Козлов Владимир Владимирович. Гопники

   – Жалко, что не взял.
   Следующий раз я его… это… Хорошо? – спрашивает Быра.
   Никто ему не отвечает.

* * *

   Воскресенье. Я сижу дома и от нечего делать смотрю со своими какую-то ерунду по телевизору. В дверь звонят, и я иду открыть. Это Бык с Вэком, оба пьяные.
   – Привет, мы бухло принесли.
   Я закрываю за собой дверь и выхожу на лестничную площадку.
   – Вы что, ебанулись? Сегодня же воскресенье, у меня все дома.
   – А-а, – недовольно бурчит Бык.
   – Хуй на, – говорит Вэк. – Ты же говорил – у него свободная хаза.
   – Ну, я думал…
   – Ладно, вынеси хоть пожрать. А сигареты есть?
   – Нету.
   – Ну, тогда хоть спичек и газету.
   – Ладно.
   Я возвращаюсь в квартиру.
   – Кто это? – спрашивает мама.
   – Это ко мне.
   – Так впусти своих друзей, что они будут под дверью стоять?
   – А куда я их впущу, на кухню, что ли?
   – А хоть и на кухню.
   Я отрезаю на кухне немного хлеба и сыра, беру с табуретки старую газету, потом коробок спичек с полки и незаметно прохожу через комнату.
   – Что это ты взял? – спрашивает мама.
   – Так, ничего.
   Выхожу на площадку. Бык ссыт, повернувшись к перилам. Его струя льется на нижние площадки.
   – Ты что, охуел? – говорю я. – А если соседи?
   – Я их в жопу выебу.
   – Своих будешь ебать, а эти настучат моим, потом придется разъебываться.
   Бык стряхивает капли со своего хуя. Я только сейчас замечаю, какой он у него маленький, намного меньше, чем мой. Я думал, такие только у детей бывают. Я даю Вэку сыр, хлеб и газету со спичками. Бык забирает газету, отрывает кусок и сворачивает самокрутку без табака, поджигает и сует себе в рот. Мы с Вэком хохочем.
   – Это ты так куришь? – спрашивает Вэк.
   – Ну, а хули? У тебя что, сигареты есть?
   – Хуй, завернутый в газету, заменяет сигарету. Газета у тебя уже есть, только хуя не хватает.
   – Ну, ладно, я пошел, – говорю я.
   – А ты что, с нами не бухнешь?
   – Как я бухну? Мои же дома – сразу засекут.
   – Ну, оденься, пошли, типа, погуляем.
   – Неохота, такой мороз.
   – Ну, ладно, давай.
   – Давай.

* * *

   – Пять минут на подготовку, – говорит Синицкая. Она ведет у нас «Основы Советского государства и права». Потом берет в рот дужку своих очков и начала лизать ее, перелистывая журнал.
   Синицкая ставит много двоек, и ее боятся. Все сидят, уткнувшись в учебники. Она еще некоторое время лижет дужку, листает журнал, потом говорит:
   – Так, первый вопрос. Судебная система Советского государства. Так… так… так… Быркин.
   Быра медленно выходит к доске, поворачивается к классу и смотрит в пол.
   – Ну, включай звук, а то видимость есть, а изображения нету, – говорит Синицкая. – Форма не соответствует содержанию: на вид – нормальный ученик, в костюме, с галстуком, все, как положено, – она улыбается, показывая три золотых зуба вверху. – А вот содержание… Содержания пока не вижу.
   Быра что-то мычит.
   – Ну, выучил или нет? – спрашивает Синицкая.
   – Нет.
   – Садись. Два.
   Быра идет на свое место, бурча под нос:
   – Дура, проститутка, бля.
   – Ты у меня там еще побубни, – говорит Синицкая. – Будешь иметь бледный вид и макаронную походку.
   – Пошла на хуй, дура, – громко говорит Быра, но Синицкая не слышит или притворяется, что не слышит.
   – Как по улице ходить в шапке натянутой на глаза, так это он может, – говорит Синицкая. Все пацаны на Рабочем, в том числе я и Быра, уже недели две, как натягиваем свои шерстяные шапки низко на глаза. Как это началось и кто первый придумал – уже никто не помнит. Просто так все на Рабочем ходят – и все.
   – А вы ведь даже не знаете, почему так носят и откуда это пошло, – продолжает Синицкая. Все радуется, потому что если она начинает учить нас жить, то это надолго, и может уже никого не спросить. – Это все оттуда, с Запада. Но там так носят шапки, чтобы показать, что они не хотят видеть ужасы буржуазной действительности. А у нас-то действительность социалистическая, здесь ужасов никаких и в помине нет. Есть отдельные недостатки, но мы с ними обязательно справимся. А вообще, скажу вам не как учительница, а просто, по человечески, – Синицкая снова улыбается и блестит золотыми зубами. – Остерегайтесь всего этого западного, иностранного. Вот у моих соседей дочка купила майку на барахолке, надела, а кто-то увидел и говорит: а ты знаешь, что на ней написано? Это же плохое слово, и, значит, что ты – и есть это плохое слово. Вот.

* * *

   Перед восьмым марта в школе вечер, потом будет дискотека. Я, Клок и Быра курим у входа, а мимо нас прут накрашенные и начесанные бабы из восьмых, девятого и десятого классов.
   – Вот, бля, намазались, суки, – Быра злобно смотрит на них, потом с громким звуком харкает себе под ноги.
   Подходит Вэк.
   – А где Бык? – спрашивает у него Клок.
   – Дома. Говорит – не пойдет: надеть нечего.
   – Сам дурак. Надо было покупать джемпер у Цыгана за тридцать. Поношенный, но еще ничего. Ну, пусть сидит теперь дома, хуй дрочит.
   Вчетвером проходим внутрь. Петруха – «дежурный учитель», придурок и кретин – косо смотрит на нас. Бык пару месяцев назад заехал ему пару раз в грудняк: слишком много брал на себя, не нравилось ему, что курим в туалете. Но сейчас он нам хер что сделает: мы – из восьмого, имеем право придти на дискотеку.
   Клок заходит поссать в туалет на втором этаже, и мы ждем его на лестнице. Наверху, на площадке третьего, стоят Сухая и Ленина Сергеевна – завуч. Они нас не замечают.
   – Безобразие это, конечно, – говорит Ленина. – Буржуазная музыка, да еще вдобавок и на иностранном языке. О чем поют – мы не знаем. В зале практически темно…
   – И не говорите. Дали свободу, что называется, – подлизывает ей задницу Сухая. – «Темнота – друг молодежи». Это же надо додуматься до такого!
   – А если сейчас свет включить, разойдутся по углам, будут стоять, надувшись, а потом кто-нибудь в районо бумагу накатает – не организовываем культурный отдых учащихся. Они сейчас все ушлые стали. Вон, написали же анонимку в районо на Клима Яковлевича – матом ругается, часто выходит куда-то во время урока. Потом выяснилось, что это Букаев из 8-го «а» написал. И что вы думаете – извинился он? Ничего подобного. «Я и под своей фамилией могу это повторить», – говорит. В результате – проверка приезжала, осматривали мастерские, нашли нарушения. Ну, сами знаете, есть еще слабые места у нас, но у кого их нет? Представляете, как мне трудно было все это дело… ну, так сказать, чтобы все было нормально…
   – Да, представляю.
   – Так что, свет сейчас так просто не включишь. Вы уж, будьте добры, следите, чтобы все было нормально, а если заметите, что что-то явно не то, то можно и свет включить.
   – Хорошо.
   Вэк выходит из туалета, и мы все вместе поднимаемся по лестнице.
   – Здравствуйте, Вера Алексеевна, – слишком весело и громко кричит Вэк.
   – Здравствуйте, ребята, – отвечает Классная без улыбки. Как же, мы – «нежелательный элемент» на дискотеке, от нас только и жди, что неприятностей.
   Свет в зале выключен, только моргают четыре фонаря цветомузыки – красный, зеленый, синий и желтый. Играет «Модерн токинг» – третий альбом, песня «Луи-Луи». Народ танцует, собравшись в кружки человек по пять-шесть.
   – Пошли бухнем, – говорит Вэк. – Клок пузырь самогона где-то надыбал.
   Мы смотрим на Клока. Он довольно улыбался.
   – А чего сразу не сказал?
   – Чтоб слюной не захлебнулись.
   Мы опять спускаемся вниз, выходим на улицу и заворачиваем за угол школы.
   – Закуски нет, надо голову нюхать, чтоб потом не шлифануть, – говорит Вэк.
   Делаем по глотку, потом нюхаем головы друг друга.
   – У меня еще одеколон есть, – Клок показывает маленький пузырек. – Так что, если кому мало…
   – Ты что, серьезно? – спрашиваю я.
   – Не-а, – ухмыляется он. – Я пока не ебанулся – одеколон пить. Вот намазаться можно, чтоб запаха не было.
   – Ну, на хуй, – говорит Вэк. – Подумают еще – и правда одеколона напились.
   – А может, выпьем его? – спрашивает Быра.
   – Хочешь – пей, – говорит Вэк.
   Возвращаемся в школу, снова заходим в актовый зал.
   – Ну, что, пошли танцевать? – спрашивает Быра.
   – Нет, давай посидим сначала, – отвечает Вэк.
   Деревянные стулья с откидными сиденьями сдвинуты к стенам, и на них сидят несколько баб. Среди них – накрашенная Анохина в джинсовой юбке. Волосы начесаны и залиты лаком. Быра подсаживается к ней и начинает что-то трындеть. Она – явно без охоты – отвечает. Быра говорит что-то еще, встает и возвращается к нам.
   – Ладно, давайте лучше танцевать, – говорит он.
   – Что, опять послала? – Вэк смотрит на него и ржет. Мы тоже.
   – Пошли танцевать, хули мы стоим, как лохи? – говорит Клок.
   Встаем в круг. Сейчас играет первый альбом «Модерн токинга», песня «Ю май хо, ю май со». Потом ставят «медляк», и мы садимся на стулья.
   После «медляка» снова встаем подрыгаться. В середине по залу идет какая-то тусовка. Некоторые перестают танцевать. Мы подходим поближе, посмотреть, что там такое.
   Гриб пиздит какого-то «старого» мужика» – ему лет двадцать пять, усатый. Подскакивает Обезьяна и тоже несколько раз дает ему по морде. Мужик падает.
   Включается свет, приходят Ленина и Сухая. Мужик сидит на полу и вытирает рукавом кровь из носа. Цыган подходит к Ленине:
   – Ленина Сергеевна! Он сам виноват. Вязался к нашим девушкам. А все из-за чего – пускают кого попало на дискотеки. Надо только учеников и бывших учеников, чтоб пример показывали, – он громко смеется.
   – Ладно, Остапчук. Ты бы уж лучше помолчал – нашелся мне тут пример. Бывшим ученикам на дискотеках тоже делать нечего. Как ты сюда прошел?
   – Места надо знать, Ленина Сергеевна, места надо знать.
   – Отведите его в туалет, пусть умоется, – она показывает на мужика.
   Он поднимается и сам выходит из зала.
   – Кто это? Ты его знаешь? – спрашиваю Вэка.
   – Да. Это сестроеб Куцого. Я его пару раз видел на районе.
   Свет потушили, и дискотека продолжается. Опять «медляк» – «Тайм» Скорпионсов.
   – Ну, пошли кого-нибудь пригласим. Хули сидеть? – говорит Вэк.
   Я рассматриваю толпу в поисках нормальной бабы, чтоб пригласить. Всех самых красивых уже пригласили. Недалеко стоит Кнопка из нашего класса, и я подхожу к ней.
   – Привет. Можно тебя пригласить?
   – Привет. Можно.
   – Я, правда, не очень умею.
   – Ну и я не очень. Не бойся.
   Она прижимается ко мне, но грудей я не чувствую, только лифчик, твердый какой-то. Танцевать медляки я вообще не умею. Мы топчемся, переминаясь с ноги на ногу.
   – Ты меня веди, – говорит Кнопка.
   – Куда?
   Она смеется.
   – Так говорят, когда танцуют. За собой веди, чтобы я делала шаги за тобой.
   – А, понятно.
   Мы топчемся так до конца медляка – мне показалось, что он длился минут десять.
   – Спасибо, – говорит Кнопка. Я улыбаюсь. Думаю, что если бы она не была такой мелкой и некрасивой, то, может быть, можно было бы…
   Иду искать своих. Бык сидит на стуле в углу.
   – Ну, как Кнопка?
   – Как, как? Я, может быть, первый раз в жизни с бабой танцевал.
   – Так я и спрашиваю – как?
   – Никак. Я же не умею.
   – Ну, позажиматься все равно можно. Правда, у Кнопки там ничего нет.
   – А видел, какую пилу Клок снял? Не с нашей школы. Курить пошли.
   – А Вэк?
   – Тоже курит, наверное. Подошел к какой-то козе, а она его послала, как щенка. Ну, он психанул и ушел.
   – А ты?
   Бык не отвечает.
   Приходят Вэк и Клок с какой-то накрашенной бабой в облегающих джинсах. Ей на вид лет семнадцать или даже больше.
   – Знакомьтесь, – говорит Клок. – Это Люда. А это Андрей, Вова и Саша.
   – Очень приятно, – говорит она блядским голосом и улыбается.
   – Ну, мы пошли танцевать, – говорит Клок.
   – Присоединяйтесь, мальчики, – говорит она, повернувшись к нам, и они уходят, взявшись за руки.
   – Нашла, бля, мальчиков, – говорит Вэк. – Хотя пила ничего. А эту дуру убью на хуй. «Я с колхозниками не танцую» – передразнил он. – Сама колхозница ебучая.
   – Ладно, успокойся. Ну ее на хуй, – говорит Бык. – Пошли лучше подрыгаемся.

* * *

   В первый день четвертой четверти в класс приходит новый пацан – с длинными волосами, с сережками в ушах, со всякими цепочками и заклепками на обычном школьном пиджаке. Неформал, короче говоря.
   Первый урок – история.
   – Вот, позвольте представить вам нового одноклассника – Мишу Иванова, – говорит Сухая. – Он переехал сюда с родителями из Ленинграда.
   Он встает и спокойно смотрит на нас, а мы все рассматриваем его, как придурка. У нас в городе, а тем более, на районе, неформалов еще не было. Кто-то из «старых» видел однажды в клубе металлиста с Космонавтов: с цепями, браслетами и прочей ерундой. Непонятно, зачем он вообще приперся на дискотеку: металлисты же такую музыку не слушают.
   – Конечно, Мише нужно будет привести себя в порядок, – говорит Сухая. – Там, в Ленинграде, может быть, свои правила, а здесь надо выглядеть, как все ученики. Срок – до завтра.
   На перемене мы с Вэком подходим к Неформалу.
   – Так ты правда из Ленинграда? – спрашивает Вэк.
   – Правда.
   – А чего сюда приехал?
   – С родителями. У меня папа военный, и его сюда перевели.
   – Понятно. А нахуя тебе эти сережки, волосы?
   – По музыке. Я «металл» слушаю, ну и…
   – Ну, надо постричься. Здесь так не ходят.
   – Почему?
   – Не ходят и все. Раз приехал жить на Рабочий, должен быть, как другие. Выебываться ты здесь не будешь.
   – Нет, ребята, вы чего?
   – Ничего. Будешь свой пацан – все будет классно, а будешь залупляться – тогда лучше вообще пиздуй на хуй в свой Ленинград.

* * *

   Назавтра Неформал сидит на первом уроке – географии – в том же виде. Все снова смотрят на него, но ему вроде как все до жопы. Сидит себе и смотрит в окно. После географии Сухая – она ведет у нас и историю и географию – подходит ко мне Вэку и Быку: мы позже других задержались в классе.
   – Ну, как вам новенький?
   Бык пожимает плечами.
   – Какой-то он деловой слишком, – говорит Вэк. – Выпендривается.
   – А у меня такое чувство, ребята, что он хороший парень на самом деле, – говорит Сухая. – Я это на самом деле чувствую. У меня за тридцать пять лет в школе чутье на хороших людей появилось. Но… Среда обитания, сами понимаете. Крупный город, почти столица, влияние буржуазной культуры… Опять же, капиталистическая страна под боком. Вот вы бы как-нибудь объяснили ему, что ли? Только по-хорошему, ребята, ну, вы меня понимаете. Никакого рукоприкладства, по-дружески. Скажите ему, что хотите с ним дружить. Предложите что-нибудь сделать вместе. В кино там сходить, ну, я не знаю… – Вэк ухмыляется, но Сухая не замечает. – Коллектив на самом деле – великая сила. А теперь – на урок.

* * *

   На следующей перемене идем за Неформалом в туалет. Мне не особо хочется его трогать. Он мне даже чем-то нравится, но все-таки он не свой пацан и ставит себя здесь слишком высоко.
   Он стоит у окна с сигаретой и прикуривает импортной прозрачной зажигалкой.
   – Дай сигарету, – говорит Бык. Неформал сует ему пачку, и Бык выгребает штук пять сигарет, дает по одной мне и Вэку, одну берет себе, а остальные кладет в карман. Все закуривают. Неформал забирает пачку, отворачивается и смотрит в окно.
   – Ты это самое, не отворачивайся, когда с тобой разговаривают, – начинает Вэк. – Мы вчера поговорили с тобой, думали, ты пацан нормальный, все поймешь. А ты не понял. Так что, придется по-другому разговаривать.
   – Ну, вы что, чуваки? Я думал, это вы так… В шутку.
   – Мы тебе не чуваки.
   Вэк дает Неформалу прямой в живот. Сигарета у него выпадает, он кашляет. Мы с Быком хватаем его за руки, а Вэк замахивается еще раз.
   – Чуваки, не надо, вы что? – говорит Неформал.
   Дверь открывается, и заходит Гнус.
   – Что здесь происходит? Курите?
   Он подскакивает к Быку, замахивается, но отводит руку.
   – А это еще что за чудо? Что за прическа? Чтобы завтра же постригся. Я лично проконтролирую. В восемь утра, перед уроками – ко мне в кабинет. И чтоб не курили мне в туалетах. А тебе, Вакунов, уже было последнее предупреждение – чуть не на коленях умолял не переводить в спецшколу…
   Звенит звонок.
   – Все, быстро на урок, – говорит Гнус.

* * *

   Я, Вэк и Клок едем в троллейбусе в центр – просто так, погулять, «поснимать» баб. На всех нас «клеши» и одинаковые пуловеры с квадратными вырезами. Клеши мы сшили в нашем ателье на Рабочем – ширина снизу – 26 сантиметров, а пуловеры недавно «давали» в промтоварном магазине, и наши мамаши, отстояв в очереди, купили их. Вэк держит в руках свой задроченный кассетник «Весна», из которого звучит «Модерн токинг», третий альбом.
   Вылезаем из троллейбуса и идем по центральной улице, мимо ободранных пятиэтажек, почти таких же, как и у нас на районе. Улица, правда, немного почище, бордюры побелены, а в пустых витринах висят подкрашенные свежей красной краской плакаты к Первому мая.
   – Смотри, ничего пилы, – Вэк показывает на двух баб впереди. Им было лет по шестнадцать.
   – Счас подойдем, зацепим, – ухмыляется Клок.
   Мы ускоряем шаг и догоняем их.
   – Здравствуйте, девушки, – бодро говорит Клок и улыбается.
   Они смотрят на нас как-то презрительно. Обе в джинсах и новых югославских «ветровках» – такие недавно «давали» в ГУМе, и некоторым у нас на районе купили.
   – А куда это вы идете? – продолжает Клок.
   – А это что, допрос? – говорит одна.
   – Катитесь в свой колхоз, – еще злее говорит вторая, и они ускоряют шаг, почти бегут.
   – Э, что за базары такие, надо разобраться, – говорит Вэк.
   – Ладно, ну их на хуй, – Клок смотрит им вслед. – Хотя пилы заебись.
   – Хуйня, найдем еще, – говорю я.
   Но мы так никого и не находим, шляемся по центру, пробуем подколоться еще к одним бабам, но они нас тоже посылают. Покупаем в центральном универсаме пива и садимся в парке на лавочку.
   – Тут хуй ты кого снимешь. Все нормальные бабы уже с кем-то ебутся, – Вэк делает недовольную рожу.
   – Ясный хуй, – говорит Клок. – Если бабу никто не ебет, значит она никому не нужна. У каждой нормальной бабы есть пацан, и он ебет ее постоянно, а те – кто со всеми ебутся, – бляди и проститутки. От них только трипером заразиться можно. Гриб с Гуроном заразились трипером от одной блядины, потом ездили в кожвендиспансер, лечились.
   – А как найти такую, чтоб и нормальная и ебалась? – спрашиваю я.
   – Очень просто, – ухмыляется Клок. – Любая баба хочет ебаться. Даже если у нее пацан есть или говорит, что целка, все равно ее можно раскрутить. А если бабу раскрутить не можешь, значит хуевый ты пацан. Нет таких баб, которые не дают, есть только пацаны, которые не умеют попросить. Понял?

* * *

   В кабинете истории вывесили стенгазету «Молния 8«б». В ней – карикатуры на тех, кто плохо учится или поведение плохое. Карикатуры ни на кого не похожие, зато в подписях – и я, и Вэк, и Быра, и Клок, и Бык и даже Кощей с Куней.
   – Видели? – говорит Вэк. – Это все Егоров, только он умеет рисовать. Пошлите дадим ему пизды.
   – Может, не надо? Вдруг списать когда-нибудь понадобится?
   – Не ссы. Найдем, у кого списать. У баб списывать будем. За жопу возьмешь – сразу даст списать, ну и все остальное тоже.
   Егоров сидит за партой с учебником – все он что-то учит, чтоб пятерку получить. Мы подходим.
   – Привет, – говорит Вэк. – А ты чего не читаешь? Интересная стенгазета.
   – Повторить надо.
   – А нахуя ты это сделал?
   – Что сделал?
   – Газету.
   – Мне Сухая сказала – я нарисовал. Я же не вас рисовал, а просто… Как бы нарушителей. А подписи другие делали.
   – Но там же написано, что это мы. Значит, про нас.
   – Ничего не про вас, пацаны.
   – Про нас, не про нас – кого ебет?
   И Вэк дает ему оплеуху. Егоров вскакивает.
   – Вы, что, пацаны?
   – Сядь, – говорит Бык и дает ему кулаком в нос. На парту падают несколько капелек крови. Звенит звонок. Мы идем на свои места.

* * *

   В понедельник на политинформации Сухая спрашивает:
   – Все газеты принесли?
   Никто не отвечает. Она смотрит на столы – у всех, кроме Быры, Быка и Вэка газеты есть. Я принес «Комсомольскую правду», но ничего в ней не прочитал.
   – Ладно. Газеты почти все принесли. А прочитали хоть что-нибудь?
   Все притихли, никто не хочет высовываться.
   – Меня поражает ваша пассивность, ребята. Мы живем в такое сложное время. Раньше все было понятно: вот друг, вот враг. А сейчас враг может легко замаскироваться. Да, Перестройка – это хорошо, но это и возможность для врагов воспользоваться ситуацией и нанести нам удар.
   – Что, будет война? – спрашивает Кузнецова с первой парты.
   – Нет, в обычном смысле войны не будет. Будет война идейная, и она, можно сказать, уже идет – война за сохранение наших коммунистических идеалов, которые многим хочется раздавить.
   Сухая останавливается, обводит взглядом класс. Ее мало кто слушает: переговариваются между собой, смотрят в окно, читают газеты.
   – И вы, ребята, должны понять, что коллектив – это очень важно, что надо быть один за всех и все за одного. И, кроме того, своей плохой учебой и политической безграмотностью вы играете на руку врагу.
   – А кто враг сейчас – американцы? – снова спрашивает Кузнецова.
   – Сами скоро поймете.
   – А зачем это вы нас пугаете? – говорит Неформал. Он постригся и снял серьги. – Мы газеты читаем и телевизор смотрим. Ситуация меняется: разрядка напряженности, перестройка, демократизация, а вы нам про каких-то врагов. Нету сейчас больше врагов.
   Все смотрят на Неформала, а Сухая нервно кусает свои синие губы.
   – Видимо, в той школе, в которой ты учился, Иванов, идеологическая работа была поставлена не на высшем уровне, вот ты и напитался всякой антисоветской пропагандой. Враги у нас есть и будут всегда, потому что мы – первое коммунистическое государство в мире. Только когда во всем мире будет построен коммунизм…
   Неформал хохочет. Смотрит прямо на нее и хохочет.
   – Вон из класса, – говорит Сухая.
   Он берет сумку и выходит. На роже у Сухой красные пятна, и она задыхается.
   – Я сейчас, – говорит она и выходит.
   – Заебись он ей, – говорит Вэк. – А представьте, если б Сухая счас взяла и подохла. Интересно, Неформала бы судили?
   – А за что его судить? – спрашиваю я.
   – Ну не знаю…
   – Что, может, надо его отпиздить? – поворачивается с первой парты Бык.
   – На хера? Ну, поучили мы его прошлый раз, а что мы с этого имели? Сухая все равно «неуды» поставила. Пошла она на хуй, дура.

* * *

   – Э, иди сюда скорей, – зовет меня Вэк, когда я подхожу к остановке. За ларьком с талонами и проездными стоят Бык, Клок, еще пару пацанов с района – Кузя и Зеня, а в середине круга – ебанутый Леша. Он когда-то учился в нашей школе, когда я был классе первом или во втором. Он уже тогда был выше всех в своем классе, а сейчас вообще под метр девяносто.
   – Леша, потанцуй нам, – говорит Вэк.
   Леша дебильно улыбается, и изо рта у него вытекает слюна.
   – Давай, не выебывайся, а то сейчас отпиздим – видишь, сколько нас много?
   – А какой танец, быстрый или медленный? – голос у Леши – как у третьеклассника.
   – Давай быстрый.
   Леша начинает фальшиво петь «Посмотри на меня, братец Луи-Луи-Луи» и крутит жопой и махает руками.
   – Ладно, заебись, хватит. Теперь медленный, – говорит Вэк.
   Леша разводит руки далеко в стороны и топчется и поворачивается на месте и тоже что-то напевает себе под нос, только теперь тихо, и поэтому нельзя понять, что.
   – Все, концерт окончен. Теперь пиздуй отсюда, – Вэк дал ему подсрачника, потом остальные, я тоже. Леша убегает, разбрасывая ноги в стороны, как обычно бегают бабы.
   – А брат у него старший – нормальный, здоровый такой мужик, каждый день пьет, – Вэк смотрит Леше вслед. – Мамаше говорили не рожать, а она родила, вот такой и получился…

* * *

   Мы с Вэком курим в туалете, а рядом, в коридоре, стоят и трындят Синицкая со Шваброй.
   – Надо обязательно сходить в гастроном, купить костей, – говорила Синицкая. – Мне Тамара Ивановна говорила, что вчера давали. Такие хорошие кости – и всего по рупь-тридцать.
   – Это в гастрономе возле остановки?
   – Да, в нем. Там еще книжный магазин рядом. И хороший, должна вам сказать. Как-то зашла на днях – Мориса Дрюона давали. Я взяла.
   – Да, магазины здесь хорошие. Сам район отвратительный – из-за химзавода этого, ну, и контингент соответствующий, а магазины – ничего. Ну, мне на урок. Всего хорошего.
   Они уходят.
   – Костей ей, блядь, суке захотелось. Пусть сходит на клейзавод – там не только костей дохуя, там и с крысиной еще можно… – говорит Вэк.
   Мы хохочем, бросаем бычки в унитаз и идем на урок.

* * *

   На истории приходит Ленина, вызывает Сухую, и она потом нам сообщает:
   – Ребята, сейчас идем убирать улицу. В город приезжает правительственная комиссия. Надо, чтобы улица была чистой, чтобы не ударить в грязь лицом. Давайте, быстренько в подвал за инструментами. Я вас буду ждать на крыльце.
   – Я не пойду, – говорит Неформал. – Я не обязан убирать улицу из-за какого-то начальника.
   – А причем тут начальник? – Сухая удивленно смотрит на него. – Тебе что, приятно идти в школу по грязной улице?
   – Мне все равно.
   – Ну, как знаешь. Но, если не пойдешь, поведение «неуд» за неделю.
   – Не имеете права. Я в районо напишу.
   Сухая ничего не отвечает. Он уходит.