Страница:
Часа через три пришла Сапфира, и апостолы решили подвергнуть её испытанию. Умолчав о том, что произошло с её мужем, они спросили, какова сумма, полученная ими от продажи имущества. Когда Сапфира тоже назвала неправильную цифру, Петр заявил: "Что это согласились вы искусить духа господня? вот входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут" (5: 9). Женщина тоже упала замертво к ногам апостолов, и молодые люди похоронили её рядом с мужем. Мораль этого сказания ясна. И прежде всего бросается в глаза разительное несоответствие между преступлением и наказанием, свидетельствующее о совершенно извращенном понятии справедливости. Тут нет и намека на проповедуемые христианством любовь к ближнему, братство, снисхождение и всепрощение. Есть только бескомпромиссный фанатизм и безудержная жестокость.
Ученики Иисуса совершили, скажем прямо, обыкновенный самосуд над супругами, которые как-никак доверились им, примкнули к ним по своей воле и которых можно было упрекнуть лишь в том, что они не сумели до конца преодолеть страх перед завтрашним днем.
А в каком некрасивом свете предстает в этой истории св. Петр, насколько его поведение в этой сцене противоречит всему, что мы знаем об этом апостоле, исполненном простоты и величия! Его совершенно не оправдывает в глазах читателей утверждение, что он действовал по поручению оскорбленного святого духа. Святой дух в роли гневного судьи, сеющего смерть среди тех, кто осмеливается не передать общине все свое имущество,- ведь это же типичное разгневанное божество далекой языческой эпохи! Странно то, что фидеисты, судя по комментариям к различным изданиям Нового завета, не сомневаются в историчности и нравственной справедливости этого сказания. Неизвестно, чем это объяснить: слепой верой во все, что сказано в "священном писании", прятанием головы в песок перед щекотливой проблемой или опасением, что высказывание сомнений по поводу одного отрывка Нового завета может породить критическое отношение и к остальному.
А ведь для сохранения авторитета христианства просто необходимо было бы самым решительным образом отмежеваться от этой истории, словно бы сочиненной самим памфлетистом Цельсом. Ведь все говорит за то, что это выдумка темного, суеверного простонародья, которое таким невзыскательным образом выражало свою богобоязнь. Конечно, мы не знаем, каким путем это сказание попало в текст, но поскольку ученые утверждают, что "Деяния апостолов" столетиями перерабатывались и дополнялись, то не исключено, что сказание об Анании и Сапфире является более поздней вставкой.
А теперь попробуем встать на точку зрения фидеистов и предположить, что история Анании и Сапфиры не была выдумкой суеверных простолюдинов, а произошла в действительности. Тогда возникает мысль, не кроются ли её корни в тогдашних общественных отношениях. Может быть, суровое наказание, постигшее новообращенных христиан, было проявлением вполне понятного негодования людей, отличавшихся чрезвычайно строгими нравами и исключительным бескорыстием. Такие люди могли прийти в возмущение от того, что в их кристально чистое сообщество втерлась пара жуликов, попытавшихся сразу же после крещения утаить от общины часть своего богатства, нарушая таким образом назорейский принцип общности имущества. Но в самом ли деле отношения внутри общины назореев были столь идеальными? Уже последующие фразы в "Деяниях апостолов" заставляют нас усомниться в этом. Назореи отнюдь не были так безукоризненны в материальных вопросах, как могло бы показаться на основании непримиримой позиции св. Петра. Но передадим слово самому автору "Деяний апостолов"; "...Произошел у еллинистов ропот на евреев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей. Тогда двенадцать апостолов, созвав множество учеников, сказали: нехорошо нам, оставив слово божие, пещись о столах. Итак, братия, выберите из среды себя семь человек... их поставим на эту службу, а мы постоянно пребудем в молитве и служении слова" (6: 1-4).
Чтобы правильно понять эту цитату, мы должны прежде всего уяснить себе смысл некоторых слов. И "эллинисты" и "евреи" - назореи, с той лишь разницей, что первыми были евреи, проживавшие на чужбине и говорившие по-гречески, а вторыми - иерусалимские евреи, владеющие лишь арамейским языком. Языковые различия были столь глубоки, что у них существовали даже отдельные молельни, несмотря на то, что и те и другие принадлежали к одной общине назореев, руководимой двенадцатью апостолами.
О чем же идет речь в вышеприведенном фрагменте? А вот о чем: иерусалимских евреев, ведавших общим достоянием секты (по всей вероятности, на том основании, что они составляли в ней большинство), обвинили в том, что "в ежедневном раздаянии потребностей", то есть при распределении пищи и одежды, они обижали эллинистских вдов. Это было серьезное обвинение, которое привело в конце концов к открытому конфликту. Апостолы сочли, очевидно, обвинение справедливым и согласились, чтобы ведение хозяйства перешло к комитету из семи человек, во главе со Стефаном, по-видимому, возглавлявшим движение протеста.
Комитет семи, как сообщает автор "Деяний апостолов", должен был "пещись о столах". Прежде это толковали в том смысле, что на него возлагалась забота об общих трапезах. Однако в последнее время в это стали вкладывать более широкий смысл. Сторонники нового толкования ссылаются на арамейский язык, на котором слово "люди стола" означало торговцев валютой, расставлявших свои столы во дворе храма. Следовательно, в ведении вновь созданного комитета находилось не только продовольствие, но и казна. "Эллинисты", как мы видим, одержали полную победу над своими иерусалимскими единоверцами, вероятно, потому, что, будучи более состоятельными, они вносили больше денег в общую казну, зависевшую, таким образом, от их доброй воли. Предположим, что Анания и Сапфира вступили в секту именно в то время, когда среди её членов вспыхнули упомянутые в "Деяниях апостолов" разногласия. И тогда драконовскую кару за мелкую, в сущности, провинность можно попытаться объяснить крайним раздражением руководителей секты, толкнувшим их на такую жестокость.
С другой стороны, при таких обстоятельствах легко понять и мотивы поступка злосчастных супругов. Разве у них не могло возникнуть опасение, что и они станут жертвами дискриминации, как эллинистские вдовы? Глядя на вещи глазами Анании и Сапфиры, мы приходим к убеждению, что их поступок был не столько проявлением жадности и лицемерия, сколько вполне естественным стремлением беспомощных, напуганных людей как-то подстраховаться, не зависеть полностью от милости столь ненадежной, снедаемой конфликтами общественности.
Все это, разумеется, лишь предположения. Но их в большой мере подтверждает тот факт, что сама церковь довольно скоро отказалась от принципа обобществления имущества, который она поначалу так рьяно отстаивала. Причем отказалась не потому, что ей этого хотелось, а под давлением жизненных обстоятельств. События, столь лаконично описанные в "Деяниях апостолов", доказывают, что в этой области возникли сложности чуть ли не с первых же шагов.
История учит нас, что подобные преобразования никогда не проходят бесконфликтно. Несомненно, также и здесь этот процесс сопровождался многими драматическими столкновениями, при которых, быть может, не обошлось без человеческих жертв. Не исключено, что сказание об Анании и Сапфире - далекое эхо одного из таких трагических инцидентов, врезавшихся сильнее других в память людей. Если это так, то данное сказание не полностью плод народной фантазии, как мы предположили вначале, а один из примеров, подтверждающих мнение, что в легендах зачастую содержится зерно исторической правды.
Страсти св. Стефана.
После истории Анании и Сапфиры в "Деяниях апостолов" следует рассказ о страстях св. Стефана. Он интересен не только своим драматическим содержанием, но главным образом тем, что позволяет сделать ряд любопытных наблюдений, помогающих лучше понять пути развития раннего христианства. Итак, мы прежде всего узнаем, что за спором о разделе благ земных, явившимся непосредственной причиной бунта "эллинистов", скрывались антагонизмы более глубокие и чреватые более серьезными последствиями, чем это могло поначалу казаться! Разница в мышлении, нравах, мироощущении и прежде всего в отношении к иудаизму была между "эллинистами" и иерусалимскими назореями настолько велика, что её не могла сгладить даже общая вера в мессию. "Эллинисты", воспитанные в греческой среде, привыкшие к демократическим свободам крупных метрополий Средиземноморья, отличались, как правило, либерализмом и широтой взглядов. И конечно же их смешила и коробила провинциальная узость иерусалимских единоверцев, считавших себя правоверными иудеями и строго соблюдавших все законы иудаизма. Нетрудно представить себе смятение иерусалимских назореев, когда в их среде начали верховодить "эллинисты", в особенности же Стефан, молодой, темпераментный агитатор, пламенный оратор, чьи дерзкие высказывания грозили навлечь на секту крупные неприятности. И действительно, их опасения вскоре оправдались. Стефан был арестован и предстал перед судом синедриона. Его обвинили в том, что в своих выступлениях он кощунствовал, предсказывая разрушения храма и заявляя, что слово Иисуса выше Моисеевых заповедей.
Стефан, вместо того чтобы защищаться, встал в позу обвинителя. В пламенной речи, ссылаясь на Ветхий завет, он упрекнул евреев в том, что ещё со времени патриархов они постоянно противились божьей воле, а не так давно распяли Иисуса: "Жестоковыйные! люди с необрезанным сердцем и ушами! Вы всегда противитесь духу святому, как отцы ваши, так и вы. Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие праведника, которого предателями и убийцами сделались ныне вы..." (7: 51, 52). Эта дерзкая речь вызвала, разумеется, неописуемое волнение. Разъяренная толпа, подстрекаемая фарисеем по имени Савл, выволокла Стефана за город и побила камнями. В сказании о страстях св. Стефана есть кое-какие недомолвки, наводящие на размышления. С одной стороны, из текста следует, что толпа поволокла
Стефана на расправу прежде, чем закончился суд, и, таким образом, синедрион не успел формально приговорить его к побиванию камнями, которым у евреев обычно карали за кощунство. Но при этом тут же рядом сказано, что "свидетели... положили свои одежды у ног юноши, именем Савла" (7: 58). Эта краткая фраза показывает, что речь идет здесь все же не о самосуде, а о приведении в исполнение законного приговора. В еврейском судопроизводстве существовал обычай, по которому исполнители смертного приговора, готовясь к побиванию камнями, складывали свои одежды к ногам обвинителя.
Страсти св. Стефана положили начало общей волне преследований, а Савл превзошел всех остальных своей жестокостью и фанатизмом. Автор "Деяний апостолов" рассказывает с возмущением, что он "терзал церковь, входя в домы и, влача мужчин и женщин, отдавал в темницу" (8: 3). А чуть дальше изображает его человеком, который "дышал угрозами и убийством" (9: 1). Преследуемых охватила паника. Кто мог, бежал из Иерусалима и искал прибежища в других странах. Таким образом, ещё до миссионерских странствий св. Павла возникли новые очаги христианства в Иудее, Галилее, Самарии, Финикии и на Кипре, в особенности же в Антиохии, блестящей метрополии эллинизма. Вскоре христиане стали обретать единоверцев среди других греко-язычных народов. Один из комиссии семи, Филипп, обратил в Самарии в свою веру сановника царицы эфиопской, а Петр крестил римского сотника Корнелия с семьей и даже принял участие в их трапезе вопреки запретам иудейской религии. В рассказе о преследованиях говорится:
"Все, кроме апостолов, рассеялись по разным местам..." (8:1). Загадочная лаконичность этой фразы интригует и толкает на размышления и догадки. Почему апостолы, невзирая на кровавый террор, остались в Иерусалиме? Впрочем, если внимательно следить за текстом "Деяний апостолов", то можно обнаружить ряд указаний на то, что положение апостолов отнюдь не было таким тяжелым, как поначалу может показаться. Мы с удивлением обнаруживаем, что руководители преследуемых назореев не только не прятались, но вели себя так, словно им ничего не угрожало. Странность этого положения усугубляется ещё тем, что и члены их общины, их подопечные нисколько не пострадали от преследователей. Апостолы не чувствовали необходимости ограничивать и скрывать свою миссионерскую деятельность. Они продолжали выступать публично в городе и во дворе храма, не встречая никаких препятствий со стороны жителей Иерусалима. Поражает также факт, что апостолы по своей собственной воле покидают Иерусалим и свободно возвращаются в него, беспрепятственно поддерживая тесную связь с новыми христианскими центрами в других городах и странах. Так, например, Петр и Иоанн поспешили в Самарию, чтобы помочь Филиппу обращать в христианство язычников. Затем Петр отправился в Лидду, Иоппию и Кесарию, где он исцелял больных, воскресил умершую девочку Тавифу и добился такой удачи, как обращение в христианство римского сотника Корнелия. О том, что община назореев продолжала существовать и действовать также и как организационная единица, мы узнаем хотя и косвенно, но достоверно. Ведь она не могла не существовать, если посылала своих эмиссаров в другие христианские центры, как, например, Варнаву, и "пророков" в Антиохию с просьбой спасти иерусалимских братьев от угрожающего им голода.
Значит, последователи галилейского мессии жили в Иерусалиме в атмосфере мира и терпимости. Это продолжалось до тех пор, пока они не решили за несколько лет до осады города (около 64 года) перекочевать за Иордан.
Борьба за идею христианства.
Во всех средиземноморских городах, которые св. Павел посетил во время своих трех миссионерских путешествий, он встречал яростную, угрожающую его жизни оппозицию со стороны ортодоксальных иудеев. В их нападках чувствуется система, и поэтому некоторые библеисты предполагают, что все эти инциденты организовали агенты, присланные из Иерусалима Иаковом - "братом господним" или кем-то из его приближенных.
Об одном из самых интересных эпизодов этой многолетней борьбы за идею христианства мы узнаем из послания к галатам. Павел ратовал за универсальный характер новой религии. Он хотел облегчить язычникам принятие её, ликвидируя необходимость подчиняться бесконечным ритуальным правилам иудаизма, и прежде всего обряду обрезания. Иаков, Петр и другие назореи считали себя правоверными иудеями, и им трудно было смириться с мыслью, что к их братству могут примкнуть люди, чуждые иудаизму, не подчиняющиеся его законам. Павел же, сознавая, как важен этот вопрос для дальнейшего развития христианства, предпочел вступить в конфликт с еврейскими собратьями, но не отказался от своей концепции. Он никак не ожидал, что именно некоторые новообращенные язычники нанесут ему в этой борьбе, образно выражаясь, удар в спину. Меж тем община галатов, вероятно, под влиянием иудео-христианских агитаторов перешла в иудейство и ввела у себя обрезание. Павел был потрясен и, очевидно, никак не мог взять в толк, почему племя галатов, или галлов, не имевшее ничего общего с иудейством, внезапно побороло в себе отвращение к кровавому обряду.
Однако современные исследователи, во всеоружии достижений исторической науки, сумели объяснить причины этого явления.
Галлы, народ кельтского происхождения, покинули родную Галлию и направились на поиски нового жизненного пространства. В 390 году до нашей эры они завоевали Рим, затем ушли в Малую Азию, создали в Анатолии свое государство и с течением времени полностью эллинизировались. В Анатолии же с незапамятных времен существовал культ фригийской богини Кибелы и её юного возлюбленного Аттиса, который в припадке безумия оскопил себя. Весной, в праздник божественных возлюбленных, разыгрывались драмы-мистерии, содержанием которых были оскопление Аттиса, его смерть и воскресение. Устраивались праздничные шествия и прежде всего оргиастические пляски, во время которых доведенные до экстаза анатолийцы калечили себя в честь бога Аттиса. Миф об умершем от оскопления и воскресшем боге символизировал, разумеется, ритм замирающей и возрождающейся природы. Культ был связан с земледелием, являвшимся основным занятием местного населения. Галаты, тоже занимавшиеся главным образом земледелием и проживавшие в Анатолии уже более трехсот лет, не могли не приобщиться к этому культу. Поэтому обрезание не было для них чем-то ужасным и отталкивающим. Некоторый нажим со стороны единоверцев, верных иудаизму, привел к отождествлению древнееврейского ритуального обряда с укоренившимся в народе анатолийским культом. Прошло более двадцати лет с тех пор, как Павел отправился в Дамаск в качестве агента синедриона. И вот, закончив свое третье миссионерское путешествие, он вернулся в Иерусалим. За это двадцатилетие в иерусалимской общине назореев ничего не изменилось. Руководимая "братом господним", Иаковом, она оставалась по-прежнему одной из многочисленных сект иудаизма. Неудивительно поэтому, что, когда Павел явился к Иакову и старейшинам общины, на него сразу же накинулись с упреками. "Видишь, брат,- читаем мы в "Деяниях апостолов",- сколько тысяч уверовавших иудеев, и все они ревнители закона. А о тебе наслышались они, что ты всех иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям" (21: 20, 21). Павел подчинился требованиям старейшин и семь дней очищался в храме от греха, совершая жертвоприношения. А когда, несмотря на это, разъяренная толпа хотела учинить над ним расправу, он клялся, что никогда не переставал быть одним из них: иудеянином.
Вернемся, однако, назад на целое двадцатилетие и вспомним дело Стефана и его товарищей. Удивительно, что Савл, начиная травлю "эллинистов", словно бы ничего не слышал об апостолах. Трудно поверить, чтобы в таком маленьком городе, как Иерусалим того времени, он мог не знать об их существовании. Но сегодня мы уже понимаем, в чем дело. Если даже двадцать лет спустя иерусалимская община ни на шаг не отошла от иудаизма, то на заре её существования, несомненно, было точно так же. В этой обстановке Савл просто не видел никакой разницы между назореями и всей массой верующих евреев, разбитых на различные секты и религиозные группировки. Также и мессианизм назореев не смущал его, идею мессианства проповедовали и другие иудейские секты, как, например, ессеи. Вера в мессию не считалась у иудеев преступлением, поскольку пророки с незапамятных времен предсказывали его приход. Членам новой секты не ставили в вину того, что они почитали Иисуса, как мессию, при условии, что они в остальном придерживались законов Торы. Иаков же и его собратья ежедневно совершали моления в храме, вызывая всеобщее уважение своим благочестием, чистотой нравов и четким соблюдением правил моисеевой религии. Основания для беспокойства давала только та часть приверженцев Иисуса, которых автор "Деяний апостолов" называет "эллинистами". Прибыв из разных городов эллинского мира, они шокировали провинциальных жителей Иерусалима свободой нравов и критическими высказываниями на различные щекотливые темы. Некоторые из этих высказываний смахивали на кощунство, ересь и бунт против власти синедриона.
Защитительная речь Стефана, отрывок из которой мы привели выше, показывает, как далеко заходили "эллинисты" в своем радикализме. Стефан изображает в ней историю еврейского народа как непрерывную цепь нарушений божьей воли, а поколения евреев - как преступников, которые убивали своих пророков и, наконец, недавно распяли Иисуса Назорейского. Совершенно очевидно, что "эллинисты" отворачивались от старой религии и - сознательно или нет - шли к вероотступничеству. Неудивительно поэтому, что Савл, проявляя терпимость к лояльным иудеохристианам, "эллинистов" считал опасными смутьянами, которых следовало обуздать во что бы то ни стало.
В самом ли деле Савл так по-разному относился к двум группам назореев? Не является ли эта гипотеза слишком произвольной? Автор "Деяний апостолов" не дает нам, правда, точных сведений по этому вопросу, но в его повествовании есть детали, подкрепляющие нашу точку зрения. Так мы узнаем из "Деяний апостолов", что после драматического бегства из Дамаска Савл снова появился в Иерусалиме. И тогда произошло нечто странное: он пришел прямо к Петру и Иакову, и те, убежденные Варнавой в искренности его обращения, встретили его с радушием. В общем, Савл вел себя как человек, не испытывающий чувства вины, и апостолы, со своей стороны, не питали по отношению к нему никакой обиды.
Между тем "эллинисты", с которыми он тоже пытался установить связь, отнеслись к нему совершенно иначе: хотели убить его, и ему пришлось бежать из города. Откуда такая ярость? Совершенно очевидно, что именно они, а не подопечные Иакова были прежде жертвами его террора, по его вине потеряли родных и друзей и ещё совсем недавно вынуждены были скрываться от его палачей.
"Эллинисты" и другие.
обстоятельства и события убедительно доказывают, что христианская общественность в Иерусалиме очень рано распалась на две группировки. В "Деяниях апостолов" мы находим кое-какие указания на то, как углубился этот разлом после бунта "эллинистов". Нельзя забывать, что Иерусалим был тогда, в сущности, небольшим городком, все жители которого могли знать друг друга, по крайней мере в лицо. Ведь они изо дня в день толклись по тем же тесным улочкам и проводили много времени во дворе храма, игравшем в Иерусалиме ту же роль, что форум в Риме и агора в греческих городах; и все же, как ни странно, "эллинисты" какое-то время даже не подозревали, что Савл находится в городе, столковался с апостолами и беспрепятственно проповедует в их среде свое учение. Они узнали о нем лишь тогда, когда он сам дал знать о себе. Право же, трудно найти более убедительное доказательство того, насколько продвинулся процесс отчуждения двух групп назореев. Но это ещё не все. Вот что мы читаем в "Деяниях апостолов": "Братья, узнав о сем, о намерении убить Савла, отправили его в Кесарию и препроводили в Таре" (9: 30). Значит, люди Иакова не щадили энергии и денег, чтобы вырвать Савла из рук "эллинистских" мстителей, хотя не могли не знать, сколько зла он им причинил. Чем руководствовались иудео-христиане в своем милосердном поступке? Скрытой убежденностью, что Савл справедливо обуздал опасных еретических авантюристов? Или простым человеческим снисхождением к тому, кто зачеркнул свое ужасное прошлое и примкнул к ним? Каковы бы ни были подлинные мотивы их действий, несомненно одно: обе христианские группировки шли уже в то время каждая своим путем и более того враждовали друг с другом.
Мы показали, как можно путем логического умозаключения прочесть между строк то, о чем автор сознательно или несознательно умолчал. Полученные таким образом выводы весьма неожиданны и чрезвычайно полезны для лучшего понимания того, что в действительности происходило в первые годы существования христианства. Итак, мы пришли к выводу, что Савл преследовал не всех назореев, а лишь представителей крайнего крыла: "эллинистов" и их главного агитатора, Стефана. Причем отнюдь не за то, что они были последователями галилейского пророка, а за их воинственность, которая могла вызвать в городе политические беспорядки. Евреи подавляли в зародыше такие экстремистские выступления, опасаясь - и не без оснований - вооруженной интервенции римлян.
Итак, Савл защищал не Моисееву религию, которой, по его мнению, ничего со стороны назореев не угрожало, он защищал от покушений "эллинистов" старый строй с его издревле сложившимися общественными отношениями и властью синедриона. То есть им руководили исключительно политические, а не религиозные мотивы. И тут напрашивается вывод, что преследование христиан в том смысле, в каком их изображает церковная традиция, вообще не имело места. Этот вывод интересен для нас ещё и потому, что позволяет глубже понять любопытнейший, загадочный внутренний облик св. Павла. Как известно, его обращение в веру назореев было внезапным и, казалось бы, парадоксальным. Неудивительно, что людям, отлично помнившим ещё этого свирепого агента синедриона, такое
внезапное превращение казалось чудом.
Но мы, проанализировав взятые из текста фактографические детали, знаем уже сегодня, что этот внезапный поворот был, в сущности, неизбежен. Прежде всего, как мы установили, у него не было никаких ни личных, ни религиозных предубеждений по отношению к людям, которые, сохраняя верность иудаизму, верили в божественную миссию Иисуса. Он никогда не только не поднимал на них руку, но они были ему, в сущности, ближе, чем это могло показаться. Ведь он был фарисей, а фарисеи, в отличие от саддукеев, тоже верили в бессмертие души, в воскресение и приход предсказанного пророками мессии. От веры в мессию до убеждения, что Иисус и есть мессия, был всего один шаг. И Савл во время своего путешествия в Дамаск этот шаг сделал. Все, что мы узнаем из посланий самого Павла и из "Деяний апостолов", доказывает, что это был не случайный выбор, а необходимость, вытекающая из его внутренних склонностей и феноменальной цепкости ума. В соответствии с составленной библеистами хронологической таблицей, все описанные выше события приходятся примерно на 35-36 годы, то есть они произошли за тридцать пять лет до разрушения Иерусалима и, что самое удивительное, вскоре после смерти Иисуса. Значит, его учение очень рано начало отрываться от своего иудаистского ствола. Это произошло, как мы знаем, стараниями "эллинистов", то есть евреев, говоривших на греческом языке, которые вынуждены были покинуть Иерусалим. Поселившись в эллинских метрополиях Средиземноморья, они становились пионерами христианства, подчиняясь одновременно преображающему влиянию новой среды. Христианские общины, выраставшие, как грибы, по всему Средиземноморскому побережью, приобретали все новых адептов, но в представлении этих неофитов Иерусалим был уже каким-то экзотическим городком где-то на краю света. Они по сути дела не имели понятия о том, кем был Иисус в действительности, какова была его судьба. То, что им рассказывали, касалось главным образом его божественной миссии, мученической смерти и воскресения. Они любили его за то, что ради их спасения он принял такую же смерть, какой карали их, плебеев Римской империи, голытьбу, лишенную каких-либо человеческих прав. И разумеется, при этой любви, преклонении и обожании им хотелось знать, каким он был человеком, что говорил, как выглядел, как вел себя в повседневной жизни. Они жадно ловили и распространяли любые сведения о нем. Но вести из иудейской провинции доходили скудные, искаженные и сильно поблекшие от расстояния. Что касается очевидцев событий, появлявшихся иногда в эллинских метрополиях, то шансы встретиться с ними были поистине ничтожны. Ведь их было очень немного, а количество христиан исчислялось уже тысячами и тысячами. Кроме того, эти истинные или мнимые спутники Учителя рассказывали о нем лишь то, что он творил чудеса, погиб на кресте и воскрес. Его земная биография их не интересовала. Типичным примером является тут св. Павел. Из его посланий, то есть из самых древних документов христианства, тогдашний читатель узнавал об Иисусе лишь то, что он был распят и потом воскрес. Автор не называет даже имен его родителей, Иосифа и Марии. Для людей, привыкших мыслить конкретными, осязательными образами, такой вакуум был невыносим. И народная фантазия заполняла его, создавая легенды и притчи, полные обаяния и глубокого смысла. Таким образом, постепенно создавалась агиографическая биография божественного учителя, основанная на смешении фактов с вымыслом. Пищу для этого фольклорного творчества верующие черпали не только из собственных чаяний и надежд, но и из древних мессианских традиций иудаизма и из греческих религиозных мистерий. Таким образом, чуть ли не сразу же после смерти Иисуса началось то синкретическое слияние еврейских и греческих элементов, из которого возникла в конечном итоге новая религия. В её основе лежала христология, сформулированная св. Павлом, и мифологический образ Иисуса Христа, созданный авторами евангелий, образ, мало похожий на еврейского пророка из Галилеи.
Ученики Иисуса совершили, скажем прямо, обыкновенный самосуд над супругами, которые как-никак доверились им, примкнули к ним по своей воле и которых можно было упрекнуть лишь в том, что они не сумели до конца преодолеть страх перед завтрашним днем.
А в каком некрасивом свете предстает в этой истории св. Петр, насколько его поведение в этой сцене противоречит всему, что мы знаем об этом апостоле, исполненном простоты и величия! Его совершенно не оправдывает в глазах читателей утверждение, что он действовал по поручению оскорбленного святого духа. Святой дух в роли гневного судьи, сеющего смерть среди тех, кто осмеливается не передать общине все свое имущество,- ведь это же типичное разгневанное божество далекой языческой эпохи! Странно то, что фидеисты, судя по комментариям к различным изданиям Нового завета, не сомневаются в историчности и нравственной справедливости этого сказания. Неизвестно, чем это объяснить: слепой верой во все, что сказано в "священном писании", прятанием головы в песок перед щекотливой проблемой или опасением, что высказывание сомнений по поводу одного отрывка Нового завета может породить критическое отношение и к остальному.
А ведь для сохранения авторитета христианства просто необходимо было бы самым решительным образом отмежеваться от этой истории, словно бы сочиненной самим памфлетистом Цельсом. Ведь все говорит за то, что это выдумка темного, суеверного простонародья, которое таким невзыскательным образом выражало свою богобоязнь. Конечно, мы не знаем, каким путем это сказание попало в текст, но поскольку ученые утверждают, что "Деяния апостолов" столетиями перерабатывались и дополнялись, то не исключено, что сказание об Анании и Сапфире является более поздней вставкой.
А теперь попробуем встать на точку зрения фидеистов и предположить, что история Анании и Сапфиры не была выдумкой суеверных простолюдинов, а произошла в действительности. Тогда возникает мысль, не кроются ли её корни в тогдашних общественных отношениях. Может быть, суровое наказание, постигшее новообращенных христиан, было проявлением вполне понятного негодования людей, отличавшихся чрезвычайно строгими нравами и исключительным бескорыстием. Такие люди могли прийти в возмущение от того, что в их кристально чистое сообщество втерлась пара жуликов, попытавшихся сразу же после крещения утаить от общины часть своего богатства, нарушая таким образом назорейский принцип общности имущества. Но в самом ли деле отношения внутри общины назореев были столь идеальными? Уже последующие фразы в "Деяниях апостолов" заставляют нас усомниться в этом. Назореи отнюдь не были так безукоризненны в материальных вопросах, как могло бы показаться на основании непримиримой позиции св. Петра. Но передадим слово самому автору "Деяний апостолов"; "...Произошел у еллинистов ропот на евреев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей. Тогда двенадцать апостолов, созвав множество учеников, сказали: нехорошо нам, оставив слово божие, пещись о столах. Итак, братия, выберите из среды себя семь человек... их поставим на эту службу, а мы постоянно пребудем в молитве и служении слова" (6: 1-4).
Чтобы правильно понять эту цитату, мы должны прежде всего уяснить себе смысл некоторых слов. И "эллинисты" и "евреи" - назореи, с той лишь разницей, что первыми были евреи, проживавшие на чужбине и говорившие по-гречески, а вторыми - иерусалимские евреи, владеющие лишь арамейским языком. Языковые различия были столь глубоки, что у них существовали даже отдельные молельни, несмотря на то, что и те и другие принадлежали к одной общине назореев, руководимой двенадцатью апостолами.
О чем же идет речь в вышеприведенном фрагменте? А вот о чем: иерусалимских евреев, ведавших общим достоянием секты (по всей вероятности, на том основании, что они составляли в ней большинство), обвинили в том, что "в ежедневном раздаянии потребностей", то есть при распределении пищи и одежды, они обижали эллинистских вдов. Это было серьезное обвинение, которое привело в конце концов к открытому конфликту. Апостолы сочли, очевидно, обвинение справедливым и согласились, чтобы ведение хозяйства перешло к комитету из семи человек, во главе со Стефаном, по-видимому, возглавлявшим движение протеста.
Комитет семи, как сообщает автор "Деяний апостолов", должен был "пещись о столах". Прежде это толковали в том смысле, что на него возлагалась забота об общих трапезах. Однако в последнее время в это стали вкладывать более широкий смысл. Сторонники нового толкования ссылаются на арамейский язык, на котором слово "люди стола" означало торговцев валютой, расставлявших свои столы во дворе храма. Следовательно, в ведении вновь созданного комитета находилось не только продовольствие, но и казна. "Эллинисты", как мы видим, одержали полную победу над своими иерусалимскими единоверцами, вероятно, потому, что, будучи более состоятельными, они вносили больше денег в общую казну, зависевшую, таким образом, от их доброй воли. Предположим, что Анания и Сапфира вступили в секту именно в то время, когда среди её членов вспыхнули упомянутые в "Деяниях апостолов" разногласия. И тогда драконовскую кару за мелкую, в сущности, провинность можно попытаться объяснить крайним раздражением руководителей секты, толкнувшим их на такую жестокость.
С другой стороны, при таких обстоятельствах легко понять и мотивы поступка злосчастных супругов. Разве у них не могло возникнуть опасение, что и они станут жертвами дискриминации, как эллинистские вдовы? Глядя на вещи глазами Анании и Сапфиры, мы приходим к убеждению, что их поступок был не столько проявлением жадности и лицемерия, сколько вполне естественным стремлением беспомощных, напуганных людей как-то подстраховаться, не зависеть полностью от милости столь ненадежной, снедаемой конфликтами общественности.
Все это, разумеется, лишь предположения. Но их в большой мере подтверждает тот факт, что сама церковь довольно скоро отказалась от принципа обобществления имущества, который она поначалу так рьяно отстаивала. Причем отказалась не потому, что ей этого хотелось, а под давлением жизненных обстоятельств. События, столь лаконично описанные в "Деяниях апостолов", доказывают, что в этой области возникли сложности чуть ли не с первых же шагов.
История учит нас, что подобные преобразования никогда не проходят бесконфликтно. Несомненно, также и здесь этот процесс сопровождался многими драматическими столкновениями, при которых, быть может, не обошлось без человеческих жертв. Не исключено, что сказание об Анании и Сапфире - далекое эхо одного из таких трагических инцидентов, врезавшихся сильнее других в память людей. Если это так, то данное сказание не полностью плод народной фантазии, как мы предположили вначале, а один из примеров, подтверждающих мнение, что в легендах зачастую содержится зерно исторической правды.
Страсти св. Стефана.
После истории Анании и Сапфиры в "Деяниях апостолов" следует рассказ о страстях св. Стефана. Он интересен не только своим драматическим содержанием, но главным образом тем, что позволяет сделать ряд любопытных наблюдений, помогающих лучше понять пути развития раннего христианства. Итак, мы прежде всего узнаем, что за спором о разделе благ земных, явившимся непосредственной причиной бунта "эллинистов", скрывались антагонизмы более глубокие и чреватые более серьезными последствиями, чем это могло поначалу казаться! Разница в мышлении, нравах, мироощущении и прежде всего в отношении к иудаизму была между "эллинистами" и иерусалимскими назореями настолько велика, что её не могла сгладить даже общая вера в мессию. "Эллинисты", воспитанные в греческой среде, привыкшие к демократическим свободам крупных метрополий Средиземноморья, отличались, как правило, либерализмом и широтой взглядов. И конечно же их смешила и коробила провинциальная узость иерусалимских единоверцев, считавших себя правоверными иудеями и строго соблюдавших все законы иудаизма. Нетрудно представить себе смятение иерусалимских назореев, когда в их среде начали верховодить "эллинисты", в особенности же Стефан, молодой, темпераментный агитатор, пламенный оратор, чьи дерзкие высказывания грозили навлечь на секту крупные неприятности. И действительно, их опасения вскоре оправдались. Стефан был арестован и предстал перед судом синедриона. Его обвинили в том, что в своих выступлениях он кощунствовал, предсказывая разрушения храма и заявляя, что слово Иисуса выше Моисеевых заповедей.
Стефан, вместо того чтобы защищаться, встал в позу обвинителя. В пламенной речи, ссылаясь на Ветхий завет, он упрекнул евреев в том, что ещё со времени патриархов они постоянно противились божьей воле, а не так давно распяли Иисуса: "Жестоковыйные! люди с необрезанным сердцем и ушами! Вы всегда противитесь духу святому, как отцы ваши, так и вы. Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие праведника, которого предателями и убийцами сделались ныне вы..." (7: 51, 52). Эта дерзкая речь вызвала, разумеется, неописуемое волнение. Разъяренная толпа, подстрекаемая фарисеем по имени Савл, выволокла Стефана за город и побила камнями. В сказании о страстях св. Стефана есть кое-какие недомолвки, наводящие на размышления. С одной стороны, из текста следует, что толпа поволокла
Стефана на расправу прежде, чем закончился суд, и, таким образом, синедрион не успел формально приговорить его к побиванию камнями, которым у евреев обычно карали за кощунство. Но при этом тут же рядом сказано, что "свидетели... положили свои одежды у ног юноши, именем Савла" (7: 58). Эта краткая фраза показывает, что речь идет здесь все же не о самосуде, а о приведении в исполнение законного приговора. В еврейском судопроизводстве существовал обычай, по которому исполнители смертного приговора, готовясь к побиванию камнями, складывали свои одежды к ногам обвинителя.
Страсти св. Стефана положили начало общей волне преследований, а Савл превзошел всех остальных своей жестокостью и фанатизмом. Автор "Деяний апостолов" рассказывает с возмущением, что он "терзал церковь, входя в домы и, влача мужчин и женщин, отдавал в темницу" (8: 3). А чуть дальше изображает его человеком, который "дышал угрозами и убийством" (9: 1). Преследуемых охватила паника. Кто мог, бежал из Иерусалима и искал прибежища в других странах. Таким образом, ещё до миссионерских странствий св. Павла возникли новые очаги христианства в Иудее, Галилее, Самарии, Финикии и на Кипре, в особенности же в Антиохии, блестящей метрополии эллинизма. Вскоре христиане стали обретать единоверцев среди других греко-язычных народов. Один из комиссии семи, Филипп, обратил в Самарии в свою веру сановника царицы эфиопской, а Петр крестил римского сотника Корнелия с семьей и даже принял участие в их трапезе вопреки запретам иудейской религии. В рассказе о преследованиях говорится:
"Все, кроме апостолов, рассеялись по разным местам..." (8:1). Загадочная лаконичность этой фразы интригует и толкает на размышления и догадки. Почему апостолы, невзирая на кровавый террор, остались в Иерусалиме? Впрочем, если внимательно следить за текстом "Деяний апостолов", то можно обнаружить ряд указаний на то, что положение апостолов отнюдь не было таким тяжелым, как поначалу может показаться. Мы с удивлением обнаруживаем, что руководители преследуемых назореев не только не прятались, но вели себя так, словно им ничего не угрожало. Странность этого положения усугубляется ещё тем, что и члены их общины, их подопечные нисколько не пострадали от преследователей. Апостолы не чувствовали необходимости ограничивать и скрывать свою миссионерскую деятельность. Они продолжали выступать публично в городе и во дворе храма, не встречая никаких препятствий со стороны жителей Иерусалима. Поражает также факт, что апостолы по своей собственной воле покидают Иерусалим и свободно возвращаются в него, беспрепятственно поддерживая тесную связь с новыми христианскими центрами в других городах и странах. Так, например, Петр и Иоанн поспешили в Самарию, чтобы помочь Филиппу обращать в христианство язычников. Затем Петр отправился в Лидду, Иоппию и Кесарию, где он исцелял больных, воскресил умершую девочку Тавифу и добился такой удачи, как обращение в христианство римского сотника Корнелия. О том, что община назореев продолжала существовать и действовать также и как организационная единица, мы узнаем хотя и косвенно, но достоверно. Ведь она не могла не существовать, если посылала своих эмиссаров в другие христианские центры, как, например, Варнаву, и "пророков" в Антиохию с просьбой спасти иерусалимских братьев от угрожающего им голода.
Значит, последователи галилейского мессии жили в Иерусалиме в атмосфере мира и терпимости. Это продолжалось до тех пор, пока они не решили за несколько лет до осады города (около 64 года) перекочевать за Иордан.
Борьба за идею христианства.
Во всех средиземноморских городах, которые св. Павел посетил во время своих трех миссионерских путешествий, он встречал яростную, угрожающую его жизни оппозицию со стороны ортодоксальных иудеев. В их нападках чувствуется система, и поэтому некоторые библеисты предполагают, что все эти инциденты организовали агенты, присланные из Иерусалима Иаковом - "братом господним" или кем-то из его приближенных.
Об одном из самых интересных эпизодов этой многолетней борьбы за идею христианства мы узнаем из послания к галатам. Павел ратовал за универсальный характер новой религии. Он хотел облегчить язычникам принятие её, ликвидируя необходимость подчиняться бесконечным ритуальным правилам иудаизма, и прежде всего обряду обрезания. Иаков, Петр и другие назореи считали себя правоверными иудеями, и им трудно было смириться с мыслью, что к их братству могут примкнуть люди, чуждые иудаизму, не подчиняющиеся его законам. Павел же, сознавая, как важен этот вопрос для дальнейшего развития христианства, предпочел вступить в конфликт с еврейскими собратьями, но не отказался от своей концепции. Он никак не ожидал, что именно некоторые новообращенные язычники нанесут ему в этой борьбе, образно выражаясь, удар в спину. Меж тем община галатов, вероятно, под влиянием иудео-христианских агитаторов перешла в иудейство и ввела у себя обрезание. Павел был потрясен и, очевидно, никак не мог взять в толк, почему племя галатов, или галлов, не имевшее ничего общего с иудейством, внезапно побороло в себе отвращение к кровавому обряду.
Однако современные исследователи, во всеоружии достижений исторической науки, сумели объяснить причины этого явления.
Галлы, народ кельтского происхождения, покинули родную Галлию и направились на поиски нового жизненного пространства. В 390 году до нашей эры они завоевали Рим, затем ушли в Малую Азию, создали в Анатолии свое государство и с течением времени полностью эллинизировались. В Анатолии же с незапамятных времен существовал культ фригийской богини Кибелы и её юного возлюбленного Аттиса, который в припадке безумия оскопил себя. Весной, в праздник божественных возлюбленных, разыгрывались драмы-мистерии, содержанием которых были оскопление Аттиса, его смерть и воскресение. Устраивались праздничные шествия и прежде всего оргиастические пляски, во время которых доведенные до экстаза анатолийцы калечили себя в честь бога Аттиса. Миф об умершем от оскопления и воскресшем боге символизировал, разумеется, ритм замирающей и возрождающейся природы. Культ был связан с земледелием, являвшимся основным занятием местного населения. Галаты, тоже занимавшиеся главным образом земледелием и проживавшие в Анатолии уже более трехсот лет, не могли не приобщиться к этому культу. Поэтому обрезание не было для них чем-то ужасным и отталкивающим. Некоторый нажим со стороны единоверцев, верных иудаизму, привел к отождествлению древнееврейского ритуального обряда с укоренившимся в народе анатолийским культом. Прошло более двадцати лет с тех пор, как Павел отправился в Дамаск в качестве агента синедриона. И вот, закончив свое третье миссионерское путешествие, он вернулся в Иерусалим. За это двадцатилетие в иерусалимской общине назореев ничего не изменилось. Руководимая "братом господним", Иаковом, она оставалась по-прежнему одной из многочисленных сект иудаизма. Неудивительно поэтому, что, когда Павел явился к Иакову и старейшинам общины, на него сразу же накинулись с упреками. "Видишь, брат,- читаем мы в "Деяниях апостолов",- сколько тысяч уверовавших иудеев, и все они ревнители закона. А о тебе наслышались они, что ты всех иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям" (21: 20, 21). Павел подчинился требованиям старейшин и семь дней очищался в храме от греха, совершая жертвоприношения. А когда, несмотря на это, разъяренная толпа хотела учинить над ним расправу, он клялся, что никогда не переставал быть одним из них: иудеянином.
Вернемся, однако, назад на целое двадцатилетие и вспомним дело Стефана и его товарищей. Удивительно, что Савл, начиная травлю "эллинистов", словно бы ничего не слышал об апостолах. Трудно поверить, чтобы в таком маленьком городе, как Иерусалим того времени, он мог не знать об их существовании. Но сегодня мы уже понимаем, в чем дело. Если даже двадцать лет спустя иерусалимская община ни на шаг не отошла от иудаизма, то на заре её существования, несомненно, было точно так же. В этой обстановке Савл просто не видел никакой разницы между назореями и всей массой верующих евреев, разбитых на различные секты и религиозные группировки. Также и мессианизм назореев не смущал его, идею мессианства проповедовали и другие иудейские секты, как, например, ессеи. Вера в мессию не считалась у иудеев преступлением, поскольку пророки с незапамятных времен предсказывали его приход. Членам новой секты не ставили в вину того, что они почитали Иисуса, как мессию, при условии, что они в остальном придерживались законов Торы. Иаков же и его собратья ежедневно совершали моления в храме, вызывая всеобщее уважение своим благочестием, чистотой нравов и четким соблюдением правил моисеевой религии. Основания для беспокойства давала только та часть приверженцев Иисуса, которых автор "Деяний апостолов" называет "эллинистами". Прибыв из разных городов эллинского мира, они шокировали провинциальных жителей Иерусалима свободой нравов и критическими высказываниями на различные щекотливые темы. Некоторые из этих высказываний смахивали на кощунство, ересь и бунт против власти синедриона.
Защитительная речь Стефана, отрывок из которой мы привели выше, показывает, как далеко заходили "эллинисты" в своем радикализме. Стефан изображает в ней историю еврейского народа как непрерывную цепь нарушений божьей воли, а поколения евреев - как преступников, которые убивали своих пророков и, наконец, недавно распяли Иисуса Назорейского. Совершенно очевидно, что "эллинисты" отворачивались от старой религии и - сознательно или нет - шли к вероотступничеству. Неудивительно поэтому, что Савл, проявляя терпимость к лояльным иудеохристианам, "эллинистов" считал опасными смутьянами, которых следовало обуздать во что бы то ни стало.
В самом ли деле Савл так по-разному относился к двум группам назореев? Не является ли эта гипотеза слишком произвольной? Автор "Деяний апостолов" не дает нам, правда, точных сведений по этому вопросу, но в его повествовании есть детали, подкрепляющие нашу точку зрения. Так мы узнаем из "Деяний апостолов", что после драматического бегства из Дамаска Савл снова появился в Иерусалиме. И тогда произошло нечто странное: он пришел прямо к Петру и Иакову, и те, убежденные Варнавой в искренности его обращения, встретили его с радушием. В общем, Савл вел себя как человек, не испытывающий чувства вины, и апостолы, со своей стороны, не питали по отношению к нему никакой обиды.
Между тем "эллинисты", с которыми он тоже пытался установить связь, отнеслись к нему совершенно иначе: хотели убить его, и ему пришлось бежать из города. Откуда такая ярость? Совершенно очевидно, что именно они, а не подопечные Иакова были прежде жертвами его террора, по его вине потеряли родных и друзей и ещё совсем недавно вынуждены были скрываться от его палачей.
"Эллинисты" и другие.
обстоятельства и события убедительно доказывают, что христианская общественность в Иерусалиме очень рано распалась на две группировки. В "Деяниях апостолов" мы находим кое-какие указания на то, как углубился этот разлом после бунта "эллинистов". Нельзя забывать, что Иерусалим был тогда, в сущности, небольшим городком, все жители которого могли знать друг друга, по крайней мере в лицо. Ведь они изо дня в день толклись по тем же тесным улочкам и проводили много времени во дворе храма, игравшем в Иерусалиме ту же роль, что форум в Риме и агора в греческих городах; и все же, как ни странно, "эллинисты" какое-то время даже не подозревали, что Савл находится в городе, столковался с апостолами и беспрепятственно проповедует в их среде свое учение. Они узнали о нем лишь тогда, когда он сам дал знать о себе. Право же, трудно найти более убедительное доказательство того, насколько продвинулся процесс отчуждения двух групп назореев. Но это ещё не все. Вот что мы читаем в "Деяниях апостолов": "Братья, узнав о сем, о намерении убить Савла, отправили его в Кесарию и препроводили в Таре" (9: 30). Значит, люди Иакова не щадили энергии и денег, чтобы вырвать Савла из рук "эллинистских" мстителей, хотя не могли не знать, сколько зла он им причинил. Чем руководствовались иудео-христиане в своем милосердном поступке? Скрытой убежденностью, что Савл справедливо обуздал опасных еретических авантюристов? Или простым человеческим снисхождением к тому, кто зачеркнул свое ужасное прошлое и примкнул к ним? Каковы бы ни были подлинные мотивы их действий, несомненно одно: обе христианские группировки шли уже в то время каждая своим путем и более того враждовали друг с другом.
Мы показали, как можно путем логического умозаключения прочесть между строк то, о чем автор сознательно или несознательно умолчал. Полученные таким образом выводы весьма неожиданны и чрезвычайно полезны для лучшего понимания того, что в действительности происходило в первые годы существования христианства. Итак, мы пришли к выводу, что Савл преследовал не всех назореев, а лишь представителей крайнего крыла: "эллинистов" и их главного агитатора, Стефана. Причем отнюдь не за то, что они были последователями галилейского пророка, а за их воинственность, которая могла вызвать в городе политические беспорядки. Евреи подавляли в зародыше такие экстремистские выступления, опасаясь - и не без оснований - вооруженной интервенции римлян.
Итак, Савл защищал не Моисееву религию, которой, по его мнению, ничего со стороны назореев не угрожало, он защищал от покушений "эллинистов" старый строй с его издревле сложившимися общественными отношениями и властью синедриона. То есть им руководили исключительно политические, а не религиозные мотивы. И тут напрашивается вывод, что преследование христиан в том смысле, в каком их изображает церковная традиция, вообще не имело места. Этот вывод интересен для нас ещё и потому, что позволяет глубже понять любопытнейший, загадочный внутренний облик св. Павла. Как известно, его обращение в веру назореев было внезапным и, казалось бы, парадоксальным. Неудивительно, что людям, отлично помнившим ещё этого свирепого агента синедриона, такое
внезапное превращение казалось чудом.
Но мы, проанализировав взятые из текста фактографические детали, знаем уже сегодня, что этот внезапный поворот был, в сущности, неизбежен. Прежде всего, как мы установили, у него не было никаких ни личных, ни религиозных предубеждений по отношению к людям, которые, сохраняя верность иудаизму, верили в божественную миссию Иисуса. Он никогда не только не поднимал на них руку, но они были ему, в сущности, ближе, чем это могло показаться. Ведь он был фарисей, а фарисеи, в отличие от саддукеев, тоже верили в бессмертие души, в воскресение и приход предсказанного пророками мессии. От веры в мессию до убеждения, что Иисус и есть мессия, был всего один шаг. И Савл во время своего путешествия в Дамаск этот шаг сделал. Все, что мы узнаем из посланий самого Павла и из "Деяний апостолов", доказывает, что это был не случайный выбор, а необходимость, вытекающая из его внутренних склонностей и феноменальной цепкости ума. В соответствии с составленной библеистами хронологической таблицей, все описанные выше события приходятся примерно на 35-36 годы, то есть они произошли за тридцать пять лет до разрушения Иерусалима и, что самое удивительное, вскоре после смерти Иисуса. Значит, его учение очень рано начало отрываться от своего иудаистского ствола. Это произошло, как мы знаем, стараниями "эллинистов", то есть евреев, говоривших на греческом языке, которые вынуждены были покинуть Иерусалим. Поселившись в эллинских метрополиях Средиземноморья, они становились пионерами христианства, подчиняясь одновременно преображающему влиянию новой среды. Христианские общины, выраставшие, как грибы, по всему Средиземноморскому побережью, приобретали все новых адептов, но в представлении этих неофитов Иерусалим был уже каким-то экзотическим городком где-то на краю света. Они по сути дела не имели понятия о том, кем был Иисус в действительности, какова была его судьба. То, что им рассказывали, касалось главным образом его божественной миссии, мученической смерти и воскресения. Они любили его за то, что ради их спасения он принял такую же смерть, какой карали их, плебеев Римской империи, голытьбу, лишенную каких-либо человеческих прав. И разумеется, при этой любви, преклонении и обожании им хотелось знать, каким он был человеком, что говорил, как выглядел, как вел себя в повседневной жизни. Они жадно ловили и распространяли любые сведения о нем. Но вести из иудейской провинции доходили скудные, искаженные и сильно поблекшие от расстояния. Что касается очевидцев событий, появлявшихся иногда в эллинских метрополиях, то шансы встретиться с ними были поистине ничтожны. Ведь их было очень немного, а количество христиан исчислялось уже тысячами и тысячами. Кроме того, эти истинные или мнимые спутники Учителя рассказывали о нем лишь то, что он творил чудеса, погиб на кресте и воскрес. Его земная биография их не интересовала. Типичным примером является тут св. Павел. Из его посланий, то есть из самых древних документов христианства, тогдашний читатель узнавал об Иисусе лишь то, что он был распят и потом воскрес. Автор не называет даже имен его родителей, Иосифа и Марии. Для людей, привыкших мыслить конкретными, осязательными образами, такой вакуум был невыносим. И народная фантазия заполняла его, создавая легенды и притчи, полные обаяния и глубокого смысла. Таким образом, постепенно создавалась агиографическая биография божественного учителя, основанная на смешении фактов с вымыслом. Пищу для этого фольклорного творчества верующие черпали не только из собственных чаяний и надежд, но и из древних мессианских традиций иудаизма и из греческих религиозных мистерий. Таким образом, чуть ли не сразу же после смерти Иисуса началось то синкретическое слияние еврейских и греческих элементов, из которого возникла в конечном итоге новая религия. В её основе лежала христология, сформулированная св. Павлом, и мифологический образ Иисуса Христа, созданный авторами евангелий, образ, мало похожий на еврейского пророка из Галилеи.