Изд. Москва "ЭКСМО-ПРЕСС", 1998
OCR Палек & Alligator, 1998 г.
К окраине городские огни редели, в районе аэропорта от сплошной
электрической россыпи оставались отдельные, беспорядочно разбросанные на
темном фоне светляки; тем отчетливей выделялась параллельная курсу
взлетающих самолетов цепочка ртутных светильников над Восточным шоссе,
которая пронизывала широкое кольцо зеленой зоны и обрывалась перед
традиционным жестяным плакатом "Счастливого пути! ".
Здесь покидающие Тиходонск машины врубали дальний свет и на разрешенных
сорока прокатывались мимо стационарного поста ГАИ, чтобы, оказавшись в
черном желобе отороченной лесополосами трассы, ввинтиться наконец с
привычной скоростью в упругий душный воздух.
Сейчас высоко поднятая над землей стеклянная будочка пустовала. Не
знающие об обязательности ночных дежурств, с облегчением нажимающие
акселератор водители не придавали этому значения, как не обращали внимания
на проскальзывающие в попутном направлении радиофицированные машины с
номерами одинаковой серии.
Скрытые от посторонних глаз события этой ночи становились явными только
через восемнадцать километров, там, где половину трассы перегораживал
желто-синий "УАЗ" с включенным проблесковым маячком, мельтешили белые шлемы
и портупеи.
Видавший виды нелюбопытный "дальнобойщик", привычно повинуясь отмашкам
светящегося жезла, выводил свою фуру на встречную полосу, объезжая яркое
световое пятно, в котором мельком отмечал косо приткнувшуюся к обочине
"шестерку" еще одного глупого частника, на своем опыте убедившегося, что
ночная езда таит гораздо больше опасностей, чем преимуществ.
А другие глупые частники, завидев беспомощно растопырившуюся дверцами
легковушку, примеряли ситуацию на себя, до предела снижали скорость, обращая
бледные встревоженные лица к скоплению служебных машин, к занятым не
поддающейся беглому пониманию работой людям в форме и штатском, но резкие
взмахи жезлов и злые окрики затянутых в черную кожу гаишников заставляли их
топить педаль газа и восполнять недостаток увиденного предположениями, среди
которых было и успокаивающее -- о происходящей киносъемке.
Действительно, софиты и яркие прожектора на восемнадцатом километре
присутствовали и, подключенные к упрятанным в спецмашины генераторам,
ослепительно высвечивали белый порошок безосколочного стекла на жирном
черном гудроне, впечатанные в него обкатанные кругляши гравия, потеки
мазута, камешки и блестящие латунные цилиндрики, каждый из которых Сизов
обозначал бумажными трафаретками с аккуратно вырисованными цифрами. И съемка
действительно велась, только не кинокамерой, а тремя фотоаппаратами и
видеомагнитофоном.
Щелк, щелк... Откатившийся к самой кромке трассы жезл регулировщика --
точь-в-точь как те, которыми размахивают ребята из группы заграждения и
которые никто не думает фотографировать. След рикошета на лоснящемся
асфальте, рваный клочок металла с остатками желтой автомобильной краски,
темные, сливающиеся с фоном пятна -- еще одну лампу сюда, нет, в самый низ и
поверни, под косым углом -- щелк, щелк...
Исторгнутые из окружающего мрака мириады комаров и мошек
загипнотизированно роились в неожиданном море света, кусали, норовили
залезть в нос, уши, глаза. Когда Сизов устанавливал последнюю трафаретку,
копошащаяся масса облепила лицо, вгрызлась в губы и веки. Освободив руки, он
резко выпрямился, хлестнул по щекам, размазывая катышки напитавшейся кровью
слизи, брезгливо полез за платком.
Щелк -- гильза под каллиграфически выписанным номером: семнадцать, щелк
-- непонятная выщерблинка, шелк, щелк...
Вспышки блицев били по слезящимся от тысячеваттных ламп глазам,
усиливая раздражение. Он закрылся ладонью, попятился в тень, отвернулся к
шелестящей лесопосадке и, ничего не видя, уставился в темноту.
Со стороны распахнутой, точно на секционном столе, машины доносились
лающие команды Трембицкого: "Камеру ближе! Доктор, мешок... Лицо -- крупно!
Странгуляционная, что ли? Шею давай!"
Отснятые материалы увидит ограниченный круг людей, в конечном счете они
навечно осядут в архивной пыли рядом с пухлыми картонными папками,
помеченными зловещим красным ярлычком -- СК. Сизов еще не знал, какого
объема будет дело, сколько фамилий напишут на обложке, но очень отчетливо
представил стандартный бумажный квадратик в правом верхнем углу,
обыденно-канцелярский вид которого не соответствует исключительности того,
что он обозначает: смертная казнь. Раньше писали: ВМН -- высшая мера
наказания, сути это не меняло.
-- Что высматриваете в роще?
Мишуев подошел, как всегда, неожиданно.
-- Все гильзы отыскали?
-- Семнадцать. -- Сизов, щурясь, повернулся. -- Утром будет видно --
все или нет.
-- Посмотрите на обочине, там могут быть еще...
Опытный человек, даже не заглядывая в багажник брошенной "шестерки" и
не зная, что лежит на обочине под брезентом, мог предвидеть ядовито-красный
ярлычок в конце работы, которая сейчас разворачивалась на восемнадцатом
километре.
Об исключительности дела свидетельствовали многие внешние признаки.
Недаром столько машин, недаром собралось все руководство прокуратуры области
и УВД, недаром начальник отдела борьбы с особо тяжкими преступлениями лично
дает указания, а старший оперуполномоченный собственноручно отыскивает и
нумерует гильзы.
Сизов выругался.
Считается, если все подняты по тревоге, задействованы лучшие
сотрудники, начальство лично присутствует и осуществляет контроль -- это и
есть высшая организация работы. Только один человек на месте происшествия
придерживался другого мнения. Он полагал, что для дела было бы гораздо
полезней, если бы большинство присутствующих мирно спали в своих постелях,
набираясь сил для завтрашнего: оценки ситуации, анализа фактов, логических
выводов, принятия глобальных управленческих решений.
А сейчас что: информации -- ноль, улики рассеяны... Собрать,
зафиксировать, закрепить их -- дело узких специалистов, и они занимаются
своей работой: важняк областной прокуратуры Трембицкий, судебно-медицинский
эксперт, два криминалиста. Чем им поможет многочисленное начальство? Только
следы затопчут!
Завтра утром восстановленная по крупинкам картина происшедшего попадет
в справки и отчеты, из которых тот же прокурор области почерпнет куда больше
полезной информации, чем из собственных отрывочных и бессистемных
наблюдений. А отыскивать гильзы вполне мог молоденький сержант, для этого не
нужны опыт и знания сыщика с двадцатилетним стажем оперативной работы.
Так думал майор Сизов, шаря по заросшей травой обочине лучом мощного
фонаря и впустую напрягая уставшие глаза. Впрочем, многие считали, что
характер у него тяжелый.
Очередной приближающийся по трассе автомобиль не среагировал на
огненные отмашки поста заграждения, подкатил вплотную. Значит, свои. Разве
кого-то еще здесь нет?
Сизов выпрямился, незаметно массируя одеревеневшую поясницу. Номер он
разобрать не мог, но по движению среди прокурорского и милицейского
начальства понял, кто прибыл на восемнадцатый километр, еще до того, как
грузный Сергей Анатольевич выбрался наружу.
Вот уж кому сам Бог велел спать-почивать: осведомленность, достаточную
для осуществления общего руководства, представит суточная сводка, положенная
ровно в восемь на широкий полированный стол, а вникать в подробности
куратору административных органов совершенно ни к чему. Но нет -- презрел
неудобства, окунулся в самую гущу событий, работает наравне со всеми.
Правда, толку... Велика еще сила инерции, ой, велика!
"Отставить неуместную иронию!" -- почти услышал Сизов излюбленный окрик
Мишуева. Правда, его самого начальник до сих пор одергивать избегал. Но,
похоже, скоро начнет.
Откуда-то сбоку вынырнул Веселовский.
-- Видели? -- кивнул он в сторону неразличимых отсюда брезентовых
холмиков. -- Мясорубка!
Сизов пожал плечами.
-- Дальность почти километр, мощность соответствующая. А тут -- с
десяти метров... -- И без всякого перехода спросил: -- Глаза не болят?
-- А чего им болеть? -- удивился Веселовский. -- Я как огурчик -- даже
спать перехотел!
-- Может, тебя и комары не грызут? -- брюзгливо спросил Сизов,
расчесывая зудящую щеку.
-- Грызут, сволочи, спасу нет! Почти всю кровь выпили.
-- Ну то-то же, -- нравоучительно пробурчал Сизов и попытался не
щуриться.
-- Наших можно увозить? -- совсем рядом спросил начальник УГАИ.
-- Еще немного, -- резко ответил Трембицкий. -- Доктор хотел посмотреть
выходные...
Силуэт следователя напоминал вставшего на задние лапы волка.
-- Привет, Вадим! -- окликнул Сизов. -- Скоро заканчиваем?
-- Кто там? -- рыкнул важняк, вглядываясь в темноту, и сделал несколько
шагов вперед. -- Ты, Игнат? -- продолжил он обычным голосом. -- Здорово!
Думаю, за час уложусь. Оставлю оцепление, по свету надо сделать
дополнительный осмотр. Сейчас все равно ни черта не видно и спать охота.
Комары еще проклятые...
Оборвав фразу, Трембицкий заторопился туда, куда переместились
прожектора и софиты и где судебномедицинский эксперт уже поднимал брезент.
Потянуло холодным ветром, сильнее зашумела роща, и Сизов подумал, что,
если оказаться здесь одному, этот шелест покажется зловещим.
Между деревьями мелькнул свет, желтый круг выплыл на обочину, увлекая
за собой две темные фигуры.
-- У нас появилась версия, что стрелять могли из засады в лесополосе...
Фигуры приблизились. Мишуев с тяжелым аккумуляторным фонарем в руке
водил по месту происшествия Сергея Анатольевича и старательно изображал
осведомленного, компетентного, активного руководителя. Иногда эта роль ему
удавалась, особенно если зрители не были профессионалами. Осветив Сизова,
подполковник запнулся.
-- Вы нашли гильзы на обочине?
-- Ни одной.
-- Надо будет утром тщательно все прочесать.
Мишуев огляделся.
-- Пойдемте, Сергей Анатольевич, осмотрим машину.
Сизов понял, что Мишуев прокладывает маршрут таким образом, чтобы не
столкнуться с Трембицким. Следователь руководил осмотром и не терпел, когда
кто-либо забывал об этом.
Начальство переминалось у своих машин, отмахивалось ветками от комаров,
переговаривалось вполголоса.
Сизов подошел к стоящим в стороне сыщикам, вгляделся в огоньки сигарет,
кое с кем поздоровался.
-- Есть что-нибудь?
-- Кажется, нет. -- Фоменко протянул жменю семечек. Сизов покачал
головой.
-- Заедаешь?
Фоменко втянул голову в плечи и оглянулся.
-- Слышно, да? Я ж дома, вечером, в постели, под одеялом, -- шепотом
зачастил он. -- Кто ж знал, что ночью поднимут...
-- И чего ж ты здесь наработал? -- с явственно различаемым презрением
спросил Сизов.
-- А что, все нормально, я ж на подхвате -- прожектор носил, шнуры
наращивал...
-- Полный ноль, -- ни к кому не обращаясь, сказал Веселовский,
неотрывно глядя в сторону вскрытой "шестерки". -- Может, наш начальник
что-нибудь сейчас отыщет...
Мишуев подвел Сергея Анатольевича к распахнутому багажнику, посветил
внутрь, начал что-то объяснять, но Сергей Анатольевич внезапно отскочил в
сторону, зажал рукой рот и, круто повернувшись, бросился в темноту. Мишуев
обескураженно замолчал, посмотрел туда, где находился начальник управления,
потоптался на месте и нерешительно пошел следом.
-- Перестарался, -- сказал Фоменко. -- Зачем непривычному человеку
такое показывать?
-- А то не знаешь, зачем, -- проговорил Сизов и сплюнул.
Через некоторое время Мишуев и Сергей Анатольевич присоединились к
группе руководителей. Мишуев говорил что-то громко и возбужденно, потом
направился к сотрудникам своего отдела.
-- Курите? А работы больше нет?
Чувствовалось, что всплеск активности призван загладить допущенную
неловкость.
-- Почему преступники бросили машину? Никто не знает! А между тем это
важная деталь. Значит, что?
Подполковник требовательно посмотрел на Веселовского, потом перевел
взгляд на Фоменко.
-- Значит, надо выяснить: каково техническое состояние автомобиля,
может ли он двигаться и так далее...
-- Завтра этим займутся специалисты, -- устало сказал Сизов.
Мишуев пренебрежительно отмахнулся.
-- Кто ждет -- никого не догонит! Фоменко, проведите проверку всех
систем: запускается ли двигатель, есть ли ход, ну и тому подобное...
Исполнительный Фоменко, привычно пошмыгивая носом, отшвырнул брызнувший
искрами окурок, подтянулся и застегнул пиджак, демонстрируя готовность к
немедленным действиям.
-- Наследит в кабине, сотрет отпечатки, -- не скрывая раздражения,
произнес Сизов. -- Потом придется дактилоскопироваться да объясняться. К
тому же машина заперта, ключ у Трембицкого.
Казалось, Мишуев услышал только последнюю фразу.
-- Ладно, с прокуратурой спорить не будем. А то что не так -- на нас
свалят. Так, Игнат Филиппович?
Тон у начальника был почти дружеский и слегка сочувственный, будто
Трембицкий всегда сваливал на Сизова всякую напраслину, а сейчас он, Мишуев,
этому воспрепятствовал.
Сергей Анатольевич уехал первым, почти следом рванули машины прокурора
области и генерала, потом уехали замы, начальники отделов.
-- Даю лишний час отоспаться, а к десяти -- все у меня, -- отдал Мишуев
последнюю команду и хлопнул дверцей.
Восемнадцатый километр пустел. Один за другим исчезали в ночи красные
габаритные огоньки. Мягкие персональные "двадцатьчетверки" бережно несли к
Тиходонску по одному пассажиру. Разбитые, пропахшие бензином "рафики" и
"УАЗы" приняли в себя столько человек, сколько сумело втиснуться.
На въезде в город, перед плакатом "Добро пожаловать в Тиходонск", шоссе
перекрывал шлагбаум, и мигающий красный светофор загонял машины в длинный
контрольный коридор, начало и конец которого чутко стерегли спрятанные до
поры под землей стальные шипы спецсистемы "еж". Вооруженные автоматами
усиленные наряды проверяли документы водителей, иногда заглядывали в
багажники. Действовал режим операции "Перехват".
Спецмашины не досматривали, и они без остановки прокатились между
металлическими барьерами мимо стационарного поста ГАИ. В тускло освещенном
аквариуме, как и положено, несли службу два дежурных инспектора дорожного
надзора. Лиц их рассмотреть, конечно, было нельзя.
В невод заградительных мероприятий попали два угонщика, "дальнобойщик",
загрузивший свою фуру "левым" виноградом, восемь пьяных, водитель без
документов на машину и владелец доверенности с просроченным сроком.
В дежурную часть Центрального райотдела доставлен двадцатишестилетний
рабочий "Эмальпосуды" Сивухин, который в сильной степени опьянения угрожал
перестрелять оркестр ресторана "Рыба" из автомата.
На развилке Восточного шоссе и московской трассы автомобиль
"Волгам-такси на большой скорости проследовал мимо передвижного
заградительного поста, не подчинившись сигналу остановиться. Лейтенант
Нетреба произвел четыре выстрела из автомата, ранив водителя в нижнюю
челюсть. Пассажиры не пострадали. Начато служебное расследование
правомерности применения оружия.
Утром, когда информация о событиях прошедшей ночи легла в суточную
сводку происшествий, можно было сказать, что розыск "по горячим следам"
результатов не дал: лица, причастные к преступлению на восемнадцатом
километре, не установлены, угнанный автомобиль ГАИ не обнаружен. Оперативка
у Мишуева началась только в одиннадцать. Ожидая начальника, сотрудники
отдела борьбы с особо тяжкими преступлениями расселись в его просторном
недавно отремонтированном кабинете, сплошь обшитом светлой полировкой.
Раньше достопримечательностью этого помещения был огромный
дореволюционный несгораемый шкаф французского производства с патентованными
запорами, секретными блокировками и часовым механизмом, гарантирующим защиту
от самых квалифицированных "медвежатников". В новый интерьер бронированный
монстр не вписался, по команде Мишуева два десятка пятнадцатисуточников,
сдавленно, но внятно матерясь, уволокли его в подвал, где он дожидался в
лучшем случае вечного забвения, а в худшем -- острых расчленяющих факелов
синего автогенного пламени. Место уникального сейфа занял типовой "шкаф
металлический канцелярский", удачно уместившийся в мебельной стенке между
отделением для одежды и книжными полками с традиционными собраниями
сочинений классиков.
Сизов, ставящий надежность и основательность несравненно выше
преходящих красивостей моды, никогда бы не совершил подобного обмена. Он
сидел на торце длинного приставного стола и, чуть склонив голову, смотрел на
горячо обсуждающих вчерашнее происшествие Губарева и Фоменко. Приобретенная
за многие годы оперативной работы способность ухватывать главное во
внешности, манере поведения человека и обозначать его суть красноречивым
псевдонимом, отражающим индивидуальность безымянного до поры до времени
фигуранта, высветила в сознании подходящие псевдо: Двоечник и Гильза.
Причиной первого была вечная виноватость Фоменко: заискивающая
скороговорка, уклонение от любого спора, куриная привычка втягивать голову в
плечи. Правда, так он держался в основном с начальством, иногда -- с
коллегами, а когда встречался с блатными, стереотип поведения резко менялся:
развинченная дерзость, стремительные угрожающие движения, обильный жаргон.
Почему Губарев ассоциировался с гильзой, Сизов объяснить бы не смог.
Очевидно, дело в широких прямых плечах и некоторой округлости тела,
обещающей к сорока годам легкую полноту.
Сам Сизов, худощавый, костистый, с изборожденным морщинами загорелым
лицом, крючковатым носом и цепким холодным взглядом маленьких желтоватых
глаз, напоминал хищную птицу и вполне мог бы получить псевдо Гриф, если бы у
него уже не было другого прозвища.
За две минуты до начала совещания в кабинет ворвался запыхавшийся
Веселовский -- сильный, тяжелый и пробивной, как метательный молот. Ему
повезло: Мишуев не терпел опозданий и неблагодарности, а он совместил эти
грехи, не сумев довольствоваться дополнительным часом отдыха.
-- Что нового? -- спросил Веселовский, не успев плюхнуться на стул, но
ответа не получил, потому что наконец-то появился хозяин кабинета.
-- Не извиняюсь за задержку, все заседание руководства было посвящено
вчерашнему происшествию, -- на ходу сообщил он и, с озабоченным видом обойдя
приставной стол, опустился на свое место. -- Вы все включены в состав
оперативно-следственной группы...
Фразы получались значимыми и весомыми -- сказывалась многолетняя
тренировка. Имиджу Мишуев придавал большое значение. В любую жару ходил в
костюме и галстуке, подчеркивая принадлежность к клану руководителей,
имеющих отдельные кабинеты с кондиционерами. Держался вальяжно --
неторопливо и очень уверенно. Правда, лицо было простоватым: маленький
острый носик, выцветшие дугообразные брови, глазки-буравчики, тонкие губы.
Но с тех пор, как руководителей перестали выводить, словно особую породу, в
лицеях да закрытых корпусах, простецким лицом никого не удивишь.
-- Сейчас я изложу обстоятельства дела, которые были обсуждены на
совещании у генерала...
Говорил начальник отдела хорошо поставленным голосом, напористо и
энергично. По мнению Сизова, умение убедительно докладывать и красиво
выступать на собраниях явилось главным фактором его успешной карьеры. А
неспособность анализировать обстановку и избегать стереотипов поведения
помешала стать настоящим руководителем сыщиков.
Сизов мог быть субъективным, но сейчас Мишуев действительно тратил
время зря: сотрудники уже прочитали в сводке все, о чем он рассказывал.
Подполковник говорил только для Веселовского, который с интересом следил,
как кусочки мозаики восемнадцатого километра складываются в целостную
картину. Но именно этот интерес и выдавал его с головой, а неумение Мишуева
просечь, что лежит в основе такой заинтересованности, подтверждало мнение
Сизова. Закольцевав цепь своих умозаключений, Игнат Филиппович Сизов,
известный в уголовном мире под прозвищем Старик, удовлетворенно откинулся на
спинку стула.
-- Работники ГАИ действовали профессионально неграмотно: их не
насторожило упорное нежелание останавливаться, отчаянные попытки уйти от
погони, они продолжали думать, что имеют дело с обычными нарушителями, и не
приняли мер предосторожности...
Казалось, что сейчас Мишуев предложит наложить на убитых дисциплинарное
взыскание.
-- И вот результат -- Мерзлов застрелен, как только вышел из машины,
Тяпкин получил смертельное ранение, но сумел отбежать на обочину и дважды
выстрелить. Похоже, мимо...
Мишуев сделал паузу, осмотрел всех по очереди -- внимательно ли
слушают.
-- Преступники захватили патрульный автомобиль и скрылись. На месте
происшествия найдено семнадцать гильз от автомата Калашникова. В багажнике
брошенной машины обнаружен труп неизвестного мужчины с ножевым ранением в
спину.
Мишуев налил полстакана крепкого чая из маленького потертого термоса,
со вкусом отхлебнул.
-- На моем веку такого еще не было, -- сказал Веселовский. -- Ну и
дела! Автомат, два убитых сотрудника, третий труп в багажнике... Как в
Сицилии!
Мишуев отставил стакан.
-- Что ж, с легкой руки Веселовского назовем розыскное дело
"Сицилийцы". Но я жду от вас более плодотворных идей.
Мишуев вновь оглядел подчиненных.
Фоменко усиленно морщил лоб и писал что-то в большом отрывном блокноте.
Веселовский напряженно постукивал пальцами по столу. Губарев рассматривал
новенькую японскую авторучку. Сизов продолжал сидеть в прежней позе, никак
не обозначая своей деятельности.
-- Преступление необычайно тяжкое, вызывающее, оно поставлено на
контроль там... -- Мишуев показал пальцем вверх, где находился высокий
чердак с узкими сводчатыми оконцами и где заведомо никто ничего поставить на
контроль не мог, потому что обитая железом чердачная дверь была постоянно
заперта на огромный замок. Сизов скучал и ожидал момента, когда каждый
получит свою линию работы и можно будет разойтись по кабинетам.
-- Мы должны раскрыть его любой ценой в ближайшее время! И я хочу,
чтобы все это уяснили!
Начальник обращался преимущественно к бездельничающему Сизову, как
будто зная, о чем думает старший опер.
А думал Старик о том, что через два месяца Мишуев должен убывать на
учебу в академию с перспективой дальнейшего роста. И конечно, хотя никакое
преступление, даже самое тяжкое и вызвавшее большой общественный резонанс,
этому теоретически не помеха, в реальной действительности при зависших
"сицилийцах" генерал его никуда не отпустит. Значит, год псу под хвост, а
как сложится через год -- тоже неизвестно... Хотя, наоборот, известно! Ведь
ему сорок один -- предел по возрастным ограничениям. Последний шанс!
-- Больше месяца нам никто не даст! -- сказал, как отрубил, начальник
отдела.
Сизов усмехнулся. Действительно, надо раскрывать за месяц. А если не
будет раскрываться?
-- Что здесь смешного, Игнат Филиппович?
-- Да это я так... К началу учебного года можем и не успеть...
Мишуев помолчал, потом ехидно улыбнулся.
-- Лишь бы до пенсии успели.
Сизов отметил, что за последние годы подполковник научился владеть
собой. А когда пятнадцать лет назад желторотый лейтенант Мишуев проходил у
него стажировку, то багровел и срывался на крик от любого пустяка. Да и
потом невыдержанность вписывалась ему в аттестацию неоднократно.
-- Переходим к распределению обязанностей. -- Голос Мишуева был
спокоен. -- Веселовский занимается брошенным автомобилем -- судя по номерам,
он из Краснодарского края, и следами на месте происшествия. Фоменко работает
по розыску угнанной машины ГАИ. Сизов отрабатывает труп в багажнике.
Установить личность, проверить образ жизни, круг занятий, выяснить
привычки...
Наверное, ему доставляло удовольствие растолковывать бывшему наставнику
элементарные вещи, но Сизов не выдержал:
-- Товарищ подполковник, вы так подробно инструктируете меня, потому
что я самый молодой? Или наименее опытный?
Мишуев изобразил удивление.
-- Помилуйте, Игнат Филиппович! Мы уважаем ваш опыт, но речь идет о
серьезной работе. Зачем же демонстрировать амбиции? Но раз вы считаете себя
самым умным...
Мишуев обиженно пожал плечами.
-- Губарев ищет очевидцев -- может, кто-то проезжал в то время по
трассе, стоял на обочине, ремонтировался... Понимаю, надежды мало, но надо
использовать все шансы!
Подполковник оглядел сотрудников еще раз.
-- Вопросы есть? Нет. Через час представить планы работы. Сейчас все
свободны. Веселовский, вы задержитесь...
Фоменко первым выскочил в двойную полированную дверь, лихорадочно
закурил и медленно, поджидая остальных, побрел по обшитому под дуб коридору.
-- Кто же так останавливает подозреваемых? -- на ходу возмущался
Губарев. -- Надо было приготовить оружие, один вышел к машине, а второй
прикрывает...
-- Ты думаешь, они за преступниками гнались? -- обычной скороговоркой
спросил Фоменко, с силой выпуская табачный дым из угла искривленных губ. --
Они за червонцем гнались! Правильно, Игнат Филиппович?
Дерганый, нервный, Фоменко был знаменит тем, что за двадцать лет работы
в розыске самостоятельно не раскрыл ни одного преступления. Он объяснял это
OCR Палек & Alligator, 1998 г.
К окраине городские огни редели, в районе аэропорта от сплошной
электрической россыпи оставались отдельные, беспорядочно разбросанные на
темном фоне светляки; тем отчетливей выделялась параллельная курсу
взлетающих самолетов цепочка ртутных светильников над Восточным шоссе,
которая пронизывала широкое кольцо зеленой зоны и обрывалась перед
традиционным жестяным плакатом "Счастливого пути! ".
Здесь покидающие Тиходонск машины врубали дальний свет и на разрешенных
сорока прокатывались мимо стационарного поста ГАИ, чтобы, оказавшись в
черном желобе отороченной лесополосами трассы, ввинтиться наконец с
привычной скоростью в упругий душный воздух.
Сейчас высоко поднятая над землей стеклянная будочка пустовала. Не
знающие об обязательности ночных дежурств, с облегчением нажимающие
акселератор водители не придавали этому значения, как не обращали внимания
на проскальзывающие в попутном направлении радиофицированные машины с
номерами одинаковой серии.
Скрытые от посторонних глаз события этой ночи становились явными только
через восемнадцать километров, там, где половину трассы перегораживал
желто-синий "УАЗ" с включенным проблесковым маячком, мельтешили белые шлемы
и портупеи.
Видавший виды нелюбопытный "дальнобойщик", привычно повинуясь отмашкам
светящегося жезла, выводил свою фуру на встречную полосу, объезжая яркое
световое пятно, в котором мельком отмечал косо приткнувшуюся к обочине
"шестерку" еще одного глупого частника, на своем опыте убедившегося, что
ночная езда таит гораздо больше опасностей, чем преимуществ.
А другие глупые частники, завидев беспомощно растопырившуюся дверцами
легковушку, примеряли ситуацию на себя, до предела снижали скорость, обращая
бледные встревоженные лица к скоплению служебных машин, к занятым не
поддающейся беглому пониманию работой людям в форме и штатском, но резкие
взмахи жезлов и злые окрики затянутых в черную кожу гаишников заставляли их
топить педаль газа и восполнять недостаток увиденного предположениями, среди
которых было и успокаивающее -- о происходящей киносъемке.
Действительно, софиты и яркие прожектора на восемнадцатом километре
присутствовали и, подключенные к упрятанным в спецмашины генераторам,
ослепительно высвечивали белый порошок безосколочного стекла на жирном
черном гудроне, впечатанные в него обкатанные кругляши гравия, потеки
мазута, камешки и блестящие латунные цилиндрики, каждый из которых Сизов
обозначал бумажными трафаретками с аккуратно вырисованными цифрами. И съемка
действительно велась, только не кинокамерой, а тремя фотоаппаратами и
видеомагнитофоном.
Щелк, щелк... Откатившийся к самой кромке трассы жезл регулировщика --
точь-в-точь как те, которыми размахивают ребята из группы заграждения и
которые никто не думает фотографировать. След рикошета на лоснящемся
асфальте, рваный клочок металла с остатками желтой автомобильной краски,
темные, сливающиеся с фоном пятна -- еще одну лампу сюда, нет, в самый низ и
поверни, под косым углом -- щелк, щелк...
Исторгнутые из окружающего мрака мириады комаров и мошек
загипнотизированно роились в неожиданном море света, кусали, норовили
залезть в нос, уши, глаза. Когда Сизов устанавливал последнюю трафаретку,
копошащаяся масса облепила лицо, вгрызлась в губы и веки. Освободив руки, он
резко выпрямился, хлестнул по щекам, размазывая катышки напитавшейся кровью
слизи, брезгливо полез за платком.
Щелк -- гильза под каллиграфически выписанным номером: семнадцать, щелк
-- непонятная выщерблинка, шелк, щелк...
Вспышки блицев били по слезящимся от тысячеваттных ламп глазам,
усиливая раздражение. Он закрылся ладонью, попятился в тень, отвернулся к
шелестящей лесопосадке и, ничего не видя, уставился в темноту.
Со стороны распахнутой, точно на секционном столе, машины доносились
лающие команды Трембицкого: "Камеру ближе! Доктор, мешок... Лицо -- крупно!
Странгуляционная, что ли? Шею давай!"
Отснятые материалы увидит ограниченный круг людей, в конечном счете они
навечно осядут в архивной пыли рядом с пухлыми картонными папками,
помеченными зловещим красным ярлычком -- СК. Сизов еще не знал, какого
объема будет дело, сколько фамилий напишут на обложке, но очень отчетливо
представил стандартный бумажный квадратик в правом верхнем углу,
обыденно-канцелярский вид которого не соответствует исключительности того,
что он обозначает: смертная казнь. Раньше писали: ВМН -- высшая мера
наказания, сути это не меняло.
-- Что высматриваете в роще?
Мишуев подошел, как всегда, неожиданно.
-- Все гильзы отыскали?
-- Семнадцать. -- Сизов, щурясь, повернулся. -- Утром будет видно --
все или нет.
-- Посмотрите на обочине, там могут быть еще...
Опытный человек, даже не заглядывая в багажник брошенной "шестерки" и
не зная, что лежит на обочине под брезентом, мог предвидеть ядовито-красный
ярлычок в конце работы, которая сейчас разворачивалась на восемнадцатом
километре.
Об исключительности дела свидетельствовали многие внешние признаки.
Недаром столько машин, недаром собралось все руководство прокуратуры области
и УВД, недаром начальник отдела борьбы с особо тяжкими преступлениями лично
дает указания, а старший оперуполномоченный собственноручно отыскивает и
нумерует гильзы.
Сизов выругался.
Считается, если все подняты по тревоге, задействованы лучшие
сотрудники, начальство лично присутствует и осуществляет контроль -- это и
есть высшая организация работы. Только один человек на месте происшествия
придерживался другого мнения. Он полагал, что для дела было бы гораздо
полезней, если бы большинство присутствующих мирно спали в своих постелях,
набираясь сил для завтрашнего: оценки ситуации, анализа фактов, логических
выводов, принятия глобальных управленческих решений.
А сейчас что: информации -- ноль, улики рассеяны... Собрать,
зафиксировать, закрепить их -- дело узких специалистов, и они занимаются
своей работой: важняк областной прокуратуры Трембицкий, судебно-медицинский
эксперт, два криминалиста. Чем им поможет многочисленное начальство? Только
следы затопчут!
Завтра утром восстановленная по крупинкам картина происшедшего попадет
в справки и отчеты, из которых тот же прокурор области почерпнет куда больше
полезной информации, чем из собственных отрывочных и бессистемных
наблюдений. А отыскивать гильзы вполне мог молоденький сержант, для этого не
нужны опыт и знания сыщика с двадцатилетним стажем оперативной работы.
Так думал майор Сизов, шаря по заросшей травой обочине лучом мощного
фонаря и впустую напрягая уставшие глаза. Впрочем, многие считали, что
характер у него тяжелый.
Очередной приближающийся по трассе автомобиль не среагировал на
огненные отмашки поста заграждения, подкатил вплотную. Значит, свои. Разве
кого-то еще здесь нет?
Сизов выпрямился, незаметно массируя одеревеневшую поясницу. Номер он
разобрать не мог, но по движению среди прокурорского и милицейского
начальства понял, кто прибыл на восемнадцатый километр, еще до того, как
грузный Сергей Анатольевич выбрался наружу.
Вот уж кому сам Бог велел спать-почивать: осведомленность, достаточную
для осуществления общего руководства, представит суточная сводка, положенная
ровно в восемь на широкий полированный стол, а вникать в подробности
куратору административных органов совершенно ни к чему. Но нет -- презрел
неудобства, окунулся в самую гущу событий, работает наравне со всеми.
Правда, толку... Велика еще сила инерции, ой, велика!
"Отставить неуместную иронию!" -- почти услышал Сизов излюбленный окрик
Мишуева. Правда, его самого начальник до сих пор одергивать избегал. Но,
похоже, скоро начнет.
Откуда-то сбоку вынырнул Веселовский.
-- Видели? -- кивнул он в сторону неразличимых отсюда брезентовых
холмиков. -- Мясорубка!
Сизов пожал плечами.
-- Дальность почти километр, мощность соответствующая. А тут -- с
десяти метров... -- И без всякого перехода спросил: -- Глаза не болят?
-- А чего им болеть? -- удивился Веселовский. -- Я как огурчик -- даже
спать перехотел!
-- Может, тебя и комары не грызут? -- брюзгливо спросил Сизов,
расчесывая зудящую щеку.
-- Грызут, сволочи, спасу нет! Почти всю кровь выпили.
-- Ну то-то же, -- нравоучительно пробурчал Сизов и попытался не
щуриться.
-- Наших можно увозить? -- совсем рядом спросил начальник УГАИ.
-- Еще немного, -- резко ответил Трембицкий. -- Доктор хотел посмотреть
выходные...
Силуэт следователя напоминал вставшего на задние лапы волка.
-- Привет, Вадим! -- окликнул Сизов. -- Скоро заканчиваем?
-- Кто там? -- рыкнул важняк, вглядываясь в темноту, и сделал несколько
шагов вперед. -- Ты, Игнат? -- продолжил он обычным голосом. -- Здорово!
Думаю, за час уложусь. Оставлю оцепление, по свету надо сделать
дополнительный осмотр. Сейчас все равно ни черта не видно и спать охота.
Комары еще проклятые...
Оборвав фразу, Трембицкий заторопился туда, куда переместились
прожектора и софиты и где судебномедицинский эксперт уже поднимал брезент.
Потянуло холодным ветром, сильнее зашумела роща, и Сизов подумал, что,
если оказаться здесь одному, этот шелест покажется зловещим.
Между деревьями мелькнул свет, желтый круг выплыл на обочину, увлекая
за собой две темные фигуры.
-- У нас появилась версия, что стрелять могли из засады в лесополосе...
Фигуры приблизились. Мишуев с тяжелым аккумуляторным фонарем в руке
водил по месту происшествия Сергея Анатольевича и старательно изображал
осведомленного, компетентного, активного руководителя. Иногда эта роль ему
удавалась, особенно если зрители не были профессионалами. Осветив Сизова,
подполковник запнулся.
-- Вы нашли гильзы на обочине?
-- Ни одной.
-- Надо будет утром тщательно все прочесать.
Мишуев огляделся.
-- Пойдемте, Сергей Анатольевич, осмотрим машину.
Сизов понял, что Мишуев прокладывает маршрут таким образом, чтобы не
столкнуться с Трембицким. Следователь руководил осмотром и не терпел, когда
кто-либо забывал об этом.
Начальство переминалось у своих машин, отмахивалось ветками от комаров,
переговаривалось вполголоса.
Сизов подошел к стоящим в стороне сыщикам, вгляделся в огоньки сигарет,
кое с кем поздоровался.
-- Есть что-нибудь?
-- Кажется, нет. -- Фоменко протянул жменю семечек. Сизов покачал
головой.
-- Заедаешь?
Фоменко втянул голову в плечи и оглянулся.
-- Слышно, да? Я ж дома, вечером, в постели, под одеялом, -- шепотом
зачастил он. -- Кто ж знал, что ночью поднимут...
-- И чего ж ты здесь наработал? -- с явственно различаемым презрением
спросил Сизов.
-- А что, все нормально, я ж на подхвате -- прожектор носил, шнуры
наращивал...
-- Полный ноль, -- ни к кому не обращаясь, сказал Веселовский,
неотрывно глядя в сторону вскрытой "шестерки". -- Может, наш начальник
что-нибудь сейчас отыщет...
Мишуев подвел Сергея Анатольевича к распахнутому багажнику, посветил
внутрь, начал что-то объяснять, но Сергей Анатольевич внезапно отскочил в
сторону, зажал рукой рот и, круто повернувшись, бросился в темноту. Мишуев
обескураженно замолчал, посмотрел туда, где находился начальник управления,
потоптался на месте и нерешительно пошел следом.
-- Перестарался, -- сказал Фоменко. -- Зачем непривычному человеку
такое показывать?
-- А то не знаешь, зачем, -- проговорил Сизов и сплюнул.
Через некоторое время Мишуев и Сергей Анатольевич присоединились к
группе руководителей. Мишуев говорил что-то громко и возбужденно, потом
направился к сотрудникам своего отдела.
-- Курите? А работы больше нет?
Чувствовалось, что всплеск активности призван загладить допущенную
неловкость.
-- Почему преступники бросили машину? Никто не знает! А между тем это
важная деталь. Значит, что?
Подполковник требовательно посмотрел на Веселовского, потом перевел
взгляд на Фоменко.
-- Значит, надо выяснить: каково техническое состояние автомобиля,
может ли он двигаться и так далее...
-- Завтра этим займутся специалисты, -- устало сказал Сизов.
Мишуев пренебрежительно отмахнулся.
-- Кто ждет -- никого не догонит! Фоменко, проведите проверку всех
систем: запускается ли двигатель, есть ли ход, ну и тому подобное...
Исполнительный Фоменко, привычно пошмыгивая носом, отшвырнул брызнувший
искрами окурок, подтянулся и застегнул пиджак, демонстрируя готовность к
немедленным действиям.
-- Наследит в кабине, сотрет отпечатки, -- не скрывая раздражения,
произнес Сизов. -- Потом придется дактилоскопироваться да объясняться. К
тому же машина заперта, ключ у Трембицкого.
Казалось, Мишуев услышал только последнюю фразу.
-- Ладно, с прокуратурой спорить не будем. А то что не так -- на нас
свалят. Так, Игнат Филиппович?
Тон у начальника был почти дружеский и слегка сочувственный, будто
Трембицкий всегда сваливал на Сизова всякую напраслину, а сейчас он, Мишуев,
этому воспрепятствовал.
Сергей Анатольевич уехал первым, почти следом рванули машины прокурора
области и генерала, потом уехали замы, начальники отделов.
-- Даю лишний час отоспаться, а к десяти -- все у меня, -- отдал Мишуев
последнюю команду и хлопнул дверцей.
Восемнадцатый километр пустел. Один за другим исчезали в ночи красные
габаритные огоньки. Мягкие персональные "двадцатьчетверки" бережно несли к
Тиходонску по одному пассажиру. Разбитые, пропахшие бензином "рафики" и
"УАЗы" приняли в себя столько человек, сколько сумело втиснуться.
На въезде в город, перед плакатом "Добро пожаловать в Тиходонск", шоссе
перекрывал шлагбаум, и мигающий красный светофор загонял машины в длинный
контрольный коридор, начало и конец которого чутко стерегли спрятанные до
поры под землей стальные шипы спецсистемы "еж". Вооруженные автоматами
усиленные наряды проверяли документы водителей, иногда заглядывали в
багажники. Действовал режим операции "Перехват".
Спецмашины не досматривали, и они без остановки прокатились между
металлическими барьерами мимо стационарного поста ГАИ. В тускло освещенном
аквариуме, как и положено, несли службу два дежурных инспектора дорожного
надзора. Лиц их рассмотреть, конечно, было нельзя.
В невод заградительных мероприятий попали два угонщика, "дальнобойщик",
загрузивший свою фуру "левым" виноградом, восемь пьяных, водитель без
документов на машину и владелец доверенности с просроченным сроком.
В дежурную часть Центрального райотдела доставлен двадцатишестилетний
рабочий "Эмальпосуды" Сивухин, который в сильной степени опьянения угрожал
перестрелять оркестр ресторана "Рыба" из автомата.
На развилке Восточного шоссе и московской трассы автомобиль
"Волгам-такси на большой скорости проследовал мимо передвижного
заградительного поста, не подчинившись сигналу остановиться. Лейтенант
Нетреба произвел четыре выстрела из автомата, ранив водителя в нижнюю
челюсть. Пассажиры не пострадали. Начато служебное расследование
правомерности применения оружия.
Утром, когда информация о событиях прошедшей ночи легла в суточную
сводку происшествий, можно было сказать, что розыск "по горячим следам"
результатов не дал: лица, причастные к преступлению на восемнадцатом
километре, не установлены, угнанный автомобиль ГАИ не обнаружен. Оперативка
у Мишуева началась только в одиннадцать. Ожидая начальника, сотрудники
отдела борьбы с особо тяжкими преступлениями расселись в его просторном
недавно отремонтированном кабинете, сплошь обшитом светлой полировкой.
Раньше достопримечательностью этого помещения был огромный
дореволюционный несгораемый шкаф французского производства с патентованными
запорами, секретными блокировками и часовым механизмом, гарантирующим защиту
от самых квалифицированных "медвежатников". В новый интерьер бронированный
монстр не вписался, по команде Мишуева два десятка пятнадцатисуточников,
сдавленно, но внятно матерясь, уволокли его в подвал, где он дожидался в
лучшем случае вечного забвения, а в худшем -- острых расчленяющих факелов
синего автогенного пламени. Место уникального сейфа занял типовой "шкаф
металлический канцелярский", удачно уместившийся в мебельной стенке между
отделением для одежды и книжными полками с традиционными собраниями
сочинений классиков.
Сизов, ставящий надежность и основательность несравненно выше
преходящих красивостей моды, никогда бы не совершил подобного обмена. Он
сидел на торце длинного приставного стола и, чуть склонив голову, смотрел на
горячо обсуждающих вчерашнее происшествие Губарева и Фоменко. Приобретенная
за многие годы оперативной работы способность ухватывать главное во
внешности, манере поведения человека и обозначать его суть красноречивым
псевдонимом, отражающим индивидуальность безымянного до поры до времени
фигуранта, высветила в сознании подходящие псевдо: Двоечник и Гильза.
Причиной первого была вечная виноватость Фоменко: заискивающая
скороговорка, уклонение от любого спора, куриная привычка втягивать голову в
плечи. Правда, так он держался в основном с начальством, иногда -- с
коллегами, а когда встречался с блатными, стереотип поведения резко менялся:
развинченная дерзость, стремительные угрожающие движения, обильный жаргон.
Почему Губарев ассоциировался с гильзой, Сизов объяснить бы не смог.
Очевидно, дело в широких прямых плечах и некоторой округлости тела,
обещающей к сорока годам легкую полноту.
Сам Сизов, худощавый, костистый, с изборожденным морщинами загорелым
лицом, крючковатым носом и цепким холодным взглядом маленьких желтоватых
глаз, напоминал хищную птицу и вполне мог бы получить псевдо Гриф, если бы у
него уже не было другого прозвища.
За две минуты до начала совещания в кабинет ворвался запыхавшийся
Веселовский -- сильный, тяжелый и пробивной, как метательный молот. Ему
повезло: Мишуев не терпел опозданий и неблагодарности, а он совместил эти
грехи, не сумев довольствоваться дополнительным часом отдыха.
-- Что нового? -- спросил Веселовский, не успев плюхнуться на стул, но
ответа не получил, потому что наконец-то появился хозяин кабинета.
-- Не извиняюсь за задержку, все заседание руководства было посвящено
вчерашнему происшествию, -- на ходу сообщил он и, с озабоченным видом обойдя
приставной стол, опустился на свое место. -- Вы все включены в состав
оперативно-следственной группы...
Фразы получались значимыми и весомыми -- сказывалась многолетняя
тренировка. Имиджу Мишуев придавал большое значение. В любую жару ходил в
костюме и галстуке, подчеркивая принадлежность к клану руководителей,
имеющих отдельные кабинеты с кондиционерами. Держался вальяжно --
неторопливо и очень уверенно. Правда, лицо было простоватым: маленький
острый носик, выцветшие дугообразные брови, глазки-буравчики, тонкие губы.
Но с тех пор, как руководителей перестали выводить, словно особую породу, в
лицеях да закрытых корпусах, простецким лицом никого не удивишь.
-- Сейчас я изложу обстоятельства дела, которые были обсуждены на
совещании у генерала...
Говорил начальник отдела хорошо поставленным голосом, напористо и
энергично. По мнению Сизова, умение убедительно докладывать и красиво
выступать на собраниях явилось главным фактором его успешной карьеры. А
неспособность анализировать обстановку и избегать стереотипов поведения
помешала стать настоящим руководителем сыщиков.
Сизов мог быть субъективным, но сейчас Мишуев действительно тратил
время зря: сотрудники уже прочитали в сводке все, о чем он рассказывал.
Подполковник говорил только для Веселовского, который с интересом следил,
как кусочки мозаики восемнадцатого километра складываются в целостную
картину. Но именно этот интерес и выдавал его с головой, а неумение Мишуева
просечь, что лежит в основе такой заинтересованности, подтверждало мнение
Сизова. Закольцевав цепь своих умозаключений, Игнат Филиппович Сизов,
известный в уголовном мире под прозвищем Старик, удовлетворенно откинулся на
спинку стула.
-- Работники ГАИ действовали профессионально неграмотно: их не
насторожило упорное нежелание останавливаться, отчаянные попытки уйти от
погони, они продолжали думать, что имеют дело с обычными нарушителями, и не
приняли мер предосторожности...
Казалось, что сейчас Мишуев предложит наложить на убитых дисциплинарное
взыскание.
-- И вот результат -- Мерзлов застрелен, как только вышел из машины,
Тяпкин получил смертельное ранение, но сумел отбежать на обочину и дважды
выстрелить. Похоже, мимо...
Мишуев сделал паузу, осмотрел всех по очереди -- внимательно ли
слушают.
-- Преступники захватили патрульный автомобиль и скрылись. На месте
происшествия найдено семнадцать гильз от автомата Калашникова. В багажнике
брошенной машины обнаружен труп неизвестного мужчины с ножевым ранением в
спину.
Мишуев налил полстакана крепкого чая из маленького потертого термоса,
со вкусом отхлебнул.
-- На моем веку такого еще не было, -- сказал Веселовский. -- Ну и
дела! Автомат, два убитых сотрудника, третий труп в багажнике... Как в
Сицилии!
Мишуев отставил стакан.
-- Что ж, с легкой руки Веселовского назовем розыскное дело
"Сицилийцы". Но я жду от вас более плодотворных идей.
Мишуев вновь оглядел подчиненных.
Фоменко усиленно морщил лоб и писал что-то в большом отрывном блокноте.
Веселовский напряженно постукивал пальцами по столу. Губарев рассматривал
новенькую японскую авторучку. Сизов продолжал сидеть в прежней позе, никак
не обозначая своей деятельности.
-- Преступление необычайно тяжкое, вызывающее, оно поставлено на
контроль там... -- Мишуев показал пальцем вверх, где находился высокий
чердак с узкими сводчатыми оконцами и где заведомо никто ничего поставить на
контроль не мог, потому что обитая железом чердачная дверь была постоянно
заперта на огромный замок. Сизов скучал и ожидал момента, когда каждый
получит свою линию работы и можно будет разойтись по кабинетам.
-- Мы должны раскрыть его любой ценой в ближайшее время! И я хочу,
чтобы все это уяснили!
Начальник обращался преимущественно к бездельничающему Сизову, как
будто зная, о чем думает старший опер.
А думал Старик о том, что через два месяца Мишуев должен убывать на
учебу в академию с перспективой дальнейшего роста. И конечно, хотя никакое
преступление, даже самое тяжкое и вызвавшее большой общественный резонанс,
этому теоретически не помеха, в реальной действительности при зависших
"сицилийцах" генерал его никуда не отпустит. Значит, год псу под хвост, а
как сложится через год -- тоже неизвестно... Хотя, наоборот, известно! Ведь
ему сорок один -- предел по возрастным ограничениям. Последний шанс!
-- Больше месяца нам никто не даст! -- сказал, как отрубил, начальник
отдела.
Сизов усмехнулся. Действительно, надо раскрывать за месяц. А если не
будет раскрываться?
-- Что здесь смешного, Игнат Филиппович?
-- Да это я так... К началу учебного года можем и не успеть...
Мишуев помолчал, потом ехидно улыбнулся.
-- Лишь бы до пенсии успели.
Сизов отметил, что за последние годы подполковник научился владеть
собой. А когда пятнадцать лет назад желторотый лейтенант Мишуев проходил у
него стажировку, то багровел и срывался на крик от любого пустяка. Да и
потом невыдержанность вписывалась ему в аттестацию неоднократно.
-- Переходим к распределению обязанностей. -- Голос Мишуева был
спокоен. -- Веселовский занимается брошенным автомобилем -- судя по номерам,
он из Краснодарского края, и следами на месте происшествия. Фоменко работает
по розыску угнанной машины ГАИ. Сизов отрабатывает труп в багажнике.
Установить личность, проверить образ жизни, круг занятий, выяснить
привычки...
Наверное, ему доставляло удовольствие растолковывать бывшему наставнику
элементарные вещи, но Сизов не выдержал:
-- Товарищ подполковник, вы так подробно инструктируете меня, потому
что я самый молодой? Или наименее опытный?
Мишуев изобразил удивление.
-- Помилуйте, Игнат Филиппович! Мы уважаем ваш опыт, но речь идет о
серьезной работе. Зачем же демонстрировать амбиции? Но раз вы считаете себя
самым умным...
Мишуев обиженно пожал плечами.
-- Губарев ищет очевидцев -- может, кто-то проезжал в то время по
трассе, стоял на обочине, ремонтировался... Понимаю, надежды мало, но надо
использовать все шансы!
Подполковник оглядел сотрудников еще раз.
-- Вопросы есть? Нет. Через час представить планы работы. Сейчас все
свободны. Веселовский, вы задержитесь...
Фоменко первым выскочил в двойную полированную дверь, лихорадочно
закурил и медленно, поджидая остальных, побрел по обшитому под дуб коридору.
-- Кто же так останавливает подозреваемых? -- на ходу возмущался
Губарев. -- Надо было приготовить оружие, один вышел к машине, а второй
прикрывает...
-- Ты думаешь, они за преступниками гнались? -- обычной скороговоркой
спросил Фоменко, с силой выпуская табачный дым из угла искривленных губ. --
Они за червонцем гнались! Правильно, Игнат Филиппович?
Дерганый, нервный, Фоменко был знаменит тем, что за двадцать лет работы
в розыске самостоятельно не раскрыл ни одного преступления. Он объяснял это