Корф Андрей. Однажды в России

   Во дворе Анюты уже не было. Опередив мальчишек на один лестничный пролет, она выскочила на улицу и была такова. Уж что-что, а бегать она умела. Генка и Серый забежали в соседний подъезд, но там было пусто. Зато это укрытие давало возможность незамеченными наблюдать за двором и переждать уход со двора грозного СанСергеича. Когда его фигура скрылась за домом, мальчишки снова "зарядились" ягодами, и с полными ртами выскочили во двор. Анюта где-то пряталась. Тогда туземцы решили разделиться и каждый пошел восвояси, внимательно оглядываясь по сторонам. Серега скрылся за углом, и Генка остался в одиночестве. Он прокрался вдоль стены и осторожно выглянул в проулок. Анюты нигде не было. Вместо нее в луже, то есть буквально по колено в воде, возились двое малышей. Генка шепотом прикрикнул на них, чтобы вылезали, и двинулся дальше. Двор был на удивление пуст. Не сидели на скамейках старухи, Иваныч не лежал под своим "Москвичом", тетя Марина из соседнего подъезда не бродила по двору с коляской. Даже Васька (тот самый, ставший хромым, но отъевшийся до полной неузнаваемости) не валялся посреди двора по своей дурацкой привычке. И, конечно, нигде не было и следа Анюты. Скорее всего, она пряталась в детском саду. Там для этого были все условия.
   Странное дело, но Генке не хотелось воевать. Вокруг все было желто от листьев, как на старом бабкином фото. В воздухе горько пахло дымом от невидимого костра. Возможно, это правильные ребята жгли листву на субботнике. Но туземец со смертоносной трубкой в руках и полным ртом смородины никак не хотел стать правильным ребенком. Поэтому он шел по двору, перестав скрываться, и всей душой принюхивался к запаху осени.
   Он даже удивился, когда из-за трансформаторной будки размером с добрый гараж вылетела фурия в короткой юбке и встретила его ледяной струей воды. Нет. Он не удивился. Произошло другое. Время как будто остановилось, зазвучала странная мелодия, от которой захотелось плакать. Как во сне, он поднял свое оружие и тщательно прицелился прямо в лоб Анюте. У нее был красивый лоб - белый и высокий, только обычно он был скрыт под челкой. И глаза у нее были красивые - большие и черные. Но в глаза он, конечно, не целился. Еще чего не хватало. Аня поливала его изо всех сил. Он был совершенно мокрый и красный, будто истекал кровью. По его щекам лилась вода, и он не знал, слезы это или нет.
   Прицелившись, он выстрелил Анюте прямо в ее красивый лоб и, конечно, попал. С такого расстояния трудно было промазать. Кроме того, он чувствовал, что сейчас его руку направляет чья-то чужая сила. Смородина разбивалась о белую кожу девчонки и выглядела точно как кровь. Ягода за ягодой ложились в одну точку, красный ручей прополз по переносице и замер на кончике носа. По обе стороны ручья Генка видел анины глаза. Они смеялись. Нет. Они хохотали. И еще Генке казалось, что Анюта тоже слышит мелодию, которая громко звучит в его ушах. Они глядели глаза в глаза, и у нее не кончалась вода, а него не кончались ягоды. Со стороны все это, должно быть, выглядело нелепо, но им обоим не было до этого никакого дела.
   Поединок продолжался вечность. И в нем совсем не было ненависти. А что в нем было - Генка и сам не понимал. Может быть, Аня смогла бы ему объяснить, но она была слишком занята, поливая его с ног до головы. Неизвестно, что случилось бы дальше, но события приняли неожиданный и, мягко говоря, неприятный оборот.
   Сначала Генка только почувствовал чье-то постороннее присутствие. А потом увидел, как за Аниной спиной появилась высокая унылая фигура. Одновременно с этим его собственное плечо схватила чья-то железная клешня. И музыка оборвалась мгновенно. Это были трое местных ублюдков - Паня, Студень и Журик. Их боялись и ненавидели все, кроме, может быть, самых маленьких, которые в своем нижнем ярусе восприятия смешивали их с безликой толпой остальных "взрослых". На самом деле, никакими взрослыми они не были. Второгодники и шпана, они наводили ужас на все окрестную ребятню. Прежде Генке удавалось смыться от них раньше, чем они его заметили. Но только не теперь. Странно, но он чувствовал страха. Вернее, страх был, но не за себя. Он очень испугался за Анюту. Так испугался, что его даже затошнило от страха.
   - Ты чо, малой, в натуре? Обоссался? - Студень захохотал. Он не случайно носил такую кличку и при смехе колыхался во все стороны. - Нет. Это он, борщом проблевался, мужики! - Паня был похож на щута, только не смешного, а страшного шута. - Ты чего девочку обидел? - спросил Журик. Он был самый вежливый и самый жуткий из троих. В его глазах было темно, будто перегорели все пробки. Говорили, что его отец сидит в тюрьме за убийство. А еще у Журика не было одной руки. Неизвестно почему, вместо руки у него был отвратительный пластмассовый протез. Как у манекена. Этот протез занимал не последнее место в ночных кошмарах младшеклассников. - Он не обижал! - закричала Анюта. - Мы играли! - Ах, играли... - промурлыкал Журик. Студень продолжал держать Генку за плечо. Рука у него была тяжелая. - А мы? - Что "вы"? - удивилась Аня. - А нас не позвали. Слышь, мужики! Нас не позвали из трубочки поплеваться! Ну, побрызгай и на меня, что ли. А я вот у этого малого трубочку возьму и тоже поплююсь. А?
   Анюта перевернула свою брызгалку и нажала на ее бок. Вылилось несколько последних капель.
   - Все, - сказала она. - Больше нет. - Ну, тогда ты проиграла. - сказал Журик. - У меня то есть еще!..
   И он, коротко отрыгнув, сочно харкнул на ее юбку.
   - Видала! Никакая трубка не нужна!
   Генка плохо понимал, что с ним произошло. Невидимый кукловод надел его тело, будто куклу-перчатку, и сжал свою руку в кулак. Он стряхнул с плеча руку Студня и метнулся к Журику. Он размахнулся двумя кулаками сразу и успел подумать, что выглядит смешно в такой позе. Потом кто-то, наверное, Паня, подставил ему ножку и он так и не долетел до сутулой ненавистной фигуры. Вместо этого земля вдруг поднялась и страшно ударила его в лицо. Сами собой хлынули слезы, во рту и в носу солоно запахло кровью. Он попытался вскочить, плохо различая все вокруг, но Студень обрушился на него сверху - раздавил, смял, как пустую сигаретную пачку. Сквозь слезы и боль Генка услышал крик. Это кричала Анюта. Он понял, что только теперь она испугалась по настоящему. Настолько, что даже не попыталась убежать.
   - Беги, Анюта! - попытался сказать он. Но губы были разбиты, а сверху пластом лежал Студень. Поэтому вместо этих слов получилось что-то вроде "иги, ута!"
   Но было поздно. Журик уже держал Аню за руку, а вторую еще раньше успел схватить Паня. Генка забился под Студнем, но все было напрасно. Скоро его силы кончились, и он принялся бессмысленно материться сквозь слезы.
   - Ну что, подруга? Поиграем? - спросил Журик. - Отпусти меня, - сказала Анюта, глядя ему в глаза. - Отпусти нас. - А ты меня попроси получше. - Это как? - Ну, поласковей попроси. Чтобы душа моя согрелась и рука сама собой разжалась. - Ну... Пожалуйста... Пожалуйста, отпусти нас... - Пожалуйста... - просмаковал Журик. И повторил с аниной интонацией: Пожааалуйста. Слышь, Паня, Студень! Она говорит "пожаааалуйста!"
   Журик улыбался. Студень хмыкнул сквозь зубы: Генка продолжал доставлять ему много хлопот. Зато Паня зашелся смехом так, что стали видны все его белые, ровные зубы.
   - Пожалуйста, Журик, отпусти ее... Во, сука, дает. - Дает? Думаешь? - Журик вдруг посерьезнел. - Ладно, Анюта. Сегодня, говорят, субботник. Вот и поработай на благо рабочего класса. - А что нужно делать? - Аня была очень напугана и честно пыталась понять, о чем идет речь. - Сейчас. Мы тебе все расскажем. Да, Паня? - Ага - тот продолжал ржать, - и покажем.
   После этого он зачем-то стал расстегивать штаны свободной рукой. А расстегнув, спустил их до колен. Открылись грязные семейные трусы. Он приспустил и их, как на приеме у врача. Под подолом рубашки открылся болтающийся шланг. Аня, мельком глянув вниз, покраснела так, будто ей надавали пощечин. А потом она заплакала и закричала одновременно. И вместе с ней заорал Паня. Они оба орали так, будто соревновались, кто может громче. Аня - потому что ей было страшно и противно.
   А Паня - потому что у него в бедре, прямо рядом с этой штукой, торчала длинная белая стрела.
   Генка решил, что все это ему кажется. Слишком много было всего, и последние минуты ему казалось, что все происходящее - просто страшный сон. Но сквозь крик Пани и Анюты он вдруг услышал спокойный голос Сереги.
   - Отпустите их, суки.
   Журик с интересом посмотрел куда-то через кучу малу из Студня и Генки.
   - Ух ты, сказал он. Робин Гуд? - Я сказал, отпустите их, суки. - Ты знаешь, кто я? - Да. - казалось, Серый малость сбавил тон, - Отпусти их. - Я тоже - сука? - Отпусти Аню и Генку. - Ты знаешь, кто такие суки? - Отпусти их. - Ты знаешь, что если ты меня так назовешь, я тебя убью? - в глазах у Журика полыхнуло, потом выражение его лица стало умиленным. С таким видом Паганель, должно быть, рассматривал редкого кусачего жука. - Я не называю тебя так. Я знаю, что ты здесь главный. Прикажи своим холуям отпустить Аню и Генку. - Вот это уже другой разговор. Что ж, я им не хозяин. Пусть сами решают. Я не против отпустить твоих ребят...
   Студень возмущенно взглянул вверх, на своего пахана.
   - Ты чо, Жура. Зассал, что ли?
   Вместо ответа Журик подошел к нему и подтолкнул подбородок Студня носком ботинка.
   - А ты посмотри, с чем пришел наш дружок. Хочешь попробовать с ним повоевать?
   Студень покорно обернулся и увидел Серого, спокойно стоящего в трех шагах от него. Тот целился из лука прямо ему в глаз. Студень поежился, на Генку еще больше шибануло потом. Вся сцена сопровождалась воплями Пани, который глядел на стрелу у себя в ноге и боялся ее вытащить. По голому бедру текла кровь, а шланг казался очень маленьким. Как будто съежился от страха.
   Анюту уже никто не держал за руки, но убегать она не спешила. Стояла и смотрела сквозь слезы, чем все закончится.
   - Ладно, пацаны. Хорош на сегодня. Мы их еще встретим, никуда они не денутся. Тогда и поговорим. Пошли, Студень. Паня, хорош орать. - А-а-ага... Я бы на тебя посмотрел, - выдавил Паня. - Вот и посмотри. Что, не нравлюсь? - в манере Журика говорить вежливо и правильно было что-то отвратительное. Что-то пугающее. Он это знал, и все это знали. - Т-т-торчит, сука, - пожаловался Паня на стрелу. - Это недолго исправить, - сказал Журик и подошел к нему. - Сам выдернешь или в доктора с тобой сыграть? - Сам, сам, - заторопился Паня, но, едва коснувшись стрелы, взвыл и отдернул руку. - Ладно... Значится, в доктора...
   Журик небрежным молнеиносным движением выдернул стрелу из его ноги. Паня взвыл и стал валиться набок. Из дырки полила кровь. Журик той же рукой, дал ему две пощечины подряд. Паня схватился за щеку и выровнялся. Вид у него, со спущенными и залитыми кровью портками, был жалким. Студень тяжело приподнялся на руках и освободил Генку. Тот, как только рука стала свободной, ударил ей по мясистой харе Студня. Но былой приступ прошел, невидимая рука кукловода уже покинула его тело. Удар получился слабым, Студень только матюкнулся и поморщился. Потом он встал и поковылял за удаляющейся парой друзей. Уходя, Журик обернулся:
   - Не прощаюсь. - говоря эти слова, он улыбался.
   Когда троица ушла, ребята еще минуту оставались на своих местах. Генка сидел на земле, размазывая по щекам кровь и слезы. Облитый акварелью, он казался тяжелораненым. Аня стояла там, где была поймана, и плакала, закрыв лицо руками. А Серый долго не отпускал лук, предпочитая на всякий случай держать его в рабочем состоянии.
   Наконец, Генка встал и подошел к Сереге. Не говоря ни слова, он обнял его изо всех сил. Потом то же самое сделала Анюта. И двое друзей почувствовали, что их теперь трое.
   Горький запах осени вернулся тихо, как кот. Наверное, он не любил шумных мест. Но в таких тихих, как этот закуток за трансформаторной будкой, он чувствовал себя дома. И мелодия, с которой все началось, вернулась тоже. Она была очень красива.
   * * * Мелодия, с которой все началось, и теперь звучала в его голове. Она стала более ритмичной, чуть более взрослой. Возможно, ее ритм задавали колеса и рельсы. И все равно она была об осени, которая никогда не уходит насовсем...
   Гена налил водки и поглядел на Катю. Девушка сидела в своей обычной напряженной позе. Гена, наверное, возненавидел бы ее за этот вид, если бы не мелодия, громко звучащая у него в ушах. Эта мелодия заставляла любить всех, даже эту жеманную гимназистку, под маской которой, как подсказывал Генин опыт, сидела обычная сука, белая моль из нафталинового шкафа, увешанного мужиками. Он посмотрел на Катю долгим взглядом. За все время разговора, пока он неумело подбивал к ней клинья, ему еще не удалось посмотреть на нее так: тяжело, свободно и отчужденно. Она, почувствовав его взгляд, зябко повела плечами. И перевернула страницу.
   - Кем ты хочешь быть, когда вырастешь? - спросил Гена...
   * * * - Кем ты хочешь быть, когда вырастешь? - спросила голосом Анюты пустая катушка из-под кабеля, лежащая плашмя.
   К катушке тянулся незаметный провод от севшего, но живого автомобильного аккумулятора. И катушка, и аккумулятор жили где-то на обочине Свалки, в ее самом заброшенном месте. И никто не догадался бы, что одна из досок катушки может легко выниматься, а внутри катушки достаточно места для двух мальчишек и одной девчонки. Мало того. Ребята натащили туда кучу бесполезных, но уютных вещей: половину старого матраса, термос с чаем, пару довольно чистых чашек. У самого входа лежало оружие - трубки и заветный лук. А под потолком, в углу, висела лампочка от фонаря, прикрученная к проводу от аккумулятора. Словом, свет был. Плохой, неровный, но был. И в нем, под собственными угловатыми тенями, трое детей прятались от всего остального мира.
   Серега достал сигарету, как будто это действие, которое он совершал первый раз в жизни, было для него обычным делом. Он не спешил отвечать на вопрос Анюты. Что же до Генки, то он вообще после истории у трансформаторной будки стал стесняться Анюты и предоставил Серому всю инициативу. А сама Анюта приклеилась к мальчишкам, как банный лист, и ходила за ними следом, бросив всех своих подруг. Вот так.
   Серега не спеша размял сырую "Приму" и потянулся за спичками. Гена и Аня смотрели на него с удивлением, но старались не подавать виду.
   - Когда вырасту?.. - задумчиво переспросил он. - Надо подумать.
   Резко чиркнул спичкой по коробку и, провожаемый завистливыми взглядами, поднес спичку к сигарете. Пока горела спичка, света внутри катушки стало больше. Потом Серега затянулся, кашлянул и выдохнул дым изо рта.
   - Не знаю. - веско сказал он. - Кем получится. - А кем получится? - спросила Анюта. - Кем ни будь да получится. Может, детективом буду. Как Шерлок Холмс. - Ух ты. - восхитилась Анюта. - А Генка, значит, доктором? Доктором Ватсоном? Да, Ген? - Да ну их, докторов. Возятся со всякими кишками - сказал Генка. - Да, - сказал Серый, затянувшись, - Это работа не для Генки. Он в ветеринарке чуть в обморок не упал, когда Ваську резали. - А ты не заливай. Тебя там не было. - Сам же рассказывал. - Да ладно тебе. Уже и кота пожалеть нельзя. - Льзя или нельзя, но в доктора тебя не возьмут. - Ничего. Обойдусь. Дай, что ли, затянуться?.. - Ты же не куришь! - Ты, можно подумать, куришь. - И мне, - сказала Анюта. - Девчонкам нельзя, - авторитетно сказал Серега. - У вас от этого детей не бывает. - А мне и не нужны, - сказала Анюта. - Еще чего не хватало! - Вырастешь - захочешь. - Ну, нет. - Все хотят, когда вырастают. И замуж тоже. - Ага. Щас! - Анюта сделала костлявый кукиш и поднесла к самому серегиному носу. - Вот тебе замуж. - Нужна ты мне больно, - Серый выдохнул дым прямо на Анютину фигу. - Ладно вам, - сказал Генка. - Давай сигарету. - И мне, - сказала Аня. - Ну, держите, - Сергей передал Анюте сигарету, не сумев скрыть облегчения по поводу того, что ее не нужно докуривать.
   Анюта взяла сигарету поудобнее, между указательным и средним пальцами, и отставила мизинец. Так курила одна барышня в кино. Она затянулась, набрала полный рот дыма и не спеша выдохнула его длинным красивым конусом. Серый хмыкнул презрительно.
   - Так не курят. Это ты балуешься. - Да? А как курят? - Надо набрать полный рот дыма, а потом его вдохнуть внутрь. И только потом выдыхать. - Да? - Анюта казалась озадаченной. Такой способ курения ей не очень понравился. - А ты как думала? Только так. - Ну и ладно. Подумаешь!
   Анюта старательно затянулась и глубоко вдохнула дым. Пока она кашляла, сигарету взял Генка и проделал то же самое. Внутри катушки стало накурено. Серега приоткрыл "дверь", которую они всегда запирали изнутри.
   - Да, - сказал он с чувством превосходства. - С вами не покуришь!
   После этого забрал сигарету обратно и героически докурил ее сам.
   - А я хочу актрисой быть, - мечтательно сказала Анюта. - Знаменитой? - Конечно. Чтобы в кино снимали. А незнаменитой-то зачем? - А знаменитой зачем? - Много ты понимаешь! Цветы... - Анюта стала загибать пальцы, - Машина. Поклонники. - А кто это - поклонники? - А это те, которые в тебя влюблены, и поэтому при встрече всегда кланяются. То есть, поклоны бьют. Поэтому и "поклонники". - А деньги? - спросил Генка. - А зачем деньги? - удивилась Анюта. - Если тебя и так все любят? - Ну... - замялся Гена, - Кто-то же должен будет тебе машины покупать. - Вот пусть он о деньгах и думает. А мне некогда будет. Мне в кино сниматься надо будет по десять раз в день. - Да ты что! По десять раз! - А то. Иногда и больше. - Аня вздохнула. - Актерский труд тяжелый. Вон, Золотухин рассказывал в кинопанораме, что весь день в болоте просидел, пока кино снимали. Потом вылез весь в пиявках. - Тьфу ты! - сплюнул Серый. - Чего? - Ну тебя с твоими пиявками. И так тошнит. - Это от сигареты, - сказал Генка. - Меня тоже тошнит. - А меня, мальчики, от вас тошнит. Я им рассказываю про кино, а они - про сигареты. - На фиг нам твое кино? - сказал Серега - Сигарета - вот она. А кино твое где? - А кино начнется, когда я вырасту, - упрямо сказала Анюта. - Когда ты вырастешь, кино закончится, - почему-то сказал Генка. - Самое кино сейчас идет. - Не умничай, - сказал Серый. - Сам-то кем хочешь быть? - Не знаю. Я денег хочу. Много. За деньги все можно купить. - И меня? - спросил Серега. - И меня? - спросила Анюта. - И меня? - спросила Свалка. - Не знаю, - честно сказал Гена. - По-моему, все. По крайней мере, машину можно.
   Серега вздохнул. Машину хотели все, и он тоже. Но машина, настоящая машина, была чем-то невозможным. На Иваныча с его "Москвичом" во дворе смотрели как на буржуйского царя. А он собирал на машину семь лет. Об этом знали все. И все равно завидовали.
   - А мне машину подарят, - сказала Анюта, поджав губы. - А я ее куплю, - сказал Генка. - А я украду, - сказал Серый. - У Иваныча, что ли? - А хоть бы и у Иваныча. - Иваныч тебя убьет. - Пусть попробует, - сказал Серега и покосился на лук. И Анюта покосилась на лук. И Генка. Все порадовались про себя, что расти им еще долго, и у Иваныча есть шанс умереть от старости. - И много ты их насобирал? - спросил Серега. - Кого? - Денег. - Много. Уже три рубля с мелочью. - А сколько мелочи-то? - Не знаю. Я их в копилку складываю. А то, боюсь, потрачу. - Так потрать. - Нет. Не могу. Нужно собрать побольше - и тогда уже все потратить. - На машину? - Нет... - Генка задумался. - Машина - мелочь. Есть вещи поважнее. - Неужели дом! - восхитилась Анюта и подсела поближе к Генке. - И дом - мелочь, - сказал Генка, обмирая от собственной лихости. - А что - не мелочь? - Еще не решил. Вот как решу - тогда и копилку буду разбивать. - Ну тебя, - сказал Серый. - Сходили бы в кино, лимонада напились, а мороженного сколько можно купить! Десяток, не меньше! - А ты у меня укради, - сказал Генка, поглядев на Серегу в упор. - Вот тогда и сходим в кино. - И украду. - И укради. - Вы чего, пацаны? - удивилась Анюта. - Обалдели, что ли? - Покурим еще по одной? - спросил Серега. Он снова рвался в бой. - Ну, давай, что ли, - Генка, как всегда, не отставал. - Без меня, - сказала Анюта.
   Серый достал еще по сигарете. Мальчики закурили. Все трое примолкли, и несколько минут единственным звуком внутри катушки был кашель двух заправских курильщиков.
   - Слышь, Ген, - сказал Серега. - Ну? - От Журика хватит прятаться. - А мы и не прячемся. - Рассказывай... - Что нам здесь, плохо, что ли? - Хорошо. И все равно. Хватит. - И чего делать? Пойти ему морду бить? Много набьешь! - Не сейчас. СанСергеич говорил, что секцию бокса будет открывать. Пошли, что ли? - И я с вами! - сказала Анюта. - Еще чего, - усмехнулся Серый. Туда девчонок не берут. - Ну и ладно. Подумаешь! - А когда открывается-то? - спросил Гена. - А как запишется пятнадцать человек - так и откроется. - На сундук мертвеца? - Вроде того. - А сколько уже записалось? - Тридцать с чем-то. - А чего ж не открывается? - Не знаю. У нас всегда так. - Это точно. Твердо решил? - Не знаю. Давай походим, посмотрим. - Ну, давай. Запишемся для начала. - Уже. - Что "уже"? - Уже записал. - Себя? - Ага. И тебя тоже. Куда ж я без тебя денусь? - Ну, ты даешь. - А меня записал? - спросила Анюта. - А тебя на "Мосфильм" записал. Знаменитой актрисой. - А там тоже ждут, пока тридцать мест наберется? - спросила Анюта. - Нет, - сказал Генка, - Там ждут, пока одно освободится.
   Серый засмеялся и закашлялся. Потом все замолчали, мечтая каждый о своем.
   Вечерело. На свалке начался кошачий концерт, а вдалеке прозвучал стук колес бесконечного товарняка...
   * * * Стук колес бесконечного товарняка был единственным ответом на вопрос, заданный Геной. Похоже, Катя либо уже выросла, либо никем не собиралась становиться.
   - Екатерина Сергеевна, - сказал Гена. - Если нам не удается подружиться, давайте хотя бы поссоримся по-человечески... - Вот именно поэтому я не люблю пьяных. - То есть? - Им... То есть, вам... - Спасибо. - Сами виноваты... Вам все время нужно чего-то от людей, которые рядом. Сейчас вы ищете мостик на мою сторону. Потом по этому мосту пройдет вежливый гражданин с тросточкой. Этот гражданин будет читать Блока... - Я не знаю Блока. - Или Пушкина... - А кто это? - Не паясничайте. Или просто говорить о погоде в возвышенных тонах. Потом по этому мосту проскачет гусар, во всеоружии двусмысленных комплиментов...
   - А потом? - А потом протопает безмозглая солдатня с волосатыми ручищами... - Ужасная перспектива. - Да уж. - Что же делать? - Не строить никаких мостов. Мы случайно оказались в одном купе, и из этого ничего не следует. - А как же мостик? - Не нужно никаких мостов. - А ведь он уже построен. Вы построили его своими последними словами. - Значит, я и сожгу его немедленно.
   Гена вытащил из кармана зажигалку и протянул Кате.
   - Жгите, Екатерина Геростратовна. - Нет. - Почему нет? - Если я возьму у вас зажигалку, это будет означать, что мост действительно построен. - А вы так не считаете? - Нет. - Вы замужем? - Что-то вы рано об этом спросили. - А когда должен был? - Под конец. Когда солдатне с волосатыми ручищами будет дан отпор. - Так уж и дан? - Еще бы... Разве вы не знаете, что на узком мосту одна хорошо вооруженная амазонка может дать отпор целой армии варваров с их дубинами? - Насчет дубин - это сильная аллегория. - А насчет варваров - точная. Все вы внутри одинаковы. - Кто "мы"? - Кто "вы"? Ну, например, те, кто считает, что предложить девушке водку в поезде - совершенно естественный поступок. - Но ведь это и есть совершенно естественный поступок, Катя. - Нет. Это унижение. - Странно... Вы как будто не в Москве жили последний год. Там все пьют водку. Или вам надо было предложить чистого спирта? - Мне от вас не нужно ничего. - Даже денег? - Вы очень хотите поссориться? - Нет. Извините. - На первый раз. Только, прошу вас, оставьте меня в покое. - Хорошо. Но ответьте мне на один вопрос. - Хорошо. - Вы замужем? - Да. - Не верю. - Ваше дело. - И все равно не верю. - Господи, ну почему я не оказалась в купе с какой ни будь толстой вонючей теткой, которая наелась бы колбасы и легла спать! - Не легла бы. - Почему это? - Я бы с ней водку пил. И колбасу мы ели бы вместе. - Так она с вами и поделилась бы. - А то нет? За водку то? - Ну, не знаю. Разве что за водку. - Ага. - К ней вы бы тоже начали строить мостик? - Точно. И впереди джентльмена с тросточкой пустил бы боевых слонов.
   Катя отвернулась к окну, но он успел заметить ее улыбку. Боясь нарушить тончайшую нить контакта, он тоже уставился в окно. Из теплого...
   * * * ...класса зима выглядела немного театрально. И снежные хлопья были слишком велики, и падение их было таким медленным, будто они раздумывали, стоит ли опускаться в черную грязь. Донести свое симметричное великолепие до поверхности и растаять бесформенной слезой в сантиметре от нее, еще хранящей воспоминания об осени.
   За снежной кашей стоял мрачный силуэт Трубы - как ствол однажды и навсегда облетевшего дерева.
   - В те времена, - сказал Александр Иванович, - Русь состояла из отдельных княжеств, которые вели войны с соседями и друг с другом. Сейчас, когда мы живем в Советском Союзе, невозможно себе представить, чтобы, например, Рязанская область пошла войной на Энскую. А тогда это было не только возможно, но и в порядке вещей. Только вместо областей были княжества. Во главе их формально был князь, который опирался на купечество и духовенство...
   Генка вообразил себе огромного бородатого князя, который идет, опираясь одной рукой на купца, а второй - на священника. И того, и другого Гена представлял себе только по картинкам. Первый, по его разумению, должен был быть в кафтане (что это такое, Генка тоже представлял себе очень относительно), а второй - а рясе (посмотреть бы на нее хоть краем глаза). Ну, а князь, ясное дело, должен быть весь в кольчуге, при мечах, и сзади за ним должны вести вороного коня с огромными яйцами.