Корнуэлл Бернард. Горящая земля

   – Так и есть, отец, – ответил я и взъерошил седые волосы Беокки, чтобы слегка его позлить.
   Ко мне галопом подлетел Финан.
   – Мы готовы, господин.
   – Открыть ворота! – крикнул я.
   Повозка первой миновала широкую арку. Священные знамена опасно закачались, когда она двинулась по глубоким колеям дороги. Потом двести моих воинов в блестящих кольчугах поехали за повозкой и повернули на запад.
   Мы распустили знамена, резкие звуки рога возвестили о нашем отбытии; солнце освещало королевскую повозку.
   Мы были приманкой, и датчане ее увидели.
   И началась охота.
   Повозка катилась впереди, громыхая по проселочной дороге, что приведет нас к пути на Винтанкестер. Проницательные датчане могли бы задуматься – почему, если мы хотим отступить в более крупный бург, Винтанкестер, мы воспользовались северными воротами Эскенгама, а не западными, которые привели бы нас прямиком на винтанкестерскую дорогу. Но я сомневался, что их опасения дойдут до Харальда. Вместо этого он услышит, что король Уэссекса бежит, оставив Эскенгам под защитой гарнизона, набранного из фирда.
   Люди фирда редко бывали испытанными воинами. Они были крестьянами и чернорабочими, плотниками и кровельщиками, и Харальд, без сомнения, будет испытывать искушение штурмовать стены города. Но я не верил, что он поддастся этому искушению, зная, что куда более ценный приз – сам Альфред – явно беззащитен. Датские разведчики расскажут Харальду, что король Уэссекса находится на открытой местности, путешествуя в медлительной повозке с жалкой парой сотен всадников. И войску Харальда – я не сомневался – будет отдан приказ пуститься в погоню.
   Финан командовал моим арьергардом. Его работа заключалась в том, чтобы дать мне знать, когда вражеская погоня будет слишком близко.
   Я оставался рядом с повозкой и, как только мы добрались до винтанкестерской дороги в полумиле от Эскенгама, стройный всадник быстро подлетел ко мне.
   То была Этельфлэд, одетая в длинную кольчугу, похоже, сделанную из серебряных колец, плотно сплетенных поверх рубашки из оленьей кожи. Кольчуга туго обтягивала худенькое тело Этельфлэд, и я догадывался, что доспех застегивается на спине с помощью петель и пуговиц, потому что никто не может натянуть такую облегающую кольчугу через голову и плечи. Поверх кольчуги Этельфлэд носила белый плащ, подбитый красным; на ее боку висел меч в белых ножнах. Помятый старый шлем с нащечниками свисал с луки ее седла. Наверняка она воспользовалась шлемом, чтобы спрятать лицо, перед тем, как мы покинули Эскенгам, к тому же из осторожности прикрыла свои бросающиеся в глаза плащ и кольчугу старым черным плащом, который швырнула в канаву перед тем, как ко мне присоединиться.
   Этельфлэд ухмылялась и выглядела такой же счастливой, как раньше, до замужества. Потом она кивнула в сторону покачивающейся повозки.
   – Это мой сводный брат?
   – Да. Ты уже видела его раньше.
   – Не часто. Как он похож на отца!
   – Похож, – сказал я. – А ты не похожа, за что я благодарен.
   Это замечание заставило ее рассмеяться.
   – Где ты раздобыла кольчугу? – спросил я.
   – Этельреду нравится, когда я ее ношу. Он заказал ее для меня во Франкии.
   – Серебряные звенья? – спросил я. – Их можно проткнуть даже сучком!
   – Вряд ли муж хочет, чтобы я сражалась, – сухо проговорила Этельфлэд, – он просто хочет мною щеголять.
   Я подумал, что это можно понять. Этельфлэд была красивой женщиной, по крайней мере, когда ее красота не затуманивалась несчастьем, – ясноглазая, с чистой кожей, с пухлыми губами и золотыми волосами. Она была умной, как и ее отец, куда умнее мужа, но ее отдали за Этельреда по единственной причине – чтобы мерсийские земли объединились с Уэссексом Альфреда. В этом смысле, хоть и ни в каком другом, брак оказался успешным.
   – Расскажи мне про Алдхельма, – попросил я.
   – Ты его уже знаешь, – парировала она.
   – Я знаю, что не нравлюсь ему, – весело сказал я.
   – А кому ты нравишься? – с ухмылкой спросила Этельфлэд.
   Она придержала лошадь, оказавшуюся слишком близко к ползущей повозке. Поверх перчаток из мягкой кожи козленка Этельфлэд носила шесть ярких золотых браслетов с редкими драгоценными камнями.
   – Алдхельм, – негромко проговорила она, – дает советы моему мужу, и он убедил Этельреда в двух вещах. Первая – что Мерсии нужен король.
   – Твой отец этого не допустит, – сказал я.
   Альфред предпочитал, чтобы Мерсия искала королевскую власть в Уэссексе.
   – Мой отец не будет жить вечно, – сказала Этельфлэд. – И еще Алдхельм убедил моего мужа, что королю нужен наследник. – Она увидела мою гримасу и засмеялась. – Только не я! С меня довольно Элфинн… Я никогда еще не испытывала такой боли. Кроме того, мой дорогой муж презирает Уэссекс. Он презирает свою зависимость от Уэссекса. Он ненавидит руку, которая его кормит. Нет, он хотел бы иметь наследника от какой-нибудь милой мерсийской девушки.
   – Ты имеешь в виду…
   – Он меня не убьет, – бодро перебила она. – Но он захочет со мной развестись.
   – Твой отец никогда этого не допустит!
   – Допустит, если меня уличат в супружеской неверности, – ответила Этельфлэд удивительно ровным тоном.
   Я уставился на нее, не совсем веря своим ушам. Она увидела мою недоверчивость и встретила ее издевательской улыбкой.
   – Что ж, ты ведь спросил меня об Алдхельме.
   – Этельред хочет, чтобы ты…
   – Да, – ответила Этельфлэд. – А потом он обречет меня на монастырь и забудет о моем существовании.
   – И Алдхельм одобряет эту затею?
   – О, одобряет, еще как! – Этельфлэд улыбнулась, как будто я задал глупый вопрос. – К счастью, у меня есть слуги из восточных саксов, которые защищают меня; но что будет, когда отец умрет? – Она пожала плечами.
   – Ты рассказала об этом отцу?
   – Да, только вряд ли он поверил. Но, само собой, он верит в веру и молитву, поэтому послал мне гребень, принадлежавший Святой Мильбурге, и сказал, что гребень придаст мне сил.
   – Почему он не верит тебе?
   – Он думает, что я склонна к дурным фантазиям. А еще он считает Этельреда очень преданным. И моя мать, конечно, обожает Этельреда.
   – Так и есть, – мрачно проговорил я.
   Жена Альфреда, Эльсвит, была озлобленным созданием и, как и Этельред, родом из Мерсии.
   – Ты можешь попробовать пустить в ход яд, – предложил я. – Я знаю женщину в Лундене, которая готовит ужасные яды.
   – Утред! – укоризненно произнесла она.
   Но, прежде чем Этельфлэд успела сказать еще что-то, из арьергарда галопом прискакал один из людей Финана; копыта его лошади взметали комья луговой земли.
   – Господин! – закричал он. – Настала пора поторопиться!
   – Осферт! – окликнул я, и наш ложный король со счастливым видом спрыгнул с повозки и сел в седло. Он швырнул бронзовый обруч в повозку и натянул шлем.
   – Брось ее! – крикнул я вознице. – Скати в канаву!
   Возница ухитрился сделать так, что два колеса повозки оказались в канаве; так мы и оставили тяжелый экипаж – опрокинутым, со все еще впряженными в него лошадьми.
   Финан и наш арьергард с шумным конским топотом поскакали по дороге, а мы помчались перед ними к небольшому лесу, где я подождал, пока Финан нас догонит. Как только мы соединились, показались первые преследующие нас датчане. Они нещадно погоняли лошадей, но я рассчитывал, что брошенная повозка с бросающимися в глаза украшениями задержит их на несколько мгновений. Так и случилось – скачущие впереди остальных преследователи закрутились вокруг экипажа, а мы свернули в сторону.
   – Это лошадиные скачки, – сказал мне Финан.
   – И наши лошади быстрее, – ответил я.
   Наверное, так и было. Датчане сидели на конях, которых смогли захватить их мародерствующие отряды, в то время как мы ехали на лучших верховых скакунах Уэссекса. Я бросил последний взгляд на спешившихся врагов, набившихся в повозку, потом ринулся дальше в глубь леса.
   – Сколько их там? – крикнул я Финану.
   – Несколько сотен, – ухмыляясь, отозвался он.
   Значит, рассудил я, каждый человек из войска Харальда, способный оседлать лошадь, присоединился к погоне. Харальд испытывал экстаз победителя. Его люди разграбили весь восточный Уэссекс, а теперь он не сомневался, что прогнал армию Альфреда из Эскенгама, открыв таким образом датчанам путь к разграблению всего центра страны.
   Однако перед тем, как заняться этими приятными делами, он хотел захватить самого Альфреда, поэтому его люди бешено гнались за нами. Харальда не заботила их слабая дисциплина, он верил в свою удачу, которая его не подведет.
   То была дикая охота, и Харальд дал волю своим людям, послав их, чтобы те привезли ему короля Уэссекса.
   Мы вели их, мы заманивали их и искушали. И не скакали так быстро, как могли бы; вместо этого мы старались не терять из виду преследующих нас датчан. А они только один раз нас перехватили.
   Райпер, один из лучших моих людей, ехал далеко справа от нашего отряда, и его лошадь угодила копытом в кротовью нору. Он находился в тридцати шагах от меня, но я услышал треск сломавшейся кости, увидел, как Райпер падает, как его лошадь бьет копытами, рухнув с воплем боли.
   Я повернул к нему Смоку и увидел маленькую группу датчан – они быстро приближались.
   – Копье! – крикнул я одному из моих воинов.
   Схватив тяжелое копье с древком из ясеня, я поскакал прямо к датчанам, что были впереди и мчались, чтобы убить Райпера.
   Финан повернул вместе со мной, как и дюжина других моих людей, и враги, увидев нас, попытались свернуть в сторону, но Смока уже стучал копытами по земле, раздувая ноздри. Я опустил копье и угодил ближайшему датчанину в грудь. Ясеневое древко задрожало, моя рука в перчатке скользнула вдоль древка, но наконечник вонзился глубоко. Кровь хлынула и потекла между звеньями кольчуги датчанина.
   Я выпустил копье.
   Умирающий еще оставался в седле, когда второй противник замахнулся на меня мечом, но я отбил удар щитом и, надавив коленями на бока Смоки, повернул его, в то время как Финан рубанул своим длинным клинком по лицу третьего датчанина. Я выхватил поводья у того, которого пронзил копьем, и потащил его лошадь к Райперу.
   – Сбрось ублюдка и садись! – крикнул я.
   Выжившие датчане отступили. Их было меньше дюжины, и они были предвестниками появления остального отряда – их кони оказались самыми быстрыми. Подкрепление не сразу смогло прийти к ним на помощь, и к тому времени мы, целые и невредимые, уже ускакали прочь.
   Ноги Райпера были слишком короткими и не доставали до стремян его новой лошади; он ругался, цепляясь за седельную луку.
   Финан улыбался.
   – Это их разозлит, господин, – сказал он.
   – Мне и нужно, чтобы они взбесились, – ответил я.
   Мне надо было, чтобы они стали безрассудными, беспечными и самоуверенными. Этим летним днем, во время скачки по дороге вдоль извилистого ручья, по густо растущим василькам, Харальд делал все, чего я мог бы от него пожелать.
   Был ли я самоуверенным? Это опасно – решить, что твой враг сделает все, что ты захочешь, но в тот День Тора я испытывал крепнущее убеждение, что Харальд следует прямо в тщательно подготовленную ловушку.
   Наша дорога вела к броду, где мы могли пересечь реку, чтобы добраться до Феарнхэмма. Если бы мы и вправду следовали в Винтанкестер, мы бы остались к югу от реки и держались римской дороги, ведущей на запад. Я хотел, чтобы датчане поверили: именно таковы наши намерения. Я хотел, чтобы наши преследователи нас видели, я хотел, чтобы они думали, что мы колеблемся; я хотел, чтобы, в конце концов, они решили, что мы запаниковали.
   Местность была открытой – заливной луг, где пасли коз и овец. К востоку, там, откуда скакали датчане, рос лес, к западу была дорога – Харальд ожидал, что мы двинемся именно по ней, – а к северу виднелись осыпающиеся каменные быки моста, который римляне перебросили через Уэй. Феарнхэмм и его низкий холм находились у дальней стороны разрушенного моста.
   Я взглянул на холм и не увидел на нем войск.
   – Я хотел, чтобы Алдхельм был там! – прорычал я, указывая на холм.
   – Господин! – предупреждающе закричал Финан.
   Преследующие нас датчане собрались на краю леса в полумиле к востоку. Они ясно видели нас и понимали, что наш отряд слишком велик для того, чтобы атаковать его до прибытия подкрепления. Но их подкрепление могло подтянуться в любую минуту.
   Я снова посмотрел на другой берег реки – ни души. Холм, с его древним земляным валом, должен был стать моей наковальней, усиленной пятистами мерсийскими воинами, однако он был пуст. Хватит ли двух сотен моих людей?
   – Господин! – снова окликнул Финан.
   Датчане, теперь превосходившие нас в численности два к одному, послали лошадей к нам.
   – Через брод! – закричал я.
   Я все равно захлопну ловушку.
   Мы ударили в бока наших усталых коней, направляя их через глубокий брод, лежавший вверх по течению рядом с мостом. Едва оказавшись на другом берегу, я крикнул своим людям, чтобы они галопом скакали к вершине холма. Я хотел создать видимость паники, чтобы все выглядело так, будто мы отказались от желания добраться до Винтанкестера и вместо этого искали убежища на ближайшем холме.
   Мы проскакали через Феарнхэмм. Это была кучка хижин с соломенными крышами, стоящих вокруг каменной церкви, хотя там имелось и одно прекрасное римское здание, потерявшее свою черепичную кровлю. Жителей не было видно, только единственная корова жалобно мычала, потому что ее пора было доить. Я решил, что народ бежал при слухах о приближающихся датчанах.
   – Надеюсь, твои чертовы люди на холме! – крикнул я Этельфлэд, которая держалась рядом со мной.
   – Они там будут! – крикнула она в ответ.
   Ее голос звучал уверенно, но я сомневался. Первый долг Алдхельма – по крайней мере, согласно приказам ее мужа, – заключался в том, чтобы сохранить мерсийскую армию нетронутой. А что, если он просто отказался приближаться к Феарнхэмму? Если так, тогда мне придется сражаться с войском датчан, имея всего две сотни человек, а противники быстро приближались. Они чуяли запах победы и погнали своих лошадей через реку, а потом – по улице Феарнхэмма. Я уже слышал их крики.
   А потом я добрался до поросшего травой вала – древнего укрепления и, едва Смока перевалил через его вершину, увидел, что Этельфлэд права. Алдхельм пришел и привел пять сотен человек. Все они были там, но Алдхельм держал их на северной стороне старого укрепления, чтобы их не увидел враг, приближающийся с юга.
   Итак, в точности как я и планировал, у меня имелось на холме семьсот человек. И я надеялся, что еще семьсот прибудут из Эскенгама. Между этими двумя войсками находились каких-то две тысячи буйных, беспечных, слишком самоуверенных датчан, которые верили, что воплотят в жизнь старую мечту викингов – завоюют Уэссекс.
   – «Стена щитов! – закричал я своим людям. – Стена щитов»!
   Датчан нужно было на некоторое время сдержать, а самым лучшим способом это сделать было показать им «стену щитов» на вершине холма.
   Несколько мгновений царил хаос, пока люди соскальзывали с седел и бежали к вершине вала, но это были хорошие воины, отлично обученные, и их щиты быстро сомкнулись друг с другом.
   Датчане, появившись из-за домов внизу на склоне холма, увидели стену окованных железом ивовых досок, увидели копья, мечи и топоры, увидели, насколько крут склон – и их яростная атака оборвалась.
   Десятки людей пересекали реку и еще больше выезжало из-за деревьев на южном берегу, поэтому через несколько мгновений у них будет более чем достаточно воинов, чтобы одолеть мою короткую «стену щитов»… Но пока они медлили.
   – Знамена! – приказал я.
   Мы взяли с собой наши знамена – мой флаг с волчьей головой и знамя Уэссекса с драконом, и я хотел, чтобы они развевались, бросая вызов людям Харальда.
   Алдхельм, высокий, с землистой физиономией, подошел, чтобы поприветствовать меня. Он не любил меня, и это отражалось на его лице, но оно также выражало удивление: он увидел, сколько датчан направляется к броду.
   – Раздели своих людей на два отряда, – безаппеляционно скомандовал я ему, – и построй их слева и справа от моих воинов. Райпер!
   – Господин?
   – Возьми дюжину человек и привяжи лошадей!
   Наши брошенные кони бродили по вершине холма, и я боялся, что некоторые из них перейдут на другую сторону вала.
   – Сколько там датчан? – спросил Алдхельм.
   – Достаточно, чтобы мы получили день хорошей резни, – ответил я. – А теперь приведи сюда своих людей.
   Он ощетинился, услышав мой тон. Алдхельм был худ, одет с иголочки, в роскошной длинной кольчуге с пришитыми к ее звеньям бронзовыми полумесяцами, в плаще из голубого льна, подбитого красной тканью, с двумя витками тяжелой золотой цепи вокруг шеи, в сапогах и перчатках из черной кожи. Его пояс для меча украшали золотые кресты, длинные черные волосы, надушенные и умащенные маслом, скреплял у шеи гребень – зубья из слоновой кости, вставленные в золотую оправу.
   – Я уже получил приказы, – холодно проговорил он.
   – Да, привести сюда твоих людей. Здесь есть датчане, которых нужно убить.
   Он всегда меня не любил, с тех пор, как я испортил его красивое личико, сломав ему челюсть и нос, хотя в тот далекий день он был вооружен, а я – нет. Он с трудом заставлял себя на меня смотреть. Поэтому он глядел на датчан, собирающихся у подножья холма.
   – Мне дали наставления, – сказал он, – сохранить войска господина Этельреда.
   – Наставления изменились, господин Алдхельм, – раздался позади нас бодрый голос.
   Алдхельм повернулся и удивленно воззрился на Этельфлэд, которая улыбалась ему с высоты седла.
   – Моя госпожа, – сказал он, поклонившись. Потом перевел взгляд на меня. – Господин Этельред здесь?
   – Мой муж послал меня, чтобы отменить его последние приказы, – милым голосом произнесла Этельфлэд. – Теперь он так уверен в победе, что требует, дабы ты остался здесь, несмотря на численность противостоящих нам врагов.
   Алдхельм начал было отвечать, потом решил, что я не знаю, какими были последние приказы, отданные ему Этельредом.
   – Тебя послал твой муж, моя госпожа? – вместо этого спросил он, явно сбитый с толку неожиданным появлением Этельфлэд.
   – А как же еще я могла бы тут очутиться? – ответила она вопросом на вопрос, еще больше запутав его. – И, если бы существовала настоящая опасность, господин, разве мой муж разрешил бы мне явиться сюда?
   – Нет, моя госпожа, – сказал Алдхельм, но без большой убежденности.
   – Итак, мы собираемся сражаться! – Этельфлэд выкрикнула это звонко, обращаясь к мерсийским войскам. Она повернула свою серую кобылу так, чтобы мерсийцы могли видеть ее лицо и лучше слышать ее голос. – Мы собираемся убивать датчан! И мой муж послал меня, чтобы я засвидетельствовала вашу храбрость, так не разочаруйте же меня! Убейте их всех!
   Они разразились приветственными криками.
   Этельфлэд поехала вдоль их рядов, и они дико, радостно вопили. Я всегда думал, что Мерсия – жалкое место, побежденное и угрюмое, лишенное короля и угнетенное, но в тот момент я увидел, как Этельфлэд, светящаяся в своей серебряной кольчуге, смогла пробудить в мерсийцах энтузиазм. Они любили ее. Я знал, что они не слишком любят Этельреда, Альфред был далек от них и, кроме того, был королем Уэссекса, но Этельфлэд их вдохновляла. Она дарила им гордость.
   Датчане все еще собирались у подножия холма. Туда, должно быть, добрались уже триста человек; они спешились и построились «стеной щитов». Они все еще могли видеть только двести моих воинов, но пора было подсластить наживку.
   – Осферт! – крикнул я. – Залезай обратно на лошадь, а потом поезжай и будь царственным.
   – Это обязательно, господин?
   – Да, обязательно!
   Мы заставили Осферта остановить лошадь под знаменами. Он был в плаще, но теперь и в шлеме, на который я набросил собственную золотую цепь, чтобы издалека это выглядело как шлем с короной.
   При виде него датчане принялись реветь оскорбления, глядя вверх. Осферт смотрелся достаточно царственно, хотя любой, знакомый с Альфредом, понял бы, что это не король Уэссекса, просто потому, что вокруг него не толпились священники. Но я решил, что Харальду ни за что не заметить такого упущения.
   Забавляясь, я смотрел, как Этельфлэд, которую явно интересовал ее сводный брат, поставила свою лошадь рядом с его скакуном. Потом я повернулся и посмотрел на юг, где все новые датчане переправлялись через реку.
   Пока я жив, мне не забыть этого зрелища. За рекой все было черно от датских всадников; копыта их скакунов взбивали пыль, когда седоки направляли коней к броду, полные желания присутствовать при уничтожении Альфреда и его королевства. Через реку хотело переправиться так много людей, что им приходилось ждать, и собравшиеся на дальней стороне брода бурлили огромной тучей.
   Алдхельм приказал своим людям двинуться вперед. Вероятно, он делал это против своего желания, но Этельфлэд вдохновила его воинов, и он оказался в силках ее презрения и их энтузиазма.
   Датчане у подножия холма увидели, как мой короткий строй удлиняется, увидели, как в нем появляется все больше щитов и клинков, все больше знамен. Они пока еще превосходили нас в численности, но теперь им потребовалась бы половина их армии, чтобы атаковать холм.
   Человек в черном плаще, с боевым топором с красной рукоятью, выстраивал людей Харальда. По моим расчетам, теперь во вражеской «стене щитов» стояло пятьсот человек, и то и дело прибывали новые. Некоторые датчане остались верхом; я предположил, что они собираются обогнуть нас и напасть с тыла, когда «стены щитов» столкнутся.
   Вражеский строй был всего в паре сотен шагов от нашего, достаточно близко, чтобы я видел нарисованных на их щитах с железными умбонами топоры, воронов, орлов и змей.
   Некоторые датчане начали колотить оружием по щитам – то был гром войны. Другие орали, что мы – сосунки и ублюдки коз.
   – Какие шумные, а? – заметил рядом со мной Финан.
   Я только улыбнулся.
   Он поднес обнаженный меч к обрамленному шлемом лицу и поцеловал клинок.
   – Помнишь ту фризскую девушку, которую мы нашли на болотах? Она была шумной.
   Странно, о чем думает человек перед битвой. Та фризская девушка спаслась от датского рабовладельца и была в ужасе. Я гадал – что потом с ней сталось.
   Алдхельм нервничал; нервничал так, что превозмог свою ненависть ко мне и встал рядом.
   – Что, если Альфред не придет? – спросил он.
   – Тогда каждому из нас придется убить по двое датчан, прежде чем остальные враги падут духом, – ответил я с фальшивой уверенностью.
   Если семь сотен людей Альфреда не придут, тогда мы будем окружены, смяты и перерезаны.
   Через реку переправилось лишь около половины датчан, потому что узкий брод был переполнен, и все новые всадники текли с востока, чтобы присоединиться к толпе, ожидающей своей очереди перейти Уэй.
   Феарнхэмм был полон людей, стаскивавших с домов соломенные крыши в поисках сокровищ. Недоенная корова лежала на улице мертвой.
   – Что… – начал было Алдхельм, потом заколебался. – Что, если войска Альфреда придут слишком поздно?
   – Тогда все датчане переправятся через реку, – ответил я.
   – И нападут на нас, – сказал Финан.
   Я знал: Алдхельм думает об отступлении. Позади нас, на севере, холмы повыше обещали лучшую защиту. И, может быть, если мы отступим достаточно быстро, мы сможем переправиться через Темез прежде, чем датчане поймают нас и уничтожат. Потому что если люди Альфреда не придут, мы наверняка умрем.
   В это мгновение я ощутил, как холодная змея-смерть скользит у моего сердца, стучащего как военный барабан.
   «Проклятие Скади», – подумал я – и внезапно понял, на какой огромный риск пошел. Я исходил из того, что датчане будут делать в точности то, чего я от них хочу, что армия восточных саксов появится как раз в нужный момент; но вместо этого мы застряли на низком холме, а наш враг становился все сильнее.
   На дальнем берегу реки все еще виднелась огромная толпа, но меньше чем через час вся армия Харальда переправится через реку, и я почувствовал приближение неминуемой катастрофы и страх полного поражения. Я вспомнил угрозу Харальда ослепить меня, кастрировать, а потом водить на веревке – и прикоснулся к амулету-молоту и погладил рукоять Вздоха Змея.
   – Если войска восточных саксов не появятся… – начал Алдхельм подчеркнуто мрачным голосом.
   – Слава Богу! – перебила позади нас Этельфлэд.
   Потому что у далеких деревьев мелькнул блик солнечного света на металле.
   И появились новые всадники. Сотни всадников. Армия Уэссекса пришла.
   А датчане попали в ловушку.
 
   Поэты преувеличивают. Они живут словами, и мои домашние барды боятся, что я перестану швырять им серебро, если они не будут преувеличивать. Я помню стычку, в которой погибла, может, дюжина людей, но в пересказе поэтов убитых тысячи. Я вечно кормлю воронов в этих бесконечных декламациях, но ни один поэт не смог бы преувеличить резню, что произошла в День Тора на берегах реки Уэй.
   К тому же это была быстрая резня. Большинство битв начинаются не сразу, требуется время, чтобы обе стороны собрались с духом, обменялись оскорблениями и понаблюдали, что собирается сделать враг. Но Стеапа, возглавляя семьсот человек Альфреда, увидел неразбериху на южном берегу реки и, как только собрал достаточно человек, ринулся в конную атаку.
   Позже Стеапа рассказал, что Этельред хотел подождать, пока не подтянутся все семь сотен, но Стеапа не обратил внимания на его совет. Он начал атаку с тремястами воинами, позволив остальным догонять их, выезжая из-за деревьев на открытую местность.