— Кеннет Спаркс жив и здоров.
   — Где он? — растерянно спросила я.
   — Как выясняется, его не было в стране. Он вернулся, когда услышал о пожаре. Сейчас находится в Бивердаме и, похоже, понятия не имеет о том, что могло случиться и кто мог оказаться в его доме.
   — А почему в Бивердаме? — поинтересовалась я, прикидывая, сколько потребуется времени, чтобы попасть в этот уголок округа Ганновер.
   — Там живет его тренер.
   — Его тренер?
   — Тренер лошадей. Не его. То есть это не такой тренер, как, например, в тяжелой атлетике, а такой...
   — Понятно.
   — Я отправляюсь утром, около девяти. Хочешь, возвращайся в Ричмонд, хочешь, поезжай со мной.
   — У меня неопознанное тело, так что в любом случае, что бы он там ни утверждал, мне необходимо поговорить с ним. Наверное, поеду с тобой, — сказала я, ловя взгляд Люси. — Рассчитываешь на нашего бесстрашного пилота или раздобудешь машину?
   — Никаких вертолетов. — Марино махнул рукой. — Нужно ли напоминать, чем закончилась твоя последняя дружеская беседа со Спарксом?
   — Не помню.
   Я пожала плечами, потому что действительно не помнила. Наши со Спарксом отношения не были безоблачными, а разговоры часто заканчивались на повышенных тонах, когда мы не могли согласовать позиции в отношении тех или иных деталей, которые стали бы достоянием прессы.
   — Не помнишь? А вот я прекрасно помню, док. Пивом угостите или как?
   — Трудно представить, что вы о себе не позаботитесь, — усмехнулась Люси, поворачиваясь к ноутбуку и возобновляя работу.
   Марино сам подошел к холодильнику и достал банку.
   — Хотите услышать мое мнение по результатам дня? Оно осталось прежним.
   — И в чем же оно заключается? — не поднимая головы, поинтересовалась моя племянница.
   — За всем стоит Спаркс. — Капитан поставил банку на кофейный столик и остановился у двери, взявшись за ручку. — Во-первых, слишком уж подозрительно, что он вдруг оказался за границей, когда все случилось. — Он зевнул и даже не позаботился прикрыть рот ладонью. — Понятно, что грязную работу проделал кто-то другой. Все дело в деньгах. — Марино достал из нагрудного кармана рубашки помятую пачку и вытряхнул сигарету. — Больше этому ублюдку ни до чего нет дела. Деньги и собственный хрен.
   — Марино, ради Бога! — раздраженно пробормотала я.
   Мне хотелось, чтобы он замолчал, а еще лучше ушел. Однако мой намек остался незамеченным. Точнее, Марино просто проигнорировал его.
   — А самая плохая новость — это то, что теперь у нас на руках, помимо прочего, еще и убийство. — Капитан наконец открыл дверь. — И ты, док, от этого дела уже не увильнешь. Вы обе попались, как мухи на липучку. Вот же фигня, верно?
   Он вытащил зажигалку и перекинул сигарету из одного уголка рта в другой.
   — В последнюю очередь хотел бы я заниматься такой хренью. Знаете, сколько народу в кармане у этого говнюка? — Марино никак не желал останавливаться. — Судьи, шерифы, пожарные инспектора...
   — Послушай, не торопись с выводами. — Пришлось вмешаться, потому что каждое лишнее слово только делало ситуацию еще хуже. — У тебя нет никаких оснований...
   Он ткнул в меня незажженной сигаретой.
   — Подожди — и увидишь. Связаться с таким — все равно что сесть в терновый куст.
   — Мне не привыкать.
   — Тебе только так кажется.
   Марино вышел, с силой захлопнув за собой дверь.
   — Эй, поосторожнее, не свороти косяк! — крикнула ему вслед Люси.
   — Надеюсь, ты не собираешься работать на компьютере всю ночь? — спросила я.
   — Всю — нет.
   — Уже поздно, а мне нужно кое-что обсудить с тобой, — продолжала я, предвидя, что разговор о Кэрри Гризен окажется не из легких.
   — А если я скажу, что у меня нет настроения обсуждать с тобой это «кое-что»?
   — Не важно. Нам все равно придется поговорить.
   — Знаешь, тетя Кей, если ты собираешься обсуждать Тьюн и мой переезд в Филадельфию...
   — Что? — озадаченно переспросила я. — При чем тут Тьюн? Что ты имеешь в виду?
   — Я же знаю, что она тебе не нравится.
   — Что за нелепость!
   — Я тебя насквозь вижу.
   — Ничего не имею против Тьюн. К тому же говорить с тобой я собираюсь вовсе не о ней.
   Моя племянница замолчала и принялась снимать ботинки.
   — Люси, я получила письмо от Кэрри.
   Наверное, она ожидала какой-то реакции, однако ее не последовало.
   — В сущности, не письмо, а довольно странная записка с угрозами, шантажом и туманными намеками. Прислано из психиатрического центра «Кирби» в Нью-Йорке.
   Я подождала, пока Люси снимет ботинок.
   — Суть послания в том, что Кэрри обещает доставить всем как можно больше неприятностей во время судебного разбирательства. Нельзя сказать, что это такая уж неожиданность, но я... ну... — Она занялась носками, потом стала массировать ступни. — Нам нужно быть готовыми к этому... ко всему. Такие вот дела.
   По-прежнему молча, делая вид, что ничего не слышит, Люси расстегнула ремень, сняла брюки, стащила через голову грязную футболку и тоже бросила ее на ковер. Теперь на ней остались только спортивный бюстгальтер и хлопчатобумажные трусики. Она направилась в ванную, прекрасная, гибкая, как лоза, а я так и осталась сидеть, ошеломленно глядя ей вслед, пока за дверью не полилась вода.
   Неужели я никогда не замечала ее полных губ и груди, ее изящных и сильных, как охотничий лук, рук и ног? Или просто никогда не смотрела на нее глазами постороннего, не желала видеть в Люси женщину, потому что не стремилась понять ни ее саму, ни то, как она живет? На какое-то мгновение я представила свою племянницу в горячих, жадных объятиях Кэрри и стыдливо закрыла глаза. Оказалось, не так уж и трудно почувствовать себя женщиной, жаждущей прикоснуться к Люси.
   Она не спешила, давая понять, что не хочет продолжать начатый мной разговор. Наверное, думала. Наверное, злилась. И готовилась выплеснуть свою злость на меня. Однако когда спустя какое-то время моя племянница вышла из ванной в футболке с эмблемой филадельфийской пожарной службы, то именно эта деталь почему-то испортила мне настроение. Свежая, собранная, Люси принесла с собой аромат лимона.
   — Наверное, это не мое дело, — начала я, глядя на вышитый на ее груди логотип.
   — Это мне Тьюн подарила.
   — А...
   — И ты права, тетя Кей, это не твое дело.
   — Мне просто непонятно, почему ты до сих пор не усвоила... — Я едва не задохнулась от злости.
   — Не усвоила что? — с притворно-невинным выражением туповатого подростка спросила Люси, прекрасно отдавая себе отчет в том, как это ёрничество раздражает, бесит и убивает меня.
   — Что нельзя спать с тем, с кем работаешь.
   Эмоции снова подвели меня, подтолкнув на опасный путь. Я была несправедлива к Люси и спешила с выводами, не имея достаточных доказательств. Наверное, потому, что боялась за нее.
   — Кто-то дает мне футболку, и я уже, оказывается, сплю с этим человеком. Ты ведь это хотела сказать? Хм-м. Ничего себе дедукция, доктор Скарпетта. — Ее тон предвещал близящуюся бурю. — И уж если на то пошло, вряд ли тебе пристало указывать мне, с кем спать. На себя посмотри, с кем ты сейчас живешь, а?
   Будь Люси одета, наверняка бы ушла в ночь. Вместо этого она села спиной ко мне, уставившись в занавешенное окно, и смахнула злые слезы. Я же попыталась спасти то, что еще осталось от ситуации, которая помимо моего желания превратилась в тупиковую.
   — Мы обе устали. День был тяжелый, и в результате получается, что Кэрри добилась, чего хотела. Мы уже обвиняем друг друга.
   Никакой реакции. Она лишь снова вытерла слезы. Мои слова отскакивали от спины Люси, как от глухой стены.
   — Я вовсе не имею в виду, что ты спишь с Тьюн. Мне лишь хочется предупредить тебя о возможных последствиях, о той боли, том хаосе... Просто я лучше представляю, что может случиться.
   Люси наконец повернулась и с вызовом посмотрела на меня:
   — Что ты хочешь сказать? Что, по-твоему, может случиться? Тьюн — лесбиянка? Не помню, чтобы она говорила мне об этом.
   — Может, у тебя сейчас не ладится с Джанет? — продолжала я. — Люди есть люди.
   Люси пересела на край моей кровати, ясно дав понять, что намерена поддержать разговор.
   — То есть? Что ты хочешь этим сказать?
   — Только то, что сказала. Я ведь не в пещере родилась. Мне безразлично, какого пола Тьюн. Я абсолютно ничего не знаю о ее наклонностях и предпочтениях. Но предположим, вас потянет друг к другу? Почему бы и нет? Вы обе привлекательны, умны, неотразимы. Я лишь хочу напомнить, что она твоя начальница. — Голос мой звучал все напряженнее, кровь стучала в висках. — И что потом? Ты так и будешь переходить из одного федерального ведомства в другое, пока окончательно не погубишь свою карьеру? Вот о чем речь, и вот что я пытаюсь донести до тебя, хочешь ты того или нет.
   Люси продолжала смотреть на меня, и глаза ее снова наполнились слезами. Только теперь она не стала вытирать их, и слезы, скатываясь со щек, падали на подаренную Тьюн Макговерн футболку.
   — Извини, Люси, — мягко сказала я. — Знаю, жизнь у тебя нелегкая.
   Какое-то время мы обе молчали, потом она отвернулась, шмыгнула носом и глубоко, порывисто вздохнула.
   — Ты когда-нибудь любила женщину?
   — Я люблю тебя.
   — Я о другом.
   — Нет, не любила. Наверное, нет.
   — Довольно уклончивый ответ, тебе не кажется?
   — Я не совсем точно выразилась.
   — А могла бы?
   — Могла бы что?
   — Полюбить женщину, — не отставала она.
   — Не знаю. Я вообще начинаю думать, что ничего не знаю. — Мне хотелось быть искренней и честной. В меру сил. — Может быть, какая-то часть меня просто наглухо закрыта. Может, мой мозг устроен не так, как твой.
   — Мозг здесь ни при чем.
   Я не знала, что сказать.
   — К твоему сведению, я спала с двумя мужчинами и знаю разницу.
   — Люси, ты вовсе не обязана оправдываться передо мной.
   — Моя личная жизнь никого не касается. И мы не в суде.
   — Пока нет, но можем там оказаться, — возразила я, возвращаясь к той теме, с которой мы начали. — Как думаешь, что станет делать Кэрри?
   Люси открыла еще одну банку пива.
   — Разошлет письма в газеты и телекомпании? — предположила я. — Солжет под присягой? Или пойдет напролом и выложит суду все детали ваших отношений? Ей это может понравиться, смаковать подробности. О чем вы разговаривали, что делали, о чем мечтали.
   — Откуда мне знать? — вспылила Люси. — У нее было пять лет. Чем она занималась? Какие строила планы? Я не знаю. Мы ведь в отличие от нее не сидели сложа руки.
   — Знает ли она что-то такое, что может всплыть на суде? — с тяжелым сердцем спросила я.
   Моя племянница поднялась и начала расхаживать по комнате.
   — Ты доверяла ей, ты о многом ей рассказывала, а она все это время была сообщницей Голта. Люси, ты была их источником. Они знали о нас все.
   — Я слишком устала, чтобы обсуждать это.
   Да, она устала, но я не собиралась заканчивать разговор, не доведя его до конца. Я поднялась и выключила верхний свет, потому что мне всегда было легче разговаривать в полумраке, в атмосфере не света, а теней. Потом взбила подушки на обеих кроватях и откинула покрывала. Поначалу Люси не отреагировала на мое молчаливое предложение и продолжала расхаживать из угла в угол, будто посаженный в клетку зверь, потом нехотя опустилась на кровать и откинулась на подушку.
   — Давай пока не будем касаться твоей репутации, — спокойно начала я. — Попробуем представить ход суда в Нью-Йорке.
   — Тут и представлять нечего.
   У меня было на сей счет свое мнение, и я подняла руку, призывая ее послушать.
   — Темпл Голт убил в Виргинии по крайней мере пять человек, и мы знаем, что Кэрри Гризен причастна как минимум к одному из убийств, потому что у нас есть видеопленка, на которой она пускает пулю в голову жертве. Ты это знаешь.
   Молчание.
   — Ты была в комнате, когда мы просматривали ту страшную запись.
   — Знаю. Зачем повторять? — Она опять начинала злиться. — Мы говорили об этом, наверное, миллион раз.
   — Ты видела, как она убивает. Женщина, ставшая твоей любовницей, когда тебе едва исполнилось девятнадцать, когда ты была наивной девчонкой и интересовалась только программированием.
   Люси опустила глаза — мой монолог явно причинял ей боль. Она служила в научно-техническом отделе ФБР, занимавшемся разработкой компьютерных систем. Одна из программ, СКИИ, или «Сеть криминального искусственного интеллекта», была фактически ее детищем. После ухода из Бюро Люси даже слышать не желала о СКИИ.
   — Ты видела, как убивает твоя любовница, но еще раньше она хладнокровно и расчетливо подставила тебя. Кэрри манипулировала тобой как хотела.
   — Зачем ты это делаешь? Зачем напоминаешь мне о том, что было пять лет назад? — Голос звучал приглушенно — Люси говорила, уткнувшись лицом в подушку.
   — Хочу убедиться, что ты не забыла и отдаешь себе отчет в том, с кем мы имеем дело.
   — Мне не нужны такие напоминания.
   — А я думаю иначе. Между прочим, мы не станем сейчас выяснять, что именно узнали обо мне Кэрри и Голт. Идем дальше. В Нью-Йорке Голт убил свою сестру и по крайней мере одного полицейского. Так вот, экспертиза установила, что он проделал это не в одиночку. На личных вещах Джейн Голт были позднее обнаружены отпечатки пальцев Гризен. Когда Кэрри схватили в Бауэри, на ее брюках нашли кровь Джейн. Насколько нам сейчас известно, она тоже нажимала на спусковой крючок.
   — Возможно. Но и это я уже знаю.
   — Зато не знаешь об Энди Хите. Помнишь батончик и банку супа, которые он купил в «Севен-илевен»? Помнишь мешок, в котором нашли его изувеченное тело? На нем тоже есть ее отпечатки.
   — Не может быть! — воскликнула Люси.
   — Но и это еще не все.
   — Почему ты ничего не рассказывала мне раньше? Она была его сообщницей. И бежать из тюрьмы, наверное, тоже она помогла.
   — Мы в этом не сомневаемся. Задолго до встречи с тобой эти двое уже изображали из себя Бонни и Клайда. Ты еще и целоваться не пробовала, когда Кэрри уже убивала людей.
   — Откуда тебе знать, когда я впервые поцеловалась? — не к месту поинтересовалась Люси.
   На сей раз молчание длилось не долго.
   — Значит, ты полагаешь, что она целых два года готовилась, искала подходы, изобретала способ познакомиться со мной и делала то, что делала, только для того...
   Голос ее дрогнул.
   — Только для того, чтобы соблазнить тебя, — закончила я. — Не знаю, планировала ли Кэрри это заранее. И честно говоря, мне плевать! — Злость снова поднималась во мне. — Мы только что землю не перевернули, чтобы добиться ее выдачи в Виргинию, но у нас ничего не вышло. Нью-Йорк не желает ее отдавать.
   Влажная и забытая, банка пива едва не выскользнула из моих пальцев, когда я закрыла глаза и передо мной замелькали мертвецы. Я увидела Энди Хита, прислоненного к мусорному контейнеру и истекающего кровью, которая смешивалась со струйками дождя. Увидела шерифа и тюремного охранника, убитых Голтом и, возможно, Кэрри. Я прикасалась к их телам и переводила их боль в диаграммы и протоколы вскрытия. Я ничего не могла поделать с собой. Мне хотелось, чтобы Кэрри Гризен умерла, была казнена за все, что сделала с ними, с моей племянницей и со мной.
   — Она чудовище. Я постараюсь, чтобы Кэрри Гризен понесла заслуженное наказание.
   — Почему ты постоянно читаешь мне наставления? — раздраженно воскликнула Люси. — Или думаешь, что я не хочу того же?
   — У меня нет причин сомневаться в этом.
   — Поверь, я не стану колебаться, если придется включить рубильник или воткнуть ей в руку шприц.
   — Ваши прошлые личные отношения не должны мешать правосудию.
   — Боже!
   — Для тебя все происходящее уже огромное испытание. И если ты не сможешь верно оценивать ситуацию, Кэрри победит.
   — Боже! — еще громче повторила Люси. — Перестань, я не хочу больше слушать.
   Но я уже не могла остановиться, боль и ярость выталкивали из меня слова.
   — Знаешь, чего она хочет? Я тебе скажу. Манипулировать. У нее это прекрасно получается. А знаешь, что будет потом? Кэрри Гризен признают невиновной по причине невменяемости, и судья отправит ее назад в «Кирби». Там она резко исправится и излечится, и местные врачи посчитают, что никакая она не сумасшедшая. Но ведь судить дважды за одно преступление нельзя. Закончится тем, что ее просто выпустят.
   — Если Кэрри выйдет на свободу, — твердо сказала Люси, — я найду ее и вышибу ей мозги.
   — Ну что ты такое говоришь!
   Я видела, как она напряглась. Дыхание Люси стало громче, и мне показалось, что я ощущаю копящуюся в ней ненависть.
   — Миру по большому счету наплевать, с кем ты спала или спишь. Думаю, присяжные сумеют понять, как и почему такое могло случиться. Она была старше тебя и опытнее. Она красива, умна и внимательна. К тому же Кэрри была твоей начальницей.
   — Как Тьюн, — прошептала Люси, и я так и не поняла, говорит она серьезно или смеется надо мной.
   — Тьюн не психопат.

Глава 4

   Я уснула только на следующее утро во взятой напрокат машине, а когда проснулась, то по обе стороны дороги тянулись поля пшеницы и поднимались силосные башни. Мелькавшие за окном деревья, похоже, помнили Гражданскую войну. Марино сидел за рулем, и мы проезжали мимо растянувшихся на многие сотни акров невозделанных полей, огражденных колючей проволокой, телефонных столбов и двориков с почтовыми ящиками, раскрашенными в цвета американского флага. Пруды и речушки, фермы и пастбища, заросшие густой высокой травой, сменяли друга. То и дело попадались небольшие домики с покосившимися заборами и полощущимся на ветру застиранным бельем.
   Прикрыв ладонью зевок, я отвернулась от Марино, потому что всегда считала проявлением слабости даже малейший намек на усталость или скуку. Через несколько минут мы свернули на шоссе номер 715, или, как его еще называли, Бивердамскую дорогу, и тут нам стали все чаще встречаться коровы, невнятного серого цвета амбары и сломанные, словно вросшие в землю трактора. Владелица Совиной фермы жила в большом доме из белого кирпича, окруженном необозримыми полями и бесконечными заборами. Судя по дощечке на фронтоне, дом был построен в 1730 году. Рядом с домом виднелся бассейн, а спутниковая тарелка на стене выглядела достаточно внушительной, чтобы принимать сигналы из других галактик.
   Мы еще не вышли из машины, как навстречу нам поспешила Бетти Фостер, женщина лет пятидесяти, с четкими, выразительными чертами лица и глубокими морщинами, которые нередки у людей, проводящих много времени на солнце. Длинные седые волосы собраны в пучок. Несмотря на возраст, двигалась миссис Фостер легко, пружинисто, а рукопожатие ее было крепким и уверенным. В больших карих глазах, как мне показалось, затаилась боль.
   — Я — Бетти, — сказала она. — А вы, должно быть, доктор Скарпетта и капитан Марино.
   Быстрая и энергичная, она и одета была соответственно, в джинсы и джинсовую безрукавку. Истертые старые ботинки покрывал слой пыли, на подошвы налипла грязь. За несомненно искренним гостеприимством тем не менее чувствовались некоторое напряжение и даже скованность, как будто наш визит застал госпожу Фостер врасплох и она не знала, с чего начать.
   — Кеннет во дворе. Он ждет вас. И вот что я вам сразу скажу: он очень расстроен. Кеннет любил своих лошадей, всех до единой, и, конечно, его ужасно огорчило, что в доме кто-то погиб.
   По пыльной узкой дороге мы направились к конюшне.
   — Какие у вас с ним отношения? — спросил Марино.
   — Я выращиваю и тренирую его лошадей. Уже много лет. С тех самых пор, как он вернулся в Уоррентон. Морганы[10] у него лучшие во всем штате.
   — Он отдает вам своих лошадей? — поинтересовалась я.
   — Иногда. Может купить у меня годовалого жеребенка да и оставить на пару лет, чтобы я его подрастила. А потом переводит в свою конюшню. Выращивает скаковых, а потом продает, когда они уже готовы к скачкам. Я и сама часто бываю у него на ферме, два, а то и три раза в неделю.
   — А разве у него нет конюха?
   — Последний ушел несколько месяцев назад. С тех пор почти всю работу Кеннет делает сам. Да и нанять кого-то не очень легко. Ему приходится быть осторожным.
   — Хотелось бы побольше узнать о последнем конюхе, — сказал, делая пометки в блокноте, Марино.
   — Приятный пожилой мужчина, но у него что-то серьезное с сердцем.
   — Одна лошадь, похоже, уцелела, — заметила я.
   Женщина промолчала, а мы тем временем подошли к большому амбару из красного кирпича с предостерегающей табличкой «Осторожно, собака».
   — По-моему, жеребенок лет двух, — добавила я. — Вороной.
   — Он или она?
   — Не знаю. Не смогла определить.
   — С белым пятнышком на лбу?
   — Так близко я не подходила.
   — Ну, у Кении был жеребчик по кличке Песня Ветра. Его мать, Ветер, участвовала в дерби и пришла последней, но уже то, что ее туда допустили, говорит о многом. Отец выиграл несколько скачек. Так что этот конек был, наверное, самым дорогим в конюшне Кеннета.
   — Похоже, ему удалось каким-то образом вырваться, — сказала я.
   — Надеюсь, он не бегает там сам по себе.
   — Полиции о нем уже сообщили.
   Марино не проявил к выжившему жеребенку ни малейшего интереса.
   Во дворе нас встретили стук копыт, кудахтанье цесарок и горделивые крики бантамских петухов. В воздухе висела густая красноватая пыль, поднятая копытами гнедой кобылы моргановской породы. Во всаднике, восседавшем в английском седле, я узнала Кеннета Спаркса, хотя и впервые видела его в грязных джинсах и сапогах. Держался он превосходно, а когда встретил мой взгляд, то не подал и виду, что узнал меня. Я сразу поняла, что наше появление его не обрадовало.
   — Мы можем где-то поговорить? — спросила я, повернувшись к Фостер.
   — Да, там, снаружи, есть стулья, — ответила она. — Или можете пройти в мой офис.
   Спаркс, развернувшись, несся по направлению к нам, и куры, распустив крылья, с кудахтаньем разбежались в стороны.
   — Знаете ли вы что-нибудь о женщине, которая, возможно, находилась в его доме в Уоррентоне? — спросила я, когда мы выходили на улицу. — Может быть, видели кого-то, когда приезжали ухаживать за лошадьми?
   — Нет.
   Мы расположились на пластиковых стульях, развернув их к лесу.
   — У Кеннета бывало немало подружек, — заметила Фостер, — и я не всегда о них знала. — Она оглянулась. — Если не считать Песню Ветра, то у Кеннета осталась сейчас только одна лошадь. Черный Опал. Или просто Пал.
   Мы с Марино тоже повернулись. Спаркс спешился и, потрепав лошадь по шее, отдал поводья одному из конюхов.
   — Молодец, Пал, хорошо поработал.
   — А почему Черный Опал не был в его конюшне? — спросила я.
   — Ему три года, и я еще не всему его обучила. Вот почему он здесь, везунчик.
   На мгновение лицо Фостер исказилось, в глазах блеснули слезы. Она отвернулась, откашлялась и поднялась со стула. Спаркс уже шел к нам, на ходу поправляя ремень и джинсы. Мы с Марино тоже поднялись и поздоровались с ним за руку. Его линялая красная рубашка промокла от пота, лицо Спаркс вытер желтой банданой, которую снял с шеи.
   — Пожалуйста, садитесь, — любезно предложил он, как будто даровал нам аудиенцию в собственном кабинете.
   Мы снова сели, Спаркс сел напротив. Я заметила морщинки у напрягшихся, покрасневших глаз.
   — Прежде чем мы начнем, — решительно заговорил Спаркс, — я хочу сказать, что все произошедшее не было несчастным случаем.
   — Мы здесь как раз для того, чтобы удостовериться в этом, сэр, — более вежливым, чем обычно, тоном ответил Марино.
   — Полагаю, дело рук расистов. — Спаркс поиграл желваками. — Они — кто бы эти они ни были — намеренно убили моих лошадей и уничтожили все, что мне дорого.
   — Если вы считаете главным мотивом преступления неприязнь к вам лично, вызванную расовой нетерпимостью, то почему эти люди не проверили, дома вы сами или нет?
   — Есть вещи похуже смерти. Может быть, они хотели, чтобы я мучился. Не так уж трудно представить.
   — Мы стараемся, — сказал Марино.
   — И не думайте, что сможете повесить это на меня. — Он по очереди ткнул в каждого из нас пальцем. — Мне прекрасно известен образ мыслей таких, как вы. Я спалил свою ферму и лошадей ради денег. Ха. А теперь послушайте меня внимательно. — Спаркс подался вперед. — Говорю вам, я здесь ни при чем. Никогда бы не сделал и никогда не сделаю. Я не имею к этому никакого отношения. В данном случае я — потерпевший, и, возможно, мне еще крупно повезло.
   — Давайте поговорим о еще одной жертве, — спокойно заговорила я. — Белая женщина с длинными светлыми волосами. Знаете кого-то, кто мог оказаться в вашем доме в ту ночь?
   — В моем доме никого не было! — воскликнул он.
   — Мы предполагаем, что она могла погибнуть в апартаментах на первом этаже, — продолжала я. — Возможно, в ванной.
   — Кем бы ни была эта женщина, она проникла туда незаконно и без моего ведома. Может быть, это она и устроила пожар, а потом не смогла выбраться из дома.
   — У нас нет оснований подозревать взлом, — ответил Марино. — Ваша охранная сигнализация по каким-то причинам не сработала. В отличие от противопожарной.
   — Не понимаю. — Спаркс недоуменно пожал плечами. — Разумеется, уезжая из города, я всегда включаю охранную сигнализацию.
   — Куда вы уезжали в этот раз? — закинул пробный камешек Марино.
   — В Лондон. Я прилетел туда, и меня сразу же известили о случившемся. Я возвратился следующим рейсом, даже не покидал Хитроу. Потом сразу же выехал сюда.