– Разойтись! – закричал он зычным голосом. – Немедленно разойтись, не то солдат вызову! Бросите камень в солдат – я выстрелю для предупреждения в воздух, и если не прекратите, отдам команду открыть огонь!
Но страсти от этого еще сильней разгорелись. Ребята выломали дверь и ворвались в зал заседаний.
– Не уйдем, покуда не получим одинаковые права с молокососами!
Все растерялись: что предпринять? Тут в королевской ложе появляется Матиуш. Он не послушался обер-полицмейстера и приехал в парламент: хотел своими глазами убедиться, что происходит.
– Даешь парламент! Мы тоже хотим выбирать депутатов! Мы требуем для себя прав! – орали из зала. Отдельные выкрики тонули в шуме и гаме, вопле и реве, так что ничего не разберешь.
А Матиуш стоит и молча смотрит. Выжидает. Ребята видят: криком не возьмешь, и зашикали друг на друга:
– Тише, перестаньте галдеть!
– Король хочет говорить! – выкрикнул кто-то
И наступила тишина.
Матиуш произнес длинную и очень умную речь.
– Граждане! – сказал он. – Ваши требования справедливы. Вам наравне со всеми должны быть предоставлены права! Но вы скоро будете взрослыми, и вас смогут выбрать во взрослый парламент. Я начал с детей, потому что сам маленький и мне ближе и понятней их нужды. Нельзя сделать все сразу. У меня и так дел по горло. Когда мне исполнится пятнадцать лет и мы наведем порядок у детей, я займусь вами.
– Покорно благодарим! К тому времени мы вырастем и без ваших милостей обойдемся!
Матиуш сообразил, что дал маху, и попробовал подойти с другого конца:
– Чего вы к нам пристали? У вас уже усы растут, вы курите папиросы, ну и ступайте к большим, пускай они принимают вас в свой парламент.
Старшие ребята, у которых в самом деле уже пробивались усы, подумали: «На кой черт нам этот сопливый парламент! Пойдем лучше в настоящий».
А те, кто помоложе, не захотели признаваться, что не курят, и тоже сказали: «Хорошо».
И ушли. Но к взрослому парламенту их не подпустили солдаты. Преградили путь штыками. Ребята повернули назад, а там тоже солдаты. Тогда толпа разделилась: одни свернули направо, другие – налево. Потом разделились опять, а солдаты все теснят их, не дают остановиться. Когда толпа разбилась на маленькие группки, полиция окружила их и арестовала.
Узнав об этом, Матиуш страшно рассердился на обер-полицмейстера. Выходит, будто Матиуш расставил им ловушку. Толстяк оправдывался: иначе, мол, с этими хулиганами не сладишь. Тогда Матиуш велел расклеить по городу объявления, что он приглашает во дворец для переговоров трех самых рассудительных ребят.
Но вечером его самого пригласили на экстренное заседание государственного совета.
– Дело плохо, – сказал министр просвещения. – Дети отказываются учиться. Не слушаются учителей, смеются им в лицо и говорят: «А что вы нам сделаете? Не хотим – и все. Пойдем с жалобой к королю. Скажем нашим депутатам». Учителя не знают, как быть. А старшие и вовсе от рук отбились: «Сопляки будут командовать, а мы зубрить? Нет, дудки! В парламент нас не приглашают, значит, и в школу нечего ходить». Раньше малыши между собой дрались, а теперь старшие им проходу не дают. Дернут за ухо, дадут подзатыльник и говорят: «Иди жалуйся своему депутату». Если эта кутерьма недели через две не прекратится, мы подаем в отставку», – заявили учителя. Двое уже уволились. Один продает содовую воду, другой открыл пуговичную фабрику.
– И вообще взрослые недовольны, – сказал министр юстиции. – Вчера в кондитерской один господин возмущался: «Дети, как с цепи сорвались, делают что хотят, от их визга помешаться можно! Прыгают по диванам, играют в комнатах в футбол, шатаются без спроса по улицам. Одежда на них прямо горит, скоро они, как нищие; в лохмотьях будут ходить». Он еще много чего говорил, но я не могу этого повторить в присутствии вашего величества. Я, конечно, приказал его немедленно арестовать за оскорбление королевской особы.
– Я придумал! – сказал Матиуш. – Пусть школьники будут вроде чиновников. Ведь ребята в школе пишут, считают, читают – словом, трудятся. А раз так, им полагается жалованье. Нам ведь все равно, что выдавать: шоколад, коньки, кукол или деньги. Зато ребята будут знать: плохо учишься – не получишь жалованья.
– Ну что ж, можно попробовать, – без энтузиазма согласились министры.
Матиуш, забыв, что государством управляет теперь не он, а парламент, велел на всех перекрестках расклеить объявления.
На другой день утром к нему в комнату влетает журналист, злющий-презлющий:
– Если все важные сообщения будут расклеиваться на стенах, к чему тогда газета?
Следом за ним примчался Фелек:
– Если ваше величество изволит сам издавать законы, к чему тогда парламент?
– Барон фон Раух совершенно прав, – поддержал его журналист. – Король может высказывать свои пожелания, а выносить окончательное решение – дело депутатов. Может, они придумают что-нибудь получше?
Матиуш понял, что опять поторопился. Как же теперь быть?
– Позвоните по телефону и распорядитесь, чтобы пока выдавали шоколад, не то могут начаться беспорядки. И сегодня же надо обсудить этот вопрос в парламенте.
Он предчувствовал, что это кончится плохо. Так оно и вышло. Постановили передать дело на рассмотрение комиссии.
– Я возражаю! – заявил Матиуш. – В комиссии начнется волокита. А учителя больше двух недель ждать не намерены и, если все останется по-прежнему, уйдут из школ.
Журналист подскочил к Фелеку и зашептал ему что-то на ухо. Фелек самодовольно ухмыльнулся и, когда Матиуш кончил, попросил слова.
– Господа депутаты – начал он. – Я сам ходил в школу и прекрасно знаю тамошние порядки. Только за один учебный год меня семьдесят раз незаслуженно заставляли весь урок стоять, сто пять раз незаслуженно ставили в угол, сто двадцать раз незаслуженно выгоняли из класса. Вы думаете, это только в одной школе так? Ничего подобного! Я шесть школ переменил, и всюду одно и то же. Взрослые в школу не ходят и ничего не знают. Если учителя не хотят учить детей, пусть учат взрослых. Взрослые на своей шкуре убедятся, как это сладко, и перестанут заставлять нас учиться. А учителя увидят, что над взрослыми не поизмываешься, и перестанут жаловаться на нас.
Посыпались жалобы на школу и учителей. Одного несправедливо оставили на второй год; другому за две ошибки кол влепили; третьего наказали за опоздание, хотя у него болела нога и он не мог быстро идти; четвертый не выучил стихотворение из-за того, что младший братишка вырвал из учебника страницу, а учитель сказал: это отговорка. И так далее.
Когда депутаты устали и проголодались, Фелек поставил на голосование следующий проект:
– Комиссия рассмотрит вопрос о том, как сделать, чтобы нас не обижали, и нужно ли нам, как чиновникам, платить жалованье. А пока пускай в школу ходят взрослые. Кто «за», прошу поднять руку.
Два-три человека пытались возразить, но поднялся целый лес рук, и Фелек объявил:
– Проект принят большинством голосов.
XLII
XLIII
XLIV
Но страсти от этого еще сильней разгорелись. Ребята выломали дверь и ворвались в зал заседаний.
– Не уйдем, покуда не получим одинаковые права с молокососами!
Все растерялись: что предпринять? Тут в королевской ложе появляется Матиуш. Он не послушался обер-полицмейстера и приехал в парламент: хотел своими глазами убедиться, что происходит.
– Даешь парламент! Мы тоже хотим выбирать депутатов! Мы требуем для себя прав! – орали из зала. Отдельные выкрики тонули в шуме и гаме, вопле и реве, так что ничего не разберешь.
А Матиуш стоит и молча смотрит. Выжидает. Ребята видят: криком не возьмешь, и зашикали друг на друга:
– Тише, перестаньте галдеть!
– Король хочет говорить! – выкрикнул кто-то
И наступила тишина.
Матиуш произнес длинную и очень умную речь.
– Граждане! – сказал он. – Ваши требования справедливы. Вам наравне со всеми должны быть предоставлены права! Но вы скоро будете взрослыми, и вас смогут выбрать во взрослый парламент. Я начал с детей, потому что сам маленький и мне ближе и понятней их нужды. Нельзя сделать все сразу. У меня и так дел по горло. Когда мне исполнится пятнадцать лет и мы наведем порядок у детей, я займусь вами.
– Покорно благодарим! К тому времени мы вырастем и без ваших милостей обойдемся!
Матиуш сообразил, что дал маху, и попробовал подойти с другого конца:
– Чего вы к нам пристали? У вас уже усы растут, вы курите папиросы, ну и ступайте к большим, пускай они принимают вас в свой парламент.
Старшие ребята, у которых в самом деле уже пробивались усы, подумали: «На кой черт нам этот сопливый парламент! Пойдем лучше в настоящий».
А те, кто помоложе, не захотели признаваться, что не курят, и тоже сказали: «Хорошо».
И ушли. Но к взрослому парламенту их не подпустили солдаты. Преградили путь штыками. Ребята повернули назад, а там тоже солдаты. Тогда толпа разделилась: одни свернули направо, другие – налево. Потом разделились опять, а солдаты все теснят их, не дают остановиться. Когда толпа разбилась на маленькие группки, полиция окружила их и арестовала.
Узнав об этом, Матиуш страшно рассердился на обер-полицмейстера. Выходит, будто Матиуш расставил им ловушку. Толстяк оправдывался: иначе, мол, с этими хулиганами не сладишь. Тогда Матиуш велел расклеить по городу объявления, что он приглашает во дворец для переговоров трех самых рассудительных ребят.
Но вечером его самого пригласили на экстренное заседание государственного совета.
– Дело плохо, – сказал министр просвещения. – Дети отказываются учиться. Не слушаются учителей, смеются им в лицо и говорят: «А что вы нам сделаете? Не хотим – и все. Пойдем с жалобой к королю. Скажем нашим депутатам». Учителя не знают, как быть. А старшие и вовсе от рук отбились: «Сопляки будут командовать, а мы зубрить? Нет, дудки! В парламент нас не приглашают, значит, и в школу нечего ходить». Раньше малыши между собой дрались, а теперь старшие им проходу не дают. Дернут за ухо, дадут подзатыльник и говорят: «Иди жалуйся своему депутату». Если эта кутерьма недели через две не прекратится, мы подаем в отставку», – заявили учителя. Двое уже уволились. Один продает содовую воду, другой открыл пуговичную фабрику.
– И вообще взрослые недовольны, – сказал министр юстиции. – Вчера в кондитерской один господин возмущался: «Дети, как с цепи сорвались, делают что хотят, от их визга помешаться можно! Прыгают по диванам, играют в комнатах в футбол, шатаются без спроса по улицам. Одежда на них прямо горит, скоро они, как нищие; в лохмотьях будут ходить». Он еще много чего говорил, но я не могу этого повторить в присутствии вашего величества. Я, конечно, приказал его немедленно арестовать за оскорбление королевской особы.
– Я придумал! – сказал Матиуш. – Пусть школьники будут вроде чиновников. Ведь ребята в школе пишут, считают, читают – словом, трудятся. А раз так, им полагается жалованье. Нам ведь все равно, что выдавать: шоколад, коньки, кукол или деньги. Зато ребята будут знать: плохо учишься – не получишь жалованья.
– Ну что ж, можно попробовать, – без энтузиазма согласились министры.
Матиуш, забыв, что государством управляет теперь не он, а парламент, велел на всех перекрестках расклеить объявления.
На другой день утром к нему в комнату влетает журналист, злющий-презлющий:
– Если все важные сообщения будут расклеиваться на стенах, к чему тогда газета?
Следом за ним примчался Фелек:
– Если ваше величество изволит сам издавать законы, к чему тогда парламент?
– Барон фон Раух совершенно прав, – поддержал его журналист. – Король может высказывать свои пожелания, а выносить окончательное решение – дело депутатов. Может, они придумают что-нибудь получше?
Матиуш понял, что опять поторопился. Как же теперь быть?
– Позвоните по телефону и распорядитесь, чтобы пока выдавали шоколад, не то могут начаться беспорядки. И сегодня же надо обсудить этот вопрос в парламенте.
Он предчувствовал, что это кончится плохо. Так оно и вышло. Постановили передать дело на рассмотрение комиссии.
– Я возражаю! – заявил Матиуш. – В комиссии начнется волокита. А учителя больше двух недель ждать не намерены и, если все останется по-прежнему, уйдут из школ.
Журналист подскочил к Фелеку и зашептал ему что-то на ухо. Фелек самодовольно ухмыльнулся и, когда Матиуш кончил, попросил слова.
– Господа депутаты – начал он. – Я сам ходил в школу и прекрасно знаю тамошние порядки. Только за один учебный год меня семьдесят раз незаслуженно заставляли весь урок стоять, сто пять раз незаслуженно ставили в угол, сто двадцать раз незаслуженно выгоняли из класса. Вы думаете, это только в одной школе так? Ничего подобного! Я шесть школ переменил, и всюду одно и то же. Взрослые в школу не ходят и ничего не знают. Если учителя не хотят учить детей, пусть учат взрослых. Взрослые на своей шкуре убедятся, как это сладко, и перестанут заставлять нас учиться. А учителя увидят, что над взрослыми не поизмываешься, и перестанут жаловаться на нас.
Посыпались жалобы на школу и учителей. Одного несправедливо оставили на второй год; другому за две ошибки кол влепили; третьего наказали за опоздание, хотя у него болела нога и он не мог быстро идти; четвертый не выучил стихотворение из-за того, что младший братишка вырвал из учебника страницу, а учитель сказал: это отговорка. И так далее.
Когда депутаты устали и проголодались, Фелек поставил на голосование следующий проект:
– Комиссия рассмотрит вопрос о том, как сделать, чтобы нас не обижали, и нужно ли нам, как чиновникам, платить жалованье. А пока пускай в школу ходят взрослые. Кто «за», прошу поднять руку.
Два-три человека пытались возразить, но поднялся целый лес рук, и Фелек объявил:
– Проект принят большинством голосов.
XLII
Трудно вообразить, какой поднялся переполох и возмущение, когда стало известно о решении детского парламента.
– Беззаконие! – негодовали одни. – Кто дал им право распоряжаться? У нас свой парламент есть, и мы не обязаны им подчиняться. Пусть занимаются своими детскими делами, а в наши нечего вмешиваться.
– Ну хорошо, – говорили другие. – Допустим, мы пойдем в школу. А кто будет работать?
– Ничего, пусть поработают сами. По крайней мере увидят, каково это.
– Может, оно даже к лучшему, – рассуждали оптимисты. – Дети убедятся, что без нас обойтись трудно, и будут больше уважать взрослых.
А бедняки и безработные даже рады были. Вышел новый указ: за ученье платить, как за работу, потому что ученье – тоже труд.
Итак, по новому закону, дети работают, а взрослые учатся.
Неразбериха. Кутерьма. Ералаш. Мальчишки хотят быть только пожарниками или шоферами. Девочки – продавщицами в кондитерских или в магазинах игрушек. Как всегда, не обошлось без глупостей: один мальчик изъявил желание быть палачом, другой – индейцем, третий – сумасшедшим.
– Все не могут быть пожарниками и шоферами, – объяснили им.
– А мне какое дело? Пусть другие работают дворниками!
Дома тоже было много недоразумений и ссор, особенно когда дети передавали родителям свои тетради и учебники.
– Ты испачкал книги и тетрадки, а ругать будут меня, – говорила мама.
– Ты потерял карандаш, и мне нечем рисовать, а от учителя попадет мне, – говорил папа.
– Ты не приготовила вовремя завтрак, и теперь я опоздаю в школу. Пиши мне записку, – говорила бабушка.
Учителя радовались: наконец-то они немного отдохнут. Ведь не станут же взрослые безобразничать!
– Покажите детям пример, как надо учиться, – говорили они родителям.
Многие находили это забавным. Но все сходились в одном: долго так не протянется. Странное зрелище представлял город, взрослые чинно шагают с портфелями в школу, а дети деловито спешат на работу: кто в контору, кто на фабрику, кто в магазин. У некоторых пап и мам лица расстроенные и смущенные, а у некоторых – веселые и беззаботные.
– Ну что? Разве плохо оказаться снова детьми?
Иногда встречались старые школьные товарищи, которые сидели на одной парте. Папы с удовольствием вспоминали давно минувшие времена, учителей, разные игры и проказы.
– Помнишь латиниста? – спрашивал инженер у переплетчика – своего бывшего одноклассника.
– А помнишь, из-за чего мы с тобой раз подрались?
– Еще бы! Я купил перочинный нож, а ты сказал: он не стальной, а железный.
– Нас с тобой из-за этого в карцер посадили.
Два солидных господина – доктор и адвокат, увлекшись воспоминаниями, забыли, что они не маленькие, и стали толкаться и гоняться друг за другом. Учительница, проходившая мимо, сделала им замечание, что на улице надо вести себя прилично.
Но были и такие, которым это очень не нравилось. Злющая-презлющая идет с портфелем в школу толстуха, хозяйка трактира.
А встречный мастер узнал ее и говорит товарищу:
– Смотри, вон гусыня идет. Помнишь, как она в водку подливала воду, а за селедочный хвост, как за целую селедку, с нас брала? Давай ей подставим ножку, а? Мы ведь с тобой теперь сорванцы.
Так они и сделали. Она чуть не растянулась. Тетради рассыпались по мостовой.
– Хулиганы! – завопила толстуха.
– Мы нечаянно.
– Вот скажу учительнице, что не даете спокойно перейти через дорогу, она вам задаст!
Зато дети шагали по улицам спокойно и чинно, и ровно в девять все конторы и магазины были открыты.
В школе старики и старушки норовят сесть за задние парты, поближе к печке: рассчитывают подремать во время урока.
Великовозрастные ученики читают, пишут, решают задачки. Все как полагается. И все-таки учительница несколько раз рассердилась за то, что ее невнимательно слушают. Но разве можно быть внимательным, когда тебя одолевают заботы: как дома управляются дети, что слышно на фабрике, в магазине?
Девочки изо всех сил стараются, хотят доказать, что они хорошие хозяйки. Но приготовить обед не так-то просто, когда не знаешь, как это делается.
– Может, на обед вместо супа подать варенье?
И – айда в магазин.
– Ах, как дорого! В других магазинах дешевле.
Покупатели отчаянно торгуются, чтобы показать, как дешево они умеют покупать. А продавцам хочется похвастаться большой выручкой. Торговля идет бойко.
– Дайте, пожалуйста, еще десять апельсинов.
– Фунт изюма.
– Швейцарского сыра, пожалуйста. Только чтобы свежий был, а то принесу обратно.
– У меня сыр самого высшего качества и апельсины с тонкой кожицей.
– Хорошо. Сколько с меня?
Продавец пытается сосчитать, но у него ничего не выходит.
– А сколько у тебя денег?
– Сто.
– Мало. Это стоит дороже.
– Я потом принесу.
– Ладно.
– Только дай мне сдачу.
– Вот дура! Денег не хватает, а она еще сдачу просит.
Справедливости ради следует заметить, что в магазинах и учреждениях с посетителями обращались не слишком вежливо. То и дело слышалось:
«Дурак… Брешешь… Убирайся вон!.. Не хочешь – как хочешь… Не воображай… Отвяжись!..» И так далее.
Случалось услышать и такое:
– Погоди, вот мама придет из школы…
Или:
– Кончатся уроки, все папе расскажу…
От уличных мальчишек житья не стало: влетят в магазин, набьют полные карманы – и поминай как звали. Полицейские вроде бы на постах, но толку от них мало.
– Полицейский! Ты что, ослеп? Хулиганы в магазин ворвались, схватили чернослив и удрали.
– В какую сторону?
– А я почем знаю?
– Если не знаешь, я ничем не могу тебе помочь.
– На то ты и полицейский, чтобы смотреть.
– Ты за одним магазином уследить не можешь, а у меня их пятьдесят.
– Дурак!
– Сама дура! Не нравится – не зови в другой раз.
Выходит полицейский из лавки, а сабля за ним по земле волочится.
«Тоже мне… Вора ей поймай, а в какую сторону убежал, не знает. Собачья должность. Стоишь весь день и глазеешь по сторонам. А эта жадина хоть бы яблочко дала! Не буду больше полицейским, пусть делают что хотят. Лучше в школу пойду.»
– Мамочка, тебя сегодня спрашивали?
– Папа, ты контрольную решил?
– Бабушка, ты с кем сидишь? А на какой парте?
Некоторые ребята по дороге с работы заходят в школу за папой или мамой.
– Ну, что ты сегодня делал на работе? – спрашивает папа.
– Да ничего особенного. Посидел за письменным столом. Потом в окно смотрел на похоронную процессию. Хотел закурить, но папироса попалась горькая. На столе у тебя какие-то бумаги лежали, я их подписал. Пришли трое иностранцев – не то французы, не то англичане, залопотали по-своему, но я сказал, что не понимаю, и они ушли. Пора было пить чай, но чай не принесли, и я весь сахар съел. А потом звонил ребятам, но дозвонился только до одного – наверно, телефон испорчен. Он сказал, что работает на почте и там много писем с заграничными марками.
С обедом бывало по-разному: в одних домах он удавался на славу, в других пригорал, а в третьих его вовсе не было, потому что разжечь плиту не сумели. И мамам срочно приходилось готовить.
– Мне некогда, – говорила мама, – у меня много уроков. Учительница сказала: взрослым надо больше задавать. Это несправедливо. В других школах столько не задают.
– А в углу стоял кто-нибудь?
– Стоял, – призналась смущенная мама.
– За что?
– На четвертой парте сидели две дамы, – кажется, знакомые по даче – и весь урок болтали. Учительница два раза сделала им замечание, а они – никакого внимания. Тогда учительница поставила их в угол.
– Они плакали?
– Одна смеялась, а другая вытирала слезы.
– А мальчишки к вам пристают?
– Немножко.
– Совсем как у нас! – обрадовалась девочка.
– Беззаконие! – негодовали одни. – Кто дал им право распоряжаться? У нас свой парламент есть, и мы не обязаны им подчиняться. Пусть занимаются своими детскими делами, а в наши нечего вмешиваться.
– Ну хорошо, – говорили другие. – Допустим, мы пойдем в школу. А кто будет работать?
– Ничего, пусть поработают сами. По крайней мере увидят, каково это.
– Может, оно даже к лучшему, – рассуждали оптимисты. – Дети убедятся, что без нас обойтись трудно, и будут больше уважать взрослых.
А бедняки и безработные даже рады были. Вышел новый указ: за ученье платить, как за работу, потому что ученье – тоже труд.
Итак, по новому закону, дети работают, а взрослые учатся.
Неразбериха. Кутерьма. Ералаш. Мальчишки хотят быть только пожарниками или шоферами. Девочки – продавщицами в кондитерских или в магазинах игрушек. Как всегда, не обошлось без глупостей: один мальчик изъявил желание быть палачом, другой – индейцем, третий – сумасшедшим.
– Все не могут быть пожарниками и шоферами, – объяснили им.
– А мне какое дело? Пусть другие работают дворниками!
Дома тоже было много недоразумений и ссор, особенно когда дети передавали родителям свои тетради и учебники.
– Ты испачкал книги и тетрадки, а ругать будут меня, – говорила мама.
– Ты потерял карандаш, и мне нечем рисовать, а от учителя попадет мне, – говорил папа.
– Ты не приготовила вовремя завтрак, и теперь я опоздаю в школу. Пиши мне записку, – говорила бабушка.
Учителя радовались: наконец-то они немного отдохнут. Ведь не станут же взрослые безобразничать!
– Покажите детям пример, как надо учиться, – говорили они родителям.
Многие находили это забавным. Но все сходились в одном: долго так не протянется. Странное зрелище представлял город, взрослые чинно шагают с портфелями в школу, а дети деловито спешат на работу: кто в контору, кто на фабрику, кто в магазин. У некоторых пап и мам лица расстроенные и смущенные, а у некоторых – веселые и беззаботные.
– Ну что? Разве плохо оказаться снова детьми?
Иногда встречались старые школьные товарищи, которые сидели на одной парте. Папы с удовольствием вспоминали давно минувшие времена, учителей, разные игры и проказы.
– Помнишь латиниста? – спрашивал инженер у переплетчика – своего бывшего одноклассника.
– А помнишь, из-за чего мы с тобой раз подрались?
– Еще бы! Я купил перочинный нож, а ты сказал: он не стальной, а железный.
– Нас с тобой из-за этого в карцер посадили.
Два солидных господина – доктор и адвокат, увлекшись воспоминаниями, забыли, что они не маленькие, и стали толкаться и гоняться друг за другом. Учительница, проходившая мимо, сделала им замечание, что на улице надо вести себя прилично.
Но были и такие, которым это очень не нравилось. Злющая-презлющая идет с портфелем в школу толстуха, хозяйка трактира.
А встречный мастер узнал ее и говорит товарищу:
– Смотри, вон гусыня идет. Помнишь, как она в водку подливала воду, а за селедочный хвост, как за целую селедку, с нас брала? Давай ей подставим ножку, а? Мы ведь с тобой теперь сорванцы.
Так они и сделали. Она чуть не растянулась. Тетради рассыпались по мостовой.
– Хулиганы! – завопила толстуха.
– Мы нечаянно.
– Вот скажу учительнице, что не даете спокойно перейти через дорогу, она вам задаст!
Зато дети шагали по улицам спокойно и чинно, и ровно в девять все конторы и магазины были открыты.
В школе старики и старушки норовят сесть за задние парты, поближе к печке: рассчитывают подремать во время урока.
Великовозрастные ученики читают, пишут, решают задачки. Все как полагается. И все-таки учительница несколько раз рассердилась за то, что ее невнимательно слушают. Но разве можно быть внимательным, когда тебя одолевают заботы: как дома управляются дети, что слышно на фабрике, в магазине?
Девочки изо всех сил стараются, хотят доказать, что они хорошие хозяйки. Но приготовить обед не так-то просто, когда не знаешь, как это делается.
– Может, на обед вместо супа подать варенье?
И – айда в магазин.
– Ах, как дорого! В других магазинах дешевле.
Покупатели отчаянно торгуются, чтобы показать, как дешево они умеют покупать. А продавцам хочется похвастаться большой выручкой. Торговля идет бойко.
– Дайте, пожалуйста, еще десять апельсинов.
– Фунт изюма.
– Швейцарского сыра, пожалуйста. Только чтобы свежий был, а то принесу обратно.
– У меня сыр самого высшего качества и апельсины с тонкой кожицей.
– Хорошо. Сколько с меня?
Продавец пытается сосчитать, но у него ничего не выходит.
– А сколько у тебя денег?
– Сто.
– Мало. Это стоит дороже.
– Я потом принесу.
– Ладно.
– Только дай мне сдачу.
– Вот дура! Денег не хватает, а она еще сдачу просит.
Справедливости ради следует заметить, что в магазинах и учреждениях с посетителями обращались не слишком вежливо. То и дело слышалось:
«Дурак… Брешешь… Убирайся вон!.. Не хочешь – как хочешь… Не воображай… Отвяжись!..» И так далее.
Случалось услышать и такое:
– Погоди, вот мама придет из школы…
Или:
– Кончатся уроки, все папе расскажу…
От уличных мальчишек житья не стало: влетят в магазин, набьют полные карманы – и поминай как звали. Полицейские вроде бы на постах, но толку от них мало.
– Полицейский! Ты что, ослеп? Хулиганы в магазин ворвались, схватили чернослив и удрали.
– В какую сторону?
– А я почем знаю?
– Если не знаешь, я ничем не могу тебе помочь.
– На то ты и полицейский, чтобы смотреть.
– Ты за одним магазином уследить не можешь, а у меня их пятьдесят.
– Дурак!
– Сама дура! Не нравится – не зови в другой раз.
Выходит полицейский из лавки, а сабля за ним по земле волочится.
«Тоже мне… Вора ей поймай, а в какую сторону убежал, не знает. Собачья должность. Стоишь весь день и глазеешь по сторонам. А эта жадина хоть бы яблочко дала! Не буду больше полицейским, пусть делают что хотят. Лучше в школу пойду.»
– Мамочка, тебя сегодня спрашивали?
– Папа, ты контрольную решил?
– Бабушка, ты с кем сидишь? А на какой парте?
Некоторые ребята по дороге с работы заходят в школу за папой или мамой.
– Ну, что ты сегодня делал на работе? – спрашивает папа.
– Да ничего особенного. Посидел за письменным столом. Потом в окно смотрел на похоронную процессию. Хотел закурить, но папироса попалась горькая. На столе у тебя какие-то бумаги лежали, я их подписал. Пришли трое иностранцев – не то французы, не то англичане, залопотали по-своему, но я сказал, что не понимаю, и они ушли. Пора было пить чай, но чай не принесли, и я весь сахар съел. А потом звонил ребятам, но дозвонился только до одного – наверно, телефон испорчен. Он сказал, что работает на почте и там много писем с заграничными марками.
С обедом бывало по-разному: в одних домах он удавался на славу, в других пригорал, а в третьих его вовсе не было, потому что разжечь плиту не сумели. И мамам срочно приходилось готовить.
– Мне некогда, – говорила мама, – у меня много уроков. Учительница сказала: взрослым надо больше задавать. Это несправедливо. В других школах столько не задают.
– А в углу стоял кто-нибудь?
– Стоял, – призналась смущенная мама.
– За что?
– На четвертой парте сидели две дамы, – кажется, знакомые по даче – и весь урок болтали. Учительница два раза сделала им замечание, а они – никакого внимания. Тогда учительница поставила их в угол.
– Они плакали?
– Одна смеялась, а другая вытирала слезы.
– А мальчишки к вам пристают?
– Немножко.
– Совсем как у нас! – обрадовалась девочка.
XLIII
Матиуш читает в кабинете газету. В газете подробно сообщается, как прошел вчерашний день. Конечно, пишут там, пока в государстве еще нет порядка. Телефоны работают плохо, письма на почте не разобраны и не доставлены адресатам, потерпел крушение поезд, но сколько жертв, неизвестно, так как телеграф бездействует. Надо набраться терпения, пока дети не привыкнут. Ни одна реформа не обходится без жертв. И на первых порах хозяйство после любой реформы терпит ущерб.
В другой статье говорилось, что комиссия усиленно трудится над законопроектом о школах, который удовлетворил бы всех: и учителей, и родителей, и детей.
Вдруг в кабинет как шальная влетела Клу-Клу. Она улыбалась во весь рот, хлопала в ладоши и прыгала от радости:
– Отгадай, какая у нас новость!
– Что такое?
– Приехало пятьсот негритят.
У Матиуша совсем из головы вылетело, что он дал Бум-Друму телеграмму с просьбой прислать в столицу пятьдесят негритят. И вот то ли попугай стукнул клювом, то ли по другим техническим причинам, но в телеграмме оказался лишний нуль. Выходило, будто Матиуш приглашает не пятьдесят ребят, а пятьсот.
Матиуш от неожиданности растерялся, а Клу-Клу была на седьмом небе от счастья.
– Так даже лучше. Чем больше выучится ребят, тем легче будет установить в Африке новые порядки.
И Клу-Клу с жаром принялась за дело. Выстроила в парке всех приезжих ребят и разделила на пять отрядов по сто человек, во главе их поставив верных ребят, на которых можно положиться. Те, в свою очередь, назначили ответственных за каждую десятку. Пять вожаков поселились с Матиушем во дворце, а остальные – в летнем павильоне. Клу-Клу растолковала вожакам, что в Европе можно делать и чего нельзя. А вожаки повторили это в своих отрядах.
– Учить мы их будем так же.
– А где они будут спать?
– Пока на полу.
– А что они будут есть? Ведь повара ходят в школу…
– Ничего, они к разносолам не привыкли.
Клу-Клу не любила терять время даром и сразу после обеда провела первый урок. Она объясняла так доходчиво, что через четыре часа вожаки все поняли и втолковали остальным.
Всё как будто складывалось благополучно. Но вдруг во дворец на взмыленном коне прискакал гонец и, едва переведя дух, сообщил: дети нечаянно открыли в зоопарке клетку с волками, и волки убежали. Жители заперлись в домах и не решаются выйти на улицу.
– Мой конь тоже не шел – храпел и упирался, пока я не подхлестнул его.
– Как же это случилось?
– Дети не виноваты. Сторожа ушли в школу и не предупредили, что клетки надо закрывать на засовы. Дети не знали этого, и волки открыли клетку.
– Сколько волков убежало?
– Двенадцать. И среди них один матерый вожак. Как его теперь поймать, неизвестно.
– А где они сейчас?
– Никто толком не знает. Разбежались по городу. Говорят, их видели на разных улицах. Но верить этому нельзя: с перепугу люди каждую собаку за волка готовы принять. Носятся слухи, будто из зоопарка все звери убежали. Одна женщина клялась, что за ней гнался тигр, гиппопотам и две кобры.
В Африке волки не водятся. Поэтому Клу-Клу, узнав о происшествии, засыпала Матиуша вопросами:
– Что это за звери? Как они выглядят? Они рычат или воют? Подкрадываются или прыгают, перед тем как напасть? Чем защищаются: зубами или когтями? Что у них лучше развито: слух, зрение или нюх?
Матиуш, к своему стыду, мало знал о повадках волков, но все, что мог, сообщил Клу-Клу.
– По-моему, они притаились где-нибудь в зверинце. Мы с ребятами в два счета их разыщем. Жалко, что заодно не убежали тигры и львы. Вот это была бы настоящая охота!
Матиуш, Клу-Клу и десять негритят вышли из дворца. На улице – ни души. К окнам прильнули перекошенные от ужаса лица. Лавки закрыты. Город словно вымер. Матиушу стало стыдно за своих трусливых соотечественников.
Они подкрались к зверинцу и забили в барабаны, задули в дудки. Шум подняли такой, точно целое войско идет. А впереди – густой кустарник, деревья.
– Стой! – скомандовала Клу-Клу. – Натянуть луки! Там кто-то шевелится.
В несколько прыжков Клу-Клу добежала до дерева и только успела ухватиться за сук и подтянуться на руках, как из кустов выскочил матерый волчище. Встал на задние лапы, скребет когтями ствол и воет, а остальные вторят ему.
– Это вожак! – закричала Клу-Клу. – Без него с ними легко сладить. Окружайте кусты с той стороны и загоняйте их в клетку!
Так они и сделали. Ошалевшие от страха волки бегут не разбирая дороги, а негритята из луков пускают вслед им стрелы – не самые большие, а поменьше, и изо всех сил бьют в барабаны. Один забежит справа, другой – слева. Не прошло и пяти минут, как одиннадцать волков сидели уже в клетке. Щелк! – и замок заперли.
А двенадцатый увидел, что остался один, и дал стрекача.
Клу-Клу спрыгнула с дерева.
– Скорей! Скорей! – крикнула она. – А то убежит.
Но было уже поздно. Обезумевший волк проскочил в ворота. Теперь горожане наяву увидели мчащегося по улице волка, за ним Клу-Клу и десятерых негритят. А Матиуш бежал позади всех. Где ему угнаться за проворными, ловкими негритятами! Потный, измученный, он едва держался на ногах, и какая-то сердобольная старушка зазвала его к себе и дала хлеба с молоком.
– Ешь на здоровье, – прошамкала она. – Восемьдесят лет живу на свете, много на своем веку повидала королей, а такого доброго, как ты, не видывала. О нас, старухах, позаботился: в школу послал и еще деньги за это платить повелел. У меня сынок в дальних краях живет и каждые полгода шлет письма. А вот, что он пишет, неведомо. Читать я не умею, а чужим показать боюсь: утаят ведь от меня, коли с ним беда какая приключилась. Ну да ничего, скоро я сама узнаю, как ему там живется. Учительница сказала: буду стараться, через два месяца сама ему напишу. То-то обрадуется сыночек!
Матиуш выпил молоко, поблагодарил добрую старушку и пошел искать своих.
Волк бежал по улице, увидел открытый люк и – прыг туда! Клу-Клу хотела прыгнуть за ним.
– Стой! Не смей! – закричал Матиуш. – Там под землей темно! Ты или задохнешься, или он тебя растерзает!
Но упрямая Клу-Клу не послушалась и, зажав в зубах охотничий нож, полезла в темную дыру. Даже бесстрашным негритятам стало жутко. Сражаться в темноте с диким зверем очень опасно.
Стоит Матиуш в нерешительности, не знает, что делать, и вдруг вспомнил: ведь у него фонарик есть. Не раздумывая спустился он следом за Клу-Клу.
Под землю ведет узкая труба. Над головой – каменный свод, а под ногами текут нечистоты. Вонь ужасная!
– Клу-Клу! – позвал Матиуш, и со всех сторон ему ответило гулкое далекое эхо: канализационные трубы проходят ведь под всем городом. Разве поймешь, что это: голос Клу-Клу или эхо? Матиуш то зажжет, то погасит фонарик: батарейку экономит. Остаться здесь без света – верная гибель. Стоя по колено в воде, он услышал вдруг за поворотом какую-то возню.
Зажег фонарик, и глазам его представилась такая картина: Клу-Клу всадила нож в горло волку, а волк вцепился зубами ей в руку. Но Клу-Клу не растерялась и, быстро перехватив нож, опять пырнула волка. Волк выпустил руку девочки, пригнул голову… Еще мгновение, он укусит ее в живот – и конец. Матиуш кинулся на лютого зверя. В одной руке фонарик, а в другой – пистолет. Волк, ослепленный светом, оскалился. Матиуш прицелился и всадил ему пулю прямо в глаз.
Клу-Клу потеряла сознание. Матиуш подхватил ее под мышки, тащит и боится, как бы она не захлебнулась в нечистотах. А сам еле на ногах держится. Дело кончилось бы печально, если бы на помощь не подоспели негритята.
Правда, Клу-Клу приказала им стоять на месте. Но разве можно бездействовать, когда твой товарищ в опасности? И они спустились вниз по трубе. Продвигаются ощупью вперед и вдруг видят – вдали огонек… Сначала они вынесли наверх Клу-Клу, потом Матиуша, а напоследок выволокли волка.
В другой статье говорилось, что комиссия усиленно трудится над законопроектом о школах, который удовлетворил бы всех: и учителей, и родителей, и детей.
Вдруг в кабинет как шальная влетела Клу-Клу. Она улыбалась во весь рот, хлопала в ладоши и прыгала от радости:
– Отгадай, какая у нас новость!
– Что такое?
– Приехало пятьсот негритят.
У Матиуша совсем из головы вылетело, что он дал Бум-Друму телеграмму с просьбой прислать в столицу пятьдесят негритят. И вот то ли попугай стукнул клювом, то ли по другим техническим причинам, но в телеграмме оказался лишний нуль. Выходило, будто Матиуш приглашает не пятьдесят ребят, а пятьсот.
Матиуш от неожиданности растерялся, а Клу-Клу была на седьмом небе от счастья.
– Так даже лучше. Чем больше выучится ребят, тем легче будет установить в Африке новые порядки.
И Клу-Клу с жаром принялась за дело. Выстроила в парке всех приезжих ребят и разделила на пять отрядов по сто человек, во главе их поставив верных ребят, на которых можно положиться. Те, в свою очередь, назначили ответственных за каждую десятку. Пять вожаков поселились с Матиушем во дворце, а остальные – в летнем павильоне. Клу-Клу растолковала вожакам, что в Европе можно делать и чего нельзя. А вожаки повторили это в своих отрядах.
– Учить мы их будем так же.
– А где они будут спать?
– Пока на полу.
– А что они будут есть? Ведь повара ходят в школу…
– Ничего, они к разносолам не привыкли.
Клу-Клу не любила терять время даром и сразу после обеда провела первый урок. Она объясняла так доходчиво, что через четыре часа вожаки все поняли и втолковали остальным.
Всё как будто складывалось благополучно. Но вдруг во дворец на взмыленном коне прискакал гонец и, едва переведя дух, сообщил: дети нечаянно открыли в зоопарке клетку с волками, и волки убежали. Жители заперлись в домах и не решаются выйти на улицу.
– Мой конь тоже не шел – храпел и упирался, пока я не подхлестнул его.
– Как же это случилось?
– Дети не виноваты. Сторожа ушли в школу и не предупредили, что клетки надо закрывать на засовы. Дети не знали этого, и волки открыли клетку.
– Сколько волков убежало?
– Двенадцать. И среди них один матерый вожак. Как его теперь поймать, неизвестно.
– А где они сейчас?
– Никто толком не знает. Разбежались по городу. Говорят, их видели на разных улицах. Но верить этому нельзя: с перепугу люди каждую собаку за волка готовы принять. Носятся слухи, будто из зоопарка все звери убежали. Одна женщина клялась, что за ней гнался тигр, гиппопотам и две кобры.
В Африке волки не водятся. Поэтому Клу-Клу, узнав о происшествии, засыпала Матиуша вопросами:
– Что это за звери? Как они выглядят? Они рычат или воют? Подкрадываются или прыгают, перед тем как напасть? Чем защищаются: зубами или когтями? Что у них лучше развито: слух, зрение или нюх?
Матиуш, к своему стыду, мало знал о повадках волков, но все, что мог, сообщил Клу-Клу.
– По-моему, они притаились где-нибудь в зверинце. Мы с ребятами в два счета их разыщем. Жалко, что заодно не убежали тигры и львы. Вот это была бы настоящая охота!
Матиуш, Клу-Клу и десять негритят вышли из дворца. На улице – ни души. К окнам прильнули перекошенные от ужаса лица. Лавки закрыты. Город словно вымер. Матиушу стало стыдно за своих трусливых соотечественников.
Они подкрались к зверинцу и забили в барабаны, задули в дудки. Шум подняли такой, точно целое войско идет. А впереди – густой кустарник, деревья.
– Стой! – скомандовала Клу-Клу. – Натянуть луки! Там кто-то шевелится.
В несколько прыжков Клу-Клу добежала до дерева и только успела ухватиться за сук и подтянуться на руках, как из кустов выскочил матерый волчище. Встал на задние лапы, скребет когтями ствол и воет, а остальные вторят ему.
– Это вожак! – закричала Клу-Клу. – Без него с ними легко сладить. Окружайте кусты с той стороны и загоняйте их в клетку!
Так они и сделали. Ошалевшие от страха волки бегут не разбирая дороги, а негритята из луков пускают вслед им стрелы – не самые большие, а поменьше, и изо всех сил бьют в барабаны. Один забежит справа, другой – слева. Не прошло и пяти минут, как одиннадцать волков сидели уже в клетке. Щелк! – и замок заперли.
А двенадцатый увидел, что остался один, и дал стрекача.
Клу-Клу спрыгнула с дерева.
– Скорей! Скорей! – крикнула она. – А то убежит.
Но было уже поздно. Обезумевший волк проскочил в ворота. Теперь горожане наяву увидели мчащегося по улице волка, за ним Клу-Клу и десятерых негритят. А Матиуш бежал позади всех. Где ему угнаться за проворными, ловкими негритятами! Потный, измученный, он едва держался на ногах, и какая-то сердобольная старушка зазвала его к себе и дала хлеба с молоком.
– Ешь на здоровье, – прошамкала она. – Восемьдесят лет живу на свете, много на своем веку повидала королей, а такого доброго, как ты, не видывала. О нас, старухах, позаботился: в школу послал и еще деньги за это платить повелел. У меня сынок в дальних краях живет и каждые полгода шлет письма. А вот, что он пишет, неведомо. Читать я не умею, а чужим показать боюсь: утаят ведь от меня, коли с ним беда какая приключилась. Ну да ничего, скоро я сама узнаю, как ему там живется. Учительница сказала: буду стараться, через два месяца сама ему напишу. То-то обрадуется сыночек!
Матиуш выпил молоко, поблагодарил добрую старушку и пошел искать своих.
Волк бежал по улице, увидел открытый люк и – прыг туда! Клу-Клу хотела прыгнуть за ним.
– Стой! Не смей! – закричал Матиуш. – Там под землей темно! Ты или задохнешься, или он тебя растерзает!
Но упрямая Клу-Клу не послушалась и, зажав в зубах охотничий нож, полезла в темную дыру. Даже бесстрашным негритятам стало жутко. Сражаться в темноте с диким зверем очень опасно.
Стоит Матиуш в нерешительности, не знает, что делать, и вдруг вспомнил: ведь у него фонарик есть. Не раздумывая спустился он следом за Клу-Клу.
Под землю ведет узкая труба. Над головой – каменный свод, а под ногами текут нечистоты. Вонь ужасная!
– Клу-Клу! – позвал Матиуш, и со всех сторон ему ответило гулкое далекое эхо: канализационные трубы проходят ведь под всем городом. Разве поймешь, что это: голос Клу-Клу или эхо? Матиуш то зажжет, то погасит фонарик: батарейку экономит. Остаться здесь без света – верная гибель. Стоя по колено в воде, он услышал вдруг за поворотом какую-то возню.
Зажег фонарик, и глазам его представилась такая картина: Клу-Клу всадила нож в горло волку, а волк вцепился зубами ей в руку. Но Клу-Клу не растерялась и, быстро перехватив нож, опять пырнула волка. Волк выпустил руку девочки, пригнул голову… Еще мгновение, он укусит ее в живот – и конец. Матиуш кинулся на лютого зверя. В одной руке фонарик, а в другой – пистолет. Волк, ослепленный светом, оскалился. Матиуш прицелился и всадил ему пулю прямо в глаз.
Клу-Клу потеряла сознание. Матиуш подхватил ее под мышки, тащит и боится, как бы она не захлебнулась в нечистотах. А сам еле на ногах держится. Дело кончилось бы печально, если бы на помощь не подоспели негритята.
Правда, Клу-Клу приказала им стоять на месте. Но разве можно бездействовать, когда твой товарищ в опасности? И они спустились вниз по трубе. Продвигаются ощупью вперед и вдруг видят – вдали огонек… Сначала они вынесли наверх Клу-Клу, потом Матиуша, а напоследок выволокли волка.
XLIV
Печальный король, в величайшей тайне покинув свое государство, приехал спасать Матиуша.
– Матиуш, что ты натворил! – воскликнул он. – Опомнись, пока есть время! Тебе угрожает страшная опасность. Я приехал тебя предостеречь, но боюсь, что уже поздно. Я был бы здесь неделю назад, но ваши железные дороги никуда не годятся, с тех пор как поезда водят дети. От самой границы пришлось тащиться на крестьянских подводах. Но нет худа без добра. Проезжая через деревни и города, я слышал, что о тебе говорит народ.
– А что случилось? – спросил, ничего не понимая, Матиуш.
– Случилось много плохого, но тебя обманывают, от тебя все скрывают, и ты ничего не знаешь.
– Нет, знаю! – обиделся Матиуш. – Я ежедневно читаю газету. Дети постепенно осваиваются со своими новыми обязанностями. Комиссия успешно работает над новым школьным законом. Ни одна реформа, как известно, не дается легко. Да, в государстве не все благополучно, я это знаю.
– Ты читаешь только одну газету – свою. А там сплошная ложь. Вот почитай-ка другие.
И с этими словами Печальный король положил на стол перед Матиушем пачку газет.
Не спеша разворачивал Матиуш одну за другой и пробегал набранные жирным шрифтом заголовки, читать статьи не имело смысла – и так все ясно. У Матиуша в глазах потемнело.
– Не сердись, Матиуш! Поверь мне, дела обстоят очень плохо. Пойдем вместе в город, и ты сам в этом убедишься.
Матиуш переоделся, чтобы его не узнали. Печальный король по одежде ничем не отличался от простых горожан.
Вот перед ними казармы, мимо которых они крались с Фелеком той памятной ночью, когда убегали на войну. Какой Матиуш был тогда счастливый и беззаботный! А теперь, умудренный жизнью, он знает, что в ней мало веселого.
– Матиуш, что ты натворил! – воскликнул он. – Опомнись, пока есть время! Тебе угрожает страшная опасность. Я приехал тебя предостеречь, но боюсь, что уже поздно. Я был бы здесь неделю назад, но ваши железные дороги никуда не годятся, с тех пор как поезда водят дети. От самой границы пришлось тащиться на крестьянских подводах. Но нет худа без добра. Проезжая через деревни и города, я слышал, что о тебе говорит народ.
– А что случилось? – спросил, ничего не понимая, Матиуш.
– Случилось много плохого, но тебя обманывают, от тебя все скрывают, и ты ничего не знаешь.
– Нет, знаю! – обиделся Матиуш. – Я ежедневно читаю газету. Дети постепенно осваиваются со своими новыми обязанностями. Комиссия успешно работает над новым школьным законом. Ни одна реформа, как известно, не дается легко. Да, в государстве не все благополучно, я это знаю.
– Ты читаешь только одну газету – свою. А там сплошная ложь. Вот почитай-ка другие.
И с этими словами Печальный король положил на стол перед Матиушем пачку газет.
Не спеша разворачивал Матиуш одну за другой и пробегал набранные жирным шрифтом заголовки, читать статьи не имело смысла – и так все ясно. У Матиуша в глазах потемнело.
Король Матиуш сошел с ума.– Сплошное вранье! – возмутился он. – Это негритянских ребят, которые приехали сюда учиться, они называют черными дьяволятами? Да они во сто раз лучше белых детей! Когда из зверинца убежали волки, они, рискуя жизнью, загнали их обратно в клетку, и у Клу-Клу до сих пор на руках следы волчьих зубов. А кто дымоходы чистит? Наши белоручки отказались небось от этой грязной работы, и в городе начались пожары. Положение спасли негритята: согласились стать трубочистами. Неправда, у нас есть пушки и снаряды! Что Фелек продавал газеты, я и без них знаю, но вором он никогда не был! И как они смеют называть меня тираном?!
Засилье черных дьяволят.
Министр – вор. Побег шпиона из тюрьмы.
Бывший разносчик газет Фелек – барон.
Взорвано две крепости.
Ни пушек, ни снарядов.
Накануне войны.
Министры спешно вывозят за границу драгоценности.
Долой короля-тирана!
– Не сердись, Матиуш! Поверь мне, дела обстоят очень плохо. Пойдем вместе в город, и ты сам в этом убедишься.
Матиуш переоделся, чтобы его не узнали. Печальный король по одежде ничем не отличался от простых горожан.
Вот перед ними казармы, мимо которых они крались с Фелеком той памятной ночью, когда убегали на войну. Какой Матиуш был тогда счастливый и беззаботный! А теперь, умудренный жизнью, он знает, что в ней мало веселого.