Козлов Владимир Владимирович. Гопники

   – Хорошо.

* * *

   Бумага приходит в школу уже через несколько дней: поторопились, козлы. Я тусанулся – вдруг выгонят? Когда рассказал Быку с Вэком – они говорят: ну и что, пойдешь в вечернюю. Ничего не понимают пацаны. Какая может быть вечерняя школа? Родители охуеют, если я хотя бы, десять классов в нормальной школе не закончу. Я же у них один. Они надеялись, что стану «нормальным», в институт там поступлю…
   На классном часу – собрание, «разбирают» меня. Я знаю, что пацаны против меня ничего не скажут – им это не надо, а бабы повыделываются обязательно.
   Начинает Классная:
   – Я скажу что-то в некотором смысле банальное, но ведь так оно и есть на самом деле. Пропадает человек, просто пропадает. Ты ведь, Андрей, способный парень, из хорошей семьи. Мог бы хорошо учиться, а вместо этого якшаешься со всякой шпаной. Зачем тебе это надо?
   Я молчу и смотрю в окно.
   – Нет, Андрей, ты здесь отмалчиваться не будешь. Раз мы ради тебя здесь собрались, то будь добр, объясни нам, пожалуйста. Ответь на конкретный вопрос: зачем тебе это надо?
   – Что надо?
   – Ну, вот, начинается. Зачем надо пить алкогольные напитки, гулять со всякой шпаной, попадать в милицию?
   Я молчу.
   – Ну, вот, видишь, тебе даже и сказать нечего.
   Потом встает «шестерка» Сафонова – противная дура, дочка Инессы, которая ведет математику, только не в нашем классе.
   – Ты позоришь наш класс, – говорит она. – Ты хоть сам понимаешь это? Из-за тебя нам могут не дать поездку в Ленинград в конце учебного года. Ты это понимаешь? Тебе надо взяться за ум.
   Не твое дело, дура. Иди дальше «шестери» учителям, сука. Другие сидят и не слушают, им насрать и на меня и на собрание, главное, чтобы скорее отпустили домой. На поездку в Ленинград, может быть, и не насрать, но я не верю, что из-за меня ее могут не дать.
   – Ну, что с тобой делать, Андрей?
   У Классной такой вид, типа она волнуется за меня, типа ей не все равно, что из меня получится. Какое ей дело?
   – Ничего не надо со мной делать. Я больше так не буду.
   Сказал – и самому противно: как в первом классе, бля. Некоторые смеются.
   – Ты же взрослый человек, Андрей. Сказать «больше не буду» – мало. Тебе надо поменять образ жизни, найти нормальных друзей, взяться за учебу, – говорит Классная. – Не все потеряно. Ты мог бы хорошо учиться, поступить в институт.
   Я молча слушаю. Пусть говорит, что хочет. Чем быстрее скажет, тем раньше все закончится, и я пойду домой.

* * *

   Вечером прихожу на остановку. Там сидит Бык – уже немного бухой – видно пропил остатки стипухи.
   – Ну, что, выебли тебя я классе? – спрашивает он.
   – Так, немного.
   – И что теперь?
   – Ничего. Строгий выговор. Еще одна бумага – выгонят.
   – Не ссы. Понты все это. А вот Вэка выгнали из хабзы.
   – Откуда ты знаешь?
   – Он заходил сегодня.
   – Что, за эту бумажку?
   – Не только. Он еще и мастаков пиздил, и не учился ни хера.
   – Смотри, вон та баба, которая с Неформалом.
   Она подходит к остановке.
   – Пошли поговорим, – говорит Бык. Я остаюсь сидеть, а он стает и подходит к ней.
   – Привет. Сигарету хочешь, – Бык вытаскивает из кармана пачку Космоса. Она смотрит на него, как на малолетку, который доколупывается до взрослой тетки, и ничего не говорит.
   – Ты же на этом районе живешь, а мы – свои пацаны здесь. Давай познакомимся.
   – Не надо нам знакомиться. До свидания.
   Она отходит на пару метров в сторону.
   – Ну, как хочешь.
   Бык возвращается ко мне.
   – Зачем тебе эта коза? – говорю я. – Ты что, ее снять хочешь?
   – Ну, не знаю… – Бык тупо улыбается.
   – Пошли лучше к Вэку, – говорю я.
   – Ну, пошли.

* * *

   Вэк дома один.
   – Ну, что? – спрашивает Бык.
   – Нихуя. Давай бухнем.
   – Давай.
   Он ставит поллитра водки и закуску – сало с чесноком и хлеб – как всегда. Водка уходит быстро. Вэк начинает выделываться:
   – Мне учило до жопы. Выгнали – и заебись.
   – А что ты делать будешь? – мне тоже дало, и голос – как не свой.
   – Работать пойду. Деньги зарабатывать – на химзавод. Буду триста рублей иметь, не то, что ты Бык, в своем училе и тем более ты, Гонец, в школе.
   – Заебись. Будешь нам проставлять.
   – Ага. Дождешься.
   – Блядь, сигареты кончились, – Бык зажимает в кулак пустую пачку из-под Космоса. – У тебя есть, Вэк?
   – Нету.
   – А у тебя?
   – Нет.
   – Пошли за сигаретами.
   – А может, ты один сходишь?
   – Как один? Одному неохота.
   – Ну, ладно. Пошли.
   Надеваем куртки, спускаемся и идем в магазин.
   Навстречу – подруга Неформала.
   – Смотри, Вэк, подруга Иванова, – говорю я.
   – Знаю. Видел я их, блядь. Неформалы ебучие.
   Она приближается.
   – Ах, какая встреча! – Вэк загораживает ей дорогу. Она хочет обойти, но он не дает.
   – Пошли, зачем тебе она? – говорит Бык.
   – Как это зачем? Она же с этим пидарасом ходит. Нормальных пацанов не уважаешь, а со всякими волосатыми трешься? – Вэк хватает ее за волосы.
   – Отъебись ты от нее, Вэк. Пошли за сигаретами.
   – На тебе сигареты, – он вытаскивает у нее из кармана пачку Беломора и швыряет Быку. Бык не ловит, и пачка падает на тротуар.
   – Отпусти меня, – говорит она. – Тебе же потом хуже будет.
   – А ты меня не пугай.
   Вэк бьет ее кулаком в нос.
   – Ну, а ты что стоишь? – кричит мне Вэк. – Ебни ей тоже.
   Мне неохота бить бабу, но и с Вэком ругаться тоже не хочу, а оттого, что пьяный, все вообще по хуй. Я бью ей кулаком в плечо. Потом Вэк – в живот.
   – Смотри, сука. Не будешь своих пацанов уважать, а со всякими неформалами шляться – будет еще хуже.
   Он отпускает ее волосы. У нее течет кровь из носа и дальше по подбородку.
   Она уходит.
   – Нахуя ты к ней лез? – спрашивает Бык.
   – Пусть не ставит себя выше консервной банки. Думает, если ходит с волосатым хером, так уже деловая.
   – А тебе не по хуй, кто с кем ходит?
   – Нет, не по хуй.
   – Ну, она баба, все-таки.
   – А мне насрать, что баба. В моем районе никто передо мной выебываться не будет.

* * *

   В субботу вечером гуляем с Быком, Вэком и Клоком. Подходим к ресторану – его недавно открыли, вернее, не открыли, а просто повесили на столовой вывеску «Ресторан». Днем там, как и раньше, обедают водилы с автобазы, а вечером почти всегда пусто, хоть и открыто до одиннадцати. Бухнуть, конечно, можно, но дорого, и пацанам не наливают, только «старым». Так что, лучше уж на точке брать самогон. По выходным здесь празднуют свадьбы и дни рождения, но это было и раньше, до вывески «Ресторан».
   Мы заглядываем с улицы в окно. Моргают огни цветомузыки, а все остальное закрывает занавеска.
   – Что, опять свадьба какая-нибудь? – спрашивает Бык.
   – Ясный хуй, свадьба, – Вэк сплевывает на стекло.
   – Подойти, что ли? Вдруг нальют? – не может успокоиться Бык.
   – Охуенно тебе нальют. Догонят и еще нальют. Таких, как ты, знаешь сколько? Если б всем наливали, здесь бы уже полрайона стояло.
   – А-а-а.
   – Хуй на.
   Я и Клок все это время молчим. Настроение поганое, делать нечего, бабок нет, и домой переться еще рано.
   Из ресторана выходят двое пацанов с бабой. Пацанам, может, лет по двадцать, и ей, наверное, тоже. Они не с нашего района. Я их раньше здесь не видел.
   Вэк смотрит на нас и подмигивает.
   – Привет, – говорит он и загораживает дорогу одному из пацанов. Тот его обходит, как будто столб какой-нибудь, и они втроем продолжают про что-то базарить между собой.
   – Э, ты, что, не понял? – кричит Вэк и догоняет их. Мы не спеша идем следом.
   – Что такое? – спрашивает пацан.
   – Как что такое? С какого вы района?
   – А тебе какое дело?
   – Большое и толстое. Дай мне рубль.
   Они остановились и не знают, что делать. Но видно, что не соссали. Пацан поглядывает на ресторан, но на крыльце никого нет, а если крикнуть, то не услышат: далеко уже отошли. Мы подходим ближе.
   – Ребята, вы чего? – спрашивает второй пацан. Баба жмется к нему поближе. Наверное, это его баба.
   – Гоните по рублю – потом идите, куда хочете, – говорит Вэк.
   – А не жирно тебе будет? – говорит первый.
   – Счас увидишь, жирно или нет.
   Бык бьет первому пацану в глаз, а мы с Клоком кидаемся на того, который с бабой. Она начинает орать.
   – Что ты ревешь, сука? – Вэк хватает ее за волосы и притягивает к земле. Бык махается с первым пацаном, а мы с Клоком мочим второго. Клок попадает ему по яйцам, и пацан готов, остается только добить ногами. Вэк отшвыривает бабу и идет помогать Быку. Пацан падает, и они тоже вдвоем доделывают его ногами, стараясь попасть по морде, чтобы сломать нос или выбить зубы. Он закрывает рожу руками.
   Мимо проходит старуха из тридцать седьмого дома.
   – Вечно мира им нет, – бурчит она себе под нос.
   «Наш» пацан тоже уже не сопротивлялся, зато его баба пытается нас от него оторвать, хватая за руки. Клок разворачивается и дает ей оплеуху. Она отступает назад.
   – Может затянем ее куда-нибудь и выебем? – спрашиваю я.
   – Ну ее на хуй, суку.
   – Все, уябываем! – кричит Вэк. Из ресторана к нам бегут трое каких-то пацанов.
   – Разбегаемся, – орет Бык. Я бегу через дорогу, потом налево – чтоб не под окнами ментовки – и во дворы пятиэтажных домов, потом к школе. Останавливаюсь. Вроде никого. Сажусь на крыльцо передохнуть. Смотрю на свой кулак – он рассечен в двух местах.

* * *

   – Зря ты на них залупнулся, – говорю я назавтра Вэку. Мы сидим на остановке.
   – Почему зря? Тебя догнали?
   – Нет.
   – И меня не догнали. И Быка с Клоком тоже не догнали. А что, пусть на своем районе всякое говно выебывается?
   – Ну, они сами не лезли. И ты не знаешь, кто они такие. Может, не лохи. Видел, они не соссали.
   – Хватит базары гнилые разводить. Они там сидят, бухают, с бабами зажимаются, а мы ходим по району без бабок, как малолетки. Заебись?
   – Ну…
   Напротив остановки останавливается машина. «Жигули». Хлопает дверь.
   – Они?
   – Они.
   Сваливать поздно. К нам идут четверо здоровых пацанов и тот, который вчера был с бабой. У него под глазом «финик» и губы разбиты.
   – На силу есть сила, – говорит один. У него был поломанный кривой нос, а на ногах – «адидасы». – Так ведь?
   Я успеваю только подумать, какой Вэк все-таки придурок. Меня бьет вчерашний пацан. Несильно, скользящим по уху.
   Пацан со сломанным носом мочит Вэка. Видно, он боксер или просто умеет махаться.
   Пацан бьет меня еще раз, в живот, но опять не очень сильно. Потом бью я, отталкиваю его и бегу. Успеваю только завернуть за остановку. Двое «быков» догоняют меня и хватают за куртку. Один бьет ногой по спине, я падаю, и они начинают меня молотить ногами.
   Я закрываю голову руками. Они месят меня минут пять, потом уходят.
   Спина и ребра горят. Наверное, ребро сломали, суки.
   Встаю и иду к остановке. Этих уже нет. На скамейке сидит Вэк. У него разбита вся морда – нос, губы, под глазами «финики»: они пока красные, только потом посинеют. Он выплевывает обломок зуба.
   – Блядь, хуесосы, – говорю я. – Пошли в контору, скажем Обезьяне, остальным пацанам, найдем этих козлов и в жопу выебем.
   – Пошли.
   Обезьяна в конторе. Он слушает нас, кривит губы, морщится и от этого становится вообще уродом.
   – Вы сами долбоебы, – говорит он. – Не надо было заебываться на кого попало. Говорите, на зеленой «шестерке», все спортсмены, один с носом? Знаю, кто это. Центровые пацаны. Фарцовщики или хуй там их знает кто они. Зеня их знает: он сам с Кузей фарцует жвачками там, берут у этих, а эти – типа самые основные, знают, где все брать.
   – И что, ничего нельзя сделать?
   – Ничего. У них все подвязано, никто на них не полезет.
   – Но эти, вчерашние… Эти лохи были, – говорю я.
   – Может и лохи, зато друзья у них… Следующий раз не лезьте. И вообще вам советую – кончайте хуйней заниматься. Бабки надо делать, чтобы на водку было и на блядей, а не ходить – по пять копеек стрясать.

* * *

   На алгебре приходит военрук, забирает всех пацанов. Ведет нас на третий этаж, к люку на чердак.
   – Залезайте, – говорит он.
   На чердаке уже ждет завхоз Сергеич, старый алкаш. Он всегда ходит по школе в задроченном синем халате и с молотком в кармане. Несколько раз у него этот молоток вытаскивали и бросали в унитаз в мужском туалете.
   Я никогда раньше не был на чердаке школы. Он весь засыпан обломками кирпичей, штукатурки, досками и какой-то соломой, и все это засрано голубями. Несколько голубей летают по чердаку или сидят на досках.
   – Берите доски, камни – что хотите, – и кидайте в этих гадов, – говорит Сергеич. – Гоните их на хуй через окно.
   Чердачные окна открыты. На улице дождь, и слышно, как капли стучат по крыше.
   Мы хватаем палки и кирпичи и начинаем швырять в голубей. Бегаем по чердаку, как охуелые, мочим этих блядских птиц. Повсюду перья, а солома и доски обмазаны кровью тех, в кого попали. Спасаясь, некоторые кидаются в окна, но мы стараемся никого не выпустить, всех добить. Андреич стоит в углу и улыбается своей дебильной улыбкой.

* * *

   Вечером выхожу погулять. На остановке никого нет, и я прусь в «контору»: вдруг, там кто-нибудь сидит. Долго стучу – не открывают. Потом Обезьяна спрашивает:
   – Кто там?
   – Я.
   – А, Гонец? Ну, заходи. Мы тут бухаем.
   В конторе еще Цыган, Бык и еще несколько пацанов с района. На ящиках – бутылок десять чернила, нарезанный хлеб и сало.
   – Откуда столько бухалова? – спрашиваю я.
   – Хотабыч принес, – Цыган ржет. Он был уже здорово датый, остальные тоже.
   – Обезьяна типа на залет собрал, – говорит Бык, и все лыбятся. – Прошел по всяким лохам – говорит: такое дело, залетели пацаны, поехали за свой район, а их менты повязали, хотят дело повесить. Ну, и дают – кто – трульник, кто рубль.
   Мне наливают в чью-то рюмку, я выпиваю и закусываю хлебом.
   – Счас бы бабу протянуть хором, – говорит Обезьяна. – А где Клок? Пусть бы привел своих из учила – поварих. Мы б тут их обработали.
   – Клок с какой-то бабой ходит, типа на постоянке, – говорит Бык.
   – Откуда ты знаешь? Он что, говорил?
   – Ничего он не говорил. Я его видел с ней пару раз в троллейбусе. Спрашиваю – кто. Говорит – так, баба из учила.
   Я сижу рядом с Обезьяной. Он уже пьяный в жопу и начинает молоть всякую херню.
   – Нахуя ты в девятый класс пошел?
   – Так просто.
   – Хуйня все это. На хуй не нужно. Может еще в институт потом?
   – Не знаю.
   – Вообще, это твое дело. Ты свой пацан, ходишь за район. Так что это меня не ебет – в институт там или куда. Но я тебе говорю как старый уже пацан – все это на хуй не надо. Институт, хуют – все это хуйня.
   – Я ж тебе не говорю, что в институт собрался.
   – А какая хуй разница – говорю, не говорю. Я только одно знаю… Это самое… Институт – это все хуйня. Потом что – сотню рублей? А что такое сотня рублей? Ты ни хера не понимаешь еще, что такое сотня рублей, потому что ты это… Ты молодой еще, но это все хуйня. А насчет бабок? Ну, это, я тебе скажу. Вон, Цыган устроился на мясокомбинат, в охрану. Знаешь, сколько он имеет?
   – Не знаю.
   – И не узнаешь. Потому что он цыган. Но много – я тебе отвечаю. Или Белый. Белого знаешь?
   – Ну, так. Наглядно.
   – Он штаны шьет. Сегодня материал – завтра штаны. Тридцать рублей, а если джинсы, то пятьдесят. И клепки-хуепки там тебе поставит, и фирму, если надо. Так что, смотри, Гонец. Мотай на ус. Давай еще выпьем.
   Чернила больше нет. Все разошлись, остались только я, Бык, Обезьяна и еще один пацан – Паша. Бык уже вырубился.
   – Буди его и волоки домой, – говорит Обезьяна.
   – А может, здесь оставить?
   – Не надо. Он тут всю контору зарыгает. Забирай его.
   Я трясу его за плечо:
   – Вставай.
   Бык что-то мычит.
   – Вставай, пошли домой.
   – Ни ху-у-у-я.
   – Домой пошли. Хули ты тут расселся? Контору закрывать пора.
   – Нет. Ху-у-у-я. Нет.
   – Вставай.
   – Да нет… Как?
   – Что как? Хватит ебать вола. Пошли.
   Я хватаю его за плечи и волоку. У самого тоже самолетики в голове летают. Паша помогает вытащить Быка из «конторы». Его куртка остается там.
   Держу Быка, чтоб не упал – бесполезно. Он все равно валится, потом встает на карачки и начинает тошнить. Его блевота вся красная – от чернила. Я отхожу в сторону метра на два, закуриваю. Бык кончает блевать и зовет меня:
   – Э, Гонец, это ты?
   – Я.
   – А где мы?
   – Что, не видишь? Возле «конторы». Идти можешь?
   – Не знаю.
   – Вытри рожу сначала. Платок есть?
   – Нет.
   Я бросаю ему свой – помятый и сопливый. Он вытирается и швыряет его в лужу блевоты.
   – Обезьяна тебя выебет за то, что прямо возле конторы нарыгал, – говорю я.
   – Не ссы. Пошли лучше отсюда.
   Я беру его за руку и веду. От него воняет блевотой.
   – А заебись побухали, а? – спрашивает Бык.
   – Нормально.
   Я довожу его до квартиры, прислоняю к дверям, звоню и ухожу.

* * *

   Вечером в субботу большой сбор. Приезжаем к «клубу» – там Космонавты: человек сорок, а нас как минимум пятьдесят. Даем им пизды? Ни хера подобного. У них – металлические шары. Их «основы» орут: не подходите, а то закидаем шарами на хуй. Обезьяна говорит: насрать на шары, они все ссули, кидать не будут, это все понты, так что, полезли, вперед. Мы срываемся на Космонавтов всей толпой. Они кидают шары. Паше – в колено, Зене – в живот, а Грузину – в самую башку, но хорошо, что скользящим, а то был бы ему капут. Дальше никто не идет, все разворачиваются. Еще один шар ударяется в спину Быку. Мы все соссали и разбегаемся. Обезьяна орет – куда вы, суки? – но и сам убегает. Отбегаем метров на двести и останавливаемся. Космонавты не бегут, а стоят и ржут и показывают руками – «сосите хуй».
   – Бля, пидарасы, – говорил Обезьяна. – Они бы еще с ломами вышли.
   – Да, против лома нет приема, – Бык тупо смотрит на нас и трогает спину, куда ему ебнуло.
   – Если нет второго лома, – кричит Цыган. Он улыбается, типа все нормально.
   – Ладно, мы еще с ними встретимся, – Обезьяна злобно смотрит на Космонавтов. – Ты как, в норме? – спрашивает он у Грузина.
   – Какое там в норме, бля?
   Из головы у него течет кровь, и он промокает ее носовым платком.

* * *

   Я выхожу погулять и встречаю Клока.
   – Как дела?
   – Нормально.
   – С Кузьминой еще ходишь?
   – Не-а.
   – А что так?
   – Ты что, я ни с кем долго не хожу.
   – Отодрал и бросил?
   – Ну, почти так.
   – И не жалко было? Она ж еще малая.
   – А хули жалко? Я заставлял ее, что ли? Я ведь не силой ее – она сама говорит: хорошо. Типа влюбилась. Дура еще. И мамаша у нее такая – каждый месяц – с новым мужиком.
   – А папаша?
   – Он с ними не живет давно. Они говорят, что выгнали его, но я не верю. Ее мамаша такая стерва, что любого заебет. Скорее всего, сам ушел.
   – Ну, и как тебе с ней?
   – Ну, как? Только, что целку первый раз – интересно: кровь там, хуе-мое, а на самом деле – только лишняя морока. Кроме того, она ничего еще не умеет – малая. С ней кайфа особого нет. Лучше всего – когда бабе лет восемнадцать хотя бы, чтобы уже умела ебаться, а целки всякие – пошли они в жопу. А Кузьмина теперь пойдет по рукам.
   – Думаешь? Она же отличница.
   – А хули разницы – отличница, двоечница? Ты думаешь, только те ебутся, про которых все знают? Так это самые последние, такую я бы и не стал ебать. Мне один мужик – пили вместе – правильно говорит: не надо ебать блядей, надо ебать порядочных женщин. Понял? А такая, которая ходит по школе в грязных спортивных штанах под платьем, ее пусть алкаши за бутылку чернила дерут.

* * *

   Первого мая иду с классом на демонстрацию. Можно было забить на нее, но я решил сходить. Нас заталкивают в троллейбусы – как кильки в банку – чтобы везти без остановок в центр города. Я заскакиваю среди первых и успеваю сесть. Рядом садится Карпекина. Мы никогда не разговариваем и не здороваемся, но сегодня она сама заводит разговор:
   – Как твои криминальные друзья поживают?
   Она это спрашивает по-нормальному, без подъебки, и поэтому я не посылаю ее на хер, а отвечаю:
   – Ты имеешь в виду Быка с Вэком?
   – Ну, и их тоже.
   – А остальные не друзья. Так, знакомые. Бывшие одноклассники, как и твои тоже. Слышала про Быру?
   – Слышала и очень обрадовалась. Я всегда знала, что он сядет. Он подонок.
   – Он ссуль. Если бы не соссал, на него другие дела бы не повесили.
   – Ты ничего не понял. Дело же не в том, что повесили.
   – А в чем?
   – В том, что он сам к этому шел.
   – Ладно, давай переменим тему.
   – Можно, конечно. Но я тебя не понимаю. Зачем тебе все это? Разве интересно?
   – Что интересно?
   – Ну, драки район на район. Водка.
   – А что тут такого?
   – Ничего. Я не хочу говорить как Классная или другие учителя – они ничего дальше собственного носа не видят. Но в чем-то они правы. Ты мог бы иметь нормальных друзей, нормальную девушку. А какой нормальной девушке будет интересен хулиган и алкоголик? Ты сам видишь, что за девушки ходят с твоими друзьями.
   – А что такого? Нормальные девушки.
   – Ты так говоришь только чтобы мне противоречить.
   – Может быть.
   – Не может быть, а да.
   Троллейбус останавливается, и все бросаются к дверям, расталкивая друг друга, под визг учителей, которые ни хрена не могут сделать.
   Троллейбус стоит в самом центре, недалеко от площади Ленина, через которую должна была пройти демонстрация. До начала еще больше двух часов. Стоять и ждать в школьной толпе не охота, и я иду гулять.
   С забитой припизженными демонстрантами улицы сворачиваю во двор. Там какие-то мужики-работяги прислонили свои флаги и транспарант «За перестройку и демократию» к стене и разливают по рюмкам водку.
   – Мужики, не нальете тридцать капель? – спрашиваю я.
   – А не рано еще? Какой класс?
   – Десятый.
   – Ну, тогда можно.
   Мне наливают рюмку и суют в руку бутерброд из хлеба с кровяной колбасой.
   – Спасибо. С праздником вас.
   Я выпиваю и иду дальше. Во каждом дворе – такая же бухающая компания. В одной из них замечаю папу. Он стоит с какими-то алкашами возле детской песочницы, с рюмкой вина в руке, и базарит, а они слушают или, хотя бы, делают вид, что слушают.
   – … Вот это было время. Начало семидесятых. Сразу после Вудстока. Первые хиппи. «Лед зеппелин», «Дип перпл». Ну, «Битлз» тоже, конечно, но «Лед зеппелин» все равно лучше…
   – А что ты думаешь про Горбачева? – перебивает его мужик в кепке с колхозно-дебильным лицом.
   – Ничего не думаю. Время ушло. Все это нужно было делать раньше.
   Я подхожу.
   – Привет, папа.
   – Привет.
   – Знакомьтесь – это мой сын Андрей, очень хороший парень.
   – А можно и мне с вами выпить? По случаю праздника?
   – Можно, конечно. Ребята, стакан моему сыну организуйте, пожалуйста.
   Один из мужиков сует мне граненый стакан с недопитыми каплями «чернила» на дне. Я стряхиваю капли в траву, а другой наливает мне из бутылки Агдама.
   – Ну, за праздник. Какой ни есть, а все-таки. В жизни должно быть место празднику! – говорит папа, и чокаемся только мы с ним, потому что ни у кого больше нет стаканов.
   Я выпиваю одним махом и отдаю стакан одному из мужиков. Папа пьет вино мелкими глотками, «смакует». Ему насрать, что мужики ждут.
   – Выпивай скорей, не держи, а то деньги вестись не будут, – говорит мужик в кепке.
   – Деньги – дерьмо, – отвечает папа. Потом поворачивается ко мне.
   – А где твои друзья, одноклассники?
   – Там, – я машу рукой в сторону площади Ленина.
   – Ты, в общем, правильно говоришь, – говорит папе мужик в кепке. – Но про Горбатого ты мало сказал. Ты главного не сказал. Что он, бля, турист сраный, а Райка его – обезьяна облезлая. Правильно?
   – Неправильно. Да, он, конечно, неинтеллигентный человек, но что-то в нем есть.
   Папа допивает наконец свое вино.
   – Пошли, сын, отсюда. Эти пролетарии ничего не понимают.
   Мне уже дало неслабо, оттого, наверное, что водка смешалась с вином, и получился «ерш».
   – Ну, я, это… к своим пойду, – говорю я.
   – Ну, давай, давай.
   Папа хочет пожать мне руку, потом, вспоминает, что мы вечером увидимся дома, – хотя он, скорее всего, будет пьяный в жопу и я, может быть, тоже – и прячет свою руку в карман.
   С трудом я нахожу своих, хотя мог и не искать вообще: на хера мне эта демонстрация вонючая? Гнус замечает, что я пьяный.
   – Ну, это еще что? Где ты уже выпил?
   Я молчу.
   – Иди домой, не позорь школу.
   – Как домой? Троллейбусы не ходят.
   – Ладно, вставай тогда в середину колонны, чтоб в глаза не бросаться.
   Так говорит, типа для меня это кайф охренительный: пройти в этой сраной колонне мимо трибуны, не которой стоят всякие гондоны и обезьяны и улыбаются и машут руками.
   Егоров и другие пацаны лузгают семечки, сплевывая шелуху в кулаки. Я выставляю руку, и мне тоже отсыпают. Я лузгаю их и сплевываю прямо на асфальт.
   Рядом стоит колонна тридцать второй школы. Это – наши враги, Космонавты. Один их пацан подваливает к Егорову – самому маленькому и хилому – и просит семечек. Егоров не знает, что делать. Я узнаю пацана: видел пару раз у «клуба», когда ездил на сбор. Я подхожу и спрашиваю:
   – Что такое?
   – Ничего. Отвали.
   Я бью ему головой в нос. Пацан хватается за морду и отскакивает. Подбегает Гнус:
   – Опять ты беспорядки устраиваешь? Я тебе поставлю «неуд» по поведению за год!
   В этот момент учителя начинают суетиться: пора трогаться. Я всовываюсь в середину колонны. Мне все до лампочки, я «балдею». Проходим через площадь под дурацкие выкрики из рупоров на столбах. В сторону трибуны я не смотрю. За площадью колонна рассыпается, и я выбираюсь из толпы, осторожно, чтобы Космонавты не увязались следом, пешком прусь домой: троллейбусы еще не ходят.