминал ей боевой топор, Таш, например, походил на спрятанный в ножнах меч, а ее будущий муж казался ей похожим на перочинный ножик. Со сломанным лезвием. Такой же мелочный, суетливый и бесполезный, способный только на то, чтобы перекладывать с места на место кучки блестящих металлических кругляшек.
По-настоящему же в этот момент Пила боялась только одного: что на свадебной церемонии в храме Всевеликой богини во время их первого поцелуя ее вырвет прямо на свадебный костюм жениха.
Расчет Самконга оказался верен, потому что из того дерьма, которым завершилась их поездка, крысиная морда торчала, как нож из покойника.
Поначалу, как водится, все шло хорошо. Все вокруг было спокойно, обоз двигался степенно и неторопливо, под полозьями саней тихо скрипел снег. Было холодно, мороз стоял такой, что пробирал всадников до костей, а от лошадей шел пар. Иней заплел белыми кружевами весь лес и окружил путников такой красотой, от которой у любого, даже самого бесчувственного человека непременно захватывало бы дух. К сожалению, те, кто ехал с обозом, хоть и не отличались крайней степенью бесчувственности, все же по сторонам смотрели мало. А если и смотрели, то совершенно с другой целью, нежели возвышенное любование красотой. И в скором времени их напряженное ожидание было вознаграждено.
Все произошло очень быстро. Вдруг лес пришел в движение, и обоз грамотно закрыли, с обоих сторон завалив дорогу поваленными деревьями. Место было выбрано очень удачно, обозники оказались зажаты между двух скал, с которых их сразу же принялись расстреливать из луков. И перестреляли бы, как куропаток, если бы они не были готовы к чему-то подобному. Никакой паники не возникло, народ быстро залег под телеги и стал отстреливаться. Потом одна часть пошла в атаку под прикрытием другой.
В общем, отбились, хотя потерь могло быть и поменьше. Таш, матерясь, ходил между телегами и подсчитывал «убытки». Из его ребят не пострадал никто. Сам он отделался небольшой рваной раной на плече от пробившего кольчугу арбалетного болта, а вот Самконгу не повезло. Сила силой, а поворачиваться следовало быстрее, особенно если сцепляешься сразу с двумя дружинниками нашего светлого князя. Сказалось отсутствие тренировок, и он получил мечом по ноге так, что слава богам, хоть совсем не отрубили. К счастью, Таш, который лучше всех знал слабые стороны своего друга и с некоторых пор присматривал за ним, успел вовремя, и логического завершения боя для Самконга не последовало. Но рана была нехорошая, глубокая, и надрубленную кость было видно невооруженным глазом.
Все были сильно злые, и потому пленных почти не осталось. Таш кое-как нашел двоих, находящихся в более-менее приличном состоянии, и велел беречь, глаз не спускать, и доставить в поместье Самконга как можно скорее и как можно меньше привлекая к этому обстоятельству ненужного внимания.
Раненых перевязали, погрузили в освобожденные от поклажи сани, и повезли обратно в Олген, благо отъехать слишком далеко от столицы не успели, а тяжелых среди них не было. Разве что Самконг, рана которого в дороге вела себя препакостно, отчего он громко матерился, не давая покоя остальным болящим. Впрочем, никто не жаловался, а Таш понимающе усмехался себе в усы, прекрасно зная, что его друг никогда не умел болеть молча. Только с криками, руганью и проклятиями, от которых всем вокруг тут же становилось тошно. Но Таш его прощал, потому что это был, пожалуй, единственный его недостаток.
Дома уже ждал Заген, сразу взявшийся за их перевязку. Рана Самконга ему не понравилась, и он настоятельно порекомендовал беспокойному пациенту провести в постели хотя бы несколько дней. Тот начал громко возмущаться, типа, какая может быть постель, когда тут такие дела, но Заген молча дал ему сонных капель, и Самконг отрубился. Затем он подштопал Таша и тоже посоветовал ему отлежаться, но тот только отмахнулся. Рана была пустяковая, раньше он такие вообще на ногах переносил, а остаться здесь на ночь означало не увидеть Рил до завтрашнего вечера. Лекарь не стал настаивать, понимая, что это бесполезно, и занялся другими пострадавшими.
Уже подъезжая к дому, Таш подумал, что, пожалуй, несколько переоценил свои силы. Рана все-таки давала о себе знать, его как будто пригибало к земле. «Старею», – с горечью подумал он. Все еще злясь на себя, Таш расседлал коня, поставил в конюшню, засыпал ему овса и пошел в дом, не сомневаясь, что ему удастся скрыть от Рил свое состояние.
Но он ошибся. Рил хватило полвзгляда, чтобы понять, что что-то не так.
– Таш, что случилось? – прямо спросила она, забыв назвать его «господин».
Он попытался отбрехаться:
– Ничего, все в порядке.
Она подошла ближе и встревоженно заглянула в глаза.
– Ты бледный. Тебя ранили? – проявила она редкую догадливость и провела ладонью по его щеке.
Тут Таш, ставший внезапно мягким, как воск, не смог ей соврать.
– Ерунда, царапина, – сказал он, поймав ее руку и сжав в кулаке. – Покормишь?
Рил охнула.
– Силы небесные! Куда тебя ранили, покажи! – потребовала она.
– Рил, я есть хочу!
– Сначала покажи!
– Ну ладно! – Таш поднял рубашку и показал перевязанную рану. – Видишь, ерунда, царапина. Довольна теперь? – Она с ужасом смотрела на красное пятно на повязке. Он решил успокоить ее: – И вообще, Самконгу больше досталось.
Она словно очнулась.
– А с ним что?
Ташу надоело стоять и он сел за стол. Рил тут же забегала, накрывая ужин.
– Он ранен в ногу. Глубоко, до кости. Лекарь дал ему снотворное. Когда я уезжал, он уже спал.
Рил закрыла рот ладошкой.
– Ему, наверное, больно!
– Да уж, наверное. Всю обратную дорогу матерился и так орал, что вороны пугались.
Она посмотрела на него расширенными от ужаса глазами, а потом прыснула. Наверное, представила орущего Самконга. Таш немного посидел за столом, но так ничего и не съел. Аппетита он сегодня не нагулял. Наконец он поднялся, чтобы идти спать. День выдался нелегким, а мысли после всех событий одолели и вовсе тяжелые. Рил, его нечаянное счастье, молча направилась за ним следом, помогла снять рубашку, стащила сапоги и укрыла одеялом. Пару минут посидела рядом, все так же молча, и ушла.
Вернулась, когда он уже засыпал. Присела на корточки у кровати, осторожно прижалась щекой к раненому плечу и что-то зашептала.
Таш с удивлением понял, что она читает над ним наговор. Такое проявление заботы растрогало и рассмешило его. Он протянул здоровую руку, погладил ее по голове, как гладят неразумного ребенка, и пробормотал:
– Ты ж моя ведьма!
После чего отключился.
* * *
На следующее утро, рано, еще затемно, как будто что-то почувствовав, пришла Пила. Лика не хотела ничего рассказывать, но с враньем у нее всегда были проблемы, и Пиле не составило труда выведать у нее всю информацию, касающуюся Самконга. Правда, узнав все, что хотела, Пила с трудом сдержала рвущийся из горла крик. Рассказ Лики причинил ей такую боль, выдержать которую она никогда не считала себя способной. Она буквально задыхалась, ей казалось, что ей в сердце воткнули нож и провернули его несколько раз.– Лика, – глухо сказала она, – я должна его увидеть.
– Ты с ума сошла? – Лика замерла от ее слов. – Ты вообще понимаешь, что говоришь?
– Понимаю. Отведи меня к нему, я боюсь, что одну меня не пустят!
– А меня пустят? Я даже не знаю, где он живет!
– Я знаю. У него там охрана, а ты можешь сказать, что ты рабыня Таша и что он тебя послал. Ну же, Лика, ты же не хочешь, чтобы я сошла с ума от неизвестности!
– Я не хочу, чтобы ты сошла с ума на рыночной площади, когда палач будет ставить тебе клеймо! – резко сказала Лика, надеясь привести ее в чувство.
Но в данный момент на Пилу не действовали никакие призывы к благоразумию.
– Да плевать мне на клеймо! – с отчаянием крикнула она. – Говори, поможешь? Или я одна пойду!
И Лика вдруг успокоилась. Она внимательно посмотрела на подругу и спросила:
– Ты уверена в том, что делаешь?
– Да, тысячу раз да! Мне все равно, как, лишь бы с ним!
– Тогда идем! Одевайся!
Они закутались в плащи до самых глаз – мороз стоял такой, что зубы мерзли, – и вышли из дома.
До поместья Самконга они добрались довольно быстро. Лика все время оглядывалась, оценивала ситуацию, все еще надеясь, что на них никто не обратит внимания, и Пиле, если что, можно будет вернуться.
У ворот девушки остановились, переглянулись, и Пила, опасаясь, что Лика повернет назад в шаге от цели, сама взялась за массивное железное кольцо и решительно постучала в ворота. Им открыл молодой здоровый парень довольно нахального вида.
– Чего надо, барышни? – спросил он, окидывая их оценивающим взглядом с головы до ног.
– Нам нужно видеть господина Самконга, – ответила Лика.
– Вряд ли он сейчас захочет кого-нибудь видеть. Приходи в другой раз. – Парень потянул на себя тяжелую дверь, собираясь закрыть ее, но Лика сделала шаг ему навстречу.
– Я рабыня господина Таша, и мне нужно видеть господина Самконга именно сейчас. Я обещаю, что он не будет тебя ругать за то, что ты нас пропустишь.
Парень внимательно посмотрел на нее.
– А ты уверена, что ты Ташева рабыня? Тогда скажи, как он выглядит?
– Ну, – Лика на мгновение задумалась, как описать того, кто казался ей совершенством, – ростом он примерно с тебя, стройный, хотя, скорее, худощавый, возраст где-то за тридцать пять, точнее не знаю, он не говорил. Волосы каштановые, с сединой, длинные, до лопаток, но у вас тут все так носят. Глаза карие, немножко с зеленцой. Нос... ну, обычный нос...чуть горбатый, сломали, наверное... или это потому, что он грандарец?..
– Ладно, с этим ясно. А где он живет?
– Там же, где и я. В Закорючке.
– А в каком ухе у него серьга?
– В левом, маленькая серебряная, с зеленым камнем.
– А в честь чего он ее носит?
Лика задумалась.
– Не знаю. А в честь чего?
Парень засмеялся.
– Никто не знает. Я думал, может, он тебе сказал. Ладно, проходите. Только сразу предупреждаю, Самконг злой как собака, с самого утра на всех орет. – Он распахнул ворота, давая им пройти. Лику он, впрочем, задержал, чуть потянув за рукав.
– Детка, а Таш очень ревнивый? – спросил он ее шепотом.
– Как зверь! – в тон ему ответила Лика и сделала страшные глаза.
– Жаль!
Они пошли по дорожке, ведущей к особняку, стараясь не слишком озираться по сторонам. Это было непросто, потому что жизнь вокруг била ключом, народ шустро сновал туда-сюда, занимаясь самыми разнообразными делами, и наблюдать за всей этой суетой было попросту интересно.
Ни Лика, ни, тем более, Пила, не знали точно, в какой именно части дома находится предмет их поисков, а спрашивать побаивались, как вдруг Лика увидела старого знакомого.
– Эй, Вьюн! – крикнула она и замахала ему рукой.
– А, небесная дева! – весело отозвался он, подбегая к ней. – Ты чего здесь?
Лика коротко объяснила ситуацию и попросила проводить. Тот, конечно, согласился и, вертясь, как флюгер, и треща без умолку, повел в дом, но вскоре стало ясно, что можно было вполне обойтись без провожатого. Громкий рев Самконга разносился по всему особняку, перемежаемый время от времени забористой бранью. Пила рванулась на знакомый голос, как гончая на дичь, а Лика немного задержалась около двери, прощаясь с Вьюном.
За дверью неожиданно стало тихо. Несколько слуг бочком-бочком выскользнули из комнаты, облегченно выдыхая, как будто их там до этого по меньшей мере пытали. Лика собралась с духом и толкнула тяжелую, окованную медью, дверь. Зрелище, открывшееся ей, не столько порадовало, сколько напугало ее. Лежащий на широченной кровати, притихший Самконг нежно целовал руки Пилы и смотрел на нее потрясенными и преданными глазами. Пила сидела спиной, и ее глаз Лика не видела, но об их выражении догадывалась. Самконг наконец обратил на вошедшую внимание и просто расцвел в улыбке.
– Лика, солнышко, спасибо тебе, что пришла с ней!
Пила тоже обернулась, и во взгляде ее мелькнуло такое запредельное счастье, от которого Лике стало больно.
– Я не вернусь домой, Лика! Я останусь здесь.
Самконг снова начал целовать ее руки.
Лика подошла к ней и тоже поцеловала ее.
– Будь счастлива, подружка, будь счастлива! – прошептала она.
– Буду! – без тени сомнения ответила та.
– Ей не на что будет пожаловаться, Лика. Я все для нее сделаю! – добавил Самконг.
Обратная дорога далась Лике значительно тяжелее. Слезы застилали ей глаза, и она шла, ничего не видя перед собой.
Таш проснулся этим утром позже обычного, что неудивительно, учитывая то, сколько обезболивающей дряни влил в него вчера Заген. Зато рана совсем не болела. Таш размотал повязку, которая съехала во сне, надо было перевязать заново, и с удивлением уставился на свое плечо. Никакой раны там не было. Вместо нее белел кривой шрам, из которого торчали зеленые шелковые нитки.
Сначала Таш не поверил своим глазам. Пошел к зеркалу и тупо уставился на то место, где просто обязана была быть подживающая рана. Но ее не было. Был шрам, с забытыми в нем шелковыми нитками.
Рил?!
Быть того не может!!!
Таш выругался про себя, взял ножницы, разрезал нитки и вытащил их из своего вполне здорового тела. Надо будет поговорить об этом с Рил.
Ага, Рил, девочка, а ты, случайно, не ведьма?
А ведь она на самом деле ведьма.
От этой мысли Таш похолодел. Ведьмами храмы во всех странах занимались плотно, и Ольрия здесь исключением не была. О свигр, если об этом станет известно, жрецы могут воспользоваться своим правом и заберут ее к себе на обучение! Таш слышал кое-что о порядках, царивших в храмах, потому что взятые на обучение ведьмы часто пускались в бега, предпочитая вольные хлеба тамошнему житью. Нет, надо помалкивать об этом и строго приказать Рил, чтобы и думать забыла обо всякой потусторонней ерунде. Хм... Приказать Рил...
Кстати, а где Рил?
* * *
Стукнула входная дверь на веранде, и он метнулся туда. Закутанная в плащ Рил сидела на полу и задыхалась от рыданий.– Что случилось? Тебя кто-то обидел? Говори, быстро! – Таш схватил ее за плечи и поднял на ноги.
– Пила, – почти простонала Рил.
– Что Пила? Ее кто обидел? Что с ней?
– Она осталась у Самконга. Насовсем. Это я виновата, я ее туда отвела. – Из глаз Рил опять полились слезы. У Таша отлегло от сердца. Ничего страшного не случилось.
– Ты ее что, силой туда отвела?
– Нет, конечно, она сама просила. – Рил возмущенно посмотрела на Таша. – Как ты мог такое подумать?
– А зачем ей туда надо было?
– Она за Самконга сильно переживала. Это ведь я сказала ей, что он ранен! Это я во всем виновата! – Рил опять собралась зарыдать, но Таш быстро спросил:
– И ты ее туда пинками?
– Да нет же! – Рил уже не знала, плакать или смеяться. – Она одна боялась идти, боялась, что не пустят. Я с ней пошла, сказала парню на входе, что я твоя рабыня, он нас и пустил.
– Как это, просто сказала, а он просто пустил? Вот паразит!
– Не ругай его! Он сначала спросил, как ты выглядишь, где ты живешь, и в каком ухе у тебя серьга. Я ответила, а потом он спросил, в честь чего ты ее носишь, а я не знала. Тогда он сказал, что этого никто не знает, и пустил нас. А, правда, в честь чего ты ее носишь?
Таш застонал.
– Ну, достали они меня с этой серьгой! Что дальше?
– Вьюн проводил нас к Самконгу, я задержалась на минуту, потому что с Вьюном заболталась. Захожу, а Пила уже на кровати у Самконга сидит, а он ей руки целует. И оба счастливые такие, что плакать хочется. Потом Пила сказала, что домой она не вернется. Вот. – Лика вздохнула.
– Не переживай за нее, маленькая! – Таш погладил ее по голове. – Он хороший мужик, и клейма у него нет. Так что твоей подружке ничего не грозит. Да и женится он на ней, скорее всего, или я своего друга плохо знаю. Что бы он позволил своим детям быть изгоями с рождения? Да ни за что! – Он немного помолчал, а потом усмехнулся. – А как быстро они сговорились, а? Вот ведь барон, твою мать!
Лика засмеялась.
– Да, от Пилы я тоже такого не ожидала! Такая приличная девушка была! А мне ее навещать хоть можно будет?
– Само собой! Кстати, Рил...
После короткого, но очень содержательного разговора о его чудесном исцелении, Таш несколько успокоился. Краснеющая и смущающаяся Рил чуть ли не клялась, что у нее это получилось чисто случайно, что ничего такогоона не умеет и не имеет ни малейшего желания этому обучаться. Тем более в храме. (Самое забавное, что она не врала: после всех случаев своей ворожбы Рил не раз пыталась повторить то же самое уже в спокойной обстановке, но у нее даже близко ничего не получалось.) Строгости Таша хватило только на то, чтобы мягко предупредить ее, что не стоит болтать о таких вещах, да и делать всего этого лучше поменьше. Хотя талант, конечно, в землю не зароешь...
Через некоторое время Таш, придя к Самконгу, отдал приказ пропускать его рабыню в любое время без вопросов. У Самконга было тихо, и он решил не беспокоить влюбленных. Слуги, переговариваясь между собой, благословляли Пилу, которая успокоила их хозяина. «А то просто житья от него не было, господин Таш!» – пожаловались они ему. Таш понимающе усмехнулся. Теперь в доме появилась настоящая хозяйка.
Глава 8
Уход Пилы всколыхнул тихую жизнь Закорючки. Все обсуждали это событие. Особый интерес вызывало даже не то, что Пила ушла (эка невидаль!), а то, к кому она ушла. Соседки шепотом передавали друг другу подробности, которые сами же и выдумывали. Тата, мачеха Пилы, на людях демонстрировавшая безутешное горе, на самом деле была рада до безумия, потому что приданое Пилы осталось в полном ее распоряжении. Про Лику плохо пока не говорили, она казалась слишком наивной и глупой, чтобы быть замешанной в этом, но за спиной перешептывались и судачили о ее жизни с Ташем. Атмосфера вокруг накалилась до предела. Все были возбуждены и напуганы тем, что ночное братство проявило себя столь неожиданным образом. Добропорядочные отцы и матери семейств, имеющие барышень на выданье, принимали все меры к тому, чтобы их дочерям не пришлось пополнить собой армию дешевых проституток, среди которых, по мнению всей Закорючки, в скором времени непременно должна была оказаться безнравственная Пила.