22. Ник, словно впервые, рассмотрел Кэтти. Она была миловидна. Ее зеленые раскосые глаза излучали искренность, но полуоткрытый чувственный рот пленял порочностью. Он подумал, что она почти одного с ним роста, что у нее отличные ноги, и - с сожалением - о плоской груди. - Что бы ты ни говорил, а это мой пятый рейс. А у тебя - второй..., смеясь, говорила она, обнажая ровный ряд белоснежных зубов. - Я буду рад, если ты поделишься со мной кое-каким жизненным опытом, сказал он, понимая, что выражается двусмысленно. Она сделала вид, что не поняла его: - ...я была на Шорте, Рабле, Вольтере, ...была на Трэпе. - Трэп? - Вот видишь, ты даже не знаешь, что Трэп - это древнее название Новой Австралии. Ник отпил глоток ликера и глубже уселся в кресле, краем глаза увидел, как Рэг показал ему, что за него болеет и поднимает бокал, правда, нисколько не изменив своей, сегодня особенно мрачной, физиономии. И подумал: "Кэтти, конечно, прелесть, но щебечет без умолку". - Кажется, припоминаю. С этим именем связана некая любопытная история? - Легенда. Ты знаешь ее? - Отрывочно. - Тогда слушай. Его уколола другая мысль: "Через полчаса мне садиться в кресло у пульта. Лучше бы пошли к ней. Хотя, так или иначе, а полчаса для первого раза маловато...". - Это было время первых экспедиций к звездам. Планеты были безымянны и имели лишь индекс звездной системы да порядковый номер. Имена давали колонисты. Эту планету назвали Тропик-80. Без прикрас, зато, как казалось поселенцам, очень точно. Здесь было влажно, и все очень бурно росло, а 80 - это было число колонистов, которые прилетели сюда с первым кораблем. В те далекие времена еще не было разведчиков, кто ставил бы диагноз стоит ли осваивать ту или иную планету. Но первопроходцы были мужественными людьми. Они пришли на пустое место с верой, что построят города. С надеждой на будущее. И, если потребуется, готовы были за это сражаться. Автохтоны не были многочисленны, и, главное, были разрозненны. Их никто не видел воочию днем, но узнавали ночью, когда их тела светились. Светящийся силуэт напоминал человеческий. Они жили парами и были бездетны. Никто не знал, как они размножаются и чем питаются. Они были безголосы и, кажется, дики, и потому не могли найти с пришельцами общего языка. Одни говорили на языке силы и Высшего разума, Высшего разума и силы, другие - на языке инстинктов. Автохтоны не были многочисленны. О войне колонисты не говорили. Только об охоте, которую и вели по всем правилам. И всегда ночью. В плен никого никогда не брали, поскольку никогда не находили тел, хотя видели, как после смерча огня из всевозможного оружия светящиеся силуэты осыпаются, будто разбитые зеркала. Так очищали территории. Так шло время. А победы все не было. Те, кому Тропик-80 принадлежал изначально, словно вырастали из земли. С каждым днем их становилось все больше. Никто уже не говорил об охоте, все боялись слова "война" и остерегались выходить за пределы крепости. Никто не говорил об охоте, об облавах забыли. Покидали крепость, чтобы добыть пищу или по другой надобности, с эскортом вооруженных до зубов колонистов, специально для этой цели отряженных. Из 80 осталась половина. Но, когда в космопорте, что находился в нескольких километрах от крепости, сели один за другим три десятка кораблей с новыми колонистами, все с облегчением вздохнули. А когда узнали, что с ними пришла настоящая, хорошо обученная армия, поверили в войну. "На этой благодатной планете останемся только мы", - как один твердили все три тысячи колонистов. И через три дня Великое Сражение началось. Ночью... Кэтти немного устала и остановилась, чтобы перевести дыхание. - Я знаю концовку, - в тон ее рассказа тихо с чувством произнес Ник. - Той же ночью в космос ушел сигнал: "Их сотни тысяч. Мы бессильны. Это ловушка...". - Ловушка по-английски - Трэп. - Да. Отсюда вроде бы и пошло ее название... - А что же там произошло? - Не знаю... В конце концов, это только легенда. Но, согласно ей, никто из тех трех тысяч первых колонистов не выжил... "Президент Новой Австралии, г-н Ля Кросс", - услышали находящиеся в ЦУПе астронавты. Электронный сторож, озвучивший представление посетителя, ждал дальнейших указаний. Кэтти и Ник невольно переглянулись друг с другом. Рэг Гамильтон пружинисто встал. - Мы же не будем держать его у порога, - с сарказмом заметил Ник. - Сиди. Я узнаю, что ему надо. Ля Кросс, увидев вышедшего к нему из переходного отсека астронавта, натянуто улыбнулся и проговорил слова приветствия. Лицо Рэга Гамильтона было непроницаемо. - Чем обязан, г-н президент? Было видно, что Ля Кросса несколько смутил холодный прием, но он быстро овладел собой и, стараясь сохранять официальность, попросил провести его к первому помощнику командора. - Добро пожаловать..., - все так же сухо приглашал Рэг. Кэтти и Ник Крашпи, увидев президента, напротив, казалось, были расположены к более радушному приему незваного гостя и тотчас вышли из бара ему навстречу. Однако лицо Ля Кросса и тон, каким он заговорил, отнюдь не предполагали общения в непринужденной атмосфере: - Господа, прежде чем сообщить о цели моего визита, я хотел бы быть уверен, что среди вас находится тот, кто по должности и званию может замещать командора "Леонардо да Винчи". Ник Крашпи выступил вперед и с поклоном представился: - ...К вашим услугам. Ля Кросс выдержал паузу и произнес: - Мне очень жаль, сэр, но несколько минут назад ваш командор был убит террористом "лиги", - затем прибавил, окинув взглядом остальных, - Мне очень жаль, господа... Примите мои искренние соболезнования. Астронавты будто окаменели. - Господа, если позволите, после того, как вы объявите о гибели командира всему экипажу, я хотел бы лично принести своё сожаление по этому поводу вашим коллегам. - Располагайтесь, г-н президент, в баре. Кэтти к вашим услугам, - согласно кивнул ему Ник Крашпи и обратился ко второму пилоту: - Рэг, я хочу всех видеть в ЦУПе через пять минут. - Есть, сэр... Рэг Гамильтон отправился к своему креслу и ввел команду "Общий сбор". Ник Крашпи занял у пульта рабочее место командора. - Что будете пить, сэр? - в это время спрашивала Катрин у президента. Он видел, что ее глаза полны слез, и спросил, как можно мягче: - Как вас зовут? - Катрин. - У меня к вам просьба, Катрин. Посидите со мной. - Хорошо, сэр. - Я не слишком утомлю вас, если задам несколько вопросов? - Нисколько, сэр. - Давно летали с командором? - С первого рейса. Третий год. - Он был женат? Были дети? - Да. И у него остались три сына. - Скверно. Как это скверно. - Его поймали? Его убийцу... - Да, Катрин. У меня хорошая охрана. Даже слишком. Красное сияние переходного отсека не успевало сменяться белым светом. Один за другим в ЦУПе появлялись пилоты, стюардессы, инженеры, врачи. Через пять минут Рэг Гамильтон рапортовал Нику Крашпи, что все четыре смены экипажа "Леонардо да Винчи" собрались в ЦУПе. - ...с вами, сэр, двадцать семь человек. Отсутствует врач первой смены Александр Короб. - Почему? - жестко спросил Ник Крашпи. - Я пытаюсь это выяснить. - Рэг, лично приведите его сюда. Если понадобятся стимуляторы, чтобы поставить его на ноги, хоть лошадиную дозу ему вводите. - Слушаюсь, сэр... Рэг уже подходил к переходнику, когда электронный сторож сообщил, что перед входом в ЦУП находится начальник президентской охраны и что он желает говорить с новым командиром корабля. Ник Крашпи вместо ответа подошел к V.I.P. - Г-н президент, так ли необходимо присутствие вашего охранника здесь в эту минуту? - Готов с вами согласиться, командор. Передайте ему мое требование отправляться назад, в ресторан-клуб. - Спасибо, сэр. Рэг, словно в нерешительности, все еще стоял перед сияющей сферой, будто бы позабыв об отданном ему приказе, когда рядом встал Ник Крашпи. Вместе они вошли в переходный отсек и вместе, уже в модуле "В", встретили Дона Ричи. "Первый помощник командора Сантано, Ник Крашпи..." "Мы должны переговорить с вами в конфиденциальной обстановке" "Вы можете говорить при втором пилоте...". Дон окинул Рэга Гамильтона пытливым взглядом, потом посмотрел Нику прямо в глаза и произнес: "У меня очень плохие новости, сэр...".
23. Вы видели, как в полуденный зной поднимается над барханами в пустыне расплавленный воздух?.. С четырех сторон, словно вылитые из того же расплавленного воздуха, надвигались на нас колонны, каждая из которых своим основанием скользила по зеленой пыли Харона, а верхним краем подпирала небо. Надвигались подобно смерчу. Неся звук, который казался все тише, но при этом сводил с ума. Первым опомнился Клод, он скомандовал всем надеть скафандры и шлемы. Я был ближе всех к снаряжению, но, схватившись за один из комплектов, почувствовал, что теряю под ногами почву. Рухнул на пол. Пытаясь встать, но барахтаясь, точно перевернутая на спину черепаха, я видел, как взорвался монитор, стоящий перед Клодом. Осколками ему поранило лицо. Мигель упал на колени, обхватив голову руками. Он что-то кричал, но слов я не слышал. Я чувствовал, что мозг мой, словно поставленное на огонь сырое молоко, вскипает и грозит перелиться через край. У Арно из глаз катились слезы. Я никогда не поверил бы, что слезы - все равно, у мужчины ли, женщины ли, - могут быть столь частыми и столь крупными. Четыре колонны готовы были слиться в единое целое. Казалось, можно было протянуть руку, и она коснулась бы их. Платформа затрещала, как сбитый из досок и бревен утлый плот, налетевший на рифы. Наше электронное оборудование вспыхнуло малиновым светом, что-то исчезло, что-то превратилось в бесполезное железо. Наконец тот самый риф вспорол днище, платформу разорвало надвое, закружило, точно в водовороте, Клод сорвался и упал вниз. Мигель вдруг затих. Арно я не видел. Меня захватил воздушный вихрь. Перед глазами стало черно...
24. Алекс возник перед крайней резервной капсулой пассажирского блока, где спал его сын. Граница тумана была не дальше, чем в десяти-двенадцати шагах. Он расстилался повсюду; во всех, кроме последнего между первым и вторым рядами проходах. У пола он был особенно плотный, наливался густым голубым цветом, а выше, над капсулами, стоял пока легкой дымкой. Он видел перед собой ползущую на него смерть, позади себя - стеклянные двери, которые нельзя было открыть без оружия или кода, и подумал о сыне... Некоторое время он бездеятельно стоял, оценивая свои шансы, но затем пришел к выводу, что иного пути у него нет. Он бросился вдоль второго ряда, затем вдоль первого, переводя каждую капсулу в автономный режим и отключая от анабиоза. Когда он закончил с последней и метнулся за сыном, из первых капсул уже выбирались люди. Выбирались, оглядывались. Кто-то один увидел голубую смерть, и уже всех охватил страх, кто-то утратил дар речи, кто-то залился истерикой, кто-то владел собой, но тогда лоб покрывался испариной, а сердце сковывал стальной обруч, но все так или иначе, как животные, спасаясь от лесного пожара, бегут в едином порыве к свободному от леса пространству, кинулись к стеклянным дверям, прижались к ним, взывая о помощи криками, стонами, рыданиями, мольбой, о стекло сбивая в кровь руки...
* * * "У меня очень плохие новости, сэр", - тягуче сказал Дон Ричи. Его слова были прерваны появлением первого пилота второй смены, Оуэна. Он был явно чем-то взволнован. "Ник, в пассажирском блоке что-то происходит", - Он произнес это на выдохе, скороговоркой. "Что там?" - повернулся в его сторону Ник Крашпи. "Кто-то отключил два ряда капсул от анабиоза... и... там паника" "В пассажирском зале черви Мортакса, сэр", - вмешался Дон Ричи. Ник попятился, недоуменно посмотрел на Оуэна, на Рэга, и кинулся в ЦУП. Через две или три секунды он уже находился перед обзорными экранами модуля "D". "Полный свет в пассажирском блоке" "Есть полный свет", - эхом отозвался Рэг. Весь зал с двумястами капсул предстал на экранах, залитый одним клубящимся облаком тумана, при ярком свете, казалось, ставшем во сто крат гуще. "Боже...", - шепотом вырвалось у Ника. Кто-то из стюардесс вскрикнул... Стеклянные двери поползли вверх, и все сорок пассажиров, а с ними и Алэн Лаустас с сыном на руках, ринулись в спасительный ресторан-клуб. Президентская охрана в те первые секунды в каком-то замешательстве наблюдала бегущую на нее толпу. Затем раздались окрики, приказывающие людям лечь на пол. Несколько предупредительных залпов сожгли какую-то мебель.
* * * - Вы не смеете так поступать. Это же люди. Вы обрекаете их на смерть, повысил голос Ник Крашпи, поднимаясь из кресла и наступая на начальника президентской охраны. - Все пассажиры останутся в ресторан-клубе, - повторил Дон Ричи. Вероятность их заражения достаточно велика, чтобы рисковать жизнью президента, как, впрочем и всего экипажа. А у меня есть твердые намерения исполнить свою миссию. Пассажиры останутся в ресторан-клубе. ...И да поможет им Бог... Тем более, что это лишь третья часть от общего числа. Не моя вина, что вы потеряли остальных. Смею, сэр. Как могло получиться, что на вооруженном до зубов электроникой звездолете спустя почти час узнают об эпидемии, когда она, не таясь, идет в полный рост... С чего все началось? Почему свел счеты с жизнью пассажир из 142 капсулы. Вы ведь обследовали его труп? Какие результаты это дало? Кто, почему и зачем их скрыл? Кто, наконец, столь тщательно позаботился о мониторах, следящих за каждой капсулой в отдельности? - и Дон Ричи бросил красноречивый взгляд на стену мониторов, на которых с трудом можно было разглядеть лишь тусклые силуэты. Для всех эти последние слова стали откровением. Но когда все смотрели на мониторы, с непониманием и в смятении - как такое могло случиться - Рэг Гамильтон и Ник Крашпи встретились глаза в глаза. - Если ты, Ник, хочешь спросить о доке, то он мертв..., - сказал Рэг. К Дону Ричи он повернулся стремительно, с кольтом на вытянутой руке. И тут же выстрелил. Невидимый смерч снес охраннику все, что было у него выше пояса. Нижняя половина его тела покачнулась, теряя равновесие, и рухнула на пол, как мешок с песком. Все вздрогнули. Расступились. Это был шок. Рэг Гамильтон нашел глазами Ля Кросса и двинулся к нему. Но именно президент отреагировал на поступок астронавта спокойнее, чем кто-либо: - Мне кажется, вы погорячились, сэр...
* * * Он успел спрятаться за стойкой и, пригибаясь, прижимая к груди сына, пробежал до уничтоженной им самим же решетки вентиляции. Здесь он положил сына, долго осматривался. Кольта нигде не было. Он выглянул из своего укрытия, увидел, как трое охранников, приблизившись к лежащим лицом вниз пассажирам, ищут его среди мужчин, заставляя каждого поднять голову; вернулся к сыну и аккуратно опустил его, спящего, в вентиляцию. Прощание не было долгим. Алэн знал, что скоро вернется за ним. Затем застегнул на себе корсет и растворился в воздухе.
* * * - Рэг, ты убил Александра? - произнес Ник Крашпи. - Он был уже мертв, когда я пришел к нему... голубая смерть. Они убили Мэри, Ник. У меня не было выбора. - Ты болен, Рэг. Тебе нужно успокоиться... Отдай мне оружие, - Ник Крашпи старался говорить как можно мягче. - Перестань, Ник. Все кончено. Голубая смерть теперь повсюду... Я не хотел никому зла. Кто знал, что Ля Кросс окажется в моих руках. Единственное, чего я хотел, - его смерти... Вы же видите, видите, что это не люди; видите, как мало значит для них человеческая жизнь... Они убили Мэри. Они ненавидят нас. И за это должны платить. Рэг говорил с надрывом, но в то же время оставаясь спокойным. Он стоял рядом с Ля Кроссом, но его кольт был направлен на экипаж. Он говорил не только с Ником - он видел перед собой каждого из тех, с кем летал на "Леонардо да Винчи", и, казалось, искал на их лицах прощение. И не находил. С внезапной решимостью Рэг навел ствол на президента, посмотрел в его глаза. Они отчасти смутили его. - Значит, ты не боишься смерти... Я упакую тебя в пакет для пищевых отходов и отправлю в космос... - Рэг!... - окликнул его Ник Крашпи. - Молчи, Ник. Он мой... - Рэг, оглянись. Что-то в голосе Ника все же заставило его обернуться. На какие-то секунды, зачарованный увиденным, он замер... А потом, сотканные точно из дыма над буро-черной лужей, два силуэта, два Дона Ричи метнулись к Рэгу Гамильтону, словно две молнии.
* * * - Поднимите голову, сэр... - потребовал Рос у бритого наголо мужчины, чья кожа была сплошь покрыта черными гноящимися ранами; тот подчинился и, от страха заикаясь, сказал: - Вы, вероятно, кого-то ищете... Но, поверьте, вы ошиблись. Я не тот, за кого вы меня принимаете... - Подойдите к стойке, - никак не отреагировав на этот лепет, повелительно произнес голос. Мужчина, не сопротивляясь, вытер со лба пот рукой, сглатывая слюну, при этом, тяжело задышав, переступая через лежащих на полу пассажиров, неуверенной походкой двинулся к стойке бара, где спиной к нему уже стояли четверо человек, тех, кто ростом, сложением или отсутствием волос на голове был схож с Алэном Лаустасом. Из пассажирского блока вернулся Рос. "Сорок, и кто-то находился в дежурной капсуле". Корн спросил о тумане, Рос вновь был краток: "Почти у входа". Всхлипнула женщина; другая подняла на Корна взгляд и вымолвила только одно слово: "Пощадите...", ее тоже душили рыдания; за ней третья женщина попыталась встать, но Корн, повернувшись в ее сторону, заставил ее лечь под дулом кольта. Когда этот нерешительный сиюминутный бунт был подавлен, Корн огляделся вокруг, затем жестом указал Росу на правую сторону зала, Сину - на левую. Только после этого он подошел к первому в шеренге круглоголовых и долго всматривался в маленькие и часто замигавшие глазки; следующим двум он никакого внимания не уделил; четвертый выглядел старше всех, лет на пятьдесят - у него было одутловатое лицо, а смотрел он особенно спокойно и даже нагло. Около него Корн задержался. И вдруг, заподозрив муляж, рукой провел по его лицу. Пассажир ответил на это мгновенно - правым хуком снизу, словно на крюк его надел. Удар был настолько силен, что Корн оторвался от земли, пролетел в воздухе, наверное, два метра и завалился на спину. Однако он тотчас вскочил на ноги и схватился за кольт. Мужчина же с одутловатым лицом продолжал стоять в той злополучной шеренге, как будто ничего не произошло. Корн снова приблизился к нему, теперь держа оружие наготове, снова всмотрелся в непроницаемо-невозмутимую физиономию боксера, но потом подошел к пассажиру, чья кожа на всех открытых частях тела отнюдь не отличалась здоровьем и благополучием, ставшим в шеренгу последним. - Если вы больны, сэр, то каким образом миновали эпидемиологическую службу? - Право, я не причем здесь. Это, вероятно, какая-то ошибка. Я не тот, за кого вы меня принимаете, - опять заикаясь, забормотал тот. - Я жду ответа, сэр... - Мне пришлось заплатить кое-какие деньги. Поверьте, это возможно. Поверьте мне... Справа, пройдя за стойками через весь зал, появился Рос. Кон, увидев его, по лицу понял, что поиски ничего не дали, и вновь принялся за свою жертву. Несчастный господин исходил потом: пот заливал глаза и капал с носа, стекал по толстой белокожей шее ручьями. Дрожь в голосе становилась все более явной. - Поверьте. Это недоразумение. - Чем вы больны? Диагноз! - жестко спрашивал Корн. Пассажир проговорил что-то невнятное. - Повторите! Неожиданно в их разговор вмешался "боксер": - Да будет вам известно, сэр, - это "лихорадка Верна". Занесена на землю в 2680-х годах. Совершенно не опасна для жизни человека. Не лечится. При определенных условиях заразна. Корн как-то очень заметно вздрогнул при последних словах и всем телом подался назад, мельком глянул на говорившего и, может быть, самому себе, в первую очередь задался вопросом вслух: "Где Син?" А затем обратился ко всем, и лежащим, и стоящим пассажирам: "Никто не двигается. Это в ваших интересах". Вдвоем с Росом они по прямой пересекли ресторан-клуб и одним прыжком перемахнули через стойку бара. Потом разделились: Корн направился к пассажирскому блоку, Рос - к модулю "С". Вентиляционный люк с взорванной решеткой Корна почти не интересовал. Но какое-то внутреннее чутье остановило его у большой вакуумной камеры. Он вгляделся в ее глубину, включил на ее пульте свет и увидел внутри Сина. Глаза его товарища выкатились из орбит, кожа чернела и бугрилась, ног по ягодицы не было совсем. - Рос, - негромко, лишь для того, чтобы быть услышанным, позвал Корн. И снова что-то заставило его обернуться. В пятидесяти шагах от него Рос с обрубленными залпом из кольта ногами падал на пол, а Алэн Лаустас, став всего на секунду видимым, исчез вновь. Корн выстрелил наугад. В пустоту. Но жидкое зеркало вспыхнуло - и предало Алэна. Корн выстрелил во второй раз. Выстрелил нарочно в правую руку, сжимавшую оружие. Ее не стало, а кольт глухо ударился о пол.. Какое-то время они смотрели друг на друга. А потом Алэн понял: сейчас будет третий выстрел.
* * * Рэг лишь защищал себя. Но его оружием был кольт образца 2750 года, а нервы были на пределе. И, когда инстинкт самосохранения положил палец на гашетку, его съеденный отчаянием и жаждой мести, словно ржавчиной, мозг взорвался одним желанием - "уничтожить", желанием, что могло бы сравниться с цунами, что стирает с тела океана коралловый остров. Этот залп уничтожил на своем пути и Дона Ричи в двух экземплярах, и несколько кресел, и, мгновенно, пятерых астронавтов и треть пульта управления. А затем, когда казалось, что поставлена последняя точка, раздался еще один взрыв. Звездолет содрогнулся. И погрузился во тьму. Внезапная слепота пришла и к тем, кто был в ресторан-клубе. Корн остановил себя. Риск, что он может сейчас попасть в переходный отсек соседнего модуля, был слишком велик. Когда загорелось аварийное освещение - тусклый красный ряд ламп в потолке, - Алэна уже не было. Корн вынул из вакуумной камеры Сина. Одним залпом разорвал его на части и, убедившись, что из мертвой плоти стала сочиться буровато-черная жидкость, пошел к раненому. Рос был в сознании. Но абсолютно беспомощен. Корн склонился над ним, коснулся лицом его лица и вновь поднял кольт... Когда все было кончено, он выпрямился над разрушенным телом, что скоро должно было обрести новую суть, оглянулся на пассажиров и в одно мгновение превратил их в атомарную пыль.
25. В красноватом полусумраке узкий коридор по дуге уводил его от центрального прохода бесшумными шагами. Вскоре коридор свернул, вытянулся по прямой на тридцать метров, по внутренней стороне возникли герметически закрытые, с кажущейся массивностью, люки кают. Их было пять или шесть. Он подошел к первой каюте, глянул в затемненное стекло на уровне глаз. И отшатнулся, увидев искаженное болью лицо человека. Отшатнулся, прижался спиной к противоположной стене, но, только всмотревшись в незнакомца, узнал в нем себя. Потом взглянул на сына, с болью и любовью. Подумал, что слишком крепко сжимает его своей единственной рукой, и ослабил хватку. Затем словно в нерешительности, чувствуя, что теряет сознание, положил сына и кольтом проложил в каюту дорогу. Вошел внутрь, упал на койку, подумал, что выдает себя с головой, что, появись они сейчас, ему - конец, что правая рука к нему вернулась и лишь оттого нестерпимо ноет, что сын... сын спит...
* * * Я был похоронен заживо. Я понял это, как только открыл глаза. Меня окружал мрак, я не мог ни встать, ни сесть, мне трудно было дышать. А потом понял, что нахожусь внутри какой-то яйцеобразной сферы с тонкими и, как мне казалось, прозрачными стенками. Я не знал, сколько времени был без сознания и где ныне пребываю, не знал, кто или что виновник моего пленения, но верил, что смогу перенести себя куда-нибудь на поверхность, где был ранее, лишь попытаюсь. Так оно и вышло. Увидев над собой небо, я дал себе отлежаться. Я вновь был один и вновь должен был спорить с пустыней. Но я чувствовал себя более подготовленным к грядущим испытаниям - на мне был полностью снаряженный пояс, и это давало хорошие шансы, чтобы выжить. Не теряя надежды найти друзей, я включил радиомаяк. Затем достал дальнозоркие линзы, вооружил ими глаза и осмотрелся - даже горизонт был мне доступен. Нигде не было ни следов нашей платформы, ни того грозного явления - природы ли, высшего ли разума, что ее погубил. ...Я шел зеленой пустыней. Под ногами пыль прессовалась и становилась крепкой, как кирпич. Нереальные здесь следы... Спустя, может быть, несколько часов, я наткнулся на следы иные, человеческие, мне не принадлежавшие. Словно сумасшедший, я кинулся вдогонку за одним из моих друзей. Я был уверен, что за одним из моих друзей. Я снова и снова доставал линзы, снова и снова поглядывал на свой датчик, что должен был поймать ЕГО маяк. И оставался один. День подходил к концу. Измученный погоней я умерил и пыл, и шаг. И, наконец, решил дать себе отдых на ночь. После единственного за день глотка воды из "НЗ" я уснул мгновенно и проспал до утра как сурок. А утром... утром не было уже ни зеленой пыли, ни пустыни. Вокруг было нагромождение огромных валунов, так похожих на оплавленные глыбы стекла, грязного и полупрозрачного. Я приподнялся на локте и увидел свое отражение, точно в зеркале; оно было подо мной, удивительное каменистое плато Харона. Отложив на время завтрак, я выбрался на разведку, оседлав одну из глыб. Я находился в гигантской воронке глубиной, наверное, до 100 метров; я видел непреодолимый крутой склон зеленой пыли, вздымающейся над дном котловины одним колоссальным зеркалом, диаметром не меньше пяти километров, с разбросанными там и тут островами валунов, с единственным озером, как синим оком, в самом центре.
23. Вы видели, как в полуденный зной поднимается над барханами в пустыне расплавленный воздух?.. С четырех сторон, словно вылитые из того же расплавленного воздуха, надвигались на нас колонны, каждая из которых своим основанием скользила по зеленой пыли Харона, а верхним краем подпирала небо. Надвигались подобно смерчу. Неся звук, который казался все тише, но при этом сводил с ума. Первым опомнился Клод, он скомандовал всем надеть скафандры и шлемы. Я был ближе всех к снаряжению, но, схватившись за один из комплектов, почувствовал, что теряю под ногами почву. Рухнул на пол. Пытаясь встать, но барахтаясь, точно перевернутая на спину черепаха, я видел, как взорвался монитор, стоящий перед Клодом. Осколками ему поранило лицо. Мигель упал на колени, обхватив голову руками. Он что-то кричал, но слов я не слышал. Я чувствовал, что мозг мой, словно поставленное на огонь сырое молоко, вскипает и грозит перелиться через край. У Арно из глаз катились слезы. Я никогда не поверил бы, что слезы - все равно, у мужчины ли, женщины ли, - могут быть столь частыми и столь крупными. Четыре колонны готовы были слиться в единое целое. Казалось, можно было протянуть руку, и она коснулась бы их. Платформа затрещала, как сбитый из досок и бревен утлый плот, налетевший на рифы. Наше электронное оборудование вспыхнуло малиновым светом, что-то исчезло, что-то превратилось в бесполезное железо. Наконец тот самый риф вспорол днище, платформу разорвало надвое, закружило, точно в водовороте, Клод сорвался и упал вниз. Мигель вдруг затих. Арно я не видел. Меня захватил воздушный вихрь. Перед глазами стало черно...
24. Алекс возник перед крайней резервной капсулой пассажирского блока, где спал его сын. Граница тумана была не дальше, чем в десяти-двенадцати шагах. Он расстилался повсюду; во всех, кроме последнего между первым и вторым рядами проходах. У пола он был особенно плотный, наливался густым голубым цветом, а выше, над капсулами, стоял пока легкой дымкой. Он видел перед собой ползущую на него смерть, позади себя - стеклянные двери, которые нельзя было открыть без оружия или кода, и подумал о сыне... Некоторое время он бездеятельно стоял, оценивая свои шансы, но затем пришел к выводу, что иного пути у него нет. Он бросился вдоль второго ряда, затем вдоль первого, переводя каждую капсулу в автономный режим и отключая от анабиоза. Когда он закончил с последней и метнулся за сыном, из первых капсул уже выбирались люди. Выбирались, оглядывались. Кто-то один увидел голубую смерть, и уже всех охватил страх, кто-то утратил дар речи, кто-то залился истерикой, кто-то владел собой, но тогда лоб покрывался испариной, а сердце сковывал стальной обруч, но все так или иначе, как животные, спасаясь от лесного пожара, бегут в едином порыве к свободному от леса пространству, кинулись к стеклянным дверям, прижались к ним, взывая о помощи криками, стонами, рыданиями, мольбой, о стекло сбивая в кровь руки...
* * * "У меня очень плохие новости, сэр", - тягуче сказал Дон Ричи. Его слова были прерваны появлением первого пилота второй смены, Оуэна. Он был явно чем-то взволнован. "Ник, в пассажирском блоке что-то происходит", - Он произнес это на выдохе, скороговоркой. "Что там?" - повернулся в его сторону Ник Крашпи. "Кто-то отключил два ряда капсул от анабиоза... и... там паника" "В пассажирском зале черви Мортакса, сэр", - вмешался Дон Ричи. Ник попятился, недоуменно посмотрел на Оуэна, на Рэга, и кинулся в ЦУП. Через две или три секунды он уже находился перед обзорными экранами модуля "D". "Полный свет в пассажирском блоке" "Есть полный свет", - эхом отозвался Рэг. Весь зал с двумястами капсул предстал на экранах, залитый одним клубящимся облаком тумана, при ярком свете, казалось, ставшем во сто крат гуще. "Боже...", - шепотом вырвалось у Ника. Кто-то из стюардесс вскрикнул... Стеклянные двери поползли вверх, и все сорок пассажиров, а с ними и Алэн Лаустас с сыном на руках, ринулись в спасительный ресторан-клуб. Президентская охрана в те первые секунды в каком-то замешательстве наблюдала бегущую на нее толпу. Затем раздались окрики, приказывающие людям лечь на пол. Несколько предупредительных залпов сожгли какую-то мебель.
* * * - Вы не смеете так поступать. Это же люди. Вы обрекаете их на смерть, повысил голос Ник Крашпи, поднимаясь из кресла и наступая на начальника президентской охраны. - Все пассажиры останутся в ресторан-клубе, - повторил Дон Ричи. Вероятность их заражения достаточно велика, чтобы рисковать жизнью президента, как, впрочем и всего экипажа. А у меня есть твердые намерения исполнить свою миссию. Пассажиры останутся в ресторан-клубе. ...И да поможет им Бог... Тем более, что это лишь третья часть от общего числа. Не моя вина, что вы потеряли остальных. Смею, сэр. Как могло получиться, что на вооруженном до зубов электроникой звездолете спустя почти час узнают об эпидемии, когда она, не таясь, идет в полный рост... С чего все началось? Почему свел счеты с жизнью пассажир из 142 капсулы. Вы ведь обследовали его труп? Какие результаты это дало? Кто, почему и зачем их скрыл? Кто, наконец, столь тщательно позаботился о мониторах, следящих за каждой капсулой в отдельности? - и Дон Ричи бросил красноречивый взгляд на стену мониторов, на которых с трудом можно было разглядеть лишь тусклые силуэты. Для всех эти последние слова стали откровением. Но когда все смотрели на мониторы, с непониманием и в смятении - как такое могло случиться - Рэг Гамильтон и Ник Крашпи встретились глаза в глаза. - Если ты, Ник, хочешь спросить о доке, то он мертв..., - сказал Рэг. К Дону Ричи он повернулся стремительно, с кольтом на вытянутой руке. И тут же выстрелил. Невидимый смерч снес охраннику все, что было у него выше пояса. Нижняя половина его тела покачнулась, теряя равновесие, и рухнула на пол, как мешок с песком. Все вздрогнули. Расступились. Это был шок. Рэг Гамильтон нашел глазами Ля Кросса и двинулся к нему. Но именно президент отреагировал на поступок астронавта спокойнее, чем кто-либо: - Мне кажется, вы погорячились, сэр...
* * * Он успел спрятаться за стойкой и, пригибаясь, прижимая к груди сына, пробежал до уничтоженной им самим же решетки вентиляции. Здесь он положил сына, долго осматривался. Кольта нигде не было. Он выглянул из своего укрытия, увидел, как трое охранников, приблизившись к лежащим лицом вниз пассажирам, ищут его среди мужчин, заставляя каждого поднять голову; вернулся к сыну и аккуратно опустил его, спящего, в вентиляцию. Прощание не было долгим. Алэн знал, что скоро вернется за ним. Затем застегнул на себе корсет и растворился в воздухе.
* * * - Рэг, ты убил Александра? - произнес Ник Крашпи. - Он был уже мертв, когда я пришел к нему... голубая смерть. Они убили Мэри, Ник. У меня не было выбора. - Ты болен, Рэг. Тебе нужно успокоиться... Отдай мне оружие, - Ник Крашпи старался говорить как можно мягче. - Перестань, Ник. Все кончено. Голубая смерть теперь повсюду... Я не хотел никому зла. Кто знал, что Ля Кросс окажется в моих руках. Единственное, чего я хотел, - его смерти... Вы же видите, видите, что это не люди; видите, как мало значит для них человеческая жизнь... Они убили Мэри. Они ненавидят нас. И за это должны платить. Рэг говорил с надрывом, но в то же время оставаясь спокойным. Он стоял рядом с Ля Кроссом, но его кольт был направлен на экипаж. Он говорил не только с Ником - он видел перед собой каждого из тех, с кем летал на "Леонардо да Винчи", и, казалось, искал на их лицах прощение. И не находил. С внезапной решимостью Рэг навел ствол на президента, посмотрел в его глаза. Они отчасти смутили его. - Значит, ты не боишься смерти... Я упакую тебя в пакет для пищевых отходов и отправлю в космос... - Рэг!... - окликнул его Ник Крашпи. - Молчи, Ник. Он мой... - Рэг, оглянись. Что-то в голосе Ника все же заставило его обернуться. На какие-то секунды, зачарованный увиденным, он замер... А потом, сотканные точно из дыма над буро-черной лужей, два силуэта, два Дона Ричи метнулись к Рэгу Гамильтону, словно две молнии.
* * * - Поднимите голову, сэр... - потребовал Рос у бритого наголо мужчины, чья кожа была сплошь покрыта черными гноящимися ранами; тот подчинился и, от страха заикаясь, сказал: - Вы, вероятно, кого-то ищете... Но, поверьте, вы ошиблись. Я не тот, за кого вы меня принимаете... - Подойдите к стойке, - никак не отреагировав на этот лепет, повелительно произнес голос. Мужчина, не сопротивляясь, вытер со лба пот рукой, сглатывая слюну, при этом, тяжело задышав, переступая через лежащих на полу пассажиров, неуверенной походкой двинулся к стойке бара, где спиной к нему уже стояли четверо человек, тех, кто ростом, сложением или отсутствием волос на голове был схож с Алэном Лаустасом. Из пассажирского блока вернулся Рос. "Сорок, и кто-то находился в дежурной капсуле". Корн спросил о тумане, Рос вновь был краток: "Почти у входа". Всхлипнула женщина; другая подняла на Корна взгляд и вымолвила только одно слово: "Пощадите...", ее тоже душили рыдания; за ней третья женщина попыталась встать, но Корн, повернувшись в ее сторону, заставил ее лечь под дулом кольта. Когда этот нерешительный сиюминутный бунт был подавлен, Корн огляделся вокруг, затем жестом указал Росу на правую сторону зала, Сину - на левую. Только после этого он подошел к первому в шеренге круглоголовых и долго всматривался в маленькие и часто замигавшие глазки; следующим двум он никакого внимания не уделил; четвертый выглядел старше всех, лет на пятьдесят - у него было одутловатое лицо, а смотрел он особенно спокойно и даже нагло. Около него Корн задержался. И вдруг, заподозрив муляж, рукой провел по его лицу. Пассажир ответил на это мгновенно - правым хуком снизу, словно на крюк его надел. Удар был настолько силен, что Корн оторвался от земли, пролетел в воздухе, наверное, два метра и завалился на спину. Однако он тотчас вскочил на ноги и схватился за кольт. Мужчина же с одутловатым лицом продолжал стоять в той злополучной шеренге, как будто ничего не произошло. Корн снова приблизился к нему, теперь держа оружие наготове, снова всмотрелся в непроницаемо-невозмутимую физиономию боксера, но потом подошел к пассажиру, чья кожа на всех открытых частях тела отнюдь не отличалась здоровьем и благополучием, ставшим в шеренгу последним. - Если вы больны, сэр, то каким образом миновали эпидемиологическую службу? - Право, я не причем здесь. Это, вероятно, какая-то ошибка. Я не тот, за кого вы меня принимаете, - опять заикаясь, забормотал тот. - Я жду ответа, сэр... - Мне пришлось заплатить кое-какие деньги. Поверьте, это возможно. Поверьте мне... Справа, пройдя за стойками через весь зал, появился Рос. Кон, увидев его, по лицу понял, что поиски ничего не дали, и вновь принялся за свою жертву. Несчастный господин исходил потом: пот заливал глаза и капал с носа, стекал по толстой белокожей шее ручьями. Дрожь в голосе становилась все более явной. - Поверьте. Это недоразумение. - Чем вы больны? Диагноз! - жестко спрашивал Корн. Пассажир проговорил что-то невнятное. - Повторите! Неожиданно в их разговор вмешался "боксер": - Да будет вам известно, сэр, - это "лихорадка Верна". Занесена на землю в 2680-х годах. Совершенно не опасна для жизни человека. Не лечится. При определенных условиях заразна. Корн как-то очень заметно вздрогнул при последних словах и всем телом подался назад, мельком глянул на говорившего и, может быть, самому себе, в первую очередь задался вопросом вслух: "Где Син?" А затем обратился ко всем, и лежащим, и стоящим пассажирам: "Никто не двигается. Это в ваших интересах". Вдвоем с Росом они по прямой пересекли ресторан-клуб и одним прыжком перемахнули через стойку бара. Потом разделились: Корн направился к пассажирскому блоку, Рос - к модулю "С". Вентиляционный люк с взорванной решеткой Корна почти не интересовал. Но какое-то внутреннее чутье остановило его у большой вакуумной камеры. Он вгляделся в ее глубину, включил на ее пульте свет и увидел внутри Сина. Глаза его товарища выкатились из орбит, кожа чернела и бугрилась, ног по ягодицы не было совсем. - Рос, - негромко, лишь для того, чтобы быть услышанным, позвал Корн. И снова что-то заставило его обернуться. В пятидесяти шагах от него Рос с обрубленными залпом из кольта ногами падал на пол, а Алэн Лаустас, став всего на секунду видимым, исчез вновь. Корн выстрелил наугад. В пустоту. Но жидкое зеркало вспыхнуло - и предало Алэна. Корн выстрелил во второй раз. Выстрелил нарочно в правую руку, сжимавшую оружие. Ее не стало, а кольт глухо ударился о пол.. Какое-то время они смотрели друг на друга. А потом Алэн понял: сейчас будет третий выстрел.
* * * Рэг лишь защищал себя. Но его оружием был кольт образца 2750 года, а нервы были на пределе. И, когда инстинкт самосохранения положил палец на гашетку, его съеденный отчаянием и жаждой мести, словно ржавчиной, мозг взорвался одним желанием - "уничтожить", желанием, что могло бы сравниться с цунами, что стирает с тела океана коралловый остров. Этот залп уничтожил на своем пути и Дона Ричи в двух экземплярах, и несколько кресел, и, мгновенно, пятерых астронавтов и треть пульта управления. А затем, когда казалось, что поставлена последняя точка, раздался еще один взрыв. Звездолет содрогнулся. И погрузился во тьму. Внезапная слепота пришла и к тем, кто был в ресторан-клубе. Корн остановил себя. Риск, что он может сейчас попасть в переходный отсек соседнего модуля, был слишком велик. Когда загорелось аварийное освещение - тусклый красный ряд ламп в потолке, - Алэна уже не было. Корн вынул из вакуумной камеры Сина. Одним залпом разорвал его на части и, убедившись, что из мертвой плоти стала сочиться буровато-черная жидкость, пошел к раненому. Рос был в сознании. Но абсолютно беспомощен. Корн склонился над ним, коснулся лицом его лица и вновь поднял кольт... Когда все было кончено, он выпрямился над разрушенным телом, что скоро должно было обрести новую суть, оглянулся на пассажиров и в одно мгновение превратил их в атомарную пыль.
25. В красноватом полусумраке узкий коридор по дуге уводил его от центрального прохода бесшумными шагами. Вскоре коридор свернул, вытянулся по прямой на тридцать метров, по внутренней стороне возникли герметически закрытые, с кажущейся массивностью, люки кают. Их было пять или шесть. Он подошел к первой каюте, глянул в затемненное стекло на уровне глаз. И отшатнулся, увидев искаженное болью лицо человека. Отшатнулся, прижался спиной к противоположной стене, но, только всмотревшись в незнакомца, узнал в нем себя. Потом взглянул на сына, с болью и любовью. Подумал, что слишком крепко сжимает его своей единственной рукой, и ослабил хватку. Затем словно в нерешительности, чувствуя, что теряет сознание, положил сына и кольтом проложил в каюту дорогу. Вошел внутрь, упал на койку, подумал, что выдает себя с головой, что, появись они сейчас, ему - конец, что правая рука к нему вернулась и лишь оттого нестерпимо ноет, что сын... сын спит...
* * * Я был похоронен заживо. Я понял это, как только открыл глаза. Меня окружал мрак, я не мог ни встать, ни сесть, мне трудно было дышать. А потом понял, что нахожусь внутри какой-то яйцеобразной сферы с тонкими и, как мне казалось, прозрачными стенками. Я не знал, сколько времени был без сознания и где ныне пребываю, не знал, кто или что виновник моего пленения, но верил, что смогу перенести себя куда-нибудь на поверхность, где был ранее, лишь попытаюсь. Так оно и вышло. Увидев над собой небо, я дал себе отлежаться. Я вновь был один и вновь должен был спорить с пустыней. Но я чувствовал себя более подготовленным к грядущим испытаниям - на мне был полностью снаряженный пояс, и это давало хорошие шансы, чтобы выжить. Не теряя надежды найти друзей, я включил радиомаяк. Затем достал дальнозоркие линзы, вооружил ими глаза и осмотрелся - даже горизонт был мне доступен. Нигде не было ни следов нашей платформы, ни того грозного явления - природы ли, высшего ли разума, что ее погубил. ...Я шел зеленой пустыней. Под ногами пыль прессовалась и становилась крепкой, как кирпич. Нереальные здесь следы... Спустя, может быть, несколько часов, я наткнулся на следы иные, человеческие, мне не принадлежавшие. Словно сумасшедший, я кинулся вдогонку за одним из моих друзей. Я был уверен, что за одним из моих друзей. Я снова и снова доставал линзы, снова и снова поглядывал на свой датчик, что должен был поймать ЕГО маяк. И оставался один. День подходил к концу. Измученный погоней я умерил и пыл, и шаг. И, наконец, решил дать себе отдых на ночь. После единственного за день глотка воды из "НЗ" я уснул мгновенно и проспал до утра как сурок. А утром... утром не было уже ни зеленой пыли, ни пустыни. Вокруг было нагромождение огромных валунов, так похожих на оплавленные глыбы стекла, грязного и полупрозрачного. Я приподнялся на локте и увидел свое отражение, точно в зеркале; оно было подо мной, удивительное каменистое плато Харона. Отложив на время завтрак, я выбрался на разведку, оседлав одну из глыб. Я находился в гигантской воронке глубиной, наверное, до 100 метров; я видел непреодолимый крутой склон зеленой пыли, вздымающейся над дном котловины одним колоссальным зеркалом, диаметром не меньше пяти километров, с разбросанными там и тут островами валунов, с единственным озером, как синим оком, в самом центре.