Разумеется, все перечисленные выше исторические ситуации имели глубокое своеобразие и существенно различные последствия. Но определенная единая "закономерность" все же просматривается. Острое и как бы неразрешимое столкновение тех или иных сил внутри страны, внутри нации, сил, каждая из которых отрицает право остальных на власть, - приводит к приглашению каких-либо "варягов" (если воспользоваться этим древним русским словом, вокруг которого идут нескончаемые споры). И в свете предложенного конечно, предельно краткого - экскурса в историю громадная роль "чужаков" в эпоху смуты, начавшейся в 1917 году, предстает, полагаю, не как нечто противоестественное.
   В заключение имеет смысл сказать, что обилие евреев в тогдашней власти в определенном отношении следует рассматривать с этой самой точки зрения. В западных областях России, где евреи жили издавна и даже составляли очень значительную или вообще преобладающую часть городского населения, их едва ли воспринимали как "иностранцев". Очень характерно, например, что в Новороссии евреи, разделявшие анархистскую программу, принимали самое активное участие в, казалось бы, чисто крестьянском движении махновцев (известно около десятка евреев, игравших в стане Махно руководящие роли)142; между тем в близкой по своему духу к "махновщине" тамбовской "антоновщине" присутствие евреев едва ли можно обнаружить. И на большей части огромного российского пространства они представали в той или иной степени как "чужаки".
   В этом, между прочим, своего рода нерв содержания романа, который в последние годы как бы забыт - романа (может быть, правильнее было бы определить его словом "повесть") Александра Фадеева "Разгром". В свое время это произведение чрезмерно превозносили, потом - столь же чрезмерно развенчивали. Я не собираюсь давать ему общую характеристику, но, как мне представляется, взаимоотношения главного героя "Разгрома" - Левинсона - и его отряда воссозданы писателем с замечательной точностью.
   В самом начале, на первой же странице, есть емкий эпитет: "нездешние глаза Левинсона". Эти глаза "надоели" ординарцу командира - шахтеру Морозке: "Жулик, - подумал ординарец, обидчиво хлопая веками, и тут же привычно обобщил: - Все жиды жулики".
   Итак, с одной стороны - "романтически" окрашенные "нездешние глаза", а с другой - "жулик-жид". Автор "Разгрома" ни в коей мере не был склонен к неприязни к евреям, и в словах "привычно обобщил" ясно выражено, что дело идет, по убеждению писателя, о "предрассудке" непросвещенного сознания. Однако вскоре, в сцене встречи с местными крестьянами, Левинсон предстает в изображении писателя, в сущности, как "жулик"; он потребовал "принять резолюцию", согласно которой бойцы отряда должны будут "помогать" крестьянам в хозяйстве: "Левинсон сказал это так убедительно, будто сам верил, что хоть кто-нибудь станет помогать хозяевам.
   - Да мы того не требуем! - крикнул кто-то из мужиков. Левинсон подумал: "Клюнуло"..."
   Так же обстоит дело и в отношениях с самим левинсоновским отрядом: "Всем своим видом Левинсон как бы показывал людям, что он прекрасно понимает, отчего все происходит и куда ведет... и он, Левинсон, давно уже имеет точный, безошибочный план спасения. На самом деле он не только не имел никакого плана, но вообще чувствовал себя растерянно, как ученик, которого заставили сразу решить задачу со множеством неизвестных".
   И в другом месте о том же Морозке сказано: "... он старался убедить себя, что Левинсон - величайший жулик... Тем не менее он тоже был уверен, что командир "все видит насквозь"..." (между прочим, "противоречие" между этими двумя убеждениями Морозки, в сущности, весьма относительное).
   Но все это, в конечном счете, основывалось на первой же "характеристике" Левинсона - на его "нездешних глазах", и сам Левинсон, как выясняется далее, "знал, что о нем думают именно как о человеке "особой породы"..."
   В "Разгроме" достаточно много персонажей, но совершенно очевидно, что ни один из них не мог бы стать таким общепризнанным (несмотря даже на "критическое" отношение, на "обвинения" типа "жулик" и т.п.) командиром, как Левинсон: "Левинсон был выбран командиром... каждому казалось, что самой отличительной его чертой является именно то, что он командует"; его "все знали именно как Левинсона (выделено Фадеевым. - В.К.), как человека, всегда идущего во главе".
   Я пока никак на оцениваю это воссозданное писателем - кстати, самым активным образом участвовавшим в Революции - положение вещей. Речь идет лишь о том, что главенство "нездешнего" человека, которое на первый взгляд может быть воспринято как некое "неправильное", несообразное явление, в действительности предстает, - разумеется, в тогдашних условиях всеобщей смуты и безвластия - как вполне (или даже единственно) возможное... О последствиях же этой ситуации речь пойдет в дальнейшем.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   КАКОВА БЫЛА РОЛЬ ЕВРЕЕВ В ПОСЛЕРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ?
   Итак, вопрос, с давних пор возбуждающий острейшие споры и порождающий самые разные, нередко прямо противоположные, ответы. Я ставлю перед собой задачу осветить его как можно более объективно, беспристрастно и всесторонне. При этом необходимо предупредить читателей, что ответом на сей сложнейший вопрос явится только вся эта глава в ее целостности: сосредоточение внимания на каких-либо отдельных ее частях и сторонах неизбежно приведет к искажению самой сути дела.
   ...Полярность ответов на поставленный вопрос особенно очевидна в наше время: одни утверждают, что в октябре 1917 года в России устанавливается чисто "еврейская власть", что большевики того времени - это либо евреи, либо послушные исполнители их воли, а другие, напротив, что большевистская власть была враждебна евреям, что к власти в Октябре пришли люди, которых уместно даже назвать "черносотенцами"...
   Так, имеющий влияние на Западе автор, Дмитрий Сегал (в 1970-х годах эмигрировал из России в Израиль), опубликовал в 1987 году в парижском альманахе "Минувшее" (выпуски которого массовым тиражом переиздавались в Москве) пространную статью, призванную, так сказать, открыть глаза на факты, которые доказывают-де, что Октябрьский переворот (в отличие от Февральского) сразу же привел к жестоким гонениям на евреев. В начале статьи ее задача четко сформулирована: "...обратить внимание исследователей... на дополнительные факты, которые лишь теперь начинают собираться в осмысленную картину..."143
   Собранные в статье "факты" в самом деле способны произвести сильное впечатление на неподготовленного читателя. Так, оказывается, уже 28 ноября (11 декабря) 1917 года - то есть через месяц после большевистского переворота - один из виднейших меньшевиков, А. Н. Потресов, заявил на страницах газеты "Грядущий день", что "идет просачивание в большевизм "черносотенства"144. Чуть позднее, 3 (16) декабря, некто В. Вьюгов публикует в популярной эсеровской газете "Воля народа" статью, где речь идет уже не о "просачивании", а о тождестве большевизма и "черносотенства"; статья так и названа: "Черносотенцы"-большевики и большевики-"черносотенцы", и автор "разгадывает" в ней "черносотенную" политику Смольного", обитатели которого, по его словам, "орудуют вовсю... восстанавливая старый (то есть дофевральский! - В.К.) строй"145.
   "Той же общей теме разгула "черносотенной", охотнорядской стихии в революции, - продолжает Дмитрий Сегал, - посвящают свои статьи в газете партии народной свободы (то есть кадетской. - В.К.) "Наш век" в номере от 3 декабря 1917 года А. С. Изгоев ("Путь реставрации") и Д. Философов ("Русский дух")" (с. 141).
   Далее, 17 января 1918 года широко известный тогда (в частности, своей необычайной переменчивостью) литератор А. В. Амфитеатров ставит задачу "конкретизировать" образ большевика-черносотенца, и Дмитрий Сегал так излагает содержание его статьи, опубликованной в газете "Петроградский голос" под названием "Троцкий-великоросс":
   "Амфитеатров выступает с опровержением традиционно принятого тогда в некоторых кругах мнения о чуждости Троцкого России, о том, что он "инородец". Напротив, говорит автор... беда как раз в том, что Троцкий слишком хорошо усвоил типичные черты великоросса, причем великоросса-шовиниста" (с. 174).
   Наконец, Дмитрий Сегал как бы демонстрирует позднейшие "плоды" деятельности Троцкого и других обитателей Смольного, цитируя опубликованный 14 июня 1918 года (то есть через восемь месяцев после Октября) в либеральной газете "Молва" очерк С. Аратовского из цикла "Белые ночи и черные дни". Очеркист рассказывает, как "собираются пестрыми толпами голодные люди на Знаменской площади:
   - Помитинговать, што ль, немножко?...
   Против всех протестуют, но на "жидах" все соглашаются, как один. И не только свободные граждане, но и красногвардейцы охотно поддакивают им.
   - Конечно, жиды много портят. Они социализму вредят, потому ведь в банках - жиды, в газетах - жиды... А при настоящей коммуне - перво-наперво, конечно, всех жидов потопить..." (с. 188).
   В последнем тексте есть, правда, деталь, явно противоречащая "концепции", которую пытается обосновать Дмитрий Сегал: очеркист отмечает, что красногвардейцы только ".поддакивают". А ведь, казалось бы, именно красногвардейцы, вдохновляемые "черносотенной политикой Смольного", должны были выступать как инициаторы борьбы с вредящими социализму "жидами"...
   Неизбежно возникает и еще одно недоумение по поводу этих цитат из антибольшевистских газет конца 1917-го-начала 1918 года: ведь в том самом Смольном (откуда исходила-де "черносотенная политика") заседал тогда всевластный ЦК РКП(б), около трети членов которого составляли евреи Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Я. М. Свердлов, Г. Я. Сокольников, Л. Д. Троцкий, М. С. Урицкий. Еще более "еврейским" был верховный, с формальной точки зрения, орган власти - Президиум Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов (В ЦИК), избранный 26 октября 1917 года: из шести его большевистских членов четверо были евреи - В. Володарский, Каменев, Свердлов и Ю. М. Стеклов, чья настоящая фамилия - Нахамкис (кроме них, в Президиум были избраны еще два большевика - поляк Дзержинский и латыш Стучка; русских там не имелось вообще).
   Но Дмитрий Сегал на последней странице своей статьи стремится, так сказать, рассеять это недоумение. Он цитирует газету "Вечерний час" от 27 ноября (10 декабря) 1917 года, опубликовавшую изложение речи видного еврейского деятеля М. С. Шварцмана на состоявшемся накануне в Петрограде "митинге сионистов":
   "..."Мы хотим, чтобы за тех отщепенцев еврейства, которые сейчас играют отвратительную роль насильников, отвечал не весь еврейский народ, а чтобы такие насильники были ответственны за свои преступления перед всем народом (имеется в виду еврейский народ. - В.К.)..." Оратор не называл имен (комментирует газета. - В.К.), но чуткая аудитория узнала в этой реплике гг. Нахамкисов, Бронштейнов и пр." (с. 194. Бронштейн - настоящая фамилия Троцкого).
   Многие наверняка воспримут сегодня это заявление сиониста М. С. Шварцмана как "хорошую мину при дурной игре", ибо широко распространено представление, согласно которому сионисты - это и есть, так сказать, наиболее "опасная" для России часть евреев, и Троцкого и других большевистских вождей еврейского происхождения сплошь и рядом зачисляют именно в "сионисты", нередко даже противопоставляя их иным, не проникнутым сионистской идеологией евреям, которые, мол, не наносили столь большого вреда России.
   Но такое представление обусловлено, увы, элементарным незнанием исторических фактов. Здесь невозможно обсуждать вопрос о сионизме вообще и в особенности о его современном, сегодняшнем значении и роли в мире. Если же говорить о месте сионизма в революционной России, о деятельности российских сионистов в 1900-1920-х годах, нет никаких оснований усомниться в искренности приведенных только что высказываний М. С. Шварцмана.
   В первой части этого сочинения я не раз обращался к суждениям виднейшего российского сиониста Владимира (Зеева) Жаботинского, который категорически выступал против участия евреев в Российской революции, заклиная своих одноплеменников заняться собственными национальными проблемами, а не "играть на чужой свадьбе".
   Глубокое и точное понимание существа дела воплощено в неоднократно цитированной мною (в первой части этого сочинения) работе выдающегося мыслителя Л. П. Карсавина "Россия и евреи" (1927), где он разграничивает 1) "религиозно-национальное еврейство", 2) "евреев, совершенно ассимилированных тою или иною национальною культурою" (в России, естественно, прежде всего русской культурой) и 3) "евреев-интернационалистов", которые "уже не евреи, но еще и не "неевреи"; именно их деятельность неизбежно приобретает характер "нигилистической разрушительности". "Этот тип, - заключает Л. П. Карсавин, - является врагом всякой национальной органической культуры (в том числе и еврейской)", и он - "наш вечный враг"146.
   Сионист М. С. Шварцман определил оказавшихся у власти в октябре 1917 года евреев как играющих "отвратительную" роль "отщепенцев" и "преступников". Могут возразить, что гонения на сионистов со стороны большевистской власти и позже были явно и гораздо менее последовательными и жестокими, нежели гонения на национально мыслящих русских людей. Это действительно так, и имелись, очевидно, две причины более "мягкого" отношения власти к еврейским "националистам". Во-первых, противостояние власти и сравнительно немногочисленных (в соотношении с русскими) национально ориентированных евреев не представляло грозной опасности для большевиков, а во-вторых, сказывалось, конечно, единство происхождения, племенная солидарность. Вот характерный факт. В 1920 году группа деятелей еврейской культуры во главе с крупнейшим поэтом X. Н. Бяликом решила эмигрировать из Советской России. И ходатайствовать о разрешении на отъезд берется еврей-меньшевик И. Л. Соколовский - родной брат первой жены Троцкого, в молодости друживший со своим впоследствии столь знаменитым зятем. Однако, советуясь с людьми, которые были осведомлены о послереволюционной деятельности Троцкого, Соколовский "узнал множество фактов о жестокости Троцкого", о том, что он "нес ответственность за террор и казни ЧК", и отказался от своего намерения встретиться с бывшим зятем. Но далее делу все же помог другой еврей-большевик, который ранее был национально мыслящим и, даже став впоследствии большевиком, продолжал в высшей степени ценить поэзию сиониста Бялика. В конце концов поэт благополучно эмигрировал вместе со всей своей группой147.
   В этой истории просматривается многозначность проблемы. Если же говорить о ходе событий в самом общем плане, нельзя не признать, что российские сионисты после революции либо эмигрировали, либо, оставаясь под властью большевиков, рисковали подвергнуться репрессиям, что и постигло многих из них в 1920-1930-х годах.
   Как уже сказано, речь идет здесь не о сионизме вообще и не о его деятельности на всем протяжении нашего века, а только о судьбе сионистов в России в первые послереволюционные годы. Несмотря на то, что еврейская племенная солидарность облегчала эту судьбу, совершенно ошибочно все же "объединять" сионистов и евреев-большевиков (и тем более отождествлять их!), хотя подобная тенденция, увы, очень широко распространена сегодня.
   Так что Дмитрий Сегал в той или иной мере справедливо разграничивает национальное еврейство и большевистских вождей-евреев, - "отщепенцев", боровшихся против "национального" вообще. Но в то же время едва ли хоть сколько-нибудь основательна его попытка усмотреть в большевистской власти нечто "черносотенное". Он, кстати сказать, приводит в своей статье отнюдь не реальные факты (как он обещал в начале), подтверждающие его точку зрения, а чисто субъективные .мнения представителей различных политических партий, находившихся тогда в остром конфликте с захватившими власть большевиками. В цитируемых им антибольшевистских статьях использован весьма нехитрый, в сущности, прием идеологической борьбы: поскольку к 1917 году в общественное сознание было внедрено крайне негативное представление о "черносотенцах", сближение или прямое отождествление с ними большевиков призвано было полностью дискредитировать последних.
   В первой части этого моего сочинения показано, что "черносотенцев" совершенно облыжно преподносили как неких чудовищных насильников, "заливших Россию морем крови", хотя в действительности этим занимались их непримиримые враги - "красносотенцы", в том числе и большевики (вспомним хотя бы кровавого "экспроприатора" Петросяна-Камо). Увлекшись своей "концепцией", Д. Сегал приводит уж совсем смехотворное "обвинение" эсера В. Вьюгова, утверждавшего в декабре 1917 года, что большевики-де "восстанавливают старый строй", - то есть российскую монархию...
   Повторю еще раз, что большевики (в том числе и еврейского происхождения) в самом деле были чужды или даже враждебны сионизму и вообще собственно национальным устремлениям евреев, но объявление Троцкого "великороссом-шовинистом" в полном смысле слова нелепо, и Дмитрий Сегал, всерьез ссылаясь на подобное "откровение", по сути дела, ставит себя в смешное положение (ниже еще будет подробно сказано о сущности "позиции" Троцкого).
   Однако не следует полагать, что цитированная статья Д. Сегала - некий редкостный курьез. Весьма активный московский публицист Владлен Сироткин утверждает (о чем уже шла речь) примерно то же самое. Говоря о борьбе против антисемитизма в начале XX века, когда, в частности, во главе защитников евреев во Франции был Эмиль Золя, а в России - Владимир Короленко, он так подводит итог:
   "По счастью, сторонников Э. Золя во Франции оказалось больше, чем в России сторонников В. Короленко, и антисемиты там потерпели сокрушительное поражение... В России, увы, все обстояло по-другому". Ибо-де борцы с антисемитизмом в России "составляли меньшинство", хотя и "в Совдепии (так вчерашний ортодоксальный коммунист Сироткин именует ныне Советскую Россию. - В. К), и в эмиграции они продолжали бороться против антисемитизма". Далее Владлен Сироткин ссылается в качестве "доказательства" на речь, прозвучавшую на VIII съезде большевистской партии (в марте 1919 года): "Зиновьев. На Украине, в одном городе, "на другой день после того, как... Советы взяли власть от петлюровцев, в Совете в течение четырех с половиною часов... обсуждался вопрос: бить или не бить "жидов". И большинством голосов решили, что лучше пока (!) не бить. Подробно обсуждали вопрос о том, допускать или не допускать евреев на ответственные посты в Советы, и большинством решили, что бывают и из евреев приличные люди". Кстати, добавляет к этой цитате Сироткин, - интересны мотивы, по которым один из самых тогда "приличных людей"... Лев Троцкий предпочел отказаться от поста первого заместителя председателя Совнаркома, который ему в 1922 году предложил сам Владимир Ильич. Вот как Троцкий... вспоминал этот любопытный и весьма знаменательный эпизод: "Я возражал и в числе других доводов выдвинул национальный момент: стоит ли, мол, давать в руки врагов такое дополнительное оружие, как мое еврейство?"148
   Итак, согласно сочинению Владлена Сироткина, к 1917 году "антисемиты" в России якобы господствовали, и неким их не располагавшим большой силой, но отважным противникам в "Совдепии" пришлось "продолжать бороться" с ними. Чтобы обосновать это свое утверждение, "профессор" приводит явно "хохмаческие" фразы из речи Зиновьева, поведавшего, что где-то в украинском захолустье имеется, если воспользоваться позднейшим издевательским определением Ильи Ильфа, "край непуганых идиотов" (Ильф продолжил: "Самое время пугнуть"), которые заняты обсуждением вопроса о том, стоит ли допускать евреев в местный Совет, даже не подозревая, что в верховном органе Советов, Президиуме ВЦИК, после Октября из шести большевиков четверо были евреи! Не говоря уже о том, что эти украинские антисемиты все же решили вопрос в пользу евреев, - хотя только "приличных", то есть, согласно приведенному мнению Сироткина, таких, как Троцкий...
   * * *
   Фигура Троцкого имеет, в сущности, центральное значение для понимания обсуждаемого вопроса - и по той исключительно важной роли, которую он играл в первые послереволюционные годы (его тогдашнее место в большевистской иерархии - сразу вслед за Лениным и Свердловым, к тому же последний умер уже в начале 1919 года), и в силу того, что он был, несомненно, "умнее" многих других большевистских "вождей".
   Однако, прежде чем сосредоточиться на этой фигуре, следует вернуться к цитированному выше изложению речи сиониста М. С. Шварцмана, назвавшего большевиков-евреев "отщепенцами" и заявившего, что еврейский народ не несет за них ответственности, - напротив, они сами несут ответственность перед этим народом за свои "преступления".
   Как уже сказано, Троцкий и другие "вожди" действительно были "отщепенцами" еврейства - хотя ныне многие стремятся увидеть в них чуть ли не сионистов. В 1923 году группа видных еврейских деятелей, эмигрировавших из большевистской России, издала в Берлине сборник статей "Россия и евреи", который достаточно убедительно продемонстрировал их неприятие большевизма и принадлежащих к нему евреев (см. об этом сборнике содержательную статью Александра Казинцева в ноябрьском номере "Нашего современника" за 1990 год).
   Но в то же время без особо сложного раздумья можно понять, что сионист М. С. Шварцман - пусть сам он даже и не осознавал это с полной ясностью все же считал Троцкого и других евреями (хотя и "отщепенцами"): ведь, отрицая ответственность за них еврейского народа, он вместе с тем возлагал на них ответственность именно перед этим народом!
   И сам Троцкий (как и другие деятели его типа) испытывал вполне очевидное чувство ответственности перед своими одноплеменниками - хотя он и утверждал (эти его слова уже цитировались), что "национальный момент" не играл в его жизни "почти никакой роли" и интернационализм "всосался" в самую его "плоть и кровь". Что дело обстояло иначе, ясно хотя бы из недавней статьи страстного современного апологета Троцкого В. З. Роговина, который приводит целый ряд высказываний своего кумира, недвусмысленно свидетельствующих о весьма неравнодушном отношении к судьбе одноплеменников. Так, Троцкий возмущался даже тогда, когда "при судебных процессах взяточников и других негодяев" выдвигались "еврейские имена на первый план"149. Нет никакого сомнения, что Троцкому даже не могло бы прийти в голову гневаться в тех случаях, когда "на первом плане" оказывались "негодяи" с какими-либо иными национальными именами...
   Описанное В. З. Роговиным возмущение Троцкого имело место в 1925 году. Ранее, во время Гражданской войны, когда Троцкий был всевластным "предреввоенсовета", он не просто "возмущался". Известно, что в казачестве к началу XX века так или иначе сохранилась давняя "традиция" (разумеется, глубоко прискорбная, варварская) грабежа попавшихся на его боевом пути селений. В 1920 году во время боев с "белополяками" находившиеся в составе красных конных армий казаки подчас грабили еврейские местечки. И участник похода на Польшу Исаак Бабель свидетельствовал, что в результате "ЗОО казаков, наиболее активных участников погромов, были по распоряжению Троцкого расстреляны"150. В своей "Конармии" сам Бабель не раз упоминал, что казацкая "вольница" в тех или иных случаях вела себя варварски в отношении любого населения; но нет никаких сведений, что Троцкий принимал столь беспощадные, "чрезвычайные" меры ради возмездия за обиду каких-нибудь других людей, кроме евреев...
   Здесь уместно затронуть проблему, которая более развернуто будет освещена в дальнейшем. Тот факт, что Троцкий (и, конечно, другие большевики еврейского происхождения) по-разному относился к своим одноплеменникам и, с другой стороны, к остальному населению России, вызывает сегодня у многих русских людей крайнее негодование. Но такая - чисто эмоциональная - реакция едва ли сколько-нибудь основательна и справедлива. Ведь те, кто безоговорочно осуждают еврейскую солидарность в условиях жестокой революционной эпохи, вместе с тем готовы восхищаться проявлениями русской солидарности, которые - пусть и в гораздо более редких случаях (ибо русские никогда не обладали той сплоченностью, которая присуща рассеявшимся по миру евреям) - все же имели место в то время (они описаны, например, в целом ряде эмигрантских мемуаров). И негоже, согласитесь, совершенно различно оценивать еврейскую и русскую солидарность...
   Однако главное даже и не в этом. Не требуется долгих раздумий, дабы прийти к выводу, что гораздо более обоснованное и гораздо более справедливое негодование должны вызывать беспощадно расправлявшиеся с русским населением большевистские деятели русского (а не еврейского) происхождения!
   Выше говорилось о беспримерной жестокости бывших русских офицеров Тухачевского, Какурина и Антонова-Овсеенко на Тамбовщине. Стоит вспомнить и о возглавлявшем в 1918-1920 годах Донское бюро РКП(б) С. И. Сырцове, который непосредственно руководил политикой, преследовавшей цель полного уничтожения казачества (позднее, во время коллективизации, он за свои "заслуги" стал - хоть и ненадолго - кандидатом в члены Политбюро ЦК и председателем Совнаркома РСФСР). И, как ни прискорбно, подобных фактов можно привести великое множество...
   Могут возразить, что над Сырцовым стоял секретарь ЦК Свердлов, а Тухачевский и другие подчинялись председателю Реввоенсовета Троцкому. Однако это вовсе не снимает с них ответственности за содеянное - особенно, если учитывать, что ведь были и тогда занимавшие высокое положение в Красной армии люди, которые самоотверженно, невзирая на смертельную опасность, выступали против массового террора по отношению к русскому народу - хотя бы широко известный ныне военачальник Ф. К. Миронов.