-- А что ты с ним сделаешь? -- поинтересовалась Супруга.
-- Я с нимЎ я с нимЎ я с нимЎ поговорю!
-- И объяснишь, как оказался на даче? -- ехидно осведомилась подруга
жизни.
Благородный Карась зарыл руки в седую шевелюру.
-- Может -- с нею? -- простонал.
-- А-га, -- деланно согласилась Жена. -- Так она тебе его и отдаст!
Ничего, сам очухаетсяЎ Ты вон чем дергаться -- поешь, -- налила в
тарелку борща. -- Как, кстати, твой поход?
Карась подчеркнуто не отреагировал на вопрос Супруги, но она плевать хотела на
эту подчеркнутость и добавила:
-- Ну, туда. В гэбэ!
-- Не ходил я в гэбэ! -- швырнул Карась ложку так, что она, пролетев по
столу, шмякнулась на пол и обрызгала белые брюки. -- Я туда не ходил! И не
пойду! Это безнравственно -- по собственной инициативе вступать в сношения
с тайной полицией!
Супруга несколько обескуражилась реакцией супруга:
-- Но ты жеЎ ты же сам вчераЎ ты ж собиралсяЎ
-- Я солгал тебе, солгал! -- проорал Карась и выскочил из-за стола,
побежал вон из кухни. -- Со-лгал! Я вообще -- лжец! -- хлопнул
дверью своего кабинета.
Человечек выбрался из автомобиля возле арки сталинского, в мемориальных досках,
здания и направился во двор. И прямо тут, под аркою, его застали несколько по
обыкновению фальшивые звуки духового похоронного оркестра.
Возле подъезда тихо толклось порядком народу. Вынесли сперва крышку гроба,
потом -- подушечки с наградами. Потом -- самого виновника.
Человечек пробрался поближе и увидел строгое и спокойное лицо Карася-Мертвеца.
Сзади шли женщины в черном, плакали. Катафалк уже выдвинул из мрачного чрева
тележку.
Человечек постоял, посмотрел, потом -- с большой серьезностью на лице:
наверняка подумал о Вечности и Боге -- снял шляпу. Кто-то из провожающих,
увидев жест Человечка, покивал сочувственно головою и обратился со вздохом:
-- Да, как говоритсяЎ Ушел от насЎ
Человечек перестал думать о Высоком и отозвался:
-- Скорее улизнул!
В тот миг, когда Благородный Карась возле справочного киоска пытался вызнать
адрес Картошкина:
-- Да как, то есть, нету?! -- орал на справочную старушку, -- как
нету?! Он живет в Москве как минимум тридцать лет! -- Человечек поднимался
в Обитель Муз Художника.
Тот открыл двери сам.
-- Вы один? -- осведомился Человечек.
-- Вы же просили, -- отозвался Художник.
-- А вы сразу так и послушались? -- ухмыльнулся Человечек и довольно
бесцеремонно, по-хозяйски прошел в мастерскую, осмотрел висящие и стоящие
картины, приблизился к мольберту и, не смущаясь нимало, приподнял покрывало,
поизучал холст и опустил снова. Хозяин мастерской ходил за Человечком в полной
готовности в случае чего услужить.
-- Итак, -- уселся Человечек в кресло, -- вы, судя по всему,
догадались, о чем речь.
-- Догадался, -- потупился Художник.
-- Вот, -- достал Человечек из "дипломата" увесистый пакет. -- Полное
собрание вашихЎ сочинений.
-- Понимаю.
-- Даже не знаю, -- сказал Человечек, -- советовать ли вам давать мне
за них такую немыслимую ценуЎ
-- А какую? -- поинтересовался Художник.
-- Которую я назову чуть позже. Репутация, конечно, попортится. Особенно на
Западе. Но жить-то вы, в общемЎ -- пустил Человечек многоточие,
подкрепленное жестом. -- Союз вас, пожалуй что, не оставит, заказами
обеспечит. Академия из своих недр не изблюетЎ
-- Называйте же, называйте вашу цену!
-- Нет, право же, право -- не знаю! Очень уж как-тоЎ дорого! Раздобудете
ли?
-- Вы что, издеваться надо мною пришли?! -- впервые проявил Художник
чувство некоторого достоинства.
-- Ну, как хотите, -- развел Человечек руками. -- Этот пакет будет
вам стоитьЎ сто тысяч.
Значительное облегчение, которое он тут же постарался сменить наигранной
озабоченностью, выразилось на лице Художника.
-- Долларов, разумеется, -- добавил Человечек впроброс, сполна
насладившись наигранной и в предвкушении натуральной озабоченности. -- А
то что ж получается? Лучшие галереи приобретают ваши шедевры за свободно, как
говорится, конвертируемую валюту, а с собственными согражданами вы собираетесь
рассчитываться резаной бумагою? Нехорошо, нехорошо. Презрительно как-то!
Художник сидел оцепенелый: губы только слегка шевелились то ли в подсчетах
каких, то ли в молитве.
Человечек встал и снова принялся осматривать картины. Снял одну со стены:
-- Не подарите? Разумеется -- не в зачет.
-- Берите, -- равнодушно согласился хозяин. -- Черт с вами.
-- Тонкое замечание, -- оценил Человечек. -- Но -- спасибо. А по
поводу цены -- я ж вас предупреждал.
-- Согласен, -- отозвался Художник. -- Я согласен.
Благородный Карась свернул на Садовую и уткнулся в широкую и глубокую канаву,
перегородившую проезд. Возле канавы сидел молодой парень, лузгал семечки и
слушал через наушники музыку, воспроизводимую с висящего на шее импортного
плейера. Карась дал задний ход, развернулся, направился в объезд. Но и с
другого переулка пути не было: небольшой специализированный тракторок
заканчивал траншею. Водитель его высунулся из кабинки и сказал Карасю:
-- Водопровод, папаша, роем. Водопровод! Так что вали, пока цел.
Сытый, самодовольный Мужчина за письменным столом в ампирном кабинете хохотал
ото всей души. Когда прохохотался, сказал Человечку:
-- Да публикуйте, сколько заблагорассудится! Думаете, хоть один человекЎ из
тех, кому это интересноЎ не знает меня как облупленного?
-- Но все-такиЎ -- на сей раз обескуражен был Человечек, -- все-таки
публичный скандал.
-- Первый, что ли? Ну снимут отсюда, -- обвел хозяин рукою лепную
роскошь, -- еще выше посадят. Эх вы, горе-шантажер! Идите отсюда, идите!
Сто рублей хотите? Ну вас, до слез рассмешил, -- отмахивался от Человечка
ладошкою. -- СтупайтеЎ
Благородный Карась дернул калиточку, но та оказалась запертою. Постучал.
Постучал настойчивее.
-- Кого принесло? -- раздался нелюбезный голос из-за забора.
-- Мне быЎ -- промямлил Карась, -- Иннокентия Всеволодовича.
-- Нету его, -- буркнули по ту сторону досок.
-- А где он? Когда будет?
-- По делам уехал. На сколько -- не докладывался.
-- А нельзя ли, -- не унимался Карась, припершийся в такую даль в поисках
сына, -- нельзя ли его московский адрес узнать? Или хоть телефончик.
-- Не положено! -- отрезал зазаборный.
-- А выЎ -- решился осведомиться Благородный Карась, -- вы его
сотрудник?
-- Сотрудник-сотрудник, -- согласился голос, и заскрипели по дорожке
удаляющиеся шаги.
Благородный Карась прильнул к забору, выискивая щель, и увидел-таки, как
усаживается в шезлонг здоровенный бугай, затягивается сигареткою и аккуратно
стряхивает пепел в один из розовых цветков. Увидел -- и тут же,
почувствовав на плече неласковое прикосновение, обернулся.
-- Нехорошо подглядывать-то! -- столь же неласково, как прикоснулся,
произнес парень с плейером. -- А еще с виду -- приличный человек.
-- Да ладно! -- панибратски обратился Человечек к Главному Редактору
Модного Журнала, в кабинете которого и шел разговор. -- Чего вам особенно
стоит-то напечатать мою статейку? Вы даже можете пометочку сделать: не все,
дескать, опубликованное выражает мнение редакции.
-- Да у нас уже восемь номеров наперед сверстано, странный вы человек! --
объяснялся Редактор. -- Вы просто не в курсе специфики работы.
-- Сергей Константинович, -- сказал Человечек. -- А вы вот это вот
почитайте, пожалуйста. В смысле специфики, -- и протянул Редактору лист
бумаги.
Редактор сначала вздохнул от назойливости упрямого и глупого посетителя, потом
со скукою взглянул на лист, потом скука сменилась любопытством,
любопытство -- удивлением, а оно, в свою очередь, -- скорбной
озабоченностью.
-- Откуда это у вас?
-- О! -- сплеснул руками Человечек. -- У нас такого добра сколько
угодно. Как дерьма мамонта.
-- И вс -- только на меня? -- несколько даже удивился Главный
Редактор, как бы оставляя в подтексте: и когда это я столько успел нагадить?
-- Что вы, не только! -- успокоил Человечек.
-- А на кого еще? -- скорбная озабоченность отлетела, уступив место
азартному интересу. -- Садитесь-ка, садитесь поближе! -- пригласил, а
в микрофон, нажав кнопку селектора, бросил: -- Люда, я занят. Ни с кем не
соединяй, никого не впускай.
Потом повернулся к Человечку, звонко хлопнул его ладошками по ляжкам, улыбнулся
широко:
-- Да мы с вамиЎ мы с вами, дорогой вы мой человек, мы с вами, если правильно
дело поставитьЎ мы с вами горы свернем!
Подвал прибрали, хоть от былого великолепия порядка не осталось и следа: шкафы
косо сдвинули в два угла, папки стопками разложили по полу, тут же рядом, за
письменным столом, бывшим следовательским, расположился Интеллектуал лет под
тридцать, разбирающий бумаги в свете настольной лампы. А двухметровое
пространство у дальней стены огородили вмурованной в цемент пола стальной
решеткою, в результате чего получилась камера для Полковника: кушетка, столик,
парашное ведроЎ
Полковник сидел на кушетке, погруженный во внутренний мир, когда дверь
отворилась, и вслед молодым людям, несущим компьютер, ксерокс, пачки бумаги и
упаковки характерной вытянутой формы голубых конвертов, вошел Человечек, одетый
в полковничий парадный китель.
-- Сюда поставьте, -- распорядился. -- Подключите и свободны. А
вы, -- отнесся к Интеллектуалу, -- подите покурите, полюбуйтесь на
розы. Я позову.
Пока распоряжения его исполнялись, Человечек приблизился к Полковнику,
рассмотрел, как обезьянку в зоопарке.
-- Нелличка сказала: дело идет на поправку. ДаЎ здоровье у вас! Завидую,
честное слово, завидую. Положению -- отнюдь, а здоровьюЎ Но согласитесь:
ничего нет и дороже на свете. Вы, надеюсь, не против? -- продемонстрировал
китель. -- Для вживания, так сказать, в образ. Система Станиславского.
Полковник поднял голову и поглядел на Человечка с ненавистью.
-- А и зря вы так сверкаете очами, Иннокентий Всеволодович, ей-Богу, зря! Я
ведь с хорошими известиями. Дело-то наше с вами закрутилось! Пробные шарики
пущены и почти все сработали отлично. Капэдэ -- девяносто процентов. Очень
высокий капэдэ! И стоит ли так переживать личное несчастье, когда торжествует
Идея?!
-- Что с Машенькою? -- спросил Полковник.
Человечек, развлекающийся красивой работою японского ксерокса, отвлекся от
него:
-- Вот видите -- мы уже говорим. Два шага до сотрудничества. Что с
Машенькою? А что с ней может случиться? Живет себе. Влюблена. Устроилась
подавальщицей к Мак-Дональду: знаете, на Пушкинской? Превосходно себя
чувствует. Надо думать, скоро вас навестит. Но в общем-то, беспокойство ваше
понятно. Помните Кьеркегора? Он утверждал, что человек окончательно реализуется
только в миг смерти, а до тех пор непредсказуем. Так что полная гарантия
машенькиной безопасности -- только вашаЎ -- подразумел Человечек
Смерть. -- Или очень уж хорошее поведение. Примерное. Ну, как у вас в
лагерях пишут: стал на путь исправления.
-- Что будет со мной дальше? -- выдавил Полковник.
-- Вопрос, свидетельствующий о возвращении жажды жизни, --
прокомментировал Человечек. -- Это обнадеживает, -- и продолжил
развлекаться ксероксом. -- Отличная машинка! Тоже ведь: предмет
материальной культуры. Залюбуешься! Ах, да! О вашей судьбе. Я готов пообещать
вам, что при искренней, -- подчеркнул слово "искренней", -- перемене
в вашем ко мне отношении вы со временем обретете свободу. Но поверите ли вы
моему обещанию, вот вопрос? Вы знаете, что я знаю, что вы -- профессионал.
Натура у вас, судя по архиву и по личным моим воспоминаниям --
христианская не чересчур. Связей -- я имею в виду гэбэ, милицию, --
связей хоть отбавляй. Следовательно, получив свободу, вы непременно попытаетесь
использовать ее, чтобы отомстить мне. Что, скорее всего, у вас и получится.
Остается держать вас в тюрьме вечно. Но это -- накладно.
Человечек поднес к полковничьей решетке несколько отпечатанных листов:
-- Глядите-ка, как хорошо! Четкость поразительная. Вы в курсе, что ксероксами
уже вовсю торгуют обычные комиссионки. Отобрали у вас с государством монополию
на информацию. Ну, не хотите смотреть -- не надо, -- и снова отошел к
столу. -- Так что логика должна убедить вас, что мне придется прибегнутьЎ
хороший вы эвфемизм придумалиЎ к высшей мере защиты. И тем не менее я обещаю
сохранить вам жизнь. Вот пусть логика и надежда борются в васЎ Логика и
надежда. А сейчас, если позволите, я хотел бы заняться делом. Виктор
Владимирович! -- крикнул наверх, подойдя к двери. -- Разрешите вас на
полчасика, -- и, когда Интеллектуал спустился, уселся с ним рядышком за
стол, произнес: -- Начинаем массированную атаку. Следует, согласно
предложенной вами системе, отксерить первые полторы сотни доносов и обеспечить
их эффектную и одновременную доставкуЎ
-- То есть, профессор, вы полагаете, что вероятность генетической накладки
невелика?
-- Процентов десять, -- ответил Профессор Благородному Карасю. --
Правда, в следующих поколенияхЎ
-- Товарищи, товарищи, тихо! -- оборвал этот негромкий, на ухо диалог и
всеобщий легкий шумок Председательствующий, а в усиление слов постучал
авторучкою о горло графина, -- пора начинать!
Шептавшиеся Благородный Карась и Профессор сидели за длинным покрытым сукном
президиумным столом на сцене какого-то огромного зрительного зала, не то Дома
Кино, не то Дома Литераторов, в компании еще нескольких человек. Пусть кресла в
зале были заняты далеко не все, народу собралось предостаточно. Когда шум
поутих, Председательствующий встал и торжественно произнес:
-- Друзья! Мы собрались здесь сегодня, чтобы учредить "Общество Пострадавших В
Годы Застоя". Многие из вас являются членами общества "Мемориал", которое,
выполняя Великую Нравственную Задачу полной реабилитации жертв сталинского
режима, оставляет, однако, в стороне прочие жертвы нашего все еще тоталитарного
государства. Я имею в виду не только и не столько так называемых прямых
диссидентов, томившихся в тюрьмах и лагерях в период с тысяча девятьсот
пятьдесят шестого года и буквально до сегодня, но и многие миллионы
журналистов, писателей, ученых, да просто -- честных, порядочных людей,
которым перекрывали кислород, которых зачастую вынуждали соглашаться на
сотрудничество, но которые при этомЎ
Председательствующий со все большим вдохновением разливался соловьем, но звуки
его речи как-то вдруг пожухли для Благородного Карася, удалились, потеряли
разборчивость, когда он увидел появившегося в кулисе молодого человека с пачкою
голубых конвертов в руке. Молодой человек замер на мгновение, как бы
прицеливаясь, и спокойным, корректным шагом вышел на сцену, разложил конверты
перед некоторыми членами президиума, в числе которых оказались и
Председательствующий, и Профессор, и Благородный Карась. Благородный Карась
рванул голубую обертку -- одного мгновенного взгляда достало ему
сориентироваться, -- и сунул конверт в карман.
А по залу, пересекая его во всех направлениях, неслышно и деловито сновали
молодые люди, и порхали по рядам конверты синими птичками.
Председательствующий скосил взгляд на стол, на конверт, потом -- на
Благородного Карася и на двоих других, которые тоже удостоились; кажется, все
понял, налился кровью, но продолжал речь с тем большей уверенностью:
-- Мы должны вывести на чистую воду всех, кто был причастен к позору
непротивления, но вместе -- увековечить мужество техЎ
Благородный Карась несколько пришел в себя и, идентифицируя в зале владельцев
конвертиков, делал пометки в записном блокноте.
Две толпы волновались на Пушкинской площади: одна -- в нетерпеливом
ожидании вкушения благ западной цивилизации, другими словами -- в очереди
к Мак-Дональду, вторая -- неподалеку -- в праведном негодовании на
Комитет Государственной Безопасности, о чем свидетельствовали и многочисленные
плакаты типа Открыть архивы КГБ!, Долой политический сыск!, Позор стране,
главою которой может стать начальник тайной полиции!, и слабо доносимые ветром
речи ораторов. Милиция охраняла общественный порядок обоих коллективов.
Усатый Джинсовый сидел на скамеечке, лизал мороженое и лениво поглядывал на
стеклянную витрину Мак-Дональда, за которою сквозь счастливцев-едоков
просматривались среди молодых мальчиков и девочек в красивых униформах Внучка и
Юноша.
Юноша, отвлеченный голубыми птичками, замелькавшими вдруг среди митинга, на
мгновенье замешкался с обслуживанием очередного едока. Внучка же, хоть и не
отвлекалась от работы, погружена была в свои мысли, резюме которых и высказала
Юноше:
-- Если его не будет и завтра, поедем на дачу.
-- Что? -- переспросил Юноша.
-- Завтра едем на дачу. С дедом что-то стряслосьЎ
Ксерокс работал на полную мощь, едва не дымился. Четыре человека в конвейере
обслуживали его: один подавал документ из подготовленной пачки, другой
собственно копировал, третий брал готовую продукцию, раскладывал по голубым
продолговатым конвертам, четвертый вставлял конверты в спецприемничек
компьютерного принтера, и тот отбивал сухие зловещие очередиЎ
Благородный Карась накручивал тем временем телефонный диск в домашнем своем
кабинете, по стенам которого висели два недурных пейзажа с древнерусскими
включениями, похоже, что кисти Художника, портреты Бродского, Солженицына,
Сахарова.
-- Вячеслав Афанасьевич? Профессор Тищенко беспокоит. Вы не получили вчераЎ
Бросьте дурака валять! Не шантажирую -- напротив! Хоть минуточку
помолчите! Вот так. Очень хорошо. Итак, вы, наверное, догадались, что не один.
И что кроме нас самих помогать нам не станет никто. Ни-кто! Поэтому я приглашаю
вас посетить меня завтра около восьми. Разумеется, вечера. Не узнют! При входе
наденете маску! Ну, как заблагорассудится! Пшите адрес? Песочная, двенадцать,
квартира тридцать девять, второй подъезд, четвертый этаж. Код двести
восемьдесят три. Все, до завтра. Извините, у меня еще слишком много звонков.
Та-акЎ -- положив трубку, снова взялся за блокнот, поставил в нем птичку,
справился о следующем номере и -- за диск.
А в соседней комнате карасева жена рылась в глубинах платяного шкафа, извлекая
на свет Божий старые чулки и колготки, тут же с помощью ножниц превращаемые в
чулки; некоторые -- после осмотра -- откладывала назад. Когда на полу
скопилась внушительная груда, Супруга взяла верхний, натянула на голову,
охорошилась у зеркала, появилась на пороге мужнина кабинета.
-- Так?
Благородный Карась оторвался на миг от телефона, усмехнулся горестно:
-- Выходит, что так.
-- А тебе какой?
-- Мне, -- героически отрезал Карась, -- никакого! Я предпочитаю
бороться со злом с открытым забралом! Всегда кто-то один вынужден взять на себя
главную ответственностьЎ -- и с добавочной яростью завращал диск.
Полковник притворился, что спит. Когда успокоенный этим страж вышел подышать
воздухом, Полковник слез с кушетки, стал на пол, на колени, спиною к комнате, и
под прикрытием собственного тела принялся пальцами, ногтями, зубами раздирать
покрывало. Отодрав три полосы, Полковник накрепко связал их одну с другою, а на
конце соорудил петлю. Накинул ее на шею, прикрепил хвост импровизированной
веревки к решеточному пруту. И, не вставая с колен, начал отползать.
Петля затянулась, сделала больно, затруднила дыхание. Сил держать напряжение
веревки и даже увеличивать его едва хватало. Но -- хватало. Все-таки!
А где-то невообразимо далеко, за три с лишним тысячи верст от "Стахановца", под
ярким, почти солнечным сиянием ртутных фонарей, дефилировали по Елисейским
Полям от площади Звезды к площади Согласия Карась, Председательствовавший На
Учреждении Общества Жертв Застоя -- в руках еле умещаются пакеты, набитые
сувенирами, и Новый Карась, судя по элегантной вписанности в пейзаж,
проживающий в Париже давным-давно.
Карась-Эмигрант вертел в руках знакомый нам голубой конверт:
-- Если такие пустяки, что же ты взялся доставить его сюда? Поездка на холяву,
за счет фирмы?
Отечественный Карась замялся:
-- Не все так просто, мой дорогой, не все так просто. Ты -- здесь, а мы
все-таки -- там. То есть -- наоборот.
-- Здесь-то как раз все сложнееЎ -- возразил Парижанин. -- И как ты
думаешь: он действительно даст этому ход?
Отечественный Карась печально кивнул. Собеседники помолчали.
-- Придется возвращаться в отечество, -- неожиданно, но вполне убежденно
изрек Карась-Эмигрант.
-- Возвращаться?! -- не поверил или сделал вид, что не поверил ушам,
Карась-Председатель. -- В наше дерьмо?.. Да он тебя здесь не достанет!..
-- Нет, старик, все наоборот. Именно здесь он меня и достанет. Все, что я здесь
имею: положение, уважение, дом, наконец, я получил на незапятнанной репутации
диссидента-изгнанника, на авторитете моего журналаЎ Придется возвращаться,
старик.
-- Да ты ж тут!.. -- захлебнулся Отечественный Карась от обиды за
товарища, -- да ты что?!. Журнал!.. Пять книг вышло!.. Один твой дом чего
стоит!.. Ты ж вчера на пресс-конференции сам говорил, что, хотя для тебя место
проживания ничего не значит и ты сердцем, так сказать, всегда с Родиной, но не
возьмешь на себя право снова ломать жизнь семьи. Жизнь детей, внуковЎ
-- Это вчера, -- задумчиво провещал Карась-Эмигрант и снова помахал
голубым конвертом.
-- Так ведь он же у нас тем более опубликует! -- все уговаривал
Карася-Парижанина Карась-Москвич, хоть вроде и посланный в столицу мира с
противоположной миссией: видать, в глубине души чувствовал, что, сколько ни
уговаривай, конверт весомее любых уговоров. Что, как говорится, написано
перомЎ
И действительно -- Парижанин стоял на своем:
-- Ну, у васЎ То есть: у насЎ Пусть публикует. У нас я попросту затеряюсь среди
подобных себе. Никто и внимания не обратитЎ Восстановят гражданство, стану
работатьЎ Еще, может, почетным гражданином сделают. Возвращенцев у нас любят.
Некий Карась появился из лифта и огляделся в поисках нужной двери. Она
обнаружилась не только номером, но и приколотой к обивке запискою: Входите без
звонка. Так Карась и поступил и оказался в прихожей Благородного Карася. Там
наличествовало еще два плакатика: один -- под свисающими со шляпочницы
разномастно-разноразмерными чулками: Желаете сохранить инкогнито --
наденьте, другой, с рукою-стрелочкой, направленной на ближайшую дверь:
Проходите сюда . Карась помялся несколько, натянул на голову чулок и,
горько-иронически улыбнувшись собственному отражению, пошел в направлении,
указанном нарисованным пальцем.
В кабинете скопилось Карасей больше десятка, и все, кроме хозяина, тоже в
чулках. Прения были в разгаре.
-- Да что я, гэбистов от урлы не отличу? Нанял себе охрану! -- добрызгивал
слюною инициатор Тайного Совещания.
-- Э, знаете, -- произнес с изрядным сомнением Карась, одетый коричневым,
в рубчик, чулком. -- Они себе иной раз таких набираютЎ
-- Нету там гэбэ никакого. Нету, -- тихий, но очень уверенный обкомовский
басок провещал из-под чулка черного, ажурного, с парой стыдливых дырочек в
районе покатого лба.
-- А хоть бы и урла! -- возразил чулок розовый, с цветочком на бывшей
щиколотке. -- С нашим вооружением да ухватками!..
-- Не перестреляют, как куропаток, -- милиция заметет! -- Серый В
Ромбик.
-- Разбой пришьют! -- подтвердил Чулок Телесного Цвета Со Спущенной И
Наскоро Подхваченной Петлею.
-- Я всегда утверждал, -- обличил хозяин, -- что рабы заслуживают
своей участи! Еще Карамзин писалЎ
-- Отчего же непременно рабы? -- пробасил Черно-Ажурный, прервав
Благородного Карася. -- Вы выражения-то, Дмитрий Никитович, выбирайте. Не
рабы -- хозяева. Вас милицейский захват устроит?
-- Да не пойдет на это дело милиция! Я уже выяснял! -- кипел
Благородный.
-- А это уже -- моя проблема, -- успокоил Ажурный.
-- Браво! -- закричали Караси и захлопали в ладоши. -- Вот и выход!
Вариант! Превосходно! -- и повставали со стульев, счастливые возможностью
разойтись. -- По одному, по одному выходимЎ Конспирация!
-- Стойте! стойте! -- преградил дорогу хозяин. -- А вы не боитесь
стать жертвами командира захвата? Или вот, скажемЎ поверьте, я не хочу вас
обидетьЎ нашего уважаемого коллеги? -- кивнул в сторону Черно-Ажурного.
Караси несколько приумолкли.
Черно-Ажурный проворковал:
-- Я могу дать честное слово, что архив будет тут же уничтожен.
-- Видите! -- с радостным облегчением сказал Телесный Со Спущенной
Петелькою, однако, общего облегчения не произошло.
-- Честное словоЎ -- протянул со смаком фразочку Карась из-под
чулка коричневого, в рубчик.
-- Если вам недостаточно моего честного словаЎ -- обиделся Черно-Ажурный,
направляясь к выходу.
-- Почему ж недостаточно? Очень даже достаточно! -- загудели, занервничали
Караси, удерживая уходящего.
-- В таком случаеЎ
Но Благородный Карась был несгибаем: выступил вперед, стал перед
Черно-Ажурным:
-- Требую гарантий!
-- Пожалуйста, -- пожал плечами Ажурный. -- Я попрошу, чтобы
вас взяли с собой.
Наутро к Папскому Дворцу в Ватикане подкатил лимузин. Швейцарцы в черных
медвежьих шапках отдали честь. Из лимузина через дверцу, предупредительно
распахнутую шофером, выбрался знакомый нам по Садовой улице Батюшка-Карась в
сопровождении Молодого Православного Священника. Навстречу по лестнице Дворца
спускался Высокий Чин Католической Иерархии. Последовали приветствия,
рукопожатия, блицы вспышек неизвестно откуда повылазивших репортеров.
Католический Чин обратился к Батюшке-Карасю с недлинной половинкою фразы,
которая тут же была переведена Молодым Священником:
-- Его Преосвященство полагает, что аудиенция, которую Его Святейшество
соизволило дать в вашем лице всей преображенной Российской ЦерквиЎ
Католический Чин продолжил фразу, в которой даже Батюшке, ни бельмеса не