Корепанов Алексей Яковлевич. Обыкновенная прогулка

   Голубой Рыцарь уронил окурок на паркетный пол и с грохотом придавил подошвой. Усеянные пеплом старинные часы вдруг заиграли, словно разбуженные этим грохотом. Они предупреждали об очередной нанесенной ране. Играли они довольно мелодично и долго, а потом начали бить, и делали это весьма внушительно, так что звякали и качались подвески монументальной люстры и трепетали нежные белые занавески. После шести ударов часы угомонились.
   Эдгар не знал, стоит ли повторять вопрос, потому что Голубой Рыцарь опустил забрало и застыл в обычной позе музейных рыцарей. Вероятно, привык так стоять.
   Эдгар, поколебавшись, решил подняться наверх, но у лестницы-спирали с деревянными резными перилами его остановил голос Голубого Рыцаря. Слова из-под забрала доносились невнятно, но достаточно громко.
   – Не советую туда ходить, – сказал Голубой Рыцарь и голубые перья над шлемом колыхнулись. – Можете э-э... опоздать на работу.
   Предупреждение было вполне аргументированным. Эдгар остановился.
   – К тому же телевизор там неисправен, – продолжал рыцарь. – Полетели предохранители. Знаете, всякие там явления. А фотографии, – тут он немного замялся, – н-ну, скажем, оставлены в подарок.
   – Кому?
   – Мне, естественно.
   – А кем?
   Рыцарь переступил с ноги на ногу и нервно дернул копьем.
   – Послушаете, я же не спрашиваю, кто вы и что здесь ищете? – Наконечник копья описал угрожающий круг. – Я же ни о чем не спрашиваю!
   Нервы Голубого Рыцаря явно были расшатаны утомительными турнирами. Наверное, часто приходилось играть на выезде при необъективном судействе.
   – Извините, – миролюбиво сказал Эдгар.
   – Принимается, – пробурчал Голубой Рыцарь.
   – Я пойду, – сказал Эдгар.
   – Идите, – пробурчал Голубой Рыцарь.
   И Эдгар ушел.
   Такие вот порой бывают встречи. Вроде и говорили, перебрасывались словами, а содержания никакого. Впрочем, в континууме и не такое случается.
   Теперь все-таки сделаем паузу для отдыха – и потом пойдем дальше.
   *
   В городе обосновались устойчивые сумерки: было не то, чтобы очень светло, но и не так, чтобы очень темно. Источник света невооруженным глазом не наблюдался, а над головой Эдгара простирался потолок с желтоватыми потеками – видимо, соседи сверху как-то ушли, забыв закрыть воду. Вполне обычная для ответственных квартиросъемщиков история.
   Эдгар остановился на перекрестке и закурил. Пока он стоит, прислонившись к желто-красной будке городского телефона-автомата и пускает дым в направлении неопознанного летающего объекта, то есть опознанного и нелетающего, то есть вешалки, можно отметить следующее: неоновая вывеска «Комбинат бытовых услуг» загорелась дрожащим синим светом, причем буквы «м» и «т» в слове «комбинат» и буква «л» в слове «услуг» не подавали никаких признаков жизни, а первая буква «ы» в слове «бытовых», напротив, была жизнерадостна до состояния непрерывной пульсации, словно она вообразила себя в некотором роде пульсаром, что, впрочем, никому не возбраняется. Можно ведь выдавать себя за что угодно, если только это не идет во вред окружающим; флюгера на всех зданиях внезапно как по команде повернулись на сто восемьдесят градусов, что совпало по времени с собачьим лаем на лестничной площадке. Следует подчеркнуть: совпало по времени, а не по причине собачьего лая, потому что вышеуказанный лай мог и не быть причиной подобного поведения флюгеров; на фоне обойного горизонта по направлению к кухне над городом проследовал летательный аппарат в форме перевернутой вверх дном тарелки.
   Эдгар огляделся, ступил на булыжную мостовую и двинулся к домику с пульсаром в виде буквы «ы». Осматривался он не зря – над мостовой с двух сторон тянулись знакомые троллейбусные провода, а вдоль тротуара стояли бетонные столбы, предназначенные для крепления вышеуказанных проводов. Хотя наличие проводов и столбов еще не говорит о безусловном наличии троллейбусов.
   За стеклянной дверью висела табличка «закрыто», но дверь была не заперта и Эдгар вошел и очутился в обычном приемном пункте службы быта, перегороженном барьером. Через барьер могли дуэлировать клиенты и обслуживающий персонал.
   Посетителей ожидали обшарпанные кресла и столик с тремя потрепанными журналами, а также перечень услуг в лакированной рамке под стеклом, косо распятый на гвозде в двух с половиной метрах от покрытого желтым линолеумом пола. За барьером стоял стол с канцелярскими книгами и ворохом квитанций и шариковой ручкой, привязанной к гвоздику в барьере леской, вполне подходящей для ловли кашалотов, на стене висел календарь Аэрофлота; в одном углу стояла очередная желто-красная будка телефона-автомата, в другом – сейф, оклеенный фотографиями киноактеров, а рядом с сейфом – небольшой электрокамин на колесиках. Приоткрытая дверь вела в неведомые глубины комбината бытовых услуг.
   Эдгар потянул леску и, выудив ручку, громко постучал по барьеру. Это подействовало, потому что вскоре за приоткрытой дверью послышались шаги, под потолком зажглись лампы дневного света и в помещение вошла Юдифь. Складывалось впечатление, что она совсем недавно покинула родную Ветилую и поступала на работу на комбинат бытовых услуг, потому что на ней было то самое платье, в котором ее изобразил Джорджоне да Кастельфранко, а женщины, как известно, не любят долго носить один и тот же наряд. Меч, которым она успокоила Олоферна, вероятно, остался в подсобке. Здесь Юдифь уже успела обзавестись красными домашними тапочками с кокетливыми пушистыми шариками.
   – Читать умеете? – нелюбезно осведомилась Юдифь, не глядя на Эдгара и невольно подтверждая расхожее мнение о том, что там, где кончается культура поведения, начинается культура обслуживания.
   – Собственно, я только... – начал Эдгар, но палец Юдифи неумолимо указал на перечень услуг под потолком. Олоферну в свое время явно не повезло.
   Эдгар обладал достаточно хорошим зрением для того, чтобы разобрать нижние строчки перечня, отпечатанного на машинке со скверной лентой.
   «Прием надежд. Чистка душ. Охлаждение сердец. Ремонт воображения. Разговор с Марсианским Сфинксом».
   Последняя услуга его заинтересовала. Он повернулся к Юдифи и обаятельно улыбнулся.
   – Хотелось бы поговорить со Сфинксом.
   Юдифь почему-то немного смутилась, но, взглянув на Эдгара, тоже улыбнулась и легким движением пригладила каштановые волосы. Контакт был налажен. Она быстро отодвинула стул, села к столу и бисерным почерком заполнила квитанцию. Эдгар любовался ее ровным пробором, гладким лбом и нежными округлыми плечами.
   – Вообще-то у нас перерыв, – напевно пояснила Юдифь, подавая квитанцию. – Но ведь не клиент для нас, а мы для клиента, правда? Тем более, до открытия всего семь минут. Распишитесь, пожалуйста.
   Она ласково улыбалась Эдгару и оставалось только предполагать, прошла ли она соответствующую подготовку перед работой на комбинате бытовых услуг или... Эдгару хотелось именно «или». Он расписался и вынул бумажник, но Юдифь подняла руку.
   – Нет-нет, оплата потом. А сейчас, будьте любезны, подождите две минуты. Можете почитать журналы.
   Она еще раз очаровательно улыбнулась своей непостижимой полуулыбкой, которую так тонко сумел передать Большой Джорджо, и поднялась.
   – Скажите, вы давно из Ветилуи? – не удержался Эдгар.
   Юдифь посмотрела ему в глаза.
   – Видите ли, милый Эдгар...
   Да, она сказала именно так и это было тем более странно, что звали его, возможно, совсем по-другому. Впрочем, кто поручится, что ее имя – Юдифь? Итак, она произнесла:
   – Видите ли, милый Эдгар, давно и недавно, согласитесь, понятия относительные.
   Она скользнула к двери и добавила, обернувшись и опять одарив его своей полурадостной-полугрустной полуулыбкой:
   – Возможно, мы поговорим об этом после вашего общения со Сфинксом.
   И исчезла, оставив Эдгара за барьером.
   Она была, конечно, права, потому что недавно прибыть из Ветилуи, отделенной от нас сотнями лет, вероятно, невозможно. Но и давно устроиться на работу на комбинат бытовых услуг она тоже не могла. Здесь единственным и абсолютно достаточным и неопровержимым аргументом служило ее платье. Можно и еще порассуждать о смысле понятий «давно» и «недавно» – эта тема весьма плодотворна для размышлений, и понятия эти в континууме играют немаловажную роль. Но Эдгар уже присел на край обшарпанного кресла и взял журнал.
   Журнал был без обложки и на первой странице, которая, правда, числилась девятнадцатой, под окончанием безымянной повести или романа с указанием «продолжение следует» ( «И тут за окном угрюмо взревел трактор»...), в разделе «Это интересно» Эдгар прочитал о том, что квазаги являются объектами, в некоторых отношениях похожими на квазары. Он узнал, что у квазагов нет сколь-либо заметного радиозлучения. Он открыл для себя тот факт, что спектр галактики М-82 совершенно недвусмысленно показывает растекание вещества волокон от ядра со скоростью около тысячи километров в секунду. Он был близок к пониманию того, что если сравнить галактику М-87 (она же Дева А) с фотоснимком квазара ЗС 273, то... – но в это время вернулась Юдифь.
   Честно говоря, все эти квазаги, квазары и галактики потребовались только с одной целью: как-то заполнить время, пока вдова Манассиева решает вопросы, связанные с выполнением заказа. Юдифь подошла к барьеру и открыла дверцу.
   – Прошу вас.
   Эдгар прошел за барьер к будке телефона-автомата, как указала Юдифь.
   – Заходите, садитесь, снимайте трубку, ждите сигнала. – Она говорила как стюардесса перед началом полета на борту воздушного судна. – После сигнала задавайте вопросы и ждите ответа. Возьмите, пожалуйста.
   Юдифь протянула Эдгару хорошо типографски выполненный проспект с цветной фотографией Марсианского Сфинкса, сделанной с борта «Викинга-1» и текстом на русском, английском и французском языках. Эдгар ощутил легкое разочарование. Он надеялся на более близкое общение со Сфинксом, хотя и знал, что указанный в перечне услуг Сфинкс не старый добродушный знакомый из Египта, а Сфинкс Марсианский. И все-таки... Вероятно, разочарование было написано на его лице, потому что Юдифь улыбнулась извиняющейся полуулыбкой, потупила глаза, словно смотрела на голову незадачливого Навуходоносорова военачальника и тихо промолвила:
   – Извините, милый Эдгар. Наш комбинат временно может предоставлять населению только ограниченную услугу со Сфинксом ввиду того, что... Того, что... – Лицо Юдифи порозовело. Ей было неловко и обидно за свой комбинат. – В общем, Сфинкс отказывается выполнять трудовое соглашение.
   – Отчего же? – мягко спросил Эдгар. Спросил мягко, потому что ветилуйская героиня заслуживала только такого обращения.
   Юдифь слегка пожала плечами.
   – Разбираемся. Пока он согласен только на телефонные переговоры. Конечно, возникает масса неудобств. Ожидание ответа. Отсутствие непосредственного общения. Клиент нервничает. Вы почитали бы книгу жалоб!
   Ей было стыдно, и она сердилась на Сфинкса. Возможно, и из-за премиальных.
   – Ничего, – успокоил Эдгар. – Собственно, еще десять минут назад я вообще не рассчитывал ни на какие разговоры.
   Он ободряюще улыбнулся Юдифи, открыл дверь телефона-автомата и, помедлив, добавил:
   – Впрочем, по-моему, лучшая услуга вашего комбината – это общение с вами.
   Юдифь улыбнулась, показав, что оценила комплимент, и опять удалилась.
   А вообще они очень много улыбались друг другу. Почти непрерывно улыбались. Улыбки порхали по помещению комбината, скользили в окна и уносились под потолок необъятной прихожей. Трудно сказать, насколько искренни были улыбки Юдифи, но Эдгар улыбался от души, потому что ему хотелось улыбаться, и потому что ему приятно было находиться в обществе библейской красавицы. В конце концов, ему приятна была сама предоставившаяся возможность общения. А ведь общение действительно сделалось предметом роскоши. Все труднее в суете увидеть друг друга, поговорить друг с другом, найти друг друга. Сетования привычные, но от этого не ставшие менее справедливыми. Когда Эдгар поговорит со Сфинксом, настанет самое время рассказать одну бесхитростную житейскую историю, бесхитростную, но в какой-то степени символичную для нашего времени.
   Эдгар сел на откидное сиденье, снял трубку и приложил к уху. В трубке шуршало. Через несколько секунд раздалось короткое «пип-пип» и шуршание стихло. Эдгар и Марсианский Сфинкс находились на разных концах длиннейшей оси в миллионы километров, оси, которая пронзала земную атмосферу, тянулась за орбиту Луны, протыкала кометы и упиралась прямо в ухо недовольного Марсианского Сфинкса, игнорирующее трудовое соглашение. Эдгар отдал должное масштабам предоставляемой услуги и только тут вспомнил, что не продумал предстоящий разговор. Он посмотрел на фотографию Сфинкса в проспекте и произнес в трубку, отчетливо выговаривая слова:
   – Здравствуйте. Если можно, скажите, пожалуйста, о чем вы думаете марсианскими ночами?
   Слова умчались в космические дали и Эдгар в ожидании ответа стал читать английскую часть проспекта. В соответствующей графе личного дела, хранящегося в отделе кадров, его рукой была сделана запись: «Русским владею свободно, английским – читаю и перевожу со словарем», – но и без словаря он понял, что Марсианский Сфинкс обитает в северном марсианском полушарии, в районе Кидонии, в девяти километрах к востоку от «города пирамид», то есть каменных образований, сходных с египетскими пирамидами. Еще он перевел, иногда сверяясь с русской частью текста, что длина Сфинкса полтора километра, высота достигает пятисот пятидесяти метров и ориентирован он строго по марсианскому меридиану. Продолжая схватку с текстом, Эдгар сумел заполучить также информацию о том, что пирамиды, темное кольцо и Сфинкс образуют упорядоченную систему, и что оси Сфинкса (у которого, конечно, никаких осей на самом деле не было) и главной пирамиды ориентированы на север, а оси трех других больших пирамид повернуты по отношению к меридиану на угол альфа.
   Большего он сделать не сумел, потому что в трубке опять раздалось «пип-пип» и спокойный, почти безжизненный голос произнес из-за космических пустот:
   – Аиу утара шохо, дациа Тума ра гео Талцетл. Шохо тао тавра шо-хо ом.
   После короткого молчания Сфинкс добавил:
   – Аиу ту ира хасхе, Аэлита, – и Эдгар тщетно ждал продолжения еще несколько минут.
   Потом он повесил трубку на рычаг и вышел из будки.
   Сфинкс явно и, можно сказать, с удовольствием нарушал трудовое соглашение. Халтурил. Без сомнения, КБУ в скором времени должен был докопаться до причин столь безответственного поведения одного из своих подразделений.
   Пользуясь случаем – Эдгар стоит возле будки, раздумывая, как позвать Юдифь, а Юдифи пока не видно – так вот, пользуясь случаем и выполняя обещание, расскажем бесхитростную, но символичную для нашего времени историю. Назовем ее... Или нет, не будем никак называть. Слушайте.
   Однажды у моря, то ли на юге, то ли на севере, неважно, встретились двое и полюбили друг друга. Полюбили всерьез, а не по-курортному. Он и она были молоды, и любовь эта могла прошагать с ними всю жизнь. Могла – но не прошагала. Молодости свойственна горячность, неумение оценивать далеко идущие последствия собственных опрометчивых поступков – на то она и молодость, тем она и привлекательна и, увы, неповторима. Размолвка началась из-за пустяка, переросла в ссору – и утром он покинул приморский город, покинул, ослепленный обидой. Но обида прошла, а любовь осталась, и наступило прозрение и желание вернуть утраченное. Он бросился назад в приморский город, но ее там уже не было. И адреса ее никто не знал. А в молодости любовь хороша еще и тем, что не требует предъявления документа, удостоверяющего личность, и пропиской не интересуется, и не листает трудовую книжку. В общем, осталось у него на память одно лишь имя. Приходилось надеяться только на случай, и случай в полном соответствии с теорией вероятности мог, конечно, представиться, только для этого слишком короткой была жизнь...
   Он жил в большом городе и каждый отпуск проводил у того то ли южного, то ли северного моря, надеясь на встречу. Он продолжал любить – и любил сильней и сильней, как любим мы все недостижимое. К тому же, как известно, разлука действует на любовь словно ветер на огонь: слабое чувство угасает, а настоящее, чистое, разгорается еще больше. Ее он так и не встретил.
   Прошли годы и однажды он допоздна не мог уснуть в своей комнате, потому что за стеной весь вечер шло веселье: гремела музыка, раздавались чуть приглушенные крупноблочной преградой голоса и смех, в безудержной пляске топали каблуки. Он никогда не посягнул бы на чужое веселье, но шел второй час ночи и стонала в соседней комнате больная мать, а стук в стену тонул в буйстве веселья – и он вышел, чтобы спуститься, а потом подняться на восьмой этаж, потому что хоть квартиры были и соседние, но находились в разных подъездах большого шестнадцатиэтажного дома.
   Наверное, продолжать не стоит. И так все ясно. Да, в соседней квартире играли свадьбу. Да, он прожил много лет после той ссоры на берегу то ли южного, то ли северного моря, и все эти годы его диван и ее диван разделяла только не очень толстая бетонная плита, и по по вечерам он слышал, как она пела в своей комнате, а она, возможно, слышала громкие разговоры и музыку, когда к нему приходили друзья. Она ведь тоже долго любила его, только женщине, наверное, гораздо труднее остаться одной.
   Такая вот бесхитростная история. Она, возможно, никоим образом не относится к Эдгару.
   Утомившись ждать появления Юдифи, Эдгар решил заглянуть в подсобку. Подсобка оказалась не подсобкой, а длинным коридором, упирающимся в застекленную дверь. Юдифи в коридоре не было. Эдгар прошел по коридору, останавливаясь и дергая ручки многочисленных дверей – все они оказались запертыми. Он вернулся к исходному пункту, по пути постучав в каждую дверь – эффективность его действий продолжала оставаться нулевой. Он постоял в коридоре, тщательно изучив настенный экран социалистического соревнования, стенд народного контроля, списки взятых на квартирный учет, «Наши поздравления», юридический уголок, пустую витрину стенгазеты «За высокую культуру обслуживания», доску объявлений, предлагающую срочно уплатить в бухгалтерию взносы членов общества книголюбов, график отпусков, социалистические обязательства, три почетные грамоты и паспорт комсомольско-молодежного коллектива.
   Юдифь не появлялась.
   Он опять дошел до конца коридора и посмотрел сквозь застекленную дверь. Дверь вела на улицу, к соседнему дому с флюгером-самолетом, и была тоже заперта. Судя по всему, Юдифь испытывала крайнее смущение от выходки Марсианского Сфинкса, которая в корне противоречила заголовку стенной газеты. Эдгар понял, что ему вряд ли удастся выманить дщерь ветилуйскую из укрытия, но уходить он не собирался.
   – Я все равно не уйду, не заплатив, – громко заявил он всем дверям сразу.
   Хотя покидать комбинат бытовых услуг ему не хотелось не только по этой причине.
   И в это время за стеклянной дверью на улице появилась запыхавшаяся Юдифь. Щелкнул замок и она впорхнула в коридор, стараясь спрятать за спину полиэтиленовый пакет с изображением пышноволосой звезды эстрады. Из пакета предательски выглядывал округлый кончик батона и горлышко молочной бутылки.
   Сердце Эдгара растаяло. Он шагнул к Юдифи.
   – Позвольте, я помогу.
   Юдифь от смущения похорошела еще больше, хотя больше уже было некуда. Она растерянно протянула Эдгару пакет и прошептала:
   – Извините... Я не думала, что вы так быстро.
   – Пустяки. Я только что закончил разговор. Спасибо вам.
   Юдифь с благодарностью взглянула на него и у Эдгара защемило сердце. Он ведь знал, что город б е з л ю д е н. Дело здесь, наверное, в том, что «быть» и «казаться» – два совершенно разных понятия. Можно б ы т ь, а можно просто к а з а т ь с я – ч т о – б ы т ь. Но если мы верим в кажущееся – значит, оно есть для нас? И если мы говорим об этом кажущемся, которое есть для нас, другим, значит, оно становится существующим и для других? Ведь так или нет?..
   Юдифь отперла одну из дверей и пригласила:
   – Проходите.
   Эдгар прошел и очутился в небольшой комнате с тремя обычными двухтумбовыми столами и двумя обычными канцелярскими шкафами, набитыми серыми канцелярскими же папками с тесемочками. На вешалке висело полотенце, на подоконнике стояли графин и стакан. Еще были стулья.
   – Спасибо и еще раз извините. – Юдифь забрала у Эдгара пакет и поставила у стола. – Чем мы еще можем быть вам полезны?
   – В общем-то я хотел оплатить услугу, – ответил Эдгар и опять полез за бумажником, но Юдифь, как и в прошлый раз, остановила его.
   – Позже. У нас так принято.
   Она подчеркнула «у нас», легким движением пригладила волосы и обезоруживающе улыбнулась. Эдгару оставалось только подчиниться.
   Он стоял и медлил, и нужно было говорить, потому что на комбинат вот-вот могли нанести визит другие посетители. Тот же Голубой Рыцарь, например. Сдать латы в химчистку. Или заточить копье.
   – Насчет Ветилуи, – нерешительно начал Эдгар, глядя в чуточку грустные прекрасные глаза Юдифи.
   – Вы ошибаетесь, милый Эдгар, – тихо сказала Юдифь. – Гораздо ближе.
   И Эдгар понял.
   Шагнешь влево – увидишь на лице торжествующую улыбку, шагнешь вправо – увидишь печаль. Чуть отойдешь – не видно лица, мешают блики от ламп на стекле. А за спиной – замирающие шаги и восхищенный шепот. И стоит, стоит, глядя на голову врага, закованная в раму, и трудно дышать под стеклом, и вечером все уходят, и гаснет свет, а по утрам приходят все новые и новые, и долго смотрят, но нельзя поднять голову и взглянуть в их лица, и улыбнуться им, и поговорить с ними. Мешает рама, мешает стекло, мешает бдящая служительница на стуле у двери.
   Эдгар понял Юдифь.
   – А как же? – спросил он и Юдифь тоже поняла.
   – Не беспокойтесь. Там тоже все в порядке.
   Еще одно свойство континуума, живущего по своим законам или таковых законов не имеющего, что тоже, в сущности, как уже говорилось, является законом.
   Юдифь чуть заметно вздохнула и Эдгар понял, что пора уходить. Даже здесь он не мог ничего изменить. Все точки континуума двигались по своим траекториям.
   Вдали, в помещении для посетителей, застучали ручкой по барьеру.
   – Мы еще встретимся, – пообещала Юдифь и коснулась пальцами плеча Эдгара. – Обязательно встретимся, милый Эдгар.
   У двери она обернулась и Эдгар торопливо спросил:
   – Вам нравится здесь работать?
   – Возможно, это мое призвание, – с улыбкой ответила Юдифь и поспешила на нетерпеливый стук клиента.
   Эдгар задумчиво прошел вдоль столов, остановился, рассеянно глядя на смутное отражение в стекле канцелярского шкафа.
   Призвание... Хотите небольшую историю о призвании? О том, ч т о мы делаем и что п р и з в а н ы делать? Отрицательный ответ бесполезен, потому что история уже началась.
   Жизнь у одного человека, назовем его, скажем, Марковым (как назвали севшего утром в троллейбус Эдгаром), так вот, жизнь у Маркова складывалась очень неудачно. Он никак не мог найти себя. В детстве ему одновременно хотелось быть летчиком, путешественником, водителем автобуса, художником и милиционером. В школе он поочередно отводил себе роль нового Архимеда, Льва Толстого, Георга-Вильгельма-Фридриха Гегеля, Альберта Эйнштейна и Вячеслава Старшинова. А поступил Марков в педагогический институт на филологический факультет, потому что там был не очень большой конкурс, а сочинения он писал почти без ошибок. К концу второго курса Марков понял, что не хочет быть учителем. Однако отработал положенное время в сельской школе, куда попал по распределению.
   Больше Марков со школой не сталкивался. В последующие годы ему довелось работать методистом заводского Дома культуры, сотрудником многотиражки, лаборантом в институте, корректором в типографии, воспитателем в молодежном общежитии и даже начальником районного управления «Спортлото». Но все это его не удовлетворяло. Разбросанность интересов, вернее, их отсутствие, смущала Маркова очень давно. Он твердо усвоил, что больших успехов на любом поприще добивается только тот, кто сразу намечает цель в жизни и упорно шагает к ее осуществлению, сметая все преграды. У Маркова же такой цели не было. Ни одна работа, которой он занимался, не приносила ему полного удовлетворения.
   Еще Марков был твердо уверен в том, что каждый может сделать очень многое, если только найдет свое призвание. Марков знал, что способен на удивительные дела, если только ему подскажут, в чем цель его жизни.
   Когда Марков ушел с должности начальника районного управления «Спортлото», то понял, что больше так продолжаться не может. Он устал подыскивать работу по душе и с горечью думал, что способности, заложенные в нем от природы, пропадают впустую. А в том, что способности эти были, Марков не сомневался, так как чувствовал в себе силу необъятную, таящуюся до поры под спудом. И боялся он, что так и пропадет она, не найдя себе должного применения. И так ему стало обидно за себя, за бесцельно проходящую жизнь, в которой не подошли ему места от учителя до начальника управления «Спортлото» включительно, что пришел он домой, бросил на стол трудовую книжку и завел серьезный разговор с небесами.
   «Почему жизнь моя проходит впустую? – стал вопрошать он. – Почему я такой неудачник? Человек может быть счастлив только тогда, когда делает дело, идеально отвечающее его способностям, поэтому любое несоответствие порождает неудовлетворенность. В чем же мое призвание? В чем?»