Страница:
— Она не знает, какой ты можешь быть свирепой и ревнивой. Надо будет сказать ей, что, если она не перестанет ластиться ко мне, ты можешь наброситься на нее как львица. Тогда она, быть может, сама попросит меня отослать ее обратно к отцу. К тому же теперь, когда у моих детей есть ты, они больше не нуждаются ни в тете Арлет, ни в Серине. Ты со мной согласна?
— Согласна, — сказала Синджен.
— Теперь все будет хорошо, — продолжал Колин. — Самое позднее через два дня прибудут купленные мной овцы — не для того, чтобы вытеснить наших арендаторов с их земель, а для того, чтобы они получали больше шерсти и молока. И крупный рогатый скот, разумеется, тоже, притом в таком количестве, что коров хватит на всех. Я предоставлю моим людям все необходимое: припасы, сельскохозяйственные орудия. Мы починим все, что требует ремонта, от крыш домов до остовов кроватей. Клан Кинроссов больше не будет страдать от нужды и неуверенности в будущем. Спасибо тебе, Джоан.
— Не стоит благодарности, — ответила она и сглотнула. Он заговорил с ней как со своим компаньоном! — Почему ты говоришь мне все это? — спросила она.
Он ответил не сразу. Зачерпнув ложкой кашу, он положил ее в рот и начал задумчиво жевать.
— Ничего этого не было бы без твоих денег. Ты имеешь полное право знать, как они тратятся.
Синджен кольнуло разочарование. Его тон был будничен и бесстрастен. Однако она не подала виду, что это ее задевает, и спокойно сказала:
— Скажи мне, что еще надо сделать. Дела в доме идут неплохо, но предстоит еще многое отремонтировать. И еще мне нужны садовники.
— Да, Алике мне уже все уши прожужжала о том, что нужно сделать в саду. Я бы не удивился, если бы увидел, как она собственноручно выпалывает сорняки вокруг кустов роз. Она говорила об этом с величайшим пылом. Так что поговори о найме садовников с мистером Ситоном, Джоан. Пусть он пришлет к тебе нескольких работников, чтобы ты могла выбрать подходящих. Конечно, все это потребует немало времени, но теперь время у нас есть. Кредиторы больше не дышат мне в спину. Нашей семье больше не грозит опасность пойти ко дну, более того, мы уверенно плывем вперед. Скоро мы с тобой составим этот пресловутый список. За завтраком Дуглас и Райдер попросили меня поездить с ними по поместью, показать, что мы успели сделать, и познакомить их с нашими арендаторами. Хочешь поехать с нами?
Синджен посмотрела на мужа. Он хочет, чтобы она участвовала в его хозяйственных делах. Значит, до него наконец действительно дошло, что она «не собирается красть его шкатулку», и его приглашение — доказательство тому? Нет, скорее всего дело здесь в другом. Как он только что сказал, это ее деньги. Он просто не хочет ее обижать. Он пригласил ее просто из доброты. Тысяча чертей, ей не нужна его проклятая доброта! Доброта бесстрастна, как дерево.
— Как-нибудь в другой раз, — ответила она, бросая салфетку на тарелку и вставая со своего места. — Я хочу повидать детей и особенно Филипа. Я должна буду попросить у него прощения, а поскольку он твой сын и очень похож на тебя, мне, надо полагать, придется униженно умолять его о снисхождении, прежде чем он соизволит отпустить мне мою вину.
Колин расхохотался.
— К тому же Алике и Софи захотят узнать, чем закончилась история с Макферсоном.
— Я уже рассказал им все за завтраком. Алике яростно спорила со мной и вдруг вся позеленела, схватилась за живот и выбежала из комнаты. Дуглас вздохнул, взял таз, которым его снабдила миссис Ситон, и пошел за ней. Райдер и Софи то смеялись, то принимались кричать друг на друга. Они старались делать вид, будто их очень интересуют все мои проекты, но у них плохо получалось. Твои братья просто прелесть, Джоан, когда они не пытаются меня убить.
Она усмехнулась, живо представив себе описанную им сцену.
— А как отреагировали тетя Арлет и Серина, когда ты предъявил им обвинение? Как они выглядели? Виноватыми? Или они рассердились?
— Тетя Арлет не произнесла ни слова. У Серины вид был отрешенный, будто ее все это никак не касается. Вопросы задавала одна Далинг. Она желала знать, почему ты не взяла ее с собой, когда поехала брать в плен Макферсона, раз уж это было чисто женское дело. Потом она спросила Серину, отчего ее брат такой плохой человек. А Серина ответила, что он-де ненавидит свое ангельское лицо и потому совершает дьявольские поступки.
— Похоже, перед Далинг мне тоже придется извиняться, А ты уверен, что тетушка Арлет не выглядела виноватой?
— Нет, не уверен. Я поговорю с ней еще раз, наедине.
— Колин, я все равно боюсь.
Он встал, подошел к дальнему концу стола, где стояла она, посмотрел на нее сверху вниз и раскрыл ей свои объятия.
— Никто никогда больше не причинит тебе зла, — сказал он и прижал ее к груди. — О Господи, я так за тебя испугался!
Синджен уткнулась лицом ему в шею.
— Вот и хорошо, — проговорила она и поцеловала его в подбородок. — Это пошло тебе на пользу.
Он засмеялся и обнял ее еще крепче.
— Как ты себя чувствуешь сегодня?
— Лучше. Но я ощущаю какую-то слабость.
— Это из-за того, что было вчерашней ночью. Теперь ты будешь чувствовать себя так каждую ночь.
Синджен подставила ему лицо для поцелуя.
— Папа, Синджен наверняка не нравится, что ты лезешь к ней с нежностями прямо за столом.
Колин вздохнул, чмокнул жену в подбородок и отпустил, после чего повернулся к сыну, который, уперев руки в бока, стоял в дверях малой столовой.
— Чего ты хочешь, Филип? Джоан как раз собиралась идти к тебе. Она готова принести тебе свои нижайшие извинения. Готова всячески умасливать тебя и угощать засахаренным миндалем, пока у тебя не сгниют от него все зубы. Она готова без конца сносить от тебя обиды, потому что ты — мой сын.
Филип напустил было на себя суровый вид, но долго не выдержал и сказал:
— Я тебя прощаю, Синджен. Я знаю, какая ты, и вряд ли ты когда-нибудь станешь другой. — Сказав это, он переменил тему. — Дядя Райдер спросил меня, не хочу ли я навестить его тетю Софи и всех их детей. Он говорит, их уже целых двенадцать и мне с ними будет очень весело. Они все живут в доме, который рядом с домом дяди Райдера. Знаешь, папа, он спасает детей, попавших в беду! Он становится их опекуном, заботится о них, любит их. Сам он про это не говорил, но я и так вижу, да и дядя Дуглас мне об этом рассказывал. По-моему, он смущается, когда люди узнают о его доброте. А еще дядя Райдер рассказывал мне о своем шурине Джереми, который учится в Итоне. Он хромой, но очень здорово дерется, а верхом ездит быстрее ветра. Дядя Райдер сказал, что научит меня, как применять в драке всякие запрещенные приемы, если ты, конечно, не возражаешь. Он говорит, что мне сейчас почти столько же лет, сколько было Джереми, когда он научил его. Пожалуйста, папа, разреши.
— Дядя Райдер и дядя Дуглас, — задумчиво произнес Колин. — Вот что, Филип, я вызову дядю Райдера на драку с применением всех запрещенных приемов, и кто в ней победит, тот и будет тебя учить, согласен?
Но смышленый Филип рассудил иначе:
— Пожалуй, будет лучше, если вы оба будете учить меня драться.
— Ему явно надо будет пойти на дипломатическую службу, — заметил Колин, обращаясь к жене, потом прижал к себе сына и сказал: — Мы с твоими дядями обсудим этот вопрос. А ты, Джоан, иди и отдохни. Попозже я к тебе загляну.
— Папа, знаешь, Синджен учит меня стрелять из арбалета. Но остается еще фехтование. Макдуф дал нам несколько начальных уроков, но потом уехал. Ты ведь можешь научить нас фехтовать, правда?
— Как, Джоан брала уроки фехтования вместе с тобой?
— Да, и буду продолжать. Я не могу допустить, чтобы Филип меня опередил.
— Я и не знал, что у тебя столько талантов.
В его голосе звучали недовольные нотки. Синджен склонила голову набок и усмехнулась:
— Ты говоришь совсем как Райдер и Дуглас, когда мне удается в чем-то их превзойти. Они научили меня стрелять из пистолета и из арбалета, скакать на лошади, как Диана-охотница, плавать как рыба. В общем, они выучили меня всему, что должен уметь мужчина, но когда я демонстрирую им свое умение, они бывают шокированы.
— Они, разумеется, не правы. Ведь любой мужчина приходит в полный восторг, когда его жена надевает его штаны, садится на его коня и отправляется сражаться с его врагами, в то время как сам он барахтается дурак дураком, не зная, что говорить и что делать.
— Я пришла к выводу, что речь не только о женах, а о женщинах вообще. По-моему, мужчины просто считают, что им положено всегда и во всем быть главными.
— При всей твоей смелости, Джоан, при всем твоем страстном радении о моем благополучии и при всей твоей невероятной изобретательности и находчивости ты все равно физически слабее, чем я. Любой мужчина, не важно какой — умный или дурак, — может причинить тебе зло. Вот почему женщинам нужны мужчины-защитники. Уверяю тебя, мы, мужчины, — весьма полезные существа. На нас лежит обязанность защищать наших жен и детей.
— Ха! Колин, ты же сам знаешь, что это чепуха. Мы живем не в средние века, когда в стране кишели разбойники.
— Чего вы спорите? — вмешался Филип, глядя то на мачеху, то на отца. — Вы оба правы. Между прочим, и мальчики бывают полезными и в драке, и вообще. Ведь это я, папа, приехал за тобой в Эдинбург. Не будь меня, Джоан бы совсем расхворалась.
Они переглянулись над головой Филипа. Синджен усмехнулась, а Колин сказал:
— Так ты считаешь, что каждый член семьи должен внести свою лепту? Что каждый должен иметь шанс иногда побыть героем?
— Тогда даже Далинг получила бы такой шанс, — задумчиво сказал Филип. — А что ты обо всем этом думаешь, Синджен?
— Я думаю, что твой папа наконец-то правильно уловил суть дела.
— Итак, Филип, если ты принимаешь извинения Джоан…
— Ее зовут Синджен, папа. Да, Синджен, я тебя простил. Ради папы ты готова сделать что угодно, так что на тебя, пожалуй, нельзя обижаться.
— Спасибо, — кротко сказала Синджен и посмотрела на Колина. Тот приподнял левую бровь на добрый дюйм и вместе с Филипом вышел из малой столовой, наклонившись, чтобы лучше слышать, что говорит его сын.
Она глядела на него, и от любви у нее ком подступал к горлу.
Так кто же все-таки убедил Роберта Макферсона, что Колин убил свою жену?
День клонился к вечеру. Было прохладно. И ни облачка на небе — «голубом, как глаза Шербруков», как сказала Софи, глядя на своего мужа. А потом поцеловала его.
Колину захотелось какое-то время побыть одному в своей комнате в северной башне. И вот он стоял у своей книжной полки и, держа в руках одну из книг, смотрел на пятно от воды на ее обрезе. Было видно, что книгу тщательно вычистили, смазали ее кожаный переплет, но пятно было давнее, и вывести его не удалось. Конечно же, это Джоан привела книгу в порядок.
И все остальные тоже. Разумеется, он и раньше знал, что она это сделала, но до сегодняшнего дня ему было невдомек, что с каждой книгой она обращалась как с бесценным сокровищем, заботливо и уважительно. Он поставил книгу на место и вернулся к своему письменному столу. Сел в кресло, заложил руки за голову и закрыл глаза.
Его комната была полна запахов свежего вереска и роз. И еще в ней пахло лимоном и пчелиным воском. Этот запах напоминал ему о матери, и, вдыхая его, он больше не сердился на жену, напротив, он чувствовал глубокую благодарность. Наверное, в скором времени, ощутив аромат лимона и воска, он подумает уже не о матери, а о ней, своей жене. «Я люблю тебя».
Пожалуй, он всегда знал, что она его любит, хотя ему было и нелегко поверить, что можно полюбить кого-то с первой же встречи. С другой стороны, нельзя не признать, что она с самого начала всегда была на его стороне. Ее вера в него ни разу не поколебалась. И даже когда они спорили друг с другом, он знал, что она готова умереть за него, если в этом явится нужда.
Достоин ли он такой самоотверженности? Черт побери, ему привалила такая невероятная удача, что с трудом в нее верится. Он получил то, что хотел, — богатую наследницу. К тому же он получил женщину, которая стала прекрасной матерью для его детей, женщину, которая стала ему великолепной женой. Правда, она упряма. И чересчур импульсивна.
Но и теперь, когда нависавшие над ним черные тучи наконец рассеивались, у него оставался опасный враг. Может быть, ему следовало просто выбить из Макферсона имя того, кто возвел на него лживое обвинение? Надо полагать, Джоан не стала бы его удерживать. Пожалуй, она бы даже стала требовать, чтобы он дал ей как следует огреть Макферсона самой.
От этой мысли его губы растянулись в усмешку. Когда речь шла о его безопасности, жена становилась очень кровожадной. Потом он подумал о тетушке Арлет: ее рассудок помутился, только он этого вовремя не разглядел. Из-за того, что он был слеп, Джоан могла погибнуть. При этой мысли он стиснул зубы. Это действительно могло произойти: тетушка Арлет сама призналась, чти «было бы хорошо, если бы эта шлюшка умерла». Тогда все снова стало бы на свои места, тогда она, Арлет, снова стала бы здесь хозяйкой.
Но Макферсона науськала не она. Колин вздохнул и открыл глаза — на лестнице слышались чьи-то шаги. Он узнал легкую поступь и подался вперед на своем кресле, устремив взгляд на дверь.
В комнату вошла Джоан. От чрезмерного физического усилия лицо ее порозовело, на лбу выступили капельки пота.
Он тотчас встал и подошел к ней.
— Ты еще не стала прежней неутомимой амазонкой, Джоан. Сядь и переведи дух.
Она так и сделала.
— Как это унизительно — задыхаться от того, что всего-навсего поднялась по лестнице! Привет, Колин! С тобой все в порядке? Мне хотелось спрятаться от всех и немного побыть одной. Тебе, наверное, тоже?
— Да, но я рад, что ты пришла. Она набрала в легкие воздуха.
— Я пришла, чтобы поговорить с тобой.
— О тетушке Арлет?
— Пожалуй, о ней тоже, но это не главное. Вряд ли человек, которого мы ищем, — это тетушка Арлет, иначе ты бы немедленно нашел меня и сказал. Нет, я пришла говорить не о ней, а о совсем других вещах; впрочем, это может подождать. Я вижу, ты держишь в руках книгу.
Он чуть приподнял одну густую черную бровь, потом протянул ей книгу.
— Спасибо, что попыталась привести эту книгу в божеский вид. Она принадлежала моему деду. Он частенько читал мне ее вслух. Это «Письма к сыну» Честерфильда. Я подумал, не пора ли мне начать читать Филипу те письма, где говорится о мифологии ц истории, и, перелистав их, решил, что пора.
— Сына Честерфильда тоже звали Филип. Любопытное совпадение, не правда ли? Дуглас не знакомил меня с этой книгой, но я сама быстро добралась до нее. Честерфильд был несчастен со своей женой и потому составил о женщинах очень низкое мнение. Дуглас говорит, что он ошибся, поскольку никогда не встречался со мной, поэтому на то, что он пишет о женщинах, я должна просто не обращать внимания. А вот это изречение — одно из моих любимых: «Свои познания, как и свои часы, держи в кармане, где их не видно… Главное, елико возможно, избегай говорить о себе».
Колин смотрел на нее, не зная, что сказать. Перестанет ли она когда-нибудь удивлять его или всегда будет преподносить сюрпризы?
— Мои книги, присланные из дома, все еще лежат в ящиках. У меня не было времени их распаковать. — Она нерешительно посмотрела на мужа. — К тому же я не знаю, куда их поместить, чтобы ты не был против.
Колин почувствовал себя недостойным, эгоистичным глупцом. Если бы его жена не была такой, какая она есть, он бы вконец застращал ее, превратив в пугливую серую мышку. Даже теперь она не уверена, что он разумно отреагирует на ее просьбу. А ведь речь идет всего-навсего о месте для ее несчастных книг!
— Знаешь, — медленно проговорил он, глядя на нее с улыбкой, — в этом замке есть десятки комнат, и ты можешь занять любую, какая тебе понравится. Но если хочешь, можешь поместить их здесь. Я с удовольствием разделю свой кабинет с тобой.
Ее лицо озарилось сияющей улыбкой.
— О Колин, я так тебя люблю! — воскликнула она, вскакивая на ноги, и бросилась ему на шею.
Он обнял ее, смеясь, поцеловал в ухо, в нос, провел кончиками пальцев по бровям и закружил ее по комнате.
— И все это только из-за того, что я предложил тебе эту мрачную комнатушку и несколько книжных полок?
Нет, он предлагал ей не просто часть этой комнаты — он предлагал ей часть себя, то, чем он очень дорожил, что страстно хотел сохранить за собой, чтобы никто у него этого не отнял; но Синджен не стала говорить ему всего этого, решив, что лучше промолчать. Он предлагал ей разделить с ним то, что ему было дорого, потому что он ей доверял; он знал, что она никогда ничего у него не отнимет.
— Я пришла к тебе не просто так, а с определенной целью, — сказала она, блестя глазами.
— Но ты так и не сказала мне, в чем она состоит.
— Я пришла, чтобы заняться с тобой любовью, Колин.
— Ты хочешь, чтобы я опять заставил тебя вопить от наслаждения?
— Нет, я хочу сделать так, чтобы вопил ты.
Он растерялся. Черт возьми, ведь то, о чем она толкует, — это его дело; как-никак он мужчина, ее муж. Он уже все продумал: он собирался обольстить ее медленно, неспешно, так, чтобы она даже не осознала, когда он наконец войдет в нее. А теперь она сама… Но нет, он не вполне уверен, что правильно понял, чего она хочет.
— Глупо продолжать и дальше поступать так, как мы поступаем. Я принудила тебя к этому, и ты был со мной очень добр и очень самоотвержен, даже слишком. А я вела себя как эгоистка. Но теперь я хочу, чтобы мы с тобой делали все, что полагается супругам.
— Все-все? — Да.
Глава 19
— Согласна, — сказала Синджен.
— Теперь все будет хорошо, — продолжал Колин. — Самое позднее через два дня прибудут купленные мной овцы — не для того, чтобы вытеснить наших арендаторов с их земель, а для того, чтобы они получали больше шерсти и молока. И крупный рогатый скот, разумеется, тоже, притом в таком количестве, что коров хватит на всех. Я предоставлю моим людям все необходимое: припасы, сельскохозяйственные орудия. Мы починим все, что требует ремонта, от крыш домов до остовов кроватей. Клан Кинроссов больше не будет страдать от нужды и неуверенности в будущем. Спасибо тебе, Джоан.
— Не стоит благодарности, — ответила она и сглотнула. Он заговорил с ней как со своим компаньоном! — Почему ты говоришь мне все это? — спросила она.
Он ответил не сразу. Зачерпнув ложкой кашу, он положил ее в рот и начал задумчиво жевать.
— Ничего этого не было бы без твоих денег. Ты имеешь полное право знать, как они тратятся.
Синджен кольнуло разочарование. Его тон был будничен и бесстрастен. Однако она не подала виду, что это ее задевает, и спокойно сказала:
— Скажи мне, что еще надо сделать. Дела в доме идут неплохо, но предстоит еще многое отремонтировать. И еще мне нужны садовники.
— Да, Алике мне уже все уши прожужжала о том, что нужно сделать в саду. Я бы не удивился, если бы увидел, как она собственноручно выпалывает сорняки вокруг кустов роз. Она говорила об этом с величайшим пылом. Так что поговори о найме садовников с мистером Ситоном, Джоан. Пусть он пришлет к тебе нескольких работников, чтобы ты могла выбрать подходящих. Конечно, все это потребует немало времени, но теперь время у нас есть. Кредиторы больше не дышат мне в спину. Нашей семье больше не грозит опасность пойти ко дну, более того, мы уверенно плывем вперед. Скоро мы с тобой составим этот пресловутый список. За завтраком Дуглас и Райдер попросили меня поездить с ними по поместью, показать, что мы успели сделать, и познакомить их с нашими арендаторами. Хочешь поехать с нами?
Синджен посмотрела на мужа. Он хочет, чтобы она участвовала в его хозяйственных делах. Значит, до него наконец действительно дошло, что она «не собирается красть его шкатулку», и его приглашение — доказательство тому? Нет, скорее всего дело здесь в другом. Как он только что сказал, это ее деньги. Он просто не хочет ее обижать. Он пригласил ее просто из доброты. Тысяча чертей, ей не нужна его проклятая доброта! Доброта бесстрастна, как дерево.
— Как-нибудь в другой раз, — ответила она, бросая салфетку на тарелку и вставая со своего места. — Я хочу повидать детей и особенно Филипа. Я должна буду попросить у него прощения, а поскольку он твой сын и очень похож на тебя, мне, надо полагать, придется униженно умолять его о снисхождении, прежде чем он соизволит отпустить мне мою вину.
Колин расхохотался.
— К тому же Алике и Софи захотят узнать, чем закончилась история с Макферсоном.
— Я уже рассказал им все за завтраком. Алике яростно спорила со мной и вдруг вся позеленела, схватилась за живот и выбежала из комнаты. Дуглас вздохнул, взял таз, которым его снабдила миссис Ситон, и пошел за ней. Райдер и Софи то смеялись, то принимались кричать друг на друга. Они старались делать вид, будто их очень интересуют все мои проекты, но у них плохо получалось. Твои братья просто прелесть, Джоан, когда они не пытаются меня убить.
Она усмехнулась, живо представив себе описанную им сцену.
— А как отреагировали тетя Арлет и Серина, когда ты предъявил им обвинение? Как они выглядели? Виноватыми? Или они рассердились?
— Тетя Арлет не произнесла ни слова. У Серины вид был отрешенный, будто ее все это никак не касается. Вопросы задавала одна Далинг. Она желала знать, почему ты не взяла ее с собой, когда поехала брать в плен Макферсона, раз уж это было чисто женское дело. Потом она спросила Серину, отчего ее брат такой плохой человек. А Серина ответила, что он-де ненавидит свое ангельское лицо и потому совершает дьявольские поступки.
— Похоже, перед Далинг мне тоже придется извиняться, А ты уверен, что тетушка Арлет не выглядела виноватой?
— Нет, не уверен. Я поговорю с ней еще раз, наедине.
— Колин, я все равно боюсь.
Он встал, подошел к дальнему концу стола, где стояла она, посмотрел на нее сверху вниз и раскрыл ей свои объятия.
— Никто никогда больше не причинит тебе зла, — сказал он и прижал ее к груди. — О Господи, я так за тебя испугался!
Синджен уткнулась лицом ему в шею.
— Вот и хорошо, — проговорила она и поцеловала его в подбородок. — Это пошло тебе на пользу.
Он засмеялся и обнял ее еще крепче.
— Как ты себя чувствуешь сегодня?
— Лучше. Но я ощущаю какую-то слабость.
— Это из-за того, что было вчерашней ночью. Теперь ты будешь чувствовать себя так каждую ночь.
Синджен подставила ему лицо для поцелуя.
— Папа, Синджен наверняка не нравится, что ты лезешь к ней с нежностями прямо за столом.
Колин вздохнул, чмокнул жену в подбородок и отпустил, после чего повернулся к сыну, который, уперев руки в бока, стоял в дверях малой столовой.
— Чего ты хочешь, Филип? Джоан как раз собиралась идти к тебе. Она готова принести тебе свои нижайшие извинения. Готова всячески умасливать тебя и угощать засахаренным миндалем, пока у тебя не сгниют от него все зубы. Она готова без конца сносить от тебя обиды, потому что ты — мой сын.
Филип напустил было на себя суровый вид, но долго не выдержал и сказал:
— Я тебя прощаю, Синджен. Я знаю, какая ты, и вряд ли ты когда-нибудь станешь другой. — Сказав это, он переменил тему. — Дядя Райдер спросил меня, не хочу ли я навестить его тетю Софи и всех их детей. Он говорит, их уже целых двенадцать и мне с ними будет очень весело. Они все живут в доме, который рядом с домом дяди Райдера. Знаешь, папа, он спасает детей, попавших в беду! Он становится их опекуном, заботится о них, любит их. Сам он про это не говорил, но я и так вижу, да и дядя Дуглас мне об этом рассказывал. По-моему, он смущается, когда люди узнают о его доброте. А еще дядя Райдер рассказывал мне о своем шурине Джереми, который учится в Итоне. Он хромой, но очень здорово дерется, а верхом ездит быстрее ветра. Дядя Райдер сказал, что научит меня, как применять в драке всякие запрещенные приемы, если ты, конечно, не возражаешь. Он говорит, что мне сейчас почти столько же лет, сколько было Джереми, когда он научил его. Пожалуйста, папа, разреши.
— Дядя Райдер и дядя Дуглас, — задумчиво произнес Колин. — Вот что, Филип, я вызову дядю Райдера на драку с применением всех запрещенных приемов, и кто в ней победит, тот и будет тебя учить, согласен?
Но смышленый Филип рассудил иначе:
— Пожалуй, будет лучше, если вы оба будете учить меня драться.
— Ему явно надо будет пойти на дипломатическую службу, — заметил Колин, обращаясь к жене, потом прижал к себе сына и сказал: — Мы с твоими дядями обсудим этот вопрос. А ты, Джоан, иди и отдохни. Попозже я к тебе загляну.
— Папа, знаешь, Синджен учит меня стрелять из арбалета. Но остается еще фехтование. Макдуф дал нам несколько начальных уроков, но потом уехал. Ты ведь можешь научить нас фехтовать, правда?
— Как, Джоан брала уроки фехтования вместе с тобой?
— Да, и буду продолжать. Я не могу допустить, чтобы Филип меня опередил.
— Я и не знал, что у тебя столько талантов.
В его голосе звучали недовольные нотки. Синджен склонила голову набок и усмехнулась:
— Ты говоришь совсем как Райдер и Дуглас, когда мне удается в чем-то их превзойти. Они научили меня стрелять из пистолета и из арбалета, скакать на лошади, как Диана-охотница, плавать как рыба. В общем, они выучили меня всему, что должен уметь мужчина, но когда я демонстрирую им свое умение, они бывают шокированы.
— Они, разумеется, не правы. Ведь любой мужчина приходит в полный восторг, когда его жена надевает его штаны, садится на его коня и отправляется сражаться с его врагами, в то время как сам он барахтается дурак дураком, не зная, что говорить и что делать.
— Я пришла к выводу, что речь не только о женах, а о женщинах вообще. По-моему, мужчины просто считают, что им положено всегда и во всем быть главными.
— При всей твоей смелости, Джоан, при всем твоем страстном радении о моем благополучии и при всей твоей невероятной изобретательности и находчивости ты все равно физически слабее, чем я. Любой мужчина, не важно какой — умный или дурак, — может причинить тебе зло. Вот почему женщинам нужны мужчины-защитники. Уверяю тебя, мы, мужчины, — весьма полезные существа. На нас лежит обязанность защищать наших жен и детей.
— Ха! Колин, ты же сам знаешь, что это чепуха. Мы живем не в средние века, когда в стране кишели разбойники.
— Чего вы спорите? — вмешался Филип, глядя то на мачеху, то на отца. — Вы оба правы. Между прочим, и мальчики бывают полезными и в драке, и вообще. Ведь это я, папа, приехал за тобой в Эдинбург. Не будь меня, Джоан бы совсем расхворалась.
Они переглянулись над головой Филипа. Синджен усмехнулась, а Колин сказал:
— Так ты считаешь, что каждый член семьи должен внести свою лепту? Что каждый должен иметь шанс иногда побыть героем?
— Тогда даже Далинг получила бы такой шанс, — задумчиво сказал Филип. — А что ты обо всем этом думаешь, Синджен?
— Я думаю, что твой папа наконец-то правильно уловил суть дела.
— Итак, Филип, если ты принимаешь извинения Джоан…
— Ее зовут Синджен, папа. Да, Синджен, я тебя простил. Ради папы ты готова сделать что угодно, так что на тебя, пожалуй, нельзя обижаться.
— Спасибо, — кротко сказала Синджен и посмотрела на Колина. Тот приподнял левую бровь на добрый дюйм и вместе с Филипом вышел из малой столовой, наклонившись, чтобы лучше слышать, что говорит его сын.
Она глядела на него, и от любви у нее ком подступал к горлу.
Так кто же все-таки убедил Роберта Макферсона, что Колин убил свою жену?
День клонился к вечеру. Было прохладно. И ни облачка на небе — «голубом, как глаза Шербруков», как сказала Софи, глядя на своего мужа. А потом поцеловала его.
Колину захотелось какое-то время побыть одному в своей комнате в северной башне. И вот он стоял у своей книжной полки и, держа в руках одну из книг, смотрел на пятно от воды на ее обрезе. Было видно, что книгу тщательно вычистили, смазали ее кожаный переплет, но пятно было давнее, и вывести его не удалось. Конечно же, это Джоан привела книгу в порядок.
И все остальные тоже. Разумеется, он и раньше знал, что она это сделала, но до сегодняшнего дня ему было невдомек, что с каждой книгой она обращалась как с бесценным сокровищем, заботливо и уважительно. Он поставил книгу на место и вернулся к своему письменному столу. Сел в кресло, заложил руки за голову и закрыл глаза.
Его комната была полна запахов свежего вереска и роз. И еще в ней пахло лимоном и пчелиным воском. Этот запах напоминал ему о матери, и, вдыхая его, он больше не сердился на жену, напротив, он чувствовал глубокую благодарность. Наверное, в скором времени, ощутив аромат лимона и воска, он подумает уже не о матери, а о ней, своей жене. «Я люблю тебя».
Пожалуй, он всегда знал, что она его любит, хотя ему было и нелегко поверить, что можно полюбить кого-то с первой же встречи. С другой стороны, нельзя не признать, что она с самого начала всегда была на его стороне. Ее вера в него ни разу не поколебалась. И даже когда они спорили друг с другом, он знал, что она готова умереть за него, если в этом явится нужда.
Достоин ли он такой самоотверженности? Черт побери, ему привалила такая невероятная удача, что с трудом в нее верится. Он получил то, что хотел, — богатую наследницу. К тому же он получил женщину, которая стала прекрасной матерью для его детей, женщину, которая стала ему великолепной женой. Правда, она упряма. И чересчур импульсивна.
Но и теперь, когда нависавшие над ним черные тучи наконец рассеивались, у него оставался опасный враг. Может быть, ему следовало просто выбить из Макферсона имя того, кто возвел на него лживое обвинение? Надо полагать, Джоан не стала бы его удерживать. Пожалуй, она бы даже стала требовать, чтобы он дал ей как следует огреть Макферсона самой.
От этой мысли его губы растянулись в усмешку. Когда речь шла о его безопасности, жена становилась очень кровожадной. Потом он подумал о тетушке Арлет: ее рассудок помутился, только он этого вовремя не разглядел. Из-за того, что он был слеп, Джоан могла погибнуть. При этой мысли он стиснул зубы. Это действительно могло произойти: тетушка Арлет сама призналась, чти «было бы хорошо, если бы эта шлюшка умерла». Тогда все снова стало бы на свои места, тогда она, Арлет, снова стала бы здесь хозяйкой.
Но Макферсона науськала не она. Колин вздохнул и открыл глаза — на лестнице слышались чьи-то шаги. Он узнал легкую поступь и подался вперед на своем кресле, устремив взгляд на дверь.
В комнату вошла Джоан. От чрезмерного физического усилия лицо ее порозовело, на лбу выступили капельки пота.
Он тотчас встал и подошел к ней.
— Ты еще не стала прежней неутомимой амазонкой, Джоан. Сядь и переведи дух.
Она так и сделала.
— Как это унизительно — задыхаться от того, что всего-навсего поднялась по лестнице! Привет, Колин! С тобой все в порядке? Мне хотелось спрятаться от всех и немного побыть одной. Тебе, наверное, тоже?
— Да, но я рад, что ты пришла. Она набрала в легкие воздуха.
— Я пришла, чтобы поговорить с тобой.
— О тетушке Арлет?
— Пожалуй, о ней тоже, но это не главное. Вряд ли человек, которого мы ищем, — это тетушка Арлет, иначе ты бы немедленно нашел меня и сказал. Нет, я пришла говорить не о ней, а о совсем других вещах; впрочем, это может подождать. Я вижу, ты держишь в руках книгу.
Он чуть приподнял одну густую черную бровь, потом протянул ей книгу.
— Спасибо, что попыталась привести эту книгу в божеский вид. Она принадлежала моему деду. Он частенько читал мне ее вслух. Это «Письма к сыну» Честерфильда. Я подумал, не пора ли мне начать читать Филипу те письма, где говорится о мифологии ц истории, и, перелистав их, решил, что пора.
— Сына Честерфильда тоже звали Филип. Любопытное совпадение, не правда ли? Дуглас не знакомил меня с этой книгой, но я сама быстро добралась до нее. Честерфильд был несчастен со своей женой и потому составил о женщинах очень низкое мнение. Дуглас говорит, что он ошибся, поскольку никогда не встречался со мной, поэтому на то, что он пишет о женщинах, я должна просто не обращать внимания. А вот это изречение — одно из моих любимых: «Свои познания, как и свои часы, держи в кармане, где их не видно… Главное, елико возможно, избегай говорить о себе».
Колин смотрел на нее, не зная, что сказать. Перестанет ли она когда-нибудь удивлять его или всегда будет преподносить сюрпризы?
— Мои книги, присланные из дома, все еще лежат в ящиках. У меня не было времени их распаковать. — Она нерешительно посмотрела на мужа. — К тому же я не знаю, куда их поместить, чтобы ты не был против.
Колин почувствовал себя недостойным, эгоистичным глупцом. Если бы его жена не была такой, какая она есть, он бы вконец застращал ее, превратив в пугливую серую мышку. Даже теперь она не уверена, что он разумно отреагирует на ее просьбу. А ведь речь идет всего-навсего о месте для ее несчастных книг!
— Знаешь, — медленно проговорил он, глядя на нее с улыбкой, — в этом замке есть десятки комнат, и ты можешь занять любую, какая тебе понравится. Но если хочешь, можешь поместить их здесь. Я с удовольствием разделю свой кабинет с тобой.
Ее лицо озарилось сияющей улыбкой.
— О Колин, я так тебя люблю! — воскликнула она, вскакивая на ноги, и бросилась ему на шею.
Он обнял ее, смеясь, поцеловал в ухо, в нос, провел кончиками пальцев по бровям и закружил ее по комнате.
— И все это только из-за того, что я предложил тебе эту мрачную комнатушку и несколько книжных полок?
Нет, он предлагал ей не просто часть этой комнаты — он предлагал ей часть себя, то, чем он очень дорожил, что страстно хотел сохранить за собой, чтобы никто у него этого не отнял; но Синджен не стала говорить ему всего этого, решив, что лучше промолчать. Он предлагал ей разделить с ним то, что ему было дорого, потому что он ей доверял; он знал, что она никогда ничего у него не отнимет.
— Я пришла к тебе не просто так, а с определенной целью, — сказала она, блестя глазами.
— Но ты так и не сказала мне, в чем она состоит.
— Я пришла, чтобы заняться с тобой любовью, Колин.
— Ты хочешь, чтобы я опять заставил тебя вопить от наслаждения?
— Нет, я хочу сделать так, чтобы вопил ты.
Он растерялся. Черт возьми, ведь то, о чем она толкует, — это его дело; как-никак он мужчина, ее муж. Он уже все продумал: он собирался обольстить ее медленно, неспешно, так, чтобы она даже не осознала, когда он наконец войдет в нее. А теперь она сама… Но нет, он не вполне уверен, что правильно понял, чего она хочет.
— Глупо продолжать и дальше поступать так, как мы поступаем. Я принудила тебя к этому, и ты был со мной очень добр и очень самоотвержен, даже слишком. А я вела себя как эгоистка. Но теперь я хочу, чтобы мы с тобой делали все, что полагается супругам.
— Все-все? — Да.
Глава 19
— Как-то чудно получается, — промямлил Колин, глядя сверху вниз на жену и чувствуя, как все его планы очень нежного и осторожного обольщения рассыпаются в прах.
Она погладила его лицо кончиками пальцев, крепко обхватила его руками и начала целовать в губы, в подбородок, покусывать мочку его уха. В перерывах между поцелуями и покусываниями она говорила:
— Я вела себя как эгоистка, как глупая девчонка. Я была трусихой. Ты мужчина. Когда ты женился, ты хотел получить настоящую женщину. И теперь ты ее получишь. Мне наплевать на боль. Это не важно. Я хочу дать тебе то, что принадлежит тебе по праву. Я буду отдаваться тебе так часто, как ты захочешь, без стонов и жалоб.
— Джоан, а как же боль? Я знаю, ты не забыла, что тебе было больно. Я вовсе не хочу мучить тебя. Я не хочу, чтобы ты из-за меня плакала.
— Я не буду плакать. Я буду сильной. Дуглас и Райдер научили меня быть терпеливой. Райдер давал мне пощечины, когда ему казалось, что я веду себя как трусливая девчонка. Я не разочарую тебя, Колин, никогда больше не разочарую. — Она сделала глубокий вдох. — Даю тебе честное слово.
Он сжал пальцами ее руки выше локтей и медленно убрал их со своей шеи.
— Нет, я не могу принять такого самопожертвования. Не могу требовать от тебя столь многого. Возможно, ты позволишь мне овладевать тобой раз в год, не чаще — только чтобы зачать ребенка. — Он глубоко вздохнул с видом мученика. — Я готов к этому, уверяю тебя, и нисколько не возражаю. Дарить тебе наслаждение каждую ночь — мне и этого будет довольно. Да и как может быть иначе? Я же не чудовище, чтобы заставлять тебя кричать от боли.
— О Колин, ты такой благородный, такой великодушный, но я уже твердо решила. Я сделаю это прямо сейчас. Тогда у меня будет достаточно времени, чтобы полностью прийти в себя до обеда. Кроме того, если я вскрикну от боли, здесь меня никто не услышит. А теперь я хочу, чтобы ты меня раздел.
Колин смотрел на нее и всеми силами старался удержаться от смеха.
— Подумать только, ты любишь меня так сильно, что хочешь пойти на это ради меня! — произнес он голосом, будто бы охрипшим от волнения. — Несмотря на то что, как ты знаешь, должно неизбежно случиться, ты все же готова отдаться мне! Это трогает меня, Джоан. Теперь я понимаю, какая ты сильная и самоотверженная. Это наводит меня на мысль о собственном несовершенстве.
Синджен пыталась развязать завязки на вороте его рубашки и расстегнуть пуговицы на бриджах. Он, смеясь, шлепнул ее по рукам.
— Давай сделаем это вместе, хорошо?
Она кивнула и, отведя от него взгляд, начала раздеваться сама.
Неужели она хочет обольстить его прямо на этом ковре? Подумав, он решил, что это великолепная мысль.
Колин стягивал сапог с левой ноги, когда она встала перед ним полностью обнаженная, опустив руки вдоль тела. Она пыталась изобразить на лице манящую улыбку сирены, но это ей плохо удавалось. Вид у нее был испуганный, но решительный. Сейчас она напоминала свою тезку, Жанну д’Арк, идущую навстречу мученичеству: сознание того, что она не уронила своего достоинства, окрыляло ее, хотя она уже видела перед собой пламя костра. Какая глупышка!
Когда он разделся донага, ее взгляд устремился на его живот и там остановился. Колин знал, что он еще не достиг полного возбуждения, так что при виде его она не закричит от страха.
Он совсем уже было собрался вернуться к задуманной роли нежного соблазнителя и положить конец этому идиотскому фарсу, когда она вдруг прыгнула на него. Их обоих спасли только его быстрые рефлексы. Не успел он опомниться, как она уже так крепко обняла его за шею, как будто хотела задушить, и целовала его, пока он не выдержал и не рассмеялся. «Ладно, пусть делает, что хочет», — подумал он и, погладив ладонями ее ягодицы, приподнял ее и закинул ее ноги себе на бедра.
— О, — выдохнула она и продолжала целовать его в губы, пока он не начал задыхаться.
— Что мне теперь делать, Джоан? Чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты лег навзничь и не шевелился, чтобы я могла целовать тебя, Колин.
Он так и сделал, и они оба опустились на обюссонский ковер. Через узкие окна в комнату проникали серебряные лучи предвечернего солнца. Воздух был ласков и тепл. Она лежала на нем, положив ноги между его раскинутых ног, и его отвердевшая плоть упиралась ей в живот.
В ее глазах мелькнул страх, когда он невольно двинулся, но она тут же улыбнулась и приподнялась, опираясь на руки.
— Ты очень красив, Колин. Я счастливейшая из жен.
— Э-э… спасибо, — пробормотал он, чувствуя, что его мужское орудие реагирует на нее куда быстрее, чем он предполагал, чем он вообще считал возможным. Оно уже пришло в полную боевую готовность: увеличилось и стало твердым как камень, однако Джоан, несмотря на весь свой страх, не выказывала колебаний. Он услышал, как она делает глубокий вдох.
— Не шевелись, Колин. Я хочу, чтобы ты лежал неподвижно. Я сейчас буду целовать тебя так, как ты вчера целовал меня. Хорошо?
Он едва не проглотил свой собственный язык. Это было безумие. Однако он сделал над собой усилие и молча кивнул. Она принялась целовать его шею, плечи, грудь, одновременно лаская их своими мягкими, нежными пальцами. Она покрывала поцелуями всю верхнюю часть его тела. Ему казалось, что сейчас он взорвется от возбуждения. Он поднял руки и потянул ее вниз.
— Нет, не двигайся, ты ведь обещал.
«Ничего я не обещал», — подумал он, охваченный неистовством желания. Однако заставил себя лежать неподвижно. Так захотела она. Скоро она сама поймет, каково это, да, скоро она это поймет.
Когда ее теплые губы коснулись его живота, он тяжело задышал и весь содрогнулся.
— Джоан, — проговорил он.
«Это причиняет боль, — подумал он. — Самую настоящую боль».
Она посмотрела на него и широко улыбнулась:
— Я довела тебя до такого же состояния, до какого ты вчера довел меня? Ты сам не свой от нетерпения? И чувствуешь, будто внутри тебя разгорается огонь, но такого свойства, что ты готов на что угодно, лишь бы он запылал еще жарче?
— Весьма точное описание.
Она дотронулась рукой до его возбужденного члена. Погладила его, пристально глядя сначала на его лицо, потом на свою руку. Он почувствовал странное смущение. Затем Джоан вдруг задумчиво сдвинула брови.
— Нет, — проговорила она, разговаривая скорее не с ним, а сама с собой. — Я хочу большего. Хочу почувствовать твой вкус.
Она взяла его в рот, и Колин задергался, застонал, его грудь начала судорожно вздыматься.
— Ага, — сказала она, чувствуя его реакцию, и постаралась сделать так, чтобы исторгнуть из него крик наслаждения.
Он и впрямь едва не закричал — так близок он был к разрядке.
— Джоан, дорогая, нет, остановись, ты должна остановиться. Если ты не остановишься, я извергну семя прямо сейчас, и тогда твоя жертва станет напрасной.
— О, — произнесла она и отпрянула. — Ты должен излить свое семя в меня — так полагается. Ты мужчина и, я знаю, хочешь именно этого. То, что я сейчас делала, тоже тебе нравилось, но то, другое… это то, что тебе необходимо. Хорошо, я согласна.
Прежде чем он понял, что она вознамерилась сделать, она приподнялась и села верхом на его бедра.
— О нет, — торопливо сказал он, когда она попыталась вложить его член в свое лоно. Если бы его собственное возбуждение не было таким жгучим и болезненным, он бы рассмеялся. Она была абсолютно не готова к тому, чтобы принять его в себя, и вот поди ж ты — вознамерилась сесть на него как на кол.
Когда он заговорил, она взглянула на него, и он увидел, что она побледнела: она боялась предстоящей боли.
Колин улыбнулся и стал поглаживать ладонями ее руки от плеч до кончиков пальцев.
— Еще рано, Джоан. Не принуждай меня войти в тебя сейчас. Я еще не готов это сделать. Совсем не готов. Да, да, это правда. Я еще не достиг того состояния, чтобы получить от этого наслаждение… — Он осекся, услышав, как она испуганно втянула в себя воздух.
Она погладила его лицо кончиками пальцев, крепко обхватила его руками и начала целовать в губы, в подбородок, покусывать мочку его уха. В перерывах между поцелуями и покусываниями она говорила:
— Я вела себя как эгоистка, как глупая девчонка. Я была трусихой. Ты мужчина. Когда ты женился, ты хотел получить настоящую женщину. И теперь ты ее получишь. Мне наплевать на боль. Это не важно. Я хочу дать тебе то, что принадлежит тебе по праву. Я буду отдаваться тебе так часто, как ты захочешь, без стонов и жалоб.
— Джоан, а как же боль? Я знаю, ты не забыла, что тебе было больно. Я вовсе не хочу мучить тебя. Я не хочу, чтобы ты из-за меня плакала.
— Я не буду плакать. Я буду сильной. Дуглас и Райдер научили меня быть терпеливой. Райдер давал мне пощечины, когда ему казалось, что я веду себя как трусливая девчонка. Я не разочарую тебя, Колин, никогда больше не разочарую. — Она сделала глубокий вдох. — Даю тебе честное слово.
Он сжал пальцами ее руки выше локтей и медленно убрал их со своей шеи.
— Нет, я не могу принять такого самопожертвования. Не могу требовать от тебя столь многого. Возможно, ты позволишь мне овладевать тобой раз в год, не чаще — только чтобы зачать ребенка. — Он глубоко вздохнул с видом мученика. — Я готов к этому, уверяю тебя, и нисколько не возражаю. Дарить тебе наслаждение каждую ночь — мне и этого будет довольно. Да и как может быть иначе? Я же не чудовище, чтобы заставлять тебя кричать от боли.
— О Колин, ты такой благородный, такой великодушный, но я уже твердо решила. Я сделаю это прямо сейчас. Тогда у меня будет достаточно времени, чтобы полностью прийти в себя до обеда. Кроме того, если я вскрикну от боли, здесь меня никто не услышит. А теперь я хочу, чтобы ты меня раздел.
Колин смотрел на нее и всеми силами старался удержаться от смеха.
— Подумать только, ты любишь меня так сильно, что хочешь пойти на это ради меня! — произнес он голосом, будто бы охрипшим от волнения. — Несмотря на то что, как ты знаешь, должно неизбежно случиться, ты все же готова отдаться мне! Это трогает меня, Джоан. Теперь я понимаю, какая ты сильная и самоотверженная. Это наводит меня на мысль о собственном несовершенстве.
Синджен пыталась развязать завязки на вороте его рубашки и расстегнуть пуговицы на бриджах. Он, смеясь, шлепнул ее по рукам.
— Давай сделаем это вместе, хорошо?
Она кивнула и, отведя от него взгляд, начала раздеваться сама.
Неужели она хочет обольстить его прямо на этом ковре? Подумав, он решил, что это великолепная мысль.
Колин стягивал сапог с левой ноги, когда она встала перед ним полностью обнаженная, опустив руки вдоль тела. Она пыталась изобразить на лице манящую улыбку сирены, но это ей плохо удавалось. Вид у нее был испуганный, но решительный. Сейчас она напоминала свою тезку, Жанну д’Арк, идущую навстречу мученичеству: сознание того, что она не уронила своего достоинства, окрыляло ее, хотя она уже видела перед собой пламя костра. Какая глупышка!
Когда он разделся донага, ее взгляд устремился на его живот и там остановился. Колин знал, что он еще не достиг полного возбуждения, так что при виде его она не закричит от страха.
Он совсем уже было собрался вернуться к задуманной роли нежного соблазнителя и положить конец этому идиотскому фарсу, когда она вдруг прыгнула на него. Их обоих спасли только его быстрые рефлексы. Не успел он опомниться, как она уже так крепко обняла его за шею, как будто хотела задушить, и целовала его, пока он не выдержал и не рассмеялся. «Ладно, пусть делает, что хочет», — подумал он и, погладив ладонями ее ягодицы, приподнял ее и закинул ее ноги себе на бедра.
— О, — выдохнула она и продолжала целовать его в губы, пока он не начал задыхаться.
— Что мне теперь делать, Джоан? Чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты лег навзничь и не шевелился, чтобы я могла целовать тебя, Колин.
Он так и сделал, и они оба опустились на обюссонский ковер. Через узкие окна в комнату проникали серебряные лучи предвечернего солнца. Воздух был ласков и тепл. Она лежала на нем, положив ноги между его раскинутых ног, и его отвердевшая плоть упиралась ей в живот.
В ее глазах мелькнул страх, когда он невольно двинулся, но она тут же улыбнулась и приподнялась, опираясь на руки.
— Ты очень красив, Колин. Я счастливейшая из жен.
— Э-э… спасибо, — пробормотал он, чувствуя, что его мужское орудие реагирует на нее куда быстрее, чем он предполагал, чем он вообще считал возможным. Оно уже пришло в полную боевую готовность: увеличилось и стало твердым как камень, однако Джоан, несмотря на весь свой страх, не выказывала колебаний. Он услышал, как она делает глубокий вдох.
— Не шевелись, Колин. Я хочу, чтобы ты лежал неподвижно. Я сейчас буду целовать тебя так, как ты вчера целовал меня. Хорошо?
Он едва не проглотил свой собственный язык. Это было безумие. Однако он сделал над собой усилие и молча кивнул. Она принялась целовать его шею, плечи, грудь, одновременно лаская их своими мягкими, нежными пальцами. Она покрывала поцелуями всю верхнюю часть его тела. Ему казалось, что сейчас он взорвется от возбуждения. Он поднял руки и потянул ее вниз.
— Нет, не двигайся, ты ведь обещал.
«Ничего я не обещал», — подумал он, охваченный неистовством желания. Однако заставил себя лежать неподвижно. Так захотела она. Скоро она сама поймет, каково это, да, скоро она это поймет.
Когда ее теплые губы коснулись его живота, он тяжело задышал и весь содрогнулся.
— Джоан, — проговорил он.
«Это причиняет боль, — подумал он. — Самую настоящую боль».
Она посмотрела на него и широко улыбнулась:
— Я довела тебя до такого же состояния, до какого ты вчера довел меня? Ты сам не свой от нетерпения? И чувствуешь, будто внутри тебя разгорается огонь, но такого свойства, что ты готов на что угодно, лишь бы он запылал еще жарче?
— Весьма точное описание.
Она дотронулась рукой до его возбужденного члена. Погладила его, пристально глядя сначала на его лицо, потом на свою руку. Он почувствовал странное смущение. Затем Джоан вдруг задумчиво сдвинула брови.
— Нет, — проговорила она, разговаривая скорее не с ним, а сама с собой. — Я хочу большего. Хочу почувствовать твой вкус.
Она взяла его в рот, и Колин задергался, застонал, его грудь начала судорожно вздыматься.
— Ага, — сказала она, чувствуя его реакцию, и постаралась сделать так, чтобы исторгнуть из него крик наслаждения.
Он и впрямь едва не закричал — так близок он был к разрядке.
— Джоан, дорогая, нет, остановись, ты должна остановиться. Если ты не остановишься, я извергну семя прямо сейчас, и тогда твоя жертва станет напрасной.
— О, — произнесла она и отпрянула. — Ты должен излить свое семя в меня — так полагается. Ты мужчина и, я знаю, хочешь именно этого. То, что я сейчас делала, тоже тебе нравилось, но то, другое… это то, что тебе необходимо. Хорошо, я согласна.
Прежде чем он понял, что она вознамерилась сделать, она приподнялась и села верхом на его бедра.
— О нет, — торопливо сказал он, когда она попыталась вложить его член в свое лоно. Если бы его собственное возбуждение не было таким жгучим и болезненным, он бы рассмеялся. Она была абсолютно не готова к тому, чтобы принять его в себя, и вот поди ж ты — вознамерилась сесть на него как на кол.
Когда он заговорил, она взглянула на него, и он увидел, что она побледнела: она боялась предстоящей боли.
Колин улыбнулся и стал поглаживать ладонями ее руки от плеч до кончиков пальцев.
— Еще рано, Джоан. Не принуждай меня войти в тебя сейчас. Я еще не готов это сделать. Совсем не готов. Да, да, это правда. Я еще не достиг того состояния, чтобы получить от этого наслаждение… — Он осекся, услышав, как она испуганно втянула в себя воздух.