Страница:
Пока Левантер болтал с Лисичкой, появился швейцарский механик. Едва заглянув в мотор, он заявил, что не может починить его на месте, и отбуксировал Лисичкину машину в свой гараж, находившийся в пограничном городке неподалеку. Левантер развернул машину и, сопровождаемый веселым дружеским одобрением пограничников, поехал за ним следом вместе с Лисичкой.
Он пригласил ее пообедать с ним, пока она ждет свою машину. За едой Лисичка упомянула, что только что вышла из швейцарской клиники. Когда клиника всплыла в их беседе во второй раз, Левантер спросил, по какому поводу она там лечилась. Сначала она заколебалась, но потом все же призналась, что перенесла операцию по удалению опухоли в матке. Она стыдливо опустила ресницы, объясняя, что, хотя опухоль оказалась доброкачественной и врачи смогли ее выписать, ей придется на некоторое время воздержаться от активной половой жизни. Левантеру ее искренность показалась весьма соблазняющей.
Механик не смог починить автомобиль до самого закрытия гаража. Левантер заверил Лисичку, что его дела в Париже вполне могут подождать, и предложил составить ей компанию. В мотеле они поселились в смежных комнатах. В тот вечер в ресторане мотеля они оказались единственными посетителями, и хозяйка, пожилая швейцарка, потчевала их редким белым вином. Это вино, объяснила хозяйка, делают из винограда, растущего в виноградниках в альпийском высокогорье. Первые лозы были посажены несколько веков назад религиозными сектантами, которые селились среди недоступных горных вершин, чтобы избежать преследований. Хозяйка предложила выпить «вино ледников» в честь красоты Лисички. Хозяйка глазела на нее и все повторяла, что много шикарных людей проезжало через этот приграничный городок, но никогда доселе не приходилось ей видеть такой красавицы. Лисичка была очень возбуждена этими комплиментами. Ее щеки порозовели. Когда она взглянула на Левантера, ее губы дрогнули. Пока хозяйка говорила, Лисичка ногой слегка толкнула Левантера под столом. Она мягко развела его ноги в стороны, и он почувствовал, как пальчиками ноги она принялась поглаживать его икры. После ужина они с Лисичкой разошлись по своим комнатам.
Чуть позже, предполагая, что она уже ложится спать, Левантер постучался к ней, чтобы пожелать доброй ночи. К его удивлению, она была еще одета, а макияж даже был чуточку освежен. Левантер решил, что она хочет еще куда-нибудь выйти. Но когда он сказал, что бар еще открыт, Лисичка попросила, чтобы он остался в ее комнате и они смогли бы поближе узнать друг друга. Она изучила себя в зеркале и торопливо привела в порядок одежду. Она смотрела на Левантера выразительными, блестящими глазами, а потом подошла к нему и стала нежно щекотать его волосы, целовать, покусывать шею, щекотать языком ухо. Она прижала к нему грудь и принялась быстро-быстро расстегивать на нем рубашку. Лаская его соски языком, она расстегнула ремень на его брюках. Левантер был возбужден, но отпрянул, боясь, что сделает ей больно. Она надулась. Он объяснил, что беспокоится о ее операции.
Не говоря ни слова, она начала раздеваться, разбрасывая одежду и сандалии по полу. У нее были полные, крепкие груди с маленькими сосками. Словно дразня Левантера, она чуть помедлила, прежде чем снять трусики. Потом выскользнула из них и пошла навстречу Левантеру, выставляя напоказ свою плоть и белую марлевую прокладку — последнее напоминание о пребывании в больнице. Она легла на кровать и протянула к нему руки.
В эту ночь любви она проявила чудеса изобретательности, с тем чтобы компенсировать отсутствие той части тела, которая все еще нуждалась в покое.
Они вернулись в Нью-Йорк вместе. Лисичка обожала танцевать. Она говорила Левантеру, что всякий раз, посещая ночной клуб или дансинг, чувствует себя так, словно находится высоко на вышке для прыжков в воду и готовится совершить первый прыжок на глазах у целой толпы зрителей. Так как Левантер танцевал не ахти как, он представлял Лисичку лучшему танцору в каждом клубе. Она всегда выбирала такой столик, откуда открывался лучший вид на танцплощадку и где все могли как следует рассмотреть ее. Потом они с Левантером разглядывали танцующие пары, выискивая партнера, который смог бы справиться с неистовой энергией Лисички, не пытаясь ее подавить. Когда оба соглашались с выбором кандидата, Левантер выводил Лисичку на площадку. Там уже с самых первых шагов они продвигались в направлении ничего не подозревающей пары, демонстрируя себя так, чтобы кандидат смог хорошо рассмотреть Лисичку. Как только тот начинал глазеть на нее, Лисичка знала, что он попался. Тогда они изображали неловкое движение и врезались в кандидата и его партнершу. Левантер тут же начинал извиняться, одновременно не забывая представиться самому и представить Лисичку, а заодно заявлял, что после проявленной им неуклюжести отказывается от танцев на всю ночь. И по-дружески говорил Лисичке, что, если она хочет танцевать, ей нужно подыскать себе другого партнера. Он продолжал болтать с парой до тех пор, пока те не присоединялись к нему и Лисичке за их столиком. Вскоре кандидат приглашал Лисичку танцевать. Уже через пару минут она и ее новый партнер становились центром всеобщего внимания.
После каждого такого вечера в стиле «прыжок с вышки» Левантер и Лисичка возвращались к себе в гостиницу. Для Лисички ночь только начиналась. В ночном клубе она в очередной раз доказывала Левантеру, что в нее влюблен весь мир, и от него ей нужно было теперь доказательство того, что он полностью у нее на крючке. Все еще в приподнятом настроении, она выпивала бокал «вина ледников», к которому пристрастилась и которое Левантер с большими трудностями для нее доставал, потом быстро принимала ванну и, сияющая, выходила к Левантеру. Она вставала перед ним, медленно предъявляя свое тело, которое — она это знала — буквально его гипнотизирует. Это было совершенное тело статуи, о котором ежедневно заботились специалисты; безволосая кожа без единого изъяна словно светилась, мышцы под руками опытных массажистов становились сильными и упругими. Поддерживать Левантера в состоянии постоянного возбуждения, направлять его вверх и вниз по пикам безумия было для Лисички последней наградой своей собственной красоте.
Всякий раз, когда Левантер возвращался из короткой деловой поездки за пределы города, Лисичка со свойственной ей откровенностью рассказывала ему обо всем, чем занималась в его отсутствие. Как бы пытаясь напомнить ему о том, насколько она всем желанна, Лисичка в подробностях описывала Левантеру вечера, проведенные ею в мужской компании во время его отъезда. Но иногда, говорила она, ей хотелось побыть среди женщин, которые, как и мужчины, находили ее красивой и желанной. Для многих из них она стала первой любовницей.
Лисичка плела истории своих свиданий одну за другой, а Левантер слушал, стараясь не чувствовать угрозы со стороны ее эротических приключений. Он понял, что таков стиль ее жизни: она была так же красива для любого другого, как и для него самого. Чтобы восхищаться ее красотой, не нужно было обладать изощренным вкусом или необычным взглядом. Иначе говоря, его страсть к ней была столь же заурядной, как и страсть любого другого мужчины, готового в любой момент заменить его. Левантер в равной степени не мог себе представить ни то, что он когда-нибудь ее потеряет, ни то, что когда-нибудь завладеет ею всецело. Он мог думать о ее нынешнем любовнике как о сопернике, мог ревновать к двум-трем интимным подругам, но совершенно не завидовал тому незнакомцу, которого Лисичка еще не встретила. Он знал, что в созвездии ее эротических приключений он — лишь одна из многочисленных звезд.
Танец и секс были для нее единственным способом контакта с людьми, подобно тому как забота о своем теле и внешности — единственным ощущением самой себя. Ей хотелось только одного — чтобы на нее смотрели, чтобы ее вид услаждал и ослеплял людей. Она ненавидела любой род деятельности, требовавший одиночества, но предпочла бы совсем никуда не выходить, чем выйти и остаться незамеченной, не превратиться в предмет всеобщего восхищения. Когда она замечала, что кто-то задержал на ней взгляд, она, словно под жадными руками любовника, заново возрождалась к жизни.
Поскольку Лисичка считала себя источником страсти Левантера, она охотно ему отдавалась. Она терпела боль, если уж для того, чтобы он почувствовал, что наконец овладел ею, ему требовалось причинить ей боль. Но когда он приближался к высвобождению собственного восторга, она немедленно начинала контролировать ситуацию; теперь она была инструментом его удовлетворения, а он — ее рабом.
Левантер чувствовал, что овладел ее красотой, но ее сексуальность по-прежнему оставалась для него загадкой. Он не мог понять, чего именно она хочет в постели, тогда как она угадывала малейшее его желание. В то время как другие женщины порой воспринимали его потребности как довольно странные, Лисичка встречала их так, словно давно ждала. Она, казалось, гордилась своей способностью вытаскивать на свет его тайные прихоти и желания. В чувственном бдении над его плотью она фиксировала каждую подробность его финального освобождения, стремилась уловить длительность и интенсивность каждого спазма.
Чтобы лучше понять Лисичку, Левантер стал ее фотографировать, пытаясь уловить выражения лица, жесты, улыбки. Пачка фотографий росла, и он рассматривал их, перебирая одну за другой, в тайной надежде обнаружить то неизвестное, что одновременно удерживало и раздражало его в Лисичке. Но эти фотографии не помогли ему ни разоблачить ее, ни понять свою собственную зависимость.
Он стал снимать Лисичку на диапозитивы. Показывая слайды через проектор, Левантер смотрел на образы, вспыхивающие на переносном экране, и его охватывало такое чувство, будто воплощенная в этих образах красота проецируется из какой-то точки его мозга, будучи перенесена туда каким-то художником, пожелавшим остаться неизвестным.
Они были знакомы относительно недавно, и в тех случаях, когда Левантер высказывал свои соображения о ее сексуальности, Лисичка всегда отвечала, что операция по удалению опухоли травмировала ее тело, расстроила месячный цикл и грозит бесплодием. Организм еще не восстановился полностью, и потому она должна еженедельно проходить врачебный осмотр и получать инъекции. Между приемами у врача Лисичка чувствовала себя подавленно и неуверенно, но после уколов радостно возбуждалась и обретала уверенность в себе.
У Левантера не было причин считать, что она сочиняет истории о своих похождениях, но он подозревал, что ее представления о собственной сексуальной жизни с ним, во-первых, неполны, а во-вторых, бессознательно искажены. Кроме того, он пришел к убеждению, что она не совсем правдива, когда речь заходит о ее оргазмах, что иногда она утверждает, что испытала оргазм, хотя на самом деле этого не произошло. Он решил, что это — последствие операции; Лисичка все еще оставалась для него запечатанной марлевой прокладкой, и он по-прежнему хотел получить ее всю. Время, проведенное с ней, словно расширяло его жизнь, время вдали от нее — сужало. Лисичка стала его привычкой.
Однажды Левантер приехал на два дня раньше, чем планировал. Было поздно, но Лисички в номере не оказалось. Он почувствовал некоторое беспокойство и отправился в вестибюль купить завтрашнюю утреннюю газету. На всякий случай — вдруг удастся ее отыскать — спросил у швейцара, не видел ли он, как она выходила вечером. Швейцар сказал, что поскольку лил дождь и не было видно ни одного такси, молодая леди отбыла в гостиничном лимузине; это было часа два назад. Левантер сказал, что собирался сопровождать ее, но потерял адрес того места, где они должны были встретиться, и попросил дать ему тот же автомобиль. Шофер доставил его в тот клуб, куда, как он сказал, он ранее отвез молодую леди.
В этом клубе Левантер никогда прежде не бывал. Он открыл дверь и тут же молодой грубоватого вида вышибала обыскал его. Когда Левантер направился через многолюдный холл в гардероб, его окликнула молодая женщина, одетая в короткую кожаную юбку с узкой шнуровкой по бокам. У женщины были тщательно подведенные брови; она выпячивала грудь вперед, чтобы под легкой шифоновой блузкой была видна превосходная форма ее груди.
— Я тебя знаю, — сказала она низким, хорошо поставленным голосом. — Я тебя видела однажды на дискотеке. Ты был с моей подругой.
— С твоей подругой? — переспросил Левантер.
Женщина кивнула:
— Ты танцевал с ней в ту ночь, а потом одна пара налетела на вас. Подруга сказала мне, что ты называешь ее Лисичкой. Она сегодня здесь, знаешь?
— Знаю, — сказал Левантер. — Я хочу к ней присоединиться.
Он сдал пальто и пошел по коридору к дальним комнатам. Все та же молодая женщина на высоких каблуках пристроилась рядом, явно желая составить ему компанию.
— Она сказала мне, что вы познакомились в Европе, — зашептала она. — Между двух стран. Ужасно романтично! Как в старом кино с Гретой Гарбо. — Женщина была так близко, что Левантер ощущал тяжелый запах ее духов. Вдобавок она напирала на него бедром. — А ты знаешь, что был ее первым мужчиной?
— Первым мужчиной? Не может того быть! — воскликнул Левантер.
— Да. Первым мужчиной после изменения.
— После чего?
— Ты знаешь, после чего. После операции.
— Ты имеешь в виду операцию по удалению опухоли?
Девушка вцепилась в его руку и засмеялась, прикрывая рот тонкой ладошкой.
— Здорово! Мне нравится, как ты это назвал: «опухоль»! — Она взмахнула ресницами и стряхнула волосы с щек и плеч.
Левантеру стало не по себе.
— А ты как это называешь?
Она продолжала смеяться. Потом взяла его руку и направила к себе под юбку, прижимая ее до тех пор, пока не убедилась в том, что он потрогал то, что она хотела.
— Я называю его — если его надо как-то называть — называю его «любовником», — прошептала она хриплым шепотом. — И скоро тоже собираюсь удалить эту «опухоль», представь себе! Почему бы тебе когда-нибудь тоже не навестить меня?
Левантер вытащил руку из-под юбки и двинулся на звуки танцевальной музыки. В один миг вся история его взаимоотношений с Лисичкой пронеслась у него в голове; страстное увлечение ее телесной красотой мало его волновало, но почему-то он испытывал стыд за то, что делал с ней в постели. Он не мог себе представить, что именно думает о нем она. Левантер больше не был любовником красивой и таинственной женщины. Теперь он был сексуально извращенным партнером, требующим легкого наслаждения от другого мужчины, который всегда так хорошо понимал все его желания и так легко удовлетворял их. Левантер огляделся по сторонам. Многие женщины здесь были очень красивы, хотя ни одна из них не обладала ошеломляющей красотой Лисички. Но теперь, зная, кто они все на самом деле, Левантер почувствовал себя одураченным.
Лисичка танцевала. Увидев Левантера, она резко остановилась и оставила своего партнера — высокого, мускулистого мужчину. Задыхаясь, со спутанными волосами, она подбежала к Левантеру, поцеловала его и отвела в сторону.
— Как ты меня нашел? — спросила Лисичка тихим голосом.
— Меня привез сюда шофер гостиницы.
— Я видела, как ты говорил с моей подругой.
— Да. Она сказала мне, что вы дружили.
Лисичка почувствовала его настроение.
— Наверняка она тебе все рассказала. Теперь ты знаешь, — сказала она.
— Да, — ответил Левантер. — Теперь я знаю, что это была за «опухоль».
— Но ведь это неважно, правда? Мы останемся вместе, да?
— Нет, — сказал Левантер. — Я должен тебя оставить.
Лисичка принялась умолять его:
— Дай мне шанс. Я еще не знаю себя. Через неделю снимут повязку, — сказала она, — и ты сам узнаешь, есть ли какая-нибудь разница между мной и любой другой женщиной. — Она помедлила. — Я буду единственной женщиной в твоей жизни, которая получает оргазм полностью изнутри, — пошутила она.
— Меня заворожила твоя тайна, — сказал он. — Теперь она раскрыта.
— Но я не обманывала тебя. Ни одна женщина не смогла бы услужить тебе лучше, чем я… Ты же не хотел от меня ребенка.
Лисичка смотрела на него с напряженным вниманием, а потом нежно увлекла в другой коридор и остановила у лестницы. Сверху доносились приглушенные голоса.
— Еще ребенком я знала, что природа совершила со мной ошибку, — сказала Лисичка. — Я чувствовала, что выгляжу совсем как девочка и испытываю потребности, которых не понимаю. К двенадцати годам я каждый день хотя бы несколько минут проводила перед зеркалом, одевалась в девичью одежду, красила губы, напяливала парики. Я мечтала о том, чтобы сменить пол. Но в мусульманских странах к женщинам относятся как к животным. — Она горько рассмеялась. — Очень плохо родиться женщиной. Ни одному нормальному мужчине такое и в голову не придет.
Лисичка подвела Левантера к скамейке и попросила сесть рядом с ней. Она глубоко вздохнула.
— Моя семья была одной из самых богатых и влиятельных в нашей стране. Мой отец был известным дипломатом. Как единственный сын, я был отцовской гордостью и единственным наследником состояния. — Она помедлила секунду, раздумывая, а потом заговорила отрешенным голосом. — Мне было шестнадцать, когда отец встревожился, обнаружив, что я теряю мужские черты, и созвал целую команду французских врачей. Меня долго кололи мужскими гормонами. Но нельзя помешать воле Аллаха.
Левантер коснулся ее руки и подумал о том, до чего изящно и женственно она выглядит. А Лисичка продолжала свой рассказ, словно теперь, когда она наконец заговорила, ничто уже не могло ее остановить.
— Несмотря на лечение, груди продолжали расти, как будто мое тело настаивало на том, что я — женщина. На свете не было никого, к кому я могла бы обратиться за помощью. Моя мама умерла, когда я была совсем маленькой, а с молодой мачехой и двумя ее дочками мне сблизиться не удалось. Поэтому я очень удивилась, когда мачеха решила мне помочь. Лишь потом поняла, зачем она это сделала.
Левантер вопросительно посмотрел на нее.
— Я все еще оставалась единственным законным наследником отцовского состояния, — объяснила Лисичка. — Мачеха не смогла родить отцу сына, а тут у нее появилась возможность избавиться от единственного серьезного препятствия, отделяющего ее и ее дочерей от огромного наследства. Когда я училась в Америке, мачеха приехала навестить меня и тайно организовала мой визит к американскому врачу, специалисту по транссексуалам. Тот предложил мне сначала пройти курс психотерапии — для того, чтобы я подготовилась и к операции, и к дальнейшей жизни в качестве женщины. Конечно, он не знал, что я уже готовилась к этому, приходя каждый вечер в этот и подобные ему клубы. Не поставив в известность отца, мачеха перевела на мой швейцарский счет значительную сумму. Я прошла психотерапию и получила курс гормональных инъекций, после чего была готова отправиться в Швейцарию, чтобы окончательно преобразиться.
Лисичка взглянула на Левантера. Тот молчал, и она продолжала:
— Я была еще в больнице, когда отцу позвонили по телефону — я уверена, что анонимный звонок был организован мачехой, — и сказали, что я попала в автокатастрофу и получила множество увечий. Уже через несколько часов отец, беспокоясь о моем состоянии, прибыл в больницу. Доктор приподнял одеяло и гордо сказал отцу, что хирургическая операция прошла успешно, так что отныне его сын стал женщиной. Отец выскочил из палаты с криком, что у него никогда не было сына. — Она замолчала, похоже для того, чтобы заглушить звучавшую в ее голосе боль. — Я еще была в больнице, когда ко мне явился сотрудник нашего посольства и от имени отца предупредил меня, что я не должна допустить дискредитации моей семьи и отцовского положения при королевском дворе. Мой паспорт объявлялся недействительным; я теряла право использовать свою фамилию, ибо отец сделал заявление, что его сын безвозвратно потерян. Отцовский посланник сообщил мне, что отец собрал справки за подписью лучших докторов, свидетельствующие о том, что я — психически нездорова. Если я когда-нибудь вернусь на родину, меня тут же схватят как сумасшедшую с манией членовредительства и упекут в психушку. И если хоть когда-нибудь, в любой точке земного шара я публично открою тайну своего происхождения, люди моего отца сделают так, чтобы я никогда больше не смогла открыть рот.
Левантер понял, что она не сомневается в том, что отец выполнит свою угрозу.
— Банк немедленно уведомил меня о том…— Лисичка прервалась на миг, а потом продолжила: — В тот день, когда я встретила тебя, банк уведомил меня о том, что я признана юридически несостоятельной и не могу отвечать за свою, доставшуюся мне от деда, долю в семейном доходе от нефти, что отныне все мои иностранные и внутренние банковские счета арестованы, выплаты еженедельного содержания приостановлены, а все мои сбережения и доходы переходят к отцу.
Лисичка взяла Левантера за руку и посмотрела на него снизу вверх. Ее глаза, как и голос, были полны печали.
— Вот как все случилось, — сказала она таким тоном, словно рассказанная история потрясла ее точно так же, как и его. — За несколько дней я пережила полную трансформацию: была мужчиной — стала женщиной; была богатой — стала нищей. Вместе с мужским полом я потеряла отца и родину. Я стала бродягой, и мое проживание в любой стране зависит только от того, как долго я смогу себя поддерживать и платить за лечение, в котором постоянно нуждаюсь.
В этот момент к ним подошла какая-то симпатичная, стройная и длинноногая девушка с торчащими грудями. Лисичка встала, и они поздоровались, поцеловав друг друга. Левантер тоже поднялся, и Лисичка представила его своей знакомой, а та ответила капризной, дразнящей улыбкой и, покачивая бедрами, удалилась.
Левантер взглянул на Лисичку. Он был слишком раздавлен, чтобы думать о безнадежности ее положения, хотя и понимал, что теперь решение зависит только от него.
— Тот же случай! — воскликнула Лисичка, когда женщина отошла. — Вряд ли здесь есть хоть одна Богом сотворенная женщина. Эта когда-то была служащим крупного банка. — Она рассмеялась. — Половину своего времени она проводила за конторкой, мужчина в деловом костюме. И ни один человек в банке не знал, что вторую половину времени она проводила здесь в качестве роскошной леди. В конце концов она ушла из банка, стала принимать гормоны, отрастила груди и длинные волосы. Единственное, чего не хватает теперь этой леди, так это банковского кредита для окончательной операции. А еще говорят, что маску носят только тайные агенты!
Она заметила, что Левантер оглядывается по сторонам, даже не пытаясь скрыть охватившее его чувство неуютности.
— Мы считаем себя идеальными любовницами, — сказала Лисичка, — каждая из нас способна объединить в себе страсть, испытываемую и мужчиной, и женщиной. Но на самом деле объединяем в себе лишь тщеславие того и другого пола. В конце концов, что, как не тщеславие, может нас поддержать? Разве что забава. Чего здесь только не случается! — воскликнула она. — То какой-нибудь деревенский чудак забредет сюда, чтобы показать жене большой город. Та отправляется в женскую уборную, чтобы привести себя в порядок, и натыкается там на них — на целую гвардию женщин, бывших мужчин. Они стоят на высоких каблуках, задрав юбки, у стены с писсуарами или сравнивают, у кого грудь больше, косметика лучше, чулки моднее, а то и рассматривают — неохотно, правда, — у кого какая «опухоль», не обязательно, между прочим, слишком атрофированная. А деревенская кумушка, едва их завидит, думает, что умом повредилась, и кидается с огромной скоростью прочь. А тем временем ее чисто американского муженька обхаживает в баре какое-нибудь юное создание со свежеиспеченной грудкой.
Лисичка замолчала. Потом придвинулась к Левантеру, ткнулась в шею, поцеловала его щеки, глаза.
— Все эти годы, — сказала она, — когда кто-нибудь — неважно, мужчина или женщина — занимался со мной любовью, я всегда гадала, кого они хотят — мужчину или женщину? Или меня просто использовали для того, чтобы помочь другим принять решение? Даже когда я знала, что любовник хочет меня как женщину, мое мужское начало мешало мне, отодвигая ту, кем я была на самом деле и насмехаясь над тем, что я чувствовала. Оставался единственный способ избавиться от этой мертвой части себя, и я выбрала его.
Она опять замолчала. Сверху на лестничные ступеньки упал и разбился стакан. Голоса стали громче, потом опять стихли.
— Джордж, ты был первым настоящим мужчиной, который узнал меня как полноценную женщину. С тобой я была девственницей, — сказала она. — Когда ты впервые подошел ко мне на нейтральной полосе, ты стал для меня воплощением всего мужского братства, от которого я себя бесповоротно отрезала. Ты был вызовом, который я обязана была принять.
Она посмотрела на Левантера. А он вновь увидел, как она прекрасна: кожа на лице излучала свет; ее глаза и волосы были черны как смола. Он почувствовал, как крепка ее грудь, прижавшаяся к нему. Он обнял ее, но впервые за все время их знакомства не ощутил желания касаться ее и обладать ею. Ему казалось странным, что он больше не хочет тела, которым всегда так наслаждался. Но то видение мира и себя, которое он искал в Лисичке, она больше не могла ему предложить.
Он пригласил ее пообедать с ним, пока она ждет свою машину. За едой Лисичка упомянула, что только что вышла из швейцарской клиники. Когда клиника всплыла в их беседе во второй раз, Левантер спросил, по какому поводу она там лечилась. Сначала она заколебалась, но потом все же призналась, что перенесла операцию по удалению опухоли в матке. Она стыдливо опустила ресницы, объясняя, что, хотя опухоль оказалась доброкачественной и врачи смогли ее выписать, ей придется на некоторое время воздержаться от активной половой жизни. Левантеру ее искренность показалась весьма соблазняющей.
Механик не смог починить автомобиль до самого закрытия гаража. Левантер заверил Лисичку, что его дела в Париже вполне могут подождать, и предложил составить ей компанию. В мотеле они поселились в смежных комнатах. В тот вечер в ресторане мотеля они оказались единственными посетителями, и хозяйка, пожилая швейцарка, потчевала их редким белым вином. Это вино, объяснила хозяйка, делают из винограда, растущего в виноградниках в альпийском высокогорье. Первые лозы были посажены несколько веков назад религиозными сектантами, которые селились среди недоступных горных вершин, чтобы избежать преследований. Хозяйка предложила выпить «вино ледников» в честь красоты Лисички. Хозяйка глазела на нее и все повторяла, что много шикарных людей проезжало через этот приграничный городок, но никогда доселе не приходилось ей видеть такой красавицы. Лисичка была очень возбуждена этими комплиментами. Ее щеки порозовели. Когда она взглянула на Левантера, ее губы дрогнули. Пока хозяйка говорила, Лисичка ногой слегка толкнула Левантера под столом. Она мягко развела его ноги в стороны, и он почувствовал, как пальчиками ноги она принялась поглаживать его икры. После ужина они с Лисичкой разошлись по своим комнатам.
Чуть позже, предполагая, что она уже ложится спать, Левантер постучался к ней, чтобы пожелать доброй ночи. К его удивлению, она была еще одета, а макияж даже был чуточку освежен. Левантер решил, что она хочет еще куда-нибудь выйти. Но когда он сказал, что бар еще открыт, Лисичка попросила, чтобы он остался в ее комнате и они смогли бы поближе узнать друг друга. Она изучила себя в зеркале и торопливо привела в порядок одежду. Она смотрела на Левантера выразительными, блестящими глазами, а потом подошла к нему и стала нежно щекотать его волосы, целовать, покусывать шею, щекотать языком ухо. Она прижала к нему грудь и принялась быстро-быстро расстегивать на нем рубашку. Лаская его соски языком, она расстегнула ремень на его брюках. Левантер был возбужден, но отпрянул, боясь, что сделает ей больно. Она надулась. Он объяснил, что беспокоится о ее операции.
Не говоря ни слова, она начала раздеваться, разбрасывая одежду и сандалии по полу. У нее были полные, крепкие груди с маленькими сосками. Словно дразня Левантера, она чуть помедлила, прежде чем снять трусики. Потом выскользнула из них и пошла навстречу Левантеру, выставляя напоказ свою плоть и белую марлевую прокладку — последнее напоминание о пребывании в больнице. Она легла на кровать и протянула к нему руки.
В эту ночь любви она проявила чудеса изобретательности, с тем чтобы компенсировать отсутствие той части тела, которая все еще нуждалась в покое.
Они вернулись в Нью-Йорк вместе. Лисичка обожала танцевать. Она говорила Левантеру, что всякий раз, посещая ночной клуб или дансинг, чувствует себя так, словно находится высоко на вышке для прыжков в воду и готовится совершить первый прыжок на глазах у целой толпы зрителей. Так как Левантер танцевал не ахти как, он представлял Лисичку лучшему танцору в каждом клубе. Она всегда выбирала такой столик, откуда открывался лучший вид на танцплощадку и где все могли как следует рассмотреть ее. Потом они с Левантером разглядывали танцующие пары, выискивая партнера, который смог бы справиться с неистовой энергией Лисички, не пытаясь ее подавить. Когда оба соглашались с выбором кандидата, Левантер выводил Лисичку на площадку. Там уже с самых первых шагов они продвигались в направлении ничего не подозревающей пары, демонстрируя себя так, чтобы кандидат смог хорошо рассмотреть Лисичку. Как только тот начинал глазеть на нее, Лисичка знала, что он попался. Тогда они изображали неловкое движение и врезались в кандидата и его партнершу. Левантер тут же начинал извиняться, одновременно не забывая представиться самому и представить Лисичку, а заодно заявлял, что после проявленной им неуклюжести отказывается от танцев на всю ночь. И по-дружески говорил Лисичке, что, если она хочет танцевать, ей нужно подыскать себе другого партнера. Он продолжал болтать с парой до тех пор, пока те не присоединялись к нему и Лисичке за их столиком. Вскоре кандидат приглашал Лисичку танцевать. Уже через пару минут она и ее новый партнер становились центром всеобщего внимания.
После каждого такого вечера в стиле «прыжок с вышки» Левантер и Лисичка возвращались к себе в гостиницу. Для Лисички ночь только начиналась. В ночном клубе она в очередной раз доказывала Левантеру, что в нее влюблен весь мир, и от него ей нужно было теперь доказательство того, что он полностью у нее на крючке. Все еще в приподнятом настроении, она выпивала бокал «вина ледников», к которому пристрастилась и которое Левантер с большими трудностями для нее доставал, потом быстро принимала ванну и, сияющая, выходила к Левантеру. Она вставала перед ним, медленно предъявляя свое тело, которое — она это знала — буквально его гипнотизирует. Это было совершенное тело статуи, о котором ежедневно заботились специалисты; безволосая кожа без единого изъяна словно светилась, мышцы под руками опытных массажистов становились сильными и упругими. Поддерживать Левантера в состоянии постоянного возбуждения, направлять его вверх и вниз по пикам безумия было для Лисички последней наградой своей собственной красоте.
Всякий раз, когда Левантер возвращался из короткой деловой поездки за пределы города, Лисичка со свойственной ей откровенностью рассказывала ему обо всем, чем занималась в его отсутствие. Как бы пытаясь напомнить ему о том, насколько она всем желанна, Лисичка в подробностях описывала Левантеру вечера, проведенные ею в мужской компании во время его отъезда. Но иногда, говорила она, ей хотелось побыть среди женщин, которые, как и мужчины, находили ее красивой и желанной. Для многих из них она стала первой любовницей.
Лисичка плела истории своих свиданий одну за другой, а Левантер слушал, стараясь не чувствовать угрозы со стороны ее эротических приключений. Он понял, что таков стиль ее жизни: она была так же красива для любого другого, как и для него самого. Чтобы восхищаться ее красотой, не нужно было обладать изощренным вкусом или необычным взглядом. Иначе говоря, его страсть к ней была столь же заурядной, как и страсть любого другого мужчины, готового в любой момент заменить его. Левантер в равной степени не мог себе представить ни то, что он когда-нибудь ее потеряет, ни то, что когда-нибудь завладеет ею всецело. Он мог думать о ее нынешнем любовнике как о сопернике, мог ревновать к двум-трем интимным подругам, но совершенно не завидовал тому незнакомцу, которого Лисичка еще не встретила. Он знал, что в созвездии ее эротических приключений он — лишь одна из многочисленных звезд.
Танец и секс были для нее единственным способом контакта с людьми, подобно тому как забота о своем теле и внешности — единственным ощущением самой себя. Ей хотелось только одного — чтобы на нее смотрели, чтобы ее вид услаждал и ослеплял людей. Она ненавидела любой род деятельности, требовавший одиночества, но предпочла бы совсем никуда не выходить, чем выйти и остаться незамеченной, не превратиться в предмет всеобщего восхищения. Когда она замечала, что кто-то задержал на ней взгляд, она, словно под жадными руками любовника, заново возрождалась к жизни.
Поскольку Лисичка считала себя источником страсти Левантера, она охотно ему отдавалась. Она терпела боль, если уж для того, чтобы он почувствовал, что наконец овладел ею, ему требовалось причинить ей боль. Но когда он приближался к высвобождению собственного восторга, она немедленно начинала контролировать ситуацию; теперь она была инструментом его удовлетворения, а он — ее рабом.
Левантер чувствовал, что овладел ее красотой, но ее сексуальность по-прежнему оставалась для него загадкой. Он не мог понять, чего именно она хочет в постели, тогда как она угадывала малейшее его желание. В то время как другие женщины порой воспринимали его потребности как довольно странные, Лисичка встречала их так, словно давно ждала. Она, казалось, гордилась своей способностью вытаскивать на свет его тайные прихоти и желания. В чувственном бдении над его плотью она фиксировала каждую подробность его финального освобождения, стремилась уловить длительность и интенсивность каждого спазма.
Чтобы лучше понять Лисичку, Левантер стал ее фотографировать, пытаясь уловить выражения лица, жесты, улыбки. Пачка фотографий росла, и он рассматривал их, перебирая одну за другой, в тайной надежде обнаружить то неизвестное, что одновременно удерживало и раздражало его в Лисичке. Но эти фотографии не помогли ему ни разоблачить ее, ни понять свою собственную зависимость.
Он стал снимать Лисичку на диапозитивы. Показывая слайды через проектор, Левантер смотрел на образы, вспыхивающие на переносном экране, и его охватывало такое чувство, будто воплощенная в этих образах красота проецируется из какой-то точки его мозга, будучи перенесена туда каким-то художником, пожелавшим остаться неизвестным.
Они были знакомы относительно недавно, и в тех случаях, когда Левантер высказывал свои соображения о ее сексуальности, Лисичка всегда отвечала, что операция по удалению опухоли травмировала ее тело, расстроила месячный цикл и грозит бесплодием. Организм еще не восстановился полностью, и потому она должна еженедельно проходить врачебный осмотр и получать инъекции. Между приемами у врача Лисичка чувствовала себя подавленно и неуверенно, но после уколов радостно возбуждалась и обретала уверенность в себе.
У Левантера не было причин считать, что она сочиняет истории о своих похождениях, но он подозревал, что ее представления о собственной сексуальной жизни с ним, во-первых, неполны, а во-вторых, бессознательно искажены. Кроме того, он пришел к убеждению, что она не совсем правдива, когда речь заходит о ее оргазмах, что иногда она утверждает, что испытала оргазм, хотя на самом деле этого не произошло. Он решил, что это — последствие операции; Лисичка все еще оставалась для него запечатанной марлевой прокладкой, и он по-прежнему хотел получить ее всю. Время, проведенное с ней, словно расширяло его жизнь, время вдали от нее — сужало. Лисичка стала его привычкой.
Однажды Левантер приехал на два дня раньше, чем планировал. Было поздно, но Лисички в номере не оказалось. Он почувствовал некоторое беспокойство и отправился в вестибюль купить завтрашнюю утреннюю газету. На всякий случай — вдруг удастся ее отыскать — спросил у швейцара, не видел ли он, как она выходила вечером. Швейцар сказал, что поскольку лил дождь и не было видно ни одного такси, молодая леди отбыла в гостиничном лимузине; это было часа два назад. Левантер сказал, что собирался сопровождать ее, но потерял адрес того места, где они должны были встретиться, и попросил дать ему тот же автомобиль. Шофер доставил его в тот клуб, куда, как он сказал, он ранее отвез молодую леди.
В этом клубе Левантер никогда прежде не бывал. Он открыл дверь и тут же молодой грубоватого вида вышибала обыскал его. Когда Левантер направился через многолюдный холл в гардероб, его окликнула молодая женщина, одетая в короткую кожаную юбку с узкой шнуровкой по бокам. У женщины были тщательно подведенные брови; она выпячивала грудь вперед, чтобы под легкой шифоновой блузкой была видна превосходная форма ее груди.
— Я тебя знаю, — сказала она низким, хорошо поставленным голосом. — Я тебя видела однажды на дискотеке. Ты был с моей подругой.
— С твоей подругой? — переспросил Левантер.
Женщина кивнула:
— Ты танцевал с ней в ту ночь, а потом одна пара налетела на вас. Подруга сказала мне, что ты называешь ее Лисичкой. Она сегодня здесь, знаешь?
— Знаю, — сказал Левантер. — Я хочу к ней присоединиться.
Он сдал пальто и пошел по коридору к дальним комнатам. Все та же молодая женщина на высоких каблуках пристроилась рядом, явно желая составить ему компанию.
— Она сказала мне, что вы познакомились в Европе, — зашептала она. — Между двух стран. Ужасно романтично! Как в старом кино с Гретой Гарбо. — Женщина была так близко, что Левантер ощущал тяжелый запах ее духов. Вдобавок она напирала на него бедром. — А ты знаешь, что был ее первым мужчиной?
— Первым мужчиной? Не может того быть! — воскликнул Левантер.
— Да. Первым мужчиной после изменения.
— После чего?
— Ты знаешь, после чего. После операции.
— Ты имеешь в виду операцию по удалению опухоли?
Девушка вцепилась в его руку и засмеялась, прикрывая рот тонкой ладошкой.
— Здорово! Мне нравится, как ты это назвал: «опухоль»! — Она взмахнула ресницами и стряхнула волосы с щек и плеч.
Левантеру стало не по себе.
— А ты как это называешь?
Она продолжала смеяться. Потом взяла его руку и направила к себе под юбку, прижимая ее до тех пор, пока не убедилась в том, что он потрогал то, что она хотела.
— Я называю его — если его надо как-то называть — называю его «любовником», — прошептала она хриплым шепотом. — И скоро тоже собираюсь удалить эту «опухоль», представь себе! Почему бы тебе когда-нибудь тоже не навестить меня?
Левантер вытащил руку из-под юбки и двинулся на звуки танцевальной музыки. В один миг вся история его взаимоотношений с Лисичкой пронеслась у него в голове; страстное увлечение ее телесной красотой мало его волновало, но почему-то он испытывал стыд за то, что делал с ней в постели. Он не мог себе представить, что именно думает о нем она. Левантер больше не был любовником красивой и таинственной женщины. Теперь он был сексуально извращенным партнером, требующим легкого наслаждения от другого мужчины, который всегда так хорошо понимал все его желания и так легко удовлетворял их. Левантер огляделся по сторонам. Многие женщины здесь были очень красивы, хотя ни одна из них не обладала ошеломляющей красотой Лисички. Но теперь, зная, кто они все на самом деле, Левантер почувствовал себя одураченным.
Лисичка танцевала. Увидев Левантера, она резко остановилась и оставила своего партнера — высокого, мускулистого мужчину. Задыхаясь, со спутанными волосами, она подбежала к Левантеру, поцеловала его и отвела в сторону.
— Как ты меня нашел? — спросила Лисичка тихим голосом.
— Меня привез сюда шофер гостиницы.
— Я видела, как ты говорил с моей подругой.
— Да. Она сказала мне, что вы дружили.
Лисичка почувствовала его настроение.
— Наверняка она тебе все рассказала. Теперь ты знаешь, — сказала она.
— Да, — ответил Левантер. — Теперь я знаю, что это была за «опухоль».
— Но ведь это неважно, правда? Мы останемся вместе, да?
— Нет, — сказал Левантер. — Я должен тебя оставить.
Лисичка принялась умолять его:
— Дай мне шанс. Я еще не знаю себя. Через неделю снимут повязку, — сказала она, — и ты сам узнаешь, есть ли какая-нибудь разница между мной и любой другой женщиной. — Она помедлила. — Я буду единственной женщиной в твоей жизни, которая получает оргазм полностью изнутри, — пошутила она.
— Меня заворожила твоя тайна, — сказал он. — Теперь она раскрыта.
— Но я не обманывала тебя. Ни одна женщина не смогла бы услужить тебе лучше, чем я… Ты же не хотел от меня ребенка.
Лисичка смотрела на него с напряженным вниманием, а потом нежно увлекла в другой коридор и остановила у лестницы. Сверху доносились приглушенные голоса.
— Еще ребенком я знала, что природа совершила со мной ошибку, — сказала Лисичка. — Я чувствовала, что выгляжу совсем как девочка и испытываю потребности, которых не понимаю. К двенадцати годам я каждый день хотя бы несколько минут проводила перед зеркалом, одевалась в девичью одежду, красила губы, напяливала парики. Я мечтала о том, чтобы сменить пол. Но в мусульманских странах к женщинам относятся как к животным. — Она горько рассмеялась. — Очень плохо родиться женщиной. Ни одному нормальному мужчине такое и в голову не придет.
Лисичка подвела Левантера к скамейке и попросила сесть рядом с ней. Она глубоко вздохнула.
— Моя семья была одной из самых богатых и влиятельных в нашей стране. Мой отец был известным дипломатом. Как единственный сын, я был отцовской гордостью и единственным наследником состояния. — Она помедлила секунду, раздумывая, а потом заговорила отрешенным голосом. — Мне было шестнадцать, когда отец встревожился, обнаружив, что я теряю мужские черты, и созвал целую команду французских врачей. Меня долго кололи мужскими гормонами. Но нельзя помешать воле Аллаха.
Левантер коснулся ее руки и подумал о том, до чего изящно и женственно она выглядит. А Лисичка продолжала свой рассказ, словно теперь, когда она наконец заговорила, ничто уже не могло ее остановить.
— Несмотря на лечение, груди продолжали расти, как будто мое тело настаивало на том, что я — женщина. На свете не было никого, к кому я могла бы обратиться за помощью. Моя мама умерла, когда я была совсем маленькой, а с молодой мачехой и двумя ее дочками мне сблизиться не удалось. Поэтому я очень удивилась, когда мачеха решила мне помочь. Лишь потом поняла, зачем она это сделала.
Левантер вопросительно посмотрел на нее.
— Я все еще оставалась единственным законным наследником отцовского состояния, — объяснила Лисичка. — Мачеха не смогла родить отцу сына, а тут у нее появилась возможность избавиться от единственного серьезного препятствия, отделяющего ее и ее дочерей от огромного наследства. Когда я училась в Америке, мачеха приехала навестить меня и тайно организовала мой визит к американскому врачу, специалисту по транссексуалам. Тот предложил мне сначала пройти курс психотерапии — для того, чтобы я подготовилась и к операции, и к дальнейшей жизни в качестве женщины. Конечно, он не знал, что я уже готовилась к этому, приходя каждый вечер в этот и подобные ему клубы. Не поставив в известность отца, мачеха перевела на мой швейцарский счет значительную сумму. Я прошла психотерапию и получила курс гормональных инъекций, после чего была готова отправиться в Швейцарию, чтобы окончательно преобразиться.
Лисичка взглянула на Левантера. Тот молчал, и она продолжала:
— Я была еще в больнице, когда отцу позвонили по телефону — я уверена, что анонимный звонок был организован мачехой, — и сказали, что я попала в автокатастрофу и получила множество увечий. Уже через несколько часов отец, беспокоясь о моем состоянии, прибыл в больницу. Доктор приподнял одеяло и гордо сказал отцу, что хирургическая операция прошла успешно, так что отныне его сын стал женщиной. Отец выскочил из палаты с криком, что у него никогда не было сына. — Она замолчала, похоже для того, чтобы заглушить звучавшую в ее голосе боль. — Я еще была в больнице, когда ко мне явился сотрудник нашего посольства и от имени отца предупредил меня, что я не должна допустить дискредитации моей семьи и отцовского положения при королевском дворе. Мой паспорт объявлялся недействительным; я теряла право использовать свою фамилию, ибо отец сделал заявление, что его сын безвозвратно потерян. Отцовский посланник сообщил мне, что отец собрал справки за подписью лучших докторов, свидетельствующие о том, что я — психически нездорова. Если я когда-нибудь вернусь на родину, меня тут же схватят как сумасшедшую с манией членовредительства и упекут в психушку. И если хоть когда-нибудь, в любой точке земного шара я публично открою тайну своего происхождения, люди моего отца сделают так, чтобы я никогда больше не смогла открыть рот.
Левантер понял, что она не сомневается в том, что отец выполнит свою угрозу.
— Банк немедленно уведомил меня о том…— Лисичка прервалась на миг, а потом продолжила: — В тот день, когда я встретила тебя, банк уведомил меня о том, что я признана юридически несостоятельной и не могу отвечать за свою, доставшуюся мне от деда, долю в семейном доходе от нефти, что отныне все мои иностранные и внутренние банковские счета арестованы, выплаты еженедельного содержания приостановлены, а все мои сбережения и доходы переходят к отцу.
Лисичка взяла Левантера за руку и посмотрела на него снизу вверх. Ее глаза, как и голос, были полны печали.
— Вот как все случилось, — сказала она таким тоном, словно рассказанная история потрясла ее точно так же, как и его. — За несколько дней я пережила полную трансформацию: была мужчиной — стала женщиной; была богатой — стала нищей. Вместе с мужским полом я потеряла отца и родину. Я стала бродягой, и мое проживание в любой стране зависит только от того, как долго я смогу себя поддерживать и платить за лечение, в котором постоянно нуждаюсь.
В этот момент к ним подошла какая-то симпатичная, стройная и длинноногая девушка с торчащими грудями. Лисичка встала, и они поздоровались, поцеловав друг друга. Левантер тоже поднялся, и Лисичка представила его своей знакомой, а та ответила капризной, дразнящей улыбкой и, покачивая бедрами, удалилась.
Левантер взглянул на Лисичку. Он был слишком раздавлен, чтобы думать о безнадежности ее положения, хотя и понимал, что теперь решение зависит только от него.
— Тот же случай! — воскликнула Лисичка, когда женщина отошла. — Вряд ли здесь есть хоть одна Богом сотворенная женщина. Эта когда-то была служащим крупного банка. — Она рассмеялась. — Половину своего времени она проводила за конторкой, мужчина в деловом костюме. И ни один человек в банке не знал, что вторую половину времени она проводила здесь в качестве роскошной леди. В конце концов она ушла из банка, стала принимать гормоны, отрастила груди и длинные волосы. Единственное, чего не хватает теперь этой леди, так это банковского кредита для окончательной операции. А еще говорят, что маску носят только тайные агенты!
Она заметила, что Левантер оглядывается по сторонам, даже не пытаясь скрыть охватившее его чувство неуютности.
— Мы считаем себя идеальными любовницами, — сказала Лисичка, — каждая из нас способна объединить в себе страсть, испытываемую и мужчиной, и женщиной. Но на самом деле объединяем в себе лишь тщеславие того и другого пола. В конце концов, что, как не тщеславие, может нас поддержать? Разве что забава. Чего здесь только не случается! — воскликнула она. — То какой-нибудь деревенский чудак забредет сюда, чтобы показать жене большой город. Та отправляется в женскую уборную, чтобы привести себя в порядок, и натыкается там на них — на целую гвардию женщин, бывших мужчин. Они стоят на высоких каблуках, задрав юбки, у стены с писсуарами или сравнивают, у кого грудь больше, косметика лучше, чулки моднее, а то и рассматривают — неохотно, правда, — у кого какая «опухоль», не обязательно, между прочим, слишком атрофированная. А деревенская кумушка, едва их завидит, думает, что умом повредилась, и кидается с огромной скоростью прочь. А тем временем ее чисто американского муженька обхаживает в баре какое-нибудь юное создание со свежеиспеченной грудкой.
Лисичка замолчала. Потом придвинулась к Левантеру, ткнулась в шею, поцеловала его щеки, глаза.
— Все эти годы, — сказала она, — когда кто-нибудь — неважно, мужчина или женщина — занимался со мной любовью, я всегда гадала, кого они хотят — мужчину или женщину? Или меня просто использовали для того, чтобы помочь другим принять решение? Даже когда я знала, что любовник хочет меня как женщину, мое мужское начало мешало мне, отодвигая ту, кем я была на самом деле и насмехаясь над тем, что я чувствовала. Оставался единственный способ избавиться от этой мертвой части себя, и я выбрала его.
Она опять замолчала. Сверху на лестничные ступеньки упал и разбился стакан. Голоса стали громче, потом опять стихли.
— Джордж, ты был первым настоящим мужчиной, который узнал меня как полноценную женщину. С тобой я была девственницей, — сказала она. — Когда ты впервые подошел ко мне на нейтральной полосе, ты стал для меня воплощением всего мужского братства, от которого я себя бесповоротно отрезала. Ты был вызовом, который я обязана была принять.
Она посмотрела на Левантера. А он вновь увидел, как она прекрасна: кожа на лице излучала свет; ее глаза и волосы были черны как смола. Он почувствовал, как крепка ее грудь, прижавшаяся к нему. Он обнял ее, но впервые за все время их знакомства не ощутил желания касаться ее и обладать ею. Ему казалось странным, что он больше не хочет тела, которым всегда так наслаждался. Но то видение мира и себя, которое он искал в Лисичке, она больше не могла ему предложить.