Коршунов Евгений. Под белым крестом Лузитании (Лузитания - 1)

   Неожиданно доктор Балла поднял руку.
   - Хорошо, мама, - сказал он по-английски. - Я, конечно, рад видеть и тебя, и твою воспитанницу, и этого молодого человека. Но давайте все-таки разберемся по порядку - что это вы вдруг подхватились и помчались в наши края? Спасать Корнева и Мангакиса? Это же смешно - что можете сделать вы здесь, в буше? И потом, кто вам сказал, что с ними что-нибудь случилось?
   Доктор потер свой тяжелый подбородок. Глаза его стали серьезными.
   - Они ушли от нас вчера утром. С ними был товарищ из центра. У нас не принято расспрашивать о заданиях, и мне трудно сразу сказать, где они сейчас, но я... - Доктор оборвал фразу и прислушался, поднес палец к толстым губам, давая знак помолчать.
   И в наступившей тишине все услышали легкое, далекое жужжание. Оно то исчезало, то появлялось вновь. Потом стало нарастать.
   - "Дорнье", - устало вздохнул доктор. - Они знают, что наш госпиталь где-то здесь, и бомбят по квадратам... Сейчас начнут...
   И в этот миг откуда-то издалека донесся глухой раскат взрыва. Затем второй, третий... Взрывы постепенно приближались. Когда Евгений насчитал про себя: "Двадцать!" - все стихло. Лишь самолет жужжал где-то совсем рядом.
   Потом затрещали короткие, злые, как укусы осы, очереди.
   - Это... наши? - с волнением спросил Евгений.
   Ему было не по себе. Мама Иду, сидевшая рядом с Еленой на длинном ящике, покрытом тростниковой циновкой, обняла притихшую девушку, словно старалась прикрыть ее своим могучим телом, и метала яростные взгляды в потолок хижины.
   Доктор Балла отрицательно покачал головой.
   - Когда-то местные жители просили нас привезти большую сеть и растянуть ее в небе, чтобы железные птицы с белыми крестами не могли лить на них напалм. Теперь у нас есть ракеты, но мы не хотим выдать расположение госпиталя. Ведь этот госпиталь - базовый, мы делаем здесь довольно сложные операции.
   У входа в хижину выросла фигура человека в шортах.
   - Товарищ доктор, - сказал он и поднес ладонь к шлему, - поступают раненые.
   Доктор Балла поспешно встал, потом обернулся:
   - А вам, дорогие гости, придется посидеть здесь; набраться терпения и подождать, пока я не вернусь... Я распоряжусь, чтобы вас накормили... Книги и журналы в вашем распоряжении...
   Он поклонился и вышел, провожаемый восхищенным взглядом мамы Иду.
   На время воцарилось молчание: каждый был занят своими мыслями...
   "...Тогда, на переправе, майор Баа вел с Евгением разговор - прямой и откровенный: да, враги сумели заманить в ловушку его отца и Мангакиса. Но в форт № 7 их еще не доставили. Поэтому всем отрядам 7-й зоны приказано во что бы то ни стало блокировать подходы к форту. Подумав, Баа добавил: "Мы были бы обязаны вернуть вас и не подвергать опасностям. Но вы можете помочь нам..."
   Он сказал деликатно "нам", а не "вашему" отцу. и Женя поспешно, словно боясь, что майор передумает, кивнул в знак полного согласия.
   - О вас будет знать весь буш, - продолжал Баа. - Мы позаботимся, чтобы об этом знал и Фрэнк Рохо. Этот человек опытен и осторожен, и все же он может не устоять перед такой... приманкой..."
   ...Елена посмотрела на Евгения, упрямо и недоверчиво покачала головой.
   - Ты не знаешь, что с ними?!. Неправда, Джин - ты все прекрасно знаешь. Недаром майор на переправе о чем-то с тобой так долго говорил...
   - Если хочешь - я повторю все снова. В который раз... Майор сказал мне, что они живы... И это главное... Он даже не назвал места, где они сейчас находятся, - видимо, это... секрет! И еще он говорил, что уж если мы решили навестить доктора Балла - нас пустят в лесной госпиталь... для поднятия боевого духа раненых...
   - Значит, наше путешествие окончено?! - голос Елены дрогнул.
   - Не знаю, возможно, что и так...
   Путешествие... Это путешествие запомнится ему на всю жизнь...
   Сначала они погрузились в длинную, выдолбленную из цельного ствола пирогу, скрытую нависшими над водой манграми. Лодка сидела в черной вонючей воде почти по самые борта. А полуголые люди бесшумно все подносили и подносили новую кладь. Потом они стали грузить другие лодки, вытянувшиеся цепочкой впереди. Безмолвные фигуры, как тени, скользили мимо, с тюками и ящиками на головах.
   И вдруг, будто по невидимому сигналу, караван неслышно тронулся в путь. Четверо гребцов ловко орудовали короткими, широкими веслами. Они вонзали их без всплеска в речную гладь - и тяжелая лодка легкими рывками скользила по реке, словно жук-плавунец.
   Ночь была безлунной, и сидящий впереди Елены и Евгения одноглазый Нхай ворчал, что из-за этих проклятых тугов нельзя даже чиркнуть спичкой огонек заметят "с самого дальнего неба"..
   Майор поручил ему сопровождать маму Иду и "ее племянников" до базового госпиталя, и Нхай, возвращавшийся в свой отряд, действовавший в районе форта № 7, был недоволен вынужденной задержкой. Ему, опытному проводнику, уже не раз приходилось водить иностранных гостей по узким, еле приметным тропинкам буша, где в любой момент можно было напороться на мину партизанскую или поставленную патрулем тугов: минная война была в самом разгаре...
   Нхай был откровенно удивлен тем, что его спутники оказались легки на ногу. Даже грузная мама Иду неслась за ним, не отставая, пыхтя, как разъяренный носорог. Проводник было пошутил, что ее можно использовать для прокладки дорог в буше - за что сейчас же получил такой удар в спину, что пролетел вперед шагов пять, почти не касаясь земли.
   - Вот и помогай таким, - обиделся старый солдат.
   В ответ мама Иду обозвала его дикарем, не умеющим обращаться с леди.
   Нхай хотел было возразить, что когда он служил в армии тугов и бывал в их стране, он был знаком с сеньорами и даже с сеньоритами почище этой зазнавшейся толстухи, но не рискнул: он уже побаивался маму Иду.
   Старый солдат знал, что в буше у каждого, кто хотел выгнать тугов. было свое задание, а у этой толстухи задание, должно быть,, очень важное, если с нею идут двое белых, если ее принимал сам "камарад коман-данте" и если именно ему, Нхаю, было поручено их сопровождать.
   Мадам Балла и ее спутники шли с небольшими рюкзаками, не то что сам Нхай, тащивший за спиной целую гору разного добра. И все же им было трудно - солдат видел, как пот заливает их лица, как ноги с трудом вырываются из вязкого красного латерита и кустарник цепляется за одежду. Но медленнее идти было нельзя - туги наверняка уже знают о том, что из Боганы идет колонна с грузом.
   Евгений понимал опасения старика. Ему казалось, что буш, словно огромное живое существо, внимательно следит за каждым их шагом, что крик незнакомой птицы - чей-то таинственный сигнал, а внезапная возня в ветвях не переселение стаи зеленых мартышек, а оплошность вражеского наблюдателя...
   Они доставили в госпиталь медикаменты, и неизвестно чему больше был рад доктор Балла - появлению матери или принесенному ею грузу.
   Но никто, даже Евгений, не знал. что Нхай принес доктору Балла письмо, тщательно прикрученное к гранате, чтобы в случае нападения оно не попало к врагу.
   И доктор Балла, прежде чем пригласить гостей в свой лесной кабинет, прочел его, отойдя в сторонку, задумчиво покачал головой, потом подозвал Нхая. Тот внимательно выслушал его, кивнул - и через минуту, взвалив на тощую спину свой огромный рюкзак, исчез в чаще...
   СОЖЖЕННАЯ ДЕРЕВНЯ
   Майк быстро и бесшумно шел по еле заметной тропке, окруженный со всех сторон плотной зеленой стеной, не видя никого и в то же время зная, что с полсотни вооруженных людей скользят сквозь чащу справа и слева, впереди и позади него.
   Буш молчал, в чаще не было слышно даже птиц. Иногда гигантские стволы деревьев, покрытые гладкой сероватой корой, перегораживали топкую тропку, порой приходилось перепрыгивать полоски черной воды, еле видной сквозь ярко-зеленую осоку. Воздух был неподвижен и затхл, напоен запахом гниющих листьев и сырой земли, и Майку вспомнился блокгауз, в котором лежали аккуратным рядком тела убитых командос. Вспомнилось, как Фрэнк Рохо рассказал ему о задачах этой операции, которую поручил им генерал. Цель ее была проста и даже гуманна.
   "Под белым крестом Лузитании" - так нарек операцию старый ди Ногейра. От этого веяло средневековьем, романтикой, хотя и вызвало снисходительную усмешку бородатого Рохо...
   Чаща наконец расступилась, ч на залитой солнцем поляне Майк увидел Великого Охотника, замершего, словно собака в стойке.
   Рохо молча дотронулся указательным пальцем до кончика своего крупного прямого носа и кивнул Майку. Юноша втянул воздух - откуда-то пахло дымом... Командир "Огненной колонны" коснулся пальцем правого уха, и Майк, которого охотник уже обучил нехитрой сигнализации, сделал шаг вправо. Рохо кивнул, тоже шагнул направо и исчез в густой слоновой траве.
   Майк шел за ним по проложенной охотником тропке, след в след. Жесткие стебли били его по лицу, опутывали ноги, неслышно ломались под тяжелыми солдатскими ботинками.
   Так они шли минут пять - и вдруг Майк чуть не наткнулся на Рохо, левой рукой придерживающего высокие желтые стебли, а правую предостерегающе вытянувшего назад. Из-за раздвинутой травы была видна просторная поляна, на которой в беспорядке стояли круглые глиняные хижины с высокими конусами тростниковых крыш.
   Стоял жаркий африканский полдень, и деревня словно вымерла.
   Рядом с одной из хижин, у входа, завешанного циновкой, тлели угли. Дымок стлался по земле и тянулся к зарослям. Тощая желтая собака, высунув лиловый язык, подошла к деревянной ступе, лениво обнюхала ее и поплелась в кусты. Все дышало миром, ленивая дремота царила в крохотной лесной деревушке.
   Рохо оглянулся на Майка, словно для того, чтобы удостовериться - здесь ли он, потом сложил ладони рупором и прокричал петухом.
   И в тот же миг из глухого, сонного буша к безмолвным хижинам метнулись пятнистые фигуры "десперадос". Их автоматы были закинуты за спины, в руках блестели длинные и тонкие ножи. Они бесшумно проскользнули в хижины, и Майк услышал приглушенный шум борьбы, короткие стоны, сдавленные, полные предсмертного ужаса вскрики.
   Рохо кивнул Майку и решительно вышел из зарослей, настороженно остановился на краю поляны, вглядываясь в сторону хижин, где шла беспощадная резня. Свой автомат с круглым диском он держал наготове.
   Вскоре возбужденные "десперадос" начали выходить из хижин. Они вырывали пучки желтого, сухого тростника и деловито вытирали свои длинные ножи. И только сейчас до Майка дошел смысл случившегося: "отчаянные" Франка Рохо вырезали обитателей маленькой деревни... Он побледнел. Рохо с интересом наблюдал за ним. Майк сглотнул комок и, широко раскрыв рот, втянул воздух всей грудью.
   - В первый раз мне тоже было страшно, - спокойно заметил Рохо, не сводя с него взгляда. - Но на войне нет выбора, капитан! Если бы мы не уничтожили их, мятежники тут же узнали бы о нашем продвижении. Эти люди прирожденные следопыты, и от них не укрылась бы ни одна примятая травинка.
   Майк не ответил - он был не в силах сказать ни слова.
   Один из "десперадос" приблизился и стал в почтительном отдалении. Это был невысокий плотный человек с маленькими быстрыми глазками и широким приплюснутым носом. На щеках у него было по три насечки. Рукава десантной куртки закатаны по локоть, автомат он небрежно держал за ствол. На груди висел талисман: высохшая лапка мартышки.
   - Это Инносенсио, - кивнул на него Рохо. - Дезертир. Попади он противнику - будет расстрелян на месте...
   Наемник подошел ближе.
   - Все в порядке, хозяин, - сказал он, криво улыбнувшись.
   "Отчаянные" тем временем срывали длинные сухие стебли слоновой травы и скручивали их в толстые жгуты.
   Увидев это, Рохо обернулся к Инносенсио.
   - Хижины сожжете на обратном пути'
   Наемник равнодушно кивнул, затем что-то крикнул на местном языке "отчаянным": некоторые из них уже зажгли свои травяные жгуты и собирались подпалить тростниковые крыши. Услышав приказ, "десперадос" поспешно принялись затаптывать огонь - и Майк подумал, что эти убийцы смертельно боятся Фрэнка Рохо.
   - Из хижин ничего не брать, - жестко приказал охотник и пояснил Майку: - Если противник до нашего возвращения побывает здесь, это на некоторое время собьет его с толку - обычно я разрешаю парням забирать все, что им понравится. Мы не настолько богаты, чтобы зря уничтожать добро!
   Майк непроизвольно покачал головой - "добро"?!
   Ему приходилось бывать в таких лесных деревушках. Несколько кур, тростниковые циновки да миски и кувшины, сделанные из сушеных калебасов, вот и все "добро", которым обладали их обитатели.
   Они из года в год выращивали рис в болотистых низинах, яме - там, где посуше, да охотились с длинными кремневыми самопалами, сделанными местными кузнецами, на мелкую живность.
   Рохо будто прочел мысли Майка.
   - Напрасно вы думаете, капитан, что эти люди ничего не имеют. У мятежников есть магазины, где на рис или яме можно выменять даже транзисторы, не говоря уж об одеялах, тканях, посуде. Мои парни, к сожалению, получают эти товары из вторых рук.
   - А почему бы вам не атаковать такой магазин? - не выдержал Майк. В его голосе был нескрываемый вызов.
   Но Рохо словно не понял этого.
   - Магазины и склады находятся на главных базах. Атаковать такую базу не осмеливаются даже португальцы, хотя расположение ее и бывает известно.
   - И все же, мистер Рохо, то. что сделали сейчас ваши "отчаянные", бесчеловечно, - упрямо продолжал Майк: спокойствие охотника выводило его из себя. - Я доложу об этом генералу ди Ногейра, как только мы вернемся!
   Фрэнк Рохо взглянул на него с сожалением и прищурился.
   - Браво, капитан! Когда вернемся... Но ведь мы с вами не на пикнике, и кто может гарантировать, что генерал получит возможность увидеть кого-либо из нас!.. Нет, я не угрожаю, - добавил он, видя, как вспыхнуло гневом лицо Майка. - Просто рассуждаю вслух. А насчет вашего доклада... - Он вздохнул. -Генерал ди Ногейра даже не сможет объявить мне какое-нибудь порицание. В конце концов, я не военный и всякие там Женевские конвенции о ведении войны и обращении с гражданским населением на меня не распространяются. И вообще, спор о том, что лучше: сначала умиротворять мятежников, а потом строить для них школы и больницы, или наоборот - строить все это и тем самым умиротворять, все равно что спор о том, что было раньше курица или яйцо... Ну да ладно, - усмехнулся Рохо. - А теперь в путь. Завтра к вечеру мы должны вернуться в форт - и не с пустыми...
   Внезапно Майк изо всех сил толкнул охотника в плечо. Массивная фигура Рохо качнулась в сторону, и его удивленный возглас потонул в страшном грохоте.
   Из зарослей слоновой травы вырвался огненный смерч, и, ударив охотника в бедро, сбил его с ног. Второй смерч пронесся над головой пригнувшегося Майка и разнес грудь Инносенсио. Рохо грохнулся на землю, но тут же ловко, по-кошачьи, перевернулся на бок, одновременно посылая из автомата очередь за очередью. Майк спас Рохо инстинктивно: ему до сих пор все еще казалось, что он видит, как заросли медленно раздвигаются, и из желтой травы вглядывается в них широкий черный раструб ружья.
   - Дьявол! - Отбросив автомат, Рохо двумя руками рвал правую штанину. Клочья плотной ткани тлели, пахло паленым мясом. - Да помогите же мне, черт возьми! - крикнул он не решающемуся оторваться от земли Майку. - Больше стрелять там некому!
   Майк встал, все еще недоверчиво оглядываясь на заросли. "Десперадос" были уже там. Они возбужденно разговаривали, рассматривая что-то, потом вдруг рассеялись в разных направлениях. Их движение можно было определить лишь по колышущейся траве.
   Двое подбежали к лежащему на спине Инносенсио и растерянно опустились рядом с ним на корточки. Еще двое поспешили к чертыхающемуся Рохо, но Майк уже помог охотнику разрезать грязную штанину и теперь осторожно отрывал от почерневшей кожи обугленные лоскутки ткани. Вид раны был ужасен, это было кровавое месиво, в которое выстрел вогнал клочья одежды.
   Рохо не стонал. Он отстегнул от пояса пузатую флягу, поднес ее к побледневшим губам и долго-долго пил.
   Потом протянул флягу Майку.
   - Черт с ними, с правилами. Выпейте, капитан. Вам виски, кажется, нужнее, чем мне...
   Майк сделал несколько глотков. Охотник тем временем, морщась и кусая губы, ощупывал свою ногу. Потом он слегка пошевелил ею, застонал, но нашел в себе силы улыбнуться:
   - Если кость и задета, то чуть-чуть... Эти самодельные пули не пробивают даже задницы. Только бы не было заражения!
   Он достал из заднего кармана плоскую металлическую коробку, извлек из нее шприц с какой-то жидкостью и всадил его себе прямо в рану. Глаза его закрылись от боли. Затем он отшвырнул пустой шприц. Открыл небольшой флакончик, смочил взятый из той же коробки тампон и принялся протирать рану.
   - А вы, капитан, идите-ка посмотрите, в чем там дело... - вдруг неожиданно резко сказал он.
   Майк понял, что Великий Охотник не хочет, чтобы он, Майк, видел его корчащимся от боли - таким прославленного Фрэнка Рохо не должен был видеть никто, а африканцы... Их Рохо в счет не брал.
   Майк молча кивнул и пошел в заросли, вернее, туда, где еще недавно стояла стена золотой травы. Теперь она была вытоптана, и на желтом ковре лежали два мертвых африканца. Рядом валялись длинноствольные самопалы с прикладами, украшенными резьбой, и воронкообразными стволами. Убитые были почти мальчишки. Их охотничьи сумки, распотрошенные "отчаянными", лежали поодаль.
   Сколько времени понадобилось этим юношам, чтобы неслышно подкрасться к "отчаянным", понять, что произошло в деревне, и принять решение отомстить?!
   Майк попытался представить себе, как они слушают разговор его и Рохо, как выбирают, кому в кого целить, как засыпают в стволы порох,.закладывают круглые свинцовые пули и забивают пыжи...
   Когда Майк вернулся на поляну, наемники уже перевязали Рохо и отвели к хижине, у стены которой он и прислонился, обхватив плечо одного из "отчаянных".
   - Они - из этой деревни, - встретил он Майка. - Идиоты! Впрочем, эти люди не знают, что такое настоящая жизнь, потому-то так легко и умирают. Право же, порою я им даже завидую...
   - Мы вернемся в форт? - Майк кивнул на бинты вокруг правой ноги Рохо.
   - Нет. Мы идем дальше...
   ДВОЙНАЯ ИГРА
   - Бэзил, вы только посмотрите, как это выразительно!
   Корнев держал в руках небольшую фигурку из черного дерева: женщина обратила лицо к небу и широко открыла рот, словно в раздирающем душу крике. Грудь ее была обнажена, руки, прижатые к животу, стискивали калебас. В скульптуре не было ничего лишнего, резец прошелся по материалу скупо и точно.
   Рядом, у круглой хижины, сидел старик, молчаливый, с клочками седых волос на большой, тяжелой голове и, не обращая внимания на Корнева и Мангакиса, остановившихся рядом, шлифовал эбеновую маску.
   - А посмотрите-ка сюда...
   Мангакис коснулся плеча Корнева и кивнул в сторону соседней хижины: там работала целая семья.
   Грубые, корявые куски черного дерева валялись поодаль. Мальчишка лет двенадцати, в одной лишь набедренной повязке, тяжелым мачете обрубал остатки сучков. Почти рядом, сидя на земле, работал его отец. Острым, похожим на маленькую кирку инструментом, он сильными, но осторожными ударами снимал с продолговатого бруска негнущиеся, толстые стружки, и прямо на глазах из корявой чурки вытягивался легкий корпус пироги.
   Старейшина семьи, сухонький старик в одних шортах, сидя на корточках, колдовал тонким и острым ножом над маленькими фигурками гребцов. Горка крокодильих зубов лежала перед ним на аккуратно расстеленной тряпице, здесь же - несколько уже готовых фигурок с неширокими отверстиями в стиснутых кулачках. В эти отверстия старик вставлял сделанные из эбони копья, весла, длинноствольные ружья.
   Две уже готовые полуметровые пироги с командами гребцов и охотниками стояли на чурбаке того же черного дерева. Их полированные бока светились золотым отблеском солнечных лучей.
   - Если организовать дело широко, страна будет получать за это валюту, - задумчиво сказал Мангакис и обернулся к Корневу - За два дня мы с вами. Никос, побывали в семи кооперативах, но все это, что называется, пищевая и туристская промышленность. Рис, яме, ткачество, резьба по эбони и махагони... Единственная надежда на бокситы. Правда, в том районе нам еще только предстоит побывать...
   - Вы знаете, как я вам благодарен. Вытащить меня в такое путешествие... Даже не верится, что я оторвался от моего стола.
   - Скажите спасибо Кэндалу... Мне, к сожалению, пока его нечем порадовать. Я знал, что страна бедна, но то, что увидел, меня ужасает. Нам придется здесь все начинать сызнова: дороги, связь, водопровод... Все эти крошечные деревушки придется объединять, мы построим деревни с настоящими домами, фермами...
   - Вы энтузиаст, Бэзил. Пока эта страна под белым крестом Лузитании, и войне не видно конца. Да вы и сами знаете, что правое дело торжествует далеко не всегда.
   - Лузитания проиграла воину, - упрямо насупился грек. - Португальцы обороняются, а не наступают. Они устали от буша. И поверьте мне, фитиль, горящий здесь, взорвет фугас в Лиссабоне.
   - И когда это случится, вы начнете реформировать и эту страну по плану, который вы разрабатываете по просьбе Кэндала...
   Мангакис кивнул.
   - Вы знаете, Никос, я командовал партизанской бригадой в Греции, фашисты не без помощи англичан нас тогда разгромили. Мне казалось, что нас предал весь мир.
   - Вы имеете в виду английскую демократию? Мангакис отмахнулся.
   - Не ловите меня на слове. Как советник ООН я попал, в конце концов, в Богану. И то, что удалось сделать стране, такой же бедной, как вот эта деревня, было моим возрождением... Маленькое государство, народ которого впервые за всю свою историю сыт и одет... Никос, разве это не лучшая награда смертному? После разгрома бригады я долго никуда не мог уйти от печальных строк нашего древнего поэта... Они звучат примерно так: "Вовсе на свет не родиться - для смертного лучшая доля".
   - А теперь?
   Мангакис улыбнулся.
   - Вы же все прекрасно понимаете, Никое, вы - журналист и ученый... Я б не пережил, если бы здание, которое мы с таким трудом возводили все эти годы, рухнуло в одну ночь...
   - Поставив себе памятник в Богане, вы решили увековечить свое имя и в Колонии? - пошутил Корнев.
   - А разве это плохо - оставить после себя что-нибудь, за что люди будут вспоминать тебя добрым словом? - Он посмотрел на часы. - Уже пять часов! Через два часа начнет темнеть...
   - Ну и что, ведь мы решили ночевать здесь К залежам бокситов пойдем завтра, с рассветом. Кстати, сколько туда...
   Корнев хотел еще что-то сказать, но в этот момент из-за хижины появился стройный африканец в аккуратном защитном комбинезоне, перетянутом новенькими ремнями, с тяжелой кобурой, а в том, как он держал свой новенький автомат, было что-то плакатное. Лицо его было тщательно выбрито, волосы коротко подстрижены.
   - Надеюсь, камарады, вы довольны? - спросил он приятным, мелодичным голосом. - За три дня, пока мы сюда добирались, мне кажется, вы многое увидели.
   - Спасибо, Жоа.
   Мангакис похлопал ладонью по толстой записной книжке, оттопыривавшей нагрудный карман его серой походной рубахи.
   - Конечно, для того чтобы подготовить серьезный план развития вашей страны, этого мало, но, однако, нам будет о чем поговорить с Кэндалом.
   - Кстати, в письме он писал, что мы встретимся с ним в освобожденной зоне... - Корнев внимательно посмотрел на Жоа.
   Тот недоуменно пожал плечами.
   - Я не знаю, что в письме... Мне было приказано передать его вам и камараду Мангакису и как можно скорее прибыть сюда. Меня даже удивила эта спешка. Правда, - он понизил голос, - Движение планирует провести в ближайшее время съезд представителей освобожденных районов. Люди будут интересоваться экономикой: действительно, какой толк от свободы, если нам будет нечего есть! Центральный Комитет Движения поручил Кэндалу подготовить доклад. Вот он, видимо, и надеется на вашу помощь, камарад Мангакис. Своих опытных экономистов у нас пока еще нет... Учатся.
   В последнем слове Корневу послышался легкий сарказм.
   Корнев встречал Жоа несколько раз в штабе "борцов свободы". Его уважали, у него были заслуги старого участника Движения. Таких в штабе было несколько - вышедших из колониальных ткгрем, где они отсидели не один год.
   Колониальные власти взяли с них подписку об отказе участвовать в Движении: шесть-семь лет тюрьмы - разве этого недостаточно, чтобы навсегда отбить охоту болтать о политике? Но они вернулись в Движение, ничего не утаив о подписках, и даже нередко отличались своей образованностью от тех партизанских командиров, которые все эти годы провели в боях и засадах, в рейдах на бетонные форты; организовывали крестьянские кооперативы.
   Однако поведение Жоа - человека еще довольно молодого, но уже много повидавшего-казалось Корневу по меньшей мере странным. Иногда Жоа целыми часами не раскрывал рта, и лицо его было сосредоточенно-хмурым, словно что-то беспокоило его. Затем он становился неестественно веселым, шутил, старался понравиться.
   С майором на переправе он был начальственно строг, но чем дальше они углублялись на территорию Колонии, тем меньше оставалось начальственности в его манерах, словно он напоминал, что партизаны не слишком разбираются в тонкостях штабной иерархии...
   Сейчас он был чем-то озабочен - или Корневу это только показалось? Он сам, оставив Корнева и Мангакиса на попечение старосты, ушел в разведку на три часа, пока жители готовили в честь гостей скромный пир...
   И опять Майк шагал по звериной тропе сквозь молчаливый буш. И опять он знал, что впереди, позади и по сторонам идут "отчаянные" Франка Рохо,но не видел их и не слышал.