Страница:
– И что? – спросил Леший. – Тебе-то какой от всего этого толк?
– Такой, – сверкнул зубами Миша. – Может, «закинемся» как-нибудь вместе, покажешь мне, что тут и как… Я как раз хотел задержаться на пару месяцев, осмотреться…
Миша смотрел на него с хитроватым выражением провинциального идиота.
«Хороший ты парень, Миша, да нечего тебе дать, – подумал Леший. – Остается повалить и в ухо нассать…»
Он никогда не сходился с незнакомцами. Какие бы редкие вещи у них ни были…
– Ладно. Не знаю, – сказал он и поднялся из-за стола. – Там видно будет. В общем, спасибо за пиво. Вкусное.
– Ты что, уходишь? А как насчет «закидки»? Давай сейчас и договоримся!
Леший покачал головой и направился к выходу.
– Да ё-моё… Как хочешь, короче… Я ж не набиваюсь! Надумаешь, заходи сюда. Я здесь буду!
Леший, не оборачиваясь, махнул рукой.
Вариант номер один не сработал. Оставался вариант номер два.
Когда Леший вышел из кафе, южный провинциал Миша достал мобильный телефон, нажал кнопку соединения и что-то тихо произнес. Он не знал, чей это номер, не знал, кто возьмет трубку, можно считать – ничего не знал. Он знал только, что нужно сказать и что за этим последует.
– Клиент пошел, – встрепенулся Клин, и атмосфера в старом «жигуленке» мгновенно накалилась.
Ощущение легкости и согласия, появившееся после первого бокала, давно ушло. Надо было сразу уходить, видимо. Вслед за Хорем. Или вместе с ним. Что за дурацкая привычка доводить до тупика любое приятное состояние души?
Очутившись на улице, Леший подтянул под самое горло замок куртки, постоял еще зачем-то на крыльце – ага, вспомнил: закурить, – и двинулся через тесные ряды спящих машин, чтобы потом дворами срезать путь к метро. Единственный фонарь на парковке еле тлел, но черное пятно на асфальте, где сгорела его «Аскона», Леший видел хорошо. Черная бесформенная клякса, не отмытая еще осенними дождями. Кругом все заставлено машинами – здесь паркуются на ночь автовладельцы из окрестных пятиэтажек, владелец «Козерога» смотрит на это сквозь пальцы, – а зловещий кусок закопченного асфальта почему-то пуст. Может, случайность, а может, и нет. Может, это Томилин не хочет, чтобы здесь кто-то стоял? Бродит его бесприютная душа по последней парковке, шугает водителей, все ждет, когда явится Неверов со товарищи, бережет для них место… Чтобы раз и навсегда закончить начатое дело.
«Да, – подумал Леший, – это на него похоже». Аккуратный был человек Томилин. И слово всегда держал. Вот только в этот раз не повезло – ни ему, никому. И ничего тут не поделаешь.
Леший быстро пересек парковку. Мысли тоже следовали своим маршрутом, и ничего удивительного не было в том, что они плавно перетекли на керченского мужика Мишу, такого ладного, такого не по-московски загорелого, да и не мужика вовсе, а, если разобраться, вполне интеллигентного мужчину. Вот только ручищи эти огромные…
На Лешего, как это порой с ним бывает, вдруг снизошло ясное понимание правильности принятого решения. Ай да молодец, Алексей Иванович, все правильно сделал! Ну, симпатичный малый, ну, умный, приятный, ну, книга у него драгоценная… Но это не повод для знакомства! Особенно когда чужак сам проявляет инициативу. Как с бабами: вот идет она навстречу, красивая, чужая, недоступная, кажется, в лепешку бы разбился ради одной ее улыбки; но она вдруг подходит к тебе сама и предлагает трахнуться по-быстрому, не за деньги, ни-ни, а так, потому что понравился ты ей с первого взгляда. Или слышала она, будто ты такой-растакой честный мужик… И – ведь не захочется. Потому что не бывает так. Разводилово, шантаж – это бывает. Или «спидовозка», которая мстит миру за свою короткую глупую жизнь, – это тоже бывает…
«Проживем и без его книги», – подумал Леший.
Ну, подумаешь, председатель Императорской комиссии г-н Бояринов! Исходили без его помощи сотни километров под Москвой, не пропали, исходим и еще. Куда ж деваться теперь: основная жизнь уже давно внизу, а на поверхности только перерывы между «закидками»…
Он выбрался на асфальтовую дорожку, дугой пересекающую двор. Перед ним шагал, переступая длинными ногами, высокий нескладный парень. Очень сутулый и очень нескладный. Леший не помнил, откуда он возник, из кустов, наверное, здесь настоящий проходной двор, многие просто поссать забегают. Вот уж жердяй, так жердяй, подумал Леший, вот уж кому в диггеры путь заказан… Но не успел он даже как следует посочувствовать случайному попутчику, как тот вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимое препятствие, и плавно, на пятках, развернулся на сто восемьдесят градусов. Леший увидел прямо перед собой удлиненное худощавое лицо с невероятным носом, похожим на прихлопнутого могучим ударом червя. Он еще не понял, что нужно этому жердяю, зачем он остановился, но тело уже само качнулось вправо, поднырнув под летящий навстречу кулаку. «Левша», – удивленно отметилось где-то в сознании.
С этого момента он перестал думать и рассуждать. Жердяя качнуло вперед, вслед за кулаком, Леший выпрямился и боком продвинулся в противоположном направлении, одновременно сделав подсечку. Жердяй послушно споткнулся и, протанцевав на одной ноге, рухнул, как съехавший с рельсов башенный кран. Вернее, Леший полагал, что он рухнул, потому что увидеть ничего не успел. На затылок вдруг легла невыносимая тяжесть, пригнувшая его к земле, а в следующую секунду он обнаружил прямо перед собой подсвеченные иллюминацией темные московские облака, и ощутил вспышки боли во всем теле, и понял, что лежит навзничь, а его пинают ногами куда попало. Потом раздался запыхавшийся голос:
– Потащили.
И его поволокли в ночь, выворачивая плечевые суставы. Леший попробовал подобрать под себя ноги, приподняться, но небо тут же заслонило чье-то лицо, и немедленно последовал удар по почкам. Потом зашуршали кусты, стало темно, его швырнули куда-то, спина попала на острый камень, и Леший громко вскрикнул, но крик почему-то донесся откуда-то со стороны, будто тело его все еще оставалось лежать там, на асфальтовой дорожке. Руки, которые уже шарили по его одежде, выворачивая и разрывая карманы, замерли.
– Тихо! Умри! – прошипел тот же запыхавшийся голос.
Шаги, подсекающие траву. Вкрадчивый шорох вокруг.
Пятнистые тени листьев на небе. Еще один вскрик, хотя на этот раз Леший не кричал… точно не кричал.
На лицо ему легло что-то тяжелое и шершавое, пахнущее табаком и потом. Пытается вдавить в землю, размазать, уничтожить. Леший завертел головой, но тут же получил удар кулаком.
– Лежи, сука!
– Клиент пошел, – сказал Клин. – По местам.
Барбос, не изменившись в лице, ловким движением собрал карты в колоду, закинул в карман и, выпятив губы, пошел к дорожке. Попугаю показалось даже, что он насвистывает, хотя никакого свиста он не услышал. В голове зашумело, как в испорченном радиоприемнике.
– Ну, что встал? – рыкнул на него Клин.
Он в упор смотрел на Попугая, и Попугай, который все это время думал, что он боится, волнуется и все такое, – вот только сейчас он испугался по-настоящему, до усеру. Он попятился, развернулся, потом зачем-то встал как вкопанный, замер, словно приглашая Клина пнуть его под зад.
Нет, ноги уже сами несли его через кусты, где за выщербленным бортиком на краю парковки находилось его, Попугая, рабочее место. Он никогда еще не казался самому себе таким нескладным, нелепым, никудышным. Произошла ошибка, что его взяли в эту бригаду, ведь он не урка, не боец, у него другое призвание, он создан для вскрытия паркета и демонтажа сантехники, для мирной и пыльной работы. Попугай даже приостановился было, раздумывая, а не сообщить ли об этом Клину прямо сейчас, но его длинные жерди-ноги, которые, похоже, остались единственным органом его тела, способным принимать осмысленные решения, несли его дальше…
Асфальт перед кафе был освещен желтым светом, словно пролили густой гоголь-моголь, а здесь, на парковке, в одиночестве умирал тусклый мерцающий фонарь. Со стороны улицы доносился гул автомобилей и голосов.
На несколько мгновений к этому шуму добавился другой шум, музыкальный, размеренный, с высоким взвизгом гитар и ритмичным завыванием женских голосов. Это из кафе: дверь открылась…
И закрылась.
Сейчас он появится.
Попугай громко сглотнул, прикрыл глаза. Внутренне завибрировал от глупого, глупого и дикого желания перенестись в тот чудный, жаркий июльский денек, когда все пошло наперекосяк и когда еще можно было что-то изменить.
Потом открыл глаза. Его глуповатое лицо окаменело. Из-за угла кафе вырулила чья-то фигура, не спеша направилась к парковке. К Попугаю.
Клиент.
Ладно, все. Паркет, сантехника, Суржики, Пивняки, мечты… гребись все колом. Ему надо налаживать свою жизнь здесь и сейчас.
Попугай вышел на дорожку, побрел в глубь двора, прислушиваясь к шагам за спиной. Клиент пересек парковку, перескочил широкую лужу под тополями и тоже ступил на дорожку. Попугай прибавил шагу. Он больше не боялся и даже успел взвинтить себя до какой-то неуверенной, дергающейся степени озлобления.
Схема такая: он впереди клиента, Клин с Барбосом сзади в нескольких метрах. Он разворачивается и отвлекает внимание на себя, в это время Клин и Барбос подбегают, бьют в кумпол и укладывают клиента на асфальт. Затем оттаскивают в сторону и занимаются разделкой туши. Вроде просто. И не сложно. Вроде…
Но Попугай переборщил. Вместо того, чтобы просто обернуться и спросить огня, он зачем-то навесил клиенту в челюсть. Хотел навесить. Наверное, это была истерика. Почему навес не получился, он так и не понял. Клиент куда-то пропал, а Попугай полетел на асфальт, едва не сбив летящего навстречу Барбоса.
Когда он поднялся на ноги, Клин с Барбосом уже молотили клиента ногами, а потом потащили в кусты. Все происходило очень быстро, слишком быстро, Попугай за ними не поспевал. Клин и Барбос тяжело дышали и рвали клиента, пытаясь освободить его карманы. На траву полетели ключи, денежные купюры…
– Где ж это гребаное золото?! – хрипло прошипел Барбос.
И тут на дорожке появилась вторая фигура. Не просто мелькнула, ссутулившись, стремясь быстрее пробежать мимо ненужной и страшной чужой разборки, чтобы потом благодарить себя за осторожность и благоразумие. А именно что выросла, материализовалась – массивная, настороженная, угрожающая.
– Эй? – послышался негромкий голос из темноты.
Клин с Барбосом замерли, оглянулись на Попугая, словно это именно он нарушил тишину. Попугай растерянно развел руками, не понимая, что от него хотят. Клин что-то прошипел негромко, выпрямился.
– Эй, алё?
Фигура успела как-то незаметно приблизиться, увеличиться в размерах, словно стояла на движущейся платфор– ме, и оформилась в плечистого мужика, явно настроенного влезть не в свое дело.
Надо бежать, подумал Попугай, почему они медлят? Суржик бы давно уже сбежал, Суржик шустрый парень… Ноги, которые полностью приняли на себя управление попугайским организмом, потихоньку, потихоньку двинулись прочь от дорожки.
Но Клин почему-то бежать не собирался. Он переглянулся с Барбосом и вышел из кустов. Уже не таясь, уверенно и смело, на ходу отряхивая руки.
– Х… надо? – недовольно произнес он. – Заблудился, что ли? Дорогу показать? Щас сделаю…
– Я товарища ищу, – объяснил незнакомец. – Он только что вышел…
– Вон туда пошел, – показал Клин в противоположную сторону, и в ту же секунду его вторая рука стремительно нырнула в живот плечистого.
«Нож!» – вдруг понял Попугай.
Нож. Труп. Милиция. Суд. Тюрьма. Он продолжал пятиться назад.
А перед ним происходило что-то совсем непонятное. Клин вдруг застонал и рухнул на колени, потом крутнулся на месте, словно собираясь сделать сальто-мортале из этого необычного положения, и тут же раздался короткий глухой треск, от которого по коже Попугая побежали мурашки. А потом лязгнуло железо об асфальт, а Клин катался по земле и жрал землю, и было такое впечатление, что в правом рукаве его куртки ничего нет, один воздух, и только запястье болтается, будто пришитое к обшлагу, как у куклы.
Бородатый же, целый и невредимый, уже ломился через кусты, а через мгновение оттуда жопой кверху вылетел Барбос и врезался в траву прямо перед Попугаем. Когда Барбос приподнял на него свое неузнаваемое лицо, обнаружилось, что на месте, где раньше был нос, сейчас болтается какая-то хрень, словно прилепили кусок кровавого фарша, который вот-вот отвалится. Барбос встал на карачки, отупело наблюдая, как траву под ним орошает черная густая капель, и дико протяжно завыл:
– У-у-у-у!!
А Попугай был уже далеко. Длинные нескладные ноги, его верные друзья, несли чудом уцелевшее тело прочь от этого места; он замысловатым зигзагом пересек Красную Пресню, едва избежав смерти под колесами «Газели», пробежал по Дружинниковской, сбив с ног задумчивую даму с двумя тортиками в связке, а потом рухнул на скамейку на автобусной остановке и в голос разрыдался, размазывая сопли по лицу и распугивая пассажиров. Попугай и сам не знал, отчего он рыдает, – наверное, от страха, отчего ж еще… но не того страха, который остался там, у кафе «Козерог», а от страха перед собственной бесконечной глупостью, которая идет за ним по следу, как чокнутый параноик с фугасом, и от нее не убежишь, не скроешься, не обманешь. И не убьешь ее.
Когда он успокоился, автобусы уже не ходили, остановка была пуста. Попугай сидел до самого утра, наклонив голову и широко расставив ноги, и сосредоточенно плевал на асфальт. А его волосы все еще стояли дыбом, как наэлектризованные, напоминая дурацкий птичий хохолок.
– Твоя? – Миша поднял отвертку с черной пластмассовой ручкой.
– Нет, – поспешно отказался Леший. Признаваться, что носил с собой оружие и не смог им воспользоваться, было стыдно.
Отвертка улетела в темноту.
– Вот, тут еще деньги…
Миша протянул ему несколько смятых пятидесятирублевок. Леший сунул их в карман и тут же наступил на что-то. Он осторожно, по-стариковски, наклонился, стараясь не обращать внимания на морзянку боли, телеграфируемую всеми внутренними органами. Это оказался его мобильник с разбитым дисплеем и двумя острыми обломками на месте флипа.
– Наркоманы припадочные, – сказал Леший, точнее, переполнявшие его эмоции, стресс, рвущийся наружу с ненужными, зато успокаивающими самого себя словами.
Он достал сим-карту и швырнул искалеченный телефон в кусты.
– Какое-то золото у меня искали… Откуда у меня золото?
Миша неопределенно хмыкнул, продолжая обшаривать траву лучом фонаря (мечта диггера, натовская штучка, угол и плотность луча регулируются скользящей кнопкой, как зум в видеокамере). Он поднял кожаную книжечку, открыл, рассмотрел фото на водительском удостоверении, протянул Лешему.
– Так ты на машине, что ли?
– Нет, – коротко сказал Леший, пряча книжку в карман. Он и сам не знал, зачем таскает ее с собой. И зачем таскал отвертку – тоже не знал. Отвертка сама по себе ничего не решает. Да и граната не решает: если очко жим-жим, так даже кольцо не вытащишь…
На асфальтовой дорожке матово поблескивал нож, Миша присел, осторожно взял его платком, чтобы не оставить отпечатков, рассмотрел и равнодушно отбросил в траву.
– Шпана, – сказал он. – Золото искали, говоришь? Гм…
«Может, они серебро с золотом перепутали? – внезапно подумал Леший. – Привет от неверовских? Тогда совсем плохо…»
Он топтался в кустах, разыскивая ключи, хотя на ключи ему было по большому счету наплевать: домой можно попасть и через подвал, – и украдкой поглядывал на своего избавителя. Самый известный диггер Москвы все еще не мог прийти в себя. Он всякого повидал в жизни, конечно, и горы, и ямы, как говорится, и «гладиаторские» бои между пленными контрактниками, которые в аулах устраивали заместо вечернего сериала… но такую молниеносную и жестокую расправу – один, «голый», против троих с ножом, – наблюдал впервые. Леший даже испытывал что-то вроде восхищения. Хотя…
Может, Миша сам и подстроил все это?
Но зачем?
Мало ли зачем…
Но как можно такое подстроить? Он отчетливо слышал, как ломалась кость, видел, как уползал тот урод, а его рука свободно гнулась как минимум в трех местах. А что, интересно, он сделал с носом второго парня – оторвал, что ли? Нет, такое не подстроишь, все было по-настоящему…
– Смотри, эти, что ли? – спросил Миша.
На его широченной ладони лежала связка ключей, какая-то увядшая, уменьшившаяся, как показалось Лешему, в размерах. Он кивнул и взял ключи.
– В общем, это… Спасибо.
Миша посмотрел на него и сказал:
– Пошли отсюда скорее.
Леший рассчитывал поймать такси на Пресне или Дружинниковской, но в конце концов они пошли в противоположную сторону, пересекая темные дворы и маленькие безлюдные улочки, чтобы выйти сразу на Садовое Кольцо.
– Они могли позвонить своим, – объяснил Миша. – Да и позвонили уже, скорее всего, и кто-то рыскает сейчас по твоему обычному маршруту. Ты ведь на метро обычно идешь?…
– Какая разница? – сказал Леший. – Откуда они знают? Ты что, думаешь, эти придурки именно меня пасли там, во дворе?
– Но не меня же, – резонно возразил Миша.
– А на хрен я им сдался? – скорей он спрашивал самого себя, надеясь убедиться, что это просто случайность: шпана, она и есть шпана…
– Не знаю.
Они вышли на Садовое, словно выбрались из люка на яркий солнечный свет; здесь горели огни, бурлил человеческий водоворот, набирала силу шумная ночная жизнь.
– Ненавижу просто этих крыс, – сказал Миша, с интересом оглядываясь на вывеску казино, где по неоновой пальме резво карабкался желтый неоновый орангутанг. – У меня чутье на них… будто говном несет от каждого. Это как второе зрение, не знаю даже, откуда берется… Ты ушел, я тоже засобирался. И чувствую вдруг: не то что-то. А в кустах возня… Дай, думаю, проверю. И – точно…
Он проводил восхищенным взглядом блондинку с красивыми ногами под кожаным мини-плащом.
– Может, они за книгой твоей охотились? – сказал Леший. – Может, кто-то в кафе подслушал наш разговор и решил, что я книгу себе взял?
– Ага, – Миша ухмыльнулся. – Взял и спрятал в карман джинсов. Нет, друг… Вряд ли они такие библиофилы. Они деньги искали. Или золото.
Леший пожал плечами.
– Странно это как-то.
– В мире много таких странностей. Идет человек домой, ему по голове кирпичом шарахнули, десять рублей забрали и купили водку. А он умер в больнице…
«Хрен на десять рублей что-то приличное купишь, – мрачно подумал Леший. – Разве что конченый шмурдяк, которым и отравиться недолго… А выпить бы сейчас надо. Ох, надо!»
– У нас в Аджимушкае тоже странности случались… Зайдут люди в катакомбы, посмотреть, а выйдут без вещей и ценностей. Если вообще выйдут. Оказалось, ганг… Банда. Лет по двадцать-двадцать пять… неглупые люди, нормальные. В детстве в отряде «Поиск» состояли – это у нас вроде красных следопытов, погибших бойцов в катакомбах ищут. А как подросли – банду организовали.
«Странно он все-таки говорит, – подумал Леший. – Правильно слишком… „В отряде состояли, банду организовали…“ Будто он учитель, да среди своих учеников и живет…»
– Они «диких» туристов грабили, археологов, спелеологов всяких, да и всех, кто попадется… Там за два поворота зайдешь, и тебя никто не услышит, хоть на части режь. Лабиринты они знали хорошо, всегда уходили, если что… Милиция под землей не работает, как-то для виду прошли по главному тоннелю – и все. Но мы их в девяносто девятом все-таки вычислили…
– И что? – спросил Леший.
– А ничего, – улыбнулся Миша. – Пропали куда-то. Переехали, видно… О, смотри, там такси стоит. Пошли, я тебя посажу. Денег хватит?
На стоянке напротив круглосуточного гастронома горел зеленый огонек.
– А ты? – спросил Леший.
– Мне тут рядом, – сказал Миша, протягивая свою ручищу. – Я комнату на Маяковке снимаю. Пешком дойду. Давай, не попадайся больше…
Громадная ладонь повисла в воздухе. Леший напряженно думал. Очень напряженно. Так бывало нечасто. И он принял решение. Очень неожиданное и для себя совершенно нетипичное. Можно сказать, из ряда вон выходящее.
– Поехали ко мне, – сказал Леший. – Выпивка есть, пожрать что-нибудь найдется. Посидим, поговорим… Я ваших подземелий не знаю, расскажешь.
– Да ладно тебе! – поморщился Миша. – Благодарить будешь, как в кино? Забудь. Я вообще-то люблю драки. Боями без правил занимался. Адреналин и все такое… Так что мне не трудно. Пока.
– Не «ладно», – Леший подтолкнул его в сторону такси. – Поговорим за жизнь. Если бы ты не влез, может, я бы уже никогда за жизнь не разговаривал… Поехали, короче.
Когда Леший включил свет в прихожей, Миша застыл на месте, оборвав на полуслове поучительнейший рассказ о недавнем обвале в Багеровской каменоломне.
– Мать моя, вот это руина! – тихо присвистнул он. – У тебя что… торнадо здесь прошел, что ли?
– Торнадо? – Леший невозмутимо шаркнул ногами по тряпке у входа и направился с пакетами в кухню. – Это типа смерча что-то?… Нет, гости тут одни развлекались, скучно им было… Ты проходи давай, не стой.
Два дня и уйма душевных сил, потраченные Лешим на уборку в изуродованной неверовцами квартире, в общем– то, мало что дали. Полы в прихожей вздулись, выперли из пазов и напоминали торосы во время ледохода. Разбитое трюмо, из которого Леший накануне выковырял последние застрявшие в раме осколки, – точь-в-точь затертый во льдах корабль, давным-давно покинутый командой. На старинном телефонном аппарате, висевшем на стене, не было диска, а на месте трубки торчал размочаленный провод. Трубку Леший, кстати, нашел почему-то под диваном в гостиной, ее пытались разбить, но лишь понаделали трещин.
– Хорошие гости, – Миша тоже старательно расшаркался на тряпке. – Я видел как-то один дом на побережье после восьмибалльного урагана… В общем, бывает хуже, не волнуйся.
– Да мне начхать! – откликнулся из кухни Леший. – А у вас на Черноморье что – бывают такие ураганы?
– У нас все бывает, – сказал Миша.
И все-таки плиточный пол в кухне был чисто выметен, в сверкающей мойке ни намека на грязную посуду… хотя чистой посуды не было тоже: неверовские перед уходом разбили все, что могли разбить. В углу приткнулся исцарапанный чем-то острым холодильник с сорванной дверцей. На плексигласовых полках вместо колбасы и пельменей лежали вперемежку стопки газет, книги, компьютерные диски и коробки с чипсами. Табуреток не наблюдалось. Обеденный стол без ножек был просто привален к стене. Под потолком висела «сотка» без абажура.
– Возьмись-ка с той стороны. Давай ее сюда, – сказал Леший.
Они положили обезноженную столешницу посреди кухни на древнеримский манер, Леший выгрузил из пакетов коньяк, сардины, консервированные оливки, хлеб и лимон. Достал из-под мойки пластиковые стаканчики и пластиковые одноразовые приборы.
– А теперь смотри на меня и делай, как я. Пол чистый, садись жопой, не испачкаешься.
Леший уселся перед столом, по-турецки скрестив ноги. Открыл консервы, нарезал лимон и разлил коньяк по стаканам. Миша посмотрел на него, набросал в свою тарелку немного снеди, взял стакан, понюхал, пробормотал: «Знатно».
– Ну что, – сказал Леший. – Давай за знакомство. Я был идиот, если честно. Думал, ты или прохиндей, или на бандюков стараешься. В общем, был неправ, извини.
Миша только пожал плечами и вылил в себя коньяк. Задумчиво выдохнул.
– Хорошо, – сказал он.
Леший проглотил свои сто грамм, даже не почувствовав вкуса. Адреналин еще колобродил в крови, а по сосудам поднялась, как в скоростном лифте, теплая оглушающая волна.
– Нет, ну ты молоток! – Леший рассмеялся. – Отбойник! Ты ж их за три секунды в асфальт втоптал и даже не вспотел!… Скажи лучше, где махаться научился? Чечня? «Альфа»? «Вымпел»?…
– Да нет, я самоучка, – ответил Миша. – Борьба, бокс, потом бои без правил… А что это за «Вымпел»?
Леший махнул рукой, схватил бутылку и разлил по второй:
– А-а… Неважно. Жалко, тебя там не было с нами в девяносто шестом… Надрали бы жопу этим… Ладно. Давай, за тебя. За тебя конкретно. Молодчага. Мне бы роту таких хлопцев, как ты… Эх!
Леший оскалился, шумно вдохнул сквозь сжатые зубы. Его обычно непроницаемое лицо на какой-то миг словно ожило, заходило ходуном, в нем проступили злость и старая, глубокая, как хроническая хвороба, боль.
– Амир-сука давно бы в земле гнил… Да и вообще… Порядка в стране стало бы больше.
Леший замолчал. Выпили.
– Значит, воевал там, на Кавказе? – спросил Миша немного погодя.
Леший сморщился и кивнул.
– Хвалиться нечем. Что я там был, что меня не было… На уровень говна не повлияло. Вон, смотрел новости? На днях в Шатое очередной БТР на фугасе спалился… А там комполка наш бывший, он в Генштабе сейчас, приехал в родной полк с наградными листами, ребят поздравить… И – ёбс!… Вот так. А Амир по «Аль-Джазире» интервью раздает… Все как было, так и осталось, один бардак, и ничего хорошего.
– Что бардак – это точно, – подтвердил Миша. – И везде война. В Чечне одна, в Москве другая…
Он подцепил вилкой сардину из банки, положил на хлеб, размял, положил сверху пару оливок и целиком отправил необычный бутерброд в рот. Леший отметил, что не видел, чтобы кто-нибудь так ел.
– У нас на побережье тоже война. «Черные» понаехали, а еще москвичи ваши, и питерцы там всякие, ростовчане… Недвижимость скупают, ох…ли просто, как козлы в огороде. К тетке моей двоюродной тоже «купцы» явились из агентства: продай и продай. Целый месяц хороводы водили, жить не давали. А у нее домик на лимане, три комнатки, пристань своя… Ну, короче, она «купцов» этих послала. И тут же по ночам звонки начались какие-то дурацкие: спать, говорят, полезно на улице, под открытым небом, а то, не ровен час, подпалит кто-нибудь дом, изжаришься вместе с ним… В милицию ходила, а они ей: так а че ты халупу свою не продашь, че людей искушаешь?… Пришлось самому вмешаться.
– Такой, – сверкнул зубами Миша. – Может, «закинемся» как-нибудь вместе, покажешь мне, что тут и как… Я как раз хотел задержаться на пару месяцев, осмотреться…
Миша смотрел на него с хитроватым выражением провинциального идиота.
«Хороший ты парень, Миша, да нечего тебе дать, – подумал Леший. – Остается повалить и в ухо нассать…»
Он никогда не сходился с незнакомцами. Какие бы редкие вещи у них ни были…
– Ладно. Не знаю, – сказал он и поднялся из-за стола. – Там видно будет. В общем, спасибо за пиво. Вкусное.
– Ты что, уходишь? А как насчет «закидки»? Давай сейчас и договоримся!
Леший покачал головой и направился к выходу.
– Да ё-моё… Как хочешь, короче… Я ж не набиваюсь! Надумаешь, заходи сюда. Я здесь буду!
Леший, не оборачиваясь, махнул рукой.
Вариант номер один не сработал. Оставался вариант номер два.
Когда Леший вышел из кафе, южный провинциал Миша достал мобильный телефон, нажал кнопку соединения и что-то тихо произнес. Он не знал, чей это номер, не знал, кто возьмет трубку, можно считать – ничего не знал. Он знал только, что нужно сказать и что за этим последует.
– Клиент пошел, – встрепенулся Клин, и атмосфера в старом «жигуленке» мгновенно накалилась.
* * *
Ощущение легкости и согласия, появившееся после первого бокала, давно ушло. Надо было сразу уходить, видимо. Вслед за Хорем. Или вместе с ним. Что за дурацкая привычка доводить до тупика любое приятное состояние души?
Очутившись на улице, Леший подтянул под самое горло замок куртки, постоял еще зачем-то на крыльце – ага, вспомнил: закурить, – и двинулся через тесные ряды спящих машин, чтобы потом дворами срезать путь к метро. Единственный фонарь на парковке еле тлел, но черное пятно на асфальте, где сгорела его «Аскона», Леший видел хорошо. Черная бесформенная клякса, не отмытая еще осенними дождями. Кругом все заставлено машинами – здесь паркуются на ночь автовладельцы из окрестных пятиэтажек, владелец «Козерога» смотрит на это сквозь пальцы, – а зловещий кусок закопченного асфальта почему-то пуст. Может, случайность, а может, и нет. Может, это Томилин не хочет, чтобы здесь кто-то стоял? Бродит его бесприютная душа по последней парковке, шугает водителей, все ждет, когда явится Неверов со товарищи, бережет для них место… Чтобы раз и навсегда закончить начатое дело.
«Да, – подумал Леший, – это на него похоже». Аккуратный был человек Томилин. И слово всегда держал. Вот только в этот раз не повезло – ни ему, никому. И ничего тут не поделаешь.
Леший быстро пересек парковку. Мысли тоже следовали своим маршрутом, и ничего удивительного не было в том, что они плавно перетекли на керченского мужика Мишу, такого ладного, такого не по-московски загорелого, да и не мужика вовсе, а, если разобраться, вполне интеллигентного мужчину. Вот только ручищи эти огромные…
На Лешего, как это порой с ним бывает, вдруг снизошло ясное понимание правильности принятого решения. Ай да молодец, Алексей Иванович, все правильно сделал! Ну, симпатичный малый, ну, умный, приятный, ну, книга у него драгоценная… Но это не повод для знакомства! Особенно когда чужак сам проявляет инициативу. Как с бабами: вот идет она навстречу, красивая, чужая, недоступная, кажется, в лепешку бы разбился ради одной ее улыбки; но она вдруг подходит к тебе сама и предлагает трахнуться по-быстрому, не за деньги, ни-ни, а так, потому что понравился ты ей с первого взгляда. Или слышала она, будто ты такой-растакой честный мужик… И – ведь не захочется. Потому что не бывает так. Разводилово, шантаж – это бывает. Или «спидовозка», которая мстит миру за свою короткую глупую жизнь, – это тоже бывает…
«Проживем и без его книги», – подумал Леший.
Ну, подумаешь, председатель Императорской комиссии г-н Бояринов! Исходили без его помощи сотни километров под Москвой, не пропали, исходим и еще. Куда ж деваться теперь: основная жизнь уже давно внизу, а на поверхности только перерывы между «закидками»…
Он выбрался на асфальтовую дорожку, дугой пересекающую двор. Перед ним шагал, переступая длинными ногами, высокий нескладный парень. Очень сутулый и очень нескладный. Леший не помнил, откуда он возник, из кустов, наверное, здесь настоящий проходной двор, многие просто поссать забегают. Вот уж жердяй, так жердяй, подумал Леший, вот уж кому в диггеры путь заказан… Но не успел он даже как следует посочувствовать случайному попутчику, как тот вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимое препятствие, и плавно, на пятках, развернулся на сто восемьдесят градусов. Леший увидел прямо перед собой удлиненное худощавое лицо с невероятным носом, похожим на прихлопнутого могучим ударом червя. Он еще не понял, что нужно этому жердяю, зачем он остановился, но тело уже само качнулось вправо, поднырнув под летящий навстречу кулаку. «Левша», – удивленно отметилось где-то в сознании.
С этого момента он перестал думать и рассуждать. Жердяя качнуло вперед, вслед за кулаком, Леший выпрямился и боком продвинулся в противоположном направлении, одновременно сделав подсечку. Жердяй послушно споткнулся и, протанцевав на одной ноге, рухнул, как съехавший с рельсов башенный кран. Вернее, Леший полагал, что он рухнул, потому что увидеть ничего не успел. На затылок вдруг легла невыносимая тяжесть, пригнувшая его к земле, а в следующую секунду он обнаружил прямо перед собой подсвеченные иллюминацией темные московские облака, и ощутил вспышки боли во всем теле, и понял, что лежит навзничь, а его пинают ногами куда попало. Потом раздался запыхавшийся голос:
– Потащили.
И его поволокли в ночь, выворачивая плечевые суставы. Леший попробовал подобрать под себя ноги, приподняться, но небо тут же заслонило чье-то лицо, и немедленно последовал удар по почкам. Потом зашуршали кусты, стало темно, его швырнули куда-то, спина попала на острый камень, и Леший громко вскрикнул, но крик почему-то донесся откуда-то со стороны, будто тело его все еще оставалось лежать там, на асфальтовой дорожке. Руки, которые уже шарили по его одежде, выворачивая и разрывая карманы, замерли.
– Тихо! Умри! – прошипел тот же запыхавшийся голос.
Шаги, подсекающие траву. Вкрадчивый шорох вокруг.
Пятнистые тени листьев на небе. Еще один вскрик, хотя на этот раз Леший не кричал… точно не кричал.
На лицо ему легло что-то тяжелое и шершавое, пахнущее табаком и потом. Пытается вдавить в землю, размазать, уничтожить. Леший завертел головой, но тут же получил удар кулаком.
– Лежи, сука!
* * *
– Клиент пошел, – сказал Клин. – По местам.
Барбос, не изменившись в лице, ловким движением собрал карты в колоду, закинул в карман и, выпятив губы, пошел к дорожке. Попугаю показалось даже, что он насвистывает, хотя никакого свиста он не услышал. В голове зашумело, как в испорченном радиоприемнике.
– Ну, что встал? – рыкнул на него Клин.
Он в упор смотрел на Попугая, и Попугай, который все это время думал, что он боится, волнуется и все такое, – вот только сейчас он испугался по-настоящему, до усеру. Он попятился, развернулся, потом зачем-то встал как вкопанный, замер, словно приглашая Клина пнуть его под зад.
Нет, ноги уже сами несли его через кусты, где за выщербленным бортиком на краю парковки находилось его, Попугая, рабочее место. Он никогда еще не казался самому себе таким нескладным, нелепым, никудышным. Произошла ошибка, что его взяли в эту бригаду, ведь он не урка, не боец, у него другое призвание, он создан для вскрытия паркета и демонтажа сантехники, для мирной и пыльной работы. Попугай даже приостановился было, раздумывая, а не сообщить ли об этом Клину прямо сейчас, но его длинные жерди-ноги, которые, похоже, остались единственным органом его тела, способным принимать осмысленные решения, несли его дальше…
Асфальт перед кафе был освещен желтым светом, словно пролили густой гоголь-моголь, а здесь, на парковке, в одиночестве умирал тусклый мерцающий фонарь. Со стороны улицы доносился гул автомобилей и голосов.
На несколько мгновений к этому шуму добавился другой шум, музыкальный, размеренный, с высоким взвизгом гитар и ритмичным завыванием женских голосов. Это из кафе: дверь открылась…
И закрылась.
Сейчас он появится.
Попугай громко сглотнул, прикрыл глаза. Внутренне завибрировал от глупого, глупого и дикого желания перенестись в тот чудный, жаркий июльский денек, когда все пошло наперекосяк и когда еще можно было что-то изменить.
Потом открыл глаза. Его глуповатое лицо окаменело. Из-за угла кафе вырулила чья-то фигура, не спеша направилась к парковке. К Попугаю.
Клиент.
Ладно, все. Паркет, сантехника, Суржики, Пивняки, мечты… гребись все колом. Ему надо налаживать свою жизнь здесь и сейчас.
Попугай вышел на дорожку, побрел в глубь двора, прислушиваясь к шагам за спиной. Клиент пересек парковку, перескочил широкую лужу под тополями и тоже ступил на дорожку. Попугай прибавил шагу. Он больше не боялся и даже успел взвинтить себя до какой-то неуверенной, дергающейся степени озлобления.
Схема такая: он впереди клиента, Клин с Барбосом сзади в нескольких метрах. Он разворачивается и отвлекает внимание на себя, в это время Клин и Барбос подбегают, бьют в кумпол и укладывают клиента на асфальт. Затем оттаскивают в сторону и занимаются разделкой туши. Вроде просто. И не сложно. Вроде…
Но Попугай переборщил. Вместо того, чтобы просто обернуться и спросить огня, он зачем-то навесил клиенту в челюсть. Хотел навесить. Наверное, это была истерика. Почему навес не получился, он так и не понял. Клиент куда-то пропал, а Попугай полетел на асфальт, едва не сбив летящего навстречу Барбоса.
Когда он поднялся на ноги, Клин с Барбосом уже молотили клиента ногами, а потом потащили в кусты. Все происходило очень быстро, слишком быстро, Попугай за ними не поспевал. Клин и Барбос тяжело дышали и рвали клиента, пытаясь освободить его карманы. На траву полетели ключи, денежные купюры…
– Где ж это гребаное золото?! – хрипло прошипел Барбос.
И тут на дорожке появилась вторая фигура. Не просто мелькнула, ссутулившись, стремясь быстрее пробежать мимо ненужной и страшной чужой разборки, чтобы потом благодарить себя за осторожность и благоразумие. А именно что выросла, материализовалась – массивная, настороженная, угрожающая.
– Эй? – послышался негромкий голос из темноты.
Клин с Барбосом замерли, оглянулись на Попугая, словно это именно он нарушил тишину. Попугай растерянно развел руками, не понимая, что от него хотят. Клин что-то прошипел негромко, выпрямился.
– Эй, алё?
Фигура успела как-то незаметно приблизиться, увеличиться в размерах, словно стояла на движущейся платфор– ме, и оформилась в плечистого мужика, явно настроенного влезть не в свое дело.
Надо бежать, подумал Попугай, почему они медлят? Суржик бы давно уже сбежал, Суржик шустрый парень… Ноги, которые полностью приняли на себя управление попугайским организмом, потихоньку, потихоньку двинулись прочь от дорожки.
Но Клин почему-то бежать не собирался. Он переглянулся с Барбосом и вышел из кустов. Уже не таясь, уверенно и смело, на ходу отряхивая руки.
– Х… надо? – недовольно произнес он. – Заблудился, что ли? Дорогу показать? Щас сделаю…
– Я товарища ищу, – объяснил незнакомец. – Он только что вышел…
– Вон туда пошел, – показал Клин в противоположную сторону, и в ту же секунду его вторая рука стремительно нырнула в живот плечистого.
«Нож!» – вдруг понял Попугай.
Нож. Труп. Милиция. Суд. Тюрьма. Он продолжал пятиться назад.
А перед ним происходило что-то совсем непонятное. Клин вдруг застонал и рухнул на колени, потом крутнулся на месте, словно собираясь сделать сальто-мортале из этого необычного положения, и тут же раздался короткий глухой треск, от которого по коже Попугая побежали мурашки. А потом лязгнуло железо об асфальт, а Клин катался по земле и жрал землю, и было такое впечатление, что в правом рукаве его куртки ничего нет, один воздух, и только запястье болтается, будто пришитое к обшлагу, как у куклы.
Бородатый же, целый и невредимый, уже ломился через кусты, а через мгновение оттуда жопой кверху вылетел Барбос и врезался в траву прямо перед Попугаем. Когда Барбос приподнял на него свое неузнаваемое лицо, обнаружилось, что на месте, где раньше был нос, сейчас болтается какая-то хрень, словно прилепили кусок кровавого фарша, который вот-вот отвалится. Барбос встал на карачки, отупело наблюдая, как траву под ним орошает черная густая капель, и дико протяжно завыл:
– У-у-у-у!!
А Попугай был уже далеко. Длинные нескладные ноги, его верные друзья, несли чудом уцелевшее тело прочь от этого места; он замысловатым зигзагом пересек Красную Пресню, едва избежав смерти под колесами «Газели», пробежал по Дружинниковской, сбив с ног задумчивую даму с двумя тортиками в связке, а потом рухнул на скамейку на автобусной остановке и в голос разрыдался, размазывая сопли по лицу и распугивая пассажиров. Попугай и сам не знал, отчего он рыдает, – наверное, от страха, отчего ж еще… но не того страха, который остался там, у кафе «Козерог», а от страха перед собственной бесконечной глупостью, которая идет за ним по следу, как чокнутый параноик с фугасом, и от нее не убежишь, не скроешься, не обманешь. И не убьешь ее.
Когда он успокоился, автобусы уже не ходили, остановка была пуста. Попугай сидел до самого утра, наклонив голову и широко расставив ноги, и сосредоточенно плевал на асфальт. А его волосы все еще стояли дыбом, как наэлектризованные, напоминая дурацкий птичий хохолок.
* * *
– Твоя? – Миша поднял отвертку с черной пластмассовой ручкой.
– Нет, – поспешно отказался Леший. Признаваться, что носил с собой оружие и не смог им воспользоваться, было стыдно.
Отвертка улетела в темноту.
– Вот, тут еще деньги…
Миша протянул ему несколько смятых пятидесятирублевок. Леший сунул их в карман и тут же наступил на что-то. Он осторожно, по-стариковски, наклонился, стараясь не обращать внимания на морзянку боли, телеграфируемую всеми внутренними органами. Это оказался его мобильник с разбитым дисплеем и двумя острыми обломками на месте флипа.
– Наркоманы припадочные, – сказал Леший, точнее, переполнявшие его эмоции, стресс, рвущийся наружу с ненужными, зато успокаивающими самого себя словами.
Он достал сим-карту и швырнул искалеченный телефон в кусты.
– Какое-то золото у меня искали… Откуда у меня золото?
Миша неопределенно хмыкнул, продолжая обшаривать траву лучом фонаря (мечта диггера, натовская штучка, угол и плотность луча регулируются скользящей кнопкой, как зум в видеокамере). Он поднял кожаную книжечку, открыл, рассмотрел фото на водительском удостоверении, протянул Лешему.
– Так ты на машине, что ли?
– Нет, – коротко сказал Леший, пряча книжку в карман. Он и сам не знал, зачем таскает ее с собой. И зачем таскал отвертку – тоже не знал. Отвертка сама по себе ничего не решает. Да и граната не решает: если очко жим-жим, так даже кольцо не вытащишь…
На асфальтовой дорожке матово поблескивал нож, Миша присел, осторожно взял его платком, чтобы не оставить отпечатков, рассмотрел и равнодушно отбросил в траву.
– Шпана, – сказал он. – Золото искали, говоришь? Гм…
«Может, они серебро с золотом перепутали? – внезапно подумал Леший. – Привет от неверовских? Тогда совсем плохо…»
Он топтался в кустах, разыскивая ключи, хотя на ключи ему было по большому счету наплевать: домой можно попасть и через подвал, – и украдкой поглядывал на своего избавителя. Самый известный диггер Москвы все еще не мог прийти в себя. Он всякого повидал в жизни, конечно, и горы, и ямы, как говорится, и «гладиаторские» бои между пленными контрактниками, которые в аулах устраивали заместо вечернего сериала… но такую молниеносную и жестокую расправу – один, «голый», против троих с ножом, – наблюдал впервые. Леший даже испытывал что-то вроде восхищения. Хотя…
Может, Миша сам и подстроил все это?
Но зачем?
Мало ли зачем…
Но как можно такое подстроить? Он отчетливо слышал, как ломалась кость, видел, как уползал тот урод, а его рука свободно гнулась как минимум в трех местах. А что, интересно, он сделал с носом второго парня – оторвал, что ли? Нет, такое не подстроишь, все было по-настоящему…
– Смотри, эти, что ли? – спросил Миша.
На его широченной ладони лежала связка ключей, какая-то увядшая, уменьшившаяся, как показалось Лешему, в размерах. Он кивнул и взял ключи.
– В общем, это… Спасибо.
Миша посмотрел на него и сказал:
– Пошли отсюда скорее.
Леший рассчитывал поймать такси на Пресне или Дружинниковской, но в конце концов они пошли в противоположную сторону, пересекая темные дворы и маленькие безлюдные улочки, чтобы выйти сразу на Садовое Кольцо.
– Они могли позвонить своим, – объяснил Миша. – Да и позвонили уже, скорее всего, и кто-то рыскает сейчас по твоему обычному маршруту. Ты ведь на метро обычно идешь?…
– Какая разница? – сказал Леший. – Откуда они знают? Ты что, думаешь, эти придурки именно меня пасли там, во дворе?
– Но не меня же, – резонно возразил Миша.
– А на хрен я им сдался? – скорей он спрашивал самого себя, надеясь убедиться, что это просто случайность: шпана, она и есть шпана…
– Не знаю.
Они вышли на Садовое, словно выбрались из люка на яркий солнечный свет; здесь горели огни, бурлил человеческий водоворот, набирала силу шумная ночная жизнь.
– Ненавижу просто этих крыс, – сказал Миша, с интересом оглядываясь на вывеску казино, где по неоновой пальме резво карабкался желтый неоновый орангутанг. – У меня чутье на них… будто говном несет от каждого. Это как второе зрение, не знаю даже, откуда берется… Ты ушел, я тоже засобирался. И чувствую вдруг: не то что-то. А в кустах возня… Дай, думаю, проверю. И – точно…
Он проводил восхищенным взглядом блондинку с красивыми ногами под кожаным мини-плащом.
– Может, они за книгой твоей охотились? – сказал Леший. – Может, кто-то в кафе подслушал наш разговор и решил, что я книгу себе взял?
– Ага, – Миша ухмыльнулся. – Взял и спрятал в карман джинсов. Нет, друг… Вряд ли они такие библиофилы. Они деньги искали. Или золото.
Леший пожал плечами.
– Странно это как-то.
– В мире много таких странностей. Идет человек домой, ему по голове кирпичом шарахнули, десять рублей забрали и купили водку. А он умер в больнице…
«Хрен на десять рублей что-то приличное купишь, – мрачно подумал Леший. – Разве что конченый шмурдяк, которым и отравиться недолго… А выпить бы сейчас надо. Ох, надо!»
– У нас в Аджимушкае тоже странности случались… Зайдут люди в катакомбы, посмотреть, а выйдут без вещей и ценностей. Если вообще выйдут. Оказалось, ганг… Банда. Лет по двадцать-двадцать пять… неглупые люди, нормальные. В детстве в отряде «Поиск» состояли – это у нас вроде красных следопытов, погибших бойцов в катакомбах ищут. А как подросли – банду организовали.
«Странно он все-таки говорит, – подумал Леший. – Правильно слишком… „В отряде состояли, банду организовали…“ Будто он учитель, да среди своих учеников и живет…»
– Они «диких» туристов грабили, археологов, спелеологов всяких, да и всех, кто попадется… Там за два поворота зайдешь, и тебя никто не услышит, хоть на части режь. Лабиринты они знали хорошо, всегда уходили, если что… Милиция под землей не работает, как-то для виду прошли по главному тоннелю – и все. Но мы их в девяносто девятом все-таки вычислили…
– И что? – спросил Леший.
– А ничего, – улыбнулся Миша. – Пропали куда-то. Переехали, видно… О, смотри, там такси стоит. Пошли, я тебя посажу. Денег хватит?
На стоянке напротив круглосуточного гастронома горел зеленый огонек.
– А ты? – спросил Леший.
– Мне тут рядом, – сказал Миша, протягивая свою ручищу. – Я комнату на Маяковке снимаю. Пешком дойду. Давай, не попадайся больше…
Громадная ладонь повисла в воздухе. Леший напряженно думал. Очень напряженно. Так бывало нечасто. И он принял решение. Очень неожиданное и для себя совершенно нетипичное. Можно сказать, из ряда вон выходящее.
– Поехали ко мне, – сказал Леший. – Выпивка есть, пожрать что-нибудь найдется. Посидим, поговорим… Я ваших подземелий не знаю, расскажешь.
– Да ладно тебе! – поморщился Миша. – Благодарить будешь, как в кино? Забудь. Я вообще-то люблю драки. Боями без правил занимался. Адреналин и все такое… Так что мне не трудно. Пока.
– Не «ладно», – Леший подтолкнул его в сторону такси. – Поговорим за жизнь. Если бы ты не влез, может, я бы уже никогда за жизнь не разговаривал… Поехали, короче.
* * *
Когда Леший включил свет в прихожей, Миша застыл на месте, оборвав на полуслове поучительнейший рассказ о недавнем обвале в Багеровской каменоломне.
– Мать моя, вот это руина! – тихо присвистнул он. – У тебя что… торнадо здесь прошел, что ли?
– Торнадо? – Леший невозмутимо шаркнул ногами по тряпке у входа и направился с пакетами в кухню. – Это типа смерча что-то?… Нет, гости тут одни развлекались, скучно им было… Ты проходи давай, не стой.
Два дня и уйма душевных сил, потраченные Лешим на уборку в изуродованной неверовцами квартире, в общем– то, мало что дали. Полы в прихожей вздулись, выперли из пазов и напоминали торосы во время ледохода. Разбитое трюмо, из которого Леший накануне выковырял последние застрявшие в раме осколки, – точь-в-точь затертый во льдах корабль, давным-давно покинутый командой. На старинном телефонном аппарате, висевшем на стене, не было диска, а на месте трубки торчал размочаленный провод. Трубку Леший, кстати, нашел почему-то под диваном в гостиной, ее пытались разбить, но лишь понаделали трещин.
– Хорошие гости, – Миша тоже старательно расшаркался на тряпке. – Я видел как-то один дом на побережье после восьмибалльного урагана… В общем, бывает хуже, не волнуйся.
– Да мне начхать! – откликнулся из кухни Леший. – А у вас на Черноморье что – бывают такие ураганы?
– У нас все бывает, – сказал Миша.
И все-таки плиточный пол в кухне был чисто выметен, в сверкающей мойке ни намека на грязную посуду… хотя чистой посуды не было тоже: неверовские перед уходом разбили все, что могли разбить. В углу приткнулся исцарапанный чем-то острым холодильник с сорванной дверцей. На плексигласовых полках вместо колбасы и пельменей лежали вперемежку стопки газет, книги, компьютерные диски и коробки с чипсами. Табуреток не наблюдалось. Обеденный стол без ножек был просто привален к стене. Под потолком висела «сотка» без абажура.
– Возьмись-ка с той стороны. Давай ее сюда, – сказал Леший.
Они положили обезноженную столешницу посреди кухни на древнеримский манер, Леший выгрузил из пакетов коньяк, сардины, консервированные оливки, хлеб и лимон. Достал из-под мойки пластиковые стаканчики и пластиковые одноразовые приборы.
– А теперь смотри на меня и делай, как я. Пол чистый, садись жопой, не испачкаешься.
Леший уселся перед столом, по-турецки скрестив ноги. Открыл консервы, нарезал лимон и разлил коньяк по стаканам. Миша посмотрел на него, набросал в свою тарелку немного снеди, взял стакан, понюхал, пробормотал: «Знатно».
– Ну что, – сказал Леший. – Давай за знакомство. Я был идиот, если честно. Думал, ты или прохиндей, или на бандюков стараешься. В общем, был неправ, извини.
Миша только пожал плечами и вылил в себя коньяк. Задумчиво выдохнул.
– Хорошо, – сказал он.
Леший проглотил свои сто грамм, даже не почувствовав вкуса. Адреналин еще колобродил в крови, а по сосудам поднялась, как в скоростном лифте, теплая оглушающая волна.
– Нет, ну ты молоток! – Леший рассмеялся. – Отбойник! Ты ж их за три секунды в асфальт втоптал и даже не вспотел!… Скажи лучше, где махаться научился? Чечня? «Альфа»? «Вымпел»?…
– Да нет, я самоучка, – ответил Миша. – Борьба, бокс, потом бои без правил… А что это за «Вымпел»?
Леший махнул рукой, схватил бутылку и разлил по второй:
– А-а… Неважно. Жалко, тебя там не было с нами в девяносто шестом… Надрали бы жопу этим… Ладно. Давай, за тебя. За тебя конкретно. Молодчага. Мне бы роту таких хлопцев, как ты… Эх!
Леший оскалился, шумно вдохнул сквозь сжатые зубы. Его обычно непроницаемое лицо на какой-то миг словно ожило, заходило ходуном, в нем проступили злость и старая, глубокая, как хроническая хвороба, боль.
– Амир-сука давно бы в земле гнил… Да и вообще… Порядка в стране стало бы больше.
Леший замолчал. Выпили.
– Значит, воевал там, на Кавказе? – спросил Миша немного погодя.
Леший сморщился и кивнул.
– Хвалиться нечем. Что я там был, что меня не было… На уровень говна не повлияло. Вон, смотрел новости? На днях в Шатое очередной БТР на фугасе спалился… А там комполка наш бывший, он в Генштабе сейчас, приехал в родной полк с наградными листами, ребят поздравить… И – ёбс!… Вот так. А Амир по «Аль-Джазире» интервью раздает… Все как было, так и осталось, один бардак, и ничего хорошего.
– Что бардак – это точно, – подтвердил Миша. – И везде война. В Чечне одна, в Москве другая…
Он подцепил вилкой сардину из банки, положил на хлеб, размял, положил сверху пару оливок и целиком отправил необычный бутерброд в рот. Леший отметил, что не видел, чтобы кто-нибудь так ел.
– У нас на побережье тоже война. «Черные» понаехали, а еще москвичи ваши, и питерцы там всякие, ростовчане… Недвижимость скупают, ох…ли просто, как козлы в огороде. К тетке моей двоюродной тоже «купцы» явились из агентства: продай и продай. Целый месяц хороводы водили, жить не давали. А у нее домик на лимане, три комнатки, пристань своя… Ну, короче, она «купцов» этих послала. И тут же по ночам звонки начались какие-то дурацкие: спать, говорят, полезно на улице, под открытым небом, а то, не ровен час, подпалит кто-нибудь дом, изжаришься вместе с ним… В милицию ходила, а они ей: так а че ты халупу свою не продашь, че людей искушаешь?… Пришлось самому вмешаться.