Костейн Томас. Высокие башни

   Де Бьенвилль горячо поцеловал ее руки. Затем обнял баронессу и прижался к ней щекой.
   — Дорогая сестра, вы как всегда очаровательны. Я о вас часто вспоминал. И никогда не забуду, как вы были ко мне добры!
   — Я уже не та, Жан-Батист, — вздохнула баронесса, — я не молода и постоянно испытываю боль и страдания. — Она тихо заплакала, уткнувшись ему в плечо. — Ты — губернатор новой колонии и стал мудрым и известным человеком. Где твой лавровый венок? Дорогой мой Жан-Батист!
   — Для меня ты остался прежним, — объявил барон, пожимая руку брата. — Прошло двадцать лет после твоего отъезда! Двадцать лет! Чтобы написать только одну страницу в книге истории, требуется слишком много времени.
   — Но почему, — спросила баронесса, осушая слезы платочком, — ты приехал тихо и незаметно, как тать в нощи? Почему вынужден скрываться? Я ничего не понимаю.
   — Наверно, я смогу тебе все объяснить, — ответил мсье Шарль, — но сначала надо устроить тебя поудобнее. — Он взял подушечку и положил ее под спину баронессе. — Жан-Батист не должен обнаруживать себя здесь, иначе регент и мсье Ло станут на него злиться за то, что он оставил свой пост.
   Де Бьенвилль утвердительно кивнул.
   — К счастью, вверх по реке начались волнения индейцев, — заметил он. — Я сказал, что отправляюсь с инспекционной поездкой. Меня все считают храбрецом, потому что я взял небольшое сопровождение, — Жан-Батист улыбнулся. — Мы ехали очень быстро. Нам пришлось проделать весь путь в рекордные сроки, чтобы не вызвать подозрений.
   — Твой обратный путь будет пролегать по течению реки, и это тебе поможет, — заявил барон.
   — Нам придется скакать днем и ночью, потому что по дороге мне надо утихомирить индейцев. Я взял с собой только канадцев, потому что остальным не верю.
   — Жан-Батист, что привело тебя сюда? — спросила баронесса. — Для чего ты так сильно рисковал?
   Де Бьенвилль изменился в лице и стал очень серьезным.
   — Баронесса, у меня есть веские причины. Могу привести хотя бы одну. Мне следовало вернуться! Я пробыл на юге двадцать лет… Отрезанный от всего мира. Ничего не видел и не слышал. Мне было необходимо снова взглянуть на наши горы и на холодные синие воды реки Святого Лаврентия. Хотя бы несколько часов побыть среди людей Новой Франции. Я жаждал увидеть башни Лонгея и посидеть за столом с моими братьями! — он начал расхаживать по комнате. — Я был слишком долго вдали от дома, и это ранит мою душу. Мне необходимо было возвратиться, чтобы укрепить свою веру!
   После этого признания некоторое время все молчали. Затем барон улыбнулся и промолвил:
   — Могу привести еще одну причину. Ты долго пребывал в неведении.
   — Шарль, ты прав. Я до сих пор в неведении. Я получаю официальные инструкции, но понятия не имею, какие политические силы правят Францией. У меня возникло подозрение, что среди советников регента есть люди, желающие провала планов господина Ло. Боюсь, они станут мне во всем препятствовать. Я не знаю, кому можно доверять, а кому — нет. Самое главное, что у меня нет возможности это выяснить. Каждое отправленное мною письмо вскрывается и прочитывается, то же самое проделывают с письмами, которые идут ко мне. Я прибыл сюда, Шарль, чтобы наладить обмен информацией. Не мешает наладить отправку писем, чтобы я не оказался в положении карточного игрока, не знающего правил игры.
   Барону стало не по себе.
   — Это моя вина, — заявил он, — я должен был предусмотреть твои трудности. Будет не сложно посылать письма с помощью членов команд судов. Мне надобно тщательно следить за обстановкой во Франции, а потом сообщать тебе об этом.
   Де Бьенвилль вернулся к столу и занял свое место. Он уже оправился от вспышки гнева и выглядел очень усталым. Жан-Батист взял в руки чашечку кофе и сделал глоток.
   — Вы даже не можете себе представить, дорогие мои, что значит выпить кофе впервые за двадцать лет! — он допил кофе и немного приободрился. — Шарль, я приехал сюда не только затем, чтобы узнать последние политические новости. Я намерен требовать деньги, провиант, людей. Ни одно письмо не даст вам реальной картины существующего положения. Мы на грани катастрофы! Если я сниму сюртук, вы увидите, что у губернатора Луизианы на панталонах огромные заплаты!
   — Я постоянно посылаю тебе деньги, — начал защищаться Шарль.
   — Шарль, я не стану жаловаться. Ты всегда как по волшебству где-то достаешь деньги. Но сейчас нам не поможет обычное волшебство. Нам нужно чудо!
   Жан-Батист поднялся и встал перед братом и его женой. Он страстно жаждал, чтобы его правильно поняли.
   — Шарль, они прислали нам из Франции человеческие отбросы и от них мало толка. Женщины немного лучше мужчин, но среди них нет настоящих борцов. Мужчины все как один неудачники, неумехи и лентяи. Глядя на них, во рту становится кисло, как от незрелого винограда. Шарль, — возмущенно заявил Жан-Батист, — я приехал за лучшими людьми, воспитанными и взращенными в Новой Франции, — мельниками, пекарями, строителями, фермерами. Рабочие руки требуются очень срочно, чтобы пахать землю, возводить дома для нытиков и лодырей, которые прибудут к нам в будущем году!
   Барон попытался ему ответить, но брат никак не мог остановиться:
   — Надо как можно быстрее построить город в излучине реки, там, где советовал Пьер. Шарль, это идеальное место. Если я получу необходимую помощь, через несколько лет там будет стоять великолепный город. Пока у меня есть только земли и название. Звучит, словно музыка — Новый Орлеан! Тебе оно нравится?
   Де Бьенвилль проснулся, когда первые лучи солнца коснулись его лица. Он потянулся и сел в постели.
   Сначала Жан-Батист решил, что находится в своем доме в форте Сен-Луи де Мобил. Потом понял, что сейчас он в башенной комнате в Лонгее и почему-то разволновался. Между ним и его домом простирались сотни миль, и это огромное расстояние ему придется преодолеть на лодке. Сможет ли он вернуться до того, как возникнут подозрения и люди поймут истинную причину его отсутствия?
   Отбросив эти мысли, он подошел к окну в алой рубахе, которую нашел в своем старом комоде, и осторожно выглянул наружу. Жан-Батист был поражен тем, что общинный выгон рядом с замком стал таким огромным. Лес отступил, и поэтому не стоило волноваться по поводу внезапного нападения индейцев. Деревья уже начали зеленеть — приближалось теплое время года. Как жаль, что он не может покинуть эту комнату! Ему страстно захотелось пройти по землям поместья, отыскать старых друзей, выслушать последние сплетни и новости Лонгея и просто поболтать с близкими людьми.
   Анри, слуга, которому доверили тайну, принес ему кофе и пожаловался:
   — Пять раз я подходил к двери, а вы все еще спали, и мне пришлось пять раз готовить свежий напиток.
   Жан-Батист развалился в кресле и начал смаковать кофе.
   — Анри, это просто чудо. Порой мне кажется, что нам больше всего нужны в жизни разные пустяки. И первая чашка кофе по утрам гораздо важнее, нежели удовлетворение твоих амбиций.
   — Десять братьев ле Мойн, — ответил слуга. — Что хорошего, что вас так много! Мы вас никогда не видим. Мсье Шарль навещает нас один или два раза в год. А остальные? Они то тут, то там… везде. Так что вместо десяти человек мы иногда видим одного.
   — Ты забываешь, Анри, — заметил Жан-Батист серьезно, — что нас осталось всего четверо.
   — Но давным-давно вас было десять, и дела обстояли точно так же. Вас вовек не бывает дома. Как только вы слегка подросли, вас послали во Францию на учебу. А когда вы возвратились назад, вы отправились сражаться с индейцами.
   Жан-Батист кивнул.
   — Ты прав, Анри. Наше семейство не может сидеть на месте, — он поставил чашку на стол и поднялся. — В доме очень тихо. Где твой хозяин, Анри?
   — Он и мадам отправились по делам на санях, у которых сменили полозья на колеса.
   — А подопечная моего брата?
   — Она здесь, в салоне, мсье Жан-Батист, и с ней модистка из Монреаля. Господи, что творится в комнате! Кругом ткани, перья, нитки, тесьма и разная отделка! Там даже стоит манекен для примерки. Мадам едва уговорили поехать с мсье Шарлем. Они там постоянно о чем-то болтают и все обсуждают! — Анри усмехнулся. — Святая Дева Мария, если я посмею туда заглянуть, мне откусят голову!
   Де Бьенвиллю очень хотелось посмотреть на дочь некогда очаровавшей его красавицы. Но сейчас ее облик почти изгладился из его памяти. Он решил рискнуть и заглянуть в салон. Но по зрелым размышлениям вспомнил о тайнике…
   Собираясь строить замок, Шарль ле Мойн пожелал, чтобы в нем повторялись архитектурные детали, присущие всем великолепным замкам Франции, — красивые круглые башни и высокие крепостные стены, прекрасные балюстрады и чудесные слуховые окна. Его здорово злило, что из-за оборонных целей он не сможет воплотить все свои желания. Однако он настоял, чтобы построить тайник со смотровой щелью. Над салоном находилась маленькая ниша, из которой можно было наблюдать за тем, что происходило внизу, через небольшую щель. Ниша была настолько тесной, что если вы находились там, то не могли даже пошевелить руками.
   Жан-Батист тотчас же двинулся к ней. Он плотно прижался лицом к отверстию и увидел то, о чем ему говорил Анри. Столы и стулья были завалены отрезами материй. Пышная модистка занималась примеркой и без умолку говорила:
   — Мадемуазель, прошу вас, не двигайтесь! Нет, нет, нет! Вот так!
   Жан-Батист разглядел девушку и замер, словно громом пораженный.
   Фелисите примеряла белое платье с квадратным вырезом и рукавами до локтя. Модистка стояла перед ней на коленях и прикалывала платье. Пять рядов, собранных в сборку, ленты с бантом посредине. Девушка небрежно заколола на макушке волосы, и казалось, что она только что вышла из ванны. У Фелисите было хорошее настроение и до Жан-Батиста донеслись ее слова:
   — Мадам Фруто, что случится, если ленты не прикрепить на равном расстояние друг от друга?
   У де Бьенвилля были весьма размытые понятия о женской красоте: личико в виде сердечка, трепещущие ресницы и глаза, напоминающие темные озера, в которых тонули отчаявшиеся поклонники. Он не заметил ничего подобного у девушки, которой примеряли белое платье. Обладательница стройной фигурки ничуть не походила на созданный им идеал, но он сразу начал ею восхищаться. Ее глаза были ясными, а взгляд — открытым. Ресницы — длинные, но они не трепетали. Чертами лица она напоминала камею и, судя по всему, никогда не пользовалась помадой и румянами. Так же ей не надо было подчеркивать свою красоту мушками, столь модными в то время. Фелисите так сильно отличалась от своей матери, что он начал сомневаться в том, что она и вправду ее дочь.
   Модистка действовала быстро и решительно. Заметив, что на Фелисите плохо сидит юбка, она резко стащила ее с девушки, и тут Жан-Батист увидел, что у Фелисите есть еще много других достоинств.
   Он понимал, что ему не следует больше подсматривать, и вообще не надо было сюда приходить. Молодой губернатор Луизианы выбрался из тайника и аккуратно задвинул на место панель, стараясь не производить шума.
   Весь замок был уже на ногах, и де Бьенвилль решил не покидать комнаты. Он ходил из угла в угол, чувствуя себя очень неуютно в заточении. Вдруг раздался стук в дверь. Он осторожно открыл ее — на пороге стояла Фелисите.
   — Мсье Шарль задерживается, — сказала она, поклонившись. — Жорж Катен, арендатор, находится при смерти. Мсье Шарль очень хорошо к нему относится и решил его навестить.
   — Старик Катен собирался в могилу уже двадцать лет назад, — заявил Жан-Батист. — А вы, наверно, Фелисите Хеле?
   — Да, мсье Жан-Батист.
   — Не желаете войти? Вам, наверное, говорили, что мне нельзя показываться людям, и я вынужден сидеть тут.
   Девушка вошла в комнату, прикрыв за собой дверь, но продолжала держаться за дверную ручку. На ней было простенькое синее платьице с широкой юбкой, и она выглядела совсем молодой.
   — Мсье Жан-Батист, вам что-нибудь нужно? Меня попросили вам во всем помогать.
   — Спасибо. Мне очень хочется побродить по Лонгею и поговорить со старыми друзьями, — он внимательно посмотрел на девушку, а потом внезапно произнес: — Фелисите, я знал вашу мать.
   — Я… мне об этом известно.
   — Я был отчаянно в нее влюблен. Настолько сильно, что Шарль, в чьи планы не входила моя ранняя женитьба, был вынужден все поломать и вмешаться в наши отношения. Наверняка это удалось ему без труда. Увлечение было только с моей стороны.
   — Мсье Жан-Батист, я давно об этом наслышана. На мой взгляд, матери не стоило возвращаться во Францию.
   — Я думал то же самое сначала. Позже я понял, что у нее была голова на плечах.
   — Вы меня узнали бы, если бы вам не сказали, кто я такая? — взволнованно спросила Фелисите.
   — Вы не похожи на свою мать. Однако я увидел вас и вспомнил, как она выглядела. Понимаете, мадемуазель, память с годами подводит, даже в отношении прежде любимых вами людей. У меня в душе остался смутный образ вашей матери. Но вдруг вы резко подняли голову, как это делала она, и перед моим внутренним взором снова возник ее облик!
   — Странно, что я напомнила вам о моей матери, если вы говорите, что между нами нет никакого сходства.
   Де Бьенвилль вспомнил прошлое и слабо улыбнулся.
   — Никогда не забуду, как увидел ее в первый раз. Она выходила из церкви, и я сразу в нее влюбился. На ее лицо упала капля дождя, и она вскинула голову точь-в-точь как вы только что, — Жан-Батист неожиданно пришел в себя. — Теперь, когда я вспомнил ее лицо, могу сказать, что вы с ней кое в чем схожи. Она была темноволосой, а у вас светлые волосы. У нее — темно-карие глаза, а у вас — серые. Но у обеих одинаковый овал лица и форма рта.
   У Фелисите сверкали глаза.
   — Мсье Жан-Батист, я так счастлива, что немного напоминаю мать!
   — Фелисите, вы должны быть счастливы тем, что являетесь сами собой. Мне не хотелось, чтобы вы выглядели по-иному.
   Он не собирался больше вспоминать о своей романтической встрече с матерью, но она спросила:
   — Пожалуйста, расскажите мне еще о том, как она выходила из церкви.
   — Вряд ли я что-то смогу добавить.
   — Что на ней было надето? Он попытался вспомнить.
   — Плащ с капюшоном. Запамятовал, какого он был цвета, но я решил, что она была прекрасно одета. Она отошла от церкви, не желая попасть под дождь, и я последовал за нею.
   — Естественно, мсье Жан-Батист.
   — Дождь начался почти сразу, и она накинула капюшон на голову и побежала. Меня поразило, как грациозно она двигалась.
   — И вы продолжали ее преследовать?
   — Конечно. Я был в таком состоянии, что сопровождал ее до самого дома, куда она поспешно вбежала. Мне кажется, что она меня не заметила, и я промок до костей, когда наконец возвратился домой.
   — Если бы вы были более решительным, — девушка покачала головкой. — Вам следовало, несмотря ни на что, жениться на ней, и тогда я стала бы вашей дочерью. Разве я не права?
   — Отчего же?
   — Я была бы очень довольна.
   Жан-Батист сомневался в том, что ему все это пришлось бы по душе. Сейчас, снова повстречав Фелисите, он почему-то засомневался, что испытывает к ней отцовские чувства. После того как Фелисите ушла, он начал размышлять о ее будущем браке, о котором Шарль упомянул в одном из своих писем. Ему стало не по себе, когда он понял, что его не радует подобная перспектива.
   Днем он обсуждал с Шарлем дела, приведшие его в замок, но мысли о Фелисите постоянно отвлекали его от обсуждаемых тем.
   — Шарль, — наконец заявил Жан-Батист, — я не одобряю брак, который ты собираешься навязать Фелисите.
   Барон ответил не сразу.
   — Мне самому все это не очень нравится, но, к сожалению, таково одно из условий сделки.
   Де Бьенвилль покраснел — ему стало кое-что ясно.
   — Сделка? Господи, Шарль, на что ты намешаешь?
   Барон решил все ему рассказать, но, увидев какое впечатление произвели его слова на брата, заколебался, де Бьенвилль явно волновался.
   — Значит, ради того, чтобы я оставался губернатором Луизианы, бедная девушка должна выйти замуж, и, возможно, брак ее окажется неудачным! — воскликнул Жан-Батист.
   — Я предпочитаю объяснить все по-иному, — быстро прервал его барон. — Существует только один человек, хорошо знающий страну и народ, который может занять пост губернатора. Это делается не для того, чтобы потрафить твоим и моим амбициям. Колония должна процветать, а весь континент за рекой — стать частью Франции. Жан-Батист побледнел.
   — Шарль, у нас еще есть время — она пока не замужем.
   — Тут ничего нельзя поделать! Они выполнили свои обязательства… Ты — губернатор Луизианы, и теперь наш черед держать слово. Все очень непросто. Буду с тобой откровенен — мне тяжело собрать для нее подходящее приданое. Тебе интересно узнать, сколько денег требует де Марья?
   — Нет! — заявил Жан-Батист. — Мне неприятно вообще говорить об этом. Для меня есть один выход — я подам в отставку. Шарль! Неужели такое очевидное решение не приходило тебе в голову? Если я уйду со своего поста, ей не придется выходить замуж за этого человека!
   — Да, ты можешь подать в отставку, — сказал барон и покачал головой, но я бы тебе не советовал. Когда ты немного придешь в себя, то поймешь, что личные интересы не должны преобладать над общим делом. Слишком многое поставлено на карту. Это империя, Жан-Батист! Империя для Франции!
   Наступила тишина. Жан-Батист понимал, что Шарль был прав. Что значит судьба одного человека, если речь идет об общем благе! Странная и прекрасная страна, куда его завлек за собой Д'Ибервилль, вошла в его плоть и кровь, и он не будет счастлив вдали от нее.
   — Согласен, — наконец сказал он. — Мы не должны бросать начатое на полдороге. Но почему бедной девушке выпала самая трудная ноша?
   Молодой губернатор опять проспал, и его разбудил голос Фелисите. Он доносился с внутреннего двора, и, осторожно пробираясь к окну, Жан-Батист слышал, как девушка смеялась. Она разговаривала со стариком с седыми тонкими волосами, сидящем на стуле рядом с кузницей. Фелисите сразу увидела Жан-Батиста и очень растерялась, а потом укоризненно покачала головой. Жан-Батист быстро помахал ей рукой и отошел от окна.
   Через несколько минут раздался осторожный стук в дверь, и Фелисите принесла ему завтрак. На подносе стоял кофейник с горячим шоколадом и свежеиспеченный хлеб.
   — Доброе утро, — сказала девушка. — Мне пришлось схитрить, чтобы вы не остались без завтрака. Я сказала кухарке, что этот завтрак для мадам баронессы.
   — Мне вдвойне приятно.
   Девушка поставила поднос на столик, а потом недовольно взглянула на него.
   — Мсье Жан-Батист, вам надо поостеречься. Слуги уже начали вовсю болтать, что в замке появилось привидение. Им мерещатся шаги и лица, которые появляются в окнах и сразу исчезают. Мне об этом рассказывал трубочист как раз в тот момент, когда я увидела вас.
   — Значит, это наш старый трубочист? — Жан-Батист страшно удивился. — Я его запомнил сильным малым, бывшим воякой, который носил белый мундир, когда желал покрасоваться. На мундире выгорели красные знаки отличия, но мне его владелец казался по крайней мере маршалом Франции.
   — Это было двадцать лет назад. Старик настолько ослабел, что его выносят на руках в кресло и постоянно следят за тем, чтобы он не находился в тени. Гиацинт говорит, что старика следовало бы привязать к креслу, чтобы его не сдуло ветром.
   — Неужели он тоже верит в то, что в замке завелось привидение? — улыбнулся губернатор.
   Фелисите покачала головой.
   — Нет, он для этого слишком мудр. Трубочист понял, в чем тут дело, и сказал мне, что в замке гостит визитер с юга.
   — Молодец, — де Бьенвилль с аппетитом принялся за завтрак. Его обоняние дразнил запах свежего хлеба. — Жаль, что у него не хватит сил, чтобы подняться по лестнице. Мне хотелось бы поболтать с ним.
   Фелисите собралась покинуть комнату, и широкие юбки восхитительно зашуршали, но в эту минуту Жан-Батист позвал ее. Он поставил чашку на стол и отставил тарелку с хлебом, показав, что хочет с ней поговорить.
   — Фелисите, вы хотите вступить в брак с человеком, которого подыскал для вас мой брат?
   Для нее этот вопрос был неожиданным, и она сильно покраснела. Но ответила по обыкновению откровенно.
   — Порой меня пугают мысли о том, что придется отправиться во Францию и выйти замуж за незнакомого человека, и мне… хочется бежать куда глаза глядят. Мсье Жан-Батист, вы не думаете, что это естественная реакция в данных обстоятельствах? Подобные браки не редкость в наше время, и, наверное, многие невесты испытывают те же чувства. Мне рассказывали, что такие браки бывают вполне счастливыми…
   — Кто вам сказал это? Шарль? Фелисите заколебалась.
   — Да, мсье Шарль. Но я не всегда поддаюсь панике. Иногда я говорю себе, что обладаю здравым смыслом и смогу…
   — Шарль отметил, что вы хорошо руководите людьми и аккуратно ведете дела, — де Бьенвилль не сводил с нее взгляда. — Он мне также сказал, что вы любите Филиппа.
   Фелисите касалась рукой ручки двери. Она не потупилась, не высказала ложной девичьей скромности и просто ответила:
   — Да, мсье Жан-Батист.
   Губернатор заговорил очень взволнованно.
   — Я против задумки Шарля. Не стоило вовлекать вас в наши дела. Мне стыдно смотреть вам в глаза, понимая, на какую жертву вы пошли ради меня.
   — Мы все идем на жертвы. Мсье Жан-Батист, вы принесли самую большую жертву.
   — Меня злят выдумки Шарля. Я вновь стану губернатором, можно сказать, благодаря вам, и меня этот факт восстанавливает против брата. Но я уверен, что он был прав насчет вашего детского романа с Филиппом. Вы не были бы счастливы в этом неравном браке. По словам Шарля, вы достойны лучшего.
   Фелисите открыла дверь.
   — Мсье, мне пора идти.
   Днем Фелисите опять пожаловала с подносом. На нем стояло множество тарелок, и Жан-Батист поспешил, чтобы помочь ей. Он неловко толкнул поднос, и немного супа пролилось.
   — Вы, наверно, очень голодны, — заметила девушка. Фелисите не сразу отпустила поднос, — возможно, она боялась, что он его не удержит, и они некоторое время глядели друг другу в глаза, держась за поднос.
   — Вы правы, я голоден, — сказал Жан-Батист, — но меня гложет не физический голод, Фелисите. Вы, должно быть, знаете, что существует разного рода голод и жажда.
   — Это правда, — ответила девушка, кивая. — Мсье Шарль ест очень мало, и мне кажется, что у него аппетит к свершению великих дел. Вероятно, у вас то же самое?
   — Видимо, так. Но кроме этого…
   — Хватит. Ваша еда остынет, а я принесла вам столько вкусных блюд. Во-первых, рыбный суп. Во-вторых, рагу. Кухарка старалась изо всех сил, и я должна напомнить баронессе, чтобы она не забыла поблагодарить женщину, хотя мадам даже не попробует этот обед.
   Девушка ставила на стол поднос, а Жан-Батист так и не отвел от нее взгляда. Тогда Фелисите отодвинула кресло и предложила ему занять место за столом. Он сел и предложил девушке сесть рядом.
   — Мне так не хватает местных новостей, — заявил Жан-Батист, — может, вы расскажете о старых друзьях?
   Пока де Бьенвилль ел, она поведала ему о людях, живущих в Лонгее: старике Крикинхеде и Поликарпе Бонне, законнике Бенуа и тетушке Сулетте. У Фелисите было чудесное чувство юмора, и несколько раз Жан-Батист откладывал нож и вилку и начинал хохотать.
   Увидев, что обед приблизился к концу, она решительно поднялась.
   — Мне надо идти. Как теперь объяснить кухарке, что члены семейства вдруг стали больше есть?
   Днем Жан-Батист обдумывал, что ему нужно из провианта, разных материалов, и сколько потребуется переселенцев. Бьенвилль ничуть не удивился, когда для обсуждения этой проблемы вместе с бароном пришла Фелисите. Она села между ними и положила перед собой на стол лист бумаги. Девушка оказалась внимательным и умным помощником, умеющим быстро ответить на любой вопрос. Сколько больших каноэ можно сразу приобрести, и какова будет их цена? Есть ли в специальных лавках мушкеты, которые стали свободно продавать после объявления мира? Где достать большое количество муки, соли и сахара? В быстрых ответах Фелисите содержалась нужная информация.
   Когда стали обсуждать кандидатуры людей, которые могут отправиться в Луизиану, девушка тоже помогала изо всех сил. Она была очень наблюдательна и иногда говорила:
   — Нет, он не подойдет. Слишком слабовольный, — или следующее: — Этот человек сильный и хороший работник, но из-за его легкомысленной жены сразу начнутся неприятности.
   Как только зашла речь о хорошем плотнике и строителе, Фелисите хотела порекомендовать Филиппа, но барон объявил, что место уже занято.
   — Кого ты собираешься предложить мне? — спросил де Бьенвилль.
   — Лучшего человека в Монреале — Филиппа Жирара. Он уже отправился в Квебек вчера на рассвете. Жан-Батист, он действительно отличный строитель и приличный человек.
   Жан-Батист обратил внимание, что Фелисите была поражена и обижена, когда узнала, что Филипп уехал. Он грустно спросил себя: «Неужели она все еще влюблена в Филиппа?»
   Фелисите была расстроена, что Филипп уехал, даже не попрощавшись с нею. Девушка пыталась оправдать его — ведь она целую неделю находилась в Лонгее. Но неужели он не мог перебраться через реку и проститься со старыми друзьями? «Филипп, наверно, решил не ворошить прошлое, — думала девушка. — Теперь я его никогда больше не увижу».