Константинов Юрий. Инкогнито

   У них разные должности и звания, но каждый из этой троицы - сыщик высшего класса. И это наводит на мысль, что на Интере произошло отнюдь не рядовое событие. Подобный "консилиум" в СБЦ по пустякам собирать не принято.
   Между тем, асы не спешат удовлетворить наше любопытство. Они расхаживают по огромному ковру, от которого исходит едва уловимый запах полевых цветов, больше слушают, изредка переговариваются, как бы размышляя вслух. Со стороны все это похоже не на анализ опасной ситуации, а неспешную беседу в семейном кругу.
   - Меня спасла случайность, - продолжает Крамер.- Эта штука метила в скафандр, не предполагая, что в нем уже никого нет.
   Адмирал внимательно слушает Крамера, задумчиво поглаживая тыльной стороной ладони тяжелый подбородок. Затем его взгляд скользит по лицам расположившихся рядом мужчин. Один из них, невысокого роста, коренастый, с живыми проницательными глазами, вскидывает голову:
   - Полагаю, вас, Теодор, спасло стечение обстоятельств, - уточняет он. - Первое - скафандр. Второе - вы, к счастью, попали не в складское помещение, а музей. Экспонаты сработали в качестве отвлекающих факторов и этот... - коренастый на мгновение запинается,- ваш преследователь потерял драгоценные секунды. Третье - патрульный корабль СБЦ оказался поблизости, а его пилот быстро оценил обстановку.
   Вам повезло, по-настоящему повезло, Крамер,- повторяет он. - Ступив на Интер, вы пустились наперегонки со смертью. Может быть, кто-то был заинтересован в вашей гибели?
   Крамер пожимает плечами:
   - У меня нет врагов. Во всяком случае, так я считал до сих пор...
   Мне хочется кое-что заметить по этому поводу, но еще один участник беседы - худощавый, с вытянутым смуглым лицом и немного раскосыми глазами, произносит фразу, что вертелась на кончике моего языка:
   - Откуда возьмутся враги у человека, который годами не покидает глубокого космоса? К тому же, не стоит забывать, что Крамер оказался на Интере только из-за аварии ускорителя. Такое предвидеть невозможно.
   - Согласен, Ли, - говорит адмирал. - Не уверен, стоит ли вообще исходить из того, что наш таинственный убийца поджидал кого-то...
   - Но и отбрасывать такую версию не следует, - замечает коренастый.
   Не отвечая, адмирал делает несколько неторопливых шагов по ковру, затем - почти незаметное движение ладонью, и посреди комнаты возникает легкое голубоватое сияние. Постепенно оно обретает четкие контуры планеты, закованной в панцирь из металла и монолитона.
   - Интер - это прежде всего полигон, - глухо, словно адресуя слова самому себе, произносит адмирал.- Идеальный полигон для испытания новых видов энергии...
   - Или систем оружия,- добавляет Ли.
   - Вот именно. На Земле слишком много любопытных глаз, чтобы кто-то мог себе позволить эксперименты с запрещенными почти столетие тому системами. А на Интере только роботы - мертвый сезон.
   - Значит, я оказался нежелательным свидетелем? - интересуется Крамер.
   - Не исключено. Мы выясним это,- спокойно обещает адмирал, обязательно выясним. Благодарю вас, вы свободны.
   - У меня есть просьба, адмирал.- Теодор бросает взгляд в мою сторону:Если бы не капитан Градов, мы бы не беседовали сегодня с вами.
   - Считаете, капитан-инспектор заслуживает поощрения? - улыбается адмирал.- Ведь он просто выполнял свой долг.
   - Долг можно выполнять по-разному,- возражает Крамер.- Он спас мне жизнь.
   - Видите ли, меня могут обвинить в использовании служебного положения,- отзывается адмирал.- Капитан-инспектор Градов - мой сын.
   Некоторое время Теодор Крамер занимается тем, что сравнивает наши с адмиралом лица. Потом, очевидно, удовлетворенный сравнением, улыбается впервые за весь разговор. Он сдержанно прощается и уходит. Я намерен последовать его примеру, но у самого выхода получаю неожиданный приказ остаться. Очевидно, он объясняется чисто педагогическими мотивами: анализ реальной ситуации опытнейшими криминалистами - настоящая школа для молодых сотрудников СБЦ.
   Отец опускает ладони на мягко светящуюся копию Интера:
   - Джеймс, кто пользовался полигоном в последние месяцы?
   - Вы имеете в виду, конечно, гостей с Территории? - откликается коренастый.
   - Да, их в первую очередь.
   - Больше десятка разных компаний. В том числе,- Джеймс делает паузу,одна похоронная.
   - А эти что забыли на Интере? - вскидывает брови Ли.
   - Они намерены применить какой-то особый способ массовой кремации,поясняет Джеймс.- С помощью раскаленного газа.
   Ли хмыкает и начинает сосредоточенно разглядывать что-то у себя под ногами. Похоронщики на Интере - в иной ситуации такое показалось бы забавным. Но только не в этой, поскольку именно погребальная компания могла доставить на планету необычный груз. Впрочем, не исключено, что его доставили по частям разными кораблями и в разное время, а затем собрали в удобный момент. Трудно утверждать что-то наверняка, когда имеешь дело с Территорией.
   Официальное название Территории - Сообщество независимых мегалополисов3. В свое время независимые мегалополисы, разбросанные словно редкие оспины на теле Земли, доставляли уйму хлопот и Планетарному Совету, и нашим службам. Их политический статус не позволял сотрудникам Совета или СБЦ активно вмешиваться в события и мегалополисы душили экономические кризисы, терзала преступность, они не в состоянии были переварить проблемы, которые сами порождали. При этом мегалополисы не уставали выставлять себя в роли эдаких страдальцев, загнанных в угол превратностями судьбы, затравленных враждебностью окружающего мира. Их президенты пользовались малейшей возможностью поднять шумиху по поводу якобы ущемленных прав свободного предпринимательства, ограничения передвижений в космосе и прочего, изощряясь друг перед другом в требованиях все более абсурдных привилегий. Такого рода претензии росли, как снежный ком. К скандальной репутации мегалополисов стали уже привыкать, как к неизбежному злу, пока не возникло решение, устраивающее всех: соединить большинство независимых мегалополисов, тем самым предоставив им возможность координировать политику и сообща бороться с трудностями.
   Это был исторически оправданный шаг. Планетарный Совет как бы предлагал всем, кто не желал расстаться с иллюзиями прошлого: пожалуйста, объединяйтесь, доказывайте свое право на существование.
   Мегалополисы воспользовались этим шансом. Им выделили значительную часть одного из континентов. Так возникла Территория.
   Прошли годы, и выяснилось, что Сообщество независимых мегалополисов не в состоянии справиться с традиционными проблемами, которые как бы умножились на масштабы страны.
   Когда в Территории поняли, что объединение - это не путь к возрождению, а скорее ускоритель неизбежной агонии, что Сообщество исторически обречено, здесь стали лихорадочно искать выход.
   Территория, ссылаясь на различные положения о суверенитете, практически самоизолировалась от внешнего мира. Ее жителям было строго запрещено покидать пределы страны и пользоваться какими-либо посторонними источниками информации. Территория свела к минимуму контакты с Планетарным Советом и перестала информировать его о важнейших событиях внутренней жизни. Именно тогда кто-то из социологов ввел в обиход словосочетание "консервация сознания", ставшее вскоре расхожим.
   Стало принятым считать, что Территория, справедливо не питая иллюзий относительно будущего и опасаясь его разрушительного дыхания, пытается сохранить, действительно, как бы законсервировать в сознании своих граждан, прошлое. Видеопрограммы Сообщества были переполнены ностальгическими вздохами и воспоминаниями пожилых леди и джентльменов, которые, не балуя зрителей разнообразием глубоких жизненных наблюдений, с очевидной заданностью мусолили мысль: "Мы сумели бы достичь многого, если бы против нас не ополчился весь мир". Еще одна "истина", с помощью которой официальная идеология пыталась вознести ореол исключительности над Территорией, выражалась в следующем: "Пусть мы слабы и несовершенны, но мы единственны в своем роде и обязаны отстоять право на незыблемость своих устоев".
   С той поры, как Территория обособилась, сохранив лишь те из контактов с внешним миром, которые были ей исключительно выгодны, число непомерных претензий к Планетарному Совету и связанных с этим скандальных ситуаций пошло на убыль.
   Однако в СБЦ не спешили этому радоваться. Территория, как пугливый моллюск, захлопнула наглухо створки раковины, но можно было поручиться, что в ее недрах зреют отнюдь не жемчуга. От страны, пытавшейся изолироваться ото всех, следовало ждать всяческих сюрпризов. По крайней мере, с точки зрения нашей организации. А поскольку Территория крайне болезненно реагировала на любую попытку вмешательства извне в ее дела, отношения с ней требовали предельной осмотрительности и такта.
   Большинство из нас рассматривали Территорию, как чужеродное тело на планете Земля. Однако Сообщество независимых мегалополисов не желало расставаться с Землей, хотя ему неоднократно предлагали воспользоваться иными, даже более благоприятными для жизни местами. Дорога в глубокий космос раздвинула границы обитания человека: планеты-заводы, планеты-кладовые энергии, планеты-лаборатории вращались на своих орбитах. Создать еще одну не представляло сложности.
   Но все дело в том, что Земля была особой планетой. Планетой, символизирующей источник разума в этой части Галактики. И те, кто желал сохранить за собой привилегию жить по законам, о которых уже забыла большая часть человечества, хорошо понимали, что, покинув Землю, они могут окончательно потерять право именоваться людьми.
   - ...Допустим, это действительно робот-убийца,- наконец нарушает молчание адмирал Градов,- и его доставили на Интер для испытания перед запуском в серию. Полигон расположен достаточно далеко от Земли, и создатели этой игрушки вряд ли решились бы поддерживать с ней прямую связь.
   - Исключено,- откликается Джеймс.- Наши ретроспутники фиксируют любой независимый контакт с Интером.
   - Значит...- глядит в упор на него адмирал.
   - Значит, если они не додумались до чего-то сверхоригинального, на Интер явится гонец ознакомиться с результатами испытаний.
   - Усильте наблюдение за Интером, Джеймс! - приказывает адмирал.
   - Уже сделано...
   - Только не питайте слишком больших иллюзий на этот счет,предостерегает отец.- Гонец, как вы его называете, может оказаться ничего не ведающим третьестепенным лицом. А вот чем я попрошу заняться всерьез. Выясните, как поживает...
   Отец произносит индекс и номер.
   Номер - это человек. Человек, который за совершенные преступления был подвергнут самому суровому наказанию - пожизненному лишению имени. Индекс означает, что преступник к тому же представлял особую социальную опасность, и посему его выслали за пределы Земли - на какой-нибудь отдаленный спутник: исключительная мера, принимая во внимание гуманный характер планетарных законов. Итак, речь идет о крайне опасном человеке. Мысленно я нарекаю его Изгоем.
   - Если не ошибаюсь,- добавляет отец,- несколько лет назад мы удовлетворили просьбу Территории о возвращении его на Землю, и теперь этот человек отбывает ссылку в весьма комфортабельных условиях.
   - Бог мой, вы думаете?! - изумленно бормочет Джеймс.- Он ведь старик...
   - Верно,- соглашается адмирал Градов, не спуская глаз с какой-то невидимой точки на светящейся сфере.- А старики обладают одним неоценимым свойством, Джеймс,- они умеют помнить. Особенно о дорогих для них идеях и замыслах, которым не суждено было сбыться. Наш знакомый, я могу его понять, приближается к тому рубежу, у которого принято подводить итоги. Возраст обостряет ностальгию по несбывшемуся, и порой человек снова не прочь рискнуть ради него всем. Тем более что жизнь почти прожита.
   Он умолкает на некоторое время, и никто не решается нарушить тишины. Наконец адмирал возвращается к нам из глубины своих раздумий:
   - Этот человек умел мыслить масштабно и был по-настоящему опасен. Такой не стал бы пачкать руки банальной уголовщиной. Мне становится не по себе, когда я думаю о том, что в свое время в его распоряжении могли оказаться сотни, тысячи совершенных механических убийц. А если они появятся у него сейчас?
   - За стариком установлено пожизненное наблюдение,- напоминает Джеймс.
   - К тому же, и время другое,- замечает Ли.
   - Вероятно, он тоже уяснил эту нехитрую истину,- усмехается адмирал,и в состоянии действовать более тонко и осмотрительно. Время - не панацея от всех бед. Порой оно так затушевывает прошлое, что самые тяжкие преступления кажутся не более, чем занятной фантасмагорией. Но мы здесь не для того, чтобы смотреть на прошлое через уменьшительное стекло.
   Тон отца становится жестким.
   - Пусть кто-то незаметно "прощупает" старика. Этот кто-то должен быть неизвестным ищейкам Территории, уметь действовать самостоятельно, не входя в контакт с нашими сотрудниками, и нестандартно.
   - Кажется, у нас есть подходящая кандидатура,- после короткой паузы произносит Ли.
   - Кто?
   - Капитан-инспектор Градов, - отвечает Ли невозмутимо, так, словно я отсутствую в комнате. - Хватит ему киснуть на патрульном рейдере. У Градова отличная реакция. Он способен на большее. И потом...- Ли смолкает на мгновение, словно раздумывая, стоит ли нарушать субординацию: - Парень не виноват, что его отец - адмирал СБЦ и относится к сыну строже, чем к другим сотрудникам.
   Адмирал вскидывает брови, но оставляет этот выпад без ответа.
   Уже второй раз в течение какого-то часа речь заходит о моей персоне, и ощущение у меня не из приятных. Будто попал на собственные похороны,кажется, именно в этом случае о тебе принято говорить исключительно хорошее.
   - Я изучу ваше предложение, Ли,- сухо отвечает адмирал, подчеркнуто глядя мимо меня..,
   Глава вторая. Глаух и Сторн
   Макс Сторн остановил энергиль4 у массивного табло, на котором переливались огромные, налитые изнутри светом, буквы: "Всякое передвижение ограничено! Заповедная зона", и огляделся.
   Тронутая желтизною трава подбиралась вплотную к отшлифованным до матового блеска частыми дождями монолитонным плитам. Метрах в пятистах поднималась почти сплошная стена высокого леса, в стволах корабельных сосен которого отливало старой медью полуденное солнце.
   Шоссе доходило до деревьев и здесь обрывалось. Россыпи мелких, незнакомых Сторну цветов у обочины источали сладкий, слегка дурманящий запах. Над прогретой землей поднималось знойное марево.
   Сторн стянул куртку, перебросил ее через потное плечо и зашагал по едва различимой тропинке, стараясь не наступать на быстро убегающих из-под ног ящериц. Голова чуть-чуть кружилась - так бывало всегда, когда он вырывался из удушливой атмосферы мегалополиса в лесную глушь.
   Сторн шел, раздумывая, как объяснить Глауху причину своего очередного появления здесь, но чем дальше углублялся в тенистый, пронизанный терпким хвойным духом мир, приближаясь к затерянным между деревьями коттеджам, тем отчетливей сознавал: никакой логичной причины ему не отыскать. Просто в определенные минуты жизни ему нужен был Глаух, его тихий рассудительный голос и понимающая улыбка.
   Макс Сторн обладал сложным характером. Одной из его особенностей, "пунктиком", по выражению Глауха, была абсолютная неспособность сдержанно вести любой, даже самый пустяковый, спор.
   Малейшее возражение вызывало у него вспышку дикой, похожей на безумие ярости. Подобная странность (которой, впрочем, в той или иной степени отмечено большинство одаренных натур) способна была оттолкнуть от Сторна многих, но только не Михая Глауха. Он относился к Сторну снисходительно, как к капризному ребенку.
   Ему единственному Сторн позволял себе перечить. Только Глаух делал ему замечания, которые Сторн сносил молча. Впрочем, иногда он срывался, осыпая своего друга проклятиями, но жар самых злых и безрассудных слов быстро остывал под невозмутимым взглядом Глауха.
   Возможно, в нем было нечто, уравновешивающее вспыльчивую натуру Сторна, оттого тот и искал встреч с Глаухом, как больной ищет единственное, способное исцелить его недуг лекарство.
   Между тем это были совершенно разные люди, и со стороны их привязанность друг к другу не могла не казаться странной.
   Михая Глауха занимала биология, о его оригинальных экспериментах с животными ходили легенды. Говорили, что лишь гипертрофированная скромность мешает ученому обнародовать удивительные открытия, которые сразу бы сделали имя автора всемирно известным. Глаух не опровергал и не подтверждал такого рода слухи. Он продолжал работать в своей затерянной в лесу лаборатории, окруженный такими же молчаливыми и отрешенными помощниками, как и сам, не выказывая ни малейшего интереса к славе мирской. Несколько раз в лесную обитель Глауха пытались проникнуть жаждущие сенсаций репортеры, но вид крупных леопардов, лениво прогуливающихся по лужайкам у коттеджей, сразу же отрезвлял любопытных.
   Что касается Макса Сторна, то он изучал биохимические процессы, связанные с различными функциями головного мозга. В студенческие годы ему прочили блестящее будущее, возможно, эти предсказания и сбылись бы, если бы не его необычный характер. Скандальная репутация быстро заставила отвернуться от молодого исследователя даже симпатизировавших ему вначале ученых.
   О Сторне тоже ходили легенды. Но относились они, главным образом, к его некоммуникабельности.
   И Глаух, и Сторн предпочитали не рекламировать результатов своих исследований, но если первый, как утверждала молва, поступал так из необъяснимого чудачества, то второй - из-за обиды на все человечество, не желавшее признать в нем выдающегося ученого. Может быть, еще и это сближало таких непохожих по характеру Глауха и Сторна.
   По дороге к коттеджам Сторну повстречалось несколько бородатых мужчин. То были помощники Глауха. Проходя мимо, они кивнули ему - Сторн был одним из немногих, имевших доступ в лесную обитель, и его здесь знали в лицо.
   Неясный шорох в глубине бурелома привлек внимание Сторна. Налитые золотистым огнем глаза огромной кошки блеснули и пропали в зеленом сумраке.
   Сторн смахнул со лба вмиг выступившие капли холодного пота и ускорил шаг. Он почувствовал облегчение, услыхав знакомый голос, доносившийся из-за живой, перевитой плющом изгороди, окружавшей дом. То был голос Глауха. Нотки неподдельного восхищения звенели в нем, и Сторн прислушался.
   - Взгляните на это существо! Как великолепно оно снаряжено для жизни, - обращался к невидимым собеседникам биолог. - Много тысяч лет назад его предки появились на свет, и за это время природе почти не понадобилось что-то усовершенствовать в механизме выживания. Эти цепкие когтистые лапы способны взбираться часами по гладкой вертикальной стене. Эти зубы прогрызут даже камень, стачиваясь, они отрастают вновь. А какое мощное мускулистое тело подарила счастливчику судьба. Массивное и неуклюжее на первый взгляд, оно способно протиснуться в самую узкую щель. О, это существо выживет, что бы ни стряслось: потоп, землетрясение или ядерный апокалипсис. Да-да, образ жизни делает его неуязвимым для радиации. Над обожженным атомным смерчем пустырем будут стоять ядовитые туманы, тучи просыпят с небес пепел, звенящая тишина обнимет сумрачные пространства. Но я не удивлюсь, если в этом царстве смерти, за каким-нибудь оплавленным валуном, вдруг приподнимется остроносая голова и маленькие глазки, без труда пронизывающие темноту, равнодушно взглянут на окружающий мир. Оно поистине уникально, это существо,- заключил Глаух.
   Заинтригованный, Сторн не удержался и попытался заглянуть через верх изгороди. Он увидел Глауха, сидящего в кресле. Тот поглаживал лежащего на коленях зверька. Вначале Сторну показалось, что это кролик. Вглядевшись пристальней, он невольно содрогнулся - на коленях Глауха шевелилась огромная крыса. Она давала ласкать себя и лишь изредка, не в состоянии перебороть инстинкта, обнажала огромные, тронутые желтизной резцы.
   Несколько человек из штата лесной лаборатории без тени улыбки внимали монологу учителя. Сторн понимал их. Глаух редко говорил так, а если говорил - его стоило слушать.
   - Ты, кажется, стал настоящим поэтом в этой глуши, - произнес Сторн вместо приветствия.
   Услышав посторонний звук, крыса вздрогнула и заметалась в руках Глауха.
   - А, гость из мегалополиса,- обернулся Глаух. Он передал встревоженного грызуна одному из помощников, коротким жестом руки отпустил людей и пошел навстречу Сторну своей не по годам медленной неуклюжей походкой. - Как твои опыты, старина? Ты нашел способ пробудить в каждом из нас могучий интеллект?
   - Ну, ты, положим, в этом не нуждаешься, - буркнул Сторн, не переносивший расспросов о своих исследованиях, и бросил брезгливый взгляд на крысу: - Надеюсь, этих избранников природы тут не слишком много. Я, знаешь, не биолог, и особой симпатии к этим тварям не испытываю.
   - Не волнуйся. До тех пор, пока тебе не придет в голову пнуть кого-то из них ногой, безопасность гарантирую,- усмехнулся Глаух.- Хочешь молока? Настоящего, не синтетического, как в мегалополисе.
   - Я предпочел бы кое-что покрепче,- отозвался Сторн.
   - Ошибся адресом, парень. Ты же знаешь, мы не держим спиртного, запах алкоголя отпугивает животных.
   - Да-да,- поморщился Сторн.- Но на аромат кофе они, кажется, реагируют более или менее спокойно. Я не нарушу заповедей здешнего мужского монастыря, если попрошу кофе покрепче?
   - Отнюдь. Сюда подать, или будешь пить в коттедже?
   - Сюда. Мне не так часто доводится дышать чистым воздухом.
   - Этого добра в избытке,- заметил Глаух и пошел к дому.
   Глядя ему вслед, Сторн неожиданно подумал, как мало знает он об этом человеке - единственном, кого мог бы считать своим другом. Сторн имел представление о его характере, привычках, отношении к тем или иным второстепенным вещам, однако все это было лишь оболочкой, скрывавшей суть. Суть - в поступках, в деле, которому посвящают жизнь. Но именно об этом, по давнему молчаливому уговору, ни Сторн, ни Глаух не заводили речи в часы своих редких встреч. Оба они словно опасались переступить невидимую грань, за которой могло возникнуть нечто, способное навсегда оттолкнуть их друг от друга.
   Сторн молча наблюдал, как Глаух разливает темный напиток в антикварного вида чашки. Кофейный аромат смешивался с терпким запахом хвои.
   - Хорошо здесь у тебя,- сказал Сторн, с удовольствием сделав несколько глотков.- Но жить в лесу постоянно... Я погиб бы от тоски.
   - Мы здесь работаем,- напомнил Глаух.- Когда постоянно занят, мысли о тоске как-то не приходят в голову.
   Несколько крупных капель с плеском упали в чашку. Сторн вскинул глаза. Небо наливалось холодной, клубящейся чернотой.
   - Можешь переждать дождь в доме,- предложил Глаух.
   - А ты?
   - Пройдусь по лесу. Люблю гулять в дождь.
   - Я с тобой, - сказал Сторн. Ему не хотелось оставаться одному в чужом и пустом коттедже.
   Глаух шел медленно, по-медвежьи переваливаясь с ноги на ногу, что-то неразборчиво бормоча, часто наклонялся к земле, разводя руками влажную высокую траву, под которой обнаруживался то муравейник, то чернеющий ход звериной норы. Иногда он останавливался у сосен, словно прислушиваясь к неровному скрипению стволов. Глаух казался неотделимым от окружавшего его зеленого мира, он сам как будто был его частицей.
   Невдалеке сверкнула молния, и сразу с небес обрушились потоки воды.
   Сторн поспешно отступил под листву вяза. Глаух тоже подошел к дереву, положил ладонь на кору. Потом пальцы его неожиданно скользнули вверх, нащупали какое-то углубление и вытащили оттуда отчаянно запищавшего, едва оперившегося птенца. Несколько невесть откуда взявшихся птиц встревоженно захлопали крыльями прямо перед глазами Сторна, и он невольно зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел Глауха, шагающего прочь с птенцом за пазухой. Две большие птицы сидели на его плечах, нахохлившись под дождем. Сторна поразило, как спокойно они себя ведут, лишь изредка взмахивая крыльями в такт шагам человека, чтобы не свалиться наземь.
   Глаух вынул птенца и подсадил его в дупло над головой. Потом повернул мокрое от дождя лицо к Сторну и крикнул:
   - Тебе лучше отойти от дерева, Макс!
   Сторн поспешно отступил от вяза, ощущая в себе странную готовность подчиниться любому слову человека, похожего сейчас на лесное божество.
   - Подальше, - нетерпеливо взмахнул рукой Глаух.
   Сторн сделал еще несколько шагов, и в тот же миг извилистая молния вонзилась в крону вяза. Ослепительный свет хлестнул Сторна по лицу, и он услышал скрежет раздираемого молнией воздуха. Запахло озоном. Словно нехотя, со звуком, напоминающим скрип уключин, отколотая часть ствола рухнула вниз, обдав Сторна снопом мелких брызг.
   "Глаух знал, что молния ударит в вяз,- подумал Сторн, не в силах отвести взгляд от поверженного дерева, с голубоватыми в местах излома, почти бесцветными язычками огня.- Но ведь знать такое невозможно. Чудеса!.."
   - Чудеса! - повторил он вслух.