Ибботсон согласился на мой план очень неохотно, так как я уже до этого был в засидке много ночей подряд и он боялся, что новые предстоящие десять ночей окажутся слишком тягостными для меня. Тем неменее я отстоял свою точку зрения и потом объявил Ибботсону, что, если мне не удастся убить леопарда в течение обусловленного времени, тогда я вернусь в Найни-Тал и оставлю поле сражения любым новым охотникам, которые захотят занять мое место.
   В этот вечер Ибботсон проводил меня до Голабраи и помог поставить махан на манговом дереве в ста ярдах от убежища для паломников и в пятидесяти ниже дома пандита. Тут же под деревом, посередине дороги, мы вбили крепкий деревянный кол и привязали к нему козу с небольшим колокольчиком, висевшим у нее на шее. Была почти полная луна, но высокие горы к востоку от Голабраи дадут свету луны проникнуть в глубокую долину Ганга всего на несколько часов, поэтому когда станет темно, о приходе леопарда меня известит коза.
   Когда все наши приготовления закончились, Ибботсон вернулся в бунгало, обещая на следующее утро пораньше прислать двух моих людей. В то время, что я сидел на скале у подножия дерева, курил и ждал, когда наступит вечер, ко мне пришел пандит и сел подле меня; он был бхакти [* Набожный человек] и не курил. В начале вечера он видел, как мы строили махан, и теперь пытался убедить меня не оставаться в засидке всю ночь на дереве, когда я могу с полным комфортом спать в постели. Хотя с этим трудно было не согласиться, я его заверил, что все равно буду сидеть всю ночь на дереве и, кроме того, после этой еще девять ночей, так как если я не смогу убить злого духа, то по меньшей мере буду охранять его дом и убежище паломников от нападения всех недругов.
   Один раз в эту ночь каркер "залаял" на горе выше того места, где я находился, но после этого до самого рассвета было тихо. На следующее утро с восходом солнца появились мои два человека, и я направился в бунгало инспекции, осматривая дорогу в поисках следов лап людоеда, предоставив моим людям идти за мной с пледом и ружьем.
   В течение последующих девяти дней расписание моих действий было неизменным. Выйдя из бунгало рано вечером в сопровождении двух человек, я занимал свою позицию на махане и отсылал людей назад, с тем чтобы у них оставалось время добраться до бунгало, прежде чем станет темно. Они имели строгий наказ не выходить из бунгало до наступления полного рассвета, и поэтому каждое утро приходили, когда солнце уже начинало подниматься над холмами по ту сторону реки, после чего провожали меня обратно в бунгало.
   В течение этих десяти суток мне удалось услышать лишь лающий голос каркера и то только один раз - в первую ночь засидки. Но людоед был поблизости, в окрестностях, чему мы имели достаточные доказательства. Дважды в течение этих десяти ночей он проникал в дома и в одном случае утащил козу, а в другом - овцу. Остатки их трупов я нашел с трудом; они были унесены на большие расстояния и почти начисто съедены и поэтому не могли пригодиться.
   Однажды в течение десяти ночей леопард взломал дверь дома, в котором, по счастью для его обитателей, было две комнаты, причем дверь внутренней комнаты, оказалась достаточно прочной и выдержала его бешеное нападение.
   По возвращении в бунгало после моих десяти ночей засидки на манговом дереве мы с Ибботсоном обсудили наши будущие планы. Никаких новых известий не было получено от спортсменов-охотников, никто не выразил желания принять приглашение правительства и никто не откликнулся на призывы, помещенные в прессе. Не только Ибботсон, но и я не мог далее оставаться в Рудрапраяге. Ибботсон вот уже десять дней отсутствовал и ему было совершенно необходимо возвратиться в Паури, чтобы заняться срочными делами в центральном управлении, а мне предстояла работа в Африке; я все откладывал в течение этих трех месяцев отъезд и уже больше задерживаться не мог. Нам обоим отнюдь не хотелось покидать Гарвал на милость и управу людоеда, и все же ситуация так складывалась, что просто трудно было сообразить, как поступить.
   На ум приходило и такое решение: для Ибботсона просить отпуск, а для меня аннулировать отъезд в Африку, бросить выгодное дело. В конце концов мы согласились отложить решение до утра следующего дня и тогда наметить линию нашего поведения.
   Придя к этому заключению, я сказал Ибботсону, что собираюсь провести свою последнюю ночь в Гарвале в махане на манговом дереве.
   В этот одиннадцатый и последний вечер провожал меня Ибботсон. Приблизившись к Голабраи, мы увидели людей, стоявших на обочине дороги и смотревших вниз на поле, находившееся на небольшом расстоянии от мангового дерева. Люди нас не заметили, и прежде чем мы подошли к ним, они повернулись и пошли по направлению к убежищу паломников. Однако один из них посмотрел назад и, увидев, что я кивнул ему, возвратился. В ответ на наш вопрос он сказал, что вместе со своими спутниками в течение целого часа смотрел на грандиозную битву между двумя большими змеями внизу на заброшенном поле. В последний раз за ними можно было наблюдать поблизости от большой скалы в середине поля. На этой скале виднелись пятна крови. Человек сказал, что это кровь змей, покусавших друг друга. Сломав ветку с ближайшего куста и пользуясь ею как палкой, я спрыгнул вниз на поле, чтобы посмотреть, имеются ли какие отверстия около скалы, и, разглядывая почву, заметил обеих змей, лежавших в кустах чуть ниже дороги. В это время и Ибботсон тоже вооружился основательной палкой, и, когда одна из змей попыталась вылезти на дорогу, он ее убил. Другая же скрылась в отверстии около бугра, откуда нам было трудно ее выгнать. Змея, которую убил Ибботсон, оказалась около семи футов длиной, однотонного светло-соломенного цвета; на ее шее виднелось несколько следов от укусов. Это не был полоз; увидев ее заметно выдававшиеся ядовитые зубы, мы пришли к заключению, что это какая-то разновидность бескапюшонной кобры. Холоднокровные животные также восприимчивы к змеиному яду. Я видел лягушку, ужаленную коброй и умершую через несколько минут, однако мне не было известно, могут ли отравить друг друга змеи одной и той же разновидности. Возможно, что та, которая скрылась в отверстии, умерла через несколько минут, но, может быть, она осталась в живых и умрет в глубокой старости. После того как Ибботсон ушел, мимо меня по пути к убежищу паломников, неся с собой ведро молока, прошел пандит. Он сообщил, что пятьдесят человек, прибывших в течение дня, решили провести ночь в его убежище и он бессилен что-либо сделать, дабы помешать им осуществить свое намерение. Было слишком поздно, чтобы я мог сам что-нибудь предпринять, поэтому я сказал пандиту о необходимости предупредить паломников, чтобы они держались близко друг к другу и никоим образом не выходили после наступления темноты. Когда несколькими минутами позже он поспешил назад домой, то, проходя снова мимо меня, сказал, что выполнил все, как я ему наказывал.
   На поле, примыкавшем к дороге, на расстоянии около ста ярдов от моего дерева, находилась ограда из колючего кустарника, к которой гуртовщик-коробейник - но не тот старик, что был моим приятелем, ранним вечером пригнал свое стадо коз и овец. У гуртовщика были две собаки, которые свирепо лаяли на нас, когда мы вместе спускались по дороге, и на одного Ибботсона, когда он от меня направился в бунгало.
   Несколько дней как полнолуние прошло, и в долине было уже совсем темно. В десятом часу вечера я внезапно заметил человека с фонарем, отошедшего от убежища паломников и пересекавшего дорогу. Минутой или двумя позже он снова перешел через дорогу и, поровнявшись с убежищем, потушил фонарь; в тот самый момент собаки гуртовщика принялись бешено лаять. Не было никакого сомнения - собаки лаяли на леопарда, который, возможно, увидев человека с фонарем, сейчас спускался по дороге, направляясь к убежищу.
   Сначала собаки лаяли в сторону дороги, но через некоторое время, повернувшись, стали лаять в мою сторону. Совершенно очевидно, что теперь в поле зрения леопарда попалась спящая коза и хищник залег. Собаки прекратили лай в ожидании того, что зверь выдаст себя каким-нибудь новым движением. Я знал, что людоед здесь, мне также было известно, что он воспользовался моим деревом, чтобы скрадывать козу. Вопрос, который мучил меня в эти так долго тянувшиеся минуты, заключался в том, обойдет ли он козу и убьет одного из паломников или же наоборот- сначала убьет козу, и тогда у меня появится возможность сделать выстрел.
   В течение всех ночей, проведенных мной в засидке на дереве, я устраивался, принимая такую позу, которая позволила бы мне разрядить ружье, двигаясь как можно меньше и в минимум времени. Расстояние между маханом и козой составляло двадцать футов, но ночь была очень темной, еще темнее казалось под густой листвой дерева, так что мои глаза, сколько я их ни напрягал, не могли ничего разглядеть даже на этой короткой дистанции. Поэтому я их закрыл и сконцентрировал свое внимание только на слухе.
   Ружье, к которому был прикреплен маленький электрический фонарик, я направил в сторону козы и только начал подумывать, что животное - если предположить, что это был людоед, - добралось до убежища и сейчас выбирает себе жертву среди людей, как раздался шорох от стремительного движения у подножия дерева и вслед за этим резкое тиньканье колокольчика козы. Нажав кнопку электрического фонарика, я увидел, что мое ружье нацелено на плечо леопарда, и, не сдвинувшись ни на йоту, нажал курок... и только я это сделал, фонарик потух.
   В те дни электрические фонари не имели такого всеобщего применения, как сейчас, а мой был первым, которым я когда-нибудь обладал. Я носил его в течение многих месяцев, и мне никогда не случалось им воспользоваться. Я не знал срока действия батареи, а также того, что его необходимо проверять. Когда я нажал кнопку, он дал лишь одну тусклую вспышку и затем погас; снова я остался в темноте, не зная, каковы результаты моего выстрела.
   Эхо от него замирало далеко в долине, когда пандит открыл дверь и громко спросил, требуется ли мне помощь. В это время я старался всеми фибрами своего существа уловить хоть малейший звук, который мог исходить от леопарда, поэтому я ничего не ответил пандиту, и он поспешно захлопнул дверь.
   Когда я стрелял, леопард лежал поперек дороги, отвернув от меня голову, и я имел смутное представление, будто он перепрыгнул через козу и двинулся вниз по горе. В тот момент, как пандит крикнул, мне показалось, что я слышал что-то похожее на булькающие звуки, но уверенности в этом у меня не было. Паломники были разбужены выстрелом, но после того как несколько минут они что-то побормотали, снова улеглись спать. Коза, как казалось, осталась невредимой, так как по звуку ее колокольчика я мог сказать, что она двигается, очевидно, поедая траву, которую каждую ночь имела в большом количестве.
   Я выстрелил в десять часов вечера. Так как луна всходила только через несколько часов, мне ничего не оставалось делать, как, устроившись поудобнее, слушать и курить.
   Несколькими часами позже луна осветила гребни холмов по ту сторону Ганга - свет медленно полз вниз но долине, а еще немного позже я заметил, что луна поднялась над вершиной горы позади меня. Как только она оказалась над моей головой, я взобрался на верхушку дерева, но разросшиеся, широко раскинувшиеся ветви помешали мне что-нибудь рассмотреть. Спустившись снова на махан, я полез по ветке, нависшей над дорогой, но отсюда также ничего нельзя было разобрать, если смотреть вниз по склону горы в том направлении, в каком, мне казалось, бросился леопард. Было три часа утра, а двумя часами позже луна начала бледнеть. Когда ближние предметы стали видны в свете рождавшегося на востоке дня, я спустился с дерева и был приветственно встречен дружеским блеянием козы.
   За козой и около самой кромки дороги выступал длинный и низкий выход скалы, на нем была видна полоска крови шириной в дюйм; если эта кровь принадлежала леопарду, то жить он мог минуту или две. Поэтому, не соблюдая предосторожностей, обычных, когда идешь по кровавым следам хищных зверей, я спустился с дороги и прошел по этим следам еще пятьдесят ярдов с другой стороны скального выхода. Там лежал мертвый леопард.
   Он соскользнул спиной в небольшую впадину, где сейчас лежал свернувшись; его подбородок покоился на краю впадины.
   Никаких признаков, по которым я мог установить, что мертвое животное и есть "злой дух" Гарвала, не было видно, тем не менее я ни на миг не сомневался, что леопард, лежавший в яме, - людоед. Я не увидел оборотня, который следил за мной в течение долгих часов, сотрясаясь в беззвучном дьявольском хохоте, и, глядя на мои напрасные попытки перехитрить его, облизывался в предвкушении того, как он, улучив момент, когда я не буду настороже, погрузит свои клыки в мое горло. Здесь лежал только старый леопард, отличавшийся от других животных этого же племени тем, что его морда была седой, а губы не имели усов. Самое ненавистное животное во всей Индии, которого боялись больше, чем кого-либо другого, чье единственное преступление не против закона природы, но против закона человека заключалось в том, что он пролил человеческую кровь, однако не с целью терроризировать человека, но только для того, чтобы самому существовать, - теперь он лежал, положив подбородок на край ямы, прикрыв глаза, и мирно грезил, погруженный в свой последний долгий сон.
   В то время как я стоял, разряжая винтовку, одна пуля из которой сделала много больше того, что нужно было для сведения моих личных счетов с покойным, я услышал кашель и, подняв голову, увидел на краю дороги пандита, пристально смотрящего на меня сверху. Я кивнул ему, приглашая сойти. Он робко и осмотрительно начал спускаться по склону. Едва только на его глаза попался леопард, пандит остановился и шепотом спросил, мертв ли он и как это произошло. Когда я сказал, что он убит, что это и есть его злой дух, который пять лет назад разорвал зубами его горло, боясь которого прошлой ночью он поспешно захлопнул дверь, пандит сложил ладони рук и попытался пасть к моим ногам.
   Через минуту раздался оклик с дороги выше нас: "Саиб, где вы?" Это кричал один из крайне обеспокоенных моих людей, и, когда я послал ответный клич, эхом отдавшийся по Гангу, над дорогой появились четыре головы. Заметив нас, все четверо, спотыкаясь, как попало спустились вниз; один из них размахивал зажженным фонарем, который забыл потушить.
   Леопард окоченел в яме, поэтому его вытащили с некоторыми затруднениями.
   В то время как тело животного привязывали к бамбуковому шесту, люди рассказали, что они не могли заснуть всю ночь, и, как только казенные часы Ибботсона стали показывать половину пятого, они зажгли фонарь и, вооружившись шестом и веревкой, пошли искать меня. Не найдя меня на махане и заметив, что коза невредима, а на скале виднеется кровавая полоса, они подумали, что людоед убил меня, и, не зная, что предпринять, в отчаянии начали выкрикивать мое имя.
   Я поручил пандиту забрать плед с махана и рассказал всем столпившимся вокруг меня паломникам о случившемся этой ночью. Затем четвера моих людей, я и коза, трусившая рядом, двинулись по направлению к бунгало инспекции. Коза, отделавшаяся небольшим ранением благодаря моему выстрелу в тот самый момент, когда леопард схватил ее, мало понимала, что это ночное приключение сделает из нее героиню на весь остаток ее жизни и что теперь ей придется носить красивый медный ошейник и быть источником дохода человека, у которого я ее купил и которому отдал обратно.
   Ибботсон еще спал, когда я постучал в застекленную дверь, но в тот же миг, как он увидел меня, вскочил с кровати, бросился к двери, широко распахнул ее и обнял меня. В следующую минуту он танцевал вокруг леопарда, которого люди положили на веранду.
   Крикнув о том, чтобы подали чаю и приготовили горячую ванну для меня, он вызвал стенографа и продиктовал телеграмму правительству, прессе, моей сестре и Джин. Он не задал мне ни одного вопроса, так как знал, что леопард, которого я доставил в этот ранний час, был людоед, и поэтому какая теперь нужда спрашивать о чем-нибудь. В том, другом случае, несмотря на всю очевидность, которая также была перед нами, я утверждал, что леопард, убитый в капкане, не был людоедом, а сейчас я ничего не говорил.
   Ибботсон нес большую ответственность начиная с октября прошлого года, потому что именно ему было поручено дать ответ депутатам Государственного совета, озабоченным тем, чтобы угодить избирателям и членам правительства, которые с каждым днем все больше тревожились ввиду постоянно увеличивающегося списка смертей и заметок по этому поводу в прессе, шумно требовавшей принятия действенных мер для уничтожения людоеда.
   В течение долгого времени положение Ибботсона было подобно положению того начальника полиции, который, - зная, кто является знаменитым преступником, не в состоянии ни предупредить, ни помешать дальнейшим преступлениям и в силу этого подвергается насмешкам и поношениям со всех сторон. Поэтому отнюдь не удивительно, что в этот день, 2 мая 1926 года, Ибботсон был самым счастливым человеком, которого мне когда-либо приходилось видеть. Сейчас он мог известить всех, кого это касалось, не только о том, что преступник казнен, но также сообщить народу на базарах, ярмарках и в окружающих деревнях, паломникам и всем тем, кто в этом заинтересован и территориально входил в границы, опекаемые местной полицейской инспекцией, что тот злой дух, который мучил народ в течение долгих восьми лет, теперь мертв. После того как я выпил целый котелок чая и принял горячую ванну, я попробовал поспать, но боязнь повторения судороги, которая вдруг свела мне ноги - от нее избавило лишь мощное вмешательство Ибботсона, - заставила меня подняться с постели. Тогда мы с Ибботсоном начали обмеривать леопарда и тщательно осмотрели его. Результаты наших промеров и осмотра даны в таблице.
   Размеры
   Длина между колышками [* Способ измерения длины зверя "между колышками" (between pegs) считается более точным. Зверь при этом растягивается на земле, один колышек вбивается у переднего конца морды, другой у кончика вытянутого хвоста, а расстояние между колышками измеряется по прямой. Другой способ -"по кривой" (over curves)- по спинной стороне зверя от кончика носа до кончика хвоста - считается менее точным] ....... 7 футов 6 дюймов.
   Длина по кривой................. 7 футов 10 дюймов.
   Описание
   Цвет - светло-соломенный.
   Волосы - короткие и хрупкие.
   Зубы - стертые и желтые, один клык сломан.
   Язык и пасть - черные.
   Раны - одно свежее пулевое ранение в правое плечо; одно старое пулевое ранение в подушечку левой задней ноги; на той же ноге не хватает части пальца и одного когтя; несколько глубоких и частично заживших ран на голове; одна глубокая и частично зажившая рана на правой задней ноге; несколько частично заживших ран на хвосте; одна частично зажившая рана на коленном суставе левой задней ноги.
   У меня нет оснований утверждать, что язык и пасть леопарда имеют черную окраску. Есть предположение, что цвет пасти людоеда - результат действия цианида, но так это или нет, я не могу сказать.
   Что касается частично заживших ран на голове, на правой задней ноге и хвосте, они получены в схватке с леопардом в Бхаинсваре. Недавно зажившая рана на коленном суставе левой задней ноги осталась после попадания в капкан, так как кусочек кожи и пучок шерсти, найденные нами в ловушке, точно подходили к краям раны. Ранение на левой задней ноге результат выстрела, сделанного с моста молодым армейским офицером в 1921 году. Когда позже с леопарда сдирали кожу, я нашел пульку картечи, вонзившуюся в его шкуру на груди; ее послал индиец-христианин, заявивший много лет спустя, что он выстрелил в леопарда в тот год, когда хищник сделался людоедом.
   Примечание. Эти измерения сделаны через двенадцать часов после того, как леопард был убит.
   Вместе с Ибботсоном мы обмерили и осмотрели леопарда и положили его в тени под деревом; в течение всего дня мужчины, женщины и дети приходили смотреть на него.
   Когда наши горцы навещают кого-нибудь по какому-либо особому поводу, например чтобы выразить свою признательность или принести благодарность, не принято приходить с пустыми руками. Роза, цветок календулы или даже несколько лепестков цветка являются достаточным даром, подносимым обеими руками, сложенными вместе в форме чаши. Когда получающий дотрагивается до приношения кончиками пальцев правой руки, человек подносящий делает движение, как бы выливая дар на ноги таким жестом, словно в его сложенных ладонях находится жидкость.
   Я был свидетелем выражений благодарности по другим обстоятельствам, но никогда я не видел ничего подобного тому, что происходило в тот день в Рудрапраяге, сначала в бунгало инспекции, потом на специальном приеме на базаре.
   - Он убил нашего единственного сына, саиб, мы сейчас старые, неутешные и дом наш разорен.
   - Он съел мать моих пятерых детей, а младшему было всего пять месяцев отроду. Теперь в доме нет никого, кто бы позаботился о детях или приготовил пищу.
   - Мой сын заболел ночью, но никого не нашлось, кто бы решился сходить в больницу за лекарством... и вот он умер.
   Трагедии нагромождались одна на другую, и в то время как я слушал, пол у моих ног покрывался цветами.
   ЭПИЛОГ
   Случаи, о которых я рассказал, произошли в 1925 и 1926 годах. Шестнадцатью годами позже, в 1942 году, я выполнял военное поручение в Мируте. Однажды мою сестру и меня пригласил полковник Фляй, чтобы помочь занять раненых на приеме, устроенном в их честь. Когда мы явились, эти люди - пятьдесят или шестьдесят человек - родом из разных частей Индии сидели вокруг теннисной площадки и с наслаждением курили, только что закончив пить роскошный чай. Начав с противоположных сторон, мы с сестрой принялись обходить собравшихся по кругу.
   Эти люди, главным образом из провинций Среднего Востока, после отдыха должны были разъехаться по своим домам, кто в отпуск, а кто в отставку. Миссис Фляй и моя сестра завели граммофон с индийскими пластинками, а меня попросили остаться, пока не кончится прием, занявший два часа. Поэтому у нас хватило времени, чтобы обойти всех раненых.
   Я уже проделал половину круга и подошел к молодому парню, сидевшему на низком стуле; он был тяжело ранен, и на земле около него лежали два костыля. Когда я приблизился, он, с трудом соскользнув со стула, попытался припасть головой к моим ногам. Бедняга удивительно мало весил, так как много месяцев провел в госпитале; когда я, подхватив его, поднял и усадил поудобнее в кресло, он сказал: "Я разговаривал с вашей сестрой и сказал ей, что моя родина Гарвал. Тогда она мне сказала, кто вы такой. Я был еще маленьким мальчиком, когда вы застрелили людоеда, и так как наша деревня находится далеко от Рудрапраяга, я не смог бы дойти туда, а отец был недостаточно силен, чтобы нести меня, поэтому мне пришлось остаться дома. Когда отец вернулся, он сказал, что видел мертвого людоеда и саиба, который убил его. Он рассказал о сладостях, которые в этот день были розданы, - свою полученную им долю он принес мне, - и о большой толпе народа, которую он там видел. Теперь, саиб, я поеду домой с большой радостью в сердце, ибо сейчас я могу сказать моему отцу, что и я своими собственными глазами видел вас. И может быть, если смогу найти кого-нибудь, кто понесет меня на ярмарку, которая теперь ежегодно устраивается в Рудрапраяге в память гибели людоеда, я там смогу рассказать народу, что встретил вас и говорил с вами".
   Юноша на пороге полной возмужалости, возвращающийся с войны с искалеченным телом, думал не о том, как он будет рассказывать о совершенных им храбрых поступках, но был полон желания сообщить отцу, что своими глазами наконец увидел человека, которого много лет назад не смог увидеть, человека, чье единственное право на воспоминание о нем заключалось в одном точно сделанном выстреле.
   Типичный представитель народа Гарвала, этих простых и отважных горцев, и всей великой Индии, чьих сынов лишь немногие жившие среди них англичане имели счастье знать. Это те самые сыны земли с горячими сердцами, которые независимо от их касты и верований, когда наступит день, объединят соперничающие между собой части страны и создадут одну великую индийскую нацию.
   ПРИЛОЖЕНИЕ № 1
   Краткие сведения о животных, упоминаемых в книге.
   Беблер белоголовый - птица из семейства тимелиевых (Timelidae) величиной с дрозда. Обитает в лесах и кустарниковых зарослях, питается насекомыми и плодами.
   Бронзовокрылый голубь -то же, что изумрудная, или бронзовокрылая, горлица (Chalcophaps indica). Низ тела коричневато-розовый, верх блестящего изумрудно-бронзового цвета, темя - белое. Держится одиночно или парами в зарослях бамбука, листопадных и вечнозеленых лесах. Кормится на земле различными семенами и ягодами.
   Горал (Nemorhaedus goral) - горная антилопа весом 30-40 кг, внешне напоминающая козу. Населяет скалистые склоны среди леса. Имеет небольшие рога и длинный мех серой окраски. Распространена от Гималаев до Вьетнама и Приморья. Занесена в Красную книгу СССР, находится под угрозой уничтожения.
   Дикая собака - местное название красного волка (Сиоп alpinus). Хищник семейства волчьих. Длина тела около 100 см, масса тела около 17 кг. Окраска меха однотонная рыжая. Питается в основном крупными копытными, в летнее время употребляет растительные корма. Охотятся стаями, долго преследуя жертву. Вне периода размножения широко мигрируют в поисках добычи. Распространены в некоторых районах Китая и Монголии, на п-овах Индостан, Индокитай, о-вах Ява, Суматра, на Корейском п-ове, в СССР: на Д. Востоке, на юге Восточной и Средней Сибири, на востоке Средней Азии.