Страница:
"пятьдесят дней". Тогда никакие уроки в голову не полезут. Третий класс
возвращается за парты. Все потные, возбужденные после физкультуры. Никому на
месте не сидится. Даже у Матрешкина нога чудесным образом перестала болеть.
-- Можно нам остаться? -- просят Анджей и Казимир. -- Что ж, вам тоже
скоро в харцеры вступать. Валентина Васильевна становится торжественной,
тихонько
стучит указкой, дожидаясь тишины.
-- Ребята! Сегодня у нас необычный день. Счастливый день! Сегодня вы
станете пионерами. А для вас это событие торжественное вдвойне. Пионерская
организация принимает в свои ряды вас, живущих далеко от родной земли.
Потому что советский человек в любом уголке земного шара остается
гражданином Советского Союза. И там, где есть советские люди, есть уголок
Родины... Галстуки, я вижу, принесли все. А все ли знают, кто такой пионер?
-- Пионер -- всем ребятам пример! -- кричит Витька.
-- Правильно, конечно. Но как вы сами представляете себе настоящего
пионера?
-- Ну, -- неуверенно говорит Витька, -- пионер -- это самый честный.
Кто врать не будет,
-- Кто никогда не жульничает. Даже в игре.
-- Кто все сам делает. И отставшему помогает.
-- Кто всегда про Родину помнит, -- это опять Витька. -- Даже если не
видел почти.
Это он о себе. Он в Ленинграде и года не прожил, даже если сложить все
родительские отпуска. А как начнет рассказывать про Зимний и Адмиралтейство,
про Фонтанку и Мойку, так до вечера говорить будет...
Вот бы сюда Азу и Леми и бизнесмена средней руки -- сразу бы поняли,
что такое пионер!
-- Вот и получается, что пионер -- всем ребятам пример. И не только
ребятам, -- подытожила Валентина Васильевна. -- На вас смотрят сотни глаз --
для окружающих вас здесь людей вы не просто мальчишки и девчонки, а пример
советских людей. То, что можно простить и даже не заметить на Родине, здесь
непростительно. Давайте еще раз хорошенько подумаем, все ли из вас достойны
надеть красный галстук вдали от родной земли?
-- А что здесь думать?
-- Что мы, друг друга не знаем, что ли?
-- Не все, -- говорит вдруг Андрюшка Чубенидзе.
Он сводит к переносице густые черные брови и среди шума и гама негромко
повторяет:
-- Нет, не все. Третий класс замирает, обернувшись к Андрюшкиной парте.
-- Встань, Андрей, -- говорит Валентина Васильевна. -- Что ты хочешь
сказать?
-- Я хочу сказать... -- от волнения Андрюшка начинает говорить с
акцентом. -- Вот здесь кричали, что пионер все делает сам. И еще, что мы не
просто так, а пример советских людей... А какой же пример Лисицына, если она
Махмуда за кукурузой гоняет?
-- Вот это да! -- только и говорит Пустовойт.
Витька присвистывает. Все умолкают, глядя на Светку. Даже под
обгоревшей красной кожей Светкиной физиономии видно, как она покраснела.
-- Неправда! -- кричит она. -- С чего ты взял?
-- А ты сама говорила, -- отвечает Андрюшка, упрямо глядя в парту.
-- У нас такого не было, -- крутят головой братья Геленжевские.
-- Ребята, -- Валентина Васильевна сама растерялась, -- кто живет в
одной колонии с Лисицыной?
Вика молча поднимается за партой.
-- Вика, это правда?
Теперь все смотрят на нее, ждут ответа. И Саша Пустовойт смотрит, и
Андрюшка, и Геленжевские, и сама Светка смотрит.
Светка проходу не даст, если правду сказать. И так вредная, а уж
теперь... Но ведь Вика ей говорила, что нехорошо так делать. А Светка что
ответила? Что Махмуду за это деньги платят.
Пионер не должен врать.
-- Правда, Валентина Васильевна.
-- Нечего ей в пионерах делать! -- кричит Витька. -- Пускай галстук
домой несет!
-- Буржуйка!
Светка ревет, размазывая слезы кулаками.
-- Я не гоняла! Я попросила! Один только раз. Я больная была, а он сам
предложил. Ведь правда же, правда? -- с надеждой спрашивает она у Вики. --
Скажи, правда?
Неправда! Каждое утро со второго этажа доносится: "Махмуд! Махмуд!"
Сказать, что неправда? Пионеру врать нельзя.
А как же Светка галстук домой понесет? Она ведь его тоже сто раз
примеряла, и вот... Еще целый год в Каире учиться. Все будут пионерами, а
Светка -- нет. Хватит того, что ее буржуйкой назвали. Теперь ни за что
Махмуда за печеной кукурузой не погонит! Значит, надо соврать? Нет рядом
папы, не с кем посоветоваться.
-- Ведь правда? -- спрашивает Светка, хлопая мокрыми ресницами.
Ребята ждут.
-- Только один раз, -- говорит Вика и краснеет.
-- Вот видите! Видите! -- кричит Светка.
Третий класс облегченно вздыхает. За один раз можно простить. Тем
более, что Светка болела, а Махмуд сам предложил.
Стучат крышки парт. Витька несется по лестнице, держа галстук над
головой, как знамя. Ребята бегут за ним.
Автобусы торжественно плывут обратно в Замалек, на русскую виллу.
ПЕРЕД ЛИЦОМ ДАЛЕКОЙ РОДИНЫ...
В большом здании русской виллы -- библиотека, детский сад, музыкальная
школа. В пальмовой рощице -- летний кинотеатр и спортивная площадка. На
площадке каждый вечер ведут спор вечные соперники -- команды "Торгпред" и
"Инженер". Играют в волейбол или городки на шашлык или кока-колу по уговору.
Проигравшие угощают победителей здесь же, в лавчонке Али-бизнесмена.
Али -- Викин ровесник. Он появился на вилле год назад, худющий, с
провалившимися щеками, в оборванном халате. Жарил шашлыки под пальмами,
продавал кока-колу и жевательную резинку и жалобно шептал, протягивая тонкую
ладонь:
-- Бакшиш, мистер, бакшиш, Али...
Теперь Али не узнать. Толстые щеки видно со спины. Маленькие хитрые
глазки обшаривают покупателя. Али подбрасывает монету и прячет в карман
новенькой полосатой галабии. Хлопает по карману и жмурится, слушая сладкий
звон пиастров:
-- Моя будущая лавка!
-- Кем ты будешь, Али?
-- Бизнесменом, -- уверенно отвечает Али. -- У меня будут три, нет,
десять лавок и большой магазин на Каср-эль-Нил1. Вам кока-колу, мистер?..
Сегодня бетонная площадка перед виллой чисто выметена, а между пальмами
натянуты гирлянды флажков. Родители толУлица роскошных магазинов, торговый
центр Каира. пятся на площадке, издалека глазами ищут своих, машут,
показывают, что надо поправить воротничок или подтянуть шорты. А ближе не
подходят -- нельзя нарушать торжественность момента.
К вилле подкатывают черные "Чайки" с красными флажками на крыльях: из
посольства привезли знамя. Со знамени снимают чехол, и оно разворачивается.
Вспыхивает на солнце бархатное полотнище, разлетаются золотые кисти.
Валентина Васильевна волнуется, будто это ее сегодня принимают в
пионеры.
-- На торжественную линейку -- становись!
Третий класс, толкаясь и наступая друг другу на ноги, растягивается в
шеренгу. В руках -- галстуки. Перед ними с галстуками на груди четвертый
класс. Они будут принимать третий в пионеры -- больше некому, старше ребят в
Египте нет.
Выстраиваются и родители. Замыкают квадрат учителя и работники
посольства.
-- На знамя -- равняйсь!
Валентина Васильевна машет рукой, и из виллы раздается марш: Андрюшкина
мама играет на пианино "Взвейтесь кострами... ". Секретарь посольства
передает тяжелое знамя вспотевшему от волнения четверокласснику. Тот на
отлете проносит его по квадрату и становится в центре.
Али-бизнесмен наблюдает из лавки, прикидывает, сколько у него сегодня
будет покупателей.
Валентина Васильевна выходит вперед,
-- Я, пионер Советского Союза...
-- Я, пионер Советского Союза... -- повторяют ребята. Краем глаза Вика
видит рядом Сашу. Он хотел спрятать руки
за спину, но в руках галстук.
-- Вступая в ряды пионерской организации имени Владимира Ильича
Ленина... -- раздаются над Замалеком слова пионерской клятвы.
-- Перед лицом своих товарищей, перед лицом далекой Родины...
-- Перед лицом далекой Родины, -- повторяет Вика и не слышит своего
голоса в голосе отряда.
-- Торжественно обещаю...
Четвертый класс тоже волнуется. Мальчишка, который повязывает Вике
красный галстук, никак не может собрать его концы в узел. Вика пытается
помочь и еще больше мешает.
-- Осторожно, здесь нитки слабые, -- шепчет рядом Саша
девчонке-четверокласснице. И вот -- галстук на груди!
-- Пионеры, к борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!
-- Всегда готовы! -- Вика поднимает руку, отдавая салют. Выступает
секретарь посольства. Вика старательно смотрит
на него, но куда ни глянь, все равно краешком глаза видно галстук на
груди.
-- Где бы вы ни были, в любую минуту вы должны помнить, что вы --
пионеры Советского Союза... Но мы живем в чужой стране, в которой свои
обычаи и свои законы, и мы не можем с этим не считаться. Когда-нибудь
арабские ребята тоже наденут пионерские галстуки. А пока... пока носить
галстук в городе нельзя.
-- У-у-у! -- разочарованно тянет третий класс.
Каждый по сто раз уже представил, как пройдет с галстуком по своей
каирской улице, на глазах у изумленных горожан.
Так вот почему папа не разрешил надеть галстук к Азе и Леми...
-- Носить пионерский галстук можно только на территории посольства,
виллы и в своей колонии.
-- Ничего, -- бормочет Витька, -- вернусь в Ленинград даже спать буду в
галстуке!
Пионеры бегут на виллу переодеваться. Папы и мамы рассаживаются в
летнем кинотеатре. Теперь -- концерт. Целый месяц ребята репетировали по
вечерам.
Вика с Сашей пляшут гопак. Саша здорово танцует, только приходится
широкие запорожские штаны придерживать -- не дошили, на поясе закололи
булавками.
Андрюшка Чубенидзе в папахе, черкеске и красном галстуке танцует
лезгинку. На поясе -- столовый нож в бумажных ножнах. Андрюшка подпрыгивает,
кровожадно кричит: "Асса!" -- и кланяется, утирая папахой пот со лба.
Светка поет про ямщика, который замерзал в степи. Когда Светка поет,
голос у нее совсем другой, не тот, что в школе, добрый. Только очень уж она
руками машет, будто зарядку делает -- подражает эстрадным звездам.
Ей долго хлопают, и Светка делает реверансы, улыбается. Вика хлопает
громче всех. Хорошо все-таки, что Светку тоже в пионеры приняли!..
Родители угощают пионеров шашлыками у Али-бизнесмена. Али колдует над
жаровней, взмахивает шампурами, как саблями, смахивает мясо на бумажные
тарелочки, поливает ореховым соусом, быстро считает деньги. Очень жарко.
Полдень.
Каир вымер, закрылись жалюзи, упали маркизы, опустились шторы. Не
слышно автомобилей и криков уличных торговцев. Вместо воздуха льется с неба
раскаленное марево, обжигающее губы и грудь.
Пионеры бродят под африканским солнцем, каждый сам по себе. А в мыслях
они далеко отсюда: шагают с галстуком по родному городу. Не пальмы и
бугенвиллии кругом, а древние камни Тбилиси, Зимний дворец, арбатская
улочка...
Никто не хочет уходить: у ворот виллы надо снимать галстук.
Во дворе колонии незнакомая машина. Мама смотрит на номера.
-- Наша, консульская. Наверное, отец вернулся.
На балконе хлопают страусиные перья по ковру: Мухаммед и Закирия трясут
пыль на головы прохожим. Сто раз объясняли им, что нельзя так делать, а они
поклонятся -- и опять за свое. Выстиранное белье вывешивают на палках прямо
за окна. И так по всему Каиру, даже на площади Тахрир простыни из окон
болтаются.
На кухне папа и дядя Феликс. На столе между ними бутылка водки.
-- Ах, пьяницы! -- качает мама головой, но совсем не сердито.
Дома папа водку не пьет, а в Египте можно чуть-чуть: ведь не просто
водка, она здесь так и называется -- русская.
Русская водка у арабов в большом почете, лучше подарка не придумаешь.
Папу перед отпуском сослуживец-египтянин попросил привезти бутылочку.
Отказать нельзя, политика -- сложная штука. А как провезти через три
границы? В конце концов спрятали в Викину сумочку. А египетским
пограничникам и в голову не пришло ее там искать...
-- Дядя Феликс! -- Вика виснет на шее у переводчика. -- А как Москва? А
в Марфине были? А как Сашка с Сережкой? А где Лешка? А от вас даже русским
пахнет!
-- Ну? -- дядя Феликс внимательно обнюхивает борт пиджака. -- А как?
-- Ну... Почти как парным молоком.
-- А я думал, из меня весь русский дух выветрился, пока мы в Греции
шторм пережидали... Москва живет и нас ждет. Метро новое строят. В Марфино,
извини, не успел. Лешка с консульскими на экскурсию в Луксор наладился, в
Долину мертвых фараонов. А от братьев я тебе письма привез.
-- И я ведь почту получил, -- спохватывается папа и выкладывает на стол
кипу газет и журналов. -- И еще три письма. Вовка марфинский тебе отписал.
"Египет, Вике Беликовой"! На деревню дедушке! И как только дошло?
Почта пришла! Почта приходит в посольство два раза в месяц. Журналы и
"Пионерку" на потом, надо их растянуть на полмесяца. А письма сразу
прочесть...
-- Постой, постой, -- останавливает ее папа. -- А я тебя поздравить
хотел.
-- С чем же это? -- будто бы удивляется дядя Феликс.
-- Ну как же! Мою дочку сегодня в пионеры приняли!
-- Да? Незаметно что-то...
Вика недоуменно оглядывает себя.
-- А-а! Сейчас надену.
Она бежит в свою комнату, надевает перед зеркалом галстук и
возвращается сияющая.
-- Вот теперь другой разговор. Поздравляю, Заяц! -- Папа целует ее в
обе щеки и цепляет на грудь серебряного скарабея.
Скарабей -- навозный жук -- у египтян священен, это он на своей спине
поднимает Солнце над миром. А марфинские мальчишки священного жука зовут
вонючкой.
-- Полководцы Древнего Египта пускали скарабея перед своим войском,
чтобы он указал путь к победе. Может, и тебе пригодится. Но, как говорится,
на жука надейся, да сама не плошай. Будь доброй и смелой...
-- Всегда буду! -- отдает Вика салют.
-- И веселой, -- добавляет дядя Феликс. -- Смейся вот так, -- он прячет
руку за спину, и оттуда вдруг раздается веселый хохот.
О-о-ха-ха-ха! У-у-хо-хо-хо! И-и-хе-хе-хе! -- смеется кто-то так
заразительно, что все сначала улыбаются, а потом тоже начинают хохотать.
Дядя Феликс вынимает руку из-за спины, в руке -- розовая коробочка
вроде мыльницы.
-- Смехунчик, -- поясняет он. -- Жаль, у царевны Несмеяны его не было.
Все рассаживаются за столом.
-- Пап, а ты президента видел?
-- А как же. Вот так же сидел рядом и разговаривал. Через Феликса,
конечно...
-- Позор! -- говорит дядя Феликс. -- Три года здесь живешь, а без меня
как немой! Бери пример с дочери... Кстати, -- хитро щурится он, -- любой
русский мальчишка знает два десятка арабских слов, и ты их каждый день
произносишь.
-- Я? -- удивляется папа и начинает вспоминать, загибая пальцы. --
Бакшиш, мишлязем, квайс, кувеййис...
-- А "кофе", "халва", "магазин"? "Алгебра", "адмирал", "зенит" -- ведь
это все арабские слова!
-- В самом деле? -- папа растерянно чешет затылок. Вика нетерпеливо
теребит его за рукав.
-- А почему отец Азы и Леми говорит, что президент Насер всех обманул?
И что никто ему не верит. И показывает вот так, -- Вика выставляет палец
левой руки, берет правой и сгибает.
-- Ну, это мы еще посмотрим, кто кого, -- вот так! -- хмурится папа. --
Президент Насер отобрал заводы и компании сначала у крупных бизнесменов, а
теперь добрался и до средних, таких, как наш сосед. Вот они и злобствуют.
Только все это очень непросто... Правительство прижало помещиков, решило
излишки земли отдать феллахам. Приезжает из Каира в деревню инспектор, а
помещик ему бумаги липовые показывает: так, мол, и так, излишков нет.
Землю-то он якобы продал дочкам и сыночкам, дяде с тетей, и бабушке с
дедушкой, которые уже двадцать лет как померли. А если землю все-таки отняли
-- кто староста кооператива? Опять помещик, потому что он единственный
грамотный человек в деревне. Приходит феллах на свою новую землю, а помещик
ему говорит: из пяти мешков хлопка четыре мне отдай. Почему? Кто приказал?
Президент Насер приказал. И тычет феллаху под нос правительственный указ. А
тот ни одной буквы не знает... Сложное сейчас время, Заяц. Называется --
переходный период. Кто кого: наш сосед и ему подобные или президент Насер...
Вот странно, что в Египте еще есть живые помещики. В России они только
в учебнике истории остались.
-- Опять политика, -- ворчит мама, хлопая дверцами шкафов. -- Что ни
слово -- то политика... Суп вот пора ставить, а я грибов никак не найду.
-- Грибы-грибочки, -- причмокивает дядя Феликс. -- Сами с Лешкой в том
году собирали, все Подмосковье с лукошком обошли.
-- Да где же они? -- удивляется мама. -- Я же их... я же их вот в этой
кастрюле замочила... -- она растерянно показывает пустую кастрюлю. --
Мухаммед! Закирия!
Слуги тотчас возникают на пороге. Мухаммед сладко улыбается и
кланяется.
-- Мухаммед, где грибы? Вот здесь были грибы, понимаешь, гри-бы! -- в
отчаянии показывает мама на пустую кастрюлю.
-- Не понимаю, мадам, -- еще слаще улыбается Мухаммед.
-- Феликс, спроси, куда они грибы дели?
Дядя Феликс спрашивает Мухаммеда по-арабски. Тот, не переставая
кланяться, изображает на лице отвращение и машет в сторону мусоропровода.
Дядя Феликс растерянно разводит руками.
-- Что? Что он говорит?
-- Говорит, в кастрюле была отвратительная черная грязь... -- Ну?
-- И он ее выбросил в мусоропровод, а кастрюлю очень хорошо вымыл.
Мама медленно опускается на стул и закрывает лицо руками.
-- Феликс, -- шепчет папа. -- Скажи им, чтобы уходили. Ну, скажи, что
не нужны больше сегодня.
Удивленные слуги исчезают.
Мама плачет. И у Вики щиплет в глазах. Ничего другого не жалко было бы.
Ведь не просто еда -- грибы из подмосковного леса. Надо же было им проплыть
за три моря, чтобы исчезнуть в мусоропроводе!
-- М-да, самое время смехунчика включать, -- говорит дядя Феликс.
Папа молчит, считает про себя до пятидесяти, чтобы успокоиться. Это его
мама научила.
-- Ладно, -- говорит он решительно. -- У нас еще сухари имеются. А если
судить с точки зрения вечности, то грибы в мусоропроводе -- это ерунда, --
это он для мамы бодрится. -- Кстати, о вечности: Феликсу машину на полдня
дали, надо в Гизу съездить. Поднимайтесь, ревы! А то вернетесь домой -- где,
спросят, были? В Египте. А пирамиды видели? Не удосужились за три года.
Непорядок.
Мама, всхлипывая, идет одеваться. Вика снимает галстук и складывает его
на подзеркальнике. Потом на всякий случай прячет подальше, в шкаф.
-- Готова, Заяц? -- кричит папа от двери.
-- Сейчас, только Мишутку одену!
Мишутка -- путешественник: в Египет с Викой приехал. Сегодня она
впервые оставила его дома: неудобно на торжественной линейке стоять с
медведем под мышкой. Все равно стыдно перед старым другом. Надо его
задобрить, взять к пирамидам.
Белый "мерседес" с номерами советского консульства мчится по набережной
Эль-Нил. По ту сторону канала проплыл остров Гезира, за ним -- остров Рода.
С самолета Гезира похож на корабль, а Рода на дельфина, плывущего за
кораблем.
Расступаются дома, уходит вдаль дорога. Остаются лишь два цвета
пустыни: склоняется к пескам ровно-синее небо, поднимаются к небу
желто-серые пески. Летят по шоссе разноцветные машины туда, где соединились
небо и пески, где поднялись остроконечные пирамиды.
Дядя Феликс оборачивается с переднего сиденья.
-- Я столько делегаций возил сюда, что буду вам вместо экскурсовода. У
пирамид надо молчать и смотреть, поэтому кое-что расскажу сейчас.
Пирамиды -- это усыпальницы правителей Древнего Египта -- фараонов.
Первых фараонов хоронили в песке. Потом появились каменные могилы --
по-арабски они назывались "мастабы", то есть скамейки, потому что походили
на обыкновенные каменные скамейки. Около пирамид много древних мастаб.
Пять тысяч лет назад фараон Джосер построил себе первую пирамиду.
Пирамида была небольшая -- с двадцатичетырехэтажный дом, и ступенчатая.
Фараон Снофру построил правильную пирамиду. Ее грани -- как бы лучи
Солнца. Ведь после смерти фараона его душа должна была явиться к богу Солнца
-- Ра. Кстати, Снофру построил себе еще две пирамиды недалеко от первой.
Зачем одному человеку три могилы -- вот вопрос!
Каждый фараон хотел построить гробницу повыше других, чтобы показать
свое богатство. Старший сын Снофру -- Хуфу, а по-гречески -- Хеопс, на
Гизском плато построил самую высокую пирамиду. Это -- Большая пирамида, та,
что ближе к нам, со стесанной верхушкой. Она сложена из двух миллионов
трехсот тысяч каменных блоков. Университет на Ленинских горах в Москве легко
уместился бы в ней.
Рядом с Хеопсом поставили свои пирамиды его сын Хефрен и внук
Микеринос. Вот та, у которой будто наконечник на верхушке, -- это пирамида
Хефрена: у нее сохранилась часть известняковой облицовки. А та, что ниже
всех, -- усыпальница Микериноса. Правил Микеринос всего двенадцать лет и не
успел достроить свою пирамиду. А фараон Шепсескаф поторопился закруглить
папашину гробницу, чтобы начать свою.
К востоку от пирамиды Хефрена -- Сфинкс, лев с лицом че- ловека, самого
Хефрена. Это страж царства мертвых. Древние египтяне селились на восточном
берегу Нила, откуда встает Солнце. Старый Каир тоже на восточном берегу. А
пирамиды и мастабы -- на западной, закатной стороне...
Чем ближе подъезжает машина, тем выше в небо поднимаются пирамиды,
будто растут из песка. Чем ближе, тем меньше заметен наклон граней, кажется,
что отвесная стена встает на пути.
Вблизи пирамиды оказываются слоистыми, щербатыми. И оттого, что видны
каменные глыбы, ступенями уходящие вверх, пирамиды становятся еще огромнее.
Уже некуда больше, уже заслонили полнеба, а они все растут и растут.
Кажется, что машина стоит, покачиваясь, а пирамиды плывут навстречу,
подминая асфальтовую ленту дороги.
Только отсюда видны люди -- черные точки у подножия пирамид.
-- И это все создано людьми... Одно непонятно -- как? Каждый из этих
камешков весит от трех до тридцати тонн. Некоторые -- около двухсот
двадцати. Их вырезали за полтыщи километров отсюда, в Асуанском гранитном
карьере, затем сплавляли на плотах по Нилу, до Гизы тащили волоком, а потом
поднимали на стометровую высоту. Пирамиду Хеопса сто тысяч человек строили
почти двадцать лет. Рабы надрывались, их давило каменными блоками и резало
канатами, они умирали от истощения и зноя, и новые приходили на их место и
тоже умирали...
Вика представляет пирамиду, еще усеченную, плоскую сверху, огромный
муравейник, кишащий черными точками. Каменный блок, ползущий вверх на
ниточках-канатах. Вот лопаются канаты, и каменная глыба беззвучно едет вниз,
оставляя широкий след в людском муравейнике. И только потом доносится сюда
грохот камня по камню и нечеловеческий крик, последний крик уже
раздавленных, уже безмолвных людей...
С трудом удается приткнуть машину с краю асфальтовой площадки,
запруженной автомобилями, автобусами, мотоциклами, повозками, ларьками.
Ревут клаксоны, визжат шины, кричат мулы, гремят радиоприемники, смеются
туристы; торговцы и разодетые всадники на верблюдах требуют бакшиш.
В разномастной толпе Вика сразу узнает американцев -- они везде как
дома. Это энергичные старушки в узких белых брюках, -- Вика видела их и в
Каирской Цитадели, и в Москов- ском Кремле. К старости накопили денег и
торопятся увидеть мир. Торопятся -- хватают жадным взглядом очередную
древность, привычно ахают, вычеркивают строку в путеводителе и мчатся
дальше...
Арабчонок, подхватив халат, карабкается на пирамиду. Другой уже.
спускается, прыгая с одного ряда блоков на другой, и издалека кричит:
-- Бакшиш! Бакшиш! -- запинается и падает, обдирая лицо и голые колени
о слоистый камень.
Туристы торопливо выплевывают жвачку и вскидывают дула фотоаппаратов.
-- Базар в царстве смерти, -- зло бормочет дядя Феликс. -- Наживаются
на чем могут.
Он ведет подальше от туристов, к подножию Большой пирамиды. В сумраке
глубокого колодца покоится деревянная ладья, почти плоская в середине, с
высоким носом и кормой.
-- После смерти фараона его душа должна была переплыть Озеро лилий,
чтобы добраться до царства мертвых. У всех народов мира царство смерти
расположено за водной преградой: у египтян -- Озеро лилий, у греков --
Стикс, а у наших предков -- речка Каяла... У каждой пирамиды или мастабы
закопана такая ладья. На время путешествия фараон запасался всем необходимым
-- пищей, водой, вином. Чтобы в пути не было одиноко, после смерти фараона
жрецы отравляли его жен и хоронили рядом. -- Дядя Феликс указывает на
маленькие пирамидки рядом с большими. -- А чтобы фараону не пришлось грести
самому, убивали самых молодых и сильных рабов.
В центре пирамиды, -- продолжает дядя Феликс, -- сама усыпальница, а в
ней золотой гроб -- саркофаг. В саркофаг клали все драгоценности фараона и
его семейства. Чего только не выдумывали, чтобы уберечь усыпальницу от
грабителей! Вырубали ее в монолитном камне, замуровывали, строили лабиринты
и ложные усыпальницы; на голову грабителям рушились камни, под ногами
проваливался пол, смыкались железные челюсти, падали решетки. Но вот
загадка: археологам нужно несколько лет, чтобы современными инструментами
пробить дорогу к саркофагу, а внутри они находят пустые усыпальницы,
ограбленные пару тысяч лет назад... Удалось найти единственную нетронутую
гробницу -- матери Хеопса королевы Хетефере. И что же? Оказалось, что ее
обчистили еще во время похорон!..
Вика медленно идет вдоль подножия пирамиды.
-- Пап, а под ней, наверное, все Марфино бы уместилось?
-- Марфино? Еще и луг с Макеичевым стадом! Умытый солнцем дом бабушки
Софьи, крыльцо в капельках росы, улица с коровьими копытцами, -- и это все
под стометровой толщей тяжелых серо-желтых камней... Нет, не надо так
сравнивать!
Дядя Феликс останавливается под Сфинксом.
-- А теперь тихо! Слушайте, как звучит Время... Вика прислушивается...
возвращается за парты. Все потные, возбужденные после физкультуры. Никому на
месте не сидится. Даже у Матрешкина нога чудесным образом перестала болеть.
-- Можно нам остаться? -- просят Анджей и Казимир. -- Что ж, вам тоже
скоро в харцеры вступать. Валентина Васильевна становится торжественной,
тихонько
стучит указкой, дожидаясь тишины.
-- Ребята! Сегодня у нас необычный день. Счастливый день! Сегодня вы
станете пионерами. А для вас это событие торжественное вдвойне. Пионерская
организация принимает в свои ряды вас, живущих далеко от родной земли.
Потому что советский человек в любом уголке земного шара остается
гражданином Советского Союза. И там, где есть советские люди, есть уголок
Родины... Галстуки, я вижу, принесли все. А все ли знают, кто такой пионер?
-- Пионер -- всем ребятам пример! -- кричит Витька.
-- Правильно, конечно. Но как вы сами представляете себе настоящего
пионера?
-- Ну, -- неуверенно говорит Витька, -- пионер -- это самый честный.
Кто врать не будет,
-- Кто никогда не жульничает. Даже в игре.
-- Кто все сам делает. И отставшему помогает.
-- Кто всегда про Родину помнит, -- это опять Витька. -- Даже если не
видел почти.
Это он о себе. Он в Ленинграде и года не прожил, даже если сложить все
родительские отпуска. А как начнет рассказывать про Зимний и Адмиралтейство,
про Фонтанку и Мойку, так до вечера говорить будет...
Вот бы сюда Азу и Леми и бизнесмена средней руки -- сразу бы поняли,
что такое пионер!
-- Вот и получается, что пионер -- всем ребятам пример. И не только
ребятам, -- подытожила Валентина Васильевна. -- На вас смотрят сотни глаз --
для окружающих вас здесь людей вы не просто мальчишки и девчонки, а пример
советских людей. То, что можно простить и даже не заметить на Родине, здесь
непростительно. Давайте еще раз хорошенько подумаем, все ли из вас достойны
надеть красный галстук вдали от родной земли?
-- А что здесь думать?
-- Что мы, друг друга не знаем, что ли?
-- Не все, -- говорит вдруг Андрюшка Чубенидзе.
Он сводит к переносице густые черные брови и среди шума и гама негромко
повторяет:
-- Нет, не все. Третий класс замирает, обернувшись к Андрюшкиной парте.
-- Встань, Андрей, -- говорит Валентина Васильевна. -- Что ты хочешь
сказать?
-- Я хочу сказать... -- от волнения Андрюшка начинает говорить с
акцентом. -- Вот здесь кричали, что пионер все делает сам. И еще, что мы не
просто так, а пример советских людей... А какой же пример Лисицына, если она
Махмуда за кукурузой гоняет?
-- Вот это да! -- только и говорит Пустовойт.
Витька присвистывает. Все умолкают, глядя на Светку. Даже под
обгоревшей красной кожей Светкиной физиономии видно, как она покраснела.
-- Неправда! -- кричит она. -- С чего ты взял?
-- А ты сама говорила, -- отвечает Андрюшка, упрямо глядя в парту.
-- У нас такого не было, -- крутят головой братья Геленжевские.
-- Ребята, -- Валентина Васильевна сама растерялась, -- кто живет в
одной колонии с Лисицыной?
Вика молча поднимается за партой.
-- Вика, это правда?
Теперь все смотрят на нее, ждут ответа. И Саша Пустовойт смотрит, и
Андрюшка, и Геленжевские, и сама Светка смотрит.
Светка проходу не даст, если правду сказать. И так вредная, а уж
теперь... Но ведь Вика ей говорила, что нехорошо так делать. А Светка что
ответила? Что Махмуду за это деньги платят.
Пионер не должен врать.
-- Правда, Валентина Васильевна.
-- Нечего ей в пионерах делать! -- кричит Витька. -- Пускай галстук
домой несет!
-- Буржуйка!
Светка ревет, размазывая слезы кулаками.
-- Я не гоняла! Я попросила! Один только раз. Я больная была, а он сам
предложил. Ведь правда же, правда? -- с надеждой спрашивает она у Вики. --
Скажи, правда?
Неправда! Каждое утро со второго этажа доносится: "Махмуд! Махмуд!"
Сказать, что неправда? Пионеру врать нельзя.
А как же Светка галстук домой понесет? Она ведь его тоже сто раз
примеряла, и вот... Еще целый год в Каире учиться. Все будут пионерами, а
Светка -- нет. Хватит того, что ее буржуйкой назвали. Теперь ни за что
Махмуда за печеной кукурузой не погонит! Значит, надо соврать? Нет рядом
папы, не с кем посоветоваться.
-- Ведь правда? -- спрашивает Светка, хлопая мокрыми ресницами.
Ребята ждут.
-- Только один раз, -- говорит Вика и краснеет.
-- Вот видите! Видите! -- кричит Светка.
Третий класс облегченно вздыхает. За один раз можно простить. Тем
более, что Светка болела, а Махмуд сам предложил.
Стучат крышки парт. Витька несется по лестнице, держа галстук над
головой, как знамя. Ребята бегут за ним.
Автобусы торжественно плывут обратно в Замалек, на русскую виллу.
ПЕРЕД ЛИЦОМ ДАЛЕКОЙ РОДИНЫ...
В большом здании русской виллы -- библиотека, детский сад, музыкальная
школа. В пальмовой рощице -- летний кинотеатр и спортивная площадка. На
площадке каждый вечер ведут спор вечные соперники -- команды "Торгпред" и
"Инженер". Играют в волейбол или городки на шашлык или кока-колу по уговору.
Проигравшие угощают победителей здесь же, в лавчонке Али-бизнесмена.
Али -- Викин ровесник. Он появился на вилле год назад, худющий, с
провалившимися щеками, в оборванном халате. Жарил шашлыки под пальмами,
продавал кока-колу и жевательную резинку и жалобно шептал, протягивая тонкую
ладонь:
-- Бакшиш, мистер, бакшиш, Али...
Теперь Али не узнать. Толстые щеки видно со спины. Маленькие хитрые
глазки обшаривают покупателя. Али подбрасывает монету и прячет в карман
новенькой полосатой галабии. Хлопает по карману и жмурится, слушая сладкий
звон пиастров:
-- Моя будущая лавка!
-- Кем ты будешь, Али?
-- Бизнесменом, -- уверенно отвечает Али. -- У меня будут три, нет,
десять лавок и большой магазин на Каср-эль-Нил1. Вам кока-колу, мистер?..
Сегодня бетонная площадка перед виллой чисто выметена, а между пальмами
натянуты гирлянды флажков. Родители толУлица роскошных магазинов, торговый
центр Каира. пятся на площадке, издалека глазами ищут своих, машут,
показывают, что надо поправить воротничок или подтянуть шорты. А ближе не
подходят -- нельзя нарушать торжественность момента.
К вилле подкатывают черные "Чайки" с красными флажками на крыльях: из
посольства привезли знамя. Со знамени снимают чехол, и оно разворачивается.
Вспыхивает на солнце бархатное полотнище, разлетаются золотые кисти.
Валентина Васильевна волнуется, будто это ее сегодня принимают в
пионеры.
-- На торжественную линейку -- становись!
Третий класс, толкаясь и наступая друг другу на ноги, растягивается в
шеренгу. В руках -- галстуки. Перед ними с галстуками на груди четвертый
класс. Они будут принимать третий в пионеры -- больше некому, старше ребят в
Египте нет.
Выстраиваются и родители. Замыкают квадрат учителя и работники
посольства.
-- На знамя -- равняйсь!
Валентина Васильевна машет рукой, и из виллы раздается марш: Андрюшкина
мама играет на пианино "Взвейтесь кострами... ". Секретарь посольства
передает тяжелое знамя вспотевшему от волнения четверокласснику. Тот на
отлете проносит его по квадрату и становится в центре.
Али-бизнесмен наблюдает из лавки, прикидывает, сколько у него сегодня
будет покупателей.
Валентина Васильевна выходит вперед,
-- Я, пионер Советского Союза...
-- Я, пионер Советского Союза... -- повторяют ребята. Краем глаза Вика
видит рядом Сашу. Он хотел спрятать руки
за спину, но в руках галстук.
-- Вступая в ряды пионерской организации имени Владимира Ильича
Ленина... -- раздаются над Замалеком слова пионерской клятвы.
-- Перед лицом своих товарищей, перед лицом далекой Родины...
-- Перед лицом далекой Родины, -- повторяет Вика и не слышит своего
голоса в голосе отряда.
-- Торжественно обещаю...
Четвертый класс тоже волнуется. Мальчишка, который повязывает Вике
красный галстук, никак не может собрать его концы в узел. Вика пытается
помочь и еще больше мешает.
-- Осторожно, здесь нитки слабые, -- шепчет рядом Саша
девчонке-четверокласснице. И вот -- галстук на груди!
-- Пионеры, к борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!
-- Всегда готовы! -- Вика поднимает руку, отдавая салют. Выступает
секретарь посольства. Вика старательно смотрит
на него, но куда ни глянь, все равно краешком глаза видно галстук на
груди.
-- Где бы вы ни были, в любую минуту вы должны помнить, что вы --
пионеры Советского Союза... Но мы живем в чужой стране, в которой свои
обычаи и свои законы, и мы не можем с этим не считаться. Когда-нибудь
арабские ребята тоже наденут пионерские галстуки. А пока... пока носить
галстук в городе нельзя.
-- У-у-у! -- разочарованно тянет третий класс.
Каждый по сто раз уже представил, как пройдет с галстуком по своей
каирской улице, на глазах у изумленных горожан.
Так вот почему папа не разрешил надеть галстук к Азе и Леми...
-- Носить пионерский галстук можно только на территории посольства,
виллы и в своей колонии.
-- Ничего, -- бормочет Витька, -- вернусь в Ленинград даже спать буду в
галстуке!
Пионеры бегут на виллу переодеваться. Папы и мамы рассаживаются в
летнем кинотеатре. Теперь -- концерт. Целый месяц ребята репетировали по
вечерам.
Вика с Сашей пляшут гопак. Саша здорово танцует, только приходится
широкие запорожские штаны придерживать -- не дошили, на поясе закололи
булавками.
Андрюшка Чубенидзе в папахе, черкеске и красном галстуке танцует
лезгинку. На поясе -- столовый нож в бумажных ножнах. Андрюшка подпрыгивает,
кровожадно кричит: "Асса!" -- и кланяется, утирая папахой пот со лба.
Светка поет про ямщика, который замерзал в степи. Когда Светка поет,
голос у нее совсем другой, не тот, что в школе, добрый. Только очень уж она
руками машет, будто зарядку делает -- подражает эстрадным звездам.
Ей долго хлопают, и Светка делает реверансы, улыбается. Вика хлопает
громче всех. Хорошо все-таки, что Светку тоже в пионеры приняли!..
Родители угощают пионеров шашлыками у Али-бизнесмена. Али колдует над
жаровней, взмахивает шампурами, как саблями, смахивает мясо на бумажные
тарелочки, поливает ореховым соусом, быстро считает деньги. Очень жарко.
Полдень.
Каир вымер, закрылись жалюзи, упали маркизы, опустились шторы. Не
слышно автомобилей и криков уличных торговцев. Вместо воздуха льется с неба
раскаленное марево, обжигающее губы и грудь.
Пионеры бродят под африканским солнцем, каждый сам по себе. А в мыслях
они далеко отсюда: шагают с галстуком по родному городу. Не пальмы и
бугенвиллии кругом, а древние камни Тбилиси, Зимний дворец, арбатская
улочка...
Никто не хочет уходить: у ворот виллы надо снимать галстук.
Во дворе колонии незнакомая машина. Мама смотрит на номера.
-- Наша, консульская. Наверное, отец вернулся.
На балконе хлопают страусиные перья по ковру: Мухаммед и Закирия трясут
пыль на головы прохожим. Сто раз объясняли им, что нельзя так делать, а они
поклонятся -- и опять за свое. Выстиранное белье вывешивают на палках прямо
за окна. И так по всему Каиру, даже на площади Тахрир простыни из окон
болтаются.
На кухне папа и дядя Феликс. На столе между ними бутылка водки.
-- Ах, пьяницы! -- качает мама головой, но совсем не сердито.
Дома папа водку не пьет, а в Египте можно чуть-чуть: ведь не просто
водка, она здесь так и называется -- русская.
Русская водка у арабов в большом почете, лучше подарка не придумаешь.
Папу перед отпуском сослуживец-египтянин попросил привезти бутылочку.
Отказать нельзя, политика -- сложная штука. А как провезти через три
границы? В конце концов спрятали в Викину сумочку. А египетским
пограничникам и в голову не пришло ее там искать...
-- Дядя Феликс! -- Вика виснет на шее у переводчика. -- А как Москва? А
в Марфине были? А как Сашка с Сережкой? А где Лешка? А от вас даже русским
пахнет!
-- Ну? -- дядя Феликс внимательно обнюхивает борт пиджака. -- А как?
-- Ну... Почти как парным молоком.
-- А я думал, из меня весь русский дух выветрился, пока мы в Греции
шторм пережидали... Москва живет и нас ждет. Метро новое строят. В Марфино,
извини, не успел. Лешка с консульскими на экскурсию в Луксор наладился, в
Долину мертвых фараонов. А от братьев я тебе письма привез.
-- И я ведь почту получил, -- спохватывается папа и выкладывает на стол
кипу газет и журналов. -- И еще три письма. Вовка марфинский тебе отписал.
"Египет, Вике Беликовой"! На деревню дедушке! И как только дошло?
Почта пришла! Почта приходит в посольство два раза в месяц. Журналы и
"Пионерку" на потом, надо их растянуть на полмесяца. А письма сразу
прочесть...
-- Постой, постой, -- останавливает ее папа. -- А я тебя поздравить
хотел.
-- С чем же это? -- будто бы удивляется дядя Феликс.
-- Ну как же! Мою дочку сегодня в пионеры приняли!
-- Да? Незаметно что-то...
Вика недоуменно оглядывает себя.
-- А-а! Сейчас надену.
Она бежит в свою комнату, надевает перед зеркалом галстук и
возвращается сияющая.
-- Вот теперь другой разговор. Поздравляю, Заяц! -- Папа целует ее в
обе щеки и цепляет на грудь серебряного скарабея.
Скарабей -- навозный жук -- у египтян священен, это он на своей спине
поднимает Солнце над миром. А марфинские мальчишки священного жука зовут
вонючкой.
-- Полководцы Древнего Египта пускали скарабея перед своим войском,
чтобы он указал путь к победе. Может, и тебе пригодится. Но, как говорится,
на жука надейся, да сама не плошай. Будь доброй и смелой...
-- Всегда буду! -- отдает Вика салют.
-- И веселой, -- добавляет дядя Феликс. -- Смейся вот так, -- он прячет
руку за спину, и оттуда вдруг раздается веселый хохот.
О-о-ха-ха-ха! У-у-хо-хо-хо! И-и-хе-хе-хе! -- смеется кто-то так
заразительно, что все сначала улыбаются, а потом тоже начинают хохотать.
Дядя Феликс вынимает руку из-за спины, в руке -- розовая коробочка
вроде мыльницы.
-- Смехунчик, -- поясняет он. -- Жаль, у царевны Несмеяны его не было.
Все рассаживаются за столом.
-- Пап, а ты президента видел?
-- А как же. Вот так же сидел рядом и разговаривал. Через Феликса,
конечно...
-- Позор! -- говорит дядя Феликс. -- Три года здесь живешь, а без меня
как немой! Бери пример с дочери... Кстати, -- хитро щурится он, -- любой
русский мальчишка знает два десятка арабских слов, и ты их каждый день
произносишь.
-- Я? -- удивляется папа и начинает вспоминать, загибая пальцы. --
Бакшиш, мишлязем, квайс, кувеййис...
-- А "кофе", "халва", "магазин"? "Алгебра", "адмирал", "зенит" -- ведь
это все арабские слова!
-- В самом деле? -- папа растерянно чешет затылок. Вика нетерпеливо
теребит его за рукав.
-- А почему отец Азы и Леми говорит, что президент Насер всех обманул?
И что никто ему не верит. И показывает вот так, -- Вика выставляет палец
левой руки, берет правой и сгибает.
-- Ну, это мы еще посмотрим, кто кого, -- вот так! -- хмурится папа. --
Президент Насер отобрал заводы и компании сначала у крупных бизнесменов, а
теперь добрался и до средних, таких, как наш сосед. Вот они и злобствуют.
Только все это очень непросто... Правительство прижало помещиков, решило
излишки земли отдать феллахам. Приезжает из Каира в деревню инспектор, а
помещик ему бумаги липовые показывает: так, мол, и так, излишков нет.
Землю-то он якобы продал дочкам и сыночкам, дяде с тетей, и бабушке с
дедушкой, которые уже двадцать лет как померли. А если землю все-таки отняли
-- кто староста кооператива? Опять помещик, потому что он единственный
грамотный человек в деревне. Приходит феллах на свою новую землю, а помещик
ему говорит: из пяти мешков хлопка четыре мне отдай. Почему? Кто приказал?
Президент Насер приказал. И тычет феллаху под нос правительственный указ. А
тот ни одной буквы не знает... Сложное сейчас время, Заяц. Называется --
переходный период. Кто кого: наш сосед и ему подобные или президент Насер...
Вот странно, что в Египте еще есть живые помещики. В России они только
в учебнике истории остались.
-- Опять политика, -- ворчит мама, хлопая дверцами шкафов. -- Что ни
слово -- то политика... Суп вот пора ставить, а я грибов никак не найду.
-- Грибы-грибочки, -- причмокивает дядя Феликс. -- Сами с Лешкой в том
году собирали, все Подмосковье с лукошком обошли.
-- Да где же они? -- удивляется мама. -- Я же их... я же их вот в этой
кастрюле замочила... -- она растерянно показывает пустую кастрюлю. --
Мухаммед! Закирия!
Слуги тотчас возникают на пороге. Мухаммед сладко улыбается и
кланяется.
-- Мухаммед, где грибы? Вот здесь были грибы, понимаешь, гри-бы! -- в
отчаянии показывает мама на пустую кастрюлю.
-- Не понимаю, мадам, -- еще слаще улыбается Мухаммед.
-- Феликс, спроси, куда они грибы дели?
Дядя Феликс спрашивает Мухаммеда по-арабски. Тот, не переставая
кланяться, изображает на лице отвращение и машет в сторону мусоропровода.
Дядя Феликс растерянно разводит руками.
-- Что? Что он говорит?
-- Говорит, в кастрюле была отвратительная черная грязь... -- Ну?
-- И он ее выбросил в мусоропровод, а кастрюлю очень хорошо вымыл.
Мама медленно опускается на стул и закрывает лицо руками.
-- Феликс, -- шепчет папа. -- Скажи им, чтобы уходили. Ну, скажи, что
не нужны больше сегодня.
Удивленные слуги исчезают.
Мама плачет. И у Вики щиплет в глазах. Ничего другого не жалко было бы.
Ведь не просто еда -- грибы из подмосковного леса. Надо же было им проплыть
за три моря, чтобы исчезнуть в мусоропроводе!
-- М-да, самое время смехунчика включать, -- говорит дядя Феликс.
Папа молчит, считает про себя до пятидесяти, чтобы успокоиться. Это его
мама научила.
-- Ладно, -- говорит он решительно. -- У нас еще сухари имеются. А если
судить с точки зрения вечности, то грибы в мусоропроводе -- это ерунда, --
это он для мамы бодрится. -- Кстати, о вечности: Феликсу машину на полдня
дали, надо в Гизу съездить. Поднимайтесь, ревы! А то вернетесь домой -- где,
спросят, были? В Египте. А пирамиды видели? Не удосужились за три года.
Непорядок.
Мама, всхлипывая, идет одеваться. Вика снимает галстук и складывает его
на подзеркальнике. Потом на всякий случай прячет подальше, в шкаф.
-- Готова, Заяц? -- кричит папа от двери.
-- Сейчас, только Мишутку одену!
Мишутка -- путешественник: в Египет с Викой приехал. Сегодня она
впервые оставила его дома: неудобно на торжественной линейке стоять с
медведем под мышкой. Все равно стыдно перед старым другом. Надо его
задобрить, взять к пирамидам.
Белый "мерседес" с номерами советского консульства мчится по набережной
Эль-Нил. По ту сторону канала проплыл остров Гезира, за ним -- остров Рода.
С самолета Гезира похож на корабль, а Рода на дельфина, плывущего за
кораблем.
Расступаются дома, уходит вдаль дорога. Остаются лишь два цвета
пустыни: склоняется к пескам ровно-синее небо, поднимаются к небу
желто-серые пески. Летят по шоссе разноцветные машины туда, где соединились
небо и пески, где поднялись остроконечные пирамиды.
Дядя Феликс оборачивается с переднего сиденья.
-- Я столько делегаций возил сюда, что буду вам вместо экскурсовода. У
пирамид надо молчать и смотреть, поэтому кое-что расскажу сейчас.
Пирамиды -- это усыпальницы правителей Древнего Египта -- фараонов.
Первых фараонов хоронили в песке. Потом появились каменные могилы --
по-арабски они назывались "мастабы", то есть скамейки, потому что походили
на обыкновенные каменные скамейки. Около пирамид много древних мастаб.
Пять тысяч лет назад фараон Джосер построил себе первую пирамиду.
Пирамида была небольшая -- с двадцатичетырехэтажный дом, и ступенчатая.
Фараон Снофру построил правильную пирамиду. Ее грани -- как бы лучи
Солнца. Ведь после смерти фараона его душа должна была явиться к богу Солнца
-- Ра. Кстати, Снофру построил себе еще две пирамиды недалеко от первой.
Зачем одному человеку три могилы -- вот вопрос!
Каждый фараон хотел построить гробницу повыше других, чтобы показать
свое богатство. Старший сын Снофру -- Хуфу, а по-гречески -- Хеопс, на
Гизском плато построил самую высокую пирамиду. Это -- Большая пирамида, та,
что ближе к нам, со стесанной верхушкой. Она сложена из двух миллионов
трехсот тысяч каменных блоков. Университет на Ленинских горах в Москве легко
уместился бы в ней.
Рядом с Хеопсом поставили свои пирамиды его сын Хефрен и внук
Микеринос. Вот та, у которой будто наконечник на верхушке, -- это пирамида
Хефрена: у нее сохранилась часть известняковой облицовки. А та, что ниже
всех, -- усыпальница Микериноса. Правил Микеринос всего двенадцать лет и не
успел достроить свою пирамиду. А фараон Шепсескаф поторопился закруглить
папашину гробницу, чтобы начать свою.
К востоку от пирамиды Хефрена -- Сфинкс, лев с лицом че- ловека, самого
Хефрена. Это страж царства мертвых. Древние египтяне селились на восточном
берегу Нила, откуда встает Солнце. Старый Каир тоже на восточном берегу. А
пирамиды и мастабы -- на западной, закатной стороне...
Чем ближе подъезжает машина, тем выше в небо поднимаются пирамиды,
будто растут из песка. Чем ближе, тем меньше заметен наклон граней, кажется,
что отвесная стена встает на пути.
Вблизи пирамиды оказываются слоистыми, щербатыми. И оттого, что видны
каменные глыбы, ступенями уходящие вверх, пирамиды становятся еще огромнее.
Уже некуда больше, уже заслонили полнеба, а они все растут и растут.
Кажется, что машина стоит, покачиваясь, а пирамиды плывут навстречу,
подминая асфальтовую ленту дороги.
Только отсюда видны люди -- черные точки у подножия пирамид.
-- И это все создано людьми... Одно непонятно -- как? Каждый из этих
камешков весит от трех до тридцати тонн. Некоторые -- около двухсот
двадцати. Их вырезали за полтыщи километров отсюда, в Асуанском гранитном
карьере, затем сплавляли на плотах по Нилу, до Гизы тащили волоком, а потом
поднимали на стометровую высоту. Пирамиду Хеопса сто тысяч человек строили
почти двадцать лет. Рабы надрывались, их давило каменными блоками и резало
канатами, они умирали от истощения и зноя, и новые приходили на их место и
тоже умирали...
Вика представляет пирамиду, еще усеченную, плоскую сверху, огромный
муравейник, кишащий черными точками. Каменный блок, ползущий вверх на
ниточках-канатах. Вот лопаются канаты, и каменная глыба беззвучно едет вниз,
оставляя широкий след в людском муравейнике. И только потом доносится сюда
грохот камня по камню и нечеловеческий крик, последний крик уже
раздавленных, уже безмолвных людей...
С трудом удается приткнуть машину с краю асфальтовой площадки,
запруженной автомобилями, автобусами, мотоциклами, повозками, ларьками.
Ревут клаксоны, визжат шины, кричат мулы, гремят радиоприемники, смеются
туристы; торговцы и разодетые всадники на верблюдах требуют бакшиш.
В разномастной толпе Вика сразу узнает американцев -- они везде как
дома. Это энергичные старушки в узких белых брюках, -- Вика видела их и в
Каирской Цитадели, и в Москов- ском Кремле. К старости накопили денег и
торопятся увидеть мир. Торопятся -- хватают жадным взглядом очередную
древность, привычно ахают, вычеркивают строку в путеводителе и мчатся
дальше...
Арабчонок, подхватив халат, карабкается на пирамиду. Другой уже.
спускается, прыгая с одного ряда блоков на другой, и издалека кричит:
-- Бакшиш! Бакшиш! -- запинается и падает, обдирая лицо и голые колени
о слоистый камень.
Туристы торопливо выплевывают жвачку и вскидывают дула фотоаппаратов.
-- Базар в царстве смерти, -- зло бормочет дядя Феликс. -- Наживаются
на чем могут.
Он ведет подальше от туристов, к подножию Большой пирамиды. В сумраке
глубокого колодца покоится деревянная ладья, почти плоская в середине, с
высоким носом и кормой.
-- После смерти фараона его душа должна была переплыть Озеро лилий,
чтобы добраться до царства мертвых. У всех народов мира царство смерти
расположено за водной преградой: у египтян -- Озеро лилий, у греков --
Стикс, а у наших предков -- речка Каяла... У каждой пирамиды или мастабы
закопана такая ладья. На время путешествия фараон запасался всем необходимым
-- пищей, водой, вином. Чтобы в пути не было одиноко, после смерти фараона
жрецы отравляли его жен и хоронили рядом. -- Дядя Феликс указывает на
маленькие пирамидки рядом с большими. -- А чтобы фараону не пришлось грести
самому, убивали самых молодых и сильных рабов.
В центре пирамиды, -- продолжает дядя Феликс, -- сама усыпальница, а в
ней золотой гроб -- саркофаг. В саркофаг клали все драгоценности фараона и
его семейства. Чего только не выдумывали, чтобы уберечь усыпальницу от
грабителей! Вырубали ее в монолитном камне, замуровывали, строили лабиринты
и ложные усыпальницы; на голову грабителям рушились камни, под ногами
проваливался пол, смыкались железные челюсти, падали решетки. Но вот
загадка: археологам нужно несколько лет, чтобы современными инструментами
пробить дорогу к саркофагу, а внутри они находят пустые усыпальницы,
ограбленные пару тысяч лет назад... Удалось найти единственную нетронутую
гробницу -- матери Хеопса королевы Хетефере. И что же? Оказалось, что ее
обчистили еще во время похорон!..
Вика медленно идет вдоль подножия пирамиды.
-- Пап, а под ней, наверное, все Марфино бы уместилось?
-- Марфино? Еще и луг с Макеичевым стадом! Умытый солнцем дом бабушки
Софьи, крыльцо в капельках росы, улица с коровьими копытцами, -- и это все
под стометровой толщей тяжелых серо-желтых камней... Нет, не надо так
сравнивать!
Дядя Феликс останавливается под Сфинксом.
-- А теперь тихо! Слушайте, как звучит Время... Вика прислушивается...