Страница:
Директор ответила не сразу. Я выглянула в окно — синий вертолет уже стоял на бетонированной площадке перед ангаром.
— Доктор Скарпетта, что вам от нас нужно? Что вы хотите? — спросила наконец доктор Энсор усталым и напряженным голосом.
— У Кэрри был социальный работник? Кто-то, кто оказывал ей юридическую помощь? Кто-то, с кем она не просто разговаривала, но и общалась?
— Разумеется, мисс Гризен проводила довольно много времени с судебным психиатром, но он не состоит в нашем штате. Его задача в том, чтобы оценивать ее психическое состояние и давать рекомендации.
— Тогда вполне вероятно, что она манипулировала им, — сказала я, наблюдая за тем, как Люси забирается на колесо и начинает предполетный осмотр. — Кто еще? С кем еще она могла сблизиться?
— Может быть, со своим адвокатом. Да, пожалуй. Если хотите поговорить с ней, это можно устроить.
— Я сейчас отправляюсь в аэропорт. Мы приземлимся примерно через три часа. У вас есть вертолетная площадка?
— Не помню, чтобы к нам прилетал кто-то на вертолете. Здесь поблизости есть несколько парков. Я с удовольствием за вами приеду.
— Думаю, в этом нет необходимости. Мы сядем где-нибудь поближе.
— Хорошо. Буду вас ждать.
— Я бы хотела также увидеть камеру Кэрри Гризен и посмотреть, где она обычно проводила свободное время.
— Все, что пожелаете.
— Вы очень любезны.
Люси уже проверяла уровень жидкости, электропитание и все прочее, что следовало проверить до взлета. Она попала в свою стихию и делала то, что знала и в чем была уверена. Наблюдая за племянницей, я думала о том, что катастрофы с вертолетами происходят, наверное, не только в воздухе, но и на земле.
Выйдя из офиса, я забралась в кабину, заняла место второго пилота и с удивлением обнаружила на крючке за спиной Люси автомат. Вторым сюрпризом стало то, что средства управления на моей стороне не были блокированы. По инструкции пассажиры не должны иметь доступа к управлению, а потому педали рулевого винта отводились назад с тем, чтобы непосвященный ненароком не задел их ногами.
— Что это? — спросила я, застегивая ремень.
— Полет у нас долгий. — Она пошевелила педалями.
— Понимаю.
— У тебя будет время поупражняться.
— Поупражняться в чем? — с нарастающей тревогой спросила я.
— В управлении машиной. Все, что от тебя потребуется, — это держать высоту и скорость и не позволять ей заваливаться.
— Ну нет.
Люси вдавила кнопку стартера, и двигатель заурчал.
— Да.
Рев мотора стал громче, и лопасти начали вращаться.
— Раз уж ты собираешься лететь со мной, — громко, перекрывая шум, сказала Люси, — то я хочу знать, что смогу при необходимости положиться на тебя. Согласна? И между прочим, я не только пилот, но и дипломированный летный инструктор.
Я не ответила. Моя племянница добавила газу, увеличивая скорость вращения винта, потом проверила проблесковые огни и включила радио. Мы надели костюмы. Легко, словно сила гравитации просто перестала существовать, вертолет оторвался от площадки. Люси развернула машину против ветра и направила ее вперед. Набрав скорость, вертолет будто воспарил на крыльях. Мы поднялись над деревьями, оставляя солнце на востоке, а когда контрольная башня и город скрылись из виду, Люси приступила к первому уроку.
Я уже неплохо знала приборную доску и функции большинства органов управления, но весьма смутно представляла, как они работают вместе. Я не знала, например, что при подаче ручки от себя и увеличении скорости вертолет отклоняется вправо и что в таком случае пилот должен утопить левую педаль управления рулевым винтом, чтобы компенсировать вращающий момент главного ротора и удержать машину от дифферента. Новостью стало для меня и то, что при наборе высоты, когда ручка берется на себя, скорость снижается. И так далее. В каком-то смысле управление вертолетом напоминало мне игру на ударных, только в данном случае приходилось следить за глупыми птицами, вышками, антеннами и многим другим.
Люси оказалась терпеливым наставником, так что время летело быстро, и мы мчались к цели со скоростью в сто десять узлов. К тому времени, когда южнее показался Вашингтон, я уже довольно неплохо держала вертолет в нужном положении, одновременно управляя гироскопом направления и не теряя из виду компас. Наш курс был 50 градусов, и, хотя я так и не освоила работу с ГСН, или Глобальной системой навигации, Люси удостоила меня похвалой.
— Небольшой самолет на три часа, — сказала она в микрофон. — Видишь?
— Да.
— К тому же он над горизонтом. А когда что-то над горизонтом, значит, оно и над нами. Это важно, потому что если оба воздушных средства над горизонтом и то, на которое мы смотрим, кажется неподвижным, это означает, что оно находится на нашей высоте и либо уходит от нас, либо идет прямо на нас. Хитро, верно? Тут нужно быть внимательным.
Люси инструктировала меня, пока на горизонте не показался Нью-Йорк. Мы пролетели мимо статуи Свободы и Эллис-Айленд, куда когда-то, давным-давно, прибыли мои итальянские предки, чтобы начать с нуля в мире новых возможностей. Вскоре город уже был вокруг нас, и громадные здания финансового района вырастали со всех сторон. Мы держались на высоте пятисот футов, и тень нашей «птички» бежала под нами по воде. День был ясный и жаркий, и в поле зрения то и дело появлялись другие вертолеты: экскурсионные неспешно шли по знакомому маршруту, тогда как другие мчались к намеченной цели на полной скорости, перенося тех, у кого есть все, кроме времени.
Люси вела радиопереговоры с диспетчерским пунктом, который никак не хотел замечать нас из-за плотности воздушного движения, и диспетчеров не очень интересовал вертолет, идущий на высоте семисот футов. Как сказала моя племянница, в Нью-Йорке на этой высоте действует одно правило: смотри и уворачивайся. Ориентируясь на Ист-Ривер, мы прошли над Бруклинским, Манхэттенским и Уильямсбергским мостами. Внизу ползли баржи с мусором, танкеры с топливом и белые туристские пароходики. Подлетая к Рузвельт-Айленд, с его разрушающимися строениями и старыми больницами, Люси уведомила Ла-Гуардиа о наших планах. К этому времени остров Уорд уже виднелся прямо перед нами. Примечательно, что часть реки у юго-западного выступа носит название Адские Ворота.
Все, что я знала об острове Уорд, было следствием моего интереса к истории медицины. В давние времена он, как и многие острова Нью-Йорка, был местом ссылки для заключенных, больных и психически неполноценных. Этому району Нью-Йорка вообще не везло: до середины девятнадцатого века там не было ни отопления, ни проточной воды, туда отправляли заболевших тифом и там же держали в карантине эмигрировавших из России евреев. В начале нынешнего столетия на остров Уорд перенесли городской сумасшедший дом. Условия содержания умалишенных с тех пор значительно улучшились, хотя современные обитатели психиатрической клиники отличались от прежних не в лучшую сторону. В камерах появились кондиционеры, пациенты пользовались услугами адвокатов и имели возможность предаваться своим увлечениям. Их лечили, за ними ухаживали, с ними занимались психотерапией, им создавались условия для занятий спортом.
Войдя в воздушное пространство острова Уорд, мы снизились. Внизу потянулись зеленые парки, за которыми уже виднелись корпуса Манхэттенского психиатрического центра. У проходящей через середину острова автострады расположился небольшой цирк с яркими куполами палаток, пони и раскатывающими на одноколесных велосипедах акробатами. Зрителей было немного, и я видела детей со сладкой ватой, которые почему-то не сидели за партой в школе. Еще дальше к северу находились очистная станция и тренировочный центр пожарной службы Нью-Йорка, по парковочной стоянке которого разъезжал, отрабатывая повороты, длинный пожарный автомобиль.
Судебно-психиатрический центр представлял собой одиннадцатиэтажное здание с зарешеченными окнами и затемненными стеклами. Над прогулочными дорожками и рекреационными зонами нависала колючая проволока, наличие которой должно было предотвратить побеги, что, однако, не помешало Кэрри Гризен. Ширина реки в этом месте достигала примерно мили, а учитывая скорость течения и неприступность берегов, она выглядела серьезным препятствием, штурмовать которое отважился бы разве что безумец. Насколько я знала, остров связывал с городом пешеходный мост. Окрашенный под цвет окисленной бронзы, он находился примерно в миле к югу от «Кирби». Я попросила Люси пролететь над ним и увидела идущих в обоих направлениях людей.
— Не представляю, как она могла пройти здесь средь бела дня, — заметила я. — Кто-нибудь бы да заметил. Но если даже и перешла и никто ее не заметил, что дальше? Здесь же повсюду была полиция. И как она попала в округ Лихай?
Люси медленно кружила на высоте пятисот футов. Внизу виднелись остатки парома, некогда связывавшего остров с Ист-Ривер-драйв на Сто шестой улице, и руины пирса, представленного теперь кучкой выступающих из воды кусков дерева. Протянувшееся до берега поле выглядело вполне подходящим местом для посадки. При этом вертолет находился бы ближе к воде, чем к огороженным колючей проволокой дорожкам и скамейкам клиники.
Пока Люси проводила воздушную рекогносцировку, я рассматривала людей на земле. Все они были в обычной гражданской одежде, некоторые сидели или лежали на траве, другие на скамейках, третьи прохаживались по дорожкам между ржавыми мусорными баками. С высоты в пять сотен футов я различала бесформенные, неряшливо надетые платья и нетвердую походку тех, чья психика не поддавалась исцелению. Замерев на месте с поднятыми лицами, словно впав в транс, они следили за нами. Нам же тем временем следовало убедиться, что внизу нет высоковольтных линий, столбов и опасных неровностей.
Осмотрев площадку еще раз уже с меньшей высоты, Люси подтвердила, что посадке ничто не угрожает. К этому времени за нами наблюдало уже несколько десятков человек, часть которых вышла из корпусов, другие же смотрели из окон.
— Может быть, нам все же следовало приземлиться в парке, — сказала я. — Остается только надеяться, что наш визит не приведет к бунту.
Вертолет завис в пяти футах над землей. Лопасти продолжали рассекать воздух. Встревоженная шумом двигателя и поднявшимся ветром, откуда-то из высокой травы выскочила и устремилась прочь пара фазанов. Соседство этих мирных, таких уязвимых птиц с далеко не самыми спокойными представителями человечества показалось мне странным и неестественным. В памяти вдруг всплыла фраза, точнее, адрес, указанный Кэрри в ее письме ко мне из «Кирби»: Фазаний Двор. Что она хотела этим сказать? Что тоже видела фазанов? И если да, то какое это имело значение?
Вертолет мягко опустился, и Люси сбросила обороты. До полной остановки прошло еще две долгих минуты. Секунды медленно сменялись на цифровом табло, лопасти крутились, пациенты и персонал смотрели на нас. Некоторые стояли совершенно неподвижно, вперив в нас остекленелые взгляды, другие, словно ничего не замечая, сидели на траве или продолжали свой маршрут по дорожкам. Какой-то старик скручивал сигарету, женщина с кудряшками бормотала что-то себе под нос, молодой парень с наушниками принялся — возможно, ради нас — двигать коленями в ритм только одному ему звучащей музыке.
Наконец Люси выключила двигатель и открыла дверцу. Мы выбрались наружу, а из толпы психически больных и тех, кто заботился о них, вышла женщина в симпатичном костюме. Несмотря на жару, она не сняла жакет. Ее короткие волосы были стильно уложены. Я сразу поняла, что передо мной доктор Лидия Энсор. Она, по всей видимости, тоже поняла, кто из нас кто, и сначала протянула руку мне, потом Люси и затем представилась сама.
— Должна признать, вы вызвали у нас немалый переполох, — с едва заметной улыбкой сказала доктор Энсор.
— Приношу извинения, — ответила я.
— Не беспокойтесь.
Люси тронула меня за руку:
— Я останусь с вертолетом.
— Уверена?
— Да, — сказала она, оглядывая собравшихся, вид которых не вызывал прилива благодушия.
— Многие из них — амбулаторные пациенты вон того психиатрического центра.
Доктор Энсор кивнула в сторону небольшого кирпичного здания за пределами «Кирби» с несколько запущенным садом и асфальтовым теннисным кортом, который пересекала порванная сетка.
— Наркотики, снова наркотики и еще раз наркотики, — добавила она. — Они приходят на консультацию, а уже уходя, сворачивают «косячок».
— Я буду здесь, — повторила Люси, повернувшись ко мне. — Или слетаю на дозаправку.
— Лучше подожди здесь, — сказала я.
Сопровождаемые взглядами, в которых черная злоба и ненависть сливались с невыразимой болью, мы с доктором Энсор пошли к «Кирби». Мужчина со спутанной бородой, прыгая на одной ноге и размахивая руками, словно птица, прокричал, что хочет отправиться на небеса. Я видела пустые лица, с которых болезнь стерла всякое выражение; лица тех, кто пребывал в иных, рожденных вывихнутой психикой мирах; лица, искаженные горькой завистью к нам, пришедшим с той стороны, не порабощенным наркотиками или слабоумием. Мы были другими, привилегированными. Мы были живыми. Мы были богами для тех беспомощных, которые не могли делать ничего, кроме как уничтожать себя и других, и в конце дня мы уходили отсюда домой.
Здание судебно-психиатрического центра «Кирби» представляло собой типичный образчик государственного учреждения, стены которого были окрашены той же краской, что и пешеходный мост над рекой. Доктор Энсор завела меня за угол и нажала кнопку.
— Подойдите к интеркому, — прозвучал голос, напомнивший мне Волшебника страны Оз.
— Это доктор Энсор.
— Да, мэм. — В голосе появились человеческие интонации. — Входите.
Чтобы проникнуть в сердце «Кирби», нужно было миновать две герметически закрывающиеся двери, которые никогда не открывались одновременно. На каждой из них висел список запрещенных к проносу на территорию центра предметов, в число которых попали огнестрельное оружие, взрывчатые вещества, боеприпасы, алкоголь, а также стеклянные предметы. Как бы ни упорствовали политики, деятели здравоохранения и активисты АСГС[22], «Кирби» не был больницей. Его пациенты имели статус заключенных. Они содержались в учреждении с особым режимом, потому что насиловали и убивали. Они расстреливали свои семьи, сжигали матерей, выпускали кишки соседям и расчленяли любовников и любовниц. Они были чудовищами, ставшими знаменитостями, вроде Роберта Чамберса, прославившегося как «убийца яппи», Раковица, прикончившего и сварившего свою приятельницу, а потом, как предполагали, скормившего ее по частям бездомным и нищим, или Кэрри Гризен, худшей из всех.
Зарешеченная дверь открылась с характерным сухим щелчком электронного замка, и нас любезно встретили полицейские в синей форменной одежде, очевидно, признавшие во мне гостью доктора Энсор. Тем не менее это не избавило нас от обязанности пройти через металлоискатель и предъявить для проверки сумочки. Я испытала немалое смущение, когда мне напомнили, что проносить на территорию «Кирби» разрешается только то количество медицинских препаратов, которое не превышает одной дозы, тогда как моего запаса мотрина, имодиума, тумса и аспирина хватило бы на целую камеру.
— Похоже, мэм, вам действительно сильно нездоровится, — добродушно заметил один из охранников.
— Так получилось, — ответила я, с облегчением думая о том, что оставила оружие в кейсе в багажном отсеке вертолета.
— Извините, но вам придется оставить это все здесь. Заберете, когда будете выходить, хорошо? Только не забудьте.
— Спасибо, — сказала я, как будто он оказал мне услугу.
Нас пропустили к следующей двери, на которой висела предупреждающая табличка «К решеткам не прикасаться». Затем мы оказались в голом, длинном, лишенном каких-либо красок коридоре и долго шагали по нему, проходя мимо закрытых дверей, за которыми слышались приглушенные голоса.
— Хочу напомнить, что оказывающие нашим пациентам бесплатную юридическую помощь адвокаты назначаются Обществом правовой помощи, частной некоммерческой организацией, имеющей договор с властями города Нью-Йорка. Так что работающие здесь люди не состоят в штате «Кирби».
Ей очень хотелось, чтобы я поняла это.
— Хотя, конечно, по прошествии ряда лет некоторые чувствуют себя здесь своими. — Наши каблуки гулко стучали по плитам коридора. — Адвокат, которого я вам представлю, работала с мисс Гризен с самого начала, так что, по всей вероятности, любой ваш вопрос придется ей не по вкусу. — Доктор Энсор посмотрела на меня. — Будьте к этому готовы. У меня в данном вопросе никакой власти нет.
— Понимаю. И хочу сказать, что, если бы мое появление пришлось по вкусу общественному защитнику или адвокату, я бы, наверное, удивилась и подумала, что попала в другой мир.
Кабинет правовой помощи затерялся где-то в лабиринтах «Кирби», и я запомнила только, что располагался он на первом этаже. Директор открыла деревянную дверь и ввела меня в небольшую комнатку, настолько забитую бумагами, что сотни пухлых папок просто лежали на полу. Адвокат сидела за письменным столом, и первое, что бросилось мне в глаза, были мелкие завитушки черных волос и неряшливое старомодное платье.
— Сьюзен, это доктор Кей Скарпетта, главный судебно-медицинский эксперт штата Виргиния, — сказала доктор Энсор. — Ей нужно поговорить с вами о Кэрри Гризен. Доктор Скарпетта — Сьюзен Блауштейн.
— Да.
Мисс Блауштейн, полная, с внушительной грудью, не выказала ни малейшего желания ни подняться, ни протянуть мне руку. Более того, продолжая листать бумаги, она не соизволила даже посмотреть на меня.
— Я оставляю вас, Сьюзен, и надеюсь, что вы покажете нашей гостье все, о чем она попросит. В противном случае мне придется поручить это кому-то из нашего штата.
Доктор Энсор взглянула на меня, и я поняла — легкого разговора не получится.
— Нет проблем.
Ангел-хранитель обитателей «Кирби» говорила с бруклинским акцентом, а ее грубый, низкий голос вызвал ассоциацию с тяжелогруженой мусорной баржей.
— Садитесь, — бросила она, когда за директором закрылась дверь.
— Когда Кэрри поступила сюда? — спросила я.
— Пять лет назад.
Она по-прежнему не отрывалась от бумаг.
— Вы хорошо знакомы с предъявляемыми ей обвинениями, в числе которых и обвинение в убийстве, совершенном в штате Виргиния?
— Я знаю ее дело.
— Кэрри совершила побег отсюда десять дней назад, десятого июня, — продолжала я. — Кто-нибудь смог объяснить, как такое могло случиться?
Блауштейн перевернула страницу и протянула руку за чашкой с кофе.
— Она не явилась к ужину. Вот и все. Для меня это стало таким же шоком, как и для всех остальных.
— Не сомневаюсь.
Еще одна страница. Блауштейн продолжала игнорировать меня, однако я не собиралась ей подыгрывать — у меня просто не было на это времени.
— Мисс Блауштейн,, при всем уважении к вашим клиентам не будете ли вы столь любезны уделить внимание и моим? Не хотите ли услышать о тех людях, мужчинах, женщинах и детях, которые были убиты Кэрри Гризен? Например, о маленьком мальчике, которого послали в магазин за банкой консервированных грибов и который был похищен по пути домой? Ему выстрелили в голову, с него содрали кожу, чтобы скрыть следы зубов, а потом его, в одних трусиках, бросили возле мусорного контейнера под проливным дождем.
— Я же сказала, что знакома с ее делом.
Адвокат продолжала работать.
— Предлагаю вам отложить бумаги и уделить внимание мне, — предупредила я. — Я не только патологоанатом, но и юрист, и со мной ваши уловки не пройдут. Так уж случилось, что вы представляете интересы психопата, убийцы, вырвавшегося на свободу и продолжающего убивать. Поверьте, вас ждут серьезные неприятности, если в конце дня выяснится, что вы утаили информацию, которая могла бы спасти человеческую жизнь.
Блауштейн наконец посмотрела на меня, холодно и дерзко, так как всю жизнь занималась лишь тем, что защищала проигравших и морочила голову таким, как я.
— Позвольте освежить вам память. С тех пор как ваш клиент сбежала из «Кирби», от ее руки или при ее соучастии погибли два человека. При этом преступники пытались замести следы убийств с помощью пожара. Этим преступлениям предшествовали другие, которые, как мы полагаем, связаны с вышеназванными, однако произошли в тот период, когда ваша подопечная находилась здесь.
Сьюзен Блауштейн молча смотрела на меня.
— Вы можете помочь мне?
— Все мои разговоры с Кэрри Гризен конфиденциальны и не подлежат разглашению. Не сомневаюсь, что вы знаете это не хуже меня, — ответила адвокат, и я поняла, что задела ее любопытство.
— Возможно, она контактировала с кем-то за пределами «Кирби»? Если да, то с кем и каким образом?
— У меня нет таких сведений.
— Она разговаривала с вами о Темпле Голте?
— Я не буду отвечать на этот вопрос.
— Значит, разговаривала. Конечно, разговаривала. Не могла не разговаривать. А вы знаете, мисс Блауштейн, что Кэрри Гризен написала мне письмо, в котором просила приехать и привезти ей посмертные фотографии Голта?
Она промолчала, но глаза ее ожили.
— Он попал под поезд в Бауэри. Его размазало по рельсам.
— Вы проводили вскрытие?
— Нет.
— Тогда почему Кэрри попросила вас об этом?
— Потому что она знала, что я могу их достать. Кэрри хотела увидеть фотографии, увидеть кровь, плоть и все прочее. Письмо пришло менее чем за неделю до побега. Интересно, а вы знали, что ваша подопечная рассылает такого рода письма? На мой взгляд, этот факт явно свидетельствует о том, что Кэрри спланировала все заранее.
— Нет. — Блауштейн наставила на меня указательный палец. — Она ничего не планировала и ни о чем таком не думала. Кэрри рассказывала, как ее подставили, потому что ФБР не знало, на кого бы им повесить те убийства.
— Вижу, вы читаете газеты.
— Я общалась с Кэрри на протяжении пяти лет, — зло бросила моя собеседница. — Она ведь не спала с фэбээровцами, не так ли?
Я подумала о Люси.
— Вообще-то спала. Но если откровенно, мисс Блауштейн, я прилетела сюда не для того, чтобы обмениваться мнениями о вашем клиенте. Моя цель — провести расследование совершенных убийств и сделать все возможное, чтобы защитить других.
Мисс Блауштейн снова опустила глаза.
— Я, кажется, догадываюсь, как Кэрри удалось продержаться здесь так долго. Причина в том, что каждый раз, когда подходило время давать заключение по ее психическому состоянию, вы признавали ее невменяемой. Это ведь означает, что она не может предстать перед судом, верно? Что она душевнобольная, которая не способна даже постичь суть предъявляемых ей обвинений? При этом вашей подопечной хватило ума сочинить легенду о том, как ее подставило ФБР. Или, может, это придумала не она, а кто-то другой? Уж не вы ли, мисс Блауштейн?
— Нам не о чем больше разговаривать. Хватит! — объявила адвокат, и, наверное, будь она судьей, сопроводила бы свои слова ударом молоточка.
— Кэрри — всего лишь симулянтка. Она манипулировала вами, играла. Я даже догадываюсь, чем она вас взяла. Разыгрывала депрессию, притворялась, что не может ничего вспомнить. Наверняка сидела на авитане. Однако же сил на письма ей хватало. Какими еще привилегиями она здесь пользовалась? Телефон? Фотокопирование?
— Пациентов никто не лишал гражданских прав, — ровным, бесстрастным тоном ответила Блауштейн. — Кэрри была очень спокойная. Много играла в шахматы и карты. Что касается преступлений, в которых ее обвиняют, то в момент их совершения она не отвечала за свои действия. Мисс Гризен очень сожалела о случившемся.
— Да, Кэрри — великая актриса. Ей всегда удавалось получить то, чего она хотела. Попав сюда, она хотела задержаться здесь подольше, чтобы обдумать следующий шаг. И, обдумав, сделала его.
Я открыла сумочку, достала копию письма и положила ее на стол перед Блауштейн.
— Обратите особое внимание на обратный адрес: Фазаний Двор. Женское отделение «Кирби». Можете объяснить, что она хотела этим сказать, или позволите мне высказать предположение?
— Понятия не имею, что она хотела этим сказать.
Озадаченное выражение, появившееся на лице Блауштейн, подтверждало: на сей раз адвокат говорит правду.
— Тогда давайте поговорим о фазанах. Возле реки, неподалеку отсюда, действительно живут фазаны.
— Я не замечала.
— А я заметила, потому что мы сели на поле. Вы правы, заметить их действительно трудно, для этого надо пробраться через заросший травой участок и выйти к самому краю воды у старого пирса.
Блауштейн молчала, но я видела — ей не по себе.
— Итак, я спрашиваю: как могла Кэрри узнать о том, что на острове живут фазаны?
Она по-прежнему молчала.
— Вы ведь знаете, верно?
Мне было не до церемоний.
— Доктор Скарпетта, что вам от нас нужно? Что вы хотите? — спросила наконец доктор Энсор усталым и напряженным голосом.
— У Кэрри был социальный работник? Кто-то, кто оказывал ей юридическую помощь? Кто-то, с кем она не просто разговаривала, но и общалась?
— Разумеется, мисс Гризен проводила довольно много времени с судебным психиатром, но он не состоит в нашем штате. Его задача в том, чтобы оценивать ее психическое состояние и давать рекомендации.
— Тогда вполне вероятно, что она манипулировала им, — сказала я, наблюдая за тем, как Люси забирается на колесо и начинает предполетный осмотр. — Кто еще? С кем еще она могла сблизиться?
— Может быть, со своим адвокатом. Да, пожалуй. Если хотите поговорить с ней, это можно устроить.
— Я сейчас отправляюсь в аэропорт. Мы приземлимся примерно через три часа. У вас есть вертолетная площадка?
— Не помню, чтобы к нам прилетал кто-то на вертолете. Здесь поблизости есть несколько парков. Я с удовольствием за вами приеду.
— Думаю, в этом нет необходимости. Мы сядем где-нибудь поближе.
— Хорошо. Буду вас ждать.
— Я бы хотела также увидеть камеру Кэрри Гризен и посмотреть, где она обычно проводила свободное время.
— Все, что пожелаете.
— Вы очень любезны.
Люси уже проверяла уровень жидкости, электропитание и все прочее, что следовало проверить до взлета. Она попала в свою стихию и делала то, что знала и в чем была уверена. Наблюдая за племянницей, я думала о том, что катастрофы с вертолетами происходят, наверное, не только в воздухе, но и на земле.
Выйдя из офиса, я забралась в кабину, заняла место второго пилота и с удивлением обнаружила на крючке за спиной Люси автомат. Вторым сюрпризом стало то, что средства управления на моей стороне не были блокированы. По инструкции пассажиры не должны иметь доступа к управлению, а потому педали рулевого винта отводились назад с тем, чтобы непосвященный ненароком не задел их ногами.
— Что это? — спросила я, застегивая ремень.
— Полет у нас долгий. — Она пошевелила педалями.
— Понимаю.
— У тебя будет время поупражняться.
— Поупражняться в чем? — с нарастающей тревогой спросила я.
— В управлении машиной. Все, что от тебя потребуется, — это держать высоту и скорость и не позволять ей заваливаться.
— Ну нет.
Люси вдавила кнопку стартера, и двигатель заурчал.
— Да.
Рев мотора стал громче, и лопасти начали вращаться.
— Раз уж ты собираешься лететь со мной, — громко, перекрывая шум, сказала Люси, — то я хочу знать, что смогу при необходимости положиться на тебя. Согласна? И между прочим, я не только пилот, но и дипломированный летный инструктор.
Я не ответила. Моя племянница добавила газу, увеличивая скорость вращения винта, потом проверила проблесковые огни и включила радио. Мы надели костюмы. Легко, словно сила гравитации просто перестала существовать, вертолет оторвался от площадки. Люси развернула машину против ветра и направила ее вперед. Набрав скорость, вертолет будто воспарил на крыльях. Мы поднялись над деревьями, оставляя солнце на востоке, а когда контрольная башня и город скрылись из виду, Люси приступила к первому уроку.
Я уже неплохо знала приборную доску и функции большинства органов управления, но весьма смутно представляла, как они работают вместе. Я не знала, например, что при подаче ручки от себя и увеличении скорости вертолет отклоняется вправо и что в таком случае пилот должен утопить левую педаль управления рулевым винтом, чтобы компенсировать вращающий момент главного ротора и удержать машину от дифферента. Новостью стало для меня и то, что при наборе высоты, когда ручка берется на себя, скорость снижается. И так далее. В каком-то смысле управление вертолетом напоминало мне игру на ударных, только в данном случае приходилось следить за глупыми птицами, вышками, антеннами и многим другим.
Люси оказалась терпеливым наставником, так что время летело быстро, и мы мчались к цели со скоростью в сто десять узлов. К тому времени, когда южнее показался Вашингтон, я уже довольно неплохо держала вертолет в нужном положении, одновременно управляя гироскопом направления и не теряя из виду компас. Наш курс был 50 градусов, и, хотя я так и не освоила работу с ГСН, или Глобальной системой навигации, Люси удостоила меня похвалой.
— Небольшой самолет на три часа, — сказала она в микрофон. — Видишь?
— Да.
— К тому же он над горизонтом. А когда что-то над горизонтом, значит, оно и над нами. Это важно, потому что если оба воздушных средства над горизонтом и то, на которое мы смотрим, кажется неподвижным, это означает, что оно находится на нашей высоте и либо уходит от нас, либо идет прямо на нас. Хитро, верно? Тут нужно быть внимательным.
Люси инструктировала меня, пока на горизонте не показался Нью-Йорк. Мы пролетели мимо статуи Свободы и Эллис-Айленд, куда когда-то, давным-давно, прибыли мои итальянские предки, чтобы начать с нуля в мире новых возможностей. Вскоре город уже был вокруг нас, и громадные здания финансового района вырастали со всех сторон. Мы держались на высоте пятисот футов, и тень нашей «птички» бежала под нами по воде. День был ясный и жаркий, и в поле зрения то и дело появлялись другие вертолеты: экскурсионные неспешно шли по знакомому маршруту, тогда как другие мчались к намеченной цели на полной скорости, перенося тех, у кого есть все, кроме времени.
Люси вела радиопереговоры с диспетчерским пунктом, который никак не хотел замечать нас из-за плотности воздушного движения, и диспетчеров не очень интересовал вертолет, идущий на высоте семисот футов. Как сказала моя племянница, в Нью-Йорке на этой высоте действует одно правило: смотри и уворачивайся. Ориентируясь на Ист-Ривер, мы прошли над Бруклинским, Манхэттенским и Уильямсбергским мостами. Внизу ползли баржи с мусором, танкеры с топливом и белые туристские пароходики. Подлетая к Рузвельт-Айленд, с его разрушающимися строениями и старыми больницами, Люси уведомила Ла-Гуардиа о наших планах. К этому времени остров Уорд уже виднелся прямо перед нами. Примечательно, что часть реки у юго-западного выступа носит название Адские Ворота.
Все, что я знала об острове Уорд, было следствием моего интереса к истории медицины. В давние времена он, как и многие острова Нью-Йорка, был местом ссылки для заключенных, больных и психически неполноценных. Этому району Нью-Йорка вообще не везло: до середины девятнадцатого века там не было ни отопления, ни проточной воды, туда отправляли заболевших тифом и там же держали в карантине эмигрировавших из России евреев. В начале нынешнего столетия на остров Уорд перенесли городской сумасшедший дом. Условия содержания умалишенных с тех пор значительно улучшились, хотя современные обитатели психиатрической клиники отличались от прежних не в лучшую сторону. В камерах появились кондиционеры, пациенты пользовались услугами адвокатов и имели возможность предаваться своим увлечениям. Их лечили, за ними ухаживали, с ними занимались психотерапией, им создавались условия для занятий спортом.
Войдя в воздушное пространство острова Уорд, мы снизились. Внизу потянулись зеленые парки, за которыми уже виднелись корпуса Манхэттенского психиатрического центра. У проходящей через середину острова автострады расположился небольшой цирк с яркими куполами палаток, пони и раскатывающими на одноколесных велосипедах акробатами. Зрителей было немного, и я видела детей со сладкой ватой, которые почему-то не сидели за партой в школе. Еще дальше к северу находились очистная станция и тренировочный центр пожарной службы Нью-Йорка, по парковочной стоянке которого разъезжал, отрабатывая повороты, длинный пожарный автомобиль.
Судебно-психиатрический центр представлял собой одиннадцатиэтажное здание с зарешеченными окнами и затемненными стеклами. Над прогулочными дорожками и рекреационными зонами нависала колючая проволока, наличие которой должно было предотвратить побеги, что, однако, не помешало Кэрри Гризен. Ширина реки в этом месте достигала примерно мили, а учитывая скорость течения и неприступность берегов, она выглядела серьезным препятствием, штурмовать которое отважился бы разве что безумец. Насколько я знала, остров связывал с городом пешеходный мост. Окрашенный под цвет окисленной бронзы, он находился примерно в миле к югу от «Кирби». Я попросила Люси пролететь над ним и увидела идущих в обоих направлениях людей.
— Не представляю, как она могла пройти здесь средь бела дня, — заметила я. — Кто-нибудь бы да заметил. Но если даже и перешла и никто ее не заметил, что дальше? Здесь же повсюду была полиция. И как она попала в округ Лихай?
Люси медленно кружила на высоте пятисот футов. Внизу виднелись остатки парома, некогда связывавшего остров с Ист-Ривер-драйв на Сто шестой улице, и руины пирса, представленного теперь кучкой выступающих из воды кусков дерева. Протянувшееся до берега поле выглядело вполне подходящим местом для посадки. При этом вертолет находился бы ближе к воде, чем к огороженным колючей проволокой дорожкам и скамейкам клиники.
Пока Люси проводила воздушную рекогносцировку, я рассматривала людей на земле. Все они были в обычной гражданской одежде, некоторые сидели или лежали на траве, другие на скамейках, третьи прохаживались по дорожкам между ржавыми мусорными баками. С высоты в пять сотен футов я различала бесформенные, неряшливо надетые платья и нетвердую походку тех, чья психика не поддавалась исцелению. Замерев на месте с поднятыми лицами, словно впав в транс, они следили за нами. Нам же тем временем следовало убедиться, что внизу нет высоковольтных линий, столбов и опасных неровностей.
Осмотрев площадку еще раз уже с меньшей высоты, Люси подтвердила, что посадке ничто не угрожает. К этому времени за нами наблюдало уже несколько десятков человек, часть которых вышла из корпусов, другие же смотрели из окон.
— Может быть, нам все же следовало приземлиться в парке, — сказала я. — Остается только надеяться, что наш визит не приведет к бунту.
Вертолет завис в пяти футах над землей. Лопасти продолжали рассекать воздух. Встревоженная шумом двигателя и поднявшимся ветром, откуда-то из высокой травы выскочила и устремилась прочь пара фазанов. Соседство этих мирных, таких уязвимых птиц с далеко не самыми спокойными представителями человечества показалось мне странным и неестественным. В памяти вдруг всплыла фраза, точнее, адрес, указанный Кэрри в ее письме ко мне из «Кирби»: Фазаний Двор. Что она хотела этим сказать? Что тоже видела фазанов? И если да, то какое это имело значение?
Вертолет мягко опустился, и Люси сбросила обороты. До полной остановки прошло еще две долгих минуты. Секунды медленно сменялись на цифровом табло, лопасти крутились, пациенты и персонал смотрели на нас. Некоторые стояли совершенно неподвижно, вперив в нас остекленелые взгляды, другие, словно ничего не замечая, сидели на траве или продолжали свой маршрут по дорожкам. Какой-то старик скручивал сигарету, женщина с кудряшками бормотала что-то себе под нос, молодой парень с наушниками принялся — возможно, ради нас — двигать коленями в ритм только одному ему звучащей музыке.
Наконец Люси выключила двигатель и открыла дверцу. Мы выбрались наружу, а из толпы психически больных и тех, кто заботился о них, вышла женщина в симпатичном костюме. Несмотря на жару, она не сняла жакет. Ее короткие волосы были стильно уложены. Я сразу поняла, что передо мной доктор Лидия Энсор. Она, по всей видимости, тоже поняла, кто из нас кто, и сначала протянула руку мне, потом Люси и затем представилась сама.
— Должна признать, вы вызвали у нас немалый переполох, — с едва заметной улыбкой сказала доктор Энсор.
— Приношу извинения, — ответила я.
— Не беспокойтесь.
Люси тронула меня за руку:
— Я останусь с вертолетом.
— Уверена?
— Да, — сказала она, оглядывая собравшихся, вид которых не вызывал прилива благодушия.
— Многие из них — амбулаторные пациенты вон того психиатрического центра.
Доктор Энсор кивнула в сторону небольшого кирпичного здания за пределами «Кирби» с несколько запущенным садом и асфальтовым теннисным кортом, который пересекала порванная сетка.
— Наркотики, снова наркотики и еще раз наркотики, — добавила она. — Они приходят на консультацию, а уже уходя, сворачивают «косячок».
— Я буду здесь, — повторила Люси, повернувшись ко мне. — Или слетаю на дозаправку.
— Лучше подожди здесь, — сказала я.
Сопровождаемые взглядами, в которых черная злоба и ненависть сливались с невыразимой болью, мы с доктором Энсор пошли к «Кирби». Мужчина со спутанной бородой, прыгая на одной ноге и размахивая руками, словно птица, прокричал, что хочет отправиться на небеса. Я видела пустые лица, с которых болезнь стерла всякое выражение; лица тех, кто пребывал в иных, рожденных вывихнутой психикой мирах; лица, искаженные горькой завистью к нам, пришедшим с той стороны, не порабощенным наркотиками или слабоумием. Мы были другими, привилегированными. Мы были живыми. Мы были богами для тех беспомощных, которые не могли делать ничего, кроме как уничтожать себя и других, и в конце дня мы уходили отсюда домой.
Здание судебно-психиатрического центра «Кирби» представляло собой типичный образчик государственного учреждения, стены которого были окрашены той же краской, что и пешеходный мост над рекой. Доктор Энсор завела меня за угол и нажала кнопку.
— Подойдите к интеркому, — прозвучал голос, напомнивший мне Волшебника страны Оз.
— Это доктор Энсор.
— Да, мэм. — В голосе появились человеческие интонации. — Входите.
Чтобы проникнуть в сердце «Кирби», нужно было миновать две герметически закрывающиеся двери, которые никогда не открывались одновременно. На каждой из них висел список запрещенных к проносу на территорию центра предметов, в число которых попали огнестрельное оружие, взрывчатые вещества, боеприпасы, алкоголь, а также стеклянные предметы. Как бы ни упорствовали политики, деятели здравоохранения и активисты АСГС[22], «Кирби» не был больницей. Его пациенты имели статус заключенных. Они содержались в учреждении с особым режимом, потому что насиловали и убивали. Они расстреливали свои семьи, сжигали матерей, выпускали кишки соседям и расчленяли любовников и любовниц. Они были чудовищами, ставшими знаменитостями, вроде Роберта Чамберса, прославившегося как «убийца яппи», Раковица, прикончившего и сварившего свою приятельницу, а потом, как предполагали, скормившего ее по частям бездомным и нищим, или Кэрри Гризен, худшей из всех.
Зарешеченная дверь открылась с характерным сухим щелчком электронного замка, и нас любезно встретили полицейские в синей форменной одежде, очевидно, признавшие во мне гостью доктора Энсор. Тем не менее это не избавило нас от обязанности пройти через металлоискатель и предъявить для проверки сумочки. Я испытала немалое смущение, когда мне напомнили, что проносить на территорию «Кирби» разрешается только то количество медицинских препаратов, которое не превышает одной дозы, тогда как моего запаса мотрина, имодиума, тумса и аспирина хватило бы на целую камеру.
— Похоже, мэм, вам действительно сильно нездоровится, — добродушно заметил один из охранников.
— Так получилось, — ответила я, с облегчением думая о том, что оставила оружие в кейсе в багажном отсеке вертолета.
— Извините, но вам придется оставить это все здесь. Заберете, когда будете выходить, хорошо? Только не забудьте.
— Спасибо, — сказала я, как будто он оказал мне услугу.
Нас пропустили к следующей двери, на которой висела предупреждающая табличка «К решеткам не прикасаться». Затем мы оказались в голом, длинном, лишенном каких-либо красок коридоре и долго шагали по нему, проходя мимо закрытых дверей, за которыми слышались приглушенные голоса.
— Хочу напомнить, что оказывающие нашим пациентам бесплатную юридическую помощь адвокаты назначаются Обществом правовой помощи, частной некоммерческой организацией, имеющей договор с властями города Нью-Йорка. Так что работающие здесь люди не состоят в штате «Кирби».
Ей очень хотелось, чтобы я поняла это.
— Хотя, конечно, по прошествии ряда лет некоторые чувствуют себя здесь своими. — Наши каблуки гулко стучали по плитам коридора. — Адвокат, которого я вам представлю, работала с мисс Гризен с самого начала, так что, по всей вероятности, любой ваш вопрос придется ей не по вкусу. — Доктор Энсор посмотрела на меня. — Будьте к этому готовы. У меня в данном вопросе никакой власти нет.
— Понимаю. И хочу сказать, что, если бы мое появление пришлось по вкусу общественному защитнику или адвокату, я бы, наверное, удивилась и подумала, что попала в другой мир.
Кабинет правовой помощи затерялся где-то в лабиринтах «Кирби», и я запомнила только, что располагался он на первом этаже. Директор открыла деревянную дверь и ввела меня в небольшую комнатку, настолько забитую бумагами, что сотни пухлых папок просто лежали на полу. Адвокат сидела за письменным столом, и первое, что бросилось мне в глаза, были мелкие завитушки черных волос и неряшливое старомодное платье.
— Сьюзен, это доктор Кей Скарпетта, главный судебно-медицинский эксперт штата Виргиния, — сказала доктор Энсор. — Ей нужно поговорить с вами о Кэрри Гризен. Доктор Скарпетта — Сьюзен Блауштейн.
— Да.
Мисс Блауштейн, полная, с внушительной грудью, не выказала ни малейшего желания ни подняться, ни протянуть мне руку. Более того, продолжая листать бумаги, она не соизволила даже посмотреть на меня.
— Я оставляю вас, Сьюзен, и надеюсь, что вы покажете нашей гостье все, о чем она попросит. В противном случае мне придется поручить это кому-то из нашего штата.
Доктор Энсор взглянула на меня, и я поняла — легкого разговора не получится.
— Нет проблем.
Ангел-хранитель обитателей «Кирби» говорила с бруклинским акцентом, а ее грубый, низкий голос вызвал ассоциацию с тяжелогруженой мусорной баржей.
— Садитесь, — бросила она, когда за директором закрылась дверь.
— Когда Кэрри поступила сюда? — спросила я.
— Пять лет назад.
Она по-прежнему не отрывалась от бумаг.
— Вы хорошо знакомы с предъявляемыми ей обвинениями, в числе которых и обвинение в убийстве, совершенном в штате Виргиния?
— Я знаю ее дело.
— Кэрри совершила побег отсюда десять дней назад, десятого июня, — продолжала я. — Кто-нибудь смог объяснить, как такое могло случиться?
Блауштейн перевернула страницу и протянула руку за чашкой с кофе.
— Она не явилась к ужину. Вот и все. Для меня это стало таким же шоком, как и для всех остальных.
— Не сомневаюсь.
Еще одна страница. Блауштейн продолжала игнорировать меня, однако я не собиралась ей подыгрывать — у меня просто не было на это времени.
— Мисс Блауштейн,, при всем уважении к вашим клиентам не будете ли вы столь любезны уделить внимание и моим? Не хотите ли услышать о тех людях, мужчинах, женщинах и детях, которые были убиты Кэрри Гризен? Например, о маленьком мальчике, которого послали в магазин за банкой консервированных грибов и который был похищен по пути домой? Ему выстрелили в голову, с него содрали кожу, чтобы скрыть следы зубов, а потом его, в одних трусиках, бросили возле мусорного контейнера под проливным дождем.
— Я же сказала, что знакома с ее делом.
Адвокат продолжала работать.
— Предлагаю вам отложить бумаги и уделить внимание мне, — предупредила я. — Я не только патологоанатом, но и юрист, и со мной ваши уловки не пройдут. Так уж случилось, что вы представляете интересы психопата, убийцы, вырвавшегося на свободу и продолжающего убивать. Поверьте, вас ждут серьезные неприятности, если в конце дня выяснится, что вы утаили информацию, которая могла бы спасти человеческую жизнь.
Блауштейн наконец посмотрела на меня, холодно и дерзко, так как всю жизнь занималась лишь тем, что защищала проигравших и морочила голову таким, как я.
— Позвольте освежить вам память. С тех пор как ваш клиент сбежала из «Кирби», от ее руки или при ее соучастии погибли два человека. При этом преступники пытались замести следы убийств с помощью пожара. Этим преступлениям предшествовали другие, которые, как мы полагаем, связаны с вышеназванными, однако произошли в тот период, когда ваша подопечная находилась здесь.
Сьюзен Блауштейн молча смотрела на меня.
— Вы можете помочь мне?
— Все мои разговоры с Кэрри Гризен конфиденциальны и не подлежат разглашению. Не сомневаюсь, что вы знаете это не хуже меня, — ответила адвокат, и я поняла, что задела ее любопытство.
— Возможно, она контактировала с кем-то за пределами «Кирби»? Если да, то с кем и каким образом?
— У меня нет таких сведений.
— Она разговаривала с вами о Темпле Голте?
— Я не буду отвечать на этот вопрос.
— Значит, разговаривала. Конечно, разговаривала. Не могла не разговаривать. А вы знаете, мисс Блауштейн, что Кэрри Гризен написала мне письмо, в котором просила приехать и привезти ей посмертные фотографии Голта?
Она промолчала, но глаза ее ожили.
— Он попал под поезд в Бауэри. Его размазало по рельсам.
— Вы проводили вскрытие?
— Нет.
— Тогда почему Кэрри попросила вас об этом?
— Потому что она знала, что я могу их достать. Кэрри хотела увидеть фотографии, увидеть кровь, плоть и все прочее. Письмо пришло менее чем за неделю до побега. Интересно, а вы знали, что ваша подопечная рассылает такого рода письма? На мой взгляд, этот факт явно свидетельствует о том, что Кэрри спланировала все заранее.
— Нет. — Блауштейн наставила на меня указательный палец. — Она ничего не планировала и ни о чем таком не думала. Кэрри рассказывала, как ее подставили, потому что ФБР не знало, на кого бы им повесить те убийства.
— Вижу, вы читаете газеты.
— Я общалась с Кэрри на протяжении пяти лет, — зло бросила моя собеседница. — Она ведь не спала с фэбээровцами, не так ли?
Я подумала о Люси.
— Вообще-то спала. Но если откровенно, мисс Блауштейн, я прилетела сюда не для того, чтобы обмениваться мнениями о вашем клиенте. Моя цель — провести расследование совершенных убийств и сделать все возможное, чтобы защитить других.
Мисс Блауштейн снова опустила глаза.
— Я, кажется, догадываюсь, как Кэрри удалось продержаться здесь так долго. Причина в том, что каждый раз, когда подходило время давать заключение по ее психическому состоянию, вы признавали ее невменяемой. Это ведь означает, что она не может предстать перед судом, верно? Что она душевнобольная, которая не способна даже постичь суть предъявляемых ей обвинений? При этом вашей подопечной хватило ума сочинить легенду о том, как ее подставило ФБР. Или, может, это придумала не она, а кто-то другой? Уж не вы ли, мисс Блауштейн?
— Нам не о чем больше разговаривать. Хватит! — объявила адвокат, и, наверное, будь она судьей, сопроводила бы свои слова ударом молоточка.
— Кэрри — всего лишь симулянтка. Она манипулировала вами, играла. Я даже догадываюсь, чем она вас взяла. Разыгрывала депрессию, притворялась, что не может ничего вспомнить. Наверняка сидела на авитане. Однако же сил на письма ей хватало. Какими еще привилегиями она здесь пользовалась? Телефон? Фотокопирование?
— Пациентов никто не лишал гражданских прав, — ровным, бесстрастным тоном ответила Блауштейн. — Кэрри была очень спокойная. Много играла в шахматы и карты. Что касается преступлений, в которых ее обвиняют, то в момент их совершения она не отвечала за свои действия. Мисс Гризен очень сожалела о случившемся.
— Да, Кэрри — великая актриса. Ей всегда удавалось получить то, чего она хотела. Попав сюда, она хотела задержаться здесь подольше, чтобы обдумать следующий шаг. И, обдумав, сделала его.
Я открыла сумочку, достала копию письма и положила ее на стол перед Блауштейн.
— Обратите особое внимание на обратный адрес: Фазаний Двор. Женское отделение «Кирби». Можете объяснить, что она хотела этим сказать, или позволите мне высказать предположение?
— Понятия не имею, что она хотела этим сказать.
Озадаченное выражение, появившееся на лице Блауштейн, подтверждало: на сей раз адвокат говорит правду.
— Тогда давайте поговорим о фазанах. Возле реки, неподалеку отсюда, действительно живут фазаны.
— Я не замечала.
— А я заметила, потому что мы сели на поле. Вы правы, заметить их действительно трудно, для этого надо пробраться через заросший травой участок и выйти к самому краю воды у старого пирса.
Блауштейн молчала, но я видела — ей не по себе.
— Итак, я спрашиваю: как могла Кэрри узнать о том, что на острове живут фазаны?
Она по-прежнему молчала.
— Вы ведь знаете, верно?
Мне было не до церемоний.