Страница:
– Клив, у меня болит живот.
Клив потряс головой и, снова запустив пальцы в волосы, стащил стягивавший их кожаный ремешок. Приглядевшись, он заметил, что лицо Чессы побледнело, а губы сжались.
Он негромко выругался и сел рядом с ней.
– Может, мне сходить попросить у Мираны какого-нибудь снадобья от колик в животе?
– Не надо. Мнрана сейчас наверняка блаженствует в постели со своим Рориком. Надеюсь, что этой ночью на остров не нападут никакие враги, потому что, если таковые найдутся, никто из мужчин их не услышит. Сегодня они будут слишком заняты со своими женами.
– Ну, я-то услышу, – сказал Клив и глубоко вздохнул. – Я услышу.
– Мы отплываем в Шотландию через два дня. Я проверил припасы – они готовы к погрузке на корабли.
– Хорошо бы сделать остановку в Йорке и прикончить Рагнора, – сказал Хафтер. – Ведь из-за этого ублюдка тебе, Клив, пришлось прицепить накладные груди и размалевать лицо.
Клив в ответ только рассмеялся.
– Из него получилась настоящая красотка, – заметила Чесса. – Мужчины с него глаз не сводили. А когда он пришел как-то раз в мою комнату, то не позволил мне обнять его, потому что боялся, как бы у него не отвалились груди и не потрескался слой краски на лице.
– Но у него же такие приметные глаза, – сказала Мирана. – По ним ты должна была сразу узнать его – Его правый карий глаз был закрыт повязкой, так что я видела перед собой просто размалеванную шлюху с большими грудями, которая шлялась по дворцу и в конце концов заявилась в мою комнату.
– А когда я это сделал, – сказал Клив, – она обняла меня так крепко, что мои груди едва не отвалились.
Послышался смех и такие соленые шутки, что даже у Чессы покраснели уши. Про себя она благодарила богов за то, что мужчины настроены так благодушно и никто больше не угрожает убить Клива за его оскорбительное превосходство.
Клив сообщил Чессе, что пригласил Кири спать вместе с ними. При этом вид у него был такой страдальческий, что казалось, еще немного – и он заплачет. На сей раз все трое не пошли в спальню, а улеглись возле очага, завернувшись в теплые одеяла. Кири примостилась между отцом и Чессой.
– Через два дня мы поплывем в страну, которая зовется Шотландией, – сказал Клив, целуя ее в лобик. – А точнее говоря – в местечко, называемое Инвернесс. Это торговый город на берегу залива Морэй-Ферт. Там много викингов, но среди жителей есть и другие народы.
– Да, Кири, – подтвердила Чесса. – Там, живут пикты, древний народ, о котором я ничего не знаю, и еще бритты, саксы, скотты. Они верят в разных богов. Викинги верят в Одина, верховного бога-воина, хранителя неба и земли. И еще они верят в сына Одина – Тора, бога грома и бурь, которому наши моряки молятся о ниспослании хорошей погоды. В Дублине, где я жила, наше племя называли племенем Тора.
– Ты не забудешь имени наших богов, Кири?
– Нет, отец. Фрейя поможет мне сохранить их в памяти.
– А некоторые викинги стали христианами. Теперь у них есть монахи, настоятели, священники и епископы, которые говорят им, во что верить и как жить. Они считают, что существует только один бог. У христиан есть своя Валгалла, похожая на нашу, но в отличие от нас они считают, что их единственный бог позаботится обо всем: и о плодовитости их женщин, и об урожае, и о победе в битвах. Пожалуй, для одного бога это будет многовато. Нормандский герцог Ролло и те викинги, что живут и правят в Данло, – христиане, во всяком случае, они так себя называют. А теперь, золотко, мы все заснем, потому что мне очень хочется поцеловать Чессу, но я не могу, так как это причинит мне боль. Спокойной ночи, Кири.
– Спокойной ночи, отец. Спокойной ночи, Чесса.
– Очень скоро, Кири, – шепнула Чесса, – мы поплывем в Шотландию, навстречу удивительным приключениям.
– Отец, а почему ты не можешь поцеловать Чессу?
– Спи, Кири.
Сам Клив долго не мог заснуть. Ему было страшно. Кабы знать, что их ждет в Шотландии! Наверное, его уже никто не помнит. Должно быть, за двадцать лет, что он не был дома, все там изменилось до неузнаваемости. Да и кто он был такой, чтобы остаться в памяти людей? Всего-навсего малый ребенок, который сгинул много лет назад. А что, если все, что он помнит, исчезло, превратилось в прах? Что, если, приехав в его родные края, они не найдут там ничего знакомого? Теперь у него есть жена и ребенок. Что же ему тогда делать?
Глава 20
День выдался прохладный, солнце безуспешно пыталось пробить своими лучами туман, лежащий на воде, окутывающий берег. Только вершины самых высоких гор возвышались над плотной белой пеленой.
– Кири, золотко мое, – сказал Меррик, – насколько я знаю, в Шотландии это считается ясным летним днем.
– Ясным? Но ведь солнце едва видно, не то что дома.
– Как я уже сказал, в Шотландии и такой день называют солнечным.
Кири сидела у него на коленях.
– Тогда мы, наверное, уже почти приехали, да, дядя Меррик?
– Да, Кири. Теперь мы поплывем по заливу к торговому городу Инвернессу, а оттуда по реке Несс – к озеру Лох-Несс. Твой папа помнит, что на западном берегу озера был длинный скалистый мыс, изогнутый как полумесяц. На этом мысе стоял большой деревянный дом, что-то похожее на усадьбу Малверн.
– А у отца там есть мама? У меня теперь будет бабушка?
– Не знаю, золотце. С тех пор прошло очень много времени, а человеческая жизнь не бесконечна, хотя нам бы и хотелось, чтобы те, кого мы любим, жили вечно. Но возможно, у твоего отца еще остались в Шотландии тети и кузены. Но ты пойми, Кири: с тех пор, как твой отец покинул свой родной край, минуло целых двадцать лет. Никому из нас неведомо, что мы там найдем.
– Чесса говорит, что нас ждут удивительные приключения, – Пока их что-то не видно, – ответил Меррик. По правде говоря, ему вовсе не хотелось встретиться с кораблем других викингов, ищущих поживы, – только не теперь, когда на корабле полно припасов и с воинами плывут женщины: Чесса, Ларен и Кири. Однако давненько его боевой корабль “Серебряный Ворон” не мчался навстречу атакующему врагу. Давно его воины в остроконечных шлемах и длинных кольчугах не стреляли в грабителей из своих луков и не прыгали на борт вражеского корабля, чтобы завязать бой. Эх, все-таки хорошо было бы вновь помахать мечом, славным мечом, который принадлежал его отцу, а потом его брату Эрику! У этого меча есть имя – он зовется Рубака, – а длины в нем целых три фута, клинок из железа, рукоять выкована из бронзы и украшена рубинами и серебром, которыми он сам инкрустировал ее три года назад, когда был в маленьком торговом городке Радовня, что находится к югу от Киева.
– Да, пока что обошлось без приключений, – проговорил он, отогнав вдруг нахлынувшие воспоминания и вновь перенеся внимание на малышку Кири. Потом, скосив взгляд, крикнул:
– Эй, Эллер, твой нос что-нибудь чует? До берега уже рукой подать, но я почти ничего не вижу из-за этого проклятого тумана. И такие вещи происходят летом! Летом! Ох, сдается мне, что этот так называемый утренний туман продержится весь день. Клянусь богами, этот край кого угодно собьет с толку, но сердце говорит мне, что он богат, и здесь есть какая-то тайна, что-то волшебное. Чесса права: здесь нас ждут приключения.
Кормчий Эллер постучал пальцем по своему носу и отрицательно покачал головой. Другой рукой он продолжал крепко держаться за руль. Меррик подумал, что из Эллера получился хороший кормчий. В этом плавании он вел корабль просто отменно. Он выучился почти всему, что знал и умел старый Фиррен. Тот, бедняга, помер прошлой зимой.
– Надеюсь, у Эллера не начнется насморк, – заметила Кири.
– Однажды он схватил насморк, – сказал Меррик. – Мы тогда только что вышли из Бирки и плыли по Балтийскому морю [7]. Нос у Эллера был так забит соплями, что он ничего не мог учуять. Из-за этого мы едва не разбили корабль.
– Инвернесс!
Ну вот они и приехали. Все плавание заняло всего лишь восемь дней – благодарение богам за теплую погоду и постоянные западные ветры, которые дуют в этих краях летом. Только один раз налетел шквал с дождем, да и тот продолжался недолго. И вот наконец они добрались до Инвернесса. Всем не терпелось поскорее сойти на берег.
На “Серебряном Вороне” плыли тридцать мужчин, в основном из Малверна. Все они были закаленные в боях воины, готовые к любым неожиданностям, все искусно владели и мечами, и боевыми секирами, а также умели применять другое оружие викингов – военную хитрость. Все воины привезли с собой немало товаров, которые они рассчитывали сбыть в Инвернессе, и Меррик надеялся, что это плавание не только поможет Кливу вернуть свое законное наследство, но и принесет изрядный барыш.
Торговый городок Инвернесс выглядел так же, как выглядел Йорк много лет назад, до того как там пышным цветом расцвела торговля. Инвернесс был меньше, его постройки были не так хороши, как в Йорке, укрепления тоже не производили большого впечатления. Пожалуй, подумал Меррик, своим видом он напоминает Бирку. Впрочем, нет, в Бирке есть деревянные мостовые, а тут улицы не замощены и в дождливую погоду наверняка раскисают и становятся опасными. А дождей в этих краях, надо полагать, выпадает предостаточно. Совсем как в Ирландии, где из-за частых дождей куда ни глянь – везде ярко-зеленая трава. Вот только туман здесь не такой, как на Изумрудном острове, там он обволакивает все равномерно, а тут напоминает клочья паутины; где густо, а где пусто. По мере того как время подходило к полудню, туман редел, но, похоже, полностью он не рассеется никогда.
Они пришвартовали “Серебряный Ворон” и приведенный из Малверна торговый корабль у самого дальнего причала, рядом с торговым кораблем из Дублина и двумя другими – один приплыл с Шотландских островов, а другой – с более северных Оркнейских.
Половина воинов осталась на корабле, остальные сошли на берег. Клив взял Кири на руки и вместе с Чессой направился в центр города.
Вдоль узких улиц стояли тесные ряды деревянных строений – лавок, где торговали всем, чем угодно: мехами, украшениями, обувью, мечами, топорами, луками и стрелами. Было немало таких, где обменивали или продавали рабов. На рынках торговали рыбой, мясом, зерном, овощами, причем все товары были разложены под кожаными навесами, чтобы уберечь их от солнца, когда это самое солнце все-таки показывалось на глаза.
– Куда мы идем, отец? – спросила Кири.
– Мы, золотце мое, ищем баню. Ты у меня грязная, как та вошь, которую я нынче утром снял с головы Эллера. И мы с Чессой тоже обросли грязью. Я хочу, чтобы ты, моя красавица, снова стала пахнуть душистым медом, тогда я смогу целовать твое маленькое ушко и не морщить при этом нос.
Кири засмеялась и все продолжала смеяться, когда Клив, наконец отыскав баню, оставил ее и Чессу на попечение древней старухи-банщицы. Баня представляла собой бревенчатую хижину с такой же, как и у большинства других построек Инвернесса, соломенной крышей.
Стоящий внутри горячий пар окутывал густой пеленой установленную в середине громадную деревянную лохань и расстеленные вокруг нее соломенные половики.
Чессе эта тесная, убогая баня показалась прекрасной, как сама Валгалла.
Когда через два часа Клив, тоже вымывшись, пришел вместе с дюжиной малвернских воинов, чтобы встретить из бани жену и дочь, он принес с собой только что купленные женские и детские платья и новые украшения для Чессы: две серебряные броши с Шотландских островов, на которых с боков и сверху был выгравирован чертополох, и золотое кольцо с Оркнейских островов, искусно сплетенное из пяти тонких прутков. Чесса поглядела на кольцо с восхищением. Она знала толк в украшениях; отец часто дарил ей красивые браслеты, кольца, броши, сделанные из такого чистого золота и серебра и такой тонкой работы, что Сайра сгорала от зависти (при этом на нее было очень интересно смотреть), но никогда еще ей, богатой ирландской принцессе, не доводилось видеть ничего изысканнее и изящнее этого кольца. Позабыв о дюжине наблюдавших за нею мужчин, о Кири и старой банщице, Чесса бросилась Кливу на шею. При этом она едва не сбила его с ног, так как он вовсе не ожидал столь бурного проявления благодарности и восторга.
– О, как же они прекрасны! – воскликнула она. – Это самые великолепные украшения, которые я видела в жизни! Ты просто чудо, Клив, ты лучший из людей и самый лучший… – тут она осеклась, сконфуженно посмотрела на мужчин из Малверна, которые начали зловеще хмурить брови, и, потупив взор, тихо, но так, чтобы они ее слышали, продолжила:
– ..самый лучший на свете муж и любовник. В общем, о таком мужчине, как ты, женщина может только мечтать.
Кливу захотелось придушить ее.
– Замолчи сейчас же, – прошипел он, – или я тебя изобью. Неужели тебе так хочется, чтобы они меня убили?
– Хорошо, – прошептала Чесса, улыбаясь. – Я замолчу, хотя мне кажется, что я сказала чистую правду. – С этими словами она чмокнула его в губы. – Разве ты, Клив, не великолепный любовник?
– Я тебя задушу.
– А что ты купил мне, отец?
Кливу пришлось сделать над собой усилие, чтобы переключить внимание с жены на дочь. Он перевел взгляд на Кири и, улыбнувшись, протянул ей маленький браслет из сверкающего полированного серебра.
– Чесса – дочь короля Ирландии, – сказал он. – Полагаю, это и тебя делает важной особой. Этот браслет очень идет тебе, Кири.
У воинов, пришедших с Кливом, был недовольный, понурый вид. Они явно завидовали ему, и Чесса знала, почему: они тосковали по своим собственным женам и детям. Наверное, они тоже выменяли свои товары на золотые и серебряные украшения, но пройдет еще много времени, прежде чем они смогут надеть их на своих жен.
Пройдет много времени, прежде чем они вернутся в Малверн.
– О-о, белые язычники!
Все мужчины обернулись и увидели старика, до того древнего, что ему явно следовало умереть еще лет двадцать назад. У него была длинная, неопрятная седая борода, свисающая едва ли не до пояса, и совершенно лысый череп. На старике было длинное черное одеяние, подпоясанное веревкой. Он широко улыбался, показывая беззубые десны.
– К нам сюда часто приезжают черные язычники, – сказал он, подойдя ближе, и Чесса подумала: “Вот идеальная пара для Альны”.
– Но долго они тут не задерживаются, – продолжал между тем седобородый старец. – Немного побудут в наших краях, а потом возвращаются к себе в Данло. Им не подходит наш климат.
– Чесса, о чем это он? – прошептала Кири, во все глаза глядя на старика.
– Понятия не имею. Клив, может, ты знаешь?
– Знаю. Белые язычники – это мы, викинги из Норвегии, а черными язычниками здесь называют датчан. Мы отличаемся от них тем, что, как правило, выше ростом и волосы у нас более светлые, ну и, конечно, мы куда честнее этих проклятых датчан.
Меррик улыбнулся старику.
– Я Меррик, владетель Малверна, что в Норвегии, – сказал он. – Мы здесь для того, чтобы вернуть домой одного нашего друга. Он покинул здешний край, когда был малым ребенком. Его семье принадлежит крепость Кинлох.
Старик вдруг съежился на глазах, даже морщины на его лице, казалось, стали глубже. Он, не мигая, уставился на Клива и попятился.
– Ох, чур меня, чур, – тихо проговорил он. – Ты.., ты один из них, один из тех демонов, которые умеют вызывать чудовище.
– Каких демонов? – спросила Чесса.
– Какое чудовище? – спросил Меррик. Старик дрожал всем телом, его узловатые руки нервно сжимались и разжимались.
– Он.., ну, тот, что владеет Кинлохом.., он называет себя Властелином ночи. Он суров и жесток, так же жесток, как те графы, что правят на Оркнейских островах. Он приказывает своим людям убивать и забирать Себе все, что им приглянется. Он демон, он служит злу, он хуже дьявола, который с каждым днем подбирается к нам все ближе. Мы не знаем, кто сильнее: христианский Бог или христианский дьявол, и не хотим узнавать, потому что это опасно. Но у нас тут есть свой собственный дьявол – твой родственник, этот проклятый Властелин ночи, Властелин зла. Уходи отсюда, уходи! Ты такой же, как он и его приспешники! Да, ты чудовище, такое же чудовище, как он. Теперь я это ясно вижу – достаточно один раз посмотреть на тебя, чтобы все понять.
– Весьма любопытно, – заметил Клив, глядя вслед старику, который удирал с проворством, удивительным для его преклонных лет. – Стало быть, я происхожу из семейки демонов и прихожусь сродни этому.., как его… Властелину ночи и зла. Такому же мерзкому, как христианский дьявол. Как видно, этому старичку не понравилось мое безобразное лицо. Честное слово, все это похоже на одну из историй, которые сочиняет Ларен. Кстати, где она?
– Скоро придет, – ответил Меррик. – Они с Эллером сейчас продают миски из мыльного камня. Хорошие миски, самые лучшие из тех, которыми тут торгуют. Их вырезала Сарла перед тем, как она.., э-э.., сошла с ума.
На это никто ничего не сказал.
Вечером похолодало, а туман, так и не рассеявшийся с утра, стал еще плотнее, Ларен приготовила жаркое из оленины, восхитившее всех.
– Теперь я вспомнил, – сказал Клив, насаживая на нож кусок нежного оленьего мяса. – Вспомнил, что здесь всегда было полно оленей и еще кроликов и тетеревов. А в озере водится пропасть рыбы: тут тебе и лосось, и сельдь – так что в этих краях никто никогда не голодает, даже зимой все сыты, потому что здесь не бывает таких лютых морозов, как в Норвегии.
– В общем, тут край изобилия, – заключил Меррик, обращаясь к Кливу. – Но что ты скажешь об этом треклятом тумане? Сейчас не зима, а лето, и что же? Мы все дрожим от холода и чуть ли не стучим зубами.
Чесса, державшая на руках Кири, подсела ближе к костру.
– Клив, – сказала она, – расскажи нам о том человеке, который женился на твоей матери после того, как умер твой отец.
Клив невольно вздрогнул.
– Его звали Варрик. Знаешь, что я помню лучше всего? Холод. Мне было холодно всегда, даже когда я ложился возле очага. Все в доме ощущали этот холод. Холод, который исходил от него. Да, от него. Думаю, он был такой же “белый язычник”, как и ты, Меррик; хотя волосы у него были не белокурые, а темные. А моя мать была из народа далриада, который также называет себя скоттами. Я до сих пор ясно вижу этого человека – Варрика, как будто я все еще маленький мальчик и гляжу на него снизу вверх. Тогда он казался мне настоящим великаном – ведь сам я был от горшка два вершка, но я уже тогда твердо знал: он должен ненавидеть меня, потому что мы с моим старшим братом были законными наследниками Кинлоха. Я знал, что он хочет нашей смерти, хочет раз и навсегда покончить с нами и только выжидает удобного случая. Он наводил на меня ужас. Нет, он ни разу не ударил меня, не сделал мне больно. Он просто стоял и смотрел на меня сверху вниз, как будто разглядывал какую-то интересную зверушку. Он был высок, как большинство викингов, но очень худ. Я это помню, потому что как-то раз видел его голым в бане – у него можно было пересчитать все ребра. Тогда он был очень молод, не старше, чем я теперь. Как я уже говорил, волосы у него были темные, и он обычно не подбирал их, так что они свободно спадали на плечи, обрамляя лицо. А лицо у него было такое холодное, что и не передать. Он был холоден со всеми: с моей матерью, сестрами, но особенно – с моим старшим братом. Всем он внушал ужас, почему – не знаю. Помню, ему отчего-то нравилось брать меня на руки и поднимать высоко, прямо к своему лицу, а потом он начинал трясти меня – не так чтобы очень сильно, – и я съеживался от страха. Он смотрел на меня и улыбался, и от этого мне становилось еще страшнее. Часто он вдруг обнимал меня и прижимал к себе, и тогда я чувствовал такой ужас, что даже забывал дышать. Помню, он повторял мне, что я принадлежу ему, только ему и что я стану тем, чем захочет он. И что я должен хорошенько это запомнить и никогда не забывать.
Еще я помню, как однажды ночью он вернулся в дом после того, как долго стоял на краю мыса, врезающегося в Лох-Несс. Тогда была гроза. Он был одет во все черное – впрочем, он, по-моему, всегда ходил в черном, – и его лицо было разрисовано странным синим узором. Все смотрели на него, но никто не проронил ни слова.
Да, вот еще что. Я ясно помню, что он терпеть не мог грязи и никому не позволял показываться ему на глаза, если на этом человеке были кровавые пятна. Когда мужчины возвращались домой с охоты, они могли появиться перед ним, только смыв с себя всю кровь и переодевшись в чистое. И еще я совершенно точно помню, что он никогда не ел мяса животных. Однажды моя мать забыла об этом и подала ему блюдо с жареной олениной. Он взял блюдо и поставил его на пол у своих ног, чтобы оленину съели собаки. Потом он посмотрел на мать своим тяжелым взглядом и сказал, что она пожалеет о своей забывчивости. А до того как появился Варрик, холода в доме не было. Я помню, что раньше все: мужчины, женщины, дети, – не стесняясь, смеялись, ссорились, дрались, шумели, вместе переживали и радости, и несчастья и вместе работали. Странно, что я это помню, ведь в те времена я был совсем мал. Может, я все это просто придумал, когда дом стал таким тихим и холодным? Но один случай я точно не придумал, я помню его очень ясно. Как-то вечером мать подошла к моей постели, обняла меня сказала, что когда-нибудь мой старший брат станет хозяином Кинлоха и тогда я должен буду почитать его и служить ему верой и правдой. Зачем она это сказала? Ведь она наверняка знала, что ее муж найдет способ избавиться и от моего брата, и от меня. Она не могла не знать.
Ларен слегка наклонилась вперед, и ее густые, ярко-рыжие волосы, влажные от осевших на них капель тумана, заблестели, отражая пляшущее пламя костра.
– Помнится, ты говорил нам, что твоя мать умерла. Скажи, Клив, ее убил Варрик?
– Этого я не знаю. Она умерла как раз перед тем, как меня ударили по голове, а потом продали в рабство. Одного я никак не могу понять: почему это случилось со мной, а не с моим братом? Ведь не я, а он был законным наследником Кинлоха. Однако напали почему-то именно на меня. Меня, а не его оглушили и бросили, посчитав мертвым, а потом, выходив, превратили в раба. – Клив ненадолго замолчал. – Посмотрите туда, на Лох-Несс. Посмотрите, какая мутная в нем вода. Это из-за того, что в ней очень много торфяного мха. Даже когда нет тумана и на небе ярко светит солнце, невозможно разглядеть, что происходит в глубине озера, видно только то, что находится близко к поверхности. Говорят, что у озера Лох-Несс вообще нет дна и что люди, упавшие в него, никогда не всплывают. Говорят, что его берега похожи на соты – так много в них подводных пещер – и течение уносит тела утопленников в эти пещеры, а там их поедает чудовище.
– Ого! Неужели ты все это вспомнил? – сказал Меррик, накалывая на нож последний кусок жаркого. – Ларен, дорогая, это было очень вкусно.
Клив усмехнулся:
– Нет, я просто пересказываю то, что мне говорили сегодня на рынке. Один из местных рыбаков только что сгинул в озере, и мне сказали, что его ищут без особого усердия, потому что он наверняка погиб и от его тела ничего не осталось, так "что хоронить будет нечего. После захода солнца никто из здешних жителей не отваживается отплыть от берега. Считается, что это слишком опасно.
– Ты весьма живо описал своего отчима, – сказала Ларен. – Судя по твоему описанию, ему очень подходят те имена, которыми его называл тот старичок в Инвернессе: Властелин ночи и Властелин зла. Ты говоришь, он всегда носил черное, расхаживал по берегу в грозу и разрисовывал лицо синей краской. Кстати, как выглядели те рисунки на его лице? Ты их помнишь?
– Я помню только, что там были круги и квадраты. Ведь тогда мне было всего лишь пять или шесть лет, а может, и того меньше.
– Я знаю, с тех пор прошло уже целых двадцать лет, – вмешалась Чесса, – а это долгий срок, но мне почему-то кажется, что твой отчим все еще жив и здоров. Мне не терпится его увидеть. Мне нравится представлять себе, как он, весь в черном, разгуливает по берегу в грозу. Как воображу эту картину, так прямо голова идет кругом.
– О нет, – пробормотал Клив и хлопнул себя ладонью по лбу. – Хватит с меня твоих безумств, Чесса, я уже сыт ими по горло. Замолчи и постарайся ограничиться мыслями чинными, безмятежными и безопасными.
– Как бы то ни было, завтра мы будем точно знать, жив ли еще отчим Клива или нет, – сказал Меррик и повернулся к жене, которая сидела, прислонясь к его плечу, и задумчиво смотрела на пламя. – Лапушка, наверное, ты уже начала сочинять новую историю?
– Да, мой господин. Но ее конец пока ускользает от меня. Мне хотелось бы побольше узнать об этом чудовище.
– Оно существует, – тихо произнес Клив, и все мужчины молча подались вперед, настороженно слушая. Он явственно почувствовал охвативший их страх, страх перед неизвестным. Этот страх сжал н его сердце. – Говорят, что это чудовище живет в озере Лох-Несс с незапамятных времен, многие и многие тысячи лет. Никто не знает, доброе оно или злое. Те люди, что говорили мне о нем, сказали, что его видели не только в ясные лунные ночи, но и днем. Еще толкуют, что в грозу чудовище выплывает из глубин только тогда, когда его позовут. Наверное, именно поэтому моего отчима все и считают демоном: здесь верят, что он умеет вызывать чудовище и что оно приплывает на его зов.
Клив потряс головой и, снова запустив пальцы в волосы, стащил стягивавший их кожаный ремешок. Приглядевшись, он заметил, что лицо Чессы побледнело, а губы сжались.
Он негромко выругался и сел рядом с ней.
– Может, мне сходить попросить у Мираны какого-нибудь снадобья от колик в животе?
– Не надо. Мнрана сейчас наверняка блаженствует в постели со своим Рориком. Надеюсь, что этой ночью на остров не нападут никакие враги, потому что, если таковые найдутся, никто из мужчин их не услышит. Сегодня они будут слишком заняты со своими женами.
– Ну, я-то услышу, – сказал Клив и глубоко вздохнул. – Я услышу.
* * *
На следующий день, когда все собрались за обедом, Меррик объявил:– Мы отплываем в Шотландию через два дня. Я проверил припасы – они готовы к погрузке на корабли.
– Хорошо бы сделать остановку в Йорке и прикончить Рагнора, – сказал Хафтер. – Ведь из-за этого ублюдка тебе, Клив, пришлось прицепить накладные груди и размалевать лицо.
Клив в ответ только рассмеялся.
– Из него получилась настоящая красотка, – заметила Чесса. – Мужчины с него глаз не сводили. А когда он пришел как-то раз в мою комнату, то не позволил мне обнять его, потому что боялся, как бы у него не отвалились груди и не потрескался слой краски на лице.
– Но у него же такие приметные глаза, – сказала Мирана. – По ним ты должна была сразу узнать его – Его правый карий глаз был закрыт повязкой, так что я видела перед собой просто размалеванную шлюху с большими грудями, которая шлялась по дворцу и в конце концов заявилась в мою комнату.
– А когда я это сделал, – сказал Клив, – она обняла меня так крепко, что мои груди едва не отвалились.
Послышался смех и такие соленые шутки, что даже у Чессы покраснели уши. Про себя она благодарила богов за то, что мужчины настроены так благодушно и никто больше не угрожает убить Клива за его оскорбительное превосходство.
Клив сообщил Чессе, что пригласил Кири спать вместе с ними. При этом вид у него был такой страдальческий, что казалось, еще немного – и он заплачет. На сей раз все трое не пошли в спальню, а улеглись возле очага, завернувшись в теплые одеяла. Кири примостилась между отцом и Чессой.
– Через два дня мы поплывем в страну, которая зовется Шотландией, – сказал Клив, целуя ее в лобик. – А точнее говоря – в местечко, называемое Инвернесс. Это торговый город на берегу залива Морэй-Ферт. Там много викингов, но среди жителей есть и другие народы.
– Да, Кири, – подтвердила Чесса. – Там, живут пикты, древний народ, о котором я ничего не знаю, и еще бритты, саксы, скотты. Они верят в разных богов. Викинги верят в Одина, верховного бога-воина, хранителя неба и земли. И еще они верят в сына Одина – Тора, бога грома и бурь, которому наши моряки молятся о ниспослании хорошей погоды. В Дублине, где я жила, наше племя называли племенем Тора.
– Ты не забудешь имени наших богов, Кири?
– Нет, отец. Фрейя поможет мне сохранить их в памяти.
– А некоторые викинги стали христианами. Теперь у них есть монахи, настоятели, священники и епископы, которые говорят им, во что верить и как жить. Они считают, что существует только один бог. У христиан есть своя Валгалла, похожая на нашу, но в отличие от нас они считают, что их единственный бог позаботится обо всем: и о плодовитости их женщин, и об урожае, и о победе в битвах. Пожалуй, для одного бога это будет многовато. Нормандский герцог Ролло и те викинги, что живут и правят в Данло, – христиане, во всяком случае, они так себя называют. А теперь, золотко, мы все заснем, потому что мне очень хочется поцеловать Чессу, но я не могу, так как это причинит мне боль. Спокойной ночи, Кири.
– Спокойной ночи, отец. Спокойной ночи, Чесса.
– Очень скоро, Кири, – шепнула Чесса, – мы поплывем в Шотландию, навстречу удивительным приключениям.
– Отец, а почему ты не можешь поцеловать Чессу?
– Спи, Кири.
Сам Клив долго не мог заснуть. Ему было страшно. Кабы знать, что их ждет в Шотландии! Наверное, его уже никто не помнит. Должно быть, за двадцать лет, что он не был дома, все там изменилось до неузнаваемости. Да и кто он был такой, чтобы остаться в памяти людей? Всего-навсего малый ребенок, который сгинул много лет назад. А что, если все, что он помнит, исчезло, превратилось в прах? Что, если, приехав в его родные края, они не найдут там ничего знакомого? Теперь у него есть жена и ребенок. Что же ему тогда делать?
Глава 20
Северная Шотландия, залив Морэй-Ферт
День выдался прохладный, солнце безуспешно пыталось пробить своими лучами туман, лежащий на воде, окутывающий берег. Только вершины самых высоких гор возвышались над плотной белой пеленой.
– Кири, золотко мое, – сказал Меррик, – насколько я знаю, в Шотландии это считается ясным летним днем.
– Ясным? Но ведь солнце едва видно, не то что дома.
– Как я уже сказал, в Шотландии и такой день называют солнечным.
Кири сидела у него на коленях.
– Тогда мы, наверное, уже почти приехали, да, дядя Меррик?
– Да, Кири. Теперь мы поплывем по заливу к торговому городу Инвернессу, а оттуда по реке Несс – к озеру Лох-Несс. Твой папа помнит, что на западном берегу озера был длинный скалистый мыс, изогнутый как полумесяц. На этом мысе стоял большой деревянный дом, что-то похожее на усадьбу Малверн.
– А у отца там есть мама? У меня теперь будет бабушка?
– Не знаю, золотце. С тех пор прошло очень много времени, а человеческая жизнь не бесконечна, хотя нам бы и хотелось, чтобы те, кого мы любим, жили вечно. Но возможно, у твоего отца еще остались в Шотландии тети и кузены. Но ты пойми, Кири: с тех пор, как твой отец покинул свой родной край, минуло целых двадцать лет. Никому из нас неведомо, что мы там найдем.
– Чесса говорит, что нас ждут удивительные приключения, – Пока их что-то не видно, – ответил Меррик. По правде говоря, ему вовсе не хотелось встретиться с кораблем других викингов, ищущих поживы, – только не теперь, когда на корабле полно припасов и с воинами плывут женщины: Чесса, Ларен и Кири. Однако давненько его боевой корабль “Серебряный Ворон” не мчался навстречу атакующему врагу. Давно его воины в остроконечных шлемах и длинных кольчугах не стреляли в грабителей из своих луков и не прыгали на борт вражеского корабля, чтобы завязать бой. Эх, все-таки хорошо было бы вновь помахать мечом, славным мечом, который принадлежал его отцу, а потом его брату Эрику! У этого меча есть имя – он зовется Рубака, – а длины в нем целых три фута, клинок из железа, рукоять выкована из бронзы и украшена рубинами и серебром, которыми он сам инкрустировал ее три года назад, когда был в маленьком торговом городке Радовня, что находится к югу от Киева.
– Да, пока что обошлось без приключений, – проговорил он, отогнав вдруг нахлынувшие воспоминания и вновь перенеся внимание на малышку Кири. Потом, скосив взгляд, крикнул:
– Эй, Эллер, твой нос что-нибудь чует? До берега уже рукой подать, но я почти ничего не вижу из-за этого проклятого тумана. И такие вещи происходят летом! Летом! Ох, сдается мне, что этот так называемый утренний туман продержится весь день. Клянусь богами, этот край кого угодно собьет с толку, но сердце говорит мне, что он богат, и здесь есть какая-то тайна, что-то волшебное. Чесса права: здесь нас ждут приключения.
Кормчий Эллер постучал пальцем по своему носу и отрицательно покачал головой. Другой рукой он продолжал крепко держаться за руль. Меррик подумал, что из Эллера получился хороший кормчий. В этом плавании он вел корабль просто отменно. Он выучился почти всему, что знал и умел старый Фиррен. Тот, бедняга, помер прошлой зимой.
– Надеюсь, у Эллера не начнется насморк, – заметила Кири.
– Однажды он схватил насморк, – сказал Меррик. – Мы тогда только что вышли из Бирки и плыли по Балтийскому морю [7]. Нос у Эллера был так забит соплями, что он ничего не мог учуять. Из-за этого мы едва не разбили корабль.
– Инвернесс!
Ну вот они и приехали. Все плавание заняло всего лишь восемь дней – благодарение богам за теплую погоду и постоянные западные ветры, которые дуют в этих краях летом. Только один раз налетел шквал с дождем, да и тот продолжался недолго. И вот наконец они добрались до Инвернесса. Всем не терпелось поскорее сойти на берег.
На “Серебряном Вороне” плыли тридцать мужчин, в основном из Малверна. Все они были закаленные в боях воины, готовые к любым неожиданностям, все искусно владели и мечами, и боевыми секирами, а также умели применять другое оружие викингов – военную хитрость. Все воины привезли с собой немало товаров, которые они рассчитывали сбыть в Инвернессе, и Меррик надеялся, что это плавание не только поможет Кливу вернуть свое законное наследство, но и принесет изрядный барыш.
Торговый городок Инвернесс выглядел так же, как выглядел Йорк много лет назад, до того как там пышным цветом расцвела торговля. Инвернесс был меньше, его постройки были не так хороши, как в Йорке, укрепления тоже не производили большого впечатления. Пожалуй, подумал Меррик, своим видом он напоминает Бирку. Впрочем, нет, в Бирке есть деревянные мостовые, а тут улицы не замощены и в дождливую погоду наверняка раскисают и становятся опасными. А дождей в этих краях, надо полагать, выпадает предостаточно. Совсем как в Ирландии, где из-за частых дождей куда ни глянь – везде ярко-зеленая трава. Вот только туман здесь не такой, как на Изумрудном острове, там он обволакивает все равномерно, а тут напоминает клочья паутины; где густо, а где пусто. По мере того как время подходило к полудню, туман редел, но, похоже, полностью он не рассеется никогда.
Они пришвартовали “Серебряный Ворон” и приведенный из Малверна торговый корабль у самого дальнего причала, рядом с торговым кораблем из Дублина и двумя другими – один приплыл с Шотландских островов, а другой – с более северных Оркнейских.
Половина воинов осталась на корабле, остальные сошли на берег. Клив взял Кири на руки и вместе с Чессой направился в центр города.
Вдоль узких улиц стояли тесные ряды деревянных строений – лавок, где торговали всем, чем угодно: мехами, украшениями, обувью, мечами, топорами, луками и стрелами. Было немало таких, где обменивали или продавали рабов. На рынках торговали рыбой, мясом, зерном, овощами, причем все товары были разложены под кожаными навесами, чтобы уберечь их от солнца, когда это самое солнце все-таки показывалось на глаза.
– Куда мы идем, отец? – спросила Кири.
– Мы, золотце мое, ищем баню. Ты у меня грязная, как та вошь, которую я нынче утром снял с головы Эллера. И мы с Чессой тоже обросли грязью. Я хочу, чтобы ты, моя красавица, снова стала пахнуть душистым медом, тогда я смогу целовать твое маленькое ушко и не морщить при этом нос.
Кири засмеялась и все продолжала смеяться, когда Клив, наконец отыскав баню, оставил ее и Чессу на попечение древней старухи-банщицы. Баня представляла собой бревенчатую хижину с такой же, как и у большинства других построек Инвернесса, соломенной крышей.
Стоящий внутри горячий пар окутывал густой пеленой установленную в середине громадную деревянную лохань и расстеленные вокруг нее соломенные половики.
Чессе эта тесная, убогая баня показалась прекрасной, как сама Валгалла.
Когда через два часа Клив, тоже вымывшись, пришел вместе с дюжиной малвернских воинов, чтобы встретить из бани жену и дочь, он принес с собой только что купленные женские и детские платья и новые украшения для Чессы: две серебряные броши с Шотландских островов, на которых с боков и сверху был выгравирован чертополох, и золотое кольцо с Оркнейских островов, искусно сплетенное из пяти тонких прутков. Чесса поглядела на кольцо с восхищением. Она знала толк в украшениях; отец часто дарил ей красивые браслеты, кольца, броши, сделанные из такого чистого золота и серебра и такой тонкой работы, что Сайра сгорала от зависти (при этом на нее было очень интересно смотреть), но никогда еще ей, богатой ирландской принцессе, не доводилось видеть ничего изысканнее и изящнее этого кольца. Позабыв о дюжине наблюдавших за нею мужчин, о Кири и старой банщице, Чесса бросилась Кливу на шею. При этом она едва не сбила его с ног, так как он вовсе не ожидал столь бурного проявления благодарности и восторга.
– О, как же они прекрасны! – воскликнула она. – Это самые великолепные украшения, которые я видела в жизни! Ты просто чудо, Клив, ты лучший из людей и самый лучший… – тут она осеклась, сконфуженно посмотрела на мужчин из Малверна, которые начали зловеще хмурить брови, и, потупив взор, тихо, но так, чтобы они ее слышали, продолжила:
– ..самый лучший на свете муж и любовник. В общем, о таком мужчине, как ты, женщина может только мечтать.
Кливу захотелось придушить ее.
– Замолчи сейчас же, – прошипел он, – или я тебя изобью. Неужели тебе так хочется, чтобы они меня убили?
– Хорошо, – прошептала Чесса, улыбаясь. – Я замолчу, хотя мне кажется, что я сказала чистую правду. – С этими словами она чмокнула его в губы. – Разве ты, Клив, не великолепный любовник?
– Я тебя задушу.
– А что ты купил мне, отец?
Кливу пришлось сделать над собой усилие, чтобы переключить внимание с жены на дочь. Он перевел взгляд на Кири и, улыбнувшись, протянул ей маленький браслет из сверкающего полированного серебра.
– Чесса – дочь короля Ирландии, – сказал он. – Полагаю, это и тебя делает важной особой. Этот браслет очень идет тебе, Кири.
У воинов, пришедших с Кливом, был недовольный, понурый вид. Они явно завидовали ему, и Чесса знала, почему: они тосковали по своим собственным женам и детям. Наверное, они тоже выменяли свои товары на золотые и серебряные украшения, но пройдет еще много времени, прежде чем они смогут надеть их на своих жен.
Пройдет много времени, прежде чем они вернутся в Малверн.
– О-о, белые язычники!
Все мужчины обернулись и увидели старика, до того древнего, что ему явно следовало умереть еще лет двадцать назад. У него была длинная, неопрятная седая борода, свисающая едва ли не до пояса, и совершенно лысый череп. На старике было длинное черное одеяние, подпоясанное веревкой. Он широко улыбался, показывая беззубые десны.
– К нам сюда часто приезжают черные язычники, – сказал он, подойдя ближе, и Чесса подумала: “Вот идеальная пара для Альны”.
– Но долго они тут не задерживаются, – продолжал между тем седобородый старец. – Немного побудут в наших краях, а потом возвращаются к себе в Данло. Им не подходит наш климат.
– Чесса, о чем это он? – прошептала Кири, во все глаза глядя на старика.
– Понятия не имею. Клив, может, ты знаешь?
– Знаю. Белые язычники – это мы, викинги из Норвегии, а черными язычниками здесь называют датчан. Мы отличаемся от них тем, что, как правило, выше ростом и волосы у нас более светлые, ну и, конечно, мы куда честнее этих проклятых датчан.
Меррик улыбнулся старику.
– Я Меррик, владетель Малверна, что в Норвегии, – сказал он. – Мы здесь для того, чтобы вернуть домой одного нашего друга. Он покинул здешний край, когда был малым ребенком. Его семье принадлежит крепость Кинлох.
Старик вдруг съежился на глазах, даже морщины на его лице, казалось, стали глубже. Он, не мигая, уставился на Клива и попятился.
– Ох, чур меня, чур, – тихо проговорил он. – Ты.., ты один из них, один из тех демонов, которые умеют вызывать чудовище.
– Каких демонов? – спросила Чесса.
– Какое чудовище? – спросил Меррик. Старик дрожал всем телом, его узловатые руки нервно сжимались и разжимались.
– Он.., ну, тот, что владеет Кинлохом.., он называет себя Властелином ночи. Он суров и жесток, так же жесток, как те графы, что правят на Оркнейских островах. Он приказывает своим людям убивать и забирать Себе все, что им приглянется. Он демон, он служит злу, он хуже дьявола, который с каждым днем подбирается к нам все ближе. Мы не знаем, кто сильнее: христианский Бог или христианский дьявол, и не хотим узнавать, потому что это опасно. Но у нас тут есть свой собственный дьявол – твой родственник, этот проклятый Властелин ночи, Властелин зла. Уходи отсюда, уходи! Ты такой же, как он и его приспешники! Да, ты чудовище, такое же чудовище, как он. Теперь я это ясно вижу – достаточно один раз посмотреть на тебя, чтобы все понять.
– Весьма любопытно, – заметил Клив, глядя вслед старику, который удирал с проворством, удивительным для его преклонных лет. – Стало быть, я происхожу из семейки демонов и прихожусь сродни этому.., как его… Властелину ночи и зла. Такому же мерзкому, как христианский дьявол. Как видно, этому старичку не понравилось мое безобразное лицо. Честное слово, все это похоже на одну из историй, которые сочиняет Ларен. Кстати, где она?
– Скоро придет, – ответил Меррик. – Они с Эллером сейчас продают миски из мыльного камня. Хорошие миски, самые лучшие из тех, которыми тут торгуют. Их вырезала Сарла перед тем, как она.., э-э.., сошла с ума.
На это никто ничего не сказал.
* * *
Они покинули Инвернесс через несколько часов, задолго до того как стемнело, и поплыли по узкой реке Несс, разглядывая маленькие поселения, стоящие на ее берегах, и высматривая какую-нибудь укромную бухточку, где можно было бы провести ночь. Подходящая бухта отыскалась только в устье, там, где река впадала в озеро Лох-Несс. Оба корабля, военный и торговый, завели в узкий залив и вытащили на берег.Вечером похолодало, а туман, так и не рассеявшийся с утра, стал еще плотнее, Ларен приготовила жаркое из оленины, восхитившее всех.
– Теперь я вспомнил, – сказал Клив, насаживая на нож кусок нежного оленьего мяса. – Вспомнил, что здесь всегда было полно оленей и еще кроликов и тетеревов. А в озере водится пропасть рыбы: тут тебе и лосось, и сельдь – так что в этих краях никто никогда не голодает, даже зимой все сыты, потому что здесь не бывает таких лютых морозов, как в Норвегии.
– В общем, тут край изобилия, – заключил Меррик, обращаясь к Кливу. – Но что ты скажешь об этом треклятом тумане? Сейчас не зима, а лето, и что же? Мы все дрожим от холода и чуть ли не стучим зубами.
Чесса, державшая на руках Кири, подсела ближе к костру.
– Клив, – сказала она, – расскажи нам о том человеке, который женился на твоей матери после того, как умер твой отец.
Клив невольно вздрогнул.
– Его звали Варрик. Знаешь, что я помню лучше всего? Холод. Мне было холодно всегда, даже когда я ложился возле очага. Все в доме ощущали этот холод. Холод, который исходил от него. Да, от него. Думаю, он был такой же “белый язычник”, как и ты, Меррик; хотя волосы у него были не белокурые, а темные. А моя мать была из народа далриада, который также называет себя скоттами. Я до сих пор ясно вижу этого человека – Варрика, как будто я все еще маленький мальчик и гляжу на него снизу вверх. Тогда он казался мне настоящим великаном – ведь сам я был от горшка два вершка, но я уже тогда твердо знал: он должен ненавидеть меня, потому что мы с моим старшим братом были законными наследниками Кинлоха. Я знал, что он хочет нашей смерти, хочет раз и навсегда покончить с нами и только выжидает удобного случая. Он наводил на меня ужас. Нет, он ни разу не ударил меня, не сделал мне больно. Он просто стоял и смотрел на меня сверху вниз, как будто разглядывал какую-то интересную зверушку. Он был высок, как большинство викингов, но очень худ. Я это помню, потому что как-то раз видел его голым в бане – у него можно было пересчитать все ребра. Тогда он был очень молод, не старше, чем я теперь. Как я уже говорил, волосы у него были темные, и он обычно не подбирал их, так что они свободно спадали на плечи, обрамляя лицо. А лицо у него было такое холодное, что и не передать. Он был холоден со всеми: с моей матерью, сестрами, но особенно – с моим старшим братом. Всем он внушал ужас, почему – не знаю. Помню, ему отчего-то нравилось брать меня на руки и поднимать высоко, прямо к своему лицу, а потом он начинал трясти меня – не так чтобы очень сильно, – и я съеживался от страха. Он смотрел на меня и улыбался, и от этого мне становилось еще страшнее. Часто он вдруг обнимал меня и прижимал к себе, и тогда я чувствовал такой ужас, что даже забывал дышать. Помню, он повторял мне, что я принадлежу ему, только ему и что я стану тем, чем захочет он. И что я должен хорошенько это запомнить и никогда не забывать.
Еще я помню, как однажды ночью он вернулся в дом после того, как долго стоял на краю мыса, врезающегося в Лох-Несс. Тогда была гроза. Он был одет во все черное – впрочем, он, по-моему, всегда ходил в черном, – и его лицо было разрисовано странным синим узором. Все смотрели на него, но никто не проронил ни слова.
Да, вот еще что. Я ясно помню, что он терпеть не мог грязи и никому не позволял показываться ему на глаза, если на этом человеке были кровавые пятна. Когда мужчины возвращались домой с охоты, они могли появиться перед ним, только смыв с себя всю кровь и переодевшись в чистое. И еще я совершенно точно помню, что он никогда не ел мяса животных. Однажды моя мать забыла об этом и подала ему блюдо с жареной олениной. Он взял блюдо и поставил его на пол у своих ног, чтобы оленину съели собаки. Потом он посмотрел на мать своим тяжелым взглядом и сказал, что она пожалеет о своей забывчивости. А до того как появился Варрик, холода в доме не было. Я помню, что раньше все: мужчины, женщины, дети, – не стесняясь, смеялись, ссорились, дрались, шумели, вместе переживали и радости, и несчастья и вместе работали. Странно, что я это помню, ведь в те времена я был совсем мал. Может, я все это просто придумал, когда дом стал таким тихим и холодным? Но один случай я точно не придумал, я помню его очень ясно. Как-то вечером мать подошла к моей постели, обняла меня сказала, что когда-нибудь мой старший брат станет хозяином Кинлоха и тогда я должен буду почитать его и служить ему верой и правдой. Зачем она это сказала? Ведь она наверняка знала, что ее муж найдет способ избавиться и от моего брата, и от меня. Она не могла не знать.
Ларен слегка наклонилась вперед, и ее густые, ярко-рыжие волосы, влажные от осевших на них капель тумана, заблестели, отражая пляшущее пламя костра.
– Помнится, ты говорил нам, что твоя мать умерла. Скажи, Клив, ее убил Варрик?
– Этого я не знаю. Она умерла как раз перед тем, как меня ударили по голове, а потом продали в рабство. Одного я никак не могу понять: почему это случилось со мной, а не с моим братом? Ведь не я, а он был законным наследником Кинлоха. Однако напали почему-то именно на меня. Меня, а не его оглушили и бросили, посчитав мертвым, а потом, выходив, превратили в раба. – Клив ненадолго замолчал. – Посмотрите туда, на Лох-Несс. Посмотрите, какая мутная в нем вода. Это из-за того, что в ней очень много торфяного мха. Даже когда нет тумана и на небе ярко светит солнце, невозможно разглядеть, что происходит в глубине озера, видно только то, что находится близко к поверхности. Говорят, что у озера Лох-Несс вообще нет дна и что люди, упавшие в него, никогда не всплывают. Говорят, что его берега похожи на соты – так много в них подводных пещер – и течение уносит тела утопленников в эти пещеры, а там их поедает чудовище.
– Ого! Неужели ты все это вспомнил? – сказал Меррик, накалывая на нож последний кусок жаркого. – Ларен, дорогая, это было очень вкусно.
Клив усмехнулся:
– Нет, я просто пересказываю то, что мне говорили сегодня на рынке. Один из местных рыбаков только что сгинул в озере, и мне сказали, что его ищут без особого усердия, потому что он наверняка погиб и от его тела ничего не осталось, так "что хоронить будет нечего. После захода солнца никто из здешних жителей не отваживается отплыть от берега. Считается, что это слишком опасно.
– Ты весьма живо описал своего отчима, – сказала Ларен. – Судя по твоему описанию, ему очень подходят те имена, которыми его называл тот старичок в Инвернессе: Властелин ночи и Властелин зла. Ты говоришь, он всегда носил черное, расхаживал по берегу в грозу и разрисовывал лицо синей краской. Кстати, как выглядели те рисунки на его лице? Ты их помнишь?
– Я помню только, что там были круги и квадраты. Ведь тогда мне было всего лишь пять или шесть лет, а может, и того меньше.
– Я знаю, с тех пор прошло уже целых двадцать лет, – вмешалась Чесса, – а это долгий срок, но мне почему-то кажется, что твой отчим все еще жив и здоров. Мне не терпится его увидеть. Мне нравится представлять себе, как он, весь в черном, разгуливает по берегу в грозу. Как воображу эту картину, так прямо голова идет кругом.
– О нет, – пробормотал Клив и хлопнул себя ладонью по лбу. – Хватит с меня твоих безумств, Чесса, я уже сыт ими по горло. Замолчи и постарайся ограничиться мыслями чинными, безмятежными и безопасными.
– Как бы то ни было, завтра мы будем точно знать, жив ли еще отчим Клива или нет, – сказал Меррик и повернулся к жене, которая сидела, прислонясь к его плечу, и задумчиво смотрела на пламя. – Лапушка, наверное, ты уже начала сочинять новую историю?
– Да, мой господин. Но ее конец пока ускользает от меня. Мне хотелось бы побольше узнать об этом чудовище.
– Оно существует, – тихо произнес Клив, и все мужчины молча подались вперед, настороженно слушая. Он явственно почувствовал охвативший их страх, страх перед неизвестным. Этот страх сжал н его сердце. – Говорят, что это чудовище живет в озере Лох-Несс с незапамятных времен, многие и многие тысячи лет. Никто не знает, доброе оно или злое. Те люди, что говорили мне о нем, сказали, что его видели не только в ясные лунные ночи, но и днем. Еще толкуют, что в грозу чудовище выплывает из глубин только тогда, когда его позовут. Наверное, именно поэтому моего отчима все и считают демоном: здесь верят, что он умеет вызывать чудовище и что оно приплывает на его зов.