Страница:
– Боялся, видимо, – ответил заинтригованный подполковник.
– Согласен, боялся, но вот чего? Вопрос, я понимаю, странный, но не в нем ли скрыт ответ на него, а? – Илья Федорович вскочил и, по примеру своего начальника, принялся расхаживать по кабинету. – Пока я занимался всеми этими делами, связанными с Янтарной комнатой, я, естественно, не мог не задаться вопросом о том, какой же объем она занимала в сложенном виде? И я вскоре выяснил, какой! Вы будете сильно удивлены Владимир Степанович, но вся она, будучи упакованной в ящики, легко поместилась бы в углу Вашего кабинета.
– Не может быть! – действительно удивился подполковник, – и как же ты это установил?
– Да очень просто, – ответил, останавливаясь у стола, майор. Известно, что летом 1775 года Янтарную комнату переносили из Зимнего дворца в Царское село. Переноску осуществляли семьдесят шесть отборных гвардейцев. Для простоты счета будем считать, что сорок пар. Каждая пара, допустим, несла уж никак не более семидесяти килограммов. Итого, две тысячи восемьсот килограммов. Удельный вес янтаря 1,1, а значит и объем всей их поклажи составлял не более трех кубометров.
– Всего-то? – презрительно фыркнул Владимир Степанович.
– Вот я и говорю, – продолжил Илья, – пусть с учетом особо тщательной упаковки и более поздних дополнений ее объем мог увеличиться до десяти кубометров, но это и все!
– То есть, ты хочешь сказать, что вся эта знаменитая Янтарная комната занимала объем, равный объему ванной комнаты в моей квартире? – озабоченно потер подбородок Владимир Степанович. – Ну, теперь я понимаю, почему ее до сих пор не нашли, она, оказывается, совсем маленькая!
– Вот тут то и прячется главный парадокс, – продолжил свою мысль майор. – Нам ведь доподлинно известно, что отец «Толмача» был танкистом, мало того, воевал на тяжелых танках, сначала на КВ, а затем на ИС-2. Поэтому у меня сразу возникает законный вопрос, как он один мог обнаружить это сокровище? Он ведь к тому же был даже не рядовым танкистом, а командиром целого батальона! Да он даже, пардон, в туалет не ходил без своего экипажа. И где же был, спрашивается, его экипаж в то время, пока он что-то там находил? Да подобной ситуации даже теоретически невозможно себе представить, тем более что бои за город были в самом разгаре. Создается, таким образом, парадоксальная ситуация. Янтарная комната была столь мала, что наш славный капитан Сорокин, разъезжая по Кенигсбергу на своем тяжелом танке, просто никак не мог найти столь незначительный предмет и уж тем более не мог найти его в одиночку. – Хромов умолк на несколько секунд, переводя дух. – А если все же и нашел, то уж никак не мог скрыть свою находку от своего экипажа. Идем далее, – прищелкнул пальцами Илья Федорович. – Отметем на время все наши сомнения и примем за аксиому тот факт, что наш бравый капитан неведомым образом и непонятно почему один, но действительно обнаружил неизвестно где спрятанную Янтарную комнату. Нашел, сидит на ней. Но она же лежит в ящиках! Этот бесспорный факт установлен по показаниям десятков человек. Знает ли наш капитан немецкий язык? Думается, вряд ли. Но предположим даже, что знает и переводит надписи на ящиках. Но ведь немцы никогда не писали на таре, что находится внутри. Индицировалась только принадлежность груза и в лучшем случае давали стандартные предупреждения, и то только в том случае, если это были взрывчатые вещества. Но, Бог с ними, с надписями, наш Сорокин мог залезть в один из ящиков просто так, из любопытства. И вот тут мы задаем себе еще один, но кардинальный вопрос: а был ли наш танкист в то время таким уж высококлассным искусствоведом, чтобы с первого взгляда определить, что лежит перед ним, сокровище какого масштаба? И вот уж тут я отвечаю со стопроцентной уверенностью: нет, не мог! Бывший малограмотный мельник, перед армией подрабатывавший в захолустной Рязани частным гужевым извозом, да он абсолютно точно совершенно ничего не смыслил в этом вопросе. Бьюсь об заклад, что он никогда и в руках-то янтарь не держал.
– В этом ты, пожалуй, прав, – включился в обсуждение вопроса подполковник. – Ведь основные месторождения этой смолы, если мне не изменяет память, находились в то время на территории буржуазной Литвы и Германии, а они с нами отнюдь не дружили. И насчет того, что Александр Иванович не шибко разбирался в тонкостях искусствоведения, это ты тоже точно подметил. Однако! Мне кажется, что ты очень категоричен в своих выводах. Да будет тебе, к примеру, известно, что воинские части, принимавшие участие в боевых действиях на линии Маннергейма, отводились на отдых и переформирование именно в Ленинград. А ведь от Ленинграда до Екатерининского дворца рукой подать. Могло наше командование устроить нашим бойцам экскурсию в Царское Село? Конечно могло, и запросто устраивало.
– Пусть так, Владимир Степанович, – перебил его майор, – пусть Сорокин-старший и видел однажды Янтарную комнату, но мне все равно непонятно, когда он имел время доподлинно разобраться с тем, что нашел, если действительно нашел. Ведь наши части ворвались в предместья Кенигсберга только седьмого апреля, а утром девятого числа остатки полка, где служил наш Сорокин, уже были выведены в городок Нейхорст на переформирование!
– Да уж, – забурчал подполковник, – действительно загадка. Ну что ты хочешь от меня, Илья, я ведь знаю не больше твоего. Так уж случилось. Столкнулись мы со столь загадочным делом. Что же нам теперь, опустить руки и пустить пузыри или решимся идти до конца?
– Вопросов нет, Владимир Степанович, – снова перебил его майор, – я, собственно, как раз и подошел к главным выводам своего исследования. Сдается мне, что не Янтарную комнату нашел капитан Сорокин, вернее не ее одну. Скорее всего, события развивались следующим образом.
Илья Федорович, устав носиться по кабинету, пододвинул стул и уселся наконец с другой стороны стола, точно напротив Крайнева.
– Моя догадка состоит в том, что действовал в действительности Сорокин все же не один, а со своим экипажем и что они нашли в действительности не жалкую кучку ящиков с Янтарной комнатой, а такую кучищу всякого добра, что наши танкисты просто потеряли головы. Тут и случились, видимо, с его спутниками какие-то действительно ужасные события, и такие, что наш капитан предпочел за счастье молчать об этом как рыба почти пятьдесят лет. Но меня в последнее время гложет мысль, что я знаю, почему он молчал!
Хромов снял пробку с графина с водой, налил полный стакан и залпом выпил. Воспользовавшись образовавшейся паузой, Владимир Степанович быстро прикурил папиросу, которую он, увлеченный рассказом майора, держал во рту незажженной уже минут пятнадцать.
– Ну, и почему же? – спросил он, испытывая жгучее любопытство.
Утоливший жажду майор поставил стакан на поднос и оперся локтями на стол.
– У меня есть твердое убеждение в том, что таких причин у него было как минимум две, но были они совершенно разного свойства. Первая заключалась именно в том, что он был не один. А поскольку тайна эта свято соблюдалась им столько лет, то у меня лично закрадывается определенное сомнение: а не был ли наш капитан заранее уверен, что никто другой об этом секрете не разболтает?
– Иными словами, он точно знал, что все остальные свидетели мертвы, – подвел итог его рассуждениям подполковник.
– Скорее всего, – кивнул Илья, – но только эта причина не могла закрывать ему рот столько времени. Ведь уже давным-давно все военные прегрешения и даже преступления были списаны в архив и забыты. Но старший Сорокин продолжал молчать, хотя мог бы легко прославиться на всю страну, а заодно и значительно улучшить свое, как мы с Вами хорошо знаем, далеко не блестящее материальное положение. Но он тем не менее продолжал молчать! Значит, была еще одна причина для его молчания. И причина эта могла заключаться только в количестве найденного, вернее в его стоимости.
– Вот и слава Богу, – удовлетворенно выдохнул Владимир Степанович, – а я-то все искал объяснение словам «Толмача», а ты, видишь, меня здесь опередил.
– Интересно, какими же его словами Вы были так заинтригованы? – навострил уши майор.
– Видишь ли, Илья, – стал рассказывать подполковник, – во время нашего первого телефонного разговора с «Толмачом», он произнес очень интересную фразу. Звучала она примерно так: «Я готов заплатить за карту любые деньги!» И я все это время ждал, где же всплывут те самые суперденьги, ради которых можно заплатить любые деньги. А ты, я чувствую, уже подобрался с другой стороны к этой проблеме, ну что ж, давай выкладывай свои соображения.
– Буду краток, – начал Илья. – По данным, собранным как нашей разведкой, так и областной комиссией по организации поисков, в Кенигсберге за годы войны скопились поистине несметные культурные ценности. Кроме всего привезенного, в этом городе и без того были сосредоточены совершенно уникальные вещи. Взять хотя бы уникальнейшее кенигсбергское янтарное собрание. По моим данным, оно к 1945 году насчитывало более семидесяти тысяч экспонатов.
– Ну и что же из того? – никак не мог сообразить подполковник, бывший, что вполне естественно, весьма далек как от янтаря, так и от его возможной стоимости.
– А вот я как раз по этому поводу приготовил для Вас небольшую заметочку из «Таймс» по поводу одного экспоната, проданного в прошлом месяце на широко известном аукционе «Кристи».
Подполковник взял поданную майором ксерокопию газетной вырезки: «На состоявшемся позавчера аукционе, – начал читать он вслух, – среди прочих вещей был продан и крайне интересный экземпляр янтаря с находящимся внутри него жуком редкой породы. Янтарь был куплен коллекционером из Дюссельдорфа за двенадцать тысяч долларов».
Крайнев отложил вырезку и вопросительно взглянул на своего заместителя.
– Давайте теперь посчитаем, – продолжил Хромов, видя, что смысл заметки до его руководителя не дошел. – Если даже мы предположим, что каждый экспонат кенигсбергского собрания стоил только двенадцать тысяч, то, перемножив эту сумму на семьдесят тысяч единиц хранения, мы получим ни много ни мало восемьсот сорок миллионов долларов. И это если брать по минимуму. Хорошо известно, что в коллекции хранились и совершенно немыслимые образцы этой древней смолы стоимостью далеко за миллион долларов каждый! Другими словами, наш «Толмач», возможно, получил от своего отца сведения о том месте, где и по сию пору скромненько лежит миллиард долларов США!
В кабинете воцарилась звенящая тишина. Илья переводил дух, а Владимир Степанович постепенно начинал осознавать грандиозность проблемы, с которой он, волею случая, столкнулся 29 марта сего года.
– Но это еще ерунда, просто цветочки, – продолжал выпивший еще один стакан воды майор. – По обобщенным мною данным, в Кенигсберг, только по официальным каналам, поступило около ста пятидесяти четырех вагонов с ценностями, собранными немцами в крупнейших музеях нашей страны. А сколько всего было привезено туда в порядке, так сказать, личной инициативы? Я уже не стал приносить сюда все эти бесчисленные списки похищенного, их уж слишком много накопилось. И ведь практически все это исчезло бесследно. Допустим, десять процентов было найдено по горячим следам. Пускай еще десять процентов погибло во время боев. Но оставшиеся-то восемьдесят процентов, они-то где? Уж не там ли, где побывал наш танкист с сотоварищами и откуда, похоже, выбрался живым только он сам. Конечно, Владимир Степанович, я отнюдь не дипломированный специалист по оценке антиквариата, но даже мой приблизительный, наигрубейший и заниженный, где только можно, подсчет выводит нас на десятки миллиардов долларов, а уж рублей на столько, что я и чисел-то таких не знаю.
Изумленный этими безумными суммами, Владимир Степанович только молча разводил руками, не в силах вымолвить ни слова. В этот момент зазвонил телефон внутренней связи.
– Крайнев слушает, – прохрипел подполковник, пытаясь прочистить внезапно осипшее горло.
– У Вас там нет ли случайно Хромова? – защебетала телефонистка, – нигде не могу его найти, а к нему посетитель пришел.
– Это тебя ищут, – передал майору трубку Владимир Степанович.
После минутного разговора тот, извинившись, покинул кабинет, а подполковник продолжил просмотр оставленных им на столе документов. Был среди них и небольшой листок с выпиской из протокола допроса бывшего гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха, датированный 1952 годом.
Владимир Степанович прочитал его трижды. Всего несколько предложений, но нашу историю именно они и повернули, причем самым кардинальным образом.
– Какой прекрасный образчик, – прошептал подполковник, рассматривая изображенный во всех ракурсах обрезок янтарной панели.
Насмотревшись вдоволь и отметив про себя, что качество фотоснимков вполне удовлетворительное, он вынул из дела «Толмача» список книг, посвященных непосредственно Янтарной комнате, и, набрав номер справочной, поручил оператору выяснить номера телефонов по фамилиям авторов этих книг. Через двадцать минут он уже располагал телефонами соответствующих специалистов, двое из которых, как оказалось, проживали к тому же в Москве.
«Как удачно все складывается, – думал Владимир Степанович, набирая первый из московских номеров, – если мне повезет, то я уже сегодня буду знать, принадлежит этот кусок Янтарной комнате или нет».
Ему повезло. В этот же вечер он встретился с обоими специалистами по обработке янтаря. Первый из них, уже почтенный и убеленный сединами профессор искусствоведения, без долгих колебаний однозначно признал в предъявленных ему фотографиях часть фрагмента Янтарной комнаты. Второй же, мужчина средних лет, специалист в области механической обработки янтаря, проявил гораздо больше скепсиса и несколько раз намекал на то, что подобную экспертизу обычно проводят не по фотографиям, а по самому фрагменту. Но, поняв наконец, что обрезок янтарной панели пока для него недосягаем, заявил, что на все сто процентов он не уверен, но за пятьдесят ручается головой. Владимиру Степановичу, впрочем, было достаточно и этого. Одно дело, если бы он изъял, к примеру, у «Толмача» два ящика янтарных украшений и было бы необходимо провести их сравнительный анализ, а другое – реальное положение дел, когда он сам был вынужден действовать крайне осторожно, занимаясь, по сути, совершенно незаконной деятельностью.
«Хромов, безусловно, трижды прав, – думал он, медленно двигаясь по Садовому кольцу в сторону Сухаревской площади, – если только мое руководство случайно узнает о том, что я втихомолку охочусь за такими деньжищами, то на моей карьере гарантированно можно будет ставить крест. Мне не простят того, что я не поставил никого в известность, мне не простят того, что я организовал за «Толмачом» незаконную слежку, и, естественно, не простят того, что именно я, рядовой подполковник, без связей и знакомств, сумел раскрутить это дело с нуля». Он подъехал к своей кирпичной шестнадцатиэтажке, запер машину и, набрав код на входной двери, нажал кнопку вызова лифта.
26 АПРЕЛЯ 1992 г.
– Согласен, боялся, но вот чего? Вопрос, я понимаю, странный, но не в нем ли скрыт ответ на него, а? – Илья Федорович вскочил и, по примеру своего начальника, принялся расхаживать по кабинету. – Пока я занимался всеми этими делами, связанными с Янтарной комнатой, я, естественно, не мог не задаться вопросом о том, какой же объем она занимала в сложенном виде? И я вскоре выяснил, какой! Вы будете сильно удивлены Владимир Степанович, но вся она, будучи упакованной в ящики, легко поместилась бы в углу Вашего кабинета.
– Не может быть! – действительно удивился подполковник, – и как же ты это установил?
– Да очень просто, – ответил, останавливаясь у стола, майор. Известно, что летом 1775 года Янтарную комнату переносили из Зимнего дворца в Царское село. Переноску осуществляли семьдесят шесть отборных гвардейцев. Для простоты счета будем считать, что сорок пар. Каждая пара, допустим, несла уж никак не более семидесяти килограммов. Итого, две тысячи восемьсот килограммов. Удельный вес янтаря 1,1, а значит и объем всей их поклажи составлял не более трех кубометров.
– Всего-то? – презрительно фыркнул Владимир Степанович.
– Вот я и говорю, – продолжил Илья, – пусть с учетом особо тщательной упаковки и более поздних дополнений ее объем мог увеличиться до десяти кубометров, но это и все!
– То есть, ты хочешь сказать, что вся эта знаменитая Янтарная комната занимала объем, равный объему ванной комнаты в моей квартире? – озабоченно потер подбородок Владимир Степанович. – Ну, теперь я понимаю, почему ее до сих пор не нашли, она, оказывается, совсем маленькая!
– Вот тут то и прячется главный парадокс, – продолжил свою мысль майор. – Нам ведь доподлинно известно, что отец «Толмача» был танкистом, мало того, воевал на тяжелых танках, сначала на КВ, а затем на ИС-2. Поэтому у меня сразу возникает законный вопрос, как он один мог обнаружить это сокровище? Он ведь к тому же был даже не рядовым танкистом, а командиром целого батальона! Да он даже, пардон, в туалет не ходил без своего экипажа. И где же был, спрашивается, его экипаж в то время, пока он что-то там находил? Да подобной ситуации даже теоретически невозможно себе представить, тем более что бои за город были в самом разгаре. Создается, таким образом, парадоксальная ситуация. Янтарная комната была столь мала, что наш славный капитан Сорокин, разъезжая по Кенигсбергу на своем тяжелом танке, просто никак не мог найти столь незначительный предмет и уж тем более не мог найти его в одиночку. – Хромов умолк на несколько секунд, переводя дух. – А если все же и нашел, то уж никак не мог скрыть свою находку от своего экипажа. Идем далее, – прищелкнул пальцами Илья Федорович. – Отметем на время все наши сомнения и примем за аксиому тот факт, что наш бравый капитан неведомым образом и непонятно почему один, но действительно обнаружил неизвестно где спрятанную Янтарную комнату. Нашел, сидит на ней. Но она же лежит в ящиках! Этот бесспорный факт установлен по показаниям десятков человек. Знает ли наш капитан немецкий язык? Думается, вряд ли. Но предположим даже, что знает и переводит надписи на ящиках. Но ведь немцы никогда не писали на таре, что находится внутри. Индицировалась только принадлежность груза и в лучшем случае давали стандартные предупреждения, и то только в том случае, если это были взрывчатые вещества. Но, Бог с ними, с надписями, наш Сорокин мог залезть в один из ящиков просто так, из любопытства. И вот тут мы задаем себе еще один, но кардинальный вопрос: а был ли наш танкист в то время таким уж высококлассным искусствоведом, чтобы с первого взгляда определить, что лежит перед ним, сокровище какого масштаба? И вот уж тут я отвечаю со стопроцентной уверенностью: нет, не мог! Бывший малограмотный мельник, перед армией подрабатывавший в захолустной Рязани частным гужевым извозом, да он абсолютно точно совершенно ничего не смыслил в этом вопросе. Бьюсь об заклад, что он никогда и в руках-то янтарь не держал.
– В этом ты, пожалуй, прав, – включился в обсуждение вопроса подполковник. – Ведь основные месторождения этой смолы, если мне не изменяет память, находились в то время на территории буржуазной Литвы и Германии, а они с нами отнюдь не дружили. И насчет того, что Александр Иванович не шибко разбирался в тонкостях искусствоведения, это ты тоже точно подметил. Однако! Мне кажется, что ты очень категоричен в своих выводах. Да будет тебе, к примеру, известно, что воинские части, принимавшие участие в боевых действиях на линии Маннергейма, отводились на отдых и переформирование именно в Ленинград. А ведь от Ленинграда до Екатерининского дворца рукой подать. Могло наше командование устроить нашим бойцам экскурсию в Царское Село? Конечно могло, и запросто устраивало.
– Пусть так, Владимир Степанович, – перебил его майор, – пусть Сорокин-старший и видел однажды Янтарную комнату, но мне все равно непонятно, когда он имел время доподлинно разобраться с тем, что нашел, если действительно нашел. Ведь наши части ворвались в предместья Кенигсберга только седьмого апреля, а утром девятого числа остатки полка, где служил наш Сорокин, уже были выведены в городок Нейхорст на переформирование!
– Да уж, – забурчал подполковник, – действительно загадка. Ну что ты хочешь от меня, Илья, я ведь знаю не больше твоего. Так уж случилось. Столкнулись мы со столь загадочным делом. Что же нам теперь, опустить руки и пустить пузыри или решимся идти до конца?
– Вопросов нет, Владимир Степанович, – снова перебил его майор, – я, собственно, как раз и подошел к главным выводам своего исследования. Сдается мне, что не Янтарную комнату нашел капитан Сорокин, вернее не ее одну. Скорее всего, события развивались следующим образом.
Илья Федорович, устав носиться по кабинету, пододвинул стул и уселся наконец с другой стороны стола, точно напротив Крайнева.
– Моя догадка состоит в том, что действовал в действительности Сорокин все же не один, а со своим экипажем и что они нашли в действительности не жалкую кучку ящиков с Янтарной комнатой, а такую кучищу всякого добра, что наши танкисты просто потеряли головы. Тут и случились, видимо, с его спутниками какие-то действительно ужасные события, и такие, что наш капитан предпочел за счастье молчать об этом как рыба почти пятьдесят лет. Но меня в последнее время гложет мысль, что я знаю, почему он молчал!
Хромов снял пробку с графина с водой, налил полный стакан и залпом выпил. Воспользовавшись образовавшейся паузой, Владимир Степанович быстро прикурил папиросу, которую он, увлеченный рассказом майора, держал во рту незажженной уже минут пятнадцать.
– Ну, и почему же? – спросил он, испытывая жгучее любопытство.
Утоливший жажду майор поставил стакан на поднос и оперся локтями на стол.
– У меня есть твердое убеждение в том, что таких причин у него было как минимум две, но были они совершенно разного свойства. Первая заключалась именно в том, что он был не один. А поскольку тайна эта свято соблюдалась им столько лет, то у меня лично закрадывается определенное сомнение: а не был ли наш капитан заранее уверен, что никто другой об этом секрете не разболтает?
– Иными словами, он точно знал, что все остальные свидетели мертвы, – подвел итог его рассуждениям подполковник.
– Скорее всего, – кивнул Илья, – но только эта причина не могла закрывать ему рот столько времени. Ведь уже давным-давно все военные прегрешения и даже преступления были списаны в архив и забыты. Но старший Сорокин продолжал молчать, хотя мог бы легко прославиться на всю страну, а заодно и значительно улучшить свое, как мы с Вами хорошо знаем, далеко не блестящее материальное положение. Но он тем не менее продолжал молчать! Значит, была еще одна причина для его молчания. И причина эта могла заключаться только в количестве найденного, вернее в его стоимости.
– Вот и слава Богу, – удовлетворенно выдохнул Владимир Степанович, – а я-то все искал объяснение словам «Толмача», а ты, видишь, меня здесь опередил.
– Интересно, какими же его словами Вы были так заинтригованы? – навострил уши майор.
– Видишь ли, Илья, – стал рассказывать подполковник, – во время нашего первого телефонного разговора с «Толмачом», он произнес очень интересную фразу. Звучала она примерно так: «Я готов заплатить за карту любые деньги!» И я все это время ждал, где же всплывут те самые суперденьги, ради которых можно заплатить любые деньги. А ты, я чувствую, уже подобрался с другой стороны к этой проблеме, ну что ж, давай выкладывай свои соображения.
– Буду краток, – начал Илья. – По данным, собранным как нашей разведкой, так и областной комиссией по организации поисков, в Кенигсберге за годы войны скопились поистине несметные культурные ценности. Кроме всего привезенного, в этом городе и без того были сосредоточены совершенно уникальные вещи. Взять хотя бы уникальнейшее кенигсбергское янтарное собрание. По моим данным, оно к 1945 году насчитывало более семидесяти тысяч экспонатов.
– Ну и что же из того? – никак не мог сообразить подполковник, бывший, что вполне естественно, весьма далек как от янтаря, так и от его возможной стоимости.
– А вот я как раз по этому поводу приготовил для Вас небольшую заметочку из «Таймс» по поводу одного экспоната, проданного в прошлом месяце на широко известном аукционе «Кристи».
Подполковник взял поданную майором ксерокопию газетной вырезки: «На состоявшемся позавчера аукционе, – начал читать он вслух, – среди прочих вещей был продан и крайне интересный экземпляр янтаря с находящимся внутри него жуком редкой породы. Янтарь был куплен коллекционером из Дюссельдорфа за двенадцать тысяч долларов».
Крайнев отложил вырезку и вопросительно взглянул на своего заместителя.
– Давайте теперь посчитаем, – продолжил Хромов, видя, что смысл заметки до его руководителя не дошел. – Если даже мы предположим, что каждый экспонат кенигсбергского собрания стоил только двенадцать тысяч, то, перемножив эту сумму на семьдесят тысяч единиц хранения, мы получим ни много ни мало восемьсот сорок миллионов долларов. И это если брать по минимуму. Хорошо известно, что в коллекции хранились и совершенно немыслимые образцы этой древней смолы стоимостью далеко за миллион долларов каждый! Другими словами, наш «Толмач», возможно, получил от своего отца сведения о том месте, где и по сию пору скромненько лежит миллиард долларов США!
В кабинете воцарилась звенящая тишина. Илья переводил дух, а Владимир Степанович постепенно начинал осознавать грандиозность проблемы, с которой он, волею случая, столкнулся 29 марта сего года.
– Но это еще ерунда, просто цветочки, – продолжал выпивший еще один стакан воды майор. – По обобщенным мною данным, в Кенигсберг, только по официальным каналам, поступило около ста пятидесяти четырех вагонов с ценностями, собранными немцами в крупнейших музеях нашей страны. А сколько всего было привезено туда в порядке, так сказать, личной инициативы? Я уже не стал приносить сюда все эти бесчисленные списки похищенного, их уж слишком много накопилось. И ведь практически все это исчезло бесследно. Допустим, десять процентов было найдено по горячим следам. Пускай еще десять процентов погибло во время боев. Но оставшиеся-то восемьдесят процентов, они-то где? Уж не там ли, где побывал наш танкист с сотоварищами и откуда, похоже, выбрался живым только он сам. Конечно, Владимир Степанович, я отнюдь не дипломированный специалист по оценке антиквариата, но даже мой приблизительный, наигрубейший и заниженный, где только можно, подсчет выводит нас на десятки миллиардов долларов, а уж рублей на столько, что я и чисел-то таких не знаю.
Изумленный этими безумными суммами, Владимир Степанович только молча разводил руками, не в силах вымолвить ни слова. В этот момент зазвонил телефон внутренней связи.
– Крайнев слушает, – прохрипел подполковник, пытаясь прочистить внезапно осипшее горло.
– У Вас там нет ли случайно Хромова? – защебетала телефонистка, – нигде не могу его найти, а к нему посетитель пришел.
– Это тебя ищут, – передал майору трубку Владимир Степанович.
После минутного разговора тот, извинившись, покинул кабинет, а подполковник продолжил просмотр оставленных им на столе документов. Был среди них и небольшой листок с выпиской из протокола допроса бывшего гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха, датированный 1952 годом.
Владимир Степанович прочитал его трижды. Всего несколько предложений, но нашу историю именно они и повернули, причем самым кардинальным образом.
Следователь : Какие Вы имеете сведения по поводу местонахождения Янтарной комнаты, вывезенной из-под Ленинграда в 1942 году?Владимир Степанович отложил копию в сторону и задумался: «Похоже, майор прав, и все указывает на то, что «Толмач», в результате ряда совершенно немыслимых совпадений, получил сведения о том, где гитлеровцы сложили награбленные сокровища, оцениваемые в совершенно баснословные суммы. Мы-то считали, что его интересует только Янтарная комната, а он, может быть, нацеливается на куда более жирный куш. Хотя тут одно другому явно не мешает». Тут он припомнил, что как-то упустил из виду вопрос об отпечатках с той самой пленки, которую «Толмач» сдавал в проявку у «Сокола». Получить их не составило для него, естественно, никаких проблем. Посыльный через несколько минут принес увесистый конверт, и Владимир Степанович приступил к их изучению. Конечно, большая их часть не представляла оперативного интереса, но вот последние шесть сразу привлекли его внимание.
Эрих Кох: Я уже показывал, что не имел к этому никакого отношения. Этим занимались специальные офицеры, направленные из Берлина Главным управлением имперской безопасности, а они мне не подчинялись.
Следователь: Но Ваш заместитель Диккель показал, что Вы были ознакомлены с донесением одного из этих уполномоченных. Он даже помнит, что это произошло седьмого апреля 1945 года. Привез этот доклад лейтенант Алоиз Штельке, и Вы ознакомились с его содержанием в его присутствии.
Эрих Кох: Не могу похвастаться такой памятью, как у Диккеля. Да, там было некое донесение просто ознакомительного, впрочем, порядка.
Следователь: Попрошу уточнить Ваше заявление. Какого рода сообщения содержал этот доклад?
Эрих Кох: Там что-то говорилось о том, что Янтарная комната, в числе других предметов, размещена в каком-то бункере под кирхой, располагавшейся, кажется, в районе Понарт. Но искать ее в данное время совершенно бесполезно.
Следователь: Почему?
Эрих Кох: Когда я читал этот доклад, кирха была уже взорвана спецкомандой.
Следователь: Кем взорвана, по чьему приказу?
Эрих Кох: Всем этим занимались особые команды. Подчинялись они только уполномоченным ГУИБ.
Следователь: Тогда мне непонятно, почему он прислал Вам этот доклад.
Эрих Кох: Таким образом производилась взаимная проверка и контроль за выполнением приказов.
– Какой прекрасный образчик, – прошептал подполковник, рассматривая изображенный во всех ракурсах обрезок янтарной панели.
Насмотревшись вдоволь и отметив про себя, что качество фотоснимков вполне удовлетворительное, он вынул из дела «Толмача» список книг, посвященных непосредственно Янтарной комнате, и, набрав номер справочной, поручил оператору выяснить номера телефонов по фамилиям авторов этих книг. Через двадцать минут он уже располагал телефонами соответствующих специалистов, двое из которых, как оказалось, проживали к тому же в Москве.
«Как удачно все складывается, – думал Владимир Степанович, набирая первый из московских номеров, – если мне повезет, то я уже сегодня буду знать, принадлежит этот кусок Янтарной комнате или нет».
Ему повезло. В этот же вечер он встретился с обоими специалистами по обработке янтаря. Первый из них, уже почтенный и убеленный сединами профессор искусствоведения, без долгих колебаний однозначно признал в предъявленных ему фотографиях часть фрагмента Янтарной комнаты. Второй же, мужчина средних лет, специалист в области механической обработки янтаря, проявил гораздо больше скепсиса и несколько раз намекал на то, что подобную экспертизу обычно проводят не по фотографиям, а по самому фрагменту. Но, поняв наконец, что обрезок янтарной панели пока для него недосягаем, заявил, что на все сто процентов он не уверен, но за пятьдесят ручается головой. Владимиру Степановичу, впрочем, было достаточно и этого. Одно дело, если бы он изъял, к примеру, у «Толмача» два ящика янтарных украшений и было бы необходимо провести их сравнительный анализ, а другое – реальное положение дел, когда он сам был вынужден действовать крайне осторожно, занимаясь, по сути, совершенно незаконной деятельностью.
«Хромов, безусловно, трижды прав, – думал он, медленно двигаясь по Садовому кольцу в сторону Сухаревской площади, – если только мое руководство случайно узнает о том, что я втихомолку охочусь за такими деньжищами, то на моей карьере гарантированно можно будет ставить крест. Мне не простят того, что я не поставил никого в известность, мне не простят того, что я организовал за «Толмачом» незаконную слежку, и, естественно, не простят того, что именно я, рядовой подполковник, без связей и знакомств, сумел раскрутить это дело с нуля». Он подъехал к своей кирпичной шестнадцатиэтажке, запер машину и, набрав код на входной двери, нажал кнопку вызова лифта.
26 АПРЕЛЯ 1992 г.
В это субботу, после оглушительной жары последних двух недель, в Подмосковье наконец-то пошли дожди. Сославшись на это обстоятельство, Юрий наотрез отказался ехать на дачу, убедив Валентину Львовну в том, что дождевая вода для грядок куда как более полезна, нежели водопроводная. После утренней пробежки он потратил еще пару часов, делая подвернувшийся накануне «левый» перевод, и, отпечатав в конце этой работы готовый текст на машинке, вскоре заскучал. Сгущающиеся за окном час от часу тучи отбивали всякое желание выходить куда-либо. Он сходил на кухню, сварил себе кофе и снова вернулся в свою комнату. Достал из стенного шкафа спрятанную там карту Калининграда и начал, от нечего делать, ее рассматривать. Постепенно его мысли снова вернулись к отцовскому рассказу.
«Вот интересно, – размышлял он, отхлебывая из чашки дымящийся кофе, – каковы шансы у меня найти сейчас это подземелье, в котором оказался отец во время штурма Кенигсберга? На первый взгляд, шансов нет практически никаких, но что если попробовать тщательнее проанализировать эту ситуацию? Что же у меня есть в активе?»
Чтобы ненароком не упустить что-нибудь важное, он взял лист чистой бумаги и карандашной линией разделил его пополам. Слева он написал сверху большими буквами «ЗА», а справа «ПРОТИВ». Графу «ЗА» он начал заполнять сразу же.
Девятый пункт он не записал, но про себя подумал следующее: «Ну, а кроме всего прочего, рассказав мне эту историю, отец как бы завещал мне отыскать это подземелье. Завещал снять завесу тайны с этого проклятого места, где он оставил своих боевых товарищей, и хотя бы таким образом отомстить за них. То есть сделать то, что сам он сделать не смог».
Оформив таким образом первую, положительную половину листа, Юрий приступил к менее приятной второй части. Долго размышлять о том, чего ему не хватало для успешных поисков не приходилось, все недостатки и препоны видны были невооруженным глазом. Список он, естественно, начал с самого трудного. Вот что у него получилось через несколько минут:
«ЗА:
1. Известен примерный район расположения трехэтажного бункера.
2. Знаю примерную глубину, на которой он расположен, и представляю себе его устройство.
3. Располагаю временем на поиски (два месяца отпуска).
4. Уже имею в своем распоряжении прекрасную карту современного города.
5. Имею надежду получить и карту старого города.
6. Неплохая общая подготовка.
7. Имею кое-какие средства на транспортные расходы и снаряжение.
8. Вооружен, наконец.
ПРОТИВ:
1. Неизвестно точно, где находилась та самая кирха, через которую отец попал в подземный бункер.
2. У меня не тникакого опыта в поисковых работах под землей.
3. Бункер затоплен, а у меня нет опыта пользования аквалангом.
4. У меня нет в Калининграде ни друзей, ни родственников. Возникнут трудности с ночлегом.
5. Оборудование для подводных работ стоит дорого, а мои сбережения, к сожалению, невелики.
6. Я один, а подземно-подводные работы опасны и требуют помощников».
Прислонив исписанный лист к настольной лампе, он начал критически рассматривать каждую строку. Теперь, когда можно было провести сравнительный анализ обеих колонок, он начал по очереди рассматривать каждый пункт, прикидывая, насколько в его силах преодолеть отмеченные в списке пункты из колонки «против».
«В конце концов, – думал он, переводя взгляд на карту города, – сколько церквей могло быть в Кенигсберге на этом расположенном вблизи залива пятачке? Ну, две, ну, максимум три. Может быть, одна или две из них сохранились и сейчас, а значит, их можно будет сразу вычеркнуть из поискового списка. Останется не более двух, в крайнем случае трех. Установлю точное место, где они располагались по карте старого города и привяжу их к реально существующим объектам на карте города современного. Затем отправлюсь на место и установлю с точностью до метра, где стояли эти кирхи. Далее придется обойти всех городских ассенизаторов, всех тех, кто прокладывал в тех местах канализацию, рыл траншеи под разные трубы и кабели. Конечно, нужно будет поискать и специалистов из городского коммунального хозяйства. Может быть, на строительных картах отмечены какие-либо непонятные штольни, уходящие в глубь земли? Поговорить, в конце концов, с дворниками тех домов, что стоят там, где ранее располагались отсутствующие сейчас храмы. Вдруг кто-нибудь из них и припомнит какую-либо интересную для меня информацию. И кроме того, не один же там был лаз в подземные катакомбы. Наверняка где-то что-то да сохранилось. Опрошу и всех городских мальчишек, благо, Калининград невелик, а те всегда все лазы и дырки знают».
Он встал и подошел к окну. Посмотрел несколько минут на то, как дождь поливает распускающиеся кусты и деревья. Вернулся за стол.
«Нет, – решил он, – глупости все это. Через два дня такой бурной деятельности весь город будет знать, чем я занимаюсь. И все, не будет мне потом покоя ни от досужих зевак, ни от охочих до чужих сокровищ бандитов. Что же делать?»
Устав сидеть, он встал и принялся расхаживать по тесноватой двухкомнатной «хрущевке», машинально рассматривая корешки стоящих на полках книг. На глаза ему попались «Двенадцать стульев». «Остап Бендер, – вспомнил он, – воришка Альхен. Стоп, минуточку, а кем же наш легендарный турецко-подданный представился этому ворюге? – Юрий вынул книгу и начал искать соответствующую сцену. А, вот кем, нашел он нужную страницу, – пожарным инспектором. Может быть, и мне надеть на время чужую личину. – Он оживился. – Нет, а действительно, идея не такая и плохая. Все же частное лицо, оно и есть частное лицо, к нему у нас везде известно какое отношение, другое дело – полномочный представитель какого-нибудь думского комитета или президентской администрации».
Он крякнул от удовольствия, поставил на место так удачно попавшуюся ему на глаза книгу и вернулся к себе в комнату. Охватившей было его тоски и апатии как не бывало.
– Все эти трудности в конце концов преодолимы, – бормотал он, подчеркивая красным карандашом пункты из колонки ПРОТИВ. «Что там у меня в минусе: не умею с аквалангом плавать? Это ерунда, научусь. Друзей в Калининграде нет, так найду и подружусь. Ведь если и дальше лежать здесь на диване, то точно не удастся ничего путного сделать за оставшиеся годы.
Юрий отыскал среди бумаг на столе карманный календарь и, положив его перед собой, начал планировать, как и когда он сможет использовать накопившиеся у него отпуска.
– Допустим, – рассуждал он, – если я напишу заявление с третьего мая, тогда что у нас получится...
Отсчитав шестьдесят рабочих дней, Юрий с радостью убедился, что на работу ему нужно будет выходить только двенадцатого июля.
«Ну и прекрасно все складывается, – решил он. – Второго мая я, пожалуй, двинусь в сторону Балтийского моря, поброжу по тамошним историческим улицам под видом уполномоченного какого-нибудь земельного комитета, а заодно и подыщу себе подходящее по финансам жилье. Кстати, о финансах. Надо бы выяснить, какими денежными резервами я располагаю, поскольку расходы предстоят немалые».
Он вынул из нижнего ящика своего письменного стола черную пластмассовую коробку и выложил на столешницу хранившиеся в ней ценные бумаги. «Так, что тут меня скопилось? – Юрий начал по очереди разбирать документы, выписывая указанные в них суммы все на том же листе бумаги. – Так, четыреста двадцать четыре доллара на счете в «Инкомбанке», пятьсот долларов на депозите «Российского кредита». – Он пересчитал и тощую пачку наличности, хранившейся там же. – Еще четыреста сорок три доллара. Замечательно. Теперь подсчитаем российские денежки».
Тщательно пересчитав все имеющиеся у него вклады, заначки и наличные, он подвел итог. Общая сумма составила в пересчете на американскую валюту тысячу восемьсот девяносто долларов.
«Скромно, весьма скромно, – решил про себя Юрий. – Начинать с такой незначительной суммой столь масштабное предприятие было бы явно опрометчиво. Да, как же я забыл, – спохватился он, – мне же еще отпускные должны выплатить, а это еще восемьсот тысяч рублей. Кроме того, – продолжал припоминать Юрий, – банка с серебряными полтинниками, видеомагнитофон, телевизор, два серебряных перстня, наконец. А старого барахла сколько! Если все это продать, пусть даже по минимальным ценам, то неплохая денежка прибудет».
«Вот интересно, – размышлял он, отхлебывая из чашки дымящийся кофе, – каковы шансы у меня найти сейчас это подземелье, в котором оказался отец во время штурма Кенигсберга? На первый взгляд, шансов нет практически никаких, но что если попробовать тщательнее проанализировать эту ситуацию? Что же у меня есть в активе?»
Чтобы ненароком не упустить что-нибудь важное, он взял лист чистой бумаги и карандашной линией разделил его пополам. Слева он написал сверху большими буквами «ЗА», а справа «ПРОТИВ». Графу «ЗА» он начал заполнять сразу же.
Девятый пункт он не записал, но про себя подумал следующее: «Ну, а кроме всего прочего, рассказав мне эту историю, отец как бы завещал мне отыскать это подземелье. Завещал снять завесу тайны с этого проклятого места, где он оставил своих боевых товарищей, и хотя бы таким образом отомстить за них. То есть сделать то, что сам он сделать не смог».
Оформив таким образом первую, положительную половину листа, Юрий приступил к менее приятной второй части. Долго размышлять о том, чего ему не хватало для успешных поисков не приходилось, все недостатки и препоны видны были невооруженным глазом. Список он, естественно, начал с самого трудного. Вот что у него получилось через несколько минут:
«ЗА:
1. Известен примерный район расположения трехэтажного бункера.
2. Знаю примерную глубину, на которой он расположен, и представляю себе его устройство.
3. Располагаю временем на поиски (два месяца отпуска).
4. Уже имею в своем распоряжении прекрасную карту современного города.
5. Имею надежду получить и карту старого города.
6. Неплохая общая подготовка.
7. Имею кое-какие средства на транспортные расходы и снаряжение.
8. Вооружен, наконец.
ПРОТИВ:
1. Неизвестно точно, где находилась та самая кирха, через которую отец попал в подземный бункер.
2. У меня не тникакого опыта в поисковых работах под землей.
3. Бункер затоплен, а у меня нет опыта пользования аквалангом.
4. У меня нет в Калининграде ни друзей, ни родственников. Возникнут трудности с ночлегом.
5. Оборудование для подводных работ стоит дорого, а мои сбережения, к сожалению, невелики.
6. Я один, а подземно-подводные работы опасны и требуют помощников».
Прислонив исписанный лист к настольной лампе, он начал критически рассматривать каждую строку. Теперь, когда можно было провести сравнительный анализ обеих колонок, он начал по очереди рассматривать каждый пункт, прикидывая, насколько в его силах преодолеть отмеченные в списке пункты из колонки «против».
«В конце концов, – думал он, переводя взгляд на карту города, – сколько церквей могло быть в Кенигсберге на этом расположенном вблизи залива пятачке? Ну, две, ну, максимум три. Может быть, одна или две из них сохранились и сейчас, а значит, их можно будет сразу вычеркнуть из поискового списка. Останется не более двух, в крайнем случае трех. Установлю точное место, где они располагались по карте старого города и привяжу их к реально существующим объектам на карте города современного. Затем отправлюсь на место и установлю с точностью до метра, где стояли эти кирхи. Далее придется обойти всех городских ассенизаторов, всех тех, кто прокладывал в тех местах канализацию, рыл траншеи под разные трубы и кабели. Конечно, нужно будет поискать и специалистов из городского коммунального хозяйства. Может быть, на строительных картах отмечены какие-либо непонятные штольни, уходящие в глубь земли? Поговорить, в конце концов, с дворниками тех домов, что стоят там, где ранее располагались отсутствующие сейчас храмы. Вдруг кто-нибудь из них и припомнит какую-либо интересную для меня информацию. И кроме того, не один же там был лаз в подземные катакомбы. Наверняка где-то что-то да сохранилось. Опрошу и всех городских мальчишек, благо, Калининград невелик, а те всегда все лазы и дырки знают».
Он встал и подошел к окну. Посмотрел несколько минут на то, как дождь поливает распускающиеся кусты и деревья. Вернулся за стол.
«Нет, – решил он, – глупости все это. Через два дня такой бурной деятельности весь город будет знать, чем я занимаюсь. И все, не будет мне потом покоя ни от досужих зевак, ни от охочих до чужих сокровищ бандитов. Что же делать?»
Устав сидеть, он встал и принялся расхаживать по тесноватой двухкомнатной «хрущевке», машинально рассматривая корешки стоящих на полках книг. На глаза ему попались «Двенадцать стульев». «Остап Бендер, – вспомнил он, – воришка Альхен. Стоп, минуточку, а кем же наш легендарный турецко-подданный представился этому ворюге? – Юрий вынул книгу и начал искать соответствующую сцену. А, вот кем, нашел он нужную страницу, – пожарным инспектором. Может быть, и мне надеть на время чужую личину. – Он оживился. – Нет, а действительно, идея не такая и плохая. Все же частное лицо, оно и есть частное лицо, к нему у нас везде известно какое отношение, другое дело – полномочный представитель какого-нибудь думского комитета или президентской администрации».
Он крякнул от удовольствия, поставил на место так удачно попавшуюся ему на глаза книгу и вернулся к себе в комнату. Охватившей было его тоски и апатии как не бывало.
– Все эти трудности в конце концов преодолимы, – бормотал он, подчеркивая красным карандашом пункты из колонки ПРОТИВ. «Что там у меня в минусе: не умею с аквалангом плавать? Это ерунда, научусь. Друзей в Калининграде нет, так найду и подружусь. Ведь если и дальше лежать здесь на диване, то точно не удастся ничего путного сделать за оставшиеся годы.
Юрий отыскал среди бумаг на столе карманный календарь и, положив его перед собой, начал планировать, как и когда он сможет использовать накопившиеся у него отпуска.
– Допустим, – рассуждал он, – если я напишу заявление с третьего мая, тогда что у нас получится...
Отсчитав шестьдесят рабочих дней, Юрий с радостью убедился, что на работу ему нужно будет выходить только двенадцатого июля.
«Ну и прекрасно все складывается, – решил он. – Второго мая я, пожалуй, двинусь в сторону Балтийского моря, поброжу по тамошним историческим улицам под видом уполномоченного какого-нибудь земельного комитета, а заодно и подыщу себе подходящее по финансам жилье. Кстати, о финансах. Надо бы выяснить, какими денежными резервами я располагаю, поскольку расходы предстоят немалые».
Он вынул из нижнего ящика своего письменного стола черную пластмассовую коробку и выложил на столешницу хранившиеся в ней ценные бумаги. «Так, что тут меня скопилось? – Юрий начал по очереди разбирать документы, выписывая указанные в них суммы все на том же листе бумаги. – Так, четыреста двадцать четыре доллара на счете в «Инкомбанке», пятьсот долларов на депозите «Российского кредита». – Он пересчитал и тощую пачку наличности, хранившейся там же. – Еще четыреста сорок три доллара. Замечательно. Теперь подсчитаем российские денежки».
Тщательно пересчитав все имеющиеся у него вклады, заначки и наличные, он подвел итог. Общая сумма составила в пересчете на американскую валюту тысячу восемьсот девяносто долларов.
«Скромно, весьма скромно, – решил про себя Юрий. – Начинать с такой незначительной суммой столь масштабное предприятие было бы явно опрометчиво. Да, как же я забыл, – спохватился он, – мне же еще отпускные должны выплатить, а это еще восемьсот тысяч рублей. Кроме того, – продолжал припоминать Юрий, – банка с серебряными полтинниками, видеомагнитофон, телевизор, два серебряных перстня, наконец. А старого барахла сколько! Если все это продать, пусть даже по минимальным ценам, то неплохая денежка прибудет».