Корнуэлл Патриция. Все, что остается

   — Все в порядке? — тихо спросила Роза, пока я снимала хирургические перчатки.
   — Одному Богу известно, — ответила я, расстегивая халат.
   Ближайшее известное мне «безопасное место» находилось на углу кафетерия, в моем доме. Задыхаясь и боясь не уложиться в отведенный Эбби срок, я бросилась к телефонному автомату, набрала номер, переданный мне секретаршей.
   — В чем дело? — сразу же спросила Эбби. — Какой-то полицейский из службы порядка метро пришел ко мне в квартиру и сказал, что ты послала его ко мне.
   — Верно, — успокоила ее я, — исходя из того, что ты мне рассказывала, мне не хотелось звонить тебе на квартиру. У тебя все в порядке?
   — Ради этого ты мне и звонила? — В ее голосе звучало разочарование.
   — Одна из причин. Мне нужно поговорить. Последовало продолжительное молчание.
   — В субботу я буду в Вильямсбурге, — сказала Эбби. — Давай пообедаем у Трелиса в семь.
   Я не стала спрашивать, что она собиралась делать в Вильямсбурге. Я не была уверена, что мне это интересно. Однако, когда я припарковала машину в субботу на Торговой площади, я обнаружила, что мое внимание ослабевало с каждым шагом. Было трудно заниматься расследованием убийства и других антигуманных действий, потягивая горячий яблочный сидр на холодном зимнем воздухе в одном из моих самых любимых мест Америки.
   Было мало туристов, но какой-то народ все-таки толпился, прогуливался вдоль отреставрированных магазинов, катался в запряженных лошадьми экипажах, на козлах которых восседали кучера, облаченные в ливреи, бриджи и шляпы-треуголки. Мы с Марком не раз мечтали провести уик-энд в Вильямсбурге. Собирались снять комнату в одном из домов девятнадцатого века, расположенных в историческом районе, погулять по булыжным мостовым при свете газовых фонарей, пообедать в одной из таверн и выпить вина, прежде чем заснуть в объятиях.
   Конечно же, эти мечты не стали реальностью, история наших отношений состоит преимущественно из мечтаний и намерений, а не из воспоминаний. Будет ли она когда-нибудь иной? Недавно, позвонив по телефону, он обещал, что все изменится. Но он и раньше давал подобные обещания, так же как и я. Он по-прежнему торчал в Денвере, а я здесь.
   В ювелирном магазине я купила серебряный брелок в форме ананаса и изящную серебряную цепочку. Люси, хотя и с опозданием, на День святого Валентина все же получит подарок от своей рассеянной тетки. Совершив набег на фармацевтический магазин, я купила четыре куска мыла для себя, крем для бритья в подарок Филдингу и Марино и ароматическую смесь из сухих лепестков для Берты и Розы. Без пяти семь я вошла в ресторан Трелиса и стала искать взглядом Эбби. Когда она приехала через полчаса, я уже сидела за столом и с нетерпением ждала ее.
   — Извини за опоздание, — с чувством проговорила она, выскальзывая из пальто. — Спешила, как могла.
   Она выглядела усталой и измученной, глаза нервно бегали по сторонам. Дела у Трелиса шли неплохо, кругом сидели люди, разговаривали тихими голосами при тусклом свете свечей. Мне было интересно, чувствовала ли Эбби, что за ней следили.
   — Ты провела в Вильямсбурге весь день? — спросила я.
   Она утвердительно кивнула.
   — Полагаю, мне не следует интересоваться, чем ты тут занималась.
   — Собирала материал, — коротко ответила она.
   — Где-нибудь вокруг Кэмп Пири, надеюсь. — Я посмотрела ей в глаза.
   Она отлично поняла меня.
   — Ты знаешь, — сказала она.
   Официантка принесла Эбби «Кровавую Мэри».
   — Как ты узнала? — спросила Эбби, закуривая сигарету.
   — Лучше скажи, как ты узнала об этом?
   — Не могу, Кей.
   Конечно, она не могла. Но я знала, это от Пэт Харви.
   — У тебя есть источник информации, — осторожно сказала я. — Позволь мне поинтересоваться: почему твой источник заинтересован, чтобы ты это знала? Если бы источник не был заинтересован, тебе не передали бы эту информацию.
   — Это я отлично знаю.
   — Тогда почему?
   — Важна правда. — Эбби посмотрела на меня. — Я тоже источник информации.
   — Понимаю. В обмен на информацию ты передаешь то, что находишь. Она не ответила.
   — В отношении меня тоже? — спросила я.
   — Я не собираюсь впутывать тебя, Кей. Разве я когда-либо… — Она сурово посмотрела мне в глаза.
   — Нет, — искренне сказала я. — До сих пор нет. Порция «Кровавой Мэри» стояла перед Эбби. Она рассеянно потягивала напиток через соломинку.
   — Все, что я могу сказать, — продолжала я, — это то, что ты подвергаешься опасности. Не нужно приводить детали. Ты понимаешь это лучше, чем кто-либо. Стоит ли это твоих переживаний? Стоит ли твоя книга такой цены, Эбби?
   Когда она промолчала, не прокомментировав мое высказывание, я со вздохом добавила: — Уверена, что ты передумаешь.
   — Ты когда-нибудь попадала в ситуацию, из которой уже невозможно выбраться?
   : — Я постоянно попадаю в такие положения, — угрюмо улыбнулась я. — Я и сейчас в такой ситуации.
   — Я тоже.
   — Вижу. А что, если ты ошибаешься, Эбби?
   — Я не отношусь к тем, кто ошибается, — ответила она. — Какова бы ни была правда относительно того, кто совершил эти преступления, факт остается фактом. ФБР и другие заинтересованные агентства действуют, исходя из определенных подозрений, и, основываясь на них, принимают соответствующие решения. Это материал. Если федералы и полиция ошибаются, одной главой будет больше.
   — Звучит ужасно холодно, — сказала я, испытывая неловкость.
   — Я говорю профессиональным языком, Кей. Когда ты говоришь профессиональным языком, иногда ты тоже кажешься холодной.
   Я беседовала с Эбби непосредственно после обнаружения тела ее убитой сестры. Если бы я не говорила отрешенно в том ужасном случае, то могла сама оказаться в больнице.
   — Мне нужна твоя помощь, — сказала я. — Восемь лет назад совсем близко отсюда были убиты две девушки, Элизабет Мотт и Джилл Харрингтон. Она с любопытством взглянула на меня:
   — Не думаешь ли ты…
   — Я не уверена, — прервала ее я. — Но мне необходимо знать детали тех дел. В имеющихся у меня справках крайне мало полезной информации. В то время меня не было в Вирджинии. Но в деле я нашла несколько газетных информации, некоторые подписаны твоим именем.
   — Мне трудно представить, что происшедшее с Джилл и Элизабет может оказаться связанным с другими делами.
   — Итак, ты помнишь их, — облегченно сказала я.
   — Мне никогда не забыть их. Это дело было одним из немногих, от которого меня мучили кошмары.
   — Почему тебе трудно представить существование связи?
   — По ряду причин. Не был найден червонный валет. Машину обнаружили не на обочине дороги, а на стоянке мотеля, тела не пролежали недели или месяцы, разлагаясь в лесу. Их обнаружили через двадцать четыре часа. Обе жертвы были женщинами, им было за двадцать, а не подростками. И почему убийца ждал около пяти лет, чтобы совершить следующее убийство?
   — Согласна, — сказала я, — временная модель не вписывается в профиль типичного убийцы. И модель его поведения в этом случае не совпадает с поведением в других. Другим оказывается и выбор жертв.
   — Тогда почему ты так заинтересована? — Она сделала небольшой глоток.
   — Бреду на ощупь, меня волнуют эти не доведенные до конца дела, — согласилась я. — Они очень необычны. Двое людей похищены и убиты. Нет следов сексуального насилия. Женщины убиты поблизости, в том же районе, где совершены другие убийства.
   — Преступник использовал пистолет и нож, — добавила Эбби.
   Значит, она знала о Деборе Харви.
   — Имеются некоторые параллели, — уклончиво ответила я.
   Эбби посмотрела на меня, еще не убежденная, но уже заинтересованная.
   — Что ты хочешь знать, Кей?
   — Все, что ты можешь вспомнить о них. Абсолютно все.
   Она надолго задумалась, поигрывая бокалом с напитком.
   — Элизабет работала в отделе реализации местной компьютерной компании, и неплохо работала, — сказала она. — Джилл только закончила школу права в «Вильям и Мэри» и начала работать в небольшой юридической фирме в Вильямсбурге. Я никогда не верила версии, будто они отправились в мотель для сексуальных развлечений с подонком, которого встретили в баре. Ни одна из них не относится к такому типу женщин. Тем более — они вдвоем и один мужчина? Мне всегда казалось это странным. Кроме того, кровь на заднем сиденье их машины. Она не соответствовала группе крови ни Джилл, ни Элизабет.
   Сообразительность Эбби всегда восхищала меня. Каким-то образом она располагала результатами экспертиз.
   — Полагаю, кровь принадлежит убийце. Ее было много, Кей, я осматривала машину. Такое впечатление, что кого-то закололи или сильно порезали на заднем сиденье. Возможно, это указывает на местоположение убийцы, во всяком случае, трудно предположить, что там происходило. Полиция считала, что девушки повстречали это животное в гриль-баре «Якорь». Но если он уехал с ними на машине и намеревался убить их, то как он собирался потом забрать свою машину?
   — Зависит от того, как далеко от бара расположен мотель. После убийства он мог добраться до своей машины пешком.
   — Мотель находится на расстоянии добрых четырех-пяти миль от бара «Якорь», что, кстати, совсем неблизко. В последний раз девушек видели около десяти часов вечера. Если убийца оставил свою машину возле бара, то к тому времени, когда он вернулся, она стояла бы одна на стоянке. Мне кажется, что некоторое время спустя после отъезда Элизабет и Джилл что-то произошло.
   — Что, например?
   Подняв брови, Эбби уставилась в свой бокал.
   — Не знаю. Они определенно не были из тех, кто подбирает попутчика, тем более в такой поздний час. Кроме того, я никогда не верила в версию с наркотиками. Ни Джилл, ни Элизабет не употребляли ни кокаин, ни героин — ничего в этом роде, и никаких намеков на это не обнаружено у них в квартире. Они не курили, не злоупотртбляли спиртным. Обе бегали трусцой. Одним словом, были здоровыми девушками.
   — Ты знаешь, куда они направились из бара? Прямо домой? Могли ли они остановиться где-нибудь?
   — Нет никаких данных, что они где-то останавливались.
   — А бар они покинули одни?
   — Никто, с кем я говорила, не помнит, чтобы видел их с кем-то еще, пока они сидели в баре и пили. Насколько я помню, они выпили пару банок пива и, сидя в углу, разговаривали. Никто не помнит, чтобы они ушли с кем-то.
   — Они могли встретиться с кем-нибудь на стоянке, когда уезжали, — сказала я. — Этот человек, возможно, уже ждал их в машине Элизабет.
   — Сомневаюсь, чтобы они оставили машину открытой, но допускаю такую возможность.
   — Они регулярно посещали этот бар?
   — Насколько помню, они не были завсегдатаями, но бывали в нем прежде.
   — Крутое место?
   — Я тоже сначала так полагала, поскольку это излюбленное место для армейских парней, — ответила она. — Но бар напомнил мне английский паб. Все прилично, чисто. Народ мирно разговаривает, играет в шашки. Сюда можно прийти с подругой и чувствовать себя совершенно спокойно и уединенно. По основной версии, убийца был либо человеком, проезжавшим через город, либо военнослужащим, временно находившимся в округе. То есть они его не знали.
   «Возможно, нет, — подумала я. — Но это должен быть кто-то, кому они могли доверять, по крайней мере вначале», и я вспомнила, что Хильда Озимек сказала относительно «дружелюбных» встречных. Интересно, что она сказала бы, если бы я показала ей фотографии Элизабет и Джилл?
   — Были ли у Джилл проблемы со здоровьем? — спросила я.
   Она задумалась, на лице отразилось недоумение.
   — Не припоминаю.
   — Откуда она родом?
   — На память приходит Кентукки.
   — Она часто ездила домой?
   — У меня не сложилось такого впечатления. Думаю, она ездила домой на каникулы, что-то в этом роде.
   «В таком случае, маловероятно, что она получила рецепт на либриум в Кентукки, где жили ее родные», — подумала я.
   — Ты упомянула, что она только начала юридическую практику, — продолжала я. — Ей приходилось много разъезжать, была необходимость выезжать из города?
   Она подождала пока на стол поставили фирменный салат, затем сказала:
   — В правовой школе у нее был близкий приятель. Не могу вспомнить его имени, но я с ним беседовала, расспрашивала о ее привычках, занятиях. Он считал, что у Джилл был роман.
   — Почему он так думал?
   — Потому что во время учебы на третьем курсе юридической школы она почти каждую неделю ездила в Ричмонд под предлогом поиска работы, ей нравился Ричмонд, и она хотела найти там работу. Он сказал, что она нередко брала его конспекты, поскольку из-за этих поездок часто пропускала занятия. Ему это казалось странным, особенно после того, как сразу по окончании учебы ей удалось устроиться работать в фирму, расположенную здесь же, в Вильямсбурге. Он неоднократно обращал внимание на этот факт, так как считал, что поездки могли иметь отношение к ее смерти, если она, например, встречалась с женатым человеком в Ричмонде и, возможно, пригрозила ему рассказать об их отношениях его жене. Может быть, у нее была связь с каким-нибудь солидным человеком, преуспевающим адвокатом или судьей, который не мог позволить себе скандала и заставил Джилл умолкнуть навсегда. Или нанял кого-нибудь для выполнения этой работы, а Элизабет просто не повезло, что она в этот момент оказалась рядом.
   — Что ты думаешь?
   — Эта нить никуда не привела, как девяносто других концов, бывших у меня в руках.
   — У Джилл были романтические отношения с этим студентам, который рассказал о ней?
   — Думаю, ему хотелось, чтобы она была к нему неравнодушна, — ответила Эбби. — Но на самом деле — нет. Таких отношений не было. Я почти уверена, что именно поэтому у него возникли подобные подозрения. Он был самонадеян и считал единственной причиной, помешавшей Джилл поддаться его обаянию, существование соперника, тайного любовника, возможно, о котором никто не знал.
   — Этот студент рассматривался как подозреваемый убийца?
   — Нет. Во время убийства его не было в городе, и это установлено вне всяких сомнений.
   — Ты беседовала с кем-нибудь из адвокатов фирмы, где работала Джилл?
   — Да, но мало чего добилась, — ответила Эбби. — Ты же знаешь этих адвокатов. Во всяком случае, она работала всего несколько месяцев. Не думаю, чтобы коллеги по работе знали ее достаточно хорошо.
   — Не похоже, чтобы Джилл была экстравертом, — заметила я.
   — Ее описывают как приятную, умную, но замкнутую в себе.
   — А Элизабет?
   — Как более открытую, — сказала Эбби. — Такой она, думаю, и была. Иначе не смогла бы успешно работать в торговле.
   Блеск газовых фонарей отодвинул сумрак от тротуаров, когда мы шли к стоянке машин на Торговой площади. Плотные облака закрывали луну, и влажный, холодный ветер пронизывал до костей.
   — Интересно, чем бы теперь занимались эти пары, будь они живы, какие бы изменения произошли в их жизнях? — проговорила Эбби, уткнув подбородок в воротник и засунув руки в карманы.
   — Что, как ты думаешь, делала бы Хенна? — осторожно спросила я ее о сестре.
   — Вероятно, она все еще жила бы в Ричмонде. Думаю, мы обе жили бы там.
   — Жалеешь, что ты уехала?
   — Бывают дни, когда жалею обо всем. С тех пор как не стало Хенны, чувствую себя так, словно у меня нет никакого выбора, ничего не могу делать, как хочу. Будто я живу под гнетом не зависящих от меня обстоятельств.
   — У меня другое впечатление. Ты решила работать в «Пост», переехала в федеральный округ Колумбия. Теперь решила написать книгу.
   — Мои действия были такими же вынужденными, как и решение Пэт Харви провести пресс-конференцию и предпринять все те шаги, которые ей дорого обошлись, — сказала она.
   — Да, ей пришлось делать выбор.
   — Когда переживаешь нечто подобное, не осознаешь, что делаешь, если даже считаешь, будто понимаешь происходящее, — продолжала Эбби. — Никто не поймет, что это такое, пока сам не переживет нечто подобное. Чувствуешь себя в изоляции. Например, выходишь куда-нибудь, а люди стараются избегать тебя, опасаются встречаться с тобой взглядом и разговаривать, потому что они не знают, что сказать. Завидев тебя, они шепчутся друг с другом: «Видишь ее, вон там. Ее сестру убили». Или: «Вон Пэт Харви, это ее дочь…» Ощущаешь себя так, будто живешь в пещере, боишься остаться одна, боишься быть с другими, боишься идти спать, боишься просыпаться по утрам, потому что вместе с рассветом возвращается ужас. Мчишься, как черт, изматываешь себя. Оглядываясь назад, вижу: почти все, что я сделала после смерти Хенны, наполовину безумно.
   — Мне кажется, ты держалась и действовала исключительно хорошо, — искренне сказала я.
   — Тебе неизвестно, что я делала. Какие ошибки совершила.
   — Садись, я довезу тебя до твоей машины, — предложила я, поскольку мы дошли до Торговой площади.
   Доставая ключи, я услышала, как на темном участке стоянки заработал двигатель. Мы уже расположились внутри моего «мерседеса», закрыв дверцы, подняв стекла, и пристегнули ремни, когда рядом с нами остановился «линкольн» и окно водителя опустилось вниз.
   Я приоткрыла окно своей машины настолько, чтобы расслышать, что хотел сидевший за рулем мужчина. Он был молод, чисто выбрит, одной рукой пытался удержать карту.
   — Прошу прощения, — обезоруживающе улыбнулся он. — Скажите, как отсюда добраться до Шестьдесят четвертой Восточной?
   Я почувствовала, как напряглась Эбби, пока я объясняла ему, как проехать.
   — Посмотри номер его машины, — торопливо сказала она, когда он тронулся с места. Сама же она полезла в сумочку за ручкой и блокнотом.
   — Е-Н-Т-восемь-девять-девять, — быстро прочитала я.
   Она записала.
   — В чем дело? — взволнованно спросила я.
   Эбби посмотрела по сторонам, в поисках его машины, пока я выезжала со стоянки.
   — Ты заметила его машину, когда мы подходили к стоянке? — спросила сна.
   Я задумалась. Когда мы подошли, стоянка была почти пустой. Я едва заметила машину, стоявшую в слабо освещенном углу, которая могла быть «линкольном».
   Об этом я сказала Эбби и добавила:
   — Но мне показалось, что в ней никого не было.
   — Правильно. Потому что в салоне не горел свет. — Да, света не было.
   — Изучал карту в темноте, Кей?
   — Точно, — сказала я, пораженная.
   — Если он не местный, то как ты объяснишь, что у него на заднем бампере укреплен парковочный знак?
   — Парковочный знак? — повторила я.
   — У него специальный парковочный знак Вильямсбурга. Такой же знак был у меня несколько лет назад, когда на археологических раскопках, которые вел Мартин Хандред, обнаружили остатки скелета. Я тогда готовила серию репортажей, приходилось много ездить, и парковочный знак позволял мне парковать машину внутри исторического района и около рощи Картера.
   — Парень работает здесь и спрашивает, как проехать на Шестьдесят четвертую? — пробормотала я.
   — Ты хорошо его рассмотрела? — спросила она.
   — Достаточно. Ты думаешь, это тот, кто шел за тобой в ту ночь в Вашингтоне?
   — Не знаю. Может быть… Черт возьми, Кей! Я с ума схожу от всего этого!
   — Ну хватит, хватит, — решительно проговорила я. — Дай мне этот номер. Посмотрим, что можно сделать.
 
   На следующее утро мне позвонил Марино и передал шифрованное сообщение.
   — Если ты не читала «Пост», лучше пойди и срочно достань.
   — С каких пор ты начал читать «Пост»?
   — Ни с каких, если есть возможность не читать. Бентон предупредил меня час назад. Перезвони мне позже. Буду в офисе.
   Надев утепленный костюм и лыжный жакет, я поехала под ливнем к ближайшей аптеке. Добрых полчаса я просидела в машине с включенной печкой и мерно-монотонно работающими дворниками под холодным дождем. Я пришла в ужас от прочитанного. Несколько раз в голову приходила мысль, что, если Пэт Харви не подаст в суд на Клиффорда Ринга, это сделаю я.
   На трех четвертях первой страницы газеты был помещен материал о Деборе Харви, Фреде Чини и других убитых парах. Ничего святого не было сокрыто. Информация Ринга была написана очень доходчивым языком и содержала подробности, о которых не знала даже я.
   Незадолго до смерти Дебора Харви поведала одному из друзей свои подозрения, что ее отец был алкоголиком и имел роман со стюардессой, женщиной в два раза моложе его. Очевидно, Дебора подслушала несколько телефонных разговоров отца с любовницей. Она жила в Шарлотте, и, как отмечалось в статье, Харви был у нее в ночь исчезновения дочери и Фреда Чини. Поэтому полиция и миссис Харви не могли разыскать его. Как ни странно, но подозрения Деборы настроили ее не против отца, а против матери, которая, увлеченная собственной карьерой, почти не бывала дома и потому, в глазах Деборы, была повинна в отцовской неверности и пристрастии к алкоголю.
   Колонка за колонкой едкая статья добавляла штрихи к патетическому портрету женщины, готовой спасать весь мир, в то время как ее собственная семья распадалась от ее невнимания к ней. Сообщалось, что Пэт Харви вышла замуж ради денег, что ее дом в Ричмонде напоминает дворец, ее апартаменты в Уотергейте были переполнены произведениями античности и ценными произведениями искусства, включая картины Пикассо и Ремингтона. Она носила подобающие наряды, посещала соответствующие приемы, безупречно соблюдая приличия, исключительно разбиралась в политике и международных отношениях.
   Однако за этим плутократическим, неколебимым фасадом, делал вывод Ринг, скрывалась «измученная женщина, родившаяся в Балтиморе, в семье служащих, о которой некоторые из коллег отзывались как о терзаемой неуверенностью и постоянно стремящейся самоутвердиться». Пэт Харви, утверждал Ринг, была одержима манией величия. Она действовала иррационально — если не сказать, безумно — в случае угрозы или во время испытаний.
   Подход Ринга к другим убийствам, происшедшим в Вирджинии за последние три года, был столь же безжалостным. Он разоблачил опасения ЦРУ и ФБР, что убийцей мог оказаться кто-то из Кэмп Пири, и преподнес это откровение с таким диким вывертом, что каждый, кто имел отношение к этому делу, выглядел не с лучшей стороны.
   ЦРУ и Департамент юстиции всячески старались замолчать это дело, их паранойя достигла таких пределов, что они побуждали следователей скрывать информацию друг от друга. Поставляли фальшивые свидетельства. Организовывали «утечку» дезинформации репортерам, высказывались подозрения, что некоторые из журналистов находились под их наблюдением. В то же время намекалось, что Пэт Харви была в курсе этого и, следовательно, ее негодование, проявленное в ходе позорной пресс-конференции, было лишено ореола праведного возмущения. Миссис Харви использовала совершенно секретную информацию, чтобы инкриминировать и поставить в неловкое положение эти федеральные министерства, с которыми у нее не сложились отношения из-за проводимой ею кампании, направленной против мошеннических благотворительных программ, таких, как АСТМАД.
   Последняя часть этого ядовитого сочинения касалась меня. Я якобы огородилась стеной и скрывала информацию по делам по требованию ФБР, пока в судебном порядке от меня не потребовали представить отчеты о вскрытиях родственникам. Я отказалась давать интервью. Поскольку формально я неподотчетна ФБР, Клиффорд Ринг выдвинул предположение, что на мое поведение оказала влияние моя личная жизнь. «Согласно источникам, близким к главному медицинскому эксперту Вирджинии, — утверждалось в статье, — доктор Скарпетта на протяжении последних двух лет имела романтическую связь со специальным агентом ФБР, часто посещавшим Квантико, и находилась в дружеских отношениях с персоналом академии, включая Бентона Уэсли, имеющего отношение к этим делам».
   Я подумала, сколько читателей придут к заключению, что у меня был роман и с Уэсли.
   Наряду с честностью и моральным обликом, сомнению подвергалась и моя профессиональная компетентность как судебного патологоанатома. В десяти случаях я не смогла установить причину смерти, за исключением одного, а обнаружив порез на одной из кистей Деборы, я, по утверждению Ринга, настолько разволновалась, что для того, чтобы убедиться, что не поранила ли ее сама своим скальпелем, «погрузила останки Харви и Чини в багажник своего „мерседеса“ и, несмотря на снег, кинулась в Вашингтон для консультации у судебного антрополога, работающего в Смитовском Национальном музее естественной истории.
   В статье утверждалось, что, подобно Пэт Харви, я «консультировалась у психиатра», будто бы я обвинила следователей, что они трогали останки Фреда Чини и Деборы Харви на месте происшествия, а затем вернулась в лесную зону искать гильзы, поскольку не верила, что полиция сможет их обнаружить. Я также взвалила на себя работу по опросу свидетелей, включая служащую бара в «Семь-одиннадцать», где в последний раз Фреда и Дебору видели живыми. Я курила, пила спиртное, имела лицензию на пистолет 38-го калибра, несколько раз «была почти убита», разведена и родом из Майами. Последнее обстоятельство, казалось, должно было объяснить читателям все, о чем шла речь раньше.
   Клиффорд Ринг преподнес материал таким образом, что я представала невежественной, дикой, любящей оружие женщиной, которая, придя в судебную медицину, ни черта в ней не смыслит.
   «Эбби», — подумала я, торопясь домой по залитым дождем улицам, где меня ждал Марино. Не это ли она имела в виду, говоря вчера о допущенных ею ошибках? Думаю, что ради статьи она продаст мать родную. Да, но она работает над большой книгой. Нет смысла делиться информацией с конкурентами, особенно с тех пор, как она, как говорится, послала «Пост» куда подальше. Часть информации, несомненно, исходит от нее..