Страница:
– Откуда тебе это известно?!
– Да. Была тут попытка установления контакта.
– С кем?! С женщинами?
– Какая разница! Нам нужны были люди, а женщины, или мужчины, всё равно!
– Я желаю знать, что здесь происходило!
– Да ничего особенного, поверь.
И Певец, понимавший, что себе дороже будет выкручиваться, рассказал подробно Сау о том, что за события разворачивались в зоне. В домике лесника, а точнее – в избушке бабы Яги, тем временем сама хозяйка и её новоявленный соратник по вселенской миссии, экс-идеальный муж, пребывали в весьма необычном для себя состоянии. Оба испытывали нечто похожее на сон и бред одновременно. Им казалось, что они способны управлять своими состояниями, и пытались встать и двигаться. Однако при мнимом перемещении по внутреннему пространству знакомого до мелочей дома, вдруг выяснялось, что расположение подсобного помещения и самого убранства избушки зеркально симметрично привычному оригиналу. Эфирные приживалы и помощники всех мастей выглядели совершенно необычно, будто вывернутыми наизнанку. Почему-то удивления такое обстоятельство не вызвало ни у Евдокии, ни у её мужа. Потом, обсуждая свои видения, они так и не смогут прийти к однозначному выводу: так где же всё-таки их носило – в одном из параллельных миров, или в близлежащем астрале. На данный момент имело значение лишь то, что ни одна, ни другой не могли взять себя в руки и воссоединиться со своим физическим телом группой прооперированных тонких.
Опытные и многогранные, но не контролирующие ещё всю свою многоплановость, невольно и сознательно, расставляющие силки своих неуправляемых, высоких полей, оставаясь пока несвободными, растут в гибких, изменяющихся системных законах.
В тёмные, мрачные, обременённые тяжёлыми субстанциями зла и насилия периоды каждого витка спирали развития цивилизаций на Земле подавляюще преобладающими по числу среди живущих людей были те, кого нельзя назвать опытным духом… Хотя, всё относительно, судьба здесь – закон. На страже закона – энергии планет, гравитация, магия, числа. В предрассветной мгле подъёма духовности, в периоды, которые являются переходными, а потому сложнейшими в своей нестабильности и непредсказуемости, с особым рвением стремились на Землю Духи тех, кто осознанно мог применить к себе инструмент воспитания преодолением. Устав, надрываясь и мучаясь, в исканьях своих преступая себя, они изменяют судьбу.
Предсказывать, пророчить, гипнотизировать установками, управлять другими своей волей – всё это имело смысл в темноте. В самый критический, экстремальный момент выхода к свету спутались карты играющих в свои игры поводырей несовершенных, смятение подтолкнуло и их к необходимости внутренних перемен. Им оставалось вращаться в потоках стабильного фактом лишь жизни своей Мироздания, приноравливаясь, подстраиваясь, приспосабливаясь к тем, кто вчера был так легко управляем.
Не изменив себя внешне никак, лес приобрел напряжённость: воздушная масса уплотнилась, изъяв излишки энергии у стихии воды, испуганно отхлынувшей глубоко в трясину, эфир приобрёл излишнюю наэлектризованность, огонь желания перемен, воспользовавшись своей неподконтрольностью, вспыхнул искрой и поджёг сухой мох.
В центре непроходимого болота возник очаг возгорания торфа. Вопреки плотноматериальным предпосылкам, обязательным условиям по мнению консервативного большинства мыслящих людей в виде брошенной спички, окурка, костра, что само по себе безусловно опасно, пламя мысли одной сотворило пожар. Торф нагревался и тлел под толщей сырой и вязкой массы неразложившейся органики. По неведомым людям каналам информация о произошедшем событии в единственной зоне болота передалась всему организму торфяника, который, почувствовав себя солидарным всецело передовой части, стал гореть повсеместно, пугая жителей неожиданными вспышками огня даже в новоявленных посёлках дачников. Через день вся округа начнёт задыхаться от дыма. Пламя, воспользовавшись благоприятными для него обстоятельствами внутренней напряжённости в некоторых заселенных областях, захватит жилые дома, не разбирая возраста построек. Дачные домики, стоящие на торфе, вспыхнут, как спичечные коробки, предварительно предупредив обитателей о надвигающейся беде раскалившимся, тлеющим полом.
Похожий на густой туман, поглотив видимость и вытеснив кислород, белый тяжёлый дым через неделю займёт собой обширную территорию, привнося в души людей смятенье и страх. Полное безветрие, неожиданно посетившее и надолго загостившееся в местности, где привычным стражем дремучего леса слывёт движение воздушных масс на скоростях, близких к ураганным, затормозит процесс горения леса, спасёт его от гибели, но вдоволь помучает назойливых дачников, возвращая им долг за вторжение.
Разочарование собой и подавленность сменялись гневом и раздражением на судьбу, а заодно и на всю вселенную, за узость рамок, в которых были предоставлены для анализа его персоне знания о мироздании. Посокрушавшись на то, что так поздно пришлось подойти к самому интересному в собственной жизни, от усталости и безысходности, по сути своей действительный умница, Виктор Владимирович принял наконец единственно верное в данный момент решение – смириться со сложившейся ситуацией и плыть далее какое-то время по течению.
Смятение, будучи частой прелюдией к унынию, переняло качество последнего – умение затягивать в омут своей болотной вязкости, трагической и ленивой одновременно безысходности. Оно могло набирать силу и захватывать неподготовленные умы, расширяя упорно сферу своего влияния. Оно вселяло нежелание двигаться вперед, зная, что остановка для многих смерти подобна. Природа смятения – есть переход. Возникновение его однозначно определяет необходимость принятия решения. Неспособный сделать вывод и выбор завязнет в депрессии; преодолевший – поднимется вверх. Упорных, стабильно идущих вперёд, оно знало. Тратить силы на них, подавлять – не желало. Однако лакомой добычей считало того, кто вдруг под напором мощи собственных обоснованных амбиций устал, недодумал, ошибся.
Мощная энергия тренированного ума, контролирующего не только свою жизнь, но и существующее вокруг пространство, споткнувшись о смятение, вводит в него же и связанные с собой объекты. Быть сильным ответственно, трудно.
Лаура Сергеевна, по характеру собранный, волевой человек, воин на пути своём, копошилась на террасе, с трудом концентрируясь на реальности: «Бывает же такое. Что за странный день? Магнитные бури, что ли? Устала я наверно. Надо пойти поработать в сад». Рядом, на полу, играя с недоломанным грузовичком, ползал на локтях и коленях Мишка.
– Бабушка, ты обещала мне качели повесить.
– Да-да, мой дорогой. Пойдём.
Верёвочные, премудро исполненные, с массой отшлифованных деревяшек, призванных не допустить падения ребёнка, детские качели Лаура Сергеевна закрепила на двух соснах, которые подходили для роли столбов по размеру и расстоянию между собой. Найти их близко с домом не удалось, и бабушке с внуком пришлось углубиться метров на пятьдесят в лес за участком. Мишка был посажен бабушкой и закреплён деревяшками безопасности довольно высоко над землёй.
Три-четыре толчка по утяжелённому массой детского тела сидению, и качели, принося восторженные состояния ребёнку, набрали хорошую амплитуду. Лаура Сергеевна, убедившись, что малышу хорошо, спокойно пошла по направлению к участку, намереваясь в зоне видимости повоевать с сорняками. Это занятие увлекло мысли в сторону нужд хозяйственного порядка и вспомнилось о брошенном в цветы шланге с льющейся водой. Бабушка поспешила выключить воду и переключилась на что-то ещё, а внук в это время висел над землёй, обездвиженный приспособами для безопасности на остановившихся качелях и думал, что предпринять. Мишка принял решение слезть на землю. Однако натянутые верёвки, намертво зафиксировавшие ограничители так, что невозможно было подняться с сиденья, не дали реализоваться этому плану. Мальчик покричал, призывая на помощь бабушку, но она не услышала. Он поплакал от досады на то, что его подвесили в лесу и оставили беспомощным. Потом, поскучав, решил от нечего делать научиться самостоятельно раскачиваться на качелях, и у него получилось. Через полчаса, исчерпав все возможные удовольствия из процесса пребывания в одиночестве в лесу в состоянии ограниченного полёта, он разумно решил попытаться понять, зачем собственно эта странная ситуация сложилась.
Расслабившись, запрокинув голову назад, человек смотрел вверх через кроны деревьев на безоблачное, бездонное, голубое небо. Время остановилось. Многомерная ясность вошла в мозг, как хозяйка, принесла понимание не детских задач, дала умение ждать. И в трудные минуты сомнений, потом в зрелом, выросшем теле, он будет всегда опираться на знание, сошедшее из Обители Духа в его физическую реальность именно здесь, как на эталон достоверности.
Воспользовавшись временной несостоятельностью хранительницы, не спрашивая разрешения ни у своих, ни у местных Старших, под неодобрительными взглядами брата и Певца, облачившись в юбку и блузу производства Евдокии, прикрыв рожки ситцевым платочком, исследовательница отправилась на поиски материала. Она старалась не допускать неуверенности и сомнений в правильности своих действий, на которые провоцировали её мысли собратьев, и, путаясь с непривычки в широкой, слишком длинной, не по размеру, юбке, сосредоточенно двинулась к дачным посёлкам.
Сутр, указавший сестре направление, чувствовал волну надвигающихся перемен и желал Сау удачи, надеясь на благоприятное для неё и людей стечение обстоятельств. Певец осознавал своё бессилие и держал установку, которую прогрессивные женщины мира фавнов назвали бы откровенно их дискриминирующей.
Две женщины, походившие на родственниц по внешним и энергетическим признакам, собирали чернику у входа в заповедную зону. Они только вчера посмотрели по телевизору интересную передачу о широкой распространённости сект в современном обществе, о силе психологического воздействия со стороны опытных сектантов на простых граждан и об опасности общения с такими субъектами. Красивая девушка в странном, старомодном и слишком широком для неё одеянии, в платочке, повязанном не для защиты от мух, а явно, чтобы спрятать всю свою привлекательность, нехорошо, излишне заинтересованно, смотрела на них из чащи. Свежие впечатления от увиденного по телевидению и новые энергии, которыми фонила Сау, смешались в пугающий коктейль, и, сделав поспешный, но однозначный вывод о причастности красавицы к баптистам, гонимые страхом, женщины торопливо пошли к дому.
Сау провела полдня, прогуливаясь по прилегающей к дачному посёлку территории. Ей повезло: людей, бродящих по лесу в поисках грибов и ягод, было предостаточно. Жалела она лишь об одном – об отсутствии карандаша и бумаги. Ей явно было необходимо делать зарисовки энергетических структур людей, чтобы потом спокойно проанализировать весь имеющийся материал и сделать выводы. Все люди по строению полей были разными.
– Строго говоря, это – нападение.
– Вижу.
– Мотивы и состояние вполне дружелюбны.
– Согласен.
– Однако никто не может гарантировать, что так будет всегда. В существующих условиях очень возможны неожиданные, кардинальные перемены.
– Понимаю.
– Что будем делать?
– Ждать.
Через полгода у девушки, как бы само собой, возникло желание научиться лечиться и лечить, не прибегая к экстремальным медицинским методам типа операционного вмешательства. Мать с радостью делилась с дочерью тем, что знала, и даже привезла из Молдавии бабушку Роксану на целый месяц, за который та успела посвятить внучку в некоторые тайны семейного мастерства.
В память врезался низкий бабушкин голос, которым на смеси русского, молдавского и цыганского она объясняла Евдокии вечные истины. Давно не виделись бабушка с внучкой. Старенькая, но бодрая, со светлой головой, Роксана воспитывала праправнуков в Молдавии и не стремилась в гости. Евдокие с её задачами вселенского масштаба тоже всё было некогда. Рубина, похоронив мужа, умершего от шальной пули браконьера, и не найдя себе применения возле вечно занятой дочери, уехала жить к своей матери и помогать ей в деле воспитания подрастающего поколения. На лежанке в лесной избушке, находясь в странном состоянии, одинаково похожем на сон и явь, будто падая в воздушные ямы, а потом, взлетая вверх, она вспоминала обеих цыганок, давших так много и ничего не желавших взамен.
Периодически приближаясь к реальности, почти осознавая себя в настоящем времени, она успевала проанализировать факт своей жизни, видимо, являющийся наиболее значимым в данный момент, и снова погружалась в забытье, носясь тонкими телами по спиральным тоннелям, оказываясь в необычных, похожих на сказочные, пространствах.
Очередной раз, вынырнув после погружения то ли в астральный, то ли в казуальный мир, почувствовав своё физическое тело тяжёлым и неподдающимся управлению, перед почти управляемым входом в сине-голубой тоннель, Евдокия отчётливо вспомнила испытанное двадцать пять лет назад состояние под наркозом. Оно было необыкновенно похоже на нынешнее путешествие в глубины подсознания. И тогда, и сейчас на некоторых поворотах, стремительно, подобно ветру, летя в неизвестном направлении, очевидно уже заданном, просчитанном кем-то, она видела, точнее, ощущала присутствие старших членов своего рода, которые двигались с той же скоростью.
Увлечённые непривычными для себя делами, Сусанины не заметили вошедшую во двор высокую, черноглазую женщину с большой кожаной сумкой. Она была одета во вполне цивилизованную длинную тёмно-зелёную юбку и белую блузку с баской, сидящую безупречно на полной фигуре. Сильные тёмные волосы с заметной проседью, заплетённые по-девичьи в короткую косу, украшала золочёная заколка под стать большим круглым серьгам, неестественно оттягивающим мочки ушей. То была Рубина собственной персоной. Поставив сумку на землю, оценив обстановку быстрым умом, она решила не скромничать в собственном доме и громко задала логичный в данной ситуации вопрос:
– Это что за вакханалия на моей территории?
– Это она ещё фавна не застала!
– Так кто бы ей позволил?
– Бывает и без позволения.
– Да, вообще-то… Эта дамочка сильная…
– У нас здесь все неслабые.
Марина, вздрогнув всем телом, испуганно смотрела на новую хозяйку. «Надо уже ничему и никогда не удивляться, а то без нервов недолго остаться», – решила девушка и перевела взгляд на мужа, озадаченно высунувшегося из дверного проёма сарая. Он сообразил ответить:
– Здравствуйте. Мы гости Евдокии и Сергея Алексеевича. Вот решили пожить здесь несколько дней. Нам, собственно, предложили, а мы не отказались.
– А они сами-то где?
– В лесу.
– Оба?
– Да.
– Ладно. Давайте знакомиться. Меня люди Рубиной зовут. Так и вы можете называть.
Женщина выжидающе смотрела на молодёжь. Марина, наконец, сообразила представиться:
– Я Марина, а это – мой муж, Вася.
– Марина, значит. Марина… Рубина… Рябина… Дубина…
– Что-что, простите?
– Да всё хорошо. Не обращайте на меня внимания. Развлекайтесь! Сусанины переглянулись. Их одновременно посетила мысль о завершении периода незапланированного отдыха в гостях у лесничего. Оказалось, ту же мысль почуяла и цыганка и уже мягче и предупредительней приказала:
– Ничего не выдумывайте! Отдыхайте, раз вас пригласили. Я-то уже здесь тоже вроде, как гость. Пойду к соседке, пообщаюсь.
И, не делая лишнего шага в сторону соседнего двора, громко, по-хозяйски, как кличут собаку, Рубина, уверенная в безусловной любви к себе почти всего человечества, позвала:
– Маня! Маня-Маня! Маня Петровна! Покажись!
И искренне обрадованная появлением грубоватой командирши, что-то возбуждённо причитая, торопясь и спотыкаясь, из своего дома выбежала Мария Петровна. Метнувшись суетливо к забору, она передумала и направилась к калитке:
– Подожди-подожди, дорогая ты моя, я к тебе сейчас приду! Дай обнять-то тебя! Сколько же лет я тебя не видела! Красавица ты наша!
Наблюдая картину искренних объятий, Марина приобрела надежду на присутствие во вновь появившейся персоне большей доли высокочеловеческого, чем это могло показаться вначале.
Вопреки своему обещанию пойти к соседке Рубина увлекла Марию Петровну в свой дом, громко вещая о причине своего неожиданного появления. Оказалось, цыганке, свято верящей в достоверную информацию, передаваемую вселенной посредством снов, приснилось «нехорошее» про дочь, на помощь которой она и поспешила приехать.
Василий, потерявший интерес к хозяйственной деятельности, подошёл к жене, автоматически сбрасывающей ягоды в миску.
– Не обратишь на неё внимания! Как же! Она же всех на уши поставит! Может, поехали домой, а?
– Так Евдокия же на нас рассчитывает! Как же мы уедем?
– Телефон и адрес оставим. Ей пока не до нас будет.
Из дома, не меняя интонации в разговоре, как бы между прочим, Рубина, выглянув на крыльцо заявила Сусаниным:
– Никуда вы не уедете.
Марина отвернулась от смородины:
– Может, мы не всё знаем ещё? Может, она тоже баба Яга?
– Похоже.
– Давай подождём, выясним всё, а потом примем решение.
– Как скажешь.
Женщины в доме, перескакивая с одного на другое, радуясь встрече, торопясь поделиться информацией о событиях местного значения, обходя пока самое сокровенное, составляли каждая для себя общую психологическую картину истинного положения дел в противоположном лагере. Беды не ощущая почти вплотную к жизни дочери, мать несколько успокоилась. Однако она понимала, что явно приехала не зря: в воздухе витала некая странность. Вскипятив чаю, достав привезённых с собой сладостей, Рубина собралась, было, позвать молодёжь к столу, но соседка её остановила:
– Мне бы сказать тебе ещё надо важное. Повиниться перед тобой хочу за дочь свою. А то, ведь всё одно узнаешь когда-нибудь. Мне будет стыдно, что не от меня.
– Что случилось то? Говори, не тяни!
– Уж всё прошло из того, что было. Всё уже позади. Рана только на душе у меня. Да, наверно, у каждого своя рана. Сонечка моя выкидыш вчера перенесла. Молоденькая она для выкидыша-то. Да дело не только в этом. Ребёночек-то Сергея вашего был.
– Какого нашего?
– Так разве много у вас Сергеев? Дуниного мужа.
Обе молчали, адаптируясь к возникающим энергиям. Рубина усвоила информацию и спросила:
– И что?
– Как это «что»? Хорошего-то мало.
– А плохого много?
Мария Петровна озадачено хлопала глазами. Она ожидала любой реакции, но только не философской, и потому сказала:
– Позор-то какой! Перед Дуняшей стыдно! Как к кобелю этому относиться теперь не знаю! Что с дочерью будет, ума не приложу!
– Ну, с дочерью твоей ничего дурного не будет, я думаю. Гинекологию мы ей подлатаем, а с головой у неё всё в порядке всегда было.
– Так вот я и не уверена-то теперь.
– А ты постарайся быть уверенной! Верь в неё! Верь! Хоть и знаю, что это не просто сделать, но возможно. А Сергей. Да мужик он просто. Дай Бог ему здоровья! Родила бы Сонька от него, так я рада была бы! Не самый дурной мужик-то! Просто жена в лесу всё пропадает. Щей не варит, по ночам не ласкает, детей не растит. Какому это по нраву? Дурню, разве что.
– Руба! Что ты говоришь-то? Он же твоей дочери муж!
– Так что же теперь? Истина, она только на чужих распространяется что ли? Дочь-то она – дочь. Да коли бестолковая, что же теперь? На мужика всё свалить? Человек ведь внимания требует, любви. А она? Чем она там в этом лесу занимается? Одичала совсем. Ты её видела-то давно?
– Вчера и видела. В городе. С кобелём этим, с мужем.
– Так что же? Она с ним живёт или в лесу, одна?
– Вроде в лесу. Только вчера зачем-то приезжала.
– Как выглядит-то она? Не больна ли?
– Не знаю я, больна – не больна. Выглядит не очень. Постарела, зубы потеряла, одета, как бомжиха.
Рубина завздыхала, заохала, покачивая головой:
– Доча – доча. То-то мне беспокойно. Господи, как это так получилось-то с девочкой-умницей? Как же она опустилась-то? О-хо-хо. То-то черти мне снятся. Здоровые такие, на людей похожие, но черти: с рогами, копытами. А он здесь, стало быть, один всё больше?
– Да. То есть, с Сонькой моей. А так один. Без жены.
– А ты что же? Позволяла ей, значит?
– Да какое там! Мы с ней перессорились из-за этого! «Люблю его», – и всё тут! Цыганка почуяла, как засасывает её разговор в омут дрязг, и потрясла головой, как лошадка, стряхивающая с себя налипших мух:
– Хватит, дорогая! Хватит! Давай чай пить! Ничего нет важнее «трубки мира» и ритуала дружеского чаепития. А с остальным потом разберёмся. Живы все, – и Слава Богу!
И выйдя на крыльцо, она скомандовала:
– Ребятушки! Идите, знакомиться ближе будем!
Василий, послушно направившись к дому, пробубнил себе под нос: «Ребятушки-козлятушки. Сейчас баба Яга из вас рагу-то сделает.» Марина осторожно пошла следом.
Уже сидя за накрытым столом Рубина спросила:
– Вы откуда сами-то будете?
– Из Москвы.
– А здесь каким образом оказались?
– В отпуск приехали.
– Вот прямо сюда, к дочери моей в дом.
– Нет. В лес вообще-то.
– А. Понятно. Значит, вас Сергей к себе затащил.
– Да, нет… Мы документы в лесу потеряли, а он нашёл. Так и познакомились.
– Понятно. Чаёк-то пейте, пейте. Вы что такие напряжённые-то? Меня что ли боитесь? Так я не страшная, совсем даже наоборот – очень добрая: зла никому не желаю, плохо не делаю. Резковата малость. Так это же ерунда. И про себя рассказывайте, рассказывайте.
– Да. Была тут попытка установления контакта.
– С кем?! С женщинами?
– Какая разница! Нам нужны были люди, а женщины, или мужчины, всё равно!
– Я желаю знать, что здесь происходило!
– Да ничего особенного, поверь.
И Певец, понимавший, что себе дороже будет выкручиваться, рассказал подробно Сау о том, что за события разворачивались в зоне. В домике лесника, а точнее – в избушке бабы Яги, тем временем сама хозяйка и её новоявленный соратник по вселенской миссии, экс-идеальный муж, пребывали в весьма необычном для себя состоянии. Оба испытывали нечто похожее на сон и бред одновременно. Им казалось, что они способны управлять своими состояниями, и пытались встать и двигаться. Однако при мнимом перемещении по внутреннему пространству знакомого до мелочей дома, вдруг выяснялось, что расположение подсобного помещения и самого убранства избушки зеркально симметрично привычному оригиналу. Эфирные приживалы и помощники всех мастей выглядели совершенно необычно, будто вывернутыми наизнанку. Почему-то удивления такое обстоятельство не вызвало ни у Евдокии, ни у её мужа. Потом, обсуждая свои видения, они так и не смогут прийти к однозначному выводу: так где же всё-таки их носило – в одном из параллельных миров, или в близлежащем астрале. На данный момент имело значение лишь то, что ни одна, ни другой не могли взять себя в руки и воссоединиться со своим физическим телом группой прооперированных тонких.
* * *
Ничто не остаётся незамеченным. Всё связано со всем. Изолированные системы, идеальные модели – строго говоря, приём, изобретённый учёными от безысходности в бесплодных попытках описать то, что не может быть описано никем, кроме Создателя. В природе изоляция очень условна, а точнее, её просто нет. Сущностей неразвитых, неповоротливых, юных возрастом своего бессмертного Духа, не видящих далее плотных, тяжёлых слоёв материального мира, можно из-за «возрастной» недальновидности систематизировать и классифицировать, прогнозируя их поведение; и то, возможно такое при обязательном условии: в близлежащем пространстве должны отсутствовать мощные Сути, то есть старые, опытные Духи, в сферу интересов которых так или иначе могли бы попасть примитивные. Относительность относительности при высоких частотах энергий не даёт право мудрым пророчить.Опытные и многогранные, но не контролирующие ещё всю свою многоплановость, невольно и сознательно, расставляющие силки своих неуправляемых, высоких полей, оставаясь пока несвободными, растут в гибких, изменяющихся системных законах.
В тёмные, мрачные, обременённые тяжёлыми субстанциями зла и насилия периоды каждого витка спирали развития цивилизаций на Земле подавляюще преобладающими по числу среди живущих людей были те, кого нельзя назвать опытным духом… Хотя, всё относительно, судьба здесь – закон. На страже закона – энергии планет, гравитация, магия, числа. В предрассветной мгле подъёма духовности, в периоды, которые являются переходными, а потому сложнейшими в своей нестабильности и непредсказуемости, с особым рвением стремились на Землю Духи тех, кто осознанно мог применить к себе инструмент воспитания преодолением. Устав, надрываясь и мучаясь, в исканьях своих преступая себя, они изменяют судьбу.
Предсказывать, пророчить, гипнотизировать установками, управлять другими своей волей – всё это имело смысл в темноте. В самый критический, экстремальный момент выхода к свету спутались карты играющих в свои игры поводырей несовершенных, смятение подтолкнуло и их к необходимости внутренних перемен. Им оставалось вращаться в потоках стабильного фактом лишь жизни своей Мироздания, приноравливаясь, подстраиваясь, приспосабливаясь к тем, кто вчера был так легко управляем.
* * *
Всколыхнулась потревоженная мыслью сильного Духом дремотная стихия таинственного леса. Волна перемен от центра возмущения во всех направлениях, медленно затухая, проникая во всё и во всех, ушла торжественно и величественно в пространство.Не изменив себя внешне никак, лес приобрел напряжённость: воздушная масса уплотнилась, изъяв излишки энергии у стихии воды, испуганно отхлынувшей глубоко в трясину, эфир приобрёл излишнюю наэлектризованность, огонь желания перемен, воспользовавшись своей неподконтрольностью, вспыхнул искрой и поджёг сухой мох.
В центре непроходимого болота возник очаг возгорания торфа. Вопреки плотноматериальным предпосылкам, обязательным условиям по мнению консервативного большинства мыслящих людей в виде брошенной спички, окурка, костра, что само по себе безусловно опасно, пламя мысли одной сотворило пожар. Торф нагревался и тлел под толщей сырой и вязкой массы неразложившейся органики. По неведомым людям каналам информация о произошедшем событии в единственной зоне болота передалась всему организму торфяника, который, почувствовав себя солидарным всецело передовой части, стал гореть повсеместно, пугая жителей неожиданными вспышками огня даже в новоявленных посёлках дачников. Через день вся округа начнёт задыхаться от дыма. Пламя, воспользовавшись благоприятными для него обстоятельствами внутренней напряжённости в некоторых заселенных областях, захватит жилые дома, не разбирая возраста построек. Дачные домики, стоящие на торфе, вспыхнут, как спичечные коробки, предварительно предупредив обитателей о надвигающейся беде раскалившимся, тлеющим полом.
Похожий на густой туман, поглотив видимость и вытеснив кислород, белый тяжёлый дым через неделю займёт собой обширную территорию, привнося в души людей смятенье и страх. Полное безветрие, неожиданно посетившее и надолго загостившееся в местности, где привычным стражем дремучего леса слывёт движение воздушных масс на скоростях, близких к ураганным, затормозит процесс горения леса, спасёт его от гибели, но вдоволь помучает назойливых дачников, возвращая им долг за вторжение.
* * *
Виктор Владимирович напряжённо пытался свести свои грубоматериалистические представления о мире и полученную от группы разномастных лесных жителей информацию к общему знаменателю. Всё, что удавалось сформулировать мозгу, так это вывод о полной собственной несостоятельности.Разочарование собой и подавленность сменялись гневом и раздражением на судьбу, а заодно и на всю вселенную, за узость рамок, в которых были предоставлены для анализа его персоне знания о мироздании. Посокрушавшись на то, что так поздно пришлось подойти к самому интересному в собственной жизни, от усталости и безысходности, по сути своей действительный умница, Виктор Владимирович принял наконец единственно верное в данный момент решение – смириться со сложившейся ситуацией и плыть далее какое-то время по течению.
Смятение, будучи частой прелюдией к унынию, переняло качество последнего – умение затягивать в омут своей болотной вязкости, трагической и ленивой одновременно безысходности. Оно могло набирать силу и захватывать неподготовленные умы, расширяя упорно сферу своего влияния. Оно вселяло нежелание двигаться вперед, зная, что остановка для многих смерти подобна. Природа смятения – есть переход. Возникновение его однозначно определяет необходимость принятия решения. Неспособный сделать вывод и выбор завязнет в депрессии; преодолевший – поднимется вверх. Упорных, стабильно идущих вперёд, оно знало. Тратить силы на них, подавлять – не желало. Однако лакомой добычей считало того, кто вдруг под напором мощи собственных обоснованных амбиций устал, недодумал, ошибся.
Мощная энергия тренированного ума, контролирующего не только свою жизнь, но и существующее вокруг пространство, споткнувшись о смятение, вводит в него же и связанные с собой объекты. Быть сильным ответственно, трудно.
Лаура Сергеевна, по характеру собранный, волевой человек, воин на пути своём, копошилась на террасе, с трудом концентрируясь на реальности: «Бывает же такое. Что за странный день? Магнитные бури, что ли? Устала я наверно. Надо пойти поработать в сад». Рядом, на полу, играя с недоломанным грузовичком, ползал на локтях и коленях Мишка.
– Бабушка, ты обещала мне качели повесить.
– Да-да, мой дорогой. Пойдём.
Верёвочные, премудро исполненные, с массой отшлифованных деревяшек, призванных не допустить падения ребёнка, детские качели Лаура Сергеевна закрепила на двух соснах, которые подходили для роли столбов по размеру и расстоянию между собой. Найти их близко с домом не удалось, и бабушке с внуком пришлось углубиться метров на пятьдесят в лес за участком. Мишка был посажен бабушкой и закреплён деревяшками безопасности довольно высоко над землёй.
Три-четыре толчка по утяжелённому массой детского тела сидению, и качели, принося восторженные состояния ребёнку, набрали хорошую амплитуду. Лаура Сергеевна, убедившись, что малышу хорошо, спокойно пошла по направлению к участку, намереваясь в зоне видимости повоевать с сорняками. Это занятие увлекло мысли в сторону нужд хозяйственного порядка и вспомнилось о брошенном в цветы шланге с льющейся водой. Бабушка поспешила выключить воду и переключилась на что-то ещё, а внук в это время висел над землёй, обездвиженный приспособами для безопасности на остановившихся качелях и думал, что предпринять. Мишка принял решение слезть на землю. Однако натянутые верёвки, намертво зафиксировавшие ограничители так, что невозможно было подняться с сиденья, не дали реализоваться этому плану. Мальчик покричал, призывая на помощь бабушку, но она не услышала. Он поплакал от досады на то, что его подвесили в лесу и оставили беспомощным. Потом, поскучав, решил от нечего делать научиться самостоятельно раскачиваться на качелях, и у него получилось. Через полчаса, исчерпав все возможные удовольствия из процесса пребывания в одиночестве в лесу в состоянии ограниченного полёта, он разумно решил попытаться понять, зачем собственно эта странная ситуация сложилась.
Расслабившись, запрокинув голову назад, человек смотрел вверх через кроны деревьев на безоблачное, бездонное, голубое небо. Время остановилось. Многомерная ясность вошла в мозг, как хозяйка, принесла понимание не детских задач, дала умение ждать. И в трудные минуты сомнений, потом в зрелом, выросшем теле, он будет всегда опираться на знание, сошедшее из Обители Духа в его физическую реальность именно здесь, как на эталон достоверности.
* * *
Сау была опытной Сущностью и подозревала о наличии постоянного контроля за зоной, в которой происходит отработка техники пересечения пространств и взаимопроникновения миров. Её прекрасная интуиция, дающая сбои только в болезненном половом вопросе, в смысле неравенства представителей обоих полов, безошибочно подсказывала состояние, прибывая в котором, теоретически можно было оказаться незамеченной наблюдателями обоих миров. Практически опробовать свою всепроникаемость Сау только предстояло.Воспользовавшись временной несостоятельностью хранительницы, не спрашивая разрешения ни у своих, ни у местных Старших, под неодобрительными взглядами брата и Певца, облачившись в юбку и блузу производства Евдокии, прикрыв рожки ситцевым платочком, исследовательница отправилась на поиски материала. Она старалась не допускать неуверенности и сомнений в правильности своих действий, на которые провоцировали её мысли собратьев, и, путаясь с непривычки в широкой, слишком длинной, не по размеру, юбке, сосредоточенно двинулась к дачным посёлкам.
Сутр, указавший сестре направление, чувствовал волну надвигающихся перемен и желал Сау удачи, надеясь на благоприятное для неё и людей стечение обстоятельств. Певец осознавал своё бессилие и держал установку, которую прогрессивные женщины мира фавнов назвали бы откровенно их дискриминирующей.
Две женщины, походившие на родственниц по внешним и энергетическим признакам, собирали чернику у входа в заповедную зону. Они только вчера посмотрели по телевизору интересную передачу о широкой распространённости сект в современном обществе, о силе психологического воздействия со стороны опытных сектантов на простых граждан и об опасности общения с такими субъектами. Красивая девушка в странном, старомодном и слишком широком для неё одеянии, в платочке, повязанном не для защиты от мух, а явно, чтобы спрятать всю свою привлекательность, нехорошо, излишне заинтересованно, смотрела на них из чащи. Свежие впечатления от увиденного по телевидению и новые энергии, которыми фонила Сау, смешались в пугающий коктейль, и, сделав поспешный, но однозначный вывод о причастности красавицы к баптистам, гонимые страхом, женщины торопливо пошли к дому.
Сау провела полдня, прогуливаясь по прилегающей к дачному посёлку территории. Ей повезло: людей, бродящих по лесу в поисках грибов и ягод, было предостаточно. Жалела она лишь об одном – об отсутствии карандаша и бумаги. Ей явно было необходимо делать зарисовки энергетических структур людей, чтобы потом спокойно проанализировать весь имеющийся материал и сделать выводы. Все люди по строению полей были разными.
– Строго говоря, это – нападение.
– Вижу.
– Мотивы и состояние вполне дружелюбны.
– Согласен.
– Однако никто не может гарантировать, что так будет всегда. В существующих условиях очень возможны неожиданные, кардинальные перемены.
– Понимаю.
– Что будем делать?
– Ждать.
* * *
Евдокия с детства была остра на язык. Умненьких и едких замечаний ребёнка побаивались даже взрослые. Мама её, то ли восхищаясь, то ли ужасаясь, покачивая головой, часто говорила: «Ну, язва ты, Авдотья!» Младший брат, погибший позже в Афганистане, весело и беззлобно подхватывал: «Язва! Язва! Язва желудка!» Он смеялся, одержимый странной весёлостью, запрокидывая голову. Евдокия хорошо помнила, как однажды приступ насмешливой радости случился у братишки, когда он с аппетитом запихивал в рот теплые мамины пирожки. Своё тревожное состояние, как ей казалось, за трёхлетнего малыша, хохотавшего с полным ртом, да ещё с запрокинутой головой, она анализировала потом, когда заработала самую настоящую язву желудка. Как она умудрилась, семнадцатилетняя, выросшая на парном молоке и маминой стряпне, попасть в больницу с таким диагнозом, врачи долго не исследовали. Ей предложили сделать операцию, и она, не имея тогда никаких более разумных соображений, согласилась с одобрения отца. Мать в то время была в отъезде, у родственников в Молдавии. Операция была очень удачной, без осложнений. Выздоровление молодого организма тоже происходило по самому оптимистическому сценарию. Несмотря на такое развитие событий, и Евдокия, и её отец получили от прибывшей из Молдавии матери нагоняй за лень, которая, по мнению цыганки с экзотическим именем Рубина, заключалась в отсутствии желания исцелить себя травами и заговорами.Через полгода у девушки, как бы само собой, возникло желание научиться лечиться и лечить, не прибегая к экстремальным медицинским методам типа операционного вмешательства. Мать с радостью делилась с дочерью тем, что знала, и даже привезла из Молдавии бабушку Роксану на целый месяц, за который та успела посвятить внучку в некоторые тайны семейного мастерства.
В память врезался низкий бабушкин голос, которым на смеси русского, молдавского и цыганского она объясняла Евдокии вечные истины. Давно не виделись бабушка с внучкой. Старенькая, но бодрая, со светлой головой, Роксана воспитывала праправнуков в Молдавии и не стремилась в гости. Евдокие с её задачами вселенского масштаба тоже всё было некогда. Рубина, похоронив мужа, умершего от шальной пули браконьера, и не найдя себе применения возле вечно занятой дочери, уехала жить к своей матери и помогать ей в деле воспитания подрастающего поколения. На лежанке в лесной избушке, находясь в странном состоянии, одинаково похожем на сон и явь, будто падая в воздушные ямы, а потом, взлетая вверх, она вспоминала обеих цыганок, давших так много и ничего не желавших взамен.
Периодически приближаясь к реальности, почти осознавая себя в настоящем времени, она успевала проанализировать факт своей жизни, видимо, являющийся наиболее значимым в данный момент, и снова погружалась в забытье, носясь тонкими телами по спиральным тоннелям, оказываясь в необычных, похожих на сказочные, пространствах.
Очередной раз, вынырнув после погружения то ли в астральный, то ли в казуальный мир, почувствовав своё физическое тело тяжёлым и неподдающимся управлению, перед почти управляемым входом в сине-голубой тоннель, Евдокия отчётливо вспомнила испытанное двадцать пять лет назад состояние под наркозом. Оно было необыкновенно похоже на нынешнее путешествие в глубины подсознания. И тогда, и сейчас на некоторых поворотах, стремительно, подобно ветру, летя в неизвестном направлении, очевидно уже заданном, просчитанном кем-то, она видела, точнее, ощущала присутствие старших членов своего рода, которые двигались с той же скоростью.
* * *
Обойдя сад, побеседовав с деревьями и кустами, Марина решила помочь хозяйке и собрать чёрную смородину, которая уже начала осыпаться от спелости. Она нашла большую эмалированную миску и присела на траву под большим кустом. Василий шумно возился в сарае, изучая его содержимое для наиболее плодотворного использования своей физической и умственной силы в местных условиях.Увлечённые непривычными для себя делами, Сусанины не заметили вошедшую во двор высокую, черноглазую женщину с большой кожаной сумкой. Она была одета во вполне цивилизованную длинную тёмно-зелёную юбку и белую блузку с баской, сидящую безупречно на полной фигуре. Сильные тёмные волосы с заметной проседью, заплетённые по-девичьи в короткую косу, украшала золочёная заколка под стать большим круглым серьгам, неестественно оттягивающим мочки ушей. То была Рубина собственной персоной. Поставив сумку на землю, оценив обстановку быстрым умом, она решила не скромничать в собственном доме и громко задала логичный в данной ситуации вопрос:
– Это что за вакханалия на моей территории?
– Это она ещё фавна не застала!
– Так кто бы ей позволил?
– Бывает и без позволения.
– Да, вообще-то… Эта дамочка сильная…
– У нас здесь все неслабые.
Марина, вздрогнув всем телом, испуганно смотрела на новую хозяйку. «Надо уже ничему и никогда не удивляться, а то без нервов недолго остаться», – решила девушка и перевела взгляд на мужа, озадаченно высунувшегося из дверного проёма сарая. Он сообразил ответить:
– Здравствуйте. Мы гости Евдокии и Сергея Алексеевича. Вот решили пожить здесь несколько дней. Нам, собственно, предложили, а мы не отказались.
– А они сами-то где?
– В лесу.
– Оба?
– Да.
– Ладно. Давайте знакомиться. Меня люди Рубиной зовут. Так и вы можете называть.
Женщина выжидающе смотрела на молодёжь. Марина, наконец, сообразила представиться:
– Я Марина, а это – мой муж, Вася.
– Марина, значит. Марина… Рубина… Рябина… Дубина…
– Что-что, простите?
– Да всё хорошо. Не обращайте на меня внимания. Развлекайтесь! Сусанины переглянулись. Их одновременно посетила мысль о завершении периода незапланированного отдыха в гостях у лесничего. Оказалось, ту же мысль почуяла и цыганка и уже мягче и предупредительней приказала:
– Ничего не выдумывайте! Отдыхайте, раз вас пригласили. Я-то уже здесь тоже вроде, как гость. Пойду к соседке, пообщаюсь.
И, не делая лишнего шага в сторону соседнего двора, громко, по-хозяйски, как кличут собаку, Рубина, уверенная в безусловной любви к себе почти всего человечества, позвала:
– Маня! Маня-Маня! Маня Петровна! Покажись!
И искренне обрадованная появлением грубоватой командирши, что-то возбуждённо причитая, торопясь и спотыкаясь, из своего дома выбежала Мария Петровна. Метнувшись суетливо к забору, она передумала и направилась к калитке:
– Подожди-подожди, дорогая ты моя, я к тебе сейчас приду! Дай обнять-то тебя! Сколько же лет я тебя не видела! Красавица ты наша!
Наблюдая картину искренних объятий, Марина приобрела надежду на присутствие во вновь появившейся персоне большей доли высокочеловеческого, чем это могло показаться вначале.
Вопреки своему обещанию пойти к соседке Рубина увлекла Марию Петровну в свой дом, громко вещая о причине своего неожиданного появления. Оказалось, цыганке, свято верящей в достоверную информацию, передаваемую вселенной посредством снов, приснилось «нехорошее» про дочь, на помощь которой она и поспешила приехать.
Василий, потерявший интерес к хозяйственной деятельности, подошёл к жене, автоматически сбрасывающей ягоды в миску.
– Не обратишь на неё внимания! Как же! Она же всех на уши поставит! Может, поехали домой, а?
– Так Евдокия же на нас рассчитывает! Как же мы уедем?
– Телефон и адрес оставим. Ей пока не до нас будет.
Из дома, не меняя интонации в разговоре, как бы между прочим, Рубина, выглянув на крыльцо заявила Сусаниным:
– Никуда вы не уедете.
Марина отвернулась от смородины:
– Может, мы не всё знаем ещё? Может, она тоже баба Яга?
– Похоже.
– Давай подождём, выясним всё, а потом примем решение.
– Как скажешь.
Женщины в доме, перескакивая с одного на другое, радуясь встрече, торопясь поделиться информацией о событиях местного значения, обходя пока самое сокровенное, составляли каждая для себя общую психологическую картину истинного положения дел в противоположном лагере. Беды не ощущая почти вплотную к жизни дочери, мать несколько успокоилась. Однако она понимала, что явно приехала не зря: в воздухе витала некая странность. Вскипятив чаю, достав привезённых с собой сладостей, Рубина собралась, было, позвать молодёжь к столу, но соседка её остановила:
– Мне бы сказать тебе ещё надо важное. Повиниться перед тобой хочу за дочь свою. А то, ведь всё одно узнаешь когда-нибудь. Мне будет стыдно, что не от меня.
– Что случилось то? Говори, не тяни!
– Уж всё прошло из того, что было. Всё уже позади. Рана только на душе у меня. Да, наверно, у каждого своя рана. Сонечка моя выкидыш вчера перенесла. Молоденькая она для выкидыша-то. Да дело не только в этом. Ребёночек-то Сергея вашего был.
– Какого нашего?
– Так разве много у вас Сергеев? Дуниного мужа.
Обе молчали, адаптируясь к возникающим энергиям. Рубина усвоила информацию и спросила:
– И что?
– Как это «что»? Хорошего-то мало.
– А плохого много?
Мария Петровна озадачено хлопала глазами. Она ожидала любой реакции, но только не философской, и потому сказала:
– Позор-то какой! Перед Дуняшей стыдно! Как к кобелю этому относиться теперь не знаю! Что с дочерью будет, ума не приложу!
– Ну, с дочерью твоей ничего дурного не будет, я думаю. Гинекологию мы ей подлатаем, а с головой у неё всё в порядке всегда было.
– Так вот я и не уверена-то теперь.
– А ты постарайся быть уверенной! Верь в неё! Верь! Хоть и знаю, что это не просто сделать, но возможно. А Сергей. Да мужик он просто. Дай Бог ему здоровья! Родила бы Сонька от него, так я рада была бы! Не самый дурной мужик-то! Просто жена в лесу всё пропадает. Щей не варит, по ночам не ласкает, детей не растит. Какому это по нраву? Дурню, разве что.
– Руба! Что ты говоришь-то? Он же твоей дочери муж!
– Так что же теперь? Истина, она только на чужих распространяется что ли? Дочь-то она – дочь. Да коли бестолковая, что же теперь? На мужика всё свалить? Человек ведь внимания требует, любви. А она? Чем она там в этом лесу занимается? Одичала совсем. Ты её видела-то давно?
– Вчера и видела. В городе. С кобелём этим, с мужем.
– Так что же? Она с ним живёт или в лесу, одна?
– Вроде в лесу. Только вчера зачем-то приезжала.
– Как выглядит-то она? Не больна ли?
– Не знаю я, больна – не больна. Выглядит не очень. Постарела, зубы потеряла, одета, как бомжиха.
Рубина завздыхала, заохала, покачивая головой:
– Доча – доча. То-то мне беспокойно. Господи, как это так получилось-то с девочкой-умницей? Как же она опустилась-то? О-хо-хо. То-то черти мне снятся. Здоровые такие, на людей похожие, но черти: с рогами, копытами. А он здесь, стало быть, один всё больше?
– Да. То есть, с Сонькой моей. А так один. Без жены.
– А ты что же? Позволяла ей, значит?
– Да какое там! Мы с ней перессорились из-за этого! «Люблю его», – и всё тут! Цыганка почуяла, как засасывает её разговор в омут дрязг, и потрясла головой, как лошадка, стряхивающая с себя налипших мух:
– Хватит, дорогая! Хватит! Давай чай пить! Ничего нет важнее «трубки мира» и ритуала дружеского чаепития. А с остальным потом разберёмся. Живы все, – и Слава Богу!
И выйдя на крыльцо, она скомандовала:
– Ребятушки! Идите, знакомиться ближе будем!
Василий, послушно направившись к дому, пробубнил себе под нос: «Ребятушки-козлятушки. Сейчас баба Яга из вас рагу-то сделает.» Марина осторожно пошла следом.
Уже сидя за накрытым столом Рубина спросила:
– Вы откуда сами-то будете?
– Из Москвы.
– А здесь каким образом оказались?
– В отпуск приехали.
– Вот прямо сюда, к дочери моей в дом.
– Нет. В лес вообще-то.
– А. Понятно. Значит, вас Сергей к себе затащил.
– Да, нет… Мы документы в лесу потеряли, а он нашёл. Так и познакомились.
– Понятно. Чаёк-то пейте, пейте. Вы что такие напряжённые-то? Меня что ли боитесь? Так я не страшная, совсем даже наоборот – очень добрая: зла никому не желаю, плохо не делаю. Резковата малость. Так это же ерунда. И про себя рассказывайте, рассказывайте.